Монстр в ее постели

Глава одиннадцатая

Блинчики – просто ответная любезность за вчерашний обед. Бартерные отношения.

Он нам супчик и курицу, я – яичницу. Он бургеры, я – блинчики. В этом ведь нет ничего особенного? Мы вынуждены сосуществовать в одном пространстве, и нужно уметь договариваться. Было бы лицемерием отрицать, что Исаев помог нам, когда я заболела. Он мог отмахнуться и сделать вид, что все это не его проблемы, но повел себя совершенно неожиданным образом.

Так что я всего лишь выражаю благодарность.

Стройная теория, которая не выдерживает никакой критики.

Именно потому, что на добро надо отвечать добром, я избегаю смотреть на Вадима. И именно потому, что сделала завтрак всего лишь из благодарности, внимательно вслушиваюсь в звуки из коридора, пытаясь понять, как он отреагировал на блины.

Меня все еще накрывает слабостью и приступами кашля, но жаропонижающие действуют все дольше и дольше, а температура не поднимается выше тридцати семи. Кажется, я иду на поправку, и это прекрасно. А вот карантин – досадно. Сосед вынужден работать на полу на лестничной площадке, соседи вызывают полицию, и весь подъезд уже в курсе, что мы с Ваней живем не одни. Только бы слухи не дошли до школы или опеки! Мы вряд ли сыграем трогательную историю любви репетитора и старшей сестры его подопечного.

Наконец хлопает дверь, и я вскакиваю из-за стола, судорожно делая вид, что занята сворачиванием блинчиков. За моей спиной раздаются тяжелые шаги. Исаев молчит, и я не поворачиваюсь, а сердце бьется так сильно, что воздуха не хватает сильнее, чем обычно.

– И что это было? – интересуется он.

– М-м-м? Завтрак.

– Завтрак. Вот как. С чего вдруг?

Мне кажется или Вадим зол? Не такой реакции я ждала на стопку вполне вкусных блинов. Я прекрасно помню его реакцию на яичницу и – стыдно признаться – рассчитывала на нечто подобное и в этот раз. Что не так?

– Ты заказал нам обед. Теперь моя очередь.

– Ах, у нас расписание.

– Я тебя не понимаю. В чем проблема? Не хочешь – не ешь. Считай, что я приготовила для Вани. Не знаю, кто тебя укусил, но…

– А ты всем, кто к тебе заглядывает, завтраки готовишь или только симпатичным?

Я замираю и удивленно роняю нож. Ну вот, еще один мужик придет. Так, кажется, гласит примета.

– Ты что, ревнуешь?

– Ревность – неуместное в нашей ситуации слово. Но о чем ты думаешь, флиртуя с моим сотрудником? Что вылезешь из моей койки и прыгнешь в его?

– Эй!

А вот это уже перебор.

– Я ни с кем не флиртую! Я предложила твоему сотруднику, которого ты заставил сидеть на полу в подъезде, перекусить! Может, для тебя это что-то новое, но в моем мире оно называется гостеприимством, а не флиртом! Но даже если я и флиртую, тебя это не касается, потому что ты не можешь мне указывать!

Он в одно мгновение оказывается возле меня, слишком близко, чтобы я сохранила уверенность. Достаточно близко, чтобы я вспомнила, кто он.

Иногда страх притупляется. Когда он заказывает обед или собирает с моим братом корабль. Когда кажется самым обычным, человечным. Когда улыбается, думая, что его никто не видит, или когда жадно ест яичницу, старательно делая равнодушный вид. В эти моменты мне кажется, что Вадим Исаев вовсе не тот, кем пытается казаться. Что его можно понять и до него можно достучаться.

Но чаще он вот такой. Со стеклянным, равнодушным взглядом, сжатыми губами, нетерпеливо постукивающими по подоконнику, в который я вжимаюсь, костяшками пальцев. Напряженный, готовый к атаке. Способный на все.

И я не могу врать себе, что не боюсь.

– Давай уже закончим эти игры, – хрипло говорит он, – потому что мне осточертело ждать, когда сойдутся звезды и твое настроение.

Он усаживает меня на подоконник, отпихивая тарелку с блинами. С жалобным звоном она ударяется о сахарницу и чудом не падает.

Я цепенею. Понятия не имею, что и как он собирается делать, но точно знаю, что так будет страшно и больно. И не то чтобы я не была к этому готова раньше, но, кажется, за несколько дней успела настроить себе иллюзий. Будто пара совместных обедов и доброе отношение к Ваньке превратят Исаева в хорошего человека. Будто завтрак помешает ему причинить мне боль.

Я смотрю на запястья со следами от наручников. На быстрые, техничные движения рук, расстегивающих ремень на джинсах. И чувствую странную глупую обиду. Мне виделось уютное утро с чаем и блинами, солнечный осенний день за окном и собирающие этот дурацкий корабль брат с соседом.

Он впивается в мои губы поцелуем, но в нем нет даже сотой части того, что я чувствовала в первый раз. Прикосновения губ к шее слишком отрывистые и грубые, и руки, шарящие под футболкой, вызывают странную нервную дрожь.

