Москва в лесах

Возникли новые кварталы в Филях, Мазилове, Кунцеве. А нормальной связи с центром не было. Транспорту между проспектом и Центром дорогу преграждали дома старого Арбата, его переулков. Поэтому решили несколькими из них пожертвовать, чтобы дать машинам прямой, широкий путь.

Новый Арбат был важнейшим объектом треста Горнопроходческих работ, здесь мы перекладывали подземные коммуникации. И провели под землей просторный тоннель, подземную улицу. О тоннеле мало кто знает, но это фактически еще один Арбат. Длина высокого и широкого проезда - километр! По этой скрытой от глаз прохожих улице могут ехать в два ряда грузовые машины.

Есть у подземной дороги проход для рабочих магазинов, ресторанов, протянувшихся от Серебряного переулка до Садового кольца. Есть платформы, к которым могут подъезжать машины с товарами, продуктами. С одной стороны вся эта улица под землей - сплошная платформа, разделенная на отсеки между владельцами наземных учреждений. Свет, свежий воздух не дают чувствовать, что ты в подземелье.

При Хрущеве начали строить крупные эстакады и тоннели, каких прежде не было в центре. Путепроводы перебрасывались над площадями, руслами важнейших автомагистралей. Тоннели прокладывались под ними. И здесь, на возведении эстакад и тоннелей, наш трест выполнял горнопроходческие работы. Хрущев поддержал идею проектировщиков, задумавших на всем 15-километровом Садовом кольце транспортные развязки. Это дорогие и сложные инженерные сооружения. Нужно время и значительные усилия, чтобы их соорудить. Но только они позволяют машинам ехать, а не простаивать перед светофорами.

В те годы Садовое кольцо превратилось в протяженную строительную площадку. Тогда появился тоннель на площади Маяковского, эстакада на Самотеке, тоннель и эстакада в районе Таганки, тоннель на Серпуховской и Октябрьской площадях, под Новым Арбатом. Но завершить задуманное не удалось до конца по причинам большой политики, о чем в газетах никто не писал. Деньги потребовались для пушек...

* * *

На Серпуховской площади, где наше СУ занималось тоннелем, я впервые увидел председателя исполкома Московского Совета Владимира Федоровича Промыслова. Он сменил на этом посту ставленника Никиты Сергеевича крупного строителя военных и военно-морских, химических предприятий Николая Александровича Дыгая, бывшего министра строительства СССР. До того как перейти на работу в Москву, он в ранге министра возглавлял Комиссию Совмина СССР по капитальным вложениям.

Хрущев считал, во главе исполнительной власти Москвы непременно должен стоять строитель. На этой должности Дыгай пребывал всего два года. Когда он в 1963 году в расцвете сил умер, ему на смену пришел другой строитель.

Москву Промыслов хорошо знал, он - коренной москвич. В молодости университетов не кончал, после школы работал слесарем, прорабом, начальником производственного отдела. Все это было до того, как его, по практике тех лет, резко выдвинули с низов на руководящую работу. Пять лет Владимир Федорович избирался секретарем Московского горкома. В роли секретаря МГК занимался строительством и учился заочно в Московском строительном институте, МИСИ. Диплом инженера получил в 48 лет. Промыслова Хрущев назначил первым начальником Главмосстроя. И был им очень доволен.

До того как занять кабинет на пятом этаже в Моссовете, будущий "отец города" успел поработать главой Госкомитета по делам строительства РСФСР, заместителем председателя правительства Российской федерации.

На все эти высокие посты Промыслова выдвигал один и тот же человек Хрущев. Не могу еще раз не вспомнить о нем. В прошлой главе шла речь о его записке в Кремль, к которой была приложена докладная инженера Садовничего.

После одобрения Сталиным, Хрущев основал два новых завода, на Пресне и в Люберцах, выпускавших сборный железобетон с высокой по тем временам производительностью 80-120 тысяч кубометров в год. Таким образом, идею типового домостроения подкрепили материальной базой. Создали ее вопреки мнению ведущих московских зодчих, пользовавшихся уважением Хрущева, давно знавшего Щусева, Жолтовского и других мастеров, проявивших себя еще в дореволюционной России. Резко против сборного железобетона выступала высшая строительная инстанция - Госстрой СССР. Там полагали, поскольку "за границей этого нет", то и нам не следует заниматься новым делом.

Хрущеву было известно, такой довод со ссылкой на заграницу раздражал вождя в Кремле, боровшегося с "преклонением перед Западом". "Я знал эту черту Сталина и решил ее использовать, - вспоминает Никита Сергеевич в мемуарах, - именно в таком духе составил записку в ЦК". Расчет оказался верным. На этой докладной Сталин наложил резолюцию:

"Очень интересная записка, расчеты я считаю правильными и вас поддерживаю".

Так, оказывается, давно заложены краеугольные камни в фундамент индустриального домостроения...

Сейчас те решения кажутся отнюдь не героическими, ничем не примечательными. Однако тогда пришлось Хрущеву разыграть сложную комбинацию. При неверном ходе можно было крупно проиграть. Против него выступал, как сказано, Госстрой СССР, а курировал это ведомство всесильный шеф госбезопасности Лаврентий Берия. Он не давал в обиду "своих".

Руководитель Госстроя, будучи в США, увидел там, как широко применяется, можно сказать торжествует, монолитный железобетон. Поэтому, глядя на Америку, считал начинание московских руководителей "сложным, нерациональным и непрогрессивным". Не поддержали Хрущева светила науки в области железобетона, в любой момент готовые дать Сталину отрицательное заключение.

Придет время, думаю, в Москве установят памятник Хрущеву как человеку, открывшему не только двери лагерей. Но и совершившему переворот в градостроении. Несмотря на все его ошибки, за которые мы теперь расплачиваемся, снося "хрущобы"...

* * *

После отставки Хрущева Промыслов пошел по намеченному им пути. Индустриальное домостроение стало делом его жизни, он руководил исполкомом Московского Совета рекордно долгий срок - почти четверть века. При нем Москва стала громадной строительной площадкой.

На Серпуховской площади пояснения Промыслову давал начальник управления дорожно-мостового строительства Георгий Алексеевич Голодов. Я стоял близко от них, слышал, что говорил Голодов, что спрашивал Промыслов, какие делал реплики. Глава Моссовета произвел на меня впечатление руководителя, детально разбирающегося в строительстве.

Стоя тогда близко от него, не знал, пройдут годы и - буду отдыхать с Владимиром Федоровичем в Барвихе и Сочи, общаться с ним. И, конечно, не думал в котловане на Серпуховке, что меня назначат на место, которое занимал Голодов. До службы в управлении он пребывал на посту заместителя председателя горисполкома. Но резко пошел на понижение, поскольку, как тогда говорили, "погорел на даче".

Дачу построила министр культуры СССР Екатерина Алексеевна Фурцева. Как теперь стало известно, она заплатила за нее 25 тысяч рублей, все расходы подкреплялись документально. Ее, однако, подвергли проработке в ЦК партии. Деньги Фурцевой вернули, но дачу конфисковали. Этого унижения, которому ее подвергли бывшие товарищи по Политбюро, она пережить не смогла.

Сегодня со всех сторон Москвы на магистралях, в деревнях и селах ближнего Подмосковья выросли, как грибы после обильного дождя, каменные, двух-, трех-, четырехэтажные замки с башенками, загородные дома стоимостью в сотни тысяч долларов. На этом фоне злосчастная дача Фурцевой кажется хижиной. Екатерина Алексеевна несколько лет избиралась первым секретарем Московской партийной организации, была в числе тех, кто помог Брежневу стать во главе КПСС. Но потом между ними пробежала кошка. Единственную женщину в составе Политбюро за всю историю партии вывели из аэропага, назначили министром культуры СССР.

