Мольер

Введение

Лафонтен восхищается:

Речь идет о великолепном празднестве, которое устроил в честь короля суперинтендант финансов Фуке в своем замке Во-ле-Виконт. Поставив все на карту, зная о наветах дотошного и мстительного Кольбера, безнадежно надеясь вернуть благосклонность Людовика XIV, ослепив его пышностью, Фуке дает в августе 1661 года грандиозный прием. Его поместье не просто роскошно, оно единственное в своем роде. Ни у кого, в том числе и у короля, нет таких прекрасных парков (садовое искусство и его поэзия, предвосхищающие Версаль!). Торелли, великий мастер зрелищных эффектов, занимается фейерверком. По прудам скользят гондолы. В рощах прячутся музыканты, играющие на скрипках, флейтах, гобоях. Огней не сосчитать.

Лафонтен:

Труппа Мольера, которую тоже завербовали на этот небывалый вечер, ставит новую пьесу:

«ДОКУЧНЫЕ»

Комедию заказал Фуке. Между действиями нужно вставить балеты, потому что король особенно любит танцы и музыку. Но, объясняет Мольер, «так как в нашем распоряжении отличных танцоров было очень немного, то балетные выходы пришлось разделить — решили устраивать их в антрактах, с тем чтобы дать время танцорам переодеться для следующего выступления. А чтобы не разрывать нить пьесы подобными интермедиями, мы решили связать их как можно крепче с ее действием, соединив балет и комедию в одно целое». Мы не можем судить, была ли комедия написана для балета или балет должен был украсить комедию. Да это и не важно. Рождается новый жанр — комедия-балет, призванный услаждать одновременно и взгляд, и слух, и душу. Мольер предвидит это, заявляя (с той чуть заметной улыбкой, которая подчеркивает его милую скромность): «Как бы то ни было, для наших театров это новость, однако некоторые авторитеты древности подобное соединение допускали. А так как комедия-балет всем понравилась, то она может послужить образцом для других произведений, которые будут более тщательно обдуманы».

Спектакль — поставленный под открытым небом, в парке, на ярко освещенных подмостках — начинается прологом, который сочинил Пелиссон, поэт-секретарь Фуке. Мадлена Бежар, изображающая Наяду, очень красивая, полуобнаженная, появляется из раковины и произносит панегирик Людовику XIV:

Тут из-за деревьев выходят дриады в сопровождении фавнов и любезных сатиров; они танцуют под звуки гобоев и скрипок, пока прелестная Наяда не уводит их со сцены. Тогда и начинается пьеса. У Мольера не было времени или желания придумывать настоящую интригу во всей ее сложности. Он сочинил комедию-предлог, где все колышется, как листок на ветру, где все легко и приятно, как музыка. Подобная очаровательная, чуть пустоватая легкость, нехватка серьезности несомненно должны обворожить и придворных, и Фуке, натуру слишком артистичную для финансиста, и юного короля, поглощенного своими любовными приключениями и предпочитающего — Мольер это понял — глубокомысленным раздумьям возможность просто поразвлечься в чудный вечер, при свете плошек. Забавляя, Мольер забавляется сам. Он дает волю перу. Он не думает о разыгрывающейся на заднем плане трагедии. Но и присутствующие на спектакле придворные думают о ней не больше: они заняты только своими удовольствиями. Правление Короля-Солнца — самостоятельное его правление — только начинается; и начинается оно молодостью, стремлением к независимости, праву на любовь, жаждой увеселений. Вот почему старый Корнель уже не в моде, не в стиле времени. Все должно искриться радостью, все должны чувствовать себя вызывающе счастливыми и соответственно себя вести! На свой лад и на какой-то момент Мольер тоже воплощает эти настроения парижского общества. Если от него этого хотят, если так нужно, он станет специалистом по увеселениям, поставщиком забав. «Докучные» рождаются из такого сверкания по заказу. Это не столько комедия, сколько ряд сценок, который можно продолжить или сократить по желанию. Некий маркиз рвется к своей красавице, но тщетно, потому что ему мешают назойливые знакомые. И все! Эраст восклицает:

Первый докучный встречается в театре; уж он-то, конечно, взят из самой жизни. Мольер знает, о чем говорит в этом язвительном рассказе:

Это многое говорит о тех условиях, в которых тогда обычно разыгрывались представления! За докучным-театралом появляются докучный-слуга, в избытке рвения задерживающий господина, докучный-музыкант, вельможа, готовый отдать титул и богатство за арию своего сочинения, которую он хочет дать послушать, прежде чем отнести ее «дражайшему Батисту», то есть Люлли. После чего устами Эраста бывший бродячий комедиант, камердинер его величества бросает «в сторону» такую дерзкую реплику:

