Монголы и Русь. История татарской политики на Руси

Введение

Проблема изучения истории татарской политики на Руси ставится мною впервые. Постановка такой проблемы вытекает из указаний на «традиционную политику татар». Эти указания мы находим в книге Маркса «Secret Diplomatic History of Eighteenth Century» (edit, by Eleonor Marx, London, 1899, pp. 78, 80). К сожалению, указания Маркса не послужили толчком к специальному изучению вопроса.

Тема моего исследования, таким образом, — не история русско-татарских отношений, но и не общий вопрос о влиянии владычества татар на русскую экономику, социальный строй, государственность и культуру. Интерес к «татарщине» как к «политической буре» определил постановку темы. Поставленное задание обусловливает хронологические рамки настоящего исследования: оно не переходит за первую четверть XV в.: разлагаясь и хирея, Золотая Орда не могла более вести политики в прежнем смысле, т. е. так или иначе направлять внутриполитические отношения на завоеванном русском Северо-востоке и Севере в интересах своего господства[1].

Исторические построения русского средневековья запечатлелись в летописных сводах, не являвшихся, однако, плодом исторической научной работы в современном смысле слова. Поскольку летописи в основной своей традиции[2] были памятниками официального значения, естественно, что их составители не могли прямо и свободно описывать события. В настоящее время трудно себе представить всю сложность задачи, стоявшей перед составителем официальных летописей в эпоху сильной татарской власти. Тверские своды и своды московские по-разному освещали отношение князей к Орде. Можно также указать, что, может быть, не случайно ряд пространных откровенных рассуждений о татарском иге падает на годы, когда в Монгольском государстве происходили смуты. Таков рассказ о восстаниях 1262 г. Они были направлены против откупщиков ордынской дани, приезжавших, как свидетельствует наше исследование, не от Верке, а от императора Хубилая. Как раз в 1262–1263 гг. в империи происходили смуты[3], и эти смуты положили начало отделению «Золотой Орды» от монгольской империи. Обстоятельства позволяли летописцу пространно и откровенно рассказать о восстаниях 1262 г. В начале XV в., в годы, когда смуты в Золотой Орде стали усиливаться, летописец записал несколько обобщающих мыслей но вопросу о политике татар, сеющих рознь между князьями[4]. В XV в. московские летописцы стали неохотно вспоминать о некоторых фактах зависимости княжеской власти от ханской в XIV в. — возможно, как о фактах позорных. Так, например, может быть не случайно в московских поздних сводах выпущено известие о съезде князей в 1304 г., когда «чли грамоты царевы ярлыки», имеющееся в своде начала XV в. (Троицк, л.)[5]. Московская традиция оказала наибольшее влияние на последующую историографию.

И в новое время о политике татар писали мало; этот вопрос не подвергался, как мы говорили, специальному разбору. Отдельные указания на политику монголов на Руси можно встретить в научно-популярных и научных сочинениях, начиная с «Истории Российской» Щербатова, в работах И. Беляева, Костомарова, Преснякова, Приселкова, Покровского и др.

В общей оценке значения татарского ига на Руси мы видим большие расхождения. Одни историки придавали монгольскому завоеванию очень большое значение, главным образом как фактору, будто бы способствовавшему развитию государственного начала на Руси или даже определившему это развитие; по их мнению, монгольское иго способствовало или даже определило образование самодержавия и единодержавия (Карамзин, Костомаров). Другие историки считали, что влияние монгольского ига на развитие нашей страны вообще было незначительно (Соловьев, Ключевский). По-видимому, в дореволюционной обстановке легче воспринималась мысль об активной политике русских князей в Орде, чем мысль об активной политике татар на Руси, даже тем историками, которые придавали татарскому игу большое значение. Современная историкам XIX — начала XX в. Россия была государством с доминирующим над другими народностями Восточноевропейской равнины классом великорусского центра. Представление о современной им России они невольно переносили в известной мере на былые времена. Они охотно рассуждали о результатах политики русских князей в Орде, но вопрос о татарах на Руси не изучали или касались его мимоходом. В большинстве случаев они держались мнения, что пассивное поведение монголов содействовало процессу государственного объединения Руси.