Когда происходило судилище по поводу дачи, возник вопрос - кто ее построил. Вот тогда и наказали без вины виноватого Голодова.

(Подробно на этой истории с дачей останавливаюсь потому, что мне по роду службы приходилось позднее выполнять указания, связанные со строительством дач руководителей СССР. Частных фирм тогда не существовало, поручения давались строительным организациям исполкома Моссовета.

Занимался я дачей, которую, в частности, построили для дочери Генерального секретаря ЦК Галины Брежневой и ее мужа генерал-полковника Юрия Чурбанова. О нем шла речь в первой главе.

После смерти Брежнева по испытанной схеме ЦК партии и органы взялись за родственников покойного. На даче провели обыск. Генерала судили и отправили на долгий срок в лагерь. Но когда шел суд, никто не поинтересовался в ЦК, кто из руководителей исполкома строил дачу. Время наступило другое...)

Голодова понизили на несколько ступенек по служебной лестнице, назначали начальником управления дорожно-мостового строительства. Такой удар не каждый способен выдержать. Он не опустил руки и на базе подведомственных ему организаций создал еще один московский строительный главк - "Главмосинжстрой".

В новом главке были сосредоточены силы 30 000 строителей. По числу бойцов - три дивизии! Я не предполагал, что когда-нибудь займу место Голодова на Малой Бронной. И вообще никогда не думал о карьере, вкалывал как все, строил тоннели, эстакады, каналы.

* * *

Первый подземный тоннель в Москве появился на бульварном кольце, под Арбатской площадью. На этом пути предполагалось, как и на Садовом кольце, устроить транспортные развязки. Но идея не была реализована по той же причине, которая сработала на Садовом кольце.

Тоннели и эстакады по Генеральному плану предполагалось соорудить на еще одном задуманном проектировщиками транспортном кольце, начинающемся на Пресне, у Москвы-реки. По этой трассе пробили тоннель по Беговой улице, на ее пересечении с Ленинградским проспектом. На этом же кольце появилась единственная в городе крупная транспортная развязка в трех уровнях, она возведена у Савеловского вокзала. В наши дни сооружена эстакада у Рижского вокзала над проспектом Мира.

Как видим, проект, задуманный еще при Хрущеве, медленно, но реализуется всю вторую половину ХХ века. А многое придется сделать в ХХI веке, чтобы замкнуть это необходимое транспортное кольцо...

Вот что значит роль личности в истории! Побудь Никита Сергеевич в Кремле еще годы, здоровье ему это позволяло, и начатое дело было бы доведено до конца. Мы бы имели современную опоясывающую старую Москву магистраль без светофоров. Не скапливались бы на перекрестках машины, как это происходит сегодня на Пресне, у площади Рижского вокзала, других площадях и улицах.

При Хрущеве появился на планах Москвы проспект, названный Комсомольским. Это новый широкий, удобный путь к Лужникам, Московскому университету, Юго-Западу. Магистраль прошла на месте Чудовки, Хамовнического плаца и улицы Большие Кочки. Кто их помнит? Но все знают широкий проспект, начинающийся от Крымского моста...

И в 60-е годы возводились в Москве высотные здания. Но они не походили на сталинские высотки, заложенные в год 800-летия столицы. Те здания символизировали "эпоху коммунизма", поэтому украшались башнями со звездами, облицовывались мрамором, гранитом, украшались скульптурами.

Высотные здания времен Хрущева не походили на высотки. Девять башен в двадцать с лишним этажей стоят по обеим сторонам Калининского проспекта. Четыре из них, напоминающие раскрытые книги, объединены стеклянной стеной ресторанов и магазинов. Весь Новый Арбат - объемно-пространственная композиция, составленная из геометрической формы зданий без шпилей, портиков и прочих затей.

Геометрической формы здание стометровой высоты - на развилке Ленинградского и Волоколамского шоссе. Это институт "Гидропроект", некогда перекрывавший русла великих рек Сибири плотинами крупнейших гидростанций, считавшихся символами социализма.

Когда проектировались эти небоскребы, у архитекторов Европы и Америки в моде было стекло. Поэтому "Гидропроект" - весь в стекле - при наших московских морозах. Это еще один пример копирования западных образцов, вряд ли приемлемый для климата Москвы.

Самый неудачный пример рабского следования моде все видят на Тверской. Над гостиницей "Националь", вблизи Кремля, поднялась 22-этажная коробка, облицованная черным стеклом. Эта печально-известная гостиница "Интурист". Она нарушила строй зданий главной улицы, закрыла вид с Тверского холма на Кремль и вызвала бурную реакцию общественности, возмущенной американизацией Москвы.

Тогда московские художники во главе с Ильей Глазуновым ударили во все колокола, начали бомбардировать письмами ЦК партии, правительство. Их голос услышали на Старой площади и в Кремле. Брежнев и Косыгин поддержали московских художников. С тех пор высотное строительство в центре полностью прекратилось. Задуманное 38-этажное административное здание на Новом Арбате для министерства внешней торговли осталось на бумаге, как и другие подобные проекты, разрабатывавшиеся до прихода Брежнева к власти.

Единственным удачным памятником высотного домостроения 60-х годов стало здание Совета экономической взаимопомощи - СЭВ, построенное Михаилом Посохиным на Новом Арбате. Два изогнутых стометровой высоты крыла дома вместе с гостиницей "Мир" и цилиндром конференц-зала образовали редкий для Москвы ансамбль современной архитектуры.

Все упомянутые высотные здания были исключением из правил. Как закон сооружали типовые дома из панелей. Даже на Смоленском бульваре, у Пречистенки, взгромоздили семнадцатиэтажный белый как мел короб, увешанный стандартными балконами. В окружении старых московских строений, чьи фасады рисовали архитекторы-художники, этот монстр выглядит слоном в посудной лавке.

Из панелей на проспекте Мира смонтировали, чтобы доказать беспредельные возможности сборного железобетона, громадный жилой дом в 25 этажей! И сейчас его фасад-квадрат, вздыбленный напротив старого входа на Выставку, поражает размерами, высотой и шириной. В здании - 450 квартир, таким образом достигалась экономия городской территории, разбазаренной прежде. (Этот дом-гигант появился вблизи моей "малой родины", откуда я перебрался к тому времени в Замоскворечье.)

На проспекте Мира панельный 25-этажный дом, подобно пятиэтажке, построили без металлического каркаса. Это считалось тогда достижением. Металл шел на танки, в тяжелую индустрию. Даже Останкинскую телебашню по этой причине Хрущев велел выполнить в железобетоне, а не металле, как предполагалось.

Напомню, первые бескаркасные панельные дома имели всего пять этажей, потом - 9, 12 этажей. На проспекте Мира в виде эксперимента появился 17-этажный панельный дом, точно такой, как на Смоленском бульваре. И под занавес подняли кранами стены 25-этажной махины. Таким образом следовали генеральной линии, прочерченной все тем же Хрущевым, - вытеснить кирпич, перейти на панели.

Процент полносборных домов с каждым годом возрастал, приближаясь стремительно к цифре 100. В 1956 году в таких домах насчитывалось 5 процентов жилой площади. А спустя всего десять лет свыше 80 процентов жилой площади приходилось на дома-коробки, собранные монтажниками.