Следующий — докучный-дуэлянт. За ним докучный-картежник. Здесь Мольер превосходит сам себя: все термины точны, ничего лишнего в описании партии в пикет; это сделано поистине виртуозно:

Парад докучных продолжается, прерываемый танцами. Это не более чем беглые силуэты, карандашные наброски; они задуманы с расчетом на то, чтобы вызывать улыбки и смех, но, впрочем, хорошего вкуса не оскорбляют. Каритидес («сын Харит»[118]) — докучный проситель, фигура, очевидно, отлично знакомая Фуке и Людовику XIV. Ормен придумал верное средство разбогатеть, но занимает два пистоля у Эраста. Филинт — чересчур благожелательный приятель, «прилипчивый», сказали бы мы сегодня. Даже маски, заполняющие сцену, — и те докучные.

МАРКИЗ ДЕ СОКУР

В посвящении Людовику XIV Мольер, хотя и говорит шутливо, что «человек, посвящающий книгу, есть тоже в своем роде довольно невыносимый докучный», но благодарит короля за одобрение, которым тот «вызвал к пьесе всеобщее благоволение». А также за приказание добавить к ней еще одного докучного; «при этом Вы были так добры, Ваше величество, что раскрыли мне его черты, и потом этот образ был признан лучшим во всей комедии». Речь идет о Доранте, завзятом охотнике, который выводит Эраста из себя бесконечным рассказом об охоте. Этого персонажа изначально не было в пьесе. Но известно, что в вечер праздника у Фуке король, поздравляя Мольера, указал ему на господина де Сокура и сказал: «Вот большой чудак, которого ты еще не изобразил». Это слово — «чудак» — вовсе не так уничижительно, как можно подумать; на языке той эпохи оно выражает, скорее, сочувственный интерес, чуть-чуть насмешливое удивление. Предложение Людовика XIV — это приказ, и Мольер с радостью вводит в комедию новое лицо, Доранта:

И так далее. Монолог начинен специальными терминами и может так же порадовать настоящего охотника, как рассказ о партии в пикет — любителя карточной игры. Кто же был этот Сокур? Шарль Антуан Максимилиан де Бельфорьер, маркиз де Сокур, несметно богатый владелец замка Тийолуа, про который госпожа де Севинье[119] сказала, что это «королевское жилище». Его женитьба в 1656 году на красавице Мари-Рене де Лонгёйль, дочери маркиза де Мезон, министра и суперинтенданта финансов, построившего замок Мезон-Лафит, еще увеличила его состояние. Страстный охотник, ловелас, заядлый дуэлянт, столь же храбрый, сколь ветреный; хорошенькая жена нимало не заставила его остепениться. Бенсерад пишет:

О нем даже песенки поют:

Он на виду при дворе, где может блистать благодаря своему богатству; он участвует во всех празднествах, во всех церемониях. В 1661 году он еще не получил должности обер-егермейстера Франции, которая сделает его одним из шести «офицеров Короны»[122], но его страсть, чтобы не сказать мания, к охоте всем известна. 25 августа, когда на втором представлении «Докучных», в Фонтенбло, появляется новый персонаж — Дорант, его узнают все. Возможно, что Мольер с ним советовался насчет охотничьей терминологии и построения сочиняемого им «егерского» монолога. Во всяком случае, Сокур на него не обижается. Может быть, он польщен, что послужил прототипом для пьесы, а может быть, просто не хочет вызвать неудовольствие короля. Это человек не очень умный — так сказать, маленькая голова на огромном туловище, — но живой и ловкий, импозантный, очень живописный. По этой причине он был включен в свиту Людовика XIV на свадьбе короля (и запечатлен на шпалере Лебрена). Мы увидим его и в великолепном шествии, открывающем «Увеселения волшебного острова», где он изображает доблестного Оливьеро. Четверостишие, относящееся к нему, звучит двусмысленно:

Подобные игривые намеки не шокируют ни дам, ни короля. Такой, как он есть, пустоватый, самодовольный, несведущий ни в чем, кроме охоты и придворной лести, Сокур остается все же очень характерной для царствования Людовика XIV фигурой. Он типичный вельможа-спутник светила-короля, смеющийся вместе с насмешниками, даже если жертва издевательств — он сам, лишь бы это нравилось его величеству. Едва ли важное действующее лицо эпохи, самое большее — статист; но благодаря роскоши наряда, тяжести драгоценностей, пышности перьев он всегда на авансцене, а значит, служит предметом зависти.