Наше исследование обнаруживает наличие монгольской политики (в указанном смысле: такой политики, когда завоеватель направляет внутриполитические отношения в завоеванной стране в интересах своего господства) более чем на протяжении полутораста лет. Мы доказываем, что монголы вели активную политику и основная линия этой политики выражалась не в стремлении создать единое государство из политически раздробленного общества, а в стремлении всячески препятствовать консолидации, поддерживать взаимную рознь отдельных политических групп и княжеств. Такой вывод предполагает, что единое «великорусское» государство, каким мы его видим в XVII в., образовалось в процессе борьбы с татарами, т. е. в XV–XVI вв., частью во второй половине XIV в., когда борьба была возможна по состоянию самой Золотой Орды.

В статье «Князь и город в Ростово-Суздальской земле» («Века», I, 1924 г.) я писал: «На севере в XII и в начале XIII в. начинают проявляться бытовые черты старой вечевой Киевской Руси, в основе своей общие укладу жизни всех волостей того времени, получавшие в различных волостях лишь различную степень и форму выражения в зависимости от местных индивидуальных условий волостной жизни». Но какова была общая тенденция в предмонгольскую эпоху, в каком направлении развивались политические связи и отношения? Само существование (в XII–XIII вв.) земель-«волостей», областей-княжеств указывает скорее на тенденцию к политическому обособлению. Выделение сыну Всеволода, князю Константину, Ростова с пятью городами, выделение в семейное, отчинное владение Переяславля и Юрьева указывает на тенденцию к политическому дроблению в пределах отдельной земли-волости. Но на ряду с тенденциями к обособлению, с действием факторов разъединяющих, существовали тенденции к объединению, действовали факторы связывающие. Иными словам, несмотря на отсутствие единого централизованного государства, на Руси действовали, на ряду с силами в направлении к обособлению, силы в направлении к единству. Я разумею сферу политической жизни, хотя сказанное можно распространить и на другие стороны отношений того времени. В статье «Князь и город…» я показал, что фактором, тормозившим процесс дробления, служила деятельность «старейшего» города. В Ростовской волости — вследствие продолжительной оторванности ее от Юга и в силу сложившихся особенностей местного быта — старейший центр Ростов получил особенное значение, играя роль главы местной внутренней волостной организации, «изначала» являясь политическим и военным руководителем волости, этим самым объединяя другие поселения и охраняя единство земли («Века», I, стр. 27). Но действие сил в направлении к единству можно обнаружить и вне пределов земли-волости. Еще в домонгольскую эпоху сложились условия, благоприятствовавшие образованию сильной княжеской власти на Северо-востоке. Через Ростово-Суздальскую землю проходил водный путь, связывавший области Руси с Востоком. Другие пути из Руси на Восток шли из Киевщины через области северного Черноморья. В XI в. отношения с Востоком на этих южных путях были затруднены вследствие нашествия половцев, что, на ряду с другими причинами, ускорило рост экономического и политического значения Ростово-Суздальской земли, где шло движение по водным путям к Каспию. Понятно, что на Северо-востоке образовалась социальная среда, способствовавшая развитию сильной княжеской власти, претендовавшей на значение общерусской власти. Материал свидетельствует о том, что в XII и в первой половине XIII в. развернулась борьба за политическое преобладание на территории Восточно-европейской равнины; в источниках красной нитью проходит соперничество между двумя сильнейшими княжествами — Черниговским и Ростово-Суздальским (или Владимиро-Переяславле-Ростовским), стремление двух сильнейших княжеств, лежавших на территории Волжско-Окского бассейна, утвердить свое влияние в других областях и держать в своих руках все важнейшие политические центры и торговые узлы. Известно, что Всеволод распространил свою власть на Киев и сферу своего влияния на Великий Новгород. Он достиг успехов в борьбе с черниговскими князьями за влияние в Рязани, Смоленске и Витебске. Неудачи Всеволода в конце его княжения и перерыв в борьбе создали впечатление, что осуществление в XII в. политических задач, преследуемых северо-восточными князьями, было последней вспышкой догоравшего пламени. Это не совсем верно. Незадолго до нашествия монголов мы наблюдаем новую вспышку, борьба возобновляется. А перед самым нашествием, после того как Михаил Черниговский вокняжился в Галиче, посадив в Киеве Изяслава, когда Киев стал предметом борьбы между Изяславом и Владимиром, Ярослав Суздальский, князь Переяславля-Залесского, в 1236 г., обладая княжением в Великом Новгороде, двинулся на юг, оставив в Новгороде сына Александра (впоследствии — Невского), и занял Киевский стол.