У этой генеральной линии были свои социальные плюсы. Никогда прежде Москва не застраивалась такими темпами, не сооружала так много жилья для народа. Но плата за это благо оказалась большой. Город стремительно лишался индивидуальных черт, заполнялся домами-близнецами, кварталами-близнецами.

Процесс, начатый в Москве, пошел по всему Советскому Союзу, по всем республикам. В районах массовой застройки становились возможными курьезные происшествия, одно из которых стало сюжетом популярного фильма "Ирония судьбы". Там, как все помнят, подвыпивший москвич принял за свой - чужой дом в Ленинграде, точно такой как в Москве.

Даже в арбатских переулках, застроенных особняками в стиле ампир, строили коробки. На Большой Якиманке сломали особняк Литературного музея. На месте маленьких строений, типичных для Замоскворечья ХIХ века, появился девятиэтажный протяженный панельный дом. В нем в 35 лет я впервые получил квартиру, будучи начальником стройуправления.

При каждом новом Генеральном секретаре партии, помимо программы КПСС, разрабатывался очередной Генеральный план для Москвы. Был такой у Сталина, был и у Хрущева, любителя строить.

На Сталинский план реконструкции 1935 года Хрущев не особенно ориентировался, ломать всю Москву, как его предшественник, не собирался. Сокрушить все подряд до основания позволил только на Новом Арбате. Из центра Москвы стройкомплекс переориентировал в другом направлении - на окраины. Это еще одна особенность начатой при нем политики в области развития города.

* * *

После триумфа в Кремле, где посреди старинных зданий встал Дворец Съездов, Михаил Посохин возглавил авторов-составителей нового Генплана. Его рассчитывали на четверть века. Хрущев рассмотреть этот Генплан не успел. После того как пришел к власти Брежнев, о генплане забыли. Новая метла хотела мести по-новому.

Прошло десять лет, почти полсрока, на который рассчитывался Генплан, и только в 1971 году его вдруг утвердили. На тот год намечался ХХIV съезд КПСС, и к этому событию приурочили акцию официального одобрения плана. Причина такой задержки, конечно, была политическая: ко всему, что задумывалось при прежнем руководителе партии, относились предвзято. Очередные проекты стремились связать с образом нового главы КПСС. Но Брежнев за двадцать лет пребывания у власти не проявил интереса к строительству, не включал стройплощадки, столь притягательные для Никиты Сергеевича, в маршруты поездок по городу. Да и вообще редко где появлялся, кроме Старой площади и Кремля.

Выступая на ХХIV съезде КПСС, прочно утвердившийся во власти Леонид Ильич по подсказке московских руководителей озвучил добрые слова о столице. С высокой трибуны в Кремле он поставил задачу для всего народа: "Превратить Москву в образцовый коммунистический город"!

Он не обещал построить "светлое будущее" к 1980 году, как это сделал Хрущев на партийном съезде, заверив всех, что "нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме". Брежнев поставил задачу более локальную, но столь же утопичную - построить коммунизм в одном отдельно взятом городе. Этот лозунг постоянно повторялся на партийных собраниях в нашем строительном управлении, тресте Горнопроходческих работ, по всей Москве.

Новый Генеральный секретарь Москвы не знал. В детстве не бегал по московским дворам. В юности не учился в московском институте. Большую часть жизни провел на Украине, в Молдавии, Казахстане. Став к пятидесяти годам постоянным жителем Москвы, Брежнев постигал ее как автолюбитель. Ему нравилось самому сидеть за рулем, мчаться по Кутузовскому проспекту с дачи в Кремль на "мерседесе", других иномарках. Их ему дарили главы государств и правительств, зная о пристрастии Леонида Ильича к быстрой езде за рулем.

Те, кто посещал партхозактивы в довоенное время, помнили, что задачу, подобную той, которую Брежнев поставил на ХХIV съезде КПСС, выдвинул в 1935 году Каганович, особо близкий тогда к Сталину. Будучи вождем московских большевиков, он сформулировал ее в словах - "Превратим Москву в образцовый социалистический город!".

Во имя этой идеи сломали московские монастыри, сотни церквей, массу старинных зданий, считавшихся символами Москвы купеческой, капиталистической. Но и построили много, о чем не следует забывать. Мосты над Москвой-рекой, канал имени Москвы, линии метро, набережные, новый Охотный ряд и улица Горького - все это объекты того Генплана.

Брежневский Генплан начали претворять в жизнь с того, что сокрушили старую Москву в районе Домниковки. Тогда эту улицу снесли до основания. По ее трассе прошел так называемый Новокировский проспект. Его задумали еще до войны. Такие магистрали должны были пройти по всем сторонам от центра. Предполагалось, что от площади трех вокзалов новый проспект потечет широким асфальтовым руслом параллельно улице Кирова-Мясницкой, пересечет Садовое кольцо и выйдет к Сретенскому бульвару. Для этой цели уничтожили Тургеневскую библиотеку, построенную в память о великом писателе до революции на частные деньги.

От бульваров широкая магистраль, наподобие Нового Арбата, должна была пробить себе путь в гуще исторической застройки. И выйти к площади Дзержинского.

По сторонам Новокировского проспекта предполагалось разместить жилые дома, кинотеатр, магазины, одним словом, создать комфортабельный жилой район в центре. Но денег у Москвы на такой проект не нашлось. Вместо нужных городу объектов начали строить одинаковые, как на Новом Арбате, крупные здания. Все - для всесоюзных банков. Они сооружались много лет, превратились в хронический долгострой. (Нам их пришлось заканчивать после крушения советской власти, но для других банков. Они поплыли в русле рыночной экономики.)

Московский Совет и МГК партии, ободренные вниманием Брежнева, приняли совместное постановление о реконструкции Москвы. Решили начать преобразования со Сретенки, самого запущенного района в пределах Садового кольца. В ее переулках жили бедные люди, здесь до революции помещались злачные места, притоны, дома терпимости. Декларировалось, что Сретенка и ее переулки обновятся за пару лет. Из этой затеи также ничего не вышло. Возник очередной долгострой. Жизнь закипела здесь спустя двадцать лет, когда не стало ни Брежнева, ни КПСС...

По Генплану 1971 года громадная территория Москвы за пределами Центра делилась на семь планировочных зон, на миллион жителей каждая. Они окружали историческое ядро в пределах Камер-Коллежского вала. В каждой зоне замышлялся общественный центр, застроенный высотными домами, театрами, концертными, выставочными залами, ресторанами, наподобие громадного "Арбата" на проспекте Калинина.

Так, невдалеке от моего бывшего дома на Сельскохозяйственной улице располагался один из семи таких центров. Ему отводилась территория вокруг Останкинской телебашни, Останкинского парка и Главного ботанического сада, Выставки. К этому Северному центру прокладывался проспект "Северный луч", начинавшийся у Цветного бульвара. Архитекторы запроектировали Дворец спорта на 40 тысяч мест, в несколько раз больший Дворца спорта в Лужниках. Мы, горнопроходчики, должны были соорудить подземные тоннели, гаражи на тысячи машин.

На этих планах рядом со знакомыми мне строениями Останкинского дворца графа Шереметева, павильонами ВДНХ, размещались дома-небоскребы, как в Америке, жилые и административные, предназначенные для каких-то абстрактных учреждений.

