Монголы и Русь. История татарской политики на Руси

Глава III

Период двоевластия в Золотой Орде. Как события в Орде отражались на политических отношениях в Руси. Изменения в организации татарами эксплоатации русского Северо-востока. Орда и съезды князей; политика Орды в первые десятилетия XIV в. Восстание в Твери.

В 70-гг. XIII в. в Золотой Орде стал намечаться второй на ряду с Поволжьем — военно-политический центр. Один из выдающихся золотоордынских военачальников темник Ногай занял обширную территорию к северу от берегов Черного моря, охватывающую значительную часть Южно-русской равнины к востоку от р. Истра[223]. Оставаясь подвластным Менгу-Тимуру, Ногай в 70-х гг. XIII в. приобретал все большее и большее влияние в делах Золотой Орды, и с его все возраставшим значением начали считаться и в Византии и в Египте[224]. Наконец, сo смертью Менгу-Тимура в Золотой Орде прямо образовались два военно-политических лагеря.

Сразу же после смерти Менгу-Тимура, при Туда-Менгу, Ногай выступил в роли самостоятельного правителя и в 1282 г. отправил свое посольство к египетскому султану[225]. Если не явно враждебно, то во всяком случае довольно независимо держал себя он и по отношению к захватившему (в 1287/88 г.) ханский престол Телебуге-хану[226] и, тайно поддерживая связь с сыном Менгу-Тимура Токтаем (Тохтой), который бежал от Телебуги, взялся вместе с тем быть между ними посредником, утверждал, что у него имеется указ от Батыя примирять тех, кто будет «мутить в улусе его и уруке»[227]. Таким образом, со смертью Менгу-Тимура, т. е. с 1280–1282 гг. и до 1291 г. (нового переворота), в Орде воцарилось фактически двоевластие[228]. Оно явственно обнаруживается в событиях, изложенных в рассказе[229] о баскаке Ахмате. Летопись говорит о двух «царях», один из них — Телебуга, другой — Ногай: «князь же Олегъ иде в орду о томъ с жалобою къ царю Τелебузе»; «Ахмать же бяше въ то время въ ордѣ у Ногоя царя» (Симеон. л.). Князья Курской «области» — Олег Рыльский и Святослав Липовичский считают «своим» царем Телебугу: «князь же Олегъ нобѣжал къ своему Телебузѣ цаρю» (Симеон. л.); Олег говорит Святославу: «и нынѣ затерял еси правду мою и свою ти, не идешь ни к своему цесарю, ни к Ηогою на исправу (Лавр. л.); в Троицкой летописи: «а еще не идешь ни къ своему Царю ни к Ногаю на исправу». В ставку Телебуги дважды ходил Олег с жалобой на Ахмата ж исполнял приказания Телебуги — сначала с «приставами» Телебуги разгоняет «слободы» Ахмата; впоследствии «по цареву слову» убивает Святослава, причем приводит с собою из Орды татарский отряд: «прида Олегъ изъ Орды с Тотары» (Лавр., Троицк., Симеон. лл.). Мало того, Олег считает себя правым перед баскаком Ногая Ахматом, поскольку он (Олег) разгонял «слободы» не «разбоем», а с «приставами» Телебуги («понеже сам прав бяше предъ бесерменином»); он не осмеливается ехать к Ногаю на его зов только потому, что его «сродник» Святослав самовольно (без разрешения Телебуги), напал на слободы: «ударилъ ночи на свободу разбоемъ» (Симеон. л.). Формально, таким образом, как будто верховная власть признается за Телебугой. Но фактически в «области» царит двоевластие, так как хозяйничает все же Ногай. Баскак и откупщик дани Ахмат послан от Ногая. Ногай вызывает к себе Олега и, когда тот не приезжает, в гневе посылает на него рать: «царь же Ногой разгнѣвася и дасть рать на Олга и повелѣ его изнимати, а княжение его взяти все» (Симеон. л.). Итак, в б. Черниговском княжестве, в «княжении Курскиа области», местные князья признавали себя вассалами Телебуги; но фактически царило двоевластие, и в «области» все же хозяйничал Ногай. Как же обстояло дело на Северо-востоке и какому «царю» повиновались князья Ростово-Суздальского края?

В 80–90 гг. XIII в. в Северо-восточной Руси образовались те две взаимно враждебные политические группы, вражду которых впоследствии так резко подчеркнул летописец, рассказывая о съезде 1297 г.; на съезде этом «сташа супротиву себе, со единои стороны князь великий Андрѣй, князь Феодор Черный Ярославский Ростиславичь, князь Костянтинъ Ростовьскыи со единого, а съ другую сторону противу сташа князь Данило Александровичь Московский, братъ его князь Михаило Ярославичь Тферскыи, да с ними Переяславци съ единого. И за малымъ упаслъ бог кровопролитья, мало бою не было; и подѣлившеся княжением и разъѣхашася кождо въ свояси» (Симеон., 1297). В одном лагере, как видим, в союзе — представители Переяславля — князь тверской и князь московский, в другом — князья ростовские, к которым примыкал их верный союзник князь Андрей Городецкий. В том же году Андрей захотел идти на Переяславль, а также на Москву и Тверь. «Братья» Данило Александрович и Михаил Ярославович собрали «противу» большую рать и не дали князю Андрею идти на Переяславль, так как князь Иван Дмитриевич, идя в Орду, приказал «блюсти» свою отчину Переяславль князю Михаилу Тверскому (см. Симеон, л.). Тверской и московский князья, действительно, находились в союзе; к ним примыкал и переяславский князь, поручивший Михаилу Тверскому «блюсти» Переяславль.

В 80-х гг. XIII в., как раз тогда, когда со смертью Менгу-Тимура в Орде фактически водворилось двоевластие, в Северо-восточной Руси обозначились две различные политические ориентации. Прочные связи по родству и «службе», которые установились у ростовских князей (в том числе и у ярославского князя) с Волжской Ордой, сделали их верными вассалами ханов Поволжья. В источниках ростовские князья и князь Андрей Городецкий выступают в качестве ставленников и вассалов волжских ханов; с другой стороны, князь Дмитрий Александрович Переяславский и, можно думать, князь Михаил Тверской оказываются вассалами «царя» Ногая и ищут поддержки у последнего. Князья ростовские и князь Андрей Городецкий, согласно летописным известиям, весьма исправно посещали не только ставку Менгу-Тимура, но и его преемников. Эта группа князей не признавала Ногая «царем»; характерно, что Ростовский владычный свод называет Ногая просто по имени (см. Акад. л. под 1281 г.: «князьже иде къ Ногою», и под 1283 г.: «Дмитрий приде отъ Ногуя»; ср. ту же летопись под 1266 г., где уже Верке-хана Ростовская летопись называет «царем»: «умре царь Беркалий»). Иной ориентации, как оказывается, придерживался князь Дмитрий Александрович со своими соратниками.

