Морская битва двух империй. Нельсон против Бонапарта

МГНОВЕНИЯ МИРА

В конце 1799 года Бонапарт предложил Англии мир. «Как могут две самые просвещенные нации Европы, чьи мощь и сила превосходят потребности их безопасности и независимости, ради тщетной идеи величия жертвовать благами коммерции, внутренним процветанием и семейным счастьем?» — вопрошал он.

Это неожиданное предложение стало предметом политических дебатов в Лондоне. Питт, который выступал за мир в 1795 — 1797 годах, вдруг занял противоположную позицию. Выступая в палате общин, он приводил такие аргументы и тезисы, как «уменьшение численности французских армий и недостаточное их снабжение», «состояние финансов — банкротства». Питт считал режим Наполеона Бонапарта непрочным и, исходя из опыта общения с французскими правительствами прошлых лет, говорил о «вероломстве» партнеров и «недостатке стабильности». Он принимал во внимание роялистские симпатии, проявляемые населением ряда областей Франции, диктаторскую природу нового режима и видел общую тенденцию к установлению монархии. Питт считал, что следует поощрять эту тенденцию, вступая в переговоры о мире. Он не исключал возможности подписания мирного договора с существующим правительством Франции, если этот мир будет стабильным и надежным.

Позиция Питта получила поддержку большинства британских политиков за исключением немногочисленных сторонников Фокса. В ноябре 1799 года Питт говорил Джорджу Каннингу, что Англия способна выдержать «еще одну или две кампании». Если же коалиция окончательно распадется, то страна способна «самостоятельно вести оборонительную войну». Премьер-министр не хотел мириться с «революционным якобинским правительством». Накануне Нового года Питт написал Генри Дандасу в Шотландию:

«Я думаю, что в настоящее время мы можем лишь отказаться от переговоров, на основании того, что реальное положение Франции недостаточно надежно, и оно не станет более надежным в результате обсуждения условий мира. При этом если прочная безопасность возможна, раньше или позже, то мы должны выразить сильное желание достичь общего мира. Мы можем, я думаю, выразить это желание, сообщив народу Франции следующее: кратчайшая дорога к миру — восстановление королевской власти...»

В первую неделю января 1800 года члены кабинета собрались на совещание и одобрили содержание ответа на мирное предложение Бонапарта. Первый консул направлял свое письмо королю Великобритании и мог надеяться на адекватную реакцию. Англичане поступили иначе: их ответ, посланный министром иностранных дел Гренвиллом Талейрану, был надменным и оскорбительным. В том же месяце Талейран еще раз попытался начать переговоры, но получил новый отказ.

Позиция, занятая английским кабинетом министров, вызвала новые парламентские дебаты 3 февраля. День был отмечен появлением Фокса в палате общин. Он задал единственный вопрос: почему правительство не обсуждает мирные предложения Наполеона Бонапарта в парламенте?

В ответ Питт произнес очень длинную речь, в которой называл Французскую революцию «Божьей карой, самым суровым наказанием, которому Провидение когда-либо подвергало народы, живущие на Земле». «Всевидящее око Французской революции всматривается в каждый уголок Европы, в каждую часть мира, где только можно найти объект завоевания или грабежа. Нет предела безрассудства ее амбиций, а ее жадность поглощает даже самое малое и незначительное».

Характер, нрав, поведение и принципы Наполеона Бонапарта таковы, что ему совершенно нельзя доверять: «Разве мы привыкли считать военный деспотизм стабильной формой правительства?»

Питт говорил о том, что он желает мира, трудится во имя мира, но обстоятельства изменились: враг, или потенциальный партнер но переговорам, ненадежен, а войну можно выиграть:

«Когда мы оцениваем ресурсы и дух нашей страны, может ли кто-либо сомневаться в том, что если сегодня нельзя достичь приемлемого уровня безопасности с помощью договора, то у нас есть средства ведения борьбы, и мы будем вести ее без материальных затруднений, не подвергая себя опасности и имея разумную перспективу полного достижения нашей цели?»