Из конца в конец между МКАД предполагалось проложить широкие и прямые, как стрела, магистрали. То были некие хорды, образующие при пересечении транспортный четырехугольник, включавший в себя всю старую Москву. Этот квадрат дополнял исторически сложившуюся радиально-кольцевую систему... Фантазия?! От чтения таких проектов кружилась голова.

Хотя об этом Генеральном плане не уставали всюду говорить и писать, он, как все прежние, остался на бумаге. Ни одного задуманного "центра планировочной зоны" не сформировалось за двадцать лет правления Леонида Ильича.

Более того, даже программа строительства необходимых для Москвы крупных инженерных сооружений была заморожена. Началась невиданная прежде гонка вооружений. США больше никто в СССР по мясу и молоку не пытался догнать и перегнать. Решили победить в соревновании по числу самолетов, ракет, танков...

Где было взять миллионы на тоннели и эстакады, хорды и центры планировочных зон? В первую очередь прекратили реконструкцию Садового кольца, площадей кольца "Б". "Развязки" признали дорогими, необязательными. Поэтому и происходят сейчас пробки на дорогах.

При Брежневе был наложен запрет на строительство уникальных объектов, без которых столица не может развиваться. Без разрешения правительства СССР Москва не могла построить ни театра, ни дворца спорта, даже крупного кинотеатра, если их стоимость превышала три миллиона рублей. Всем известный кинотеатр "Россия" на Пушкинской площади зажег огни при Хрущеве. При нем заложили крупнейший кинотеатр "Октябрь" на Новом Арбате, там же появился Дом книги, считавшийся крупнейшим в Европе. Все подобное - проектировать прекратили.

В 1967 году достроили начатую опять же при Хрущеве гостиницу "Россия" на шесть тысяч мест. Столица крупнейшего в мире государства хронически страдала от нехватки гостиниц. Столица СССР перестала с тех пор строить музеи и театры, жила за счет "Москвы купеческой", любившей учреждать такие заведения.

Начатое обновление центра - полностью прекратилось. В пределах Садового кольца башенный кран стал редкостью. Проезды исторического ядра города деградировали. Даже улица Горького, где я любил бывать с друзьями, утратила былой блеск и престиж.

С большим трудом городу удалось получить разрешение достроить начатую до войны гостиницу "Москва"...

Наш трест тогда работал далеко от центра.

* * *

Но и при Брежневе Москва много сооружала жилья, застраивалась вширь, наращивала этажи. С конвейеров домостроительных комбинатов сняли "хрущобы", их больше не тиражировали. Последовал запрет на возведение пятиэтажных домов. Новые кварталы застраивались 9-, 12-, 16-, 22-этажными зданиями. Центр тяжести строительства с Юго-Запада перемещался в другие районы в пределах МКАД.

Когда я в 1965 году пришел в трест Горнопроходческих работ, Москва получила 5 миллионов квадратных метров жилой площади. Еще через год эта цифра возросла на триста тысяч квадратных метров. Так был поставлен непревзойденный с тех пор рекорд. В 1965-1970-е годы город наращивал по 5,3 миллиона квадратных метров жилой площади ежегодно!

В следующей пятилетке эта цифра начала уменьшаться. Страна, как я сказал, втянулась в изнурительную гонку вооружений. К концу правления Брежнева и сменивших его Генеральных секретарей город строил по три миллиона. А когда к власти пришел Михаил Горбачев, эта стабильная цифра начала убывать, в 1989 году достигла минимума - 2,7 миллиона квадратных метров. То есть, стала в два раза меньше, чем двадцать лет назад.

Сколько мы строим сейчас? В год наращиваем по 3 миллиона 400 тысяч квадратных метров. Много это или мало? В развитых странах на одного человека приходится от 40 до 70 квадратных метров жилой площади. Там семья из трех человек располагает комнатами, ванными, туалетами в двести с лишним метров! У нас приходится в среднем на одного москвича 20 метров, притом что сотни тысяч из них все еще живут в коммунальных квартирах.

Поэтому нам нужно удвоить усилия. Таких возможностей пока нет, а вот 5 миллионов, как при Хрущеве, мы делать можем. Для этого наш комплекс располагает силами и средствами.

Притом что количественные показатели уменьшались, качественное улучшение продолжалось и при Брежневе в годы так называемого "застоя".

Термин этот придумали идеологи перестройки. Но универсально применять его по отношению ко всему, что происходило в СССР, - нельзя. Никакого "застоя" в Москве в градостроительстве не существовало. Довольно быстро выправили "перегибы" Никиты Сергеевича. Потолки подняли, перестали совмещать санузлы, стали просторнее кухни и прихожие. Увеличили размеры комнат, подсобных помещений. Город стремительно застраивался типовыми домами, школами, детскими садами, поликлиниками. Каждый год Москва осваивала 25 квадратных километров земли, которой не хватало, хоть мы не Голландия или Япония.

"Застой" начался с приходом в Кремль Михаила Горбачева и его команды неумелых управителей.

Все Генеральные планы, начиная со Сталинского, запрещали строить новые заводы и фабрики в городе. Но их продолжали под разными предлогами закладывать. Так появился "Хроматрон", фабрика безверетенного прядения, завод шаров и многие другие московские предприятия. Повсеместно реконструировали старые заводы и фабрики, при этом возводились крупные современные цеха. Промышленное строительство не только продолжалось, но и наращивалось. Несмотря на все решения высших инстанций, министерства союзные и республиканские, госкомитеты стремились дислоцировать именно в Москве новые предприятия и институты, конструкторские бюро. Причина была чисто экономическая, которая оказалась сильнее любых лозунгов и Генпланов. В таком большом городе, как Москва, строить дешевле, чем в отдаленных районах страны. Дорог железных и шоссейных прокладывать не нужно, электричества много, специалистов хватает, учить никого не требуется. Каждый год в Москве прибавлялось по миллиону квадратных метров производственных площадей.

Все эти тенденции предопределяли деятельность нашего СУ и треста Горнопроходческих работ, который первый начинал рыть землю там, где замышлялся очередной завод, фабрика, цех, канал, станция...

* * *

Перейдя в трест, я поверил окончательно в свои силы, что могу выполнить любую задачу. Одновременно почувствовал на своей спине груз небывалой тяжести. Ощутил, что кроется за словами, какие часто произносили на собраниях, "о высокой ответственности за порученное дело".

Наказывая за упущения, я никогда не залезал в чужой карман, не карал рублем, морально человека не унижал. Без этих крутых методов есть много других, действенных. Разговор по душам, выговор устный, выговор в приказе, строгий выговор, замечание, перевод на другое место, которое больше соответствует способностям, наконец, выдвижение на партийную работу...

Лучше с умным потерять, чем с дураком найти. Роль руководителя состоит в том, чтобы каждый раскрылся, проявил себя. Ну, а если встречается неисправимый бездельник, бывает и так, то с ним нужно расставаться.

Радовали меня тогда, в середине 60-х годов, как всех начальников строительных управлений так называемые "косыгинские реформы". Их предприняли после отставки Хрущева усилиями главы правительства Косыгина, опытного хозяйственника, хорошо знавшего сложный советский механизм управления народным хозяйством.

О реформах в экономике много писали и говорили. Но довольно быстро эта важная тема сошла со страниц газет. Брежнев и аппарат ЦК охладели к реформам. Мы на себе ощутили это вскоре. Экономика - особо чувствительный организм, она болезненно реагировала на изломы генеральной линии партии в сфере промышленности и строительства. По первому положению социалистическим предприятием считалось низовое звено, сам производитель, в нашем случае само строительное управление, такое, как СУ-3. Потом произошла существенная поправка и соцпредприятием, со всеми вытекающими из этого положения правами и обязанностями, посчитали трест. Права мои как начальника управления урезали. Трест - это все-таки надстройка, структура чисто управленческая, командная.