Около 1281 г. умер Менгу-Тимур. Немедленно Андрей Городецкий поспешил в Орду и, «испросивъ собѣ княжение великое подъ братомъ своимъ», пришел с татарской ратью (Кавгадыя и Алчедая)[230] на Дмитрия Александровича Переяславского, имея союзников в лице Федора Ростиславовича Ярославского, Константина Борисовича Ростовского и других князей (он послал за ними, и они к нему присоединились); при этом главным пособником Андрея был какой-то «коромолникъ льстивый» Семен Тапильевич (Симеон., Никон. лл.). Из какой же Орды пришел Андрей с татарской ратью? В летописи находим несомненные указания на то, что последний пришел из Орды Волжской: он шел сухим путем (дело было зимою, в декабре) с юго-востока в северо-западном направлении — сначала на Муром, оттуда на Владимир, Юрьев, Суздаль и Переяславль (Симеон., 1281). На следующий год «нахожденье» повторилось; снова, на Дмитрия Александровича нагрянул Андрей «ис Татаръ, а съ нимъ рать Татарская Тура и Темерь и Алынъ, а съ ними Семеиъ Тавильевичь въ воеводах» (Симеон., 1282). Великокняжеский стол, таким образом, был захвачен Андреем с помощью военной силы волжского хана. Тем не менее Дмитрий Александрович считал себя в праве начать открытую борьбу с Андреем, опираясь на силу какой-то другой власти. Из летописи не видно, чтобы Дмитрий Александрович хоть раз ездил в Орду волжских ханов. Свод Дмитрия Александровича[231] открыто обличает действия Андрея и татар и дает красочное описание учиненного погрома. Согласно этому рассказу, татары рассыпались по всему краю и произвели опустошение, сопровождавшееся грабежом всего Северо-востока от Мурома и до Торжка. Грабили города, села, погосты, монастыри; угоняли стада и табуны; обирали жито, иконы и церковные сосуды; часть населения уводили в плен: «и множьство безчислено христианъ полониша» (Симеон… 1281). На кого же опирался Дмитрий Александрович в борьбе с братом и его «татарами» и почему Андрей принужден был все же уступить переяславскому князю великокняжеский стол? Оказывается, что Дмитрий Александрович получил поддержку от Ногая. Свод Дмитрия Александровича прямо говорит, куда поехал он, когда вторично пришел с ратью Андрей из Орды («Тукатемерь и Алынь», Акад. л.)[232] «князь же Дмитрии, — читаем в Симеоновской летописи, — съ своею дружиною отъѣха въ орду къ царю Татарскому Ногою». Для Дмитрия, как видим, Ногай был «царем»; в его «Орду» он поехал и от него он получил великокняжеские полномочия[233]. Вместе с тем, Дмитрий Александрович тоже привел с собою, по-видимому, татарскую рать; во всяком случае, Новгородская летопись прямо отмечает, что в 1284 г. он ходил ратью на Новгород «с татары» (Новг. I, 1284). И когда в 1283 г. Дмитрий Александрович вернулся от Ногая, Андрей принужден был «смирится» с братом и уступить ему великокняжеский стол, а Семен Танильевич по повелению князя был убит.

Опираясь на право, полученное им от своего «царя» Ногая, и на ту татарскую силу, которая была в его распоряжении, Дмитрий Александрович в 1285 г. дал отпор новой попытке Андрея захватить великокняжеский стол с ордынской помощью. Андрей, получив из Волжской Орды великокняжеский ярлык, привел с собою «царевича»: «князь же великый Андрѣй Александровичь приведе царевича изъ орды, и много зла сътвори християном; великий же князь Дмитрей Александровичь сочтався съ братиею своею царевича прогна, а бояръ княжихъ Андрѣевыхъ изнима» (Соф. I, Воскр. и Льв. лл). Софийская летопись называет обоих братьев — и Андрея и Дмитрия Александровичей — великими князьями, очевидно, не без оснований; каждый из них имел полномочия от своего «царя». Дмитрий Александрович решился, как видим, царевича изгнать, причем вместе с ним действовали его союзники — «братья». Кто были эти «братья»? Кроме Данилы Московского у Дмитрия Александровича, сколько нам известно, еще родных братьев не было (не считая Андрея)[234]. Выше мы говорили, что «братьями» назывались Михаил Ярославович Тверской и Данила Александрович Московский; к ним примыкал и князь Переяславский (1297 г.). Эти «братья», очевидно, уже в 1285 г. действовали заодно с переяславским князем, оказывая противодействие Андрею, который, в свою очередь, действовал с помощью волжских «татар», в качестве верного вассала волжских ханов.

Был момент, правда, когда отношения между Дмитрием Александровичем и Михаилом обострились. В 1288 г. Михаил сделал попытку «не покоритися» великому князю Дмитрию Александровичу; в отличие от понятия «братьи» двоюродной или братьи как более или менее постоянных союзников, Никоновская летопись подчеркивает, что в данном случае Дмитрий Александрович соединился с «братьею роднёю» (Андреем Александровичем и Данилой Александровичем); «размирье» чуть было не дошло до столкновения (войска уже опустошили окрестности Кашина, сожгли Кснятин и двинулись на Тверь; но Михаил вышел с войском навстречу, и князья «взяли мир» (Никон. Рог. лл). В 90-х гг. союз князей тверского, московского и переяславского окончательно определился. В договорной грамоте Михаила Тверского с Новгородом, которую относят к 1294–1296 гг.[235] Михаил Тверской заявляет новгородскому владыке: «то ти отьче повѣдаю: съ братомъ своимъ съ сторѣйшимъ съ Даниломъ одинъ есмь и съ Иваномъ; А дети твои, посадникъ и тысяцькый, и весь Новъгород, на томъ цѣловали ко мнѣ крестъ. Аже будеть тягота мнѣ от Андрѣя или отъ Татарина, или отъ иного кого, вамъ потянути со мою, а не отступитивыся мене ни въ которое же время»[236]. В грамоте, таким образом, Михаил Ярославович Тверской называет Данилу Александровича Московского «братомъ своимъ старѣйшимъ с которым он «одинъ есть»; последнее относится и к Ивану Дмитриевичу, сыну Дмитрия Александровича Переяславского; с другой стороны, союз предусматривает борьбу как с Андреем, так и с «татарами», под которыми, очевидно, разумеются татары волжские. Эта борьба, или «тягота», имевшая место в событиях 1293 г., вводит нас в круг знакомых уже нам политических взаимоотношений и группировок: на одной стороне выступают князь Андрей Городецкий и князья ростовские, получающие полномочия и военную поддержку из Орды Поволжья, на другой — великий князь Дмитрий Александрович (который, как мы видели, получил великокняжеский стол благодаря поддержке Ногая), а также — Михаил Тверской.

