Морок над Инсмутом

Адриан Коул Переход

С почтой я получил неожиданную открытку. Белесо-голубое небо, каким оно лишь на подобных открытках и бывает, привлекло мой взгляд. Под ним жались друг к другу дома рыбачьей деревушки из тех, которых полно на юго-западе Англии, хотя бы в Корнуолле. Именно в те места я все время собирался, но так и не попал.

Нахмурившись, я перевернул открытку. Текст был так неразборчиво написан, что я не смог прочитать ни слова. Зато мой адрес, выведенный старомодными печатными буквами, был совершенно ясен. Я сел за стол, поглядел счета и рекламы и только потом вернулся к открытке. Сделал еще одну попытку дешифровать текст, но опять потерпел поражение.

Позже, споласкивая после завтрака тарелки, я вдруг вспомнил свое сегодняшнее побуждение — на мысль о нем меня навела деревня на открытке.

Я почувствовал запах моря. Наверное, я все упрощаю, но мой мозг как будто совершил скачок в момент выхода из сна. Если бы я анализировал тогда свои ощущения, то сказал бы, что пахло водорослями, рыбой и солью. Запах накатил волной и тут же исчез. Иллюзия, ясное дело. Ведь от моего дома до моря двести миль, и я даже не вспомню, когда в последний раз стоял на берегу. Может, в детстве.

Мать часто возила меня на побережье, хотя скорее из чувства долга, чем потому, что разделяла мой мальчишеский энтузиазм. Как всякому ребенку, поездка к морю представлялась мне необычайным приключением, полным всех мыслимых услад. Обычно в такие поездки отправлялись целыми семьями, но только не в нашем с ней случае.

Я никогда не знал своего отца. Мужчина, который был когда-то рядом с матерью, бросил ее раньше, чем мне исполнилось несколько месяцев от роду, так и оставшись для меня неясной тенью. По иронии судьбы он, скиталец по натуре, ушел в море.

Мать скрывала свою горечь, но с годами я стал лучше понимать природу присущей ее характеру сумрачности. Она жила с другим мужчиной, Бобом, который заменил мне отца и которого мать любила, как свою собственность. Это мешало мне выражать свою искреннюю приязнь к Бобу, но все равно такая жизнь была лучше прежней; одни лакуны заполнились, другие утонули в периодических приступах молчания матери, которые Боб даже не пытался нарушать.

Я вышел из кухни. В гостиной бросил взгляд на рамку с фотографией сына, Дэвида. Парню вот-вот сравняется двадцать. Он сиял на меня со снимка, обхватив рукой плечики светловолосой девушки, очевидно, не менее счастливой, чем он. Скоро они поженятся. И без толку говорить им, что они еще слишком молоды. Да и что я об этом знаю? Я ухмыльнулся. Яблочко от яблоньки недалеко падает, так? В этом была доля иронии. Мой собственный брак оказался неудачным. Мать Дэвида уже опять вышла замуж.

Наше расставание прошло на удивление безболезненно, совсем не так, как, мне казалось, должны происходить разводы. Мы с Иреной остались друзьями, и мне даже нравился Тони, тот мужчина, за которого она вышла замуж. Я был благодарен ему за то, что он никогда не создавал для меня проблем с Дэвидом. Тони хватило здравого смысла не пытаться встать между Дэвидом и его отцом, и в результате он очень быстро завоевал доверие мальчика.

Казалось бы, всеобщее внимание и предусмотрительность всех друг к другу должны были полностью устранить любые шероховатости. Но мне было мало проводить с Дэвидом выходные, возить его на неделю куда-нибудь в отпуск и говорить с ним по телефону, когда я захочу. Я невольно чувствовал себя обманутым отцом, не отвечающим отведенной мне роли, хотя и старался не показывать этого. А Тони был, вне всякого сомнения, достаточно проницателен, чтобы это понимать.

И что теперь? Дэвид скоро станет еще менее доступен для меня, чем раньше. Впервые в жизни мы за целый год не выберемся куда-нибудь вдвоем на неделю. Но дети рано или поздно перерастают каникулы с родителями. Полагаю, мне и так чертовски повезло, что Дэвид долго им не сопротивлялся. А теперь у него есть девушка, и они вместе катаются на лыжах в Альпах. Мальчика ждет блестящее будущее, вне всяких сомнений, отличный диплом и потенциально денежная работа в Сити.

Перспектива отпуска без Дэвида мне не улыбалась. Но и сидеть дома, заниматься ремонтом или строительством крыльца, которое я давно себе обещал, тоже не хотелось.

Тут я вспомнил, что принес с собой в комнату открытку. Снова взглянул на нее. Название деревни было выписано четкими буквами. Эпплдор. Северный Девон. Я едва не задохнулся от внезапного озарения. Ведь именно в той части Англии, как считалось, жил мой отец между уходами в море, хотя сейчас он наверняка уже отошел от дел.