Что касается Фокса, то он верил в искренность Бонапарта. «Мир, мир на хороших условиях: в этом никто сегодня не может сомневаться», — говорил оппонент Питта. Фокс считал, что в течение месяцев Наполеон «превзойдет... Александра и Цезаря, не принимая в расчет большое преимущество, которое он имеет над ними в случае, если воюет».

Фокс оставался столь же блистательным и убедительным оратором, как и в годы своей юности. Его импульсивность и эмоциональность лишь добавляли ему привлекательности. Благородный человек и самый последовательный защитник идеалов свободы, которому до сих пор ставят памятники, Фокс неуклонно выступал за мир даже в тех ситуациях, когда патриотический подъем делал пацифистские призывы непопулярными.

Питт отдавал должное ораторскому мастерству Фокса и говорил, что его оппонент будто «владеет волшебной палочкой». В своих речах Фокс то двигался вперед, то вновь возвращался к тем положениям, которые считал наиболее важными. Он наполнял эмоциями сердца слушателей и призывал людей к действию.

Стиль Питта был другим. Он последовательно и логично выстраивал аргументы и не оставлял аудитории иного выбора, кроме как согласиться с его окончательными выводами.

Один наблюдатель заметил:

«Фокс увлекал серьезностью тона и манеры; Питт был более возвышенным, чем серьезным... Репортеры, разместившиеся на галерке, отмечали, что требуется большое напряжение, чтобы следить за речью мистера Фокса, но можно без труда воспроизвести, что он сказал; и что было легко и приятно следовать за мистером Питтом, но не так легко вспомнить, что же так восхитило их».

Если говорить о главном в искусстве политического оратора, то есть его способности убеждать людей, то Питт превосходил Фокса. Ричард Ригби, который не был сторонником Питта, заявил: Фокс и Шеридан, вместе взятые, «ничто перед ним», Питт легко расправляется с ними без поддержки и помощи, он «выдувает их, как ветер солому».

Амьенский мир 1802 года дал возможность состоятельным англичанам увидеть обновленную Францию, которой правил 33-летний реформатор, творивший новые законы, позволивший эмигрантам вернуться на родину и восстановивший церковь в ее правах. Впервые за много лет Франция стала доступной для туристов из Великобритании.

Фанни Бёрни присутствовала на приеме у первого консула и описала свои впечатления:

«Дверь салона для приема гостей была распахнута с командным грохотом, энергичный страж проворно спустился на три ступеньки в наш апартамент и, встав в стороне у двери, вытянув одну руку предельно высоко, а другую протянув горизонтально, выкрикнул громким и повелительным голосом: "Первый консул!" Вы можете представить, что ничего другого не требовалось, чтобы овладеть вниманием; никто не разговаривал и не шевелился, в то время как он и его свита прошли мимо.

Я была очень сильно потрясена видом его лица вблизи, хотя и наблюдала его очень короткое время. Его выражение глубоко впечатляет, оно бледное до болезненности, и не только в глазах, но и в каждой черте отражаются внимание, мысль, меланхолия и созерцание, и все это отмечено сильной печатью личности, нет, гения, и такая проникающая серьезность — или скорее печаль... Отнюдь не таким мы ожидали увидеть Бонапарта, эта наружность скорее подошла бы ученому или мыслителю».

Леди Бессборо была на обеде в министерстве иностранных дел, ведомстве Талейрана, которого многие нашли напыщенным и неестественным. Она вспоминала:

«Я никогда не видела ничего столь великолепного — прекрасные апартаменты, аромат ладана, и как только семьдесят восемь человек (из которых состояла компания) присели, как огромное зеркало в конце комнаты плавно убралось, и начала играть мягкая и красивая музыка... Обед был, я считаю, великолепным, но из-за некоторой неповоротливости в обслуживании было очень трудно получить что-нибудь поесть».

Париж показался англичанам красивым, но небольшим городом, а самой прекрасной парижанкой была признана мадам Ремюза.

Британцев шокировали прозрачные наряды женщин, аморальные идеи и манеры французов, особенно высшего класса, а также «законченный военный деспотизм». Чарльз Уильямс Вини написал о «почти азиатской помпе, блеске и роскоши правительства». Наполеон «правит железным скипетром, совершенно не думая о популярности».