В самом деле, в 1291 г. Ногай организовал заговор против Телебуги-хана; Телебуга и его сообщники попали в ловушку и были умерщвлены[237]. Вслед за тем Ногай посадил на царство Тохту. Известие об этих событиях попало и в текст Владимирского Полихрона под 1291 г.: «заратися царь Тохта съ Телебугою царемъ и со Алгуемъ и побѣди Тохта Телебугу» (Воскр. л.; ср. Льв., Соф. I, Никон. и Новг. I лл.). Но вскоре между Тохтой и Ногаем тоже начались враждебные столкновения. По Рашид-ад-Дину, Тохта неоднократно вызывал к себе Ногая, но он (Ногай) «не соглашался (на это)»[238]. В 1294 г. (693), согласно показаниям египетских историков, Ногай казнил «множество татар»[239]. Слух о междоусобиях пришел и на Русь: под 1294 г. летописец записал (Симеон., и Никон., лл.), что «Тохта сел на царство, а Ногая победил» (Симеон, л.), а под 1297 г. тверская летопись, в составе Рогожской летописи, отметила: «иде царь Токта на Ногая ратию и побѣдии» (Рог., 6805)[240]. За судьбою Ногая и его отношениями с Тохтой на Руси, как видно, внимательно следили.

В 1293 г. в Орду пошли русские князья — «жаловатися на великого князя Дмитрея Александровичя» (Никон. л.); Никоновская летопись подробно перечисляет тех, кто пошел в Орду: «князь Андрѣй Александровичь Городецкий, князь Дмитрий Борисовичь Ростовский, да брат его князь Констянтин Борисовичь Углечский, да изъ двуродныхъ братъ ихъ князъ Михайло Глѣбовичъ Городецкий (надо — Белозерский), да тесть князя Михаила Глѣбовича Бѣлозерскаго князь Федоръ Ростиславичь Ярославский и Смоленский[241], да князь Иванъ Дмитреевичь Ростовскаго, да епископ Тарасий Ростовский» (Никон., 1293). Вслед за тем на Дмитрия Александровича нагрянула рать Дюденя или, как полагают, Тудана — брата Тохты и сына Менгу-Тимура[242]. Татары в сопровождении Андрея Городецкого, Феодора Ростиславовича Ярославского и ростовских князей Дмитрия и Константина взяли и разорили ряд городов и «волостей». В Москву татары въехали хитростью, «обольстив» Данилу Московского. Переяславль сопротивления не оказал; «горожане переяславци», уже не раз страдавшие от татарских вторжений, услышав о приближении рати, разбежались; опустели также и «всѣ волости Переяславскыя»; как явствует из дальнейшего рассказа летописи, часть беглецов направилась в Тверь и искала защиты за стенами этого окраинного города. Михаила Тверского в городе не было; население, однако, единодушно решило оказать сопротивление Дюденю; татары осаждать Тверь не решились и прошли мимо на Волок, тем более что в город подоспел и сам Михаил.

Михаил прибыл из Орды. Но он прибыл, как надо думать, не из той Орды, откуда пришла Дюденева рать с ростовскими князьями. Через Ростово-Суздальский край Дюденева рать прошла с востока на запад; сначала, на Суздаль и Владимир, затем на Юрьев, оттуда — на Москву и потом на Волок и «поидоша пакы къ Переяславлю и поидошла въ свояси»[243] (Симеоновская летопись). Ко Владимиру они могли подойти двумя путями: или сухим, как например, пришла в 1281 г. татарская рать с Андреем Городецким: на Владимир через Муром; или водою, как, например, собирался ехать Тохта в 1312/13 г. (по сведениям персидской летописи, Тохта отправился «в страну Урусов», но «на пути» умер, «среди реки Итиля, на корабле»[244]; последняя возможность не исключена; даже в народной песне сохранилась память о наездах (забиравших полон) татар на Русь водою: «на червленных новых кораблях»[245]. Так или иначе, но не подлежит сомнению, что Дюденева рать пришла с юго-востока, из Волжской Орды, т. е. из Орды хана Тохты. Михаил, между тем, как рассказывает тверская летопись, возвращался «из орды», но, видимо, пе из той Орды, откуда пришла рать: во-первых, уже будучи «близъ къ Москвѣ», oн и не подозревал, как оказывается, что «на Москвѣ рать Татарская»: «прииде бо близъ къ Москвѣ, а не бяше ему вѣсти, яко на Mосквѣ ρать Τатарская» (Симеон, л.); во-вторых, пришедших татар летопись называет «супостатами» Михаила, от которых ему нужно было укрываться: «…како заступи богъ князя Михаила, идуща изъ орды, отъ многыхъ супостат Татаръ: прииде бо близъ къ Москвѣ…» и далее: «и обрѣтеся нѣкий ношинъ, тотъ проводи лъ бяше князя на путь миренъ. Татарове же и князь Андрѣй слышаша приѣздъ княжь Михаиловъ, не поидоша ратно къ Тфери, по постуиша на Волокъ» (Симеон, л.). Надо думать, таким образом, что Михаил шел с юга или с юго-запада, из Орды Ногая. Вместе с тем, по рассказу Новгородской I летописи, у тверского князя искал опоры спасшийся бегством Дмитрий Александрович: из Пскова он пробрался в Тверь и оттуда вел переговоры с Андреем[246]. Если тверской князь не хотел быть вассалом Тохты, а искал покровительства в Орде Ногая, и Тверь, судя по рассказу летописи, была готова даже оказать сопротивление рати Дюденя (или Тудана), то тверичи вслед за тем могли ожидать карательной экспедиции с Поволжья, которая, действительно, не замедлила явиться. Той же зимою на Тверь пришел «царь Токтомерь» и учинил людям «велику тягость»: одних умертвил, других захватил в полон. Выл ли это сам Тохта или, как полагает Н. И. Веселовский, один из родственников хана — Токтемирь, судить не беремся[247]. Для нас важно только то (а это не вызывает сомнений), что рать была прислана на Тверь из Орды Тохты.