Рост местного боярства, властного и независимого, сильного и политически влиятельного землевладельческого класса, заставляет князя искать опоры не только в боярской среде. К великому сожалению, история классовой борьбы и классовых настроений в предмонгольской Руси изучена далеко не достаточно. Почти не использован, например, такой важный памятник, как «Слово Даниила Заточника». Признаки сильного боярства с широкими притязаниями мы замечаем и на Северо-востоке. Но особенную силу получило, как известно, боярство в Юго-западной Руси.

Монголы использовали существовавшие на Руси политические отношения. Решающим моментом при выборе политической линии монголами вначале была их оценка общей ориентации того или иного князя или группы князей (отдаления князя к хану, его внешнеполитической ориентации) и классовых столкновений. Интересы татар как властителей побудили их в связи с опасностью, грозившей монгольскому владычеству с Запада, поддерживать северо-восточного князя в его соперничестве с черниговским. На Юго-западе, где князь не отказывался от борьбы с Ордою и где исключительную силу имело боярство, монголы, опираясь на окраинные области Юго-западной Руси, учитывали враждебное отношение местного боярства к князю. На Северо-востоке усилия монголов были направлены к тому, чтобы использовать в интересах своего владычества и князя и местное боярство и изолировать массы в их противодействии порядкам ордынского владычества. Последнее относится преимущественно к князьям ростовской группы: отношения с ними приобретали особую остроту, поскольку их княжением охватывался «старейший» вечевой центр волости (Ростов) и наиболее тесно связанные со «старейшим» городом «пригороды» (Ярославль, Углич, Белоозеро, Устюг) и поскольку вечевой центр волости оказался вечевым центром восстаний против порядков ордынского владычества, выступлений масс против монголов-завоевателей, точнее — против монгольской степной аристократии. Чрезвычайно важно, что анализ материала позволяет мне установить тождество между организацией, отмеченной летописью под 1257 г., и баскачеством. Тем самым настоящее исследование неопровержимо устанавливает, что непосредственная организация татарского владычества на Руси была в руках монгольской степной аристократии. Вывод, добытый мною путем анализа материала, получает, таким образом, широкое значение.

Определяющим мотивом политики монголов в XIV и начале XV в. было желание не допустить значительного усиления какого-либо князя или княжеской группы; политика монголов была направлена к разжиганию розни и местного сепаратизма. Даже воздействуя на ход организации «великого княжения Владимирского», они принимают меры, имеющие в виду не допустить усиления личного влияния князя, получившего ярлык на великое княжение Владимирское. Основная линия политики монголов побуждала их поддерживать политический сепаратизм. Образование централизованного государства явилось, таким образом, отнюдь не в результате мирной деятельности монголов-завоевателей, а в результате борьбы с монголами, когда борьба стала возможна, когда Золотая Орда начала слабеть и разлагаться, и на русском Северо-востоке поднялось народное движение за объединение Руси и за свержение татарского владычества[6].