Монголы и Русь. История татарской политики на Руси

Глава IV

Политика татар на русском Северо-востоке до эпохи смут в Золотой Орде второй половины XIV в. Разделы земли великого княжения Владимирского, предпринятые Ордою. О термине «тьма», в применении к «великому княжению» Владимирскому. Меры, принятые завоевателями с целью не допустить усиления князя, получившего ярлык на «великое княжение» Владимирское; вопрос о взносе выхода. О деятельности московских князей в качестве «великих князей владимирских»

С ярлыком на великое княжение Владимирское были связаны особые полномочия, которые давали великому князю владимирскому право в известных случаях распоряжаться силами других князей «Суздальской» земли. Равным образов с ярлыком на великое княжение Владимирское была связана особая территория. Эта территория, поступавшая в распоряжение великого князя владимирского, не смешивалась с его личными владениями, с территорией его княжества — отчины. Когда князь лишался великокняжеского ярлыка, он лишался и великокняжеских полномочий и великокняжеской территории.

«Великое княжение Владимирское», как можно думать, должно было служить интересам хана. Не случайно, конечно, что почти всегда, когда великий князь владимирский распоряжается силами других князей, мы видим, что он выполняет ордынское дело, действует в интересах Орды. Так, например, в 1317 г. Юрий пошел со всеми «суждальскими» князьями вместе с Кавгадыем на Михаила; в 1320 г. он ходил со всею силой «Низовской и Суздальской» против Михаиловичей, чтобы обязать их выплатить какую-то сумму «выходного серебра». Подобного же рода задачи он преследовал, быть может, в Ростове.

Мы видим, что при выполнении ордынского поручения или ордынского дела местом сбора служат те города, которые вошли в первой половине ХІV в. в состав великокняжеской территории: Кострома, Переяславль. Так, например, в 1317 г., местом сбора, куда были стянуты все «суздальские» князья, служила Кострома. По своему положению Кострома была удобна, как место сбора при совместном выступлении русских и татар в пределах Руси. Кострома лежала на водном пути из Золотой Орды в Русь; в 1318 г. Конча шел на Русь (в Ростов) через Кострому Равным образом местом сбора служил Переяславль. Когда в 1320 г. Юрий шел на Михайловичей, он собрал всех суздальских князей в Переяславле, который стал исходным пунктом в его действиях. Переяславль служил также исходным местом действия низовских и рязанских князей и великого князя владимирского в походе против Новгорода, не желавшего уплатить требуемого Ордою серебра в 1333 г.: по крайней мере туда, в Переяславль, новгородцы посылали своих послов для переговоров[320]; Кострома была местом сбора суздальских князей, созванных на съезд великим князем владимирским по поводу повеления из Орды поймать разбойников, ограбивших жукотинцев[321].

Кроме того, вероятно также в связи с особым значением великокняжеской территории, Кострома служила местом «сбора», на котором решался вопрос о пределах сарайской епархии; вопрос обсуждался при Феогносте и ранее при Петре с владыкой сарайским Софонием; «как то пищуть грамоты брата моего, — писал митрополит Алексей, — Максима митрополита и Петра и Феогноста, что сборомъ створили па Костромѣ, и владыка Софояий далъ грамоты изъ устъ своихъ…»[322].

Кроме Переяславля и Костромы в XIV в. в состав земли великого княжения Владимирского вошли Нижний-Новгород и Городец. Когда же именно все эти города отошли к территории великого княжения Владимирского и при каких обстоятельствах?

В 1303 г. па Костроме умер князь Борис Андреевич, и включение Костромы в состав великого княжения произошло вскоре после его смерти в 1303 г., возможно — на съезде 1304 г., где «чли грамоты царевы ярлыки»[323].