В эпоху двоевластия в Орде, в конце XIII в., произошли, по-видимому, некоторые изменения в организации эксплоатации русского Северо-востока, отразившиеся на организации ордынского владычества в последующее время. При Менгу-Тимуре (см. в 1280–1282 г.) на Русь посылались «даньщики». как видно из ярлыка Менгу-Тимура. Тексты же «ярлыков», критически разработанные М. Д. Приселковым, относящиеся к середине и ко второй половине XIV в., говорят, как и ярлык XIII в., о «писцах», но не говорят более о «даньщиках»[248]. «Даньщики», очевидно, из Орды в этот период уже не присылались. И действительно: уже в первой трети XIV в. великий князь владимирский (Михаил Тверской) сам собирал дань, как явствует из Рогожской летописи под 1318 г. и из биографии (жития) Михаила Тверского (см. Вел. Четии Минеи). Зная отношение к Волжской. Орде великого князя Дмитрия Александровича Переяславского, приходим к предположению, что в его княжение «даньщиков» уже не впускали, и великий князь стал сам собирать ордынскую дань, причем отвозил ее не в Волжскую Орду, а к Ногаю. Когда великим князем владимирским (в начале ХІV в., после смерти Ногая) стал Михаил Тверской, то он пошел как бы на соглашение с Волжскою Ордой и стал платить Тохте дань, т. е. теперь дань шла в Волжскую Орду, но собирал ее сам великий князь Михаил, следуя примеру своего союзника и единомышленника — великого князя Дмитрия Александровича Переяславского.

Посылал ли Ногай баскаков во Владимирскую область, в Тверское, Переяславское и Московское княжества, признававшие Ногая, нам неизвестно. В дальнейшем мы баскаков там не видим. В Ростовском княжестве, признававшем не Ногая, а Волжскую Орду, баскаки еще в нач. XIV в. сидели. По крайней мере под 1305 г. Ростовский владычный свод сообщает о смерти «баскака» Кутлубуга[249].

Около 1299 г. (1298–1300 гг.) двоевластию в Орде был положен конец. Войско Ногая было разбито, и сам он погиб от руки «русского всадника из солдат Тохты»[250]. Событие это нашло отклик и в русской летописи: «того же лѣта, — читаем в Никоновском своде, — царь Тохта вдругии ходи на царя Ногоя и побѣди его» (Никон., 1299). Таким образом, длительный период смут в Золотой Орде окончился. Перед Тохтой (Тохтогу) встал вопрос об отношении к сильному союзу трех княжеств — Тверскому, Переяславскому и Московскому, которые, как мы видели (во всяком случае Тверское и Переяславское), занимали ранее недружелюбную позицию к Волжской Орде. С другой стороны, поскольку со смертью Ногая (около 1299 г.) над князьями вновь оставался только один «царь» — волжский, они в той или иной мере должны были теперь подчиниться власти Тохты.

Источники показывают, что русским делам в Волжской Орде уделяли не мало внимания. Мы знаем, что в 1313 г. Тохта сам даже хотел приехать в Северо-восточную Россию, и только смерть, застигшая его уже в пути, пометала выполнению этого плана[251]. Самый факт существования союза трех княжеств, державшихся довольно независимо по. отношению к волжскому хану, мог уже вызывать в Орде некоторые опасения. Между тем решительных шагов, резких мероприятий Орда не предпринимала. Из смуты она вышла в значительной мере ослабленной и пока только собиралась с силам[252]. Политика Орды в отношении к Северо-восточной Руси выразилась, на первых порах, в ряде дипломатических мероприятий.

В нашей историографии не были освещены официальный характер княжеских съездов, организованных в конце XIII и в первые годы XIV в., и та роль, которую играла в данном случае золотоордынская дипломатия. Между тем источники дают на этот счет прямые указания. В 1297 г. во Владимире, под руководством ханского посла, собрались русские князья: «бысть брань межъ князей Рускихъ, а в то время прииде посолъ изо Орды от царя Алекса Невруй, и бысть съѣздъ всѣм княземъ Русскимъ въ Володимери, комуждо князю свою обиду предъ послом глаголющу» (Никон., 6804; ср. Симеон, и Льв. лл.). Официальный характер съезда не подлежит сомнению; съезд собирается с приездом посла Неврюя; Неврюй, очевидно, возглавляет съезд. Наконец, как мы узнаем из митрополичьего летописца, на съезд вместе с тем прибыл и сарайский епископ Измайло: «смири бо их Семион владыка да владыка Сарайский Измайло» (Льв., 6804). Присутствие последнего на съезде станет понятным, если вспомним, что еще сарайскому епископу Феогносту приходилось выполнять дипломатические поручения хана, ездить с ними в Царьград.

Через 4 года произошел другой съезд, в Дмитрове (Симеон., 1301). А спустя три года (в 1304 г.) состоялся новый съезд в Переяславле, опять-таки с чисто официальным значением. Непосредственно вслед за возвращением великого князя Андрея из Орды, в сопровождении ордынских «послов», съехались князья и митрополит и выслушали волю хана: «и ту чли грамоты царевы, ярлыки» (Симеон. л.)[253].

