Мольер

СЕМЕЙНЫЕ ДЕЛА

На склоне своей долгой, размеренной, однообразной жизни, целиком посвященной труду и деловым хлопотам, отмеченной множеством утрат и повседневных забот, отец Мольера столкнулся с денежными затруднениями. Он усердно работал, копил, сколько мог, но богатства не нажил. Восхождение Покленов к вершинам материального благополучия на нем прерывается.

В 1668 году Жану II Поклену за семьдесят — в XVII веке глубокая старость! Он пережил всех своих, а это означает безысходную тоску и одиночество. Он принадлежит к исчезнувшему поколению. Жизнь его позади, и, несмотря на все его усилия дать детям подобающее воспитание и обеспечить им будущее, у него нет даже сына, который поддержал бы дом. Из всего веселого выводка, наполнявшего своим гомоном Обезьяний домик, в живых только Жан-Батист — «господин де Мольер». Мари Крессе умерла во цвете лет, оказавшись слишком хрупкой для тягот супружества. Маленькая Мари Поклен умерла в пятилетнем возрасте, опередив мать, скончавшуюся в тридцать один год. Никола умер семнадцати лет, в 1644 году, Маргарита — в 1636 году, Жан III Поклен, обойщик, — в 1660 году, тридцати шести лет от роду, оставив вдову и двоих малолетних детей. Мадлена умерла тридцати семи лет, в 1665 году; у нее остался муж, Андре Буде, обойщик, и трое детей. Катрина-Эсперанс, которая доживет до 1676 года, в счет не идет: она поступила в монастырь визитандинок[204] в Монтаржи и, значит, уже умерла для мира. Конечно, у него есть внуки: от Мольера — Эспри-Мадлена Поклен (трех лет); от Жана III — Жан-Батист и Агнеса Поклен (девяти и восьми лет); от Мадлены Поклен-Буде — Андре, Жан-Батист и Мадлена-Грезинда Буде (?). Но для всей этой детворы он древний старик; любят они его или боятся, мы не знаем. Не знаем мы, и в каких он отношениях с Мольером. Скорее всего, отец-обойщик гордится Жаном-Батистом, чье положение в обществе — сбывшаяся мечта каждого почтенного буржуа в Париже. Жан II может похвалиться тем, что лишь в разумных пределах мешал блудному сыну следовать своему призванию. У блудного сына, впрочем, сильно сказывается добрая покленовская кровь — в его любви к порядку, в его терпении и упорстве. Жан II посильно ему помогал: снабдил деньгами на первых порах, когда создавался Блистательный театр; уплатил самые неотложные его долги; не колеблясь, за него поручился, несмотря на явный риск и собственное недоверие к актерскому занятию; облегчил ему возвращение в Париж. Одним словом, сделал все, что мог. И все же не примешивается ли к его чувствам что-то от психологии утки, высидевшей ястреба? Способен ли он действительно понять гений своего сына? И почему Мольер, выбившись наверх, к славе и богатству, ввязался в драку со святошами, подвергает себя опасностям ради идеи, вместо того чтобы спокойно зарабатывать деньги добрыми старыми фарсами? Но что он может понять и от чего, должно быть, страдает, — это то, что его сын несчастлив. Пусть бы еще только Жан II сам не видел от Арманды той нежной женской привязанности, которая так нужна старикам, которая для них как последний луч любви. Но что Арманда дает Мольеру? Жан II не настолько туп, чтобы не замечать, что их семейная жизнь — одна вывеска, что супругов не связывает ничего, кроме профессиональных отношений. Мечтательная задумчивость Жана-Батиста, казавшаяся ему прежде такой странной, почти предосудительной, перешла в ипохондрию. Изначальная наклонность к грусти иногда оборачивается нежеланием жить, которое тревожит старика, видевшего вокруг себя столько смертей. Может быть, он усматривает в этом знамение судьбы, что-то вроде предчувствия. Он знает, что блистательная жизнь его сына совсем не удалась в каком-то смысле — в том, который этому простому человеку, возможно, представляется единственно важным. Ведь ему, Жану II, хотя и не повезло дважды с его слишком недолгим счастьем, по крайней мере он искренне любил и был любим. Правда, характером он очень отличается от Жана-Батиста, унаследовавшего от своей прелестной матери тайную робость и словно особенную предрасположенность к страданию. У Жана II всегда было больше стойкости — и энергии! Никогда он не позволял себе погружаться в пучину отчаяния, какие бы беды его ни подстерегали. Он всегда умел бороться с душевным оцепенением, в котором бесплодно растворяются человеческие силы: и после смерти Мари Крессе, когда остался вдовцом — с детьми и Мари де Ларош, старой служанкой; и после смерти Катрины Флёретт, и Жана III, и Мадлены Буде! Теперь он чувствует, как старость подтачивает его некогда крепкое тело, но прежние привычки еще раз берут верх.