Не следовала ли Орда существовавшему порядку, согласно которому выморочные владения поступали в распоряжение великого князя владимирского? Мы знаем впрочем случай, когда Орда закрепила захват города, совершенный в нарушение такого порядка. Так было, когда татары передали ярлык Андрею Городецкому, а Переяславль закрепили за московским князем (1304 г.). Московская летопись обосновывает право московского князя (Данилы) на Переяславль не тем, что московский князь имел право на великокняжеский ярлык или должен был его получить, а тем, что Иван Дмитриевич Переяславский, умирая, «благословивъ свое мѣсто Данила Московского въ Переяславли княжити; того бо любляше паче инѣхъ» (Симеон., 1303). Место это обнаруживает московскую точку зрения. Иная точка зрения могла бытъ выгодна тверскому князю, но не московскому. Московский князь не получил великого княжения Владимирского я после смерти Андрея Городецкого и тем не менее продолжал владеть Переяславлем. Великое княжение Владимирское он получил только в 1317 г. Богатства Переяславской области — рыбные ловли, соляные источники, бортные угодья и значительное пространство плодородной земли — вполне объясняют, почему московские князья домогались присоединения территории б. Переяславского княжества к своим отчинным владениям[324]. Тем более интересно, что Переяславль был изъят из состава отчинных владений московских князей и присоединен к «земле» великого княжения Владимирского, как явствует из известий Рогожского «летописца» под 1362/63 (6870) г. и «душевных» грамот московских князей, начиная с Ивана Калиты. Следует напомнить, что через Переяславль лежал путь из Орда в Тверь[325]. Во времена Герберштейна через Переяславль проезжали те, кому лежал путь в Нижний-Новгород, Кострому, Ярославль и Углич, а также через Переяславль лежала прямая дорога из Москвы в Ростов[326]. На юго-западе на путях в Орду лежала Коломна, а на юго-востоке — Нижний-Новгород и Городец, служившие как бы воротами в Северо-восточную Русь. Думаем, что не случайно Нижний-Новгород и Городец отошли в состав великого княжения Владимирского, будучи притом, так же как и Переяславль, изъятыми из состава отчинных владений московского князя. Еще Мельников и Храмцовский, ссылаясь на летописный текст под 1311 г., предполагали, что Юрий Московский владел Нижним. Экземплярский сомневался в правильности этого известия (т. II, примеч. 1115): но правильность и древность его подтвердились с выходом в свет Симеоновской и Рогожской летописей. В 1328 г. территория великого княжения Владимирского была, по свидетельству одной статьи Археографического списка Новгородской I летописи, поделена Узбеком: «Озбякъ подѣлилъ княжение имъ: князю Ивану Даниловичю Новъгородъ и Кострому, половина княжения: а Суждальсксму князю Александру Васильевичю далъ Володимеръ и Поволжье». Поволжье, т. е. Нижний-Новгород и Городец, были, очевидно, изъяты из отчинных владений московских князей. Татары, как видим, распоряжались составом и этих владений. Калита, долго державший ярлык на великое княжение Владимирское, был готов к тому, что Орда лишит его тех или иных волостей его княжества: «а но моим грѣхомъ ни имуть искати татарове которыхъ волостей, а отоимуться, Вам сыномъ моимъ и Княгини моей нодѣлити вы ся опять тыми волостьми на то мѣсто»[327]. В 1332 г. Александр Суздальский умер, и все великое княжение Владимирское было передано Калите. Исследователи высказали предположение, что после смерти Александра Васильевича Суздальского до начала 40-х гг. Нижним владел Симеон, сын Калиты, ссылаясь, во-первых, на летописное известие под 1340 г. о том, что смерть отца застала Семена Ивановича в Нижнем, во-вторых — на летописное известие под 1355 г. о том, что Константин Васильевич, похороненный в Нижнем, княжил 15 лет. Эти историки стояли, как сейчас увидим, па правильном пути. Однако их предположение принято не было. Экземплярский сомневался в его правильности, во-первых, потому, что находил известие 1340 г. только в Никоновской летописи, во-вторых — потому, что не находил никаких следов дальнейшей борьбы за Нижний между московским князем и суздальским (II, примеч. 1115). Не решался принять его также и Пресняков, хотя решительно и не отвергал. (См. Обр. вел. гос. стр. 261). С выходом в свет Рогожской и Симеоновской летописей древность известия под 1340 г. подтвердилась. Но что всего важнее — мы получили два новых известия, еще совершенно не использованных историками, в тексте Рогожской летописи: одно под 6849 (1341), другое — под 1343 г. Первое известие (под 6849 г.) решительно подтверждает сообщение Симеоновской и Рогожской летописей под 1355 г. о том, что Константин, погребенный в Нижнем, княжил там 15 лет; под 6849 г. мы читаем: «того же лѣта сѣде въ Новѣгородѣ в Нижнемь на Городцѣ на княжении на великомъ Костянтинъ Васильевич(ь) Суждальскы». Константин Суздальский сел, таким образом, в Нижнем и Городце только в 1341 г. (или, может быть, в 1340 г.). Далее мы имеем и другое новое известие, подтверждающее, что Нижний-Новгород и Городец были до 1341 г. в распоряжении московского князя: в Рогожском «летописце» под 1343 г. подробно рассказана замечательная сцена борьбы в Орде между Семеном Ивановичем и князем Константином Суздальским из-за Нижнего Новгорода и Городца, свидетельствующая о попытках московского князя вернуть Нижний-Новгород и Городец в свое распоряжение. Картина получается в достаточной мере ясная: в 1332 г. Александр Васильевич умер, и все «великое княжение Владимирское» было дано Ивану Калите, т. е. вместе с Владимиром и «Поволжье» (Нижний-Новгород и Городец); в составе великого княжения Владимирского они были до 1341 г., когда, согласно прямому показанию древнего летописного текста., в Нижнем-Новгороде и Городце был посажен на «великое княжение» Константин Васильевич Суздальский. 1341 год, таким образом явился моментом образования «великого княжения» Нижегородско-Суздальского, что подтверждается и дальнейшим летописным текстом. Таким образом, согласно всем летописным известиям, мы должны принять» что Нижний-Новгород был продолжительное время присоединен к г. Владимиру, находясь сначала в руках Александра Васильевича, а затем — Ивана. Даниловича, и что образование «великого княжения» Нижегородско-Суздальского произошло не в 1328, а в 1341 г. Известие 1343 г. (текст Рогожской летописи) играет огромную роль в нашем построении. Оно показывает, во-первых, что хан прямо стал па сторону слабейшего князя и решил вопрос вопреки домогательствам московского, заручившегося даже поддержкой местного боярства. Оно свидетельствует далее, что в Орде отнюдь не ограничивались фиксированием существующего соотношения сил и владельческих отношений. Наконец, оба известия — 1341 и 1343 гг. — свидетельствуют о том, что хан действительно вмешивался во владельческие распорядки, что отвергал Пресняков (см. «Обр. вел. гос.», стр. 151, примеч. 1).

Мы видели, таким образом, что татары оказывали известное воздействие на ход образования территории «великого княжения Владимирского», которая была связана с ярлыком на великое княжение Владимирское.