Годы, связанные с деятельностью последних двух съездов, принесли с собою раскол среди, союзных княжеств и новую картину взаимоотношений. Вначале, на первом съезде, состоявшемся еще накануне окончательного падения Ногая, перед нами две резко враждебные партии: на одной стороне Андрей Городецкий и князья ростовские, а на другой — тверской, московский и представители г. Переяславля; это — две группы, образовавшиеся, как мы видели, в годы смут, в условиях двоевластия. Епископ саранский и владыка Семион стараются примирить обе группы; в результате съезда участники «подѣлившиеся княжением и разъѣхавшиеся кождо въ свояси» (Симеон. л.)[254]. Следующий съезд 1301 г. внес разлад между переяславским князем и тверским: Иван Дмитриевич и Михаил в чем-то «не докончили межи собою» (Симеон. л.). Москва в это время держала себя еще довольно независимо по отношению к Волжской Орде, что видно из захвата ею в 1301 г. Коломны, когда на стороне рязанцев были «татары». Наконец, решение съезда 1304 г. (состоявшегося со смертью переяславского князя Ивана Дмитриевича) имело в виду отношение к Орде московского князя. В 1303 г. умер бездетным Иван Дмитриевич Переяславский — и г. Переяславль занял великий князь Андрей, посадивший в городе своих «наместников». Вскоре, однако, Переяславль был захвачен Данилой Московским. Московская летопись несколько сгладила факт захвата: умер Иван Дхмитриевич, по его рассказу, и в Переяславле сел княжить Данила; только последняя фраза летописного рассказа обнаруживает ход событий: «а намѣстници князя великаго Андрѣева збѣжали» (Симеон., Троицк, лл.); с другой стороны, Московская летопись приводит основания, согласно которым Данила сел княжить в Переяславле: Иван Дмитриевич «благослови въ свое мѣсто Данила Московскаго въ Переяславли княжити; того бо любляше паче инѣх» (ibid.). В следующем году Данило умер, и, по рассказу того же свода, «но животѣ княжѣ Даниловѣ Переяславци яшася за сына его за князя Юрья» (Симеон, л.). Между тем Андрей поспешил в Орду, надеясь, очевидно, в Орде получить полномочия на владение Переяславлем. Однако, несмотря на то, что он был великим князем и, съездив в Орду, вернулся оттуда «съ послы и съ пожалованием царевымъ», Переяславль ему предоставлен не был, а был утвержден за Юрием Даниловичем: на съезде князей «чли грамоты, царевы ярлыки», и, как узнаем из летописи, «князь Юрьи Даниловичь приат любовь и взялъ себѣ Переяславль» (Симеон, л.). В Орде, очевидно, считали необходимым привлечь на свою сторону московского князя. Остался за Москвой и г. Можайск, отнятый Москвою у Смоленска в 1303 г.

Когда, на следующий год, умер великий князь Андрей, в Орду пошел Михаил Тверской, надеясь получить великое княжение, а вместе с ним Переяславль[255]. Вслед за ним в Орду пошел и Юрий Московский, получивший, как мы видели, Переяславль на съезде 1304 г.; Юрий, возможно, также предполагал, что ему дадут великое княжение, судя но тому, что, уезжая в Орду, он брата своего Бориса послал на Кострому (Симеон., 1305). В Орде великокняжеский стол дан был Михаилу, но в то же время на Переяславль полномочий (прямых — но крайней мере) ему не дали. Такое решение повело к вражде между князьями тверским и московским[256]. По приезде из Орды Михаил пошел ратью к Москве на Юрия, а в следующем году, как сообщает летопись, «на осень бысть Таирова рать», и «тое же осени князь Александръ и Борись отъѣхали в Тферь съ Москвы»; стоял ли в какой-либо связи отъезд из Москвы князей Александра и Бориса с «Таировой ратыо», нагрянувшей из Орды, сказать трудно, но во всяком случае Михаил на следующий год предпринял на Москву новый поход[257].

Орда, как видим, действует достаточно осмотрительно; в ее планы входит, очевидно, привлечь московского князя на свою сторону; вместе с тем она опасается как будто усиления тверского князя, которому передала великое княжение, и не прочь восстановить московского князя против тверского.

Дальнейшие события в полной мере подтверждают наше наблюдение и яснее вскрывают основную задачу ордынской политики — использовать северо-восточного князя в интересах ордынской власти[258].

В 1313 г., когда умер Тохта и на «царство» сел Узбек[259], Михаил Тверской поехал в Орду[260]. Пока великий князь (Михаил) был в Орде, новгородцы решили изгнать его наместников из Новгорода. С этой целью они «послали» к князю Юрию; тот «тайно» снесся с князем Федором Ржевским, и последний поехал в Новгород[261]. В Новгороде, согласно желанию новгородцев, он согнал наместников великого князя и затем двинулся с новгородцами к Волге, где произошла встреча их с войсками князя Дмитрия Михайловича Тверского, кончившаяся миром. Новгородцы послали к Юрию, и тот прибыл с сыном своим Афанасием в Новгород[262]. Но из Орды вслед за тем приехал посол Арачии, и от «царя» пришло приказание, чтобы Юрий шел «къ нему во Орду безъ коснѣниа»[263]. Юрий отправился в Орду, а из Орды тем временем прибыл Михаил в сопровождении татар «сильных» и посла Тяитемеря[264]. С помощью татар он выступил против новгородцев, нанес им поражение под Торжком, а князя Афанасия препроводил в Тверь[265]. Новгородцы сделали попытку пойти в Орду «сами о себѣ», но тверичи их задержали и «изымали»[266]. На следующий год наместники Михаила принуждены были вновь покинуть Новгород, и Михаил совершил два похода на новгородцев, из которых второй окончился неудачно[267]. Между тем вскоре выяснилось, что Юрий был вызван в Орду отнюдь не для расправы и наказания за то, что он в отсутствие Михаила помогал новгородцам изгонять наместников великого князя. Наоборот: Узбек стал приближать к себе московского князя, женил его на своей сестре Кончазе (Кончаке), принявшей крещение с именем Агафьи[268], и наконец отправил (по словам московской летописи) «на великое княженне»[269].