Мы не забыли, что в 1633 году он купил дом «Под образом святого Христофора», на территории Рынка. Предположение, будто он, чтобы изменить обстановку, избавиться от слишком тягостных воспоминаний, хотел перенести туда свой семейный очаг и свою лавку, неверно. В доме «Под образом святого Христофора» есть жилец, и в момент покупки его арендный договор действителен еще на шесть лет. Жан II переедет туда только в 1643 году. Дом куплен за 8500 ливров, из которых 2500 были уплачены сразу, а остальные — в рассрочку. К 1668 году здание обветшало, его необходимо ремонтировать. И этот человек, одной ногой в могиле (он умрет в следующем году), без прямого наследника, не раздумывая затевает большие работы. Денег для таких расходов у него нет; и, учитывая его возраст и плачевное состояние его дел, очень сомнительно, чтобы он нашел заимодавца. Однако, сверх всяких ожиданий, заимодавец сыскался: это Рого, друг семьи.

Жак Рого (он родился в 1620 году) — один из верных друзей Мольера. Он в родстве с издателем Декарта и сам написал «Трактат о телосложении» и «Рассуждение о лихорадке». Он умрет в 1672 году, за два месяца до Мольера.

Акт об учреждении ренты, датированный 30 апреля 1668 года и хранящийся в Национальном архиве, сообщает нам, что Жан II Поклен занял 8000 ливров у Жака Рого, в уплату которых он назначает для Рого ренту в 400 ливров. Эти 8000 ливров должны пойти на ремонт дома. Вот основная часть документа:

Очевидно, расходы превысили смету, так как 24 декабря Жак Рого предоставляет Жану II дополнительную ссуду в 2000 ливров и получает 100 ливров ренты взамен. Итак, по совершении сделки на старике висит долг в 10000 ливров с обязательством выплачивать ежегодно 500 ливров. Как это непохоже на поведение Гарпагона! Одного этого было бы достаточно, чтобы разрушить нелепую, но живучую легенду, по которой герой «Скупого» списан с Жана II. Но в Национальном архиве хранятся еще два документа, проливающие особый свет на душевную тонкость Мольера и его чувства к отцу. Первый из них помечен 31 августа 1668 года. Это заверенное нотариусами заявление, которым Жак Рого свидетельствует, что в сделке с Жаном II он действовал лишь как подставное лицо Мольера:

Документ от 24 декабря содержит подобное же заявление Жака Рого относительно добавочной ссуды в 2000 ливров и ренты в 100 ливров.

В XVII веке сыновнее почтение к родителям — дело обыкновенное. Но одолжить такую крупную сумму старику, прибегая при этом к подставному лицу, чтобы пощадить отцовское самолюбие! Как далеко мы от злобной ссоры Клеанта с Гарпагоном! Читатель, без сомнения, простит нам длину цитат и их варварский стиль. Эти четыре юридических документа представляли бы мало интереса, если бы не свидетельствовали так красноречиво о чуткой доброте Мольера, его сыновних чувствах, его скромности. Успехи, высокие связи не вскружили Мольеру голову, не заставили его презирать своего старого отца-лавочника, которого он настолько уважает, что старается не ущемить его человеческой гордости.

Как непохож он на выскочку, корчащего благодетеля, надуваясь от важности! Он устраивает так, чтобы никто не знал, откуда на самом деле взялись деньги, и чтобы его не нужно было благодарить.

ПРЕМЬЕРА «ТАРТЮФА»

Небесполезно напомнить основные вехи этого «Дела», которое так тяжко омрачало существование Мольера в течение пяти лет:

12 мая 1664

«Увеселения волшебного острова»: представление трех первых актов «Тартюфа» (или первой версии, трехактного «Тартюфа). Общество Святых Даров (Шайка святош) при поддержке королевы-матери, Анны Австрийской, добивается запрещения пьесы. Публикация пасквиля аббата Руле «Славный во всем свете король».

21 июля

Мольер получает оказавшееся бесполезным одобрение папского легата, кардинала Киджи, и подает Людовику XIV не возымевшее действия прошение, в котором излагает свои истинные намерения.

29 ноября

Чтение пятиактного «Тартюфа» у принца де Конде.

15 февраля 1665

Постановка «Дон Жуана», которого в этой ситуации следует рассматривать как своего рода замену «Тартюфа» (тирада о лицемерии). «Дон Жуан» сразу же снят с афиши под давлением партии святош. Рошмон выпускает свой пасквиль «Замечания на комедию „Дон Жуан”».

4 июня 1666

Постановка «Мизантропа»: в терзаниях и бессильной ярости Альцеста угадывается душевная боль самого Мольера. Процесс, проигранный Альцестом из-за его презрения к компромиссам, — это тот, который ведет Мольер против ханжей.

5 августа 1667

«Тартюф» (смягченная версия, в пяти актах) идет на сцене Пале-Рояля, под названием «Обманщик».

6 августа

Президент Ламуаньон запрещает пьесу, хотя Мольер ссылается на устное разрешение, данное Людовиком XIV перед отъездом к армии.

11 августа

Распоряжение архиепископа Парижского, Ардуэна де Перефикса, о запрете на «Тартюфа» под страхом отлучения от церкви. Лагранж и Латорильер отправляются в Лилль в почтовой карете, чтобы вручить королю прошение. Ответ уклончив. Запрет остается в силе. Друзья Мольера (Шапель) печатают «Письмо об „Обманщике”».

1668

«Дело» на мертвой точке. И все же Мольер не отказывается от своего замысла. В сентябре «Тартюфа» тайно играют в замке принца де Конде, расположенном вне пределов Парижской епархии.

1669

Запрет наконец снят Людовиком XIV; «Тартюф» идет в Пале-Рояле. Успех огромный.

За пять лет обстановка совершенно переменилась. Людовику XIV сопутствуют победы и удачи; он стал абсолютным монархом. Церковный мир на время кладет конец распрям иезуитов с янсенистами. Король распускает неудобное ему Общество Святых Даров; впрочем, на самом деле Общество лишь притаилось и будет существовать еще долго. Отец Анна, духовник его величества, скорее, либерален в вопросах веры. Ничто больше не мешает разрешить публичные представления «Тартюфа», тем более что 20 сентября предыдущего года принц де Конде позволяет сыграть пьесу в его замке Шантильи. К тому же Мольер сумел выказать себя искусным и ревностным царедворцем, не щадящим сил, чтобы удовлетворять прихоти государя. Но и король в свою очередь понимает, как несправедливо обошлись с его актером; он сожалеет, что не мог раньше исполнить его просьбу, и немного встревожен его отчаянием: Мольер, глубоко уязвленный, слабый здоровьем, поговаривает о том, чтобы уйти из театра, оставшись только сочинителем; друзья (например, Буало) его к тому склоняют. Людовику XIV слишком приятно видеть его на сцене, чтобы он согласился его отпустить. В душе у этого короля эгоизм странным образом перемешан с глубокими и искренними человеческими чувствами. Дело упирается в запрет архиепископа Парижского, до сих пор действительный, остающийся в силе. Юристу поручают обнаружить в нем формальные погрешности, что совсем нетрудно: в те времена право всегда позволяет отыскать лазейку; в этих непроходимых джунглях каждый может найти то, что ищет. Лишь только этот вопрос улажен Кольбером, как тотчас же дается разрешение, и во вторник 5 февраля 1669 года в Пале-Рояле — премьера «Тартюфа». На афишах значится двойное название пьесы: «Обманщик, или Тартюф», так что Мольер одерживает над святошами полную победу. У дверей театра толпы народу. Успех не омрачен ничем. Сборы ошеломляющие: 2860 ливров (то есть 208 ливров 4 су на каждого актера!), в среду 6 февраля — 2645 ливров; в воскресенье 10-го — 1895 ливров; во вторник 12-го — 2074 ливра; в пятницу 15-го — 2320 ливров, и так далее. «Тартюф» не сходит со сцены вплоть до пасхального перерыва (9 апреля), и Лагранж записывает, что за этот сезон на его пай пришлось 5477 ливров 3 су; это уже почти состояние для каждого!

Гримаре:

Здесь, несомненно, имеется в виду представление «Тартюфа», запрещенное президентом Ламуаньоном и архиепископом Парижским. В порыве восторга Мольер посылает королю прошение, в котором проступают и благодарность и воскрешенное доверие. Стиль здесь как будто шутливый, но сам тон выдает безграничную радость:

Прошение помечено 5-м февраля 1669 года, днем премьеры «Тартюфа». Как можно догадаться, врач — это Мовиллен, химик, ярый сторонник сурьмы. Людовик XIV отдает должность настоятеля Венсенской капеллы сыну врача Мольера в надежде, что тот продлит жизнь его любимцу!

Тем временем святоши не складывают оружия. Бессильные противостоять королевской власти, они распространяют по Парижу «Сатирическое послание о „Тартюфе”», чтобы принизить успех пьесы:

Утихла ли когда-нибудь окончательно битва за «Тартюфа»? В XVIII веке аббат Бертран де Ла Тур попробует найти оправдания для героя:

Многие благонамеренные писатели — такие, как Брюнетьер, Леметр, Вейо, — склонны разделять подобную точку зрения. Что до прелатов — Боссюэ, Бурдалу, — то они питают к Мольеру неугасимую злобу и презрение, что менее всего похоже на христианские чувства. Лишенная возможности что-либо еще предпринять против Мольера, партия святош все ему припомнит в час его смерти, приравняв его к еретикам, колдунам и анабаптистам.[206] Но здесь снова вмешается королевское правосудие, и самым решительным образом.