ФУКЕ

В последнем акте его жизненной драмы трагедия идет рука об руку с комедией — если не прерывает ее. Безумства замка Во оказались напрасны. Сто двадцать столов, тридцать буфетов, сто пятьдесят дюжин тарелок, множество слуг в новых ливреях и восковых свеч в канделябрах для освещения парка, сады, разбитые Ленотром, музыка, балеты, комедия, фейерверк привели в восторг приглашенных и оставили по себе воспоминания, которых не изгладят «Увеселения волшебного острова», но не смогли спасти того, кто все это устроил. Напротив, они способствовали его гибели. Но только способствовали — так много есть прямых причин катастрофы. В действительности падение Фуке было предрешено задолго до того, как погасли последние огни в замке, как прозвучала последняя нота Люлли, как отъехали последние кареты гостей, мешкавших покинуть эти чудесные места. Все было подготовлено Кольбером, тщательно продумано королем. Так что Жак Гошрон бесспорно прав, когда пишет: «Суперинтендант выставлял напоказ великолепие, уже обращенное во прах. Главным актером праздника был король, который скрывал под маской веселящегося гостя мраморный лик монарха, решившего нанести сокрушительный удар. Это было похоже на последний роскошный пир, куда Дон Жуан звал своего каменного гостя, ледяного Командора» («Мольер в период „Докучных”»).

Через двадцать дней после праздника капитан д'Артаньян арестовывает Фуке. Все ошеломлены, а многие в ужасе! Ведь суперинтендант связан со всеми крупными финансистами, крупными коммерсантами, а через них — с большой знатью, которая всегда живет не по средствам и всегда нуждается. «Я в отчаянии. У меня нет ни лиара!» — напишет позднее чистую правду госпожа де Севинье. Фуке — это больше чем человек: это почти партия, тем более грозная, что он держит в своих руках финансы, располагает значительным капиталом и обширными кредитами благодаря тем услугам и покровительству, которые он оказывает, благодаря своим связям в высшем обществе. Покарать его — значит не просто наказать низкого мошенника (он грабил государство не больше, чем Мазарини!), не просто привести к повиновению крупную буржуазию, слишком могущественную, независимую и свободную. Это означает дать понять, что отныне никто и ничто, ни кучка заговорщиков, ни главный министр не должны становиться на пути королевского абсолютизма. Опала Фуке — это приговор системе Мазарини. Кольбер, вопреки своей репутации, не менее алчен, чем суперинтендант, но он как раз тот человек, который нужен абсолютной монархии, ее теоретик и практик в одном лице. Людовик XIV в своих «Мемуарах», впрочем, изъясняется недвусмысленно:

Нельзя изложить свои побуждения точнее. Воспоминания о Фронде будут преследовать Людовика XIV всю жизнь; он будет бояться всего, в чем можно усмотреть намек на партию, на заговор. Никто не смеет, прямо или косвенно, ущемлять королевскую власть. Этот принцип будет определять внутреннюю политику на протяжении всего царствования. Янсенисты падут потому, что своей нравственной безупречностью, начертанной на их знамени, независимостью своих суждений они стесняют короля.

Мазарини умирает в марте 1661 года. Арест Фуке решен 4 мая. Он осуществлен только через двадцать дней после празднества в замке Во. Двуличие Людовика XIV очевидно. Зачем эта оттяжка? Чего ему бояться? Не может быть, чтобы подобная тайна как-нибудь не просочилась, чтобы Фуке не был извещен, предупрежден. Но он, без сомнения, презирает хитрые происки жалкого Кольбера, ничтожества, служаки, чье усердие, скупость и неуклюжесть выдают еще живую связь с отцовской лавкой. Фуке не рассчитал опасности. Это меценат времен Возрождения, кондотьер от финансов, французский Медичи. Не может он дрожать перед сыном суконщика. Он недооценил Людовика XIV; он полагает, что король еще зелен, поглощен своими любовными переживаниями, не слишком проницателен и ничего не понимает в делах. Сам плутоватый от природы, он не может представить себе, что под маской беззаботного юнца, поклонника Луизы де Лавальер, прячется настоящий король. Он не принимает никаких мер, чтобы обеспечить себе бегство или укрыть часть состояния. Юпитер ослепляет тех, кого хочет погубить. Праздник в замке Во тому свидетельство. На расстоянии веков он окрашивается в трагические тона.

Чтобы удовлетворить общественное мнение, затевается процесс; он будет длиться четыре года. На судей (дворян мантии, тесно связанных с финансовыми кругами, с крупной буржуазией, к которой, впрочем, сами принадлежат) оказывается давление. Тех из них, кого подозревают в беспристрастности, преследуют — например, Лефевра д'Ормессона. Король желал бы смертного приговора; он добивается только конфискации имущества и изгнания. Тогда своей властью он заменяет изгнание тюремным заключением. Никола Фуке будет томиться в крепости Пиньроль девятнадцать лет.