Инстинктивно я уворачиваюсь. Вадим замирает, и внутри все сжимается: у нас ведь уговор!

Он с силой бьет по подоконнику, сметая на пол тарелку с блинами и злополучную сахарницу. От этого грохота наверняка просыпается Ванька. Я смотрю, как блинчики оказываются на полу, как плитка покрывается неровным слоем блестящих крупиц, и, вопреки желанию, чувствую подступающие слезы.

– Я просто хотела сделать завтрак, – тихо говорю я.

– Дерьмо твой завтрак.

Слезы все-таки проливаются на щеки. Я отворачиваюсь, будто так получится их скрыть.

– Ой, что такое? – издевательски усмехается он. – Мы обиделись? А чего ты ждала? Решила поиграть в семью? Включила заботливую домохозяйку? Давай-ка я тебе напомню, за что я сидел. Помнишь? Я убийца, Даша, я застрелил человека. И сделал бы это снова, если бы потребовалось. Отличная характеристика в послужном списке. И вот что я тебе скажу: зря ты не взяла у Паши телефончик, потому что он, в отличие от меня, хороший парень. Он тебе подходит. Хороший мальчик и до тошноты хорошая девочка. Вы бы с ним отлично смотрелись. Жаль, что тебе не повезло встретить его до меня, да?

Губы не слушаются. Почему-то в голосе Вадима чудится бессильная злоба. Или зависть. Он словно завидует этому Паше. И я не до конца понимаю почему.

– Ты не самое большое невезение, что со мной случилось, – шепотом, потому что голос вдруг пропал, говорю я. – И я не хочу играть с тобой в семью. Мне достаточно ясно дали понять, что в эту игру я не вписываюсь. Можешь не психовать, потому что никто в здравом уме в мою сторону не посмотрит. Хороших девочек не бросают родители. Хорошие девочки не живут в нищете. Хорошие девочки не дают таким, как ты. И не унижаются за еду.

Я с неожиданной силой отпихиваю Вадима с дороги и хлопаю дверью спальни, инстинктивно почему-то понимая, что это единственное место, где он оставит меня в покое. По какой-то одному Исаеву ведомой причине он боится маленькой комнаты как огня.

Жаль, что боится не настолько сильно, чтобы раз и навсегда исчезнуть из нашей с Ваней жизни. Испариться раньше, чем я придумаю себе несуществующую семью и окончательно возненавижу саму себя.

Он прав. Завтрак – дерьмо. Нет ничего более жалкого, чем девчонка, готовая прыгать на задних лапах ради того, чтобы ее хоть кто-то похвалил.

Исаев это понимает. А мне пора уже взрослеть.

Силы заканчиваются, и снова поднимается температура, но таблетки остались в комнате Вадима, и я не хочу за ними идти. Поэтому просто лежу на раскладушке под пледом, уговаривая себя надеть маску равнодушия и подняться, чтобы заботиться о Ване. Его надо накормить и усадить позаниматься, я совсем забросила реабилитацию, а без нее, да еще и с пропусками школы, у него снова начнутся проблемы.

Ванька приходит сам. Бесшумно открывает дверь и тенью проскальзывает ко мне, останавливаясь возле раскладушки. Он что-то протягивает, и, рассмотрев поближе, я вижу таблетки.

– Привет, мой хороший.

– Тебе плохо?

– Уже лучше. Но ты же знаешь, болеть – это всегда долго.

– Ты редко болеешь.

– Ага. Зато метко. Идем, я тебя покормлю.

Только блинчиков уже не осталось, а от мысли наготовить еще хочется снова зареветь, но я что-нибудь придумаю. Обязательно придумаю, как и с тем, что у нас почти закончились продукты.

– А я уже поел. Доел то, что мы вчера оставили.

– Ваня! Ну кто же завтракает объедками?

Господи, хуже мне уже быть не может! Хороша сестричка: пока скандалит с соседом, ребенок доедает черствый хлеб!

– Вкусно же… – Ванька тяжело вздыхает. – Очень, Даш. И что, что вчерашнее? Еда же не портится так быстро! Я погрел.

– Ла-а-адно, шут с тобой, горе. Поел – и молодец. Садись давай читать. Надо заниматься, Ванюш, а то потом в школе отстанешь и нахватаешь двоек. Садись, садись, не морщись.

– А можно потом собирать корабль с Вадимом?

– Можно. Если он захочет.

– Вы поссорились?

– Ваня! За уроки, быстро! Хватит тут выпытывать, хитрюга. Садись и мне читай.

От таблеток клонит в сон. Я сама не замечаю, как под голос брата устало проваливаюсь в сон. И как отключаюсь от реальности, даже не понимая, что остаюсь в комнате одна и что светлый день сменяется тусклым дождливым вечером. Только сила воли и мысль о том, что надо приготовить брату ужин, заставляют подняться. И лишь тогда я понимаю, что в комнате кто-то есть.

Исаев стоит на пороге, не переступая его. Я вижу лишь силуэт, но даже в его очертаниях угадывается напряжение. Почему он так боится этой комнаты?

– Как ты себя чувствуешь?

– Более чем прекрасно.

– Если тебе интересно, твой брат пообедал и сейчас красит корму.

– Мне не интересно.

Как?! Как мне может быть не интересно, чем питается мой брат, что я несу?! Почему обида такая сильная, что заглушает даже голос долга?!

– Не хочешь выйти и тоже поесть?

– Не хочу.

Я отворачиваюсь к окну, давая понять, что разговор окончен. И тогда Вадим делает шаг в темноту. Я настолько не ожидаю, что он решится переступить порог комнаты, что замираю. И не могу выйти из состояния оцепенения, даже когда он садится на жалобно скрипящую раскладушку. Только краем глаза вижу тарелку, на которой что-то лежит, – он ставит ее на табуретку возле моей постели.

– Компенсация утраченных блинов. Карамельный торт.

– Я не голодна.

Он собирает мои волосы в хвост, обнажая шею. Я пытаюсь вырваться, отстраниться, но это не так-то просто, когда внутри все сжимается. Я чувствую его горячее дыхание на коже. Ежусь. Разум велит отстраниться, отсесть, но накатывает странная, будто приятная слабость.

– Твой брат раз тридцать велел мне пойти с тобой помириться.

– Скажи, что мы не дружили, чтобы ссориться.

– Почему детей так тянет ко всяким подонкам?

– Он говорит, ты хороший.

– Я не хороший, Даша. Я сидел за убийство. И меня не подставили, не оговорили, не осудили ложно. Я застрелил человека.

Он прикасается губами к впадинке на шее сзади. Я закрываю глаза, сжимая металлическое основание раскладушки, пытаясь остаться спокойной.

– Я убийца, и это реальность.

Он снова целует и добавляет:

– Но не хочу быть насильником. И хочу тебя. А ты меня нет. Вот такая вот проблема.

– И я должна ее решить, благородно согласившись с тобой спать? Чтобы ты не чувствовал себя монстром?

– Нет, – легко и просто говорит он, – не должна.

И что это значит?

Что-то должно значить, но поцелуи не прекращаются, и я уже перестаю понимать, что происходит. Знаю лишь, что, когда вот так перебирают волосы, массируя затылок, это очень приятно. До мурашек, до сладкого спазма, до полной отключки воли.

И вдруг все прекращается. Я замираю, вслушиваясь в звуки темной комнаты, и слышу…

– Ты что, ешь?!

От удивления даже забываю про все обиды и поворачиваюсь. Исаев действительно с удовольствием уминает торт.

– Профти, отвлекся, – с набитым ртом говорит он. – Сто лет тортов не ел. Вкуфный. Буш?

Он сует мне под нос ложку. Я закатываю глаза и мотаю головой, но на губах все равно остается сладкая карамель, и да – хочу. Хочу кусок торта и еще пару минут так внезапно закончившейся ласки.

– Я очень ему завидую, – говорит Вадим. – Пашке. Он правда классный. У него есть шанс получить тебя, а у меня – только заставить. Вот и все. Это ужасно бесит.

– Но ты не пытался иначе, – хрипло отвечаю я. – Ты просто ворвался, забрал у меня комнату, работу, выдвинул условия.

– Ошпарил тебя горячей водой. Испортил твой завтрак. Представляю, как сильно ты меня ненавидишь. А если я компенсирую завтрак ужином, простишь?

– Я…

Не знаю, что хочу, могу или должна сказать. В горле комок, и я просто тянусь к прикосновениям, потому что они ужасно приятные.

– Там роллы. Твой брат очень смешно их ест. Ты многое пропускаешь.

– Откуда у тебя деньги? Бургеры, роллы… чем ты занимаешься? Это законно?

Он усмехается:

– Расскажу, когда поешь. Идем. Тем более что я съел весь твой торт. Давай же, идем. Я вижу, как тебе хочется. Мы поедим, посмотрим пару фильмов, ребенок покажет тебе прогресс. А завтра я закажу одну штуку для развлечения, вам с мелким понравится. Всегда мечтал поиграть, но компании не находилось. Поиграем в среднестатистическое семейство.

Я даже за игру готова отдать, кажется, душу.

Вадим поднимается, протягивая мне руку. Неуверенно, чувствуя, что вот-вот страстное желание окунуться в его вечер с роллами и кино сменится решимостью закрыться в раковину, я вкладываю в его ладонь свою. По коже проходятся мурашки. У меня, должно быть, снова поднимается температура, потому что рука почти горит и щеки тоже.

Подхватывая телефон, я смотрю последние уведомления и спотыкаюсь у самого порога.

– Что? – оборачивается Исаев.

«Результаты анализов: Богданова ДС (21).

Антитела к вирусу… Результат 0,471 – отрицательный».

– Нет, – поспешно говорю я. – Ничего.

У меня много секретов. Но среди них есть один-единственный, который мне нравится.

А вот пацан мне не нравится. Но это я понимаю только к концу следующего дня.

Вечером мы снова смотрим фильмы. Точнее, ребенок смотрит, Богданова делает вид, но на самом деле тихо дремлет, а я размышляю о том, куда вляпался. Поклявшись себе не впускать в жизнь больше никого, я нарушил эту клятву через… Хоть неделя-то прошла? Когда сидишь дома безвылазно, ощущение времени искажается. Оно течет медленно, тягуче, будто издеваясь. Но я и не против.

На ужин суши. Ребенок смешно разделяет роллы, утверждая, что так ему вкуснее. У него на тарелке не японская кухня, а рисовая каша с рыбой и водорослями. Я объедаюсь острыми гунканами, а Богданова забавно пытается запихать в рот здоровые куски ролла. Она или не замечает, или делает вид, что не замечает, как я смотрю на нее. Рассматриваю и пытаюсь понять, почему привычная тактика дала сбой. Почему из всех несчастных, на которых я насмотрелся за жизнь, жалко только ее?

Из-за ребенка? Не Даша первая, не Даша последняя. Тысячи девушек воспитывают братьев, сыновей, племянников. У нее все не так плохо: свое жилье, работа и пацан ее любит. Сильно любит, я так не умею.

– Когда Ваня видит, что мне тяжело или грустно, – говорит Богданова ночью, когда мальчишка уже спит у себя, – он предлагает отдать его в детский дом. И так серьезно, что даже не сомневаешься: стоит согласиться, он кивнет и пойдет собирать вещи. Никак не могу из него это вытащить.

– Не думаю, что он серьезно. Он боится этого не меньше тебя. Каждый по-своему справляется со страхом. Кто-то старается о нем не думать, кто-то идет ему навстречу, а кому-то нужно получать подтверждение, что бояться нечего. Он ребенок, а не дурачок. Нет смысла скрывать от него все плохое, что происходит. Надо делать союзником.

– И откуда ты такой умный, – улыбается она.

Я не умный. Был бы умным, не сел бы.

Наутро по сложившейся традиции завтрак. Я бы предпочел блины, но, кажется, мы еще не настолько раскурили трубку мира, чтобы повторять опыт. У нас есть сыр и пара яиц, так что на завтрак – что-то типа хачапури. Я долго смотрю, как Богданова стоит у плиты, замешивая тесто, и даже почти решаюсь начать приставать. Она вздрагивает, когда я приближаюсь, просовывая ладонь под футболку, к животу.

– Да-а-аш… а я не могу новую пасту открыть!

– Да твою же мать, – ругаюсь я сквозь зубы. – Это всегда так в семьях с детьми?

– Не знаю, я никогда не жила в такой семье.

– Пойдешь со мной на форум? – вдруг вырывается у меня.

– Куда? – Богданова замирает над тертым сыром.

В сложившуюся концепцию вынужденного мирного сосуществования не ложится совместный поход на какой-то там форум. Но мне думается, появиться в старой среде с симпатичной девчонкой – отличный способ утереть всем нос и сместить вектор обсуждения в сторону моей жизни после тюрьмы, а не во время.

– IT-форум. Что-то типа ярмарки. Круглые столы, конференции, доклады, презентации и так далее. Заказчики ищут исполнителей и наоборот. Все общаются, бухают, сплетничают.

– И что, там обязательно нужно приходить парами? Это айтишный ковчег?

– Там много вариантов развеяться и в неформальной обстановке поработать.

– Я ничего не смыслю в айти.

– Зато ты красивая.

– И что я там буду делать?

– Ходить со мной, здороваться со всеми, пить шампанское, тырить брендированные блокнотики.

– Это что, свидание?

– Это… Какой ответ тебя устроит?

– Мы не можем ходить на свидания. Мы – соседи, которые друг друга ненавидят. Ты вломился в мой дом, всех тут запугал, а теперь хочешь, чтобы я пошла с тобой на какой-то форум?

– Тебе есть что надеть?

– Есть черное платье.

– Вот видишь, ты уже согласна.

– А Ваню куда?

– Ване почти восемь, он посидит один дома пару часов.

– Нет!

– Давай расти мамкиного сыночку-корзиночку. Эй, малой! Ты один вечерок дома посидишь? Мы с твоей систер сходим на секретное задание.

– На какое задание? – Из ванной высовывается белобрысая голова.

– А тебе вот так все скажи. Так посидишь или нет?

– Посижу!

– Вот видишь?

Она смотрит укоризненно, но не выдерживает и хихикает. Отлично мы перешли от обменного секса к совместному походу на форум.

Я бы хотел сказать, что веду ее туда, просто чтобы сгладить напряжение, компенсировать обиду или просто завоевать расположение, но нет. Там не будет ее мелкого обломщика. И если я возьму напрокат машину, напою Богданову шампанским, то у меня будет шанс хоть что-то довести до конца.

Самое обидное, что я теперь даже шлюху снять не могу.

– Вот скажи мне, соседка, почему я чувствую себя виноватым, когда размышляю о том, чтобы – раз уж ты мне не даешь – трахнуть кого-нибудь более сговорчивого?

– Потому что единственный сговорчивый человек на карантине – тот мужик, который тебе виски купил и принес?

Вот еще одно наблюдение: когда она не боится, с ней довольно весело. Придется признать: она уже не боится. Кажется, это мой провал. Или победа? Почему Даша не боится убийцу? Я ведь не отрицаю, не рассказываю сказки про ошибку и собственную невиновность. Неужели с естественным и логичным страхом так легко справиться парой совместных киносеансов и поцелуем?

Хочу ее поцеловать.

Но не буду, потому что сто процентов заявится мелкий и все опять станет сложно.

Тогда хочу кофе.

– Ты варишь кофе? – спрашивает Даша, закусив губу. – Ты умеешь?

– Это не ракеты строить, ничего сложного.

– Кому как. Сваришь на меня?

– А тебе можно? Тест ведь не пришел. А если положительный? Кофе может быть опасным.

– Мне уже лучше, я почти не кашляю, нет температуры и слабости. А тест…

Она вздыхает.

– Большая очередь, наверное.

– Наверное, – эхом откликаюсь я.

Мне нравится запах выпечки и кофе. Нравится смотреть, как в турке поднимается пенка. Нравится шум конвектора в духовке, и вообще не хочется ничего делать, только сидеть за крошечным столом, есть и слушать дождь за окном.

Даша получает небольшую чашку свежесваренного кофе и сияет так, словно я подарил ей «Мерседес». Она осторожно, прикрыв глаза от удовольствия, пробует напиток.

– Ваня! – вдруг возмущенно восклицает она.

Бедный малой подскакивает на стуле и отчаянно краснеет. Нет, в разведку его не берем: мигом всех сдал, одним выражением лица.

– Это не ты тогда сварил кофе! Вадима просил! Маленький врун! А ты что смеешься?!

– Не воюй, ромашка. Я обменял кофе на бисквитных медведей, это была честная сделка. Ну давай, расскажи, как я ужасно варю кофе и как он тебе не понравился.

Она укоризненно качает головой и отворачивается к духовке, чтобы достать пирог.

– И что я еще о вас не знаю? Какими секретами успели обзавестись, пока я болела?

Секретами?

Есть один, пожалуй. Он надежно запрятан в самые недра телефона с тех пор, как почти одновременно с бургерами пришел имейл.

«Результаты анализов: Исаев ВЕ (34).

Антитела к вирусу… Результат 0,326 – отрицательный».

Пока я соображаю, где добыть обед, раз уж соседка озаботилась ужином, тусовка перемещается в комнату. Даша с братом спорят на тему уроков, кто-то из соседей долбит перфоратором, за окном на повышенных тонах ругаются два таксиста, не поделившие разъезд. Вокруг кипит жизнь, и, несмотря на суматоху, окружающий мир в кои-то веки не раздражает.

Пожалуй, сегодня, продолжая заданный хачапури тон, у нас будет грузинская кухня.

Мне стоит благодарить отца за этот спонтанный отпуск. Мы хотя бы не умираем с голоду. А когда я получу аванс и найду еще парочку проектов, смогу взять машину. Это первая необходимость. Потом разберусь с жильем, а после уже буду заниматься всем остальным. Ну а пока у меня есть возможность еще немного поразвлекаться на карантине. Как только Богдановой придут результаты, а они наверняка будут скоро, завтраки и склейка парусника закончатся.

Возможно, у меня и впрямь проблемы с этой семьей. Она слишком меня притягивает. Я не могу отказаться от развлечения наблюдать за ними.

Когда я возвращаюсь в комнату, застаю мальчишку за учебниками и тетрадкой, а Богданову перед шкафом с книгами. Она только смотрит, даже не открыла дверцу и руки – для надежности – убрала за спину. Совру, если скажу, что мне совсем не стыдно. Я сильно ее напугал и отобрал все книги. Тогда мысль о том, что она прикоснется к библиотеке родителей, бесила. Уже после я рассматривал некоторые и нехотя сделал вывод, что с ними довольно бережно обращались.

И что? Теперь просто сказать «я был не прав, бери книги, если хочешь»? Нет, пожалуй, я не настолько увлечен, чтобы наступать на горло собственной гордости. Надо что-то придумать.

Тем более что у меня есть время: Богданова увлечена муштрой ребенка и я могу делать вид, что работаю, и незаметно за ними наблюдать.

Вообще, с виду мальчишка совершенно обычный. Я даже забываю о книгах, которые у них нашел. Только сейчас, когда они занимаются, становится заметно, что обычные школьные задания даются ему в разы тяжелее. Его манера разговора – слишком взрослая, будто он обдумывал каждую фразу, что редко свойственно детям, – казалась мне отголоском воспитания сестры, но сейчас приходит мысль, что Иван, возможно, просто защищается. Продумывает фразы и пытается казаться серьезнее, чем есть, потому что иначе будут заметны проблемы.

Удивительно, сколько у Богдановой терпения. Тембр ее голоса не вырастает ни на секунду, и я начинаю засыпать под их болтовню. Только стук в дверь вытаскивает меня из приятной дремоты.

– Кто это? – поднимает голову Даша.

– Курьер. Или с обедом, или с развлечением. Сейчас посмотрим.

Это «Яндекс» от Пашки. Вчера он предложил дать мне на пару дней приставку. Официально – для того, чтобы нейтрализовать ребенка и спокойно поработать. Но разве я могу проигнорировать такое развлечение? При виде нее у мальчишки горят глаза.

– Ваня, уроки!

Богданова смотрит осуждающе, ну прямо строгая мамашка.

– Даша! Пожалуйста! Можно я поиграю?! Я чуть-чуть! Я просто посмотрю! Даша-а-а!

Я молча подключаю приставку, стараясь не думать о том, что в коробке от курьера была еще и коробка конфет с запиской «Спасибо за завтрак» для Даши. Сейчас она лежит в подъезде с другой запиской: «Соседи, простите за ремонт, угощайтесь конфетами». Но я все равно слегка психую.

– Хорошо, – сдается наконец она, – но недолго. И пообещай мне сделать задания из школы, там Виктория Дмитриевна прислала тебе кучу всего.

– Хорошо-хорошо-хорошо!

Сейчас он готов пообещать что угодно, лишь бы получить вожделенный геймпад.

Я и сам с удовольствием выбираю игру. Дома была приставка, жена дарила на Новый год, но я так ни разу ее и не включил, считая такие развлечения ерундой для детей, на которую стыдно тратить время. Мне и сейчас стыдно, но я вязну в приятном ощущении абсолютного безделья.

– Пойду подумаю, что приготовить на обед, – вздыхает Даша. – Ваня, не сиди близко к телевизору. Вадим, не балуй его! Не больше двух часов!

– Да, мамочка, – язвительно отвечаю я. – На обед я приготовил доставку.

– Опять? Ты что, ограбил банк? И что мне тогда делать? Вы играете, а я?

– Возьми книжку почитай, – отвечаю я.

И на душе радостно: проблема с книгами решилась сама собой. Кажется, Богданова до конца не верит, что я это серьезно. Она долго рассматривает шкаф, придирчиво выбирая, и останавливается на Булычеве. Помнится, его «Поселок» произвел на меня неизгладимое впечатление.

И что, мне серьезно интересно, понравится ли книга из моего детства Даше?

Однажды все это придется закончить. Я не собираюсь создавать семью или влезать в отношения. Не буду примерным мужем и заботливым папочкой. Было бы честно дистанцироваться от Богдановых, не давая им ложную надежду на то, что я могу быть нормальным, но ресурса на это просто нет. Я пытаюсь убедить себя, что они, привыкшие быть вдвоем, не ждут от меня тепла, но прекрасно знаю, что это неправда. Это единственная ложка дегтя в том, что меня сейчас окружает.

Я позволил им думать, что я не монстр, но бояться меня для Даши было бы проще и удобнее.

После обеда, плавно перетекающего в ужин, ребенка снова сажают за уроки.

– Бери телефон, скачивай задания и сделай хотя бы два. Скоро в школу, наставят тебе там двоек.

Да. Скоро в школу. Если мой тест отрицательный, скорее всего, и у Богдановой тоже. Хотя то, что его делают так долго, напрягает. Если положительный, нам продлят карантин? Или отдувается тот, кто заимеет модную болячку, а невинные не пострадают?

– О чем ты думаешь? – спрашивает Даша.

– Так. Обо всякой ерунде. Когда нас выпустят и все такое. Будут ли положительные тесты. И если да, то сколько денег я потеряю, не попав на форум. И какое платье ты туда наденешь. А еще что скоро зима и надо бы купить зимнюю одежду, а я ненавижу ее выбирать. И во что бы такое сыграть, и съесть ли еще чебурек, пока горячие.

– Вот это каша! – хихикает Богданова. – И как это умещается в твоей голове.

– Ты не поверишь, что там умещается еще.

Жаль, при ребенке нельзя шутить, что голова-то еще ничего, вот в штанах…

Ладно, у нее забавный брат, но иногда его присутствие дико бесит. Как сейчас, например, когда мы сидим на диване и едим один чебурек на двоих, отрывая теплые кусочки теста с мясом прямо руками. Даша облизывает пальцы, и это выходит у нее так сексуально и в то же время невинно, что в штанах у меня не помещаются не только мысли, но и чувства. Низменные и примитивные, конечно, но зато очень искренние.

– Я вот думаю, – говорю я, – как они проверяют, что мы сидим дома?

– Ну я ведь фоткаюсь и отправляю фото через приложение. Так и проверяют.

– А если сделать фоток заранее?

– А геопозиция?

– Отключить. Думаешь, они за тобой следят через спутник?

– Ты к чему сейчас?

– Давай ночью погуляем?

– А если кто-то узнает?

– А мы тихо. Как мышки. Выключим везде свет, тихо-тихо прокрадемся, погуляем полчасика – и домой. Приложение же ночью тебя не дергает.

– Я даже не знаю… А если штрафанут?

– Да ладно, там штраф-то. Я хочу гулять. Малой, гулять хочешь?

Этот, кажется, рад любой движухе. Понятия не имею, зачем тащу их на улицу, но мне вдруг очень хочется похулиганить. К тому же лично мне не грозит никакой штраф, я официально не больной. А если прилетит Богдановой, я готов взять на себя ответственность за финансовые неприятности. У нее все равно нет из-за меня работы.

А завтра я добуду вина и хорошего сыра. И еще на шаг стану ближе к пропасти.

– Даша! – вдруг восклицает мальчонка. – Тебе письмо пришло! У тебя тест отрицательный!

Ну вот, что я говорил? Не нравится мне этот пацан.

Хочется верить, что воображение со мной не играет и на лице Богдановой действительно мелькает разочарование. Потому что я определенно чувствую себя так, будто кто-то отобрал вкусную конфету.

– А тебе пришел, Вадим? – интересуется эта непосредственность.

Я делаю вид, что лезу в смартфон.

– Да, пару часов назад пришел. Отрицательный. Поздравляю нас. Мы не модные, зато здоровенькие. Так что, гулять идем?

Богданова виновато опускает голову и качает ею.

– Завтра Ваня пойдет в школу. Ему надо спать.

– Вот ты яжмать занудная, – бурчу я.

И малой со мной совершенно согласен. Но опекунский долг в ней сильнее романтики, жажды приключений и даже сильнее страха передо мной, если он вообще остался.

Настолько сильнее, что, когда утром Богданова не способна подняться, чтобы отвести ребенка в школу, как-то так получается, что это делаю я.

Просто прекрасно.

Сквозь сон я чувствую, как кто-то меня трясет. Организм давно приучен просыпаться по первому слову, и уже через секунду сна нет ни в одном глазу. Зато здоровой утренней злости – хоть отбавляй.

– Ромашка, если хочешь будить меня в такую рань, буди минетом, а не нытьем. Что у тебя стряслось?

– У меня температура. Снова.

– И амнезия. Ты забыла, где лежат таблетки?

– Ване нужно в школу. У него больше нет законной причины оставаться дома.

– Все еще не улавливаю, при чем тут я. У меня эта причина есть – я давно закончил школу!

– Отведи его, пожалуйста, – вздыхает Богданова.

– Ты серьезно?

– Я ОЧЕНЬ тебя прошу, Вадим. Мы можем договориться.

– Да иди ты в жопу, – бурчу я. – С тобой договариваться – только тратить нервные клетки. Даже удивительно, что ты просишь меня, а не сама чешешь с температурой по лужам в школу.

– Я пыталась, – признается Даша, – но закружилась голова, и я едва не упала. Ванька сказал, что либо он пойдет в школу с тобой, либо один. Наотрез отказывается верить, что я нормально себя чувствую.

– Ну да, грохнуться в обморок – очень нормально.

– Вадим! Пожалуйста! Я знаю, что ты хороший человек. Может, где-то в глубине души, но хороший.

– А ты – долбанутая яжмать. На улице дубак! Дождь! Слякоть! А ты выгоняешь – ладно ребенка! – еще и меня. Ладно, отведу спиногрыза в этот звездец, именуемый школой, но взамен ты оставишь его дома, пойдешь со мной на форум и ни разу – слышишь? – ни разу не заистеришь, как же деточка тут один. Понятно?

Интересно, что победит? Вбитое в голову «школу пропускать нельзя» или страх оставить первоклашку одного?

Я слишком плохо знаю людей. Форум – он где-то там, далеко, угроза призрачна. А пропуск вот он, еще минут тридцать – и превратится в грозную букву «Н» в журнале.

– Идет! – быстро говорит Богданова. – Собирайся!

Все время, что я одеваюсь, недовольно бурчу. Как вообще так вышло, что недавно она готова была вызвать участкового, ОМОН, юристов и бригаду «Спортлото», чтобы выселить меня к чертям, а теперь я провожаю ее брата в школу. И не боится ведь. Удивительная девица, только сейчас ее удивительность слегка подбешивает.

На улицу мы выходим совершенно одинаковые: взъерошенные, сонные, голодные.

– Чего, думал, что не рискнет и останешься дома?

– Ага, – вздыхает Ваня.

– Не свезло. Сколько там у тебя до школы? Пошли хоть кофе добудем.

По дороге к школе, через сквер, мы на ходу едим по круассану и кофе. У малого самый слабенький, с молоком, а мне, кажется, налили эспрессо в стакан для пива. Во всяком случае, я взбодрился.

– Вадим… а тебе Даша нравится?

– Дурацкий вопрос. А что?

– Ничего.

– Она что-то говорила? Спрашивала?

– Нет! – качает головой пацан, и я сразу понимаю: врет.

Но расспросить не успеваю: мы оказываемся в толпе разноцветных, орущих, матерящихся, скачущих и дымящих вейпами детей всех возрастов. Охренеть, как изменилась школа. Думается, отец бы выпорол ремнем, если бы нашел у меня вейп, хотя вряд ли он вообще знал, что это такое. А здесь многие и не стесняются, только прячут, если на горизонте вдруг показывается учитель.

– Не кури, сдохнешь рано, – зачем-то сообщаю я Ивану.

– Я и не курю.

Мы заходим в школу. Странное ощущение. Мне все время кажется, что на меня пялятся. Как будто все эти мамашки телепатически чувствуют: я здесь лишний. Понятия не имею, что делать, да и вообще не нанимался работать папочкой.

– Ладно, малой, миссия выполнена. Дальше давай сам. Пора становиться мужиком. Во сколько тебя забрать? Хотя эта сейчас наглотается таблеток да прискачет…

Иван будто не слушает: он смотрит на что-то у меня за спиной. Оборачиваясь, я ожидаю увидеть кого угодно: компашку школьных хулиганов, девочку мечты, пьяного трудовика или однополую парочку родителей. Но вижу лишь молодую женщину, направляющуюся к нам.

– Вадик! Уходи! – испуганно говорит Ваня. – Это Виктория Дмитриевна! Уходи быстрее!

Не знаю, чем так страшна Виктория Дмитриевна и кто это вообще, но замираю, как герой ужастика перед неведомой инопланетной тварищей, мать ее. Аж самому от себя тошно. Ненавижу школу.

– Доброе утро, Иван. Доброе утро, я так понимаю, Сергей?

«Здрасте, Тварища Дмитриевна», – чуть было не ляпаю я.

Кто у нас Сергей и почему я – это он? И чего так испугался Ваня? Может, Сергей – хахаль Богдановой, которого она скрывает? Если так, то хахаль так себе, потому что я бы на его месте набил себе морду.

– Хорошо, что вы зашли, Сергей. Давно хотела с вами познакомиться. Меня, признаться честно, тревожит ваше отсутствие в жизни Вани. В школу его приводит сестра, забирает сестра, в чате общается сестра, на собрания ходит сестра. Вы вообще участвуете в жизни сына?

– А-а-а… – доходит до меня.

Тварища Дмитриевна решила, что я – отец Богдановых.

А вот это обидно. Старость – это когда девушку, которую ты надеешься трахнуть, принимают за твою дочь.

– Что «а-а-а»? – хмурится училка.

– А-а-а…

Что я? Понятия не имею, что я. Пацан вон заходит к ней за спину и умоляюще складывает ладошки.

И как выкручиваться? Училка – стервь первостатейная, по ней сразу видно. Вряд ли она успокоится, если я дам ей на шторы.

Вдруг мне приходит интересная мысль:

– Говорю, так это вы та самая учительница, из-за которой мне пришлось прервать командировку, потому что на моих детей спустили опеку?

Она явно не ожидает такого напора.

– Я…

– Что вы? – почти передразниваю ее. – Вы понаблюдали за ребенком меньше двух недель, сделали какие-то там выводы, вынесли мозг Дарье, ребенку, написали кляузу в опеку, развели какую-то буйную деятельность. Мне пришлось прервать работу, вылететь домой, разбираться с вашей опекой. В чем проблема, могу я узнать? Ребенок плохо учится?

– Нет, Ваня в целом все успевает…

– Дерется?

– Ну так…

– Ну как?

– Не замечала.

– Плохо одет? Болен? Несчастен? Рисует мертвых котят в черной тетрадочке?

– Нет, что вы.

– А я рисую! – отрезаю я. – Деньги. По-вашему. Как раз хватает летать туда-сюда и разбираться со слишком деятельными педагогами. Что именно сподвигло вас звонить в опеку? Ребенок забыл дома завтрак? А вы ничего дома не забыли, голову например?

Всегда мечтал это сказать!

– Мне показалось, Дарья умалчивает об атмосфере в семье. И Ваня растет без присмотра.

– Ах, вам показалось. А мне показалось, я летел из Европы, чтобы услышать невнятное бормотание человека, который, не пожелав разобраться в ситуации, наломал дров и напугал доверенного ему ребенка. И я бы очень хотел побеседовать с директором о вашем служебном соответствии, Е… кхм… Виктория Дмитриевна.

Училка бледнеет, кусает губы, а мальчишка за ее спиной вне себя от восторга.

Если я еще чуть надавлю, она, кажется, мне даст.

Жаль, я уже нацелился на Богданову.

– Я не хотела ничего плохого…

– Страшно представить, что вы делаете, когда ХОТИТЕ. Давайте-ка вы займетесь своими прямыми обязанностями: оказанием образовательных услуг. И если у вас в будущем возникнут вопросы, подозрения или претензии, пожалуйста, не пытайтесь разобраться с ними сразу через президента. Попробуйте для начала менее радикальные способы. Мы друг друга поняли?

– Да, Сергей, я вас услышала. Ване пора на урок, могу я его забрать?

– На здоровье. Что, даже не стребуете с меня денег в фонд класса?

Она слегка улыбается, успокаиваясь: в глазах светится робкая надежда, что к директору я все же не пойду.

– Дарья на все сдала, спасибо. Через месяц начнем решать вопрос с новогодними подарками, обязательно напишем в чате.

– Класс, летел из жопы мира, чтобы услышать приглашение обсудить конфеты.

А я неплохо вжился в роль: Тварища Дмитриевна краснеет и поспешно уводит Ивана, который своей довольной мордахой работает лучше любого светильника. Я долго смотрю им вслед, пока не начинаю ржать. Итак, для опеки я – репетитор по английскому, для училки – отец, а для Богдановой – любовник в перспективе.

Главное, чтобы вся эта толпа не встретилась в одном месте. Будет очень неловко, а местами даже противозаконно.

По школе проносится оглушительный звонок. К счастью, он забивает тираду, которую я выдаю.

Ненавижу школу. Жуткое место.