На себе я испытал несправедливость и несуразность советской системы хозяйствования, связывавшей руки тем, кто строил. Не просто "выполнял план", а рыл землю, прокладывал тоннели, возводил стены и отделывал дома, сдавая их москвичам.

Каждый день мне как начальнику строительного управления приходилось сталкиваться с запретами, табу, бесправием при решении проблем, связанных с такими экономическими категориями, как цена, зарплата, прибыль. Надо мной стояли надсмотрщики, которых волновало, как бы строители слишком много не заработали.

Начальник даже такого большого строительного управления, как СУ-3, лишен был права голоса, когда принимались решения начинать или останавливать стройку. Где-то за меня решали все вопросы материально-технического снабжения. Короче говоря, все, что поначалу дали, потом фактически забрали. Вышло как в старом анекдоте. Подруга спрашивает невесту после первой брачной ночи:

- Ну, как твой муж? Я слышала, все евреи - обрезанные.

- И я слышала, но не знала, что до такой степени!

Короче говоря, вся технологическая линия, вся цепочка строительного производства была тогда извращена. Объемы строительства наращивались, деньги тратились огромные, а конечного результата подолгу не было видно. Отсюда проистекали так называемые "незавершенка", "долгострой". Нередко объекты возводились десятилетиями, бросались на произвол судьбы. Такие "незавершенки", доставшиеся нам от социализма, все еще можно увидеть в промышленных зонах, на заводских территориях, даже на городских магистралях.

Премьер Алексей Николаевич Косыгин пытался реформировать, излечить больную нашу экономическую систему. Эта система делала всех безответными за конечный результат. Он, в сущности, во время работы мало кого интересовал. Всем надо было в первую очередь денег взять у государства побольше и "освоить" выделенные средства, подтвердив это бумагами. Часто липовыми. А если конечного результата не было, никто материально не страдал.

Система, которую мы внедрили благодаря косыгинским веяниям, основывалась на хозяйственном расчете, полной ответственности за порученное дело. Она многое нам дала морально и материально. Рабочие получали зарплату не по "выводиловке", не за 8 часов пребывания на стройплощадке, за конечный результат. Мы ввели систему, где каждый высвечивался. Тогда удалось создать управление, которое постоянно выполняло план ввода новых объектов, план по прибыли, не перерасходывая фонд заработной платы. Мы тогда регулярно получали премии, Красные знамена, грамоты и другие знаки отличия, свойственные социалистической системе.

Мой должностной оклад начальника строительного управления составлял 350 рублей. Но после внедрения новой системы я зарабатывал по тысяче рублей в месяц, вместе с премией. Соответственно много получали начальники участков, бригадиры, рабочие. Управление выделялось на общем фоне, по этой причине меня поднимали по служебной лестнице.

В то же время пришлось поволноваться, повоевать, потрепать нервы. На меня и моих товарищей начали писать анонимные письма. Называли проходимцем, жуликом, наконец, антикоммунистом, антисоветчиком. То были обвинения самые опасные, можно было остаться без партбилета и должности. Приходилось оправдываться, писать объяснительные записки, отвечать на вопросы комиссий, ревизоров, инспекторов, инструкторов райкома и горкома партии...

В тех давних конфликтах приходилось спорить, доказывать свою правоту в вышестоящих партийных и советских инстанциях, где я получал в конечном итоге поддержку. Многие в партии и тогда понимали: по-старому жить и работать нельзя. Надо менять систему, мы отстаем от Европы технологически, страна сползает в пропасть. Но открыто об этом и заикнуться боялись. Жизнь, ее реалии заставляли людей, хотели они этого или нет, действовать в соответствии с правилами игры, которые разрабатывались в ЦК. На словах все делалось во благо человека, на деле трудящийся человек эксплуатировался сильнее, чем при капитализме.

Процветала двойная бухгалтерия, двоемыслие. Жили и работали как бы в двух, трех, четырех измерениях: думаю одно, делаю другое, говорю третье, получаю по-четвертому. Для того чтобы выжить, выполнить план, нужно было нарушать устаревшие правила и установления, но за нарушения этих правил, пусть даже в мелочах, система наказывала беспощадно.

Бесконечен список пострадавших хозяйственников, директоров, начальников, которые были зажаты между Сциллой и Харибдой советской системы, не знали, как выбраться из трясины. К какому берегу ни пристанешь - все равно погибнешь. Вот так жили и мучились. Жалко хозяйственников, кто пострадал, особенно тех, кто в общем-то незаслуженно был подведен под высшую меру наказания. Директора Елисеевского магазина Соколова я знал неплохо. Друзьями не были, но общаться приходилось. За что его расстреляли? Ведь то, что он тогда делал, сейчас практикуют все: например, продавал товар в "Березку", где за него больше платили, чем на прилавке гастронома. Аксиома рынка! Но она оказалось преступлением. Конечно, то было дело политическое: требовалось показать народу, что идет борьба с коррупцией, невзирая на лица.

Или вот Осадчий Яков Павлович, директор Челябинского трубопрокатного завода. Прекрасный работник, специалист, знал свое дело, как мало кто знал, но связан был в своей деятельности по рукам и ногам. Он однажды меня посадил рядом в кабинете и сказал: "Слушай, как работает директор". И рассказал о своих мытарствах. Я послушал, ужаснулся. Он мне в ответ: "Знаешь, в чем состоит моя работа? Я просыпаюсь в 7 часов утра, ложусь в 12 часов ночи. Я боюсь советской власти. Дикие инструкции, ограничения, дурацкие проверки. Этот страх не просто мешает, фактически парализует меня. И надо давать план. Проклятие!"

* * *

Меня часто спрашивают, как я веду себя в минуты радости. У меня принцип такой: "Игра сделана, ставок больше нет". То есть, когда что-либо важное, хорошее произошло, свершилось, то больше об этом не вспоминаю, думаю совершенно о другом. За это на меня часто обижаются. Ну, стал дважды лауреатом Государственной премии, ну, получил два ордена Трудового Красного Знамени, присвоили звание профессора, заслуженного строителя - все! Я об этом больше не вспоминаю.

В моей визитной карточке не указано никаких званий, только та должность, которую занимаю. Свои пять государственных орденов и шесть медалей не ношу, даже те, которые получил в Кремле в последние годы. Правда, была у меня в жизни одна награда - ее долго носил на пиджаке, даже с ней фотографировался. То была Бронзовая медаль ВДНХ СССР. Ее я получил, еще когда служил начальником Московского бурового участка. И долго этот потемневший кружочек не снимал: медаль была первая в жизни и красивая. После нее у меня появилось еще пять Золотых, пять Серебряных, две Бронзовые и Почетный Диплом той же Выставки. Чтобы заслужить их, нужно было хорошо поработать.

Что касается неудач, то я их болезненно не переживаю. Основные проблемы у меня ассоциируются не с какими-то служебными конфликтами, а со здоровьем. Первый сильный удар получил, когда мне было всего 30 лет. Перенес ангину на ногах, после чего произошло осложнение на сердце, долго и тяжело болел. По сей день неясно, был ли то тяжелый ревмокардит или инфаркт. Тогда все врачи в один голос советовали: хочешь жить - уйди с должности начальника строительного управления. Но я не послушал никого, остался и работал, как прежде.