«Великое княжение Владимирское», точнее — территория его, определялось известным количеством «темь». Так, в одном из древнейших летописных сводов — в Рогожской летописи в тексте тверского свода, под 1360 г., мы читаем: «наела (царь Наврус) на князя Андрѣя Костьнянтиновича дая ему княжение великое 15 темь»[328]. Любопытно, что близкое количество «темь» (17) упоминается ив другом известии, в тексте другого памятника, но более позднего времени (под 1399 г.)[329]. Отмеченное летописью слово «темь» могло иметь разное значение. Напомним, прежде всего, что в областях Самарканда, Ирана и Бухары термин «туман» или «тюмень» служил для обозначения мелких территориальных единиц[330]. В ярлыке Менгли-Гирея литовскому великому князю Сигизмунду 1506–1507 гг., восходящему, возможно, в своем основном ядре к более раннему времени, мы встречаем термин «тьма» в значении область, округ[331]. К сожалению, не ясно, употребляется ли слово «тьма» в этом ярлыке просто в смысле область, округ или в специальном значении податного округа. Нет сомнения, что, согласно первоначальному значению, количеством «туманов» определялось количество переписанного населения в данной стране[332]. Так, например, число «туманов» во владениях Абаки-хана, но данным Стефана Орбелиана, определялось по «Великому Давтару»[333]. В XIII–XIV вв. у нас знали счет населения (в «тьмах»), вероятно, согласно данным «дефтереи», т. е. основываясь на результатах переписи, регистрировавшей, как мы видели, дома или семейства[334]. В Любецком синодике об Олеге Романовиче (отмеченном в Ипатьевской летописи под 1274 г., в качестве сына брянского князя Романа, в числе князей, посланных Менгу-Тиму ром в поход на Литву) говорится: «и сына его князя Олга Романовича, великого князя черниговского, Леонтия, оставившего дванадесятѣ темъ людей…»[335]. Не исключена, таким образом, возможность, что слова «княжение великое 15 темь» свидетельствуют о количестве плательщиков (или семейств) в пределах «великого княжения Владимирского» (т. е. о 150 тыс. плательщиках), хотя возможно и другое объяснение: ничего нет невероятного в том, что территория великого княжения Владимирского делилась на 15 «туманов» или небольших областей, размеры которых определялись в соответствии с величиной взимавшейся дани[336].

Участие хана в образовании территории великого княжения Владимирского представится вполне естественным, если действительно это княжение должно было служить интересам Орды. Понятно, что в Орде должны были опасаться, что князь, получавший великое княжение, мог использовать те средства, которые он получал вместе с великокняжескими полномочиями, против самой ордынской власти. Мы видели, как подозрительно Орда относилась к русским князьям. Подобные опасения должны были усилиться после восстания в Твери и убиения Шевкала. Мы видели, что в отношении московского князя существовали опасения, соблюдалась осторожность: по смерти Юрия, например, великое княжение Владимирское было передано Александру (Тверскому), а после восстания в Твери и бегства Александра (1327 г.) особенное внимание Орда обращает на князя суздальского. Отсюда понятен смысл раздела земли великого княжения Владимирского, учиненного Узбеком, как мы видели, в 1328 г. Те же мотивы побудили в Орде произвести второй раздел великокняжеской территории, в результате которого было образовано особое «великое княжение» Нижегородско-Суздальское; московский князь остался великим князем «всея Руси»[337]. Нам известно, что вскоре после первого раздела князья выполняли одно ордынское поручение, и довольно неудачно[338]. Нет ничего удивительного, что московский летописец умолчал как о первом разделе, так и о событиях, связанных со вторым разделом. Вспоминать о первом разделе было, вероятно, особенно неприятно московским князьям в 40-х гг. XIV в., когда они пытались бороться за возвращение отнятых по распоряжению Орды Нижнего-Новгорода и Городца. Между тем факт первого раздела подтверждается Архангел огородской летописью: «князь великии Иванъ Даниловичь — читаем под 1328 г., — сѣде на великое княжение на Москвѣ первое». Следовательно, в 1332 г. Иван Калита был посажен на великом княжении вторично, поскольку получил Владимирский стол после смерти Александра Суздальского.

Мы упоминали, что после второго раздела территории «великого княжения Владимирского» московский князь (Семен Иванович) делал попытку вернуть Нижний Новгород и Городец в свое ведение. Обстоятельства, казалось, благоприятствовали: но смерти Узбека на престол, перешагнув через трупы своих братьев, вступил Джанибек[339]. И хотя московский князь хотел использовать свои связи с местным боярством, попытка его вернуть Нижний-Новгород и Городец встретила в Орде, несмотря на происшедшие там перемены, решительный отпор. В 1343 г. оба князя поехали в Орду, причем Семена Ивановича сопровождали нижегородские и Городецкие бояре, чтобы в Орде перед ханом держать руку московского князя. Тем не менее хан решительно стал на сторону суздальского князя. Нижегородское княжение осталось за ним. Бояре же подверглись жестокому наказанию за измену своему новому князю: они были «выданы» Константину, приведены в Новгород «въ хомолъстѣхъ», их «имѣнье» было конфисковано, a «самѣхъ» — прибавляет летописец, — повелѣ казнити по торгу водя»[340]. Мы видим, таким образом, что татары боятся усиления кого-либо из русских князей за счет других и стремятся приводить их силы в равновесие.

«Традиционной политикой татар, — писал Маркс, — было обуздывать одного русского князя при помощи другого, питать их раздоры, приводить их силы в равновесие и не позволять никому из них укрепляться»[341].

И в отношении татар к Твери многое станет понятным, если мы поймем, что орда стремилась «приводить силы князей в равновесие». После бегства и многих лет отсутствия Александр приехал в Орду и получил свою отчину — Тверь, а на следующий год, когда Александр прибыл вторично, Узбек отпустил его из Орды «великим князем» тверским: тверской князь впервые выехал из Орды с титулом великого князя тверского[342]. В Твери, как свидетельствуют известия 40-50-х гг., создалось свое местное «великое княжение». Но в отношении к Твери Орда сохраняет осторожность. Не так давно было время, когда Тверское княжество являлось самым сильным на русском Северо-востоке. Отсюда понятны черты двойственности политики Орды в отношении Твери. Есть некоторые признаки, что Александр вернулся из Орды в сопровождении ордынской знати. Лично Александр не казался хану, невидимому, опасным до того момента, когда начались осложнения с Литвою и подготовка к походу на Смоленск, вошедший в союз с Гедимином. Без сомнения, Александра вновь вызвали в Орду в связи с предстоящим походом, причем на тверского князя, по словам тверской летописи, «клеветали»: убийство было совершено перед походом; ни один из тверских князей в походе не участвовал; убивал Александра Товлубий — очевидно, тот самый Товлубий, который был послан под Смоленск. Могли опасаться и новых вечевых волнений в городе: память о восстании 1327 г. была еще свежа. Только такими опасениями можно объяснить, что Калита (очевидно, в угоду или по приказанию хана) снял тверской колокол с церкви св. Спаса в Твери и перевез в Москву (ср. под 1327 г.: «и удариша в колоколы и сташа вѣчием»). Ясно, что Калита хотел воспользоваться благоприятным моментом, чтобы поднять значение Москвы и унизить Тверь. Но Орда не изменила своей политике. Иначе нельзя объяснить, почему Тверь при новом князе Константине сохраняет самостоятельность, не подпадает под власть Москвы. Не случайно тверская летопись отмечает, что тверской князь (Константин) «слил колокол болши святому Спасу»[343]. Мы не видим даже, чтобы тверские князья действовали вместе с великим князем владимирским в общем предприятии: в числе участников похода на Торжок они, например, не упомянуты. Когда умер Узбек и на царство сел Джанибек, тверской князь (Константин) поехал в Орду отдельно от московского и ранее его («переже») вместе с Константином Суздальским, Константином Ростовским и Васильем Ярославским[344]. Со смертью Семена Ивановича Джанибек передал великое княжение Владимирское московскому князю Ивану (брату Семена). Но кандидатура Ивана Ивановича не считалась бесспорной: вопрос, о других кандидатах, во всяком случае, возникал[345]. Великое княжение Владимирское было передано московскому князю, но в Твери, как мы говорили, установилось свое «великое княжение». Самостоятельное положение Тверского княжества позволяло тверскому князю строить широкие планы. Так, например, в то время, когда Москва готовила на русскую митрополию Алексея, тверской князь пытался провести своего родственника, некоего чернеца Романа, «сына боярина Тфѣрьскаго»; и в 1354 г. случилось так, что Алексей и Роман оба оказались поставленными в Царьграде от константинопольского патриарха «на всю Русскую землю» (и «бышет межи ихъ нелюбие велико и къ Тфѣрьскому епископу послы къ владьтцѣ Федору отъ обою изъ Царягорода, а священьскому чину тягость бяше твездѣ»). На следующий год оба — Алексей и Роман — снова поехали в Царьград и на этот раз Роман был поставлен только «на Литовьскую землю и на Волынскую», а Алексей — «на Русьскую землю» (но без Литвы и Волыни)[346]. Мы знаем, что в 40-50-х гг. были случаи вмешаться московскому князю в тверские дела, но он этого не делал — вероятно, чтобы не раздражить Орду, чтобы не пойти вразрез с ее планами и политикой. Так, в 1346 г. Всеволод Холмский, притесняемый Константином, поехал на Москву; по спор должен был решиться в Орде: без ведома хана Москва ничего не предпринимала, боясь, по-видимому, Орды[347]; впрочем мы не знаем, на чью сторону стал бы хан: вскоре по приезде обоих князей в Орду Константин в Орде умер, как сообщает тверская летопись. Права на великое княжение тверское были переданы Всеволоду.

Но особенно важно для нас, что Орда сохраняла независимость Твери от Москвы в вопросах финансовых отношений. За Тверью оставалось право непосредственно сноситься по финансовым делам с Ордой помимо великого князя владимирского. Это право тверской князь получил едва ли ранее 30-40-х гг. XIV в. Известия 20-х гг. еще не дают оснований говорить о нем[348]. Следовательно, можно предположить, что оно было дано тверскому князю с образованием «великого княжения Тверского». Кому из тверских князей это право принадлежало? Летописные сведения о борьбе князей в Тверском княжестве дают некоторый, хотя и скудный материал. В 1352 г. великий князь тверской Василий Михайлович (Кашинский) собирал дань с людей Всеволода Александровича Холмского. При раскладке он допустил явный произвол. Если об этом говорит кашинская редакция тверского свода, то потому, что из того же свода видно, что явилось истинной причиной неприязненных отношений. Летописное известие ставит в связь поведение Василия Михайловича с приездом из Орды посла Ахмата, который привез ярлык на его имя: «и тако, — пишет летописец, — князь велики Василеи Михайловичу, Тверьскии нача негодование имѣти на братанича своего на князя Всеволода Александровича Холмскаго, поминаа бездежский грабежь его», как называет кашинская редакция происшествие, имевшее место в 1346 г. В этом году Всеволод Александрович, получив от царя княжение Тверское и возвращаясь из Орды, встретил в Бездеже Василия Михайловича; последний перед тем собрал дань с удела Всеволода Александровича на Холму и вез ее в Орду. Всеволод Александрович у него деньги отнял. И хотя кашинская редакция называет поступок Всеволода Александровича «грабежом», она не скрывает, что вместе с тверским князем был ордынский посол (услышав, что Василий Михайлович собрал дань на вотчине его, он «оскорбися и поиде отъ царя изо Орды съ посломъ и на Бездежѣ срѣте дядю своего князя Василья Михайловича Кашинского и ограби его»[349]. Впрочем, подобный же поступок рязанского князя летописи также оценивали как «грабеж», хотя рязанского князя сопровождали ордынский посол и «татары». Это было в 1339 г. На пути из Орды с «татарами», послом Товлубием и князем Менгукашем Иван Иванович Коротопол Рязанский встретил пронского князя Александра Михайловича; тот вез «выход» в Орду «ко царю». Коротопол схватил пронского князя, «пограбил» и привел в Переяславль Рязанский, где убил. Из Переяславля он вместе с татарами двинулся на Смоленск[350]. Следует заметить, что тверские князья спустя три года после происшествия в Бездеже помирились, причем Всеволод Александрович (их «введе въ миръ и въ любовь» владыка тверской Федор) уступил «великое княжение Тверское» дяде своему Василию Михайловичу Кашинскому, и «се бо быша ихъ удѣлы: князя Василиа Михайловича Кашин, а князя Всеволода Александровича Холмъ. И тако сяде на великомъ княжении во Твери князь Василей Михайловичь Кашинский… и укрѣпишася межи собя крестнымъ цѣлованиемъ во единомыслии и в совѣтѣ и вт единьствѣ жити»[351]. Из Орды ярлык на великое княжение был привезен Василию Михайловичу не сразу. Мы видели, что посол Ахмат привез ярлык в 1352 г. У нас нет сведений, прибыли ли в Тверь и «дороги» с Ахматом, с приездом которого Василий Михайлович начал «тягостию данною оскорбляти». Ярлык описываемого времени (1351 г.) называет дорог «волостных», «городных» и «селных» (см. грамоту Тайдулы от 4 февраля 1351 г.)[352]. Летописные сведения позволяют думать, таким образом, что право непосредственно сноситься с Ордою по финансовым делам принадлежало великому князю тверскому.

Ранее, в XIII в., в ведении «дороги» были не только «писцы», но и «даньщики». С конца XIII в. в б. Ростово-Суздальской земле обязанности даньщиков перешли к князьям, которые стали сами собирать дань с помощью своих даньщиков и передавать в Орду» через великого князя владимирского (см. выше, гл. III). В XIV в., с образованием «великого княжения» Тверского, право передавать «выход» в Орду помимо великого князя владимирского получил «великий князь Тверской». Вероятно, это право получили н «великие князья» нижегородско-суздальские с образованием «великого княжения» Нижегородско-Суздальского. Возможно, оно было дано и некоторым другим князьям. На исходе 30-х гг. XIV в. мы видим, что и рязанские князья непосредственно в Орду передают выход, помимо великого князя владимирского. Теперь князья отдельных княжеств имели дело каждый со своим «дорогой», т. е. московский князь с «дорогой московским», тверской — с «дорогой: тверским» и т. д. Так, под 1432 г. в Симеоновской летописи упомянут «московский дорога» Минь-Булат, а под 1471 г. — «князь Темирь, дорога Рязанской». Отсюда следует предположить, что существовали «дорога тверской» и «нижегородско-суздальский» и, может быть, другие. Еще в ХІII в., по-видимому, должность «дороги» специализировалась, когда при Хубилае была произведена реорганизация администрации[353]. Должность «дороги» была перенята у монголов русскими. Так, в 1377 г. русские посадили своего «дорогу» в Булгаре; встречаем мы «дорог» на Руси и позже, в XVI в.[354]

Итак, местные княжества в 30–50-х гг. XIV в. непосредственно вносили в Орду выход помимо великого князя владимирского. Орда сохраняла их самостоятельность, поддерживала их в противовес Москве и непосредственно с ними сносилась. Принимая эти меры, Орда устранила или ослабила вредные с ее точки зрения стороны великокняжеской организации (великого княжения Владимирского), предупредила опасность концентрации сил в руках одного князя[355].

Почему со смертью Александра Суздальского Калите дали великое княжение Владимирское, причем он соединил в своих руках всю великокняжескую территорию? Новые требования денег из Орды могли вызвать противодействие на Руси; была нужна верная и сильная рука, и в этом отношении на Калиту можно было положиться. Усиленные требования денег из Орды, вероятно, были сопряжены с войнами, которые велись при Узбеке и Джанибеке.

Мы знаем, например, что в 1357 г., когда Джанибек предпринял поход на Тебриз, к русским князьям пришло требование «запроса», т. е. экстренного сбора[356]. В 1339 г., когда предпринимался поход на Смоленск, поставивший себя независимо по отношению к Орде и вошедший в союз с Гедимином, наседавшим на золотоордынские владения, Узбеком было предъявлено требование выплатить экстренный сбор — «запрос»[357]. Не знаем, чем было вызвано требование в Орде денег, побудившее, очевидно, Калиту по возвращении из Орды в 1332 г. предъявить Новгороду требование «Закамского серебра». Знаем только, что в 1325 г. владения Узбека подвергались нападению с юга, а в 1335 г. он сам предпринял большой поход в Аран и Азербайджан, во владения Абу-Саида[358]. Русское население было, невидимому, крайне изнурено непосильными поборами, и требования Ордою денег иногда встречали противодействие со стороны русского населения. Могло быть, что местный князь не имел сил подавить противодействие, и тогда можно было ждать, что в дело вмешается великий князь владимирский. Мы знаем, как Калита действовал в Ростове после 1332 г. Житие Сергия Радонежского рассказывает, почему отец Сергия, боярин «ростовской области», с «родом своим» переехал в Радонеж[359]; он обнищал и оскудел — потому, что часто приходилось ездить с князем в Орду, что часто испытывал «нахождения» татарских ратей, что часто приезжали татарские послы, а также «чястыми тяжкыми данми и выходы тяжкими, еже во Орду и чястыми глады хлѣбными»; главная же причина — «насилованье», учиненное в Ростове великим князем Иваном Даниловичем. В Ростов приехали бояре Калиты и «возложиста велику нужу» на град и «гонение много умножися». Они мучили ростовцев, отнимали у них имущество: «и не мало ихъ отъ Ростовець Москвичемъ имѣниа своя съ нужею отдаваху, а сами противу того раны на тѣлеси своемъ со укоризною взимающе и тщима руками отхожаху, иже послѣдняго бѣдства образъ, яко не токмо имѣниа обнажени быта, но и раны на плоти своем подъяша и язвы жалостно на себѣ носиша и претърпѣшя». Надо сказать, что Ростовское княжество было и ранее знакомо Калите в совершенно особой обстановке; вспомним, что в 1320 г. в Ростове было восстание: «быта зли татароьѣ в Ростовѣ и собравтеся людие изгонита ихъ из града», а два года спустя последовала карательная экспедиция — вместе с татарами пришлось тогда итти и Калите («приде изо Орды князь Иоанъ Даниловичь, а снимъ поганый Ахмулъ и плѣниша много людий и посѣкота и Ярославль пожже мало не весь».)[360]. Нет сомнения, что не Калита тогда был распорядителем дела. В «Довести о царевиче Петре», сохранившей нам описание Ахмыловой рати, Иван Данилович даже не упомянут[361]. Показания «Повести» тем более для нас важны, что она составлена современником и очевидцем событий[362]. Тогда, как явствует и из «Повести», Ростов был пощажен. От Ярославля, по данным этого памятника, Ахмыл двинулся к Ростову[363]. Что в Ростовской области помнили об Ахмыловой рати, и помнили долго, видно из «Жития Сергия Радонежского», которое этим событием определяет год рождения Сергия[364]. Автор «Повести о Петре» вспомнил об Ахмыловой рати потому, что монастырь, основанный ордынским: царевичем Петром, обратившимся в христианство, избежал погрома благодаря вмешательству потомка ордынского царевича Петра — Игната. Когда Ахмыл, опустошив Ярославль, двинулся к Ростову, владыка и ростовские князья из города бежали. Игнат догнал владыку и под угрозой смерти приказал ему встречать Ахмыла: «наше есть племя и сродичи», — говорил он. Владыка вернулся и вышел навстречу Ахмыл своей рати с крестным ходом. Между тем ордынское войско, шедшее с севера, от Ярославля, пришло как раз на поле между Петровским монастырем и берегом озера[365]. С минуты на минуту можно было ожидать погрома. Было, по словам «Повести», «страшно». Положение спасли Игнат и Прохор: они вышли навстречу с крестным ходом, Игнат подносил Ахмылу дары[366]. Автор, инок монастыря Петровского-на-поле, очевидно вышел сюда же, где стояли представители города и владыка, и видел, как Игнат подносил Ахмылу дары: «и страшно еже видѣти рать его вооруженну»[367]. Игнат, согласно рассказу «Повести», объяснил Ахмылу, кто он (Игнат), и, указывая на монастырь как на первое место, которое могло подвергнуться разгрому, просил пощадить то, что было основано его прадедом, одним из ближних родственников хана. Благодаря усилиям Прохора и Игната город был пощажен. Тем больший гнев Орды должны были бы вызвать против себя ростовцы, если они оказались непокорными требованию Орды. По словам автора «Жития Сергия», со вступлением Калиты на великое княжение Владимирское Ростовское княжение досталось «к Москве». Можно сказать, что Ростовское княжение досталось «к Москве» при Донском, в эпоху распада Золотой орды: согнав из г. Владимира вторично суздальского князя и пройдя ратью под Суздаль, Дмитрий Иванович сделал, по свидетельству тверской летописи, «такоже надъ ростовськымъ княземъ, а галичского князя Дмитрия выгнал из Галича. Мы знаем, что в интересах московского князя действовал в те годы Андрей: Федорович Ростовский и что Константин Ростовский бежал в Устюг, спасаясь от московского засилья[368]. Первые записи о Сергии автор «Жития Сергия» составлял на исходе ХIV в., т. е. около 30 лет спустя после того, как Ростовское княжение действительно досталось «к Москве», а само «Житие» написано им (на основании этих записей) еще позднее[369]. Правда, до Донского мелкие князья (ростовские) тяготились великокняжеской деятельностью московских князей, но (до Донского) в зависимости от московских князей как известной владельческой группы они не были[370].

Автор «Жития Сергия» несколько модернизирует, очевидно, описываемое им событие, относя к вокняжению Калиты момент гибели ростовской самостоятельности. Освещение автора, его оценка, привнесенная настроением скорби но былой ростовской самостоятельности имеет историографический интерес и не может затемнить тех фактов, которые послужили материалом для житийного рассказа.

Калита мучает ростовцев, отнимает у них имущество. Очевидно, ростовцы не хотели платить полностью «выходов тяжких еже во Орду», о которых упоминает приведенный рассказ, и местный князь встретил противодействие со стороны населения. Тогда-то и выступил великий князь владимирский и учинил «насилованье» в Ростове. Чьи функции, в сущности, выполнял Калита? Напомним, что с последней четверти XIII в., со времени смут в Орде, мы не встречали более баскаков во Владимирской области, в Московском, Тверском, Переяславском княжествах, дольше всего, по-видимому, оставался баскак сидеть в Ростовском княжестве (имеем известие начала XIV в. рост. влад. свода о баскаке). В XIV в., при Узбеке и Джанибеке, Золотая Орда стала вновь сильной, но баскачество не было восстановлено на Северо-востоке. В рассмотренном выше случае мероприятиями Ивана Калиты восполнялось в известной мере отсутствие баскаков. Характерно, что великокняжеская деятельность Калиты проходила частью в пути в Орду или из Орды, частью в самой Орде[371]: так, он ездил в Орду в 1331–1332, 1333–1334, 1336, 1338 (?), 1339 гг. Так как на поездку в Орду (туда — Волгой, вниз но течению, а обратно — сухим путем)[372] тратили, как можно заключить из слов летописи, минимально 6 месяцев, то, следовательно, Калита половину, вернее — большую часть своего княжения (на великокняжском столе) провел в Орде или на пути в Орду и из Орды. У себя дома, в своем городе, великий князь владимирский не выходил, по-видимому, из-под наблюдения особых чиновников Орды. По сообщению Герберштейна, при Иване III внутри кремля был двор, где жили татары, чтобы «знать все, что делалось в Московии»[373]. При Иване III такой порядок был пережитком старины. Некоторые сведения дают основание предполагать, что порядок этот был установлен в первой половине XIV в. Я разумею упоминания об Албуге и о Шевкале. Сообщив о том, что Калита в 1332 г. получил все великое княжение, новгородский текст присовокупляет: «а правилъ княжение ему Албуга» (Новг. I, изд. 1888 г., стр. 437); из слов этих можно заключить, что дело шло не о «посажении» или не только о «посажении». Нет ничего удивительного в том, что в других летописях Албуга не упоминается. Вероятно, о Шевкале мы ничего не узнали бы, если бы в Твери не разразилось восстание. Не случайно, конечно, Шевкал был послан в Тверь тогда, когда тверской князь (Александр) получил великое княжение Владимирское; по словам летописи, Шевкал поселился «во дворе» князя. Позже, при Димитрии Донском, официальная московская историография утверждала, что с восшествием на великокняжеский стол Калиты татары перестали воевать Русскую землю, что население отдохнуло «отъ великиа истомы и многыа тягости, отъ насилиа Татарскага» и что наступила «тишина велика по всей земли»[374].

Татарские «нахождения» действительно прекратились. Но это не означало ослабления татарского ига; и на Руси не наступило «тишины», о чем свидетельствует хотя бы деятельность Калиты в Ростове. Калита не был и не мог быть ни объединителем Руси ни умиротворителем. Народное движение за объединение Руси началось тогда, когда открылись возможности борьбы с татарами; и это движение, поддержанное церковью, обеспечило победу московского князя внутри страны и успех в борьбе с татарами, завершившийся Куликовской битвой. О Калите Маркс правильно сказал, что он соединял в себе «черты татарского палача низкопоклонника и главного раба»[375].

Итак, деятельность великого князя владимирского в первой пол. XIV в. могла восполнять, в известной мере, отсутствие баскаков в пределах русского Северо-востока; великий князь владимирский так же оказывал в интересах Орды давление на Новгород.

В 1332 г. великий князь Иван Данилович «приде изъ Орды, — рассказывает Новгородская летопись, — и възверже гнѣвъ на Новъгородъ, прося у нихъ серебра Закамьского и в том взя Торжек и Бѣжичьскый верхъ чересъ крестное цѣлование»[376]. Ясно, что просьба «Закамского серебра» вызвана была денежными требованиями Орды. На следующий год великий князь собрал князей «рязанских» и «низовских», вместе с ними двинулся на Торжок и свел с Новгорода своих наместников. В тот самый год, когда Калита собирал князей на съезд, как узнаем из тверской летописи: «Тойдый былъ на Руси»[377]. Переговоры в Переяславле с новгородцами (они давали ему «5 сотъ рублевъ» и требовали, чтобы он «свободъ быся отступилъ») не привели к соглашению[378]. Вместе с тем из тверской летописи мы узнаем, что в этом же году из Орды приезжал «Сараи», или (в другой редакции) «посолъ Сарайчюкъ» «по великого князя по Ивана»[379], и Калита в сопровождении посла выехал в Орду. Возвратившись из Орды, он с новгородцами договорился (Новг. I, 1334).

Осенью 1339 г., перед походом на Смоленск, Калита, вернувшись из Орды, принял новгородских послов, и те передали ему «выход»[380]. Но великий князь владимирский прислал в Новгород с требованием новой суммы: «а еще дайте ми запросъ царевъ, чого у мене царь запрошалъ» (Новг. I л.). Новгородцы отказались. Великий князь (это было зимою того года, когда предпринимался поход на Смоленск) вывел из Новгорода своих наместников. Калита умер, не успев кончить дела, и конфликт разрешился уже при великом князе Семене, получившем великокняжеские полномочия и немедленно по возвращении из Орды принявшемся за окончание дела. «Прииде князь Семеонъ из орды, — читаем в Новгородской I летописи, — и пасла на Торжокъ дани и брати, и почаша силно дѣяти». Великокняжеские «борцы» (т. е. сборщики «бора») были схвачены и «скованы». Великий князь собрал князей в Москве на съезд и в результате организовал поход на Торжок «со всею землею Низовьскою» (Новг. I). Новгородцы уступили, и «черный бор» дали. Историки правильно предполагали, что «черный бор» изменялся в зависимости от «запросов»[381]. Нельзя только смешивать его с «выходом». Но нет сомнения, что это был первый случай, когда «запрос» брали с новгородцев. Они мотивировали отказ тем, что «отъ начала миру… того не бывало»; они требование «запроса» рассматривали как требование второго «выхода» (см. Новг. I л.: «прося другого выхода»).

Вместе с тем Орда охраняла Новгород от попыток князя, державшего великокняжеский ярлык, лично усилиться за новгородский счет. Соответствующие меры были приняты Ордою еще в XIII в.; охранялись они и в XIV ст. Как «великие князья владимирские», московские князья не раз оказывали вооруженное воздействие на Новгород. Выше мы в этом убедились. Но мы решительно не видим, чтобы московские князья применяли меры воздействия к Новгороду с целью усилить свое личное положение[382]. К сожалению, не сохранилось договорных грамот с Новгородом московских князей Ивана Даниловича, Семена Ивановича и Ивана Ивановича. Московские князья (как великие князья владимирские и новгородские) передавали в Орду «выход» от Новгорода. Так, в 1339 г новгородцы передали «выход» Калите для передачи хану (Новг. I л.). В дошедших до нас договорных грамотах с Новгородом о «выходе» ничего не говорится (быть может, вопросы размера «выхода» стояли за пределами договорных отношений великого князя с новгородцами). Вместе с тем в дошедших до нас договорных грамотах с князьями, которые сажались в Новгороде на столе, мы находим ссылку новгородской стороны на «цареву грамоту»: «а гости нашему гостити по Суждальской земли безъ рубежа по цесаревѣ грамоте». Смысл принятой Ордою меры, на которую указывает приведенная ссылка договорной грамоты, разъясняет нам указанный выше характер отношений между Новгородом и великими князьями владимирскими в XIV в.

В 1270 г. произошло «размирье» Ярослава Ярославовича с новгородцами. Ярослав принужден был покинуть город. Он, однако, не успокоился и начал «полкы копить на Новгородъ»; послал ко царю Ратибора, прося на Новгород помощи, и «царю» сообщил, что новгородцы «царя» не слушают, что они де просили новгородцев царской дани, а те их выгнали, а дома их разграбили. Полагая на основании этих слов, что в Новгороде мятеж против ордынской власти, царь отпустил рать на Новгород «по Ратиборову лживому слову», и действительно «лживому»: как явствует из обвинений, предъявленных новгородцам князю, причиной «размирья» были личные интересы Ярослава в Новгороде, а отнюдь не нарушение интересов царских. Когда весть о посольстве Ратибора пришла на Север, в Орду поехали князь Василий Ярославович с новгородскими послами («пойма съ собою Петрила Рычага и Михаила Пинещинича»); они разъяснили хану в чем дело, подчеркнув, что в смуте виноват Ярослав, и объяснили, что недовольство или мятеж были направлены только против него («тако рекъ цареви: новгородци прави, а Ярославъ виноватъ»). В виду новых сведений Менгу-Тимур отозвал татарскую рать («и възврати татарьскую рать»). Вмешательство митрополита прекратило военные действия, а вслед за тем князь пошел на уступки; по прибытии из Орды послов он был снова посажен в Новгороде[383]. Как же распорядился Менгу-Тимур? Из приписки на оборотной стороне договорной грамоты с Новгородом мы узнаем, что Ярослава сажали татарские послы Чевгу и Ваити. Но, посадив князя в Новгороде, Менгу-Тимур одновременно принял меры, лишавшие его возможности применять некоторые, весьма действенные средства давления на новгородцев. В договорной грамоте с Ярославом мы впервые встречаем ссылку на «цареву грамоту». Текст ее не сохранился; только из ссылки на нее явствует, что, согласно этой грамоте, новгородцы могли «без рубежа» гостить на Низу. Орда брала под свою защиту новгородцев, и не даром: «затворять ворота», прекращать движение на Низ было исконным средством давления со стороны «низовских» князей на Новгород. Пользуясь этим средством, князь мог многого добиваться в своих интересах в Новгороде. Нет сомнения, что дело шло не только об интересах ордынской, торговли. Конечно, и последние играли существенную роль. В рижском архиве сохранилась грамота царя и Ярослава к рижанам, которая начинается приказанием Менгу-Тимура князю дать путь немецкому гостю на свою волость[384]. Из дальнейших же событий видно, что царева грамота, данная новгородцам, предусматривала также политическую сторону отношений, что она разумела произвольные действия со стороны князя, т. е. те, которые не были согласованы с Ордою. Два года спустя (в 1273 г.) движение новогородских гостей было прекращено, и притом с ведома или по приказанию Орды. Торжок был захвачен князем Василием Ярославовичем, Бежецк, Волок, Вологду — новогородские волости — воевали войска князя Святослава, а у новогородских «гостебников Понизовской земли» отнимали их «товар»; в Новгороде поднялись цены на хлеб. В данном случае Новгород был виноват перед Ордою: он принял нежелательного Орде князя — Дмитрия Переяславского, не пожелав принять кандидата Орды, посаженного ханом на великом княжении Владимирском (князя Василия). Князья воевали новгородские волости, прекращая движение на Низ, с ведома или по прямому распоряжению хана. Так выясняется из совокупных показаний тверских и новогородских известий; Василий, например, шел с баскаком и «многими татарами царевыми», равным образом и Святослав действовал с «татарами царевыми»[385]. Отсюда понятно, что охрана «царевой грамотой» беспрепятственного движения на Низ имела в виду произвол князя, попытки прекращать движение в своих личных, княжеских интересах, а не в интересах Орды. Именно такое значение имела «царева грамота», данная новогородцам. У князя было отнято одно из могущественнейших средств оказывать давление на новогородцев. Приведенные выше наблюдения позволяют думать, что мера эта сохранялась Ордою и в XIV в.

Такое поведение Орды в Новгороде вполне согласовалось с общим направлением ее политики в XIV в. Мы видели, какие меры были приняты ею. Опасность усиления московского князя, державшего великое княжение Владимирское, явственно сознавалась Ордою. Великое княжение Владимирское, как можно думать, должно было служить ордынским интересам, а не интересам московских князей.

Но уже то обстоятельство, что великокняжеская территория частью или полностью передавалась трем московским князьям сряду, послужило к их усилению. У них не могло не образоваться известных связей с великокняжеской территорией, особенно потому, что в Северо-восточной Руси исчезли татарские даньщики. У московских князей устанавливались известные отношения с местным боярством и, таким образом, непосредственные связи с великокняжеской территорией через голову Орды. Описанный нами выше случай с нижегородскими и городецкими боярами 1342 г. показывает, в каком направлении эти связи устанавливались и какие меры принимала Орда. Но только в последующие десятилетия — в эпоху ордынских смут — усиление Москвы стало реальной опасностью, когда началось народное движение за объединение Руси и за борьбу с татарами.