Лорд Абердин заметил: «В городе царит военный дух, солдаты маршируют по большинству главных улиц и поддерживают общественный порядок; ко всему военному относятся с величайшим уважением». Другой посетитель нашел, что «гражданская власть в Париже не видна».

Поэт Уильям Вордсворт не был во Франции десять лет. Посетив ее, он был шокирован увиденным и быстро вернулся на родину. Ему очень не понравилось то, что Бонапарт был провозглашен пожизненным консулом, и поэт с новой силой воспел английскую свободу.

В Тюильри был принят лидер британской оппозиции Чарльз Джеймс Фокс. В то время посетители дворца могли видеть бюсты Фокса и Нельсона на туалетном столике первого консула.

— А! Мистер Фокс! — начал Бонапарт. — С удовольствием услышал о вашем приезде. Очень хотел вас видеть. Я долгое время восхищался вами как оратором и другом нашей страны, который, постоянно подавая свой голос в защиту мира, учитывал наиважнейшие интересы этой страны, Европы и всего человеческого рода. Двум великим нациям Европы нужен мир, им нечего бояться, они должны понимать и ценить друг друга. В вас, мистер Фокс, я с большим удовлетворением вижу великого государственного деятеля, который предлагал мир, поскольку не было объективной причины для войны, кто видел, что Европа разорена без всякой цели и кто боролся за то, чтобы облегчить се участь.

Они оценивали друг друга — молодой руководитель Франции, власть которого была сильнее власти любого короля, и один из ярчайших либералов и борцов с тиранией. Чарльз Джеймс Фокс, седовласый англичанин с большим животом, был старше собеседника на двадцать лет.

Наполеон и Фокс представляли собой два совершенно разных типа государственных мужей, и карьеру они делали каждый по-своему. Бонапарт побеждал врагов Франции на полях сражений и достиг политической вершины благодаря приобретенной популярности, заслугам и авторитету, Фокс многое получил по праву рождения и был введен в парламент в возрасте девятнадцати лет. Сын первого барона Холланда стал лидером парши вигов и два десятилетия не давал покоя Уильяму Питту Младшему. Назвав взятие Бастилии величайшим и лучшим событием в истории, он потерял доверие короля Георга III и более не получал правительственных постов, хотя в молодости успел побыть министром.

Секретарь Фокса отметил, что Бонапарт внешне «маленький и отнюдь не властный, одет просто, но богато, в консульском мундире, украшенном вышивкой; волосы не пудрит и на первый взгляд — частное лицо, джентльмен, безразличный к одежде и лишенный всякого высокомерия».

А Фокс нашел, что Наполеон «прост и хочет понравиться, не прилагая к этому усилий». Однако он держится свысока, «иногда спрашивает и не ожидает ответов перед тем, как задать другие вопросы; было замечено, что он улыбается ртом, но его глаза при этом никогда не имеют соответствующего выражения».

Фокс занимался историческими исследованиями о Стюартах и сообщил Бонапарту об этом. Наполеон предоставил в его распоряжение дипломатические архивы Франции.

Фокс был потрясен, когда Бонапарт начал безжалостно обвинять английский кабинет министров в ужасных преступлениях. Первый консул не мог простить своим врагам взрыва, прогремевшего на улице Сен-Никез 24 декабря 1800 года.

Вечером того дня заговорщик-роялист Франсуа Карбон, принявший обличье уличного торговца, тащил под уздцы лошадь, запряженную в повозку. В телеге лежала винная бочка, набитая порохом. Злодей попросил 14-летнюю девочку подержать уздечку, а сам исчез за углом здания. У него был сообщник, который должен был вовремя подать сигнал.

Жозефина Бонапарт собиралась в театр и уговорила усталого Наполеона сопровождать ее. Первый консул согласился и выехал в экипаже вместе с тремя помощниками. Впереди скакали конные гренадеры. Супруга первого консула чуть задержалась, и ее экипаж следовал на некотором расстоянии от кареты Бонапарта.

Был канул Рождества, и кучер первого консула выпил спиртного. Если бы он был трезв и вел себя разумно, то история Наполеона могла закончиться в тот же вечер.

Увидев телегу, преграждавшую дорогу, кучер не стал замедлять движение экипажа или искать пути объезда. Наоборот, он пришпорил лошадей и устремился за гренадерами, объезжавшими препятствие. Это ускорение спасло жизнь Бонапарта и его адъютантов. Сигнал был подан и фитиль зажжен, но это произошло мгновением позже, чем того хотели убийцы. Взрыв убил девятерых несчастных, включая девочку, ранил двадцать шесть человек, сбросил на землю конных охранников первого консула, следовавших за его каретой, вызвал страшные разрушения, но не достиг цели. Наполеон был цел и невредим. Жозефине сделалось дурно, но и она ничуть не пострадала.

Где искать заказчика преступления? Никто из участников события не избежал подозрений. Почему конные гренадеры просто объехали препятствие, вместо того чтобы расчистить дорогу для кареты первого консула? Почему Жозефина задержалась во дворце? Перед самым выездом она решила, что ей нужна таль, и отстала от мужа. Разве она не называла его «страшным человеком», который «всех мучит»? Разве ее реакция на ложное сообщение о том, что Бонапарт погиб в Египте, не была странной?

В тот злополучный вечер Наполеон не хотел ехать в оперу, но Жозефина настояла на совместном выезде. И разве она не была интриганкой, связанной со многими недоброжелателями и врагами Бонапарта?

Были вопросы, но не было доказательств. Первый консул потребовал от министра полиции Жозефа Фуше быстрых и эффективных действий.

«За такое чудовищное преступление мы должны отомстить, и это будет словно удар молнии; должна пролиться кровь», — бушевал Бонапарт. Полиция арестовала 130 лидеров якобинцев, которых приговорили к различным срокам тюремного заключения или ссылке в Вест-Индию.

Наказав политических противников, Бонапарт обратил свой взор на Англию, где скрывались наиболее вероятные организаторы преступления на улице Сен-Никез. Там находился богатырь Жорж Кадудаль, бретонский крестьянин, обладавший блестящими организаторскими способностями и преданный делу Бурбонов. Он тренировал отряды мятежников-роялистов и получал финансовую поддержку от Уильяма Виндхэма, руководителя британской разведывательной службы.

Наполеон подозревал Питта и Виндхэма, и прямо сказал Фоксу об этом.

«Бонапарт принялся творить о том, что он готов простить открытых врагов внутри кабинета и тех, кто сражается на поле боя, но не трусливых попыток уничтожить его как... использование адской машины. Мистер Фокс снова и с огромной теплотой уверял его в том, что он [Наполеон] был обманут и что мистер Питт и мистер Виндхэм, как и любой другой англичанин, с ужасом отвергли бы идею секретного политического убийства. "Вы не знаете Питта", — сказал Бонапарт. "Да, я знаю его, — ответил мистер Фокс, — и достаточно хорошо, чтобы думать: он неспособен на такое действие. Голову даю на отсечение". Бонапарт, помедлив мгновение, молча ушел».

Такова британская политическая культура начала XIX столетия — либерал и поборник мира Фокс защищал своего главного оппонента, консерватора и организатора антифранцузских коалиций. Но поверил ли Бонапарт Фоксу? Стендаль, уделивший много места историям покушений на Наполеона, отрицает это.

«Умеренность первого консула, так сильно отличавшаяся от насилий предыдущих правительств, внушила роялистам безрассудные и безграничные надежды, — пишет Стендаль. — Революция обрела своего Кромвеля; они были настолько глупы, что увидели в нем генерала Монка. Убедившись в своей ошибке, они стали искать способа отомстить за свои обманутые надежды и додумались до адской машины... Наполеон всегда считал, что в этом деле был замешан английский министр Виндхэм. Он заявил это Фоксу в известном разговоре, который имел место в Тюильрийском дворце между этими двумя великими людьми. Фокс сначала усиленно отрицал участие Виндхэма, а затем стал восхвалять всем известную честность английского правительства. Наполеон, высоко ценивший Фокса, из вежливости удержался от смеха».

В самой Англии премьер-министр Генри Аддингтон, пришедший на смену Уильяму Питту Младшему, отменил подоходный налог, наполовину сократил армию, распустил подпей волонтеров, уменьшил количество военных кораблей со ста до сорока и уволил сорок тысяч моряков. Сент-Винсент начал бороться с коррупцией на верфях, и эти производства почти встали.

Люди, чьи профессии были связаны с войной, теряли работу и доходы. Партия войны критиковала условия, на которых был заключен договор в Амьене. Бывший секретарь по иностранным делам Гренвилл считал, что Великобритания сделала в ходе переговоров все возможные уступки, в то время как французы сохранили за собой все территории, захваченные ими во время революционных войн.

Уильям Виндхэм, магнат из Норфолка, бывший военный секретарь и глава шпионской сети Великобритании, назвал условия мира «смертным приговором» своей стране.

Чарльз Бёрни написал ему:

«Я всегда видел опасность заключения мира с Францией при нынешних правителях... Вся Европа у ее ног кроме этой страны; она фактически владеет половиной Германии, Нидерландами, Швейцарией, Савойей, Пьемонтом, Ломбардией, Генуей и папскими государствами... Неаполем, Испанией и Португалией, так же как Голландией: и вся эта территория и ее жители управляются злодеями, цареубийцами, террористами, грабителями, якобинцами, атеистами и анархистами — чего мы можем ожидать?».

Ричард Бринсли Шеридан заметил, что Амьенским миром все довольны, но никто им не горд.

Насколько основательны подобные суждения? По условиям мирного договора, подписанного 27 марта 1802 года, Великобритания покидала мыс Доброй Надежды, Египет и оставляла практически все свои позиции в Средиземном море, включая Эльбу, Менорку и Мальту, которой обе стороны придавали огромное значение. Подписи на договоре поставили представители Англии, Франции, Испании и Голландии.

Англичане должны были покинуть Мальту в трехмесячный срок. Следом туда должны были войти неаполитанские войска при гарантиях шести влиятельных государств. Что же касается территорий, приобретенных Англией за девять лет войны, то она сохранила за собой только Цейлон и Тринидад, и последний становился се единственной стратегической базой в Западной Индии.

Франция закрепила за собой владение несколькими странами континента. Голландия была аннексирована, и Наполеон вскоре недвусмысленно дал понять, что такая же участь ожидает Швейцарию. Неаполь и папские государства сохраняли юридическую самостоятельность.

Премьер-министр Аддингтон искренне верил в то, что он достигнет прочного мира, сделав уступки. Он выполнил почти все требования Бонапарта, который редко кому-либо уступал в ходе переговоров.

Добившись нужного результата, Наполеон вернулся к своим идеям экспансии на юг и на восток, которые не оставляли его на протяжении всей политической карьеры. Осознав это, англичане не спешили выводить войска с Мальты. Наполеон проявил недовольство и потребовал строгого выполнения условий договора. Правительство Великобритании отказалось это сделать, и первый консул предложил компромиссный вариант: передать Мальту русским на десять лет на условиях аренды. Англичане отклонили и это предложение. Они посчитали, что благоразумнее удержать Мальту на случай повой экспедиции Наполеона на Восток, и их опасения не были беспочвенными.

Первый консул активно изучал возможности вторжения в Африку и Азию. Он послал на Восток своего земляка Ораса Себастиани с официальным поручением — изучить состояние портов Египта и Сирии и восстановить торговые связи с турецкими гаванями. Корсиканец Себастиани выполнял и тайное задание — наладить отношения с Портой и каирскими шейхами. Миссия, цели которой были совершенно ясны англичанам, не привела к ощутимым результатам, но нанесла вред отношениям между Великобританией и Францией. Доклад Себастиани о его поездке, опубликованный в «Мониторе», содержал резкие выпады и угрозы: если англичане не выполнят своих обязательств по договору, то Франция вторгнется в Египет, и «шести тысяч человек будет достаточно», чтобы вновь его завоевать.

Англичане удерживали Мальту и Египет, а Наполеон, в свою очередь, не выполнил ряда обещаний в отношении Италии и Швейцарии.

Еще в 1801 году он предпринял попытку превратить Цизальпинскую республику в полностью зависимое от Франции государство. Инструментом этого должно было стать избрание Жозефа Бонапарта президентом республики. Однако Жозеф отказался, надеясь стать наследником Наполеона. Тогда первый консул оказал давление на депутатов, и те избрали его самого президентом.

Так или иначе, но судьба малых государств была решена. Пьемонт, Эльба, а затем Лигурия и Парма стали французскими сателлитами. Бонапарт учредил марионеточное королевство Этрурия на территории Тосканы.

Амьенский договор предусматривал вывод французских войск из Швейцарии. Однако Бонапарт желал контролировать Сен-Бернарский и Симплонский перевалы и ради этого захватил кантон. Жители нескольких городов протестовали, а Наполеон послал войска под командованием генерала Нея.

Швейцарцы обращались за помощью к англичанам, и Аддингтон предлагал им оружие и деньги. Бонапарт требовал невмешательства Великобритании в дела континента и указывал англичанам на то, что они не придерживаются буквы Амьенского договора. В конце января 1803 года он заявил, что скорее принесет в жертву сто тысяч человек, чем позволит Великобритании вмешиваться в швейцарские дела.

Англия не имела союзников на континенте, и Аддингтон уступил. Бонапарт овладел страной и стал ее «медиатором».

Он также не собирался выводить войска из Голландии, что должен был делать по условиям договора. Англичане чувствовали угрозу своим портам и морским коммуникациям.

Правительство Аддингтона было шокировано, узнав о существовании указа, по которому французы должны были арестовывать все суда весом менее 100 тонн, с британскими товарами на борту, если они приблизятся к французскому берегу на расстояние в четыре лье. Мера должна была применяться даже в том случае, если корабли ищут убежища от непогоды. Один такой корабль был захвачен: блокада действовала в мирное время!

Важнейшим центром событий было посольство Великобритании в Париже. Лорд Чарльз Уитворт, ранее служивший послом в Санкт-Петербурге, вновь был призван сыграть роль, очень важную для судеб мира. Это был человек с носом в форме клюва, крайне самоуверенный и способный резко менять гнев на милость.

В марте 1803 года наступила кульминация политического конфликта. Уитворт вел беседу с первым консулом в презрительной манере. Человек, с которым давно и никто подобным образом не обращался, дал выход своему негодованию:

«Мы хорошо понимаем преимущества мира. Но сейчас вы вынуждаете меня воевать еще пятнадцать лет!.. Если вы вооружаетесь, то я тоже буду вооружаться! Если вы воюете, то я тоже буду воевать! Вы думаете разрушить Францию, вы никогда не запугаете ее! Вы должны уважать договоры! Горе тем, кто не уважает договоры!»

Англичан, свидетель этой сцены, вспоминал:

«Бонапарт был или пытался казаться разгневанным. Если брать его жизнь в целом, то никогда по его чувствам и поведению он не был джентльменом и теперь грубо нарушал правила этикета, приближаясь к лорду Уитворту, разговаривая с ним самым громким и гневным тоном и даже жестикулируя так, будто собирался напасть. Лорд Уитворт был высоким, красивым мужчиной, он обладал большим чувством собственного достоинства. Он был совершенно недвижим, в то время как маленький капрал метался под ним в приступе раздражения и гнева; [посол] вновь и вновь повторял примирительные слова о желании его правительства сохранить почетный мир. Бонапарт вел себя столь вспыльчиво, что лорд Уитворт был вынужден подумать о том, что бы он стал делать со своей шпагой, если бы в его присутствии напали на Его Величество короля Англии».

Последний английский ультиматум содержал условия, совершенно неприемлемые для Бонапарта: вывод французских войск из Голландии и Швейцарии и продолжение британской оккупации Мальты.

Уитворт покинул Париж, и несколько дней спустя, 18 мая 1803 года, Великобритания объявила войну Франции. Англичане захватили французские суда, а Бонапарт, игнорируя конвенцию о высылке иностранцев в преддверии войны, арестовал всех находившихся в Париже англичан в возрасте от восемнадцати до шестидесяти лет.

Угроза французского вторжения на Британские острова вновь стала реальностью, и англичане все чаще вспоминали о двух героях, находившихся на временном и непривычном для них отдыхе. Оба поддержали заключенный в 1802 году мир с Францией, но обстоятельства вновь потребовали их активного участия в политических и военных событиях эпохи.

Их звали Уильям Питт Младший и Горацио Нельсон.