В 1317 г. Юрий пришел из Орды вместе с послом Кавгадыем (Ковгадыем), сопутствуемый татарской «дружиной» (Рог. л.; по тексту «Повести» с ним было «множество татаръ и бесерменъ»)[270]. Кавгадыю даны были от хана, как показывают дальнейшие события, широкие полномочия. В самом деле, Юрий и Кавгадый дошли до Костромы, их встретил Михаил со всеми «Суздальскими» князьями, и начались переговоры. Эти переговоры Михаил начал вести не с Юрием, а с Кавгадыем; в результате переговоров с Кавгадыем он уступил «великое княжение» Юрию, сам же ушел «в свою отчину» Тверь: «и съслався съ Кавгадыемъ състунися великого княжениа Михаилъ князь Юрию князю» (Рог. л.)[271]. Несмотря на то, что Михаил уступил Юрию «великое княжение», Юрий с Кавгадыем (в том же году), соединившись со всеми «суждальскими» князьями, пошли на Тверь против Михаила[272]. План Кавгадыя был таков: с северо-запада на Тверь должны были двинуться новгородцы, а с юга — Юрий со всеми «суждальскими» князьями. В Новгород приехал татарин Телебуган вызвал новгородцев против Михаила в помощь Юрию (Новг. л.). Новгородцы подошли к Торжку и там: ожидали срока; как было условлено они должны были двинуться от Торжка к югу (В то время как Юрий от Волока — к северу) и, таким образом, войдя в соприкосновение с войсками Юрия, ударить на Тверь: «… сърѣкаа срокъ, како пойти Юрию князю оть Волока, а Новгородцемь отъ Торжьку» (Рог. л.). Между тем войска Юрия подошли ближе к Твери и начали воевать Тверскую волость: «почата воеваш Тферскую волость, села пожгоша и жито, а люди в плѣнъ поведоша» (Рог. «летописец»). Ожидая прихода новгородцев, Кавгадый, очевидно, чтобы протянуть время, вступил в переговоры с Михаилом: тверская летопись рассказывает, что от Кавгадыя ездили «послове» к Михаилу, но не с целью покончить дело миром, а «все съ лестию» (Рог.л.)[273]. Новгородцы тем временем пошли к югу, прошли по тверскому рубежу, но Юрия не нашли, а столкнулись с отрядами Михаила. Не обнаружив московских войск («понеже не вѣдяху князя Юрья, идѣ есть…», Новг. I л), они заключили сепаратный мир с Михаилом и ушли в Новгород (Новг. I. Рог., Новг. IV, Соф. лл.). Кавгадый, Юрий и «суждальские» князья пошли в северо-западном или западном направлении, к Волге, В надежде, по-видимому, встретить новгородские войска. Михаил, «съвокупя свои мужи Тферичи и Кашинцы», вышел «противу Юрию»; Юрий «ополчися противу»; произошла «сѣча велка», Юрий был наголову разбит и бежал «въ малѣ дружинѣ» в Новгород. Среди пленных (в их числе были и князья) оказалась и княгиня Юрьева, сестра Узбека Кончаза (Кончака), умершая в плену[274].

Михаил, как видим, явно сильнее Юрия. Тверское княжество в эти годы представляется, таким образом, едва ли не самым сильным из всех «низовских» княжеств: Михаил разбил всех «суждальских» князей с московским князем во главе. Сила тверского князя была, очевидно, хорошо известна Кавгадыю и им предусматривалась; этим объясняется, почему он вызвал новгородцев и ожидал их прибытия. Но ни Юрий ни Кавгадый не предвидели, конечно, что новгородцы заключат отдельный мир с Михаилом и тем разрушат планы Кавгадыя. Предприятие окончилось неудачно. Так или иначе, однако, надо было выходить из создавшегося положения.

На другое утро Михаил вышел к Кавгадыю[275], пригласил его и «дружину» его в Тверь и оказал ему почет, соответствующий его положению: «и поятъ его в Тфѣрь съ своею дружиною, почтивъ его и отпусти» (Рог. л). Кавгадый заверил князя, обманывая его («лестию ротяшеся»), что они воевали «его» и «волость его» «без царева слова и новелѣниа» и что он (Кавгадый) не будет «вадити» на князя к царю. Таким образом, Кавгадый с Михаилом «взяли мир» («взятъ миръ…» Рог. л.). Содержание этих переговоров нам не известно; однако можно установить, что великокняжеская территория (но крайней мере — г. Владимир) была вновь занята князем Михаилом[276]. Заверениям Кавгадыя Михаил, по-видимому, поверил: когда, прибыл Юрий с новгородцами. Михаил вышел к нему навстречу, заключил договор, текст которого называет обоих князей «великими князьями»[277], условился с Юрием, что оба они поедут в Орду, и послал вперед сына своего Константина[278]. Это как будто показывает, что Михаил действительно считал себя перед Ордою правым.

Что же оставалось делать Кавгадыю? Неудача, постигшая его план, торжество Михаила требовали удовлетворения. Михаил так или иначе должен был быть наказан «царским» гневом, тем более что в тверском плену умерла Кончака, сестра Узбека, и слухи приписывали ее смерть отравлению[279]. Прежде всего Кавгадый вновь соединился с Юрием с неприязненными намерениями против Михаила. По словам «Повести», Юрий «пакы соимяся с Кавгадыем» и когда на следующий год Михаил отправил в Москву посольство «о любви», посол Михаила Олекса Маркович был Юрием убит (Рог. л.; 6826) и Юрий поспешил в Орду. Вслед за тем по его «повѣлению» в Орду поехали вместе с ним «всѣ князи Низовьские и бояре з городовъ и новгородцы»[280]. Михаил с отъездом в Орду несколько задержался. Между тем Кавгадый, по словам тверской летописи, по приезде в Орду стал говорить «царю», что Михаил, «собравъ по градомъ многы дани, хощетъ въ зѢмци, а къ тобѣ ему не бывати» (Рог. л.)[281]. Есть сведения, к которым, однако, следует относиться с осторожностью, что до суда Кавгадый готов был убить Михаила и уговаривал «царя» послать на Русь татар[282]. Михаил в Орду прибыл «вборзѣ»; его торопил посол Ахмыл, который приехал во Владимир с приказанием от хана: «зовет ти царь, поиде вборзѣ, буди за мѣсяць», и предупреждал, что задержка, в виду обвинений Кавгадыя, может повлечь за собою рать[283]. Через 1½ месяца после приезда Михаила в Орду «царь» приказал судить Михаила с Юрием или, вернее, судить Михаила. «Суд» собирался дважды[284]. Кавгадый был одновременно и «судьа и сутяжей». Князья ордынские собрались «во едину вежу, за царевъ дворъ и нокладаху многи грамоты на князя Михаила». Михаил обвинялся в трех преступлениях: во-первых, «царевы дани не далъ еси»; во-вторых, «нротиву посла билъся еси» и, в-третьих, «княгиню великого князя Юрья оуморилъ еси». На первое обвинение Михаил «правду глаголя и истинну, обличаше лживыа свидѣтельстваи», и кроме того (на втором суде) указывал, «колико сокровшць своих издаялъ еси цареви и князем (все бо исписано имяте)»[285]. На второе обвинение он говорил, что «посла паки избавих брани и со многою честию отпустих его». Наконец, «про княгиню бога послуха призывате, глаголя, яко ни на мысли ми того сотворити»[286]. Тем не менее судьи вынесли приговор: «достоинъ есть Михаилъ смерти»[287].

Приговор привели в исполнение не сразу. Русских князей и в том числе тверского князя, прикованного к колоде, увезли вместе с Ордою, которая двинулась на юг в сторону Дербента, так как Узбек во главе многочисленной армии намеревался вторгнуться во владения иранского ильхана Абу-Саида (1316–1386)[288]. Текст «Повести» дает описание любопытной сцены, которая вскоре произошла в Орде. Кавгадый приказал вывести Михаила с колодой на вые «в торгъ»; там, «созва вся заимодавца» при большом стечении народа, он поставил его перед собою на колено («величаше бо ся беззаконный, — прибавляет повесть, — яко власть имыи на праведнем») и «многа словеса изрече досадна на него», а «по сем» говорил ему о «Цареве обычае» и «царском гневе». Эта сцена должна была иметь, очевидно, показательное значение: автор свидетельствует, что в то время «съехалось бѣ множество людей отъ всѣхъ язык и сшедшесь тоу зряху» тверского князя; не даром один из присутствующих сказал, обращаясь к нему: «видиши ли се, колико множество народа стоит, видяще тя в таковой оукоризнѣ: а преж слышаще тя, царствующа в свои земли…[289] Под г. Тетяковым — «минувши всѣго роды высокые Ясьские и Черкаские, близ ворот желѣзных» (т. е. Дербента) — Михаила убили[290]. По словам повести, перед убиением князя «Кавгадый вхождааще къ царю и исхождааше со отвѣты на убиение блаженаго»[291]. В какой же мере печальная участь Михаила явилась результатом интриги князя Юрия и вообще можно ли допустить, что московскому князю принадлежала инициатива в разыгравшихся политических событиях? Источники, как мы видели, едва ли допускают такое понимание. В Орду Юрий был вызван ханским послом. Все переговоры с Михаилом — и вначале у Костромы, и затем под Тверью — вел не Юрий, а Кавгадый. К новгородцам, как мы видели, приезжал татарин Телебуга. Московская летопись говорит, что Михаила Тверского «убилъ царь Озбякъ в ордѣ» (Симеон. л.). Тверская летопись говорит, что в Орде «вадили» на князя Михаила Юрий и Кавгадый, но и она указывает, что «начал пиком всего зла» был Кавгадый (Рог. «летописец»). Но всего показательнее оценка роли князя Юрия в тверской «повести», составленной современником событий — лицом, сочувствующим Михаилу и свидетелем его смерти в Орде: Юрий Московский, согласно рассказу новости, является орудием в руках татар. Эта оценка роли Юрия невольно остановила внимание знаменитого автора исследования о «Древнерусских житиях как историческом источнике»: «Но любопытно, — пишет Ключевский, — что соперник его (Михаила) Юрий Московский остается в тени и не на него направлено тверское негодование автора. Юрий с низовскими князьями — орудия татар, невольная жертва ордынской жадности и особенно треклятого Кавгадыя, всего зла заводчика. Такое отношение тем более любопытно, что Москва в начале ХІV в. не была еще окружена в глазах общества блеском, прикрывавшим много, и сам автор не скрывает подробностей, не согласных с его отношением к действующим лицам рассказа»[292].

Вернувшись на великое княжение, Юрий в своей великой княжеской деятельности действительно играет роль орудия ордынской политики, т. е. верного слуги хана, блюстителя ордынских интересов.

Не прошло и года после возвращения Юрия из Орды, как к нему приехал «посол» Байдера («и много зла учиниша въ Володимери»)[293]. По прибытии Байдера Юрий поехал в Ростов — очевидно, в связи с какими-то требованиями Орды: в Ростове, по сообщению летописи, появились «злии Татарове»[294]. Из Ростова он проехал в Новгород, где сидел уже его сын Афанасий, посланный туда еще из Орды[295], а в Ростове между тем вспыхнули волнения и население изгнало из города прибывших татар[296].

На следующий год в Катин приехали «Гаянчаръ Татаринъ съ Жидовиномъ длъжникомъ» и «много тягости оучинили Кашину»[297]. Вопросы уплаты ордынского «выхода» опять таки вызвали выступление великого князя Юрия. Со всей силою Низовскою и Суждальскою Юрий «събрався въ Переяславли, хотя к Кашину ити, Михайловичи же князь Дмитрий съ братнего съ Тфѣрскымъ полкомъ и съ Катинскымъ противу ему изыдоша къ Волзѣ и доконча мир межи ими владыка Андреи и разыдошася»[298].

Военная экспедиция сделала свое дело; Михайловичи, очевидно, рассчитались с кредитором и обязались, согласно условию, вскоре уплатить определенную сумму выходного серебра: в том же году зимой Юрий взял («ноимавъ») «сребро оу Михайловичевъ выходное по докончанию»[299]; был ли это остаток выхода, недоимка или полностью очередной выход, мы не знаем, хотя но ходу событий вероятнее кажется первое; летопись рассказывает только, что, приняв серебро, Юрий не пошел «противу царева посла» (имя посла, при этом летопись не указывает), а поехал, захватив с собою серебро, в Новгород. Там он вынужден был, согласно обоснованному указанию А. Е. Преснякова, задержаться[300]. Между тем Узбек передал великое княжение Дмитрию Михайловичу, который вернулся из Орды с послом Севенчьбутой, и вместе с тем поручил послу Ахмылу звать Юрия в Орду[301], Мы не имеем прямых объяснений, почему Узбек решил передать великокняжеский ярлык тверскому князю. Можно думать, что был донос со стороны того самого «царева посла», «противу» которого не вышел с серебром Юрий, и что поводом послужила задержка Юрия в Новгороде. Так или иначе, но источники свидетельствуют, что Юрий все время оставался верным слугою хана. «Противу царева посла» он не поехал, во-первых, потому, что был вызван, как сообщает Новгородская летопись, новгородцами в Новгород[302], и, во-вторых, потому, что намеревался, как выясняется из дальнейших событий, непосредственно внести собранные деньги в Орду. В самом деле, из Новгорода он стремился скорее в Орду[303]; опасаясь нападения со стороны тверского князя, он просил новгородцев проводить его[304]; опасения князя были вполне основательными: на пути «во Орду на Удроме на него действительно напал князь Александр Михайлович и разграбил его «товар». Юрий принужден был спасаться бегством во Псков, откуда он переехал в Новгород[305]. Спустя два года мы видим, что он добросовестно действует в интересах Орды в Заволочье, после взятия новгородцами Устюга («и докончаша миръ по старинѣ и выход давати по старинѣ во Орду»)[306]. Наконец, в том же году он из Заволочья проезжает р. Камой в Орду, везя, очевидно, с собою собранный выход[307].