Второй раз такая же ситуация случилась, когда врачи сказали: надо делать сложную операцию на сосудах, необходимо подыскать работу полегче. Это произошло в начале перестройки, когда я был избран депутатом Московского Совета и вошел в состав Московского городского комитета партии. Здесь меня поддержали Борис Николаевич Ельцин, Валерий Тимофеевич Сайкин, другие тогдашние руководители Москвы. К ним приходили тогда некоторые мои "друзья" и говорили: Ресин болен, его необходимо заменить. Но их не послушали.

Это не означает, что у меня вообще не было никаких конфликтов с руководством. Один из моих начальников, заместитель заведующего строительного отдела ЦК, много пил, позволял себе более чем странные выходки. Однажды я взял дежурную машину и поехал в больницу навестить близкого друга. Выхожу из больницы, машины нет. Позвонил дежурному главка, и тот мне сообщил, что этот товарищ, узнав, куда я поехал, накричал на него и велел машину немедленно отозвать назад. Ему вдруг срочно понадобилась она для какого-то одного знакомого. Это я до сих пор помню. Иногда меня подставляли, когда интриговали из зависти. Но зла особенно не помню, даже некоторым семьям покойных начальников, огорчавших меня в прошлом, чем могу - помогаю.

Самые трудные моменты в жизни связаны с принятием решений политических. Так было дважды, в августе 1991 года, в сентябре-октябре 1993 года, когда поддержал президента России, о чем расскажу ниже. Внутренне мне эти решения давались труднее, чем многим: ведь по ту сторону баррикад стояли подчас близкие мне люди, и по-человечески было жалко их.

Меня всегда окружали сильные личности: то был мой принцип. Я не боялся, что кто-то из них мог оказаться более эрудированным, компетентным, лучше меня разбираться в отдельных вопросах. Пусть высказывают свое мнение, пусть спорят. Но не выношу, когда мне предъявляют ультиматум: если не по-моему, все брошу и уйду.

Со мной работали заместителями такие люди как Борис Никольский, в прошлом второй секретарь ЦК Компартии Грузии, первый вице-премьер правительства Москвы; Леонид Бибин, бывший председатель Госстроя, и другие руководители. Всё это разные люди по своему прошлому положению, политическим взглядам, характеру, возрасту. Но их объединяет компетентность. Я сам подбирал их.

В жизни сложилось так, что имел дело со многими талантливыми людьми. Первый мой начальник участка инженер Добровольский, о нем я уже говорил, был настоящий организатор, крупный инженер, замечательный человек. А выше той скромной должности не поднялся. Когда работал в Апатитах, брал пример с Солодовникова, служившего для меня недосягаемым авторитетом.

Считаю учителями инженеров Михаила Басса, лауреата Ленинской премии, Аркадия Муравина, оба они были награждены орденами Ленина, которые за красивые глаза не давали. Помог постичь стиль аппаратной работы, дипломатии Анатолий Ефимович Бирюков. Его первый заместитель Юрий Андреевич Молчанов научил руководству, умению выделять то, что относится к инженерным проблемам, системно строить рабочий день.

* * *

...Когда сняли Хрущева, я работал главным инженером Калужского СМУ. Тогда это событие не произвело на меня сильного впечатления. Я был далек от силового поля, генерируемого Никитой Сергеевичем. И не думал, что когда-нибудь моя дорога пересечется с дорогой первых лиц Москвы и государства.

Теперь, на склоне лет, имея возможность сравнивать содеянное разными руководителями, хочу в заключение еще раз сказать, как много сделал Хрущев для нашего города, пока я набирался опыта в угольном разрезе, на руднике, в метро...

С его именем нельзя связывать только "хрущобы". О замечательных Лужниках шла речь в предыдущей главе, ими Москва гордится. Это не единственный проект национального масштаба, повлиявший на многие сооружения страны. Назову еще три проекта, каждый из которых стал вехой в градостроительстве. Во-первых, Дворец съездов. Вместо утопического Дворца Советов с Большим залом на двадцать тысяч зрителей, библиотекой в голове статуи Ленина и прочих фантастических затей, Хрущев дал архитекторам задание вполне реальное. Строители всего за 16 месяцев, точно в установленный срок, воздвигли громадное здание объемом 400 тысяч кубов. В нем, кроме главного зала, 800 помещений, в том числе банкетный зал.

Тогда Хрущев не вмешивался в замысел архитекторов, не гнался за грошовой экономией, поэтому рядом с Большим Кремлевским дворцом возник хрустальный Дворец с пилонами из белого камня. Они не только украшают фасады, но и служат опорами. Хотя и говорят, что этот дворец "стиляга среди бояр", но, по-моему, ансамбль Кремля обогатился, в ХХ веке традиция обновления, свойственная ему, - не прервалась.

На месте фундамента незавершенного высотного здания в Зарядье Хрущев санкционировал строительство гостиницы с концертным залом. Как и Дворец Съездов, она рассчитывалась на 6 тысяч человек. Имелось в виду, что этот большой отель, получивший название "Россия", будет использоваться во время партийных съездов. На этот проект Никита Сергеевич повлиял плохо, вынудил архитектора Дмитрия Чечулина снизить высоту потолков, упростить интерьеры.

Не будь Хрущева, вряд ли бы появилась у нас самая высокая в мире Останкинская башня. Он поддержал проект. Тогда пробил час конструктора Николая Васильевича Никитина, корифея железобетонных конструкций. Он водрузил башню на фундамент, заложенный на глубину всего нескольких метров. Из-за этого смелого решения несколько лет шли споры, оппоненты конструктора доказывали, мол, он сделал неверные расчеты. Но Никитин не ошибся. Внутри бетонного стакана натянуты стальные тросы, придающие конструкции прочность, способность противостоять любым ураганам.

Полукилометровая башня внутри заполнена аппаратными залами, в ней же находится ресторан "Седьмое небо" с вращающимся полом. И этот замысел реализован без помощи иностранцев, силами московских строителей. Осенью 1967 года с башни начало вещание Центральное телевидение. Эти передачи Хрущев мог наблюдать дома как пенсионер союзного значения.

В том же году, когда отмечался полувековой юбилей советской власти, был реализован самый крупный проект Хрущева, повлиявший на центр Москвы. Имею в виду описанный выше Новый Арбат. Проект стоил 250 миллионов рублей, деньги были подкреплены материалами и рабочей силой. Вместе с Новым Арбатом город получил проблемы, разрешить которые предстоит нам в ХХI веке.

* * *

Да, многое в нашей прошлой жизни связано с КПСС, ее генеральными секретарями, секретарями МГК. Партийной работой, как таковой, я никогда не занимался, хотя на всех уровнях парткомы играли свою важную роль. Но все же на производстве принцип был такой: кто похуже - выдвинуть в партком и райком, кто получше - оставить себе. Наверное, потому те люди, кого выдвигали по такому принципу, погубили в конце концов СССР.

На мой взгляд, советская система погибла еще и потому, что не смогла найти рычаги развития общества, исходя из потребностей человека. На Западе никаких парткомов нет, там существует на каждом производстве профсоюз. Если хозяин нарушает условия договора с ним, то профсоюз может объявить забастовку и разорить капиталиста. Никакой суд в этом случае сторону его не возьмет. А подгонять рабочих и вовсе нет никакой необходимости.