Я сделал еще одну попытку разобрать жуткие каракули. Кособокая подпись была едва видна. Несмотря на безнадежность моих стараний прочесть текст, мне все же показалось, будто я различаю в нем слово «отец». Я покачал головой. Это мое подсознание делает скоропалительные выводы, обманывая меня.

Я всматривался в домики рыбацкой деревни, в ряды лодок на берегу. Другой мир. Может ли быть, что мой отец действительно живет где-то там, за крошечной набережной? Да и сколько ему сейчас лет? Семьдесят? Больше? Неужели эта открытка — последняя попытка моего отца попросить прощения? Я отбросил открытку в сторону и одновременно с этим принял решение отправиться туда, откуда она явилась.

Автобус петлял меж низкими дюнами, пробираясь к морю, а я наслаждался первыми видами Эпплдора. Расположенная на дальнем берегу широкого эстуария, зажатая между холмами, которые спускались там к самым волнам, рыбацкая деревушка казалась частью моря, точно принадлежала не столько суше, сколько воде. Позади холмов виднелись еще дюны, за ними открывался морской простор, но все же именно дома приковывали взгляд: я словно смотрел в прошлое, лет на сто назад, а то и больше. Изящные и старомодные, они жались друг к другу на самой кромке прилива и, казалось, ни на йоту не изменились с тех пор, как их построили. Прямо через реку до них было что-то около мили; но на автобусе мне предстояло проехать еще три мили вверх по реке, пересечь мост и только потом вернуться к деревне.

Солнце уже начинало опускаться за холмы; в небе разлился легкий золотой отсвет.

Я планировал прожить здесь, у моря, неделю. Но мне уже было одиноко без Дэвида. А это место, хотя и прекрасное, было такой глухоманью. Я уже начал сомневаться, дойдет ли автобус до него вообще когда-нибудь.

Мост находился в местечке под названием Байдфорд. Там я вышел из большого автобуса и пересел на другой, до Эпплдора, и пока он петлял по поселку, который вывел его наконец на набережную, я укреплял себя в мысли, что останусь здесь и получу удовольствие от отпуска. И не важно, обитает в здешних местах дух моего беглого батюшки или нет, сказал я себе.

Подойдя к гостинице, я ощутил, что деревня тиха, как нарисованная, и это совсем не походило на среду моего обитания. На миг ее спокойствие даже показалось мне странно тревожным.

Вдали, за стремительно убывающей водой эстуария, мелькнула вспышка света: это солнечный луч отразился в окнах отъезжавшего автобуса, возможно, того самого, что привез меня сюда, а теперь возвращался в более привычный мир.

Как я и подозревал, мой пансион оказался пабом, так что, выпив чаю в задней комнате в компании полудюжины других гостей (две семьи, совершавшие обзорный тур, завернули туда на пути к северному побережью Корнуолла), я перешел в общий бар. Роста я невысокого, но и мне пришлось пригнуться, чтобы не стукнуться головой о низкие балки: я точно оказался в трюме старинного галеона. Ощущение того, что я не только вижу прошлое, но и присутствую в нем, нарастало, но и странным образом успокаивало.

В баре сидели несколько мужчин; почему-то я сразу подумал, что они здешние. От них так и тянуло морем, их лица были бы уместны на палубе парусника, обдаваемой брызгами и пеной. Перед приездом сюда я решил почитать что-нибудь о Северном Девоне и истории местного кораблевождения. В свое время здесь построили немало парусных судов, и сам Эпплдор пользовался репутацией родины настоящих морских волков, которых тут звали баночниками из-за опасных песчаных отмелей у выхода из эстуария и широкой бухты за ними. Лет сто назад и больше они ходили в Новый Свет, где ловили косяками треску у берегов Новой Англии или приходили назад с грузом табака, а их суда ходили по морю не хуже всяких других. Я видел старые фотографии в книгах, на которых малые дети, едва научившиеся ходить, уже гребли крохотными веслами в лодочках. Если мой отец и впрямь был моряком, то легко понять, чем его так манило это место.

Я исподтишка наблюдал за мужичками у стойки. Они развлекались им одним понятной шуткой, и, хотя не игнорировали меня, но по всему было видно, что к ним не так легко найти подход, как к тем, с кем я привык иметь дело. однако я уже принял решение порасспросить их о своем отце.

— Прошу прощения!

Один из них, коренастый мужичок со спутанной бородой и глазами, сверкавшими так, словно он находил меня слегка забавным, добродушно кивнул головой.

— Вы, случайно, не знаете, где тут можно найти человека по имени Сайлас Уайт? Он одно время жил в Эпплдоре.

Не переставая кивать, бородач обернулся к своим приятелям.

— Сайлас Уайт, — повторил он с густым акцентом. — Твой отец вроде его знал, а, Деннис?

Тот, к кому он обращался, поставил на стойку свой пустой стакан. Руки у него были мощные и грубые, я так и видел, как они тянут заброшенную в глубину моря сеть.

— Видал его я, когда был мальчишкой. Давненько то было.

— Он переехал?

Тот человек, Денис, кивнул.

— Не задержался. Бывал тут проездом пару-тройку раз, жил по месяцу-другому, не больше. Отец ходил с ним в море. Хороший был тральщик, Сайлас Уайт. Похоже, осел в Новой Англии. Многие наши там осели.

— Когда он здесь был в последний раз? Простите, я не сказал, он мой отец, я ищу его.

Трое мужчин уставились на меня так, словно считали странным, что я не знаю, где искать собственного отца. Ни один из них, похоже, не мог мне ответить.

— Были у него здесь какие-нибудь друзья или родственники?

Но и тут они не могли мне помочь. Меня так и подмывало показать им открытку, которая лежала у меня во внутреннем кармане куртки, но, видя, что их мои расспросы нимало не занимают, решил этого не делать. Поблагодарив их, я отошел и сел за стол.

В тот вечер в паб приходили люди, и хотя многие из них мне кивали, ни один явно не был готов поддерживать беседу.

Потягивая пиво, я размышлял о том, что завтра пройдусь по местным библиотекам и попробую разузнать адрес отца там. Мне стало казаться, что я поспешил с выводами, и я почувствовал себя глупо. Но отнес это на счет долгой поездки в автобусе и решил пораньше лечь спать.

Снаружи воздух был невероятно тих, и лунный свет заливал узкие улицы так, что было видно, как днем. Крошечные домики окружали меня, во многих не горел свет, хотя это были не магазины, а просто жилые дома. Было слышно море, оно шумело неподалеку, и в отверстие между домами, откуда начинался спуск к воде, я ощутил, как на меня пахнуло водорослями и солью, точно как в то утро, когда я проснулся от запаха моря. Предчувствие, усмехнулся я.

Пиво и усталость в сочетании с морским воздухом вскружили мне голову, от уныния, навалившегося на меня в пабе, не осталось и следа. Кругом никого не было: как будто вся деревня вымерла и в живых остался один я. Мне стало любопытно взглянуть на пляж и окрестности при луне, и я зашагал по сходням вниз.

Под ногами было скользко: на высоте прилива вода плескалась вровень с настилом из камня. Но я шагал осторожно и не упал. Внизу расстилался влажно блестящий грязный песок и камни, черные при луне. Горбатые скалы перегораживали эстуарий, полосы пойманной в ловушку воды блестели меж глинистых берегов. Море ушло далеко, обнажив пристань и стену деревни, оставив пучки водорослей на камнях ниже линии прилива. Тут и там на илистом берегу лежали небольшие лодки, их буи наполовину зарылись в песок.

Я ступил с каменного настила на берег, пробуя его упругость — к моему облегчению, песок не пытался меня засосать; наоборот, он оказался неожиданно плотным. Вода отошла так далеко, что, казалось, эстуарий можно перейти вброд и так добраться до деревни на противоположном берегу, но подобные глупости не входили в мои намерения. Тем не менее на песок я вышел, хотя и с опаской, помня о том, что вокруг ни души, одни молчаливые лодки. Мне еще никогда не доводилось бывать на таком обширном открытом пространстве, нигде, ни в одном парке. Луна светила на удивление ярко, и к северу от меня, на северном берегу, где подпираемая атлантическими приливами река делала поворот к морю, громоздились песчаные дюны, за долгие века намытые океаном. Образованный ими пейзаж был странен, он напоминал отрезанный от всей вселенной, замкнутый в себе самом мир.

Одиночество сделало меня пугливым. Я вдруг представил, как приливная волна устремляется на берег и отрезает мне путь назад. Обернувшись, я отыскал взглядом деревню и удивился тому, как я, оказывается, далеко забрел по плоскому илистому берегу. Справа от меня раздался странный шум: как будто булькала вода, уходя в воронку в песке. Прислушавшись, я уловил другие неясные звуки, которые шли прямо у меня из-под ног, но решил, что они естественны для этого места.

Идя по своим следам обратно, я ощутил какие-то изменения вокруг. И сразу моя затея с поездкой в эту глухую деревню показалась мне несусветной глупостью. Ужас дышал мне в спину. Зацепившись носком ботинка за торчавший из песка объект, я растянулся на мокром грязном песке. Воняло тухлой рыбой; я перекатился на спину, чтобы не дышать зловонными испарениями. Пока я, шатаясь, поднимался, что-то зашевелилось, проткнув песок в нескольких шагах передо мной.

Сначала я решил, что это, должно быть, ветка, принесенная рекой. Но на моих глазах она зашевелилась, отталкиваясь от песка, точно рука, которая вылезла из влажной могилы и старается вытянуть за собой все тело.

Сзади раздался стон, но я не мог заставить себя обернуться. Я кинулся вперед через грязь, стараясь увильнуть от ветки: разве она могла быть чем-то другим?

До сходен оставалось всего каких-нибудь сорок футов, но я уже видел узкий палец воды, протянувшийся между ними и мной. В воде кишели какие-то темные тени, которые могли быть чем угодно. Я побежал, но теперь песок держал меня крепко. Вдруг моя нога попала на что-то мягкое и скользкое, и я, бросив взгляд вниз, едва не заорал: это было лицо.

Пораженный, я смотрел на этот ужас и держал ногу на весу. Но лунный свет открыл мне правду: это медуза, огромная, как суповая миска, беспомощно распростерлась на песке. Сражаясь с липкой грязью, я побрел прочь, то и дело поглядывая на сходни.

Кто-то стоял на них на полпути вниз. И этот кто-то явно наблюдал за мной, сам слишком плотно укутанный тьмой, чтобы быть различимым. Убежденный в том, что некая сущность пытается высвободиться из-под песка, я добрался до подножия холма. Когда я начал карабкаться наверх, мои ноги заскользили на предательской пленке из водорослей, которая покрывала камни, и я рухнул на колени. С бессмысленно разинутым, как у рыбы, ртом я посмотрел на незнакомца надо мной. Он чуть продвинулся по сходням вверх и оттуда наблюдал надо мной, точно поджидая. Как ни странно, но мной овладело желание во что бы то ни стало добраться до него, точно вступить с ним в контакт было для меня жизненно необходимо.

Зная, что покажусь смешным, я подавил желание позвать на помощь. Видели бы меня в тот миг рыбаки из паба, они бы надорвались от смеха. Так мне и надо, сам виноват, нечего было шлепать по этой грязи ночью.

Забраться назад на сходни оказалось совсем непросто, но я справился, карабкаясь потихоньку. Когда я поднялся наверх, силуэт исчез, точно его поглотила улица.

Мне хотелось окинуть напоследок грязный пляж испепеляющим взглядом, но что-то помешало мне обернуться. К ясно слышимому шуму моря добавился еще какой-то свистящий звук, точно что-то ползло по песку, и не с одной стороны, а со всех сразу. Злясь на себя за трусость, я, не оглядываясь, свернул на улицу. Она была пуста: деревня точно вымерла. Но вот недалеко от меня из какой-то двери показался тот самый силуэт. Луна светила ему в спину, так что лица было не разглядеть, но я все же заметил на нем тяжелый морской бушлат, уместный скорее на палубе корабля в жестокий шторм или во время океанского перехода. Ворот бушлата был поднят и прикрывал голову сзади. Передо мной явно был моряк. Но почему он ждал меня? Я вспомнил про открытку. Может быть, он и есть отправитель? Тогда к чему все эти глупые тайны?

Едва я сделал шаг вперед, силуэт тоже сдвинулся с места. Было ясно: он хочет, чтобы я следовал за ним, но почему, черт возьми, он не мог просто подойти и сказать мне об этом? Но разбираться в этих зачем и почему было некогда: силуэт слишком поспешно удалялся.

И снова я его потерял, но скоро обнаружил, что он свернул на соседнюю улицу, еще более узкую и тесную, чем эта. Там он опять ждал меня. Или мне просто казалось?

А может, он, наоборот, убегает от меня, обеспокоенный чудными кульбитами, которые я выделывал на песке?

Я свернул на мощеную улочку. Свет в домах не горел, двери были заперты. Неужели все уже легли спать?

Не успел я глазом моргнуть, как силуэт скользнул в какую-то дверь или проход и скрылся из виду. Шепотом ругнувшись, я последовал за ним, ведь выбора у меня не было. Каменные ступени уводили в казавшуюся непроницаемой тьму. Снизу шел неприятный запах, как будто лестница спускалась к самой воде. Вот где пригодился бы фонарик, подумал я. Ни минуты не сомневаясь в том, что веду себя как последний дурак, я пошел вниз, осторожно ставя обе ноги на каждую ступень.

Темнота подо мной полнилась шумом моря, внезапно оттуда налетел порыв вера, поразивший меня своей свежестью и силой, точно шел из океанских просторов. Идти дальше я не мог. Надо было поворачивать.

Раздражавший меня силуэт уже маячил надо мной, на самой верхней ступеньке. Прежде чем он исчез, я разглядел его лицо, оно было лицом старика. Быть может, этот человек знал моего отца?

— Эй! — крикнул я, но обступившие меня стены поглотили звук. Я торопливо поднялся на улицу, но, к моей досаде, старика и след простыл. Я бросился к более широкому проходу и едва успел разглядеть старика, который сворачивал на другую улицу в нескольких ярдах впереди меня. Я уже хотел бежать за ним в полной решимости наконец догнать его, когда меня поразила странность моего окружения. Я его не узнавал. И не потому, что оказался в незнакомом месте. Дома были совсем не те, что стояли тут несколько минут назад. Снова подул холодный бриз, и меня посетила шальная мысль о сдвиге во времени. Я начал лихорадочно озираться. Дома были просто другие. Да и улица, если на то пошло, тоже.

Где я, черт возьми, оказался?

Старик наверняка знает. Ведь это он, так сказать, привел меня сюда. Этому должно быть объяснение, как было оно тому, что я по глупости навоображал себе на песке. Наверняка это та же самая деревня, только другая улица, так?

На осыпающейся кирпичной стене висела табличка с названием «Фиш-стрит». Раньше я ее не замечал, как не замечал и темной тени, нависавшей над двускатными крышами и щетиной дымовых труб: это был шпиль, но выглядел он так, словно длань господня укоротила его на одну треть. Подъезжая к деревне, я видел церковь из окна автобуса, но ее башня была цела.

Вдруг с приморской стороны городка понесло такой омерзительной вонью, что я поперхнулся и, обернувшись, увидел другие фигуры, которые шаркали по той же улице. Они шли, понурившись, их головы болтались, точно у пьяных. Мне страшно захотелось, чтобы они меня не заметили, и я бросился бежать в том же направлении, которое до этого избрал старик. И снова я ощутил острую необходимость встречи с ним.

Боковые улицы и переулки, отходившие в стороны от главной магистрали, оказались более необычными, чем я помнил. Повсюду царил распад, многие крыши провалились, как будто я вернулся в деревню лет двадцать спустя и за все это время в ней не делали ни одного ремонта. Но при этом она разрослась и перестала быть просто деревней. В просвет между двумя складами, которых я не помнил, светилось море.

Оно плескалось у самого края поселка!

Как такое могло случиться? Ведь всего несколько минут назад вода была еще далеко!

Сзади раздались голоса, низкое, гортанное бормотание, эхом отдававшееся от угловатых стен. Я похолодел: звуки таили явную угрозу.

Что-то задвигалось впереди, и я едва не подпрыгнул от испуга. Это был мой старик. Теперь он рукой манил меня к себе. Я почти обрадовался. Другие голоса неслись с противоположного конца улицы. Наверное, их искажало эхо. Но я был уверен, что эти люди говорили обо мне.

Старик вошел в низкий коридор, ведущий через прогнившую калитку к одному из рассыпавшихся домов. В его окнах не горел свет, не было на них и занавесок. Зато запах тления перебивал даже запах моря. Позади меня ковыляли по улице местные жители, в лунном свете блестя какими-то зазубринами. Их сборище не предвещало мне ничего хорошего.

Достигнув порога, я захлопнул за собой толстую дубовую дверь и опустил ржавеющий засов, радуясь тому, что он есть. Старик стоял у источенного червями стола, со стен клочьями свисала паутина. В доме не один десяток лет никто не жил. Сквозь выбитые стекла внутрь сочился лунный свет. Снаружи все стихло, как на кладбище.

Чиркнула спичка, старик зажег свечу. Мгновение две наши тени танцевали вместе. У старика оказалось лицо мумии, кожа как пергамент и глаза проклятого.

— Ты ищешь Сайласа Уайта. — Это не был вопрос.

Я кивнул. Мне казалось, будто передо мной стоит оживший труп.

— Это я.

Вздрогнув, я уставился на него.

— Вы? Так это вы послали открытку?

— Я твой отец.

Встреча с легендарной фигурой моего детства должна была потрясти меня, но у меня вдруг отнялся язык, и я стоял перед ним молча, точно внезапно поглупев. Но как иначе этот старик мог узнать про открытку?

— Я Сайлас Уайт. Я пришел за тобой, парень.

Никакой радости, и уж тем более облегчения я, разумеется, не почувствовал. Я знал одно: он мне чужой, такой же далекий, как мое детство. Даже липкое чувство вины перед ним, и то отсутствовало. Я с трудом подобрал слова.

— Вы здесь… скрываетесь? — Мне вспомнилась неявная погоня, мрачное окружение.

— Не здесь. Просто не хочу, чтобы меня видели на старом месте.

— Но живете вы в Эпплдоре?

— Давненько уже там не был. — У него был сильный акцент, но я только сейчас его распознал. Он говорил как американец, почти как пуританин.

— Но не можете же вы жить здесь, в этой норе?

— Последнюю ночь тут провожу, спасибо тебе, мальчик. Сегодня же на свободу. Туда, к… — Тут он умолк, прислушиваясь к шуму за дверью. Похоже, ему показалось, и он был этим доволен. — Хватит мне уже тралить. На покой пора. Отработал я и койку, и кормежку.

— Вернетесь назад, в Америку? — спросил я нерешительно, недоумевая.

Старик скривился.

— Назад? Мы уже на месте, парень. Ты прибыл. Я привел тебя. Как и обещал им.

— Что за чушь? — Я разозлился, сбитый с толку этой путаницей. Старик явно бредил, спятил, наверное, в одном из своих бесконечных плаваний. И зачем только я сюда притащился?

— Инсмут. Ты в Инсмуте.

Это название мне ни о чем не говорило.

— Слушайте, может, пойдем, все обсудим? Я снял комнату в местном пабе. Мы могли бы…

— Времени мало. За мной скоро придут. Я уже слышу, как волны бьются о риф. — Выражение сильнейшего вожделения исказило его лицо при этих словах. — Теперь твой срок.

Что он сказал, «срок» или «урок»?

— Мой урок? Какой еще урок?

— Ты мой сын. Ты займешь мое место, как я занял место моего отца. А когда свой срок отбудешь, отработаешь у них тральщиком, вернешься. За своим сыном. Пока не приведешь его сюда, не видать тебе пути на риф Дьявола.

Я ничего не понимал. Бедный старый хрыч совсем спятил. Кто тут за ним присматривает? Не может же он жить здесь совсем один?

— Скоро они будут здесь. И я пойду. — И опять улыбка, полная устрашающего желания, скользнула по его лицу.

— Кто? Кто здесь будет?

— Дети Дагона. Они тебе все расскажут.

В конце концов, он меня совсем не знает. Я мог оказаться кем угодно. Но как же открытка? Как он меня нашел? Кто-нибудь другой его надоумил?

— Кто такой Дагон? — спросил я.

Он задрожал, но не от холода. Скорее, от похотливого восторга. Потом забормотал, но так путано и туманно, что я, наверное, смотрел на него дурак дураком. Что это, неужели у него сейчас случится припадок? Глаза его закатились, рот приоткрылся, и я увидел, что у него раздвоенный язык.

В запертую мной дверь отрывисто и громко постучали. Я понял, что от погони уйти не удалось. На улице стояли по крайней мере двенадцать человек. И нужен им был я.

— Служи им как надо, — сказал Сайлас Уайт.

Мой отец? Мне все меньше верилось в это. Между нами не могло быть никаких уз. Я воочию видел пропасть, которая разделяла нас. Он протянул руку, и мне захотелось крикнуть, что я не признаю родства с ним.

Он шагнул ко мне, свет луны упал на его лицо и руки. Их покрывала чешуя.

Я прыгнул к нему и толкнул его в грудь, он упал, застигнутый врасплох внезапной переменой моего настроения. Я слышал, как начали колотить в дверь. Я метнулся мимо Уайта; тот протянул к моим ногам свои клешни, но не достал, я уже выбегал в дверь за его спиной.

Следующую комнату я пересек едва ли не в кромешной тьме. Впереди маячили какие-то ступеньки, которые показались мне единственным выходом из этого логова кошмаров. Я нырнул вверх. Позади меня трещала, разлетаясь в щепки, гнилая древесина, раздавались крики моих преследователей, кто бы они ни были. Словно почуявшие запах крови псы, обитатели этого порочного места устремились за мной, как за добычей. Я слышал, как выкрикнул что-то Уайт, что-то про Дагона, проклятие, наверное. Забрезжило смутное воспоминание. Кажется, это какой-то бог древних?

Тут лестница подо мной угрожающе заскрипела, и я едва не рухнул вниз, когда у меня под ногой провалилась ступенька. Но источенные червями перила, за которые я уцепился, выдержали, и я по ним подтянулся наверх. Внизу кишели какие-то тени, смрад с первого этажа поднимался непередаваемый. Захлюпала вода, словно прилив вдруг заплескался прямо в комнатах. Преследователи пытались добраться до меня, но лестница не выдержала их веса: еще часть гнилых ступеней обвалилась.

И снова луна указала мне путь. Я пересек заросшую грязью комнату и подбежал к окну, рамы которого давно прогнили. Страх подгонял меня. Я готов был на что угодно, лишь бы уйти от этих сумасшедших. один Бог знал, что творилось у них в городе.

Встав на подоконник, я уцепился за водосточный желоб на крыше. Он оказался довольно крепким, и, подтянувшись, я взобрался по нему на крышу. Осторожно ступая по шаткой черепице, я дошел до дымовой трубы и прильнул к ее кирпичной кладке. Сел, оседлав конек крыши, и стал переводить дух. однако при виде того, что открылось мне, когда я посмотрел на город (а это был именно город), я едва не скатился с крыши.

Передо мной был не Эпплдор. Как он назвал это место? Инсмут? Никакого логического объяснения тому, как я здесь оказался, я найти не мог. Прилив был в самой высокой точке, я видел, как его волны лижут дома на набережной. Под ними были другие строения, уже ушедшие под воду, так что на поверхности виднелись лишь крыши с гнилыми зубами дымовых труб.

Хуже того, в глубине бухты был риф, испускавший неестественное свечение. При нем мне было ясно видно, что риф кишит каким-то тварями, словно берег тюленями, и они ползают по нему туда и сюда. Приглядевшись, я понял, что точно такие же твари выпрыгивают из моря на набережную. И они совсем не тюлени. Мне даже показалось, что когда-то, в далеком прошлом, они могли быть людьми.

Черепица рядом со мной загрохотала, когда что-то крупное проломилось сквозь крышу. Я в ужасе обернулся на шум, соображая, что это распахнулось слуховое окно. Оно сорвалось с петель, прокатилось по крыше и, зацепившись ненадолго за водосток, рухнуло во двор внизу. Из дыры показались голова и плечи: Сайлас Уайт. Им владело воодушевление, причины которого превосходили человеческое понимание. Его ужасные глаза глядели прямо в мои, нас разделяли всего несколько футов. Я поднял ногу, готовый нанести удар каблуком в лицо.

Но что-то остановило меня, возможно, призрак вины, и в тот же миг по его лицу скользнула какая-то тень, и я на миг увидел в нем человека, того Уайта, каким он был однажды. Казалась, он борется со своим внутренним демоном, чтобы опять стать прежним. И тогда я впервые почувствовал к нему острую жалость.

Тут под ним что-то зашумело, заквакало, и Уайт вскрикнул, как будто его ударили, чтобы он не отвлекался от своего страшного дела. И снова его чешуйчатая лапа потянулась ко мне.

— Иди с ними! — завизжал он. — Они не отпустят меня, пока ты не займешь мое место! Я не попаду на риф. Не дай им отвергнуть меня! Я столько лет работал на них! Иди с ними!

Я изо всех сил вцепился в дымовую трубу. Кирпичи в ней шатались, но я держался крепко. Под нами собрались на улице люди, но тени милосердно скрывали от меня их вид. Я только слышал, как они скользят по воде, как будто прилив полностью вошел в город.

— Зачем тебе на риф? — спросил я его.

Он стремился выбраться на крышу, но мог лишь извиваться в тесном окне, как рыба, выброшенная на камень.

— Там дети Дагоиа. Они примут меня. Я тралил для них много лет. А теперь наконец сам стану одним из них. Не отвергай меня. Твой срок тоже придет.

Чушь какая-то. Видя, что я хочу сбежать, он с удвоенной энергией полез наружу. Я вытащил из трубы расшатанный кирпич и занес его над головой, как оружие.

— Не знаю, как ты привел меня сюда, но теперь лучше покажи мне дорогу назад. — Я потянулся вперед, схватил его запястье и прижал к черепице. И опять наши взгляды встретились. Все, что я мог тогда, это не сводить с него глаз, читая муку, написанную на его лице.

Оскалившись, он стал царапать меня когтями свободной руки, но я ударил по ней кирпичом. Он не отставал, словно не чувствуя боли.

Голоса внизу стали громче, взволнованней. Меня заметили. И намеревались схватить. Надо было уходить с этого места, или один Бог знает, что со мной могут сотворить эти психи.

Уайт плакал, умоляя меня пойти с ними, слезы текли по его лицу. Но это лишь разозлило меня. Я снова занес над ним кирпич.

— Веди меня назад! — заорал я. — Веди, не то…

И, пока я изливал на него поток грязнейшей брани, которую только могла подсказать охватившая меня ярость, до меня дошло, что я грожу не монстру, не безумному старику, но тени человека, бросившего меня годы тому назад, отцу, которого я никогда не видел. Его преступление, вот что возмущает меня. Мое одинокое детство, обида, печаль моей матери, вот что питало меня теперь, вот что наполняло беспощадной силой руку, сжимавшую кирпич. Я замахнулся для последнего, смертельного удара.

По моему лицу он увидел, что я хочу убить его, и, может быть, даже понял, за что. На миг он снова стал человеком: передо мной был старик, ошеломленно перебирающий воспоминания минувшей жизни. Он не спускал глаз с моего лица.

— Сын… — прошептал он.

— Нам надо выбираться отсюда, — сказал я, все еще не опуская кирпич. — Слышишь?

Моя ярость, должно быть, усмирила монстра, скрывавшегося у него внутри, по крайней мере, на время. Он молча кивнул:

— Помоги мне подняться.

Он стал другим, но эта перемена не вызывала у меня доверия. однако только он мог показать мне дорогу назад, в Эпплдор, лежавший за таинственным порталом, которым он меня вел.

Я медленно выволок его на крышу рядом с собой. Что-то попыталось пролезть за ним, но я прогнал его, швырнув окно кирпич, который держал в руке, и другой, который выломал из трубы. Уайт сидел, нахохлившись, больше зверь, чем человек, но, по крайней мере, не выказывал желания предать меня. Я стиснул его плечо.

— Пошли по крышам. Ищи спуск, — приказал я ему.

Кивнув, он начал опасный подъем по рельефу из черепицы. Я шел за ним, то и дело озираясь, нет ли за нами погони, но обитатели Инсмута выбрали, должно быть, иной путь. Уайт бормотал что-то, и, хотя я не мог разобрать слов, они все же не походили на те чудные звуки, которые он издавал раньше. Он походил на человека, который никак не может забыть дурной сон. Я заставлял себя жалеть его и сопротивлялся желанию убить, которое поднималось со дна моего «я».

Дома стояли так плотно друг к другу, что мы, должно быть, прошли не одну улицу, прежде чем перед нами открылся широкий провал. Приходилось спускаться. Я прислушался, но кромешная тьма внизу не отозвалась ни одним звуком. однако, едва соскочив на крышу пониже, мы были вынуждены спрятаться в тень. Кто-то двигался под нами.

В немом изумлении я наблюдал за гротескной процессией, которая показалась из переулка, направляясь к набережной и странным водам, плескавшимся за ней. Вели ее несколько тварей — иного названия для этих существ я подобрать не могу. Их спины были согнуты в дугу, передвигались они прыжками, а их глаза, хотя я и не очень хорошо видел их в темноте, показались мне слишком широко расставленными. Лунный свет серебрил их тела, которые поблескивали, словно покрытые скользкой чешуей. Твари были мерзкие, но еще ужаснее показались мне люди, которых они вели. Это были мужчины и женщины, жители того же городка, наверное, они шли, понуро склонив головы, шаркая ногами, покачиваясь, точно пьяные. Их было не меньше двадцати, и они шагали покорно, как коровы на убой, не делая попыток освободиться. Я вздрогнул, осознав, где мне уже приходилось видеть подобное.

В старых, мутноватых черно-белых фильмах. Концлагеря. Жертвы, идущие навстречу своей страшной участи. И эти люди, которых я видел прямо под собой, были точно в такой же беде.

Я снова схватил Уайта за руку и стиснул так, что его старые кости, наверное, застонали.

— Кто они? — Мне вспомнились кое-какие его слова. Насчет траления. Уж не о людях ли он говорил?

— Больше никогда, — прошептал он. — Я свое отработал. Купил себе место на рифе Дьявола.

Подоплека его слов была просто невероятна. Мы наблюдали за процессией, пока она не скрылась из виду. Стало тихо. Наши преследователи пока не проявлялись.

— Ты мог бы остаться здесь. А потом, в конце, привел бы своего сына, когда пришла бы твоя пора взойти на риф, — прошептал он.

Дэвида? Уж не хочет ли он сказать, что я должен сначала сам стать рабом этого места, а потом, чтобы освободиться, привести сюда Дэвида?

Он смотрел на меня страдальчески, многолетняя агония сломила его дух.

— Другого способа нет. Только так я могу стать свободным. Неужели ты оставишь родного отца им на вечное поругание?

Схватив его за воротник, я рванул изо всей силы, так что едва не задушил старика.

— Ты хочешь купить свою жизнь в обмен на жизнь моего сына! Хочешь, чтобы я поступил, как ты? Предал его?

Я видел, что теперь его терзает настоящий зверь. Но никакого отношения к этому кошмарному городу он не имел. Он сам впустил его в себя, и тот сросся с ним, точно безжалостный паразит. Я разбудил в нем беспощадное чувство вины и теперь наблюдал, как оно гложет его изнутри. И мне было на руку поддерживать в нем этот внутренний огонь, если я хотел, чтобы он вывел меня назад.

— Веди меня отсюда, — прошипел я ему жестоко. Он сам вынудил меня выбирать. И как легко оказалось быть жестоким!

Зверь внутри него зашевелился. Он услышал.

Спустившись с крыши, мы, по щиколотку в соленой воде, пошли петлять по переулкам. Дома вокруг были мне незнакомы. Они были еще старее и непригляднее виденных мной раньше, вот и все, что я мог сказать о них.

Но вот наконец мы оказались на улице под названием Фиш-стрит. Ее я узнал.

Когда мы остановились возле устья узкого тоннеля, который вел к ступеням, Уайт отпрянул.

— Я не могу пойти назад. Сжалься.

— Нельзя же оставаться здесь…

— Если я и вернусь, — прокаркал он, — то не протяну там долго. Я — Дагонов. Тамошнее море смоет меня и принесет к ним. Рано или поздно оно все равно доставит меня к ним, живьем. А ты иди. И держись подальше от моря, парень. Оно тебя не забудет.

К нам снова близились голоса, стены домов перебрасывали их друг другу.

— Они за тобой не полезут, — сказал он. — Только ты и я можем ходить туда и обратно. Так я им и служил… — Тут он умолк, оборвав на полуслове признание, выслушивать которое у меня не было никакой охоты. Похоже, он тоже сделал выбор, и я подумал, что он, наверное, все же был моим отцом. Иначе зачем ему отказываться от своего безумного плана, когда он уже заманил меня сюда? Общая кровь, которая текла в наших с ним жилах, одержала верх над его темным богом.

— Меня им надолго хватит, — добавил он.

Я помолчал и ринулся в проход, стараясь не задумываться о смысле его последних слов. Но, в конце концов, именно они склонили чашу весов не в его пользу. Он знал, что мне нужен последний толчок. Я нырнул во тьму, куда вели ступени. Жуткие вопли преследователей и одинокий крик тральщика — вот все, что я услышал под конец.

Вот так я вернулся в свой мир. В рыбацкую деревушку под названием Эпплдор, где мой отец много лет заманивал в сети ничего не подозревающую добычу, предназначая ее на корм мрачному богу, которого выбрал сам.