Между тем на роль ханского слуги Узбек не без успеха выдвигал уже брата Юрия — Ивана Даниловича. Еще в 1320 г., после вечевого восстания в Ростове, Иван Данилович «поиде во Орду ко царю Азбяку» (Никон, л.). В Орде он прожил до 1322 г., когда его послали вместе с послом Ахмылом с карательной экспедицией). Экспедиция действовала, по-видимому, добросовестно по некоторым городам Низовской земли (очевидно, в Ростовском княжестве), причем особенно пострадал г. Ярославль: «и плѣниша много людей и посѣкоша и Ярославль пожже мало не весь»[308]. Спустя шесть лет ему от «царя» дано было новое «повеление» — сопровождать большую карательную экспедицию на Тверь.

Дело в том, что в 1327 г. в Твери вспыхнуло восстание. Незадолго перед тем в город приехал ханский родственник Шевкал. Назначению Шевкала в Тверь, последовавшему вслед за передачей великого княжения (со смертью Димитрия) тверскому князю Александру, придавали серьезное значение[309]. Вместе с Шевкалом в Твери расположилось большое количество татар. Эти последние, по словам тверской летописи, стали позволять себе «насильство и грабление и битие и поругание» над горожанами[310]. Население ждало только повода к восстанию («искаху подобна врѣмени»), и когда представился удобный момент[311], разразилось вечевое восстание: «и смятошася людие и оудариша въ вся колоколы и сташа вечемъ и поворотися градъ весь и весь народъ въ томъ часѣ събрася и бысть въ нихъ замятия и кликнута Тфѣричи и начаша избивати Татаръ»[312]; в числе убитых оказался и сам (ближайший родственник Узбека)[313] Шевкал[314].

Тверской князь (Александр) находился в это Бремя в Твери и перед восстанием, непосредственно общаясь с местным населением, разделял, как видно, общее настроение по отношению к татарам. Народ ему «многажды» жаловался на притеснения и, но уверению летописи, князь хотел «оборонять» тверичей от насильников, но не имел на то средств («и не могы ихъ оборонити, трьпѣти идъ вел яте»)[315]. Между тем Александр, как мы уже говорили, с 1326 г. занимал великокняжеский Владимирский стол, и, конечно, его поведение во время восстания и убиения Шевкала (даже если Александр не принимал в восстании участия, но был пассивным зрителем побоища) оценивалось как измена своему монгольскому сюзерену: недаром сам Александр впоследствии (в 1337/8 г.) признавался Узбеку в том, что он «много зла ему створил»[316].

Как только весть о событии пришла к царю, он не замедлил вызвать в Орду Ивана Даниловича[317]. Осенью Калита отправился к хану, а зимой уже «но повелѣнию цареву» вместе с Александром Суздальским выступил с многочисленной татарской (Федорчуковой) ратью: «и бысть тогда великая рать Татарская, Федорчюк, Туралык, Сюга, и темников воеводъ, а съ ними князь Иванъ Даниловичь Московский но повелѣнию цареву»[318]. Экспедиция прибыла в Москву и оттуда двинулась на Тверь: «и шедъ ратью плѣншпа Тфѣрь и Кашинъ и прочая городы и волости и села и все княжение Тферское взята и пусто сътворшпа… а князь Александра (Тверской) побѣжалъ съ Тфери въ Псковъ»[319]. Великое княжение было поручено Александру Суздальскому, причем часть великокняжеской территории передана Ивану Даниловичу Московскому.

Итак, еще в 70-х гг. XIII в. в Золотой Орде стал намечаться второй, на ряду с Поволжьем, военно-политический центр, а со смертью Менгу-Тимура (т. е. с 1280–1282 г.) в Золотой Орде прямо образовалось два военно-политических лагеря. Установившееся (до 1299 г.) в Орде двоевластие непосредственно отразилось на политических взаимоотношениях на Руси. В соответствии с двумя военно-политическими центрами в Золотой Орде, в Северо-восточной Руси образовались две взаимно враждебных политических группы. Одна из них признавала «царем» Ногая: это князь Дмитрий Александрович Переяславский и его соратники; другая — не признавала: прочные связи но родству и «службе» сделали ростовских князей верными вассалами ханов Поволжья; вместе с Андреем Городецким они ориентировались на Волжскую Орду.

В эпоху двоевластия в Орде, в конце XIII в., произошли, по-видимому, некоторые изменения в системе эксплоатации русского Северо-востока, отразившиеся на организации ордынского владычества в последующее время: в эпоху двоевластия вел. князь Владимирский начал сам собирать ордынскую дань и отвозить ее в Орду.

Неизвестно, находились ли баскаки Ногая в княжествах, враждебно относившихся к Волжской Орде (Тверском, Переяславском, Московском). В дальнейшем мы баскаков там не обнаруживаем. В Ростовском княжестве, признававшем Волжскую Орду, баскак сидел еще (судя по летописному известию 1305 г.) в начале XIV в. К концу XIII в. мы видим — как результат существования двух политических ориентации — два враждебных лагеря: в одном — представители г. Переяславля, князь Тверской и князь Московский, в другом — князья ростовские, к которым примыкал их верный союзник князь Андрей Городецкий. Еще при жизни Ногая (на исходе XIII в.) волжский хан делал как будто попытку (не без помощи сарайского епископа) примирить первую группу с ростовсксой группой князей (съезд 1297 г.). С окончанием смут (около 1299 г.) и гибелью Ногая в Волжской Орде возник в новом виде вопрос об отношении к Твери, Москве и Переяславлю. На первых порах, ограничиваясь дипломатическими мероприятиями, волжский хан, по-видимому, направляет свою политику к тому, чтобы расколоть союз Твери и Москвы, независимо настроенной по отношению к Волжской Орде; далее он ведет наступление на Тверь.

Анализ событий 1317–1318 гг. (поход Кавгадыя на Тверь и убийство Михаила Тверского) показывает, что не московскому князю принадлежала инициатива наступления на Тверь. Поведение Орды в отношении к Твери вытекало из предыдущих событий (знаем, например, что тверской князь ездил к Ногаю) и определялось тем, что Тверское княжество, как выясняется из событий, было самым сильным на Северо-востоке. Отсюда понятна задача ордынской политики: изолировать Тверь и сделать московского князя своим послушным орудием, что и оказывается на деле: вернувшись на великое княжение Владимирское из Орды, Юрий в своей великокняжеской деятельности действительно играет роль верного слуги хана, блюстителя ордынских интересов; не без успеха на ту же роль выдвигают затем брата Юрия — Ивана Даниловича. Но и в отношении к Москве существуют опасения, соблюдается осторожность: по смерти Юрия, например, великое княжение Владимирское передается Александру (Тверскому), а после восстания в Твери и бегства Александра (1327 г.) особенное внимание Орда обращает, как сейчас увидим, на князя Суздальского.