Мой опыт показывает: если правильно организовать и заинтересовать людей, они будут работать не хуже, чем на Западе. Лучше! Сейчас при рыночных отношениях это видят все в Москве. Но и при советской власти, социализме удавалось и при содействии высоких партийных инстанций, подкручивавших колеса строительных машин, быстро и хорошо строить. Это доказывает работа в тресте Горнопроходческих работ.

В нем я отслужил десять лет на разных должностях. Три года ушло, чтобы СУ-3, где пьянствовал главный инженер, забыло о выпивках на рабочем месте. На базе одного было создано два новых треста Горнопроходческих работ. Пришлось пойти на это, потому что Москва бурно осваивала новые территории, где приходилось начинать с нуля. На месте сел и деревень прокладывали мы коммуникации и дороги. Как я уже сказал, никакого застоя у нас, московских строителей, не существовало.

Во втором тресте Горнопроходческих работ я исполнял должность главного инженера и управляющего. В этих должностях пребывал около двух лет.

Больше здесь поработать не пришлось, потому что в мае 1975 года мой служебный кабинет переместился на Малую Бронную, в "Главмосинжстрой". Но об этом - дальше.

ГЛАВА V

Из треста - в главк.

Что такое "Главмосинжстрой"?

Система Сталина.

Совместим ли гений со злодеем?

Встреча с капитализмом во Франции.

Олимпийские объекты.

Доброе слово о В. В. Гришине.

Северное Чертаново

"образцовый жилой район".

Москва на рубеже 70-80-х годов.

Памятник Ленину

Из треста в "Главмосинжстрой" я ушел с повышением. Меня утвердили в должности заместителя начальника главка. Что из себя представлял московский главк при социализме? Начальник по правам и зарплате приравнивался к министру, а главк - к министерству. Он имел, что было крайне важно, отдельную строку в народнохозяйственном плане СССР. Его составлял с ленинских времен Госплан СССР. Таким образом, городской главк оказывался в одном ряду с общесоюзным министерством, наделялся его правами как юридическое лицо, получал максимально-возможную в условиях командно-административной системы свободу действий. Это значит, имел право решать возникавшие проблемы на высшем уровне, защищать свои ресурсы в Госснабе СССР, в конечном итоге - мог эффективно работать.

Аббревиатура "Главмосинжстрой" расшифровывается так - Главное управление по строительству инженерных сооружений. Ему поручали прокладывать магистральные подземные сети, дороги, тоннели, головные объекты водопровода и канализации, возводить мосты, благоустраивать набережные. В главке насчитывалось около 20 трестов, равных тому, каким прежде управлял я. В системе трудилось 30 000 рабочих и инженеров, за год они выполняли объем работ, оцениваемый в 200 с лишним миллионов рублей.

Главк построил все известные московские водопроводные станции, Новокурьяновскую станцию аэрации, Чертановскую, Западную и Южную канализационные системы. "Главмосинжстрой" расширил Варшавское, Минское и Алтуфьевское шоссе, проложил на Юго-Западе новые магистрали, в том числе проспект Вернадского, Профсоюзную улицу.

* * *

По традиции, к годовщине революции, 7 ноября 1975 года, горнопроходчики закончили коллектор Неглинки. У нее тогда появилось еще одно просторное подземное русло. Эту московскую реку в первой четверти ХIХ века наши предшественники упрятали под землю. Но во время ливней она выходила из берегов и затопляла Неглинную улицу. Вода заливала подвалы и первые этажи, ее уровень последний раз поднялся на 120 сантиметров! О стихии писал в свое время Владимир Гиляровский, не раз ходивший по реке, по колено в воде, с провожатыми.

Я предложил спуститься в Неглинку корреспонденту "Правды". Вместе с бригадиром горнопроходчиков Владимиром Колесниковым мы прошли, не пригибаясь, по бетонному тоннелю шириной пять и высотой три метра. По нему поток впадает в Москву-реку у стен Кремля. Через несколько дней появился на последней странице "Правды" репортаж "Шагаем по руслу Неглинки" за подписью А. Юсин.

С тех пор не прекращаются мои встречи с московскими журналистами, со многими хорошо знаком. Не так давно они присудили мне приз "За доступность". В том, что мы живем свободно, тоталитаризм рухнул, большая их заслуга.

Конечно, критика - не сахар. Каждому хочется ее поменьше. Но, с другой стороны, гласность, публикации в средствах массовой информации служат порой единственным методом очищения общества. Не зря журналистику называют четвертой властью.

В среде пишущих - не без урода, бывают перехлесты, они наносят урон всем, прессе в первую очередь. Но надо судить о журналистике не по исключениям. В целом она правильная.

У меня подход один установился с советских времен. Когда поступала анонимка, я не искал автора подметного письма, думал, где прокололся, чем дал повод написать анонимку.

И в прошлом, как сейчас, выходили статьи заказные, клеветнические. Тогда заказчиком выступали партийные инстанции, газеты служили их органами. Сейчас круг заказчиков расширился. Трудно порой разобраться, где истина, где подброшенный ловко, явно с корыстными целями, компромат.

Когда же появляется о наших делах статья заказная, низкая, гадкая, но если в ней есть реальные сведения, пусть искаженные, я обращаю внимание именно на эту сторону публикации. Бывает, журналисты приводят факты, которые мы сами обнародовали на наших совещаниях намного раньше их.

А в целом нам, строителям, грех жаловаться на журналистов. Пресса редко злорадствует над нашими бедами. Поэтому всегда корреспондентам путь открыт в мой кабинет.

* * *

Таким образом, на новом месте я продолжал заниматься хорошо знакомым мне делом, горной проходкой. Но круг обязанностей расширился, как и круг общения. Руководили главком люди, попадавшие в его кабинеты не с улицы. Все они были профессионалами, специалистами высокого класса, фигурально выражаясь, способными рыть землю носом. Им в Москве поручали решать сложные инженерные задачи.

Эти кадры проявили себя и в годы перестроечные. Почти все руководители, кому позволили возраст и здоровье, остались в строю. Это - не случайно. Считаю старую советскую систему подбора хозяйственных кадров правильной. Люди выдвигались не спонтанно, не потому, что кто-то кому-то понравился. Хрущев, прежде чем выдвинуть Владимира Федоровича Промыслова главой исполкома Моссовета, поручал ему Главмосстрой, испытал как руководителя в должности секретаря МГК, зампреда исполкома Моссовета. Дал возможность как строителю проявить себя в масштабах РСФСР и СССР.

Только после всех успешно сданных экзаменов по науке и практике управления Владимира Федоровича неожиданно пригласил на обед в Кремль Хрущев. Здесь в окружении членов Политбюро объявил ему приятную новость. Оттуда пошла команда первому секретарю МГК созвать бюро горкома и утвердить в должности "мэра" Промыслова.

Эта система на городском уровне по испытанной схеме сработала, когда встал "кадровый вопрос" о моем назначении. Прежде чем занять должность заместителя начальника главка, я работал помощником начальника участка, главным инженером периферийного стройуправления, начальником отдела, начальником стройуправления, главным инженером, управляющим треста. И лишь после десяти лет службы в тресте произошло очередное повышение.

По такому пути, поднимаясь с одной ступеньки на другую, прошел инженер Юрий Михайлович Лужков, прежде чем стал генеральным директором объединения "Химавтоматика", возглавил трудовой коллектив из 20 000 человек. После успешной работы отсюда перешел в министерство на должность начальника главка, члена коллегии министерства химической промышленности СССР.

Эту систему считаю полностью оправданной. На мой взгляд, ее следует сохранить и сейчас, применяя в государственных учреждениях и на предприятиях, где контрольный пакет акций находится в руках государства.

У этой системы было непреложное правило - не назначать на высокие посты тех, кто в прошлом судился, даже если судимость снималась. И это я считаю в принципе верным. Но система заражена была вирусом тоталитаризма, шпиономании, антисемитизма. Поэтому ставился заслон тем, у кого близкие родственники проживали за границей. Кадровики на Старой площади твердо следовали неписаному закону - евреев на высокие руководящие должности в исполкоме Моссовета, его главках - не выдвигать. Хотя, как у всякого правила, здесь были редкие исключения.

До меня дошла информация от друзей, что, когда рассматривали мою кандидатуру, обсуждался и такой вопрос - как же нам Ресина назначать, когда Гоберман все еще работает начальником "Главмосавтотранса"? Те, кто меня поддерживал, нашли контрдовод: Гоберману 65 лет, скоро мы его отправим на пенсию, а Ресину - 38, пусть поработает в главке заместителем начальника...

Да, Иосиф Михайлович Гоберман, организатор и руководитель "Главмосавтотранса", - личность легендарная, многие годы был единственным евреем среди начальников главков в системе Моссовета. Автохозяйством города ведал с довоенных лет, всю войну. Его хорошо знали и ценили Хрущев и Промыслов. Под началом этого напористого, умного "главного перевозчика" состоял автопарк из 40 000 машин. На их бортах перевозили все железобетонные панели, блоки, из которых мы строили Москву.

В послевоенные годы Сталин вымел железной метлой из аппарата ЦК, Совмина, силовых ведомств, министерств почти всех евреев, в том числе моего отца. С тех пор их за редким исключением туда не допускали. В Совмине СССР долгое время работал одним из замов премьера Вениамин Дымшиц, отличившийся во время войны. Он был белой вороной в советском правительстве, настолько многочисленном, что оно никогда в полном составе не собиралось за одним столом. Нужды в этом не было, поскольку все предрешало другое правительство, называвшееся Политбюро ЦК КПСС. Там, в ЦК и МГК белых ворон можно было пересчитать на пальцах одной руки.

Но в строительном комплексе насчитывалось много евреев в среднем руководящем звене стройуправлений и трестов. Такая же картина просматривалась в архитектурных мастерских "Моспроекта". Барьеров не существовало в шахматах, точных науках, можно было проявить себя на творческом поприще. Мой дядя Александр Шейндлин, как я писал, был директором крупного института Академии наук СССР. Мой сосед Семен Фарада стал известным артистом...

При этом хочу подчеркнуть, ни Владимир Федорович Промыслов, женатый, кстати сказать, на еврейке, ни Виктор Васильевич Гришин не страдали антисемитизмом. Но над ними довлела Система, которая была сильнее их. Петру Первому приписывают слова: сенаторы - все хорошие люди, но Сенат - злая бестия. Поэтому Гришин не мог выдвигать на работу в партаппарат отличившихся на производстве евреев, это было не положено даже ему, члену Политбюро, первому лицу МГК.

* * *

Чем выше поднимался по служебной лестнице, тем виднее становилось: в экономике мы идем не той дорогой. Я уже говорил, что слыл ярым приверженцем реформ, предпринятых Косыгиным. С его семьей по сей день связан. Но его реформы свернули, еще когда премьер был жив, а после его кончины совсем о них говорить перестали.

Придя в главк, стал яснее понимать - и политическая система наша далека от идеала, как нам внушали на лекциях марксизма-ленинизма в институте, в системе партпросвещения, воздействовавшей на сознание каждого пожизненно. Хочу напомнить, что многие быстро позабыли: все обязаны были, невзирая на должность, возраст состоять хотя бы формально в очных и заочных университетах марксизма-ленинизма, семинарах, кружках по самостоятельному изучению все того же учения, выступать перед подчиненными в роли пропагандистов политики партии...

Тогда еще жил мой отец. Став персональным пенсионером, он числился консультантом в республиканском министерстве мелиорации. Интерес к политике и в старости у него не угас. Я все чаще с ним спорил, о чем сейчас сожалею. Отец до смерти читал каждый день газету "Правда", оставался до последнего дня идейным коммунистом. Я ему начал доказывать, что он лично пострадал, а миллионы его сверстников погибли потому, что Система, которую создал Сталин под именем социализма-коммунизма, была бандитской. И в этом виноват лично не только он один, но и его окружение, и те порочные идеи, которые позволили возникнуть и существовать этой Системе. Сталин попрал обычные человеческие устои и перешел на физическое уничтожение всех, кто думал иначе, чем он, или мог подумать иначе. Начал убивать приближенных, действуя по бандитскому принципу: "бей своих, чтобы чужие боялись".

Мой отец, несмотря на пытки в застенках госбезопасности, пережитые репрессии, крах карьеры, так не думал. Не он один уверовал в коммунизм, оставался до последнего вздоха предан идеалам юности. Многие его товарищи, миллионы простых людей разделяли такие иллюзии. Сталин усилиями пропагандистов и мастеров искусств представал пред народом не в облике бандита, даже не выглядел суровым и жестоким. Он всегда публично выступал под маской демократа, пекущегося о всеобщем благе для трудящихся. Все решения, даже об аресте друзей по Политбюро, ЦК проводил путем обсуждения на пленумах и съездах, путем голосования. Не это ли торжество демократии?! На самом деле под маской доброго отца скрывался в сущности мнительный, жестокий и больной тиран, страшившийся утратить безграничную власть.

Нам со школьной скамьи внушали мысль, ссылаясь на Александра Пушкина, что гений и злодейство несовместимы. Очевидно, в искусстве так оно и есть. Но не в политике. С годами пришел к мысли: будучи злодеем, с одной стороны, с другой - Сталин оказался гениальным политиком, сумевшим подчинить себе всех товарищей-единомышленников в партии. С их помощью, повторюсь, демократическим путем, на основе партийного Устава, Конституции, стал единоличным правителем. Как Иван Грозный, он был великий деятель в области государственного строительства. При нем Советский Союз победил Германию и ее союзников. При нем СССР превратился в сверхдержаву, выпускал больше всех в мире танков и тракторов. При нем взорвали первую ядерную бомбу, запустили реактор первой в мире атомной станции. При нем заложили фундамент авиации и космонавтики. Поэтому в СССР в небо полетел первый спутник и первый в мире человек. Всем этим мы, хотим того или нет, обязаны Сталину.

При поддержке Сталина (усилиями Хрущева), как мы видели, заложен фундамент массового жилищного строительства, созданы мощные заводы железобетонных изделий.

Гений и злодейство часто сосуществуют в одном лице, будучи двумя сторонам одной медали. На обратной стороне медали Сталина-гения четко виден профиль Сталина-тирана, превзошедшего жестокостью и коварством Нерона.

Отец с такой характеристикой Сталина не соглашался.

А о том, что Ленин в чем-то ошибался, и говорить с ним было невозможно. Он меня убеждал: при Ленине все пошло бы по-иному. Отец считал, что советская Система незыблема, вечна. А Партия всегда права. И я так долго думал.

На всю жизнь заучил стихи Маяковского: "Партия и Ленин - близнецы братья. Кто более истории-матери ценен? Мы говорим Ленин - подразумеваем партия. Мы говорим партия, подразумеваем - Ленин!" Какие светлые люди создавали фильм "Коммунист", какие талантливые поэты сочиняли зажигательные стихи типа: "Коммунисты, вперед!" Автор этих строк, как мне говорили, доживает свой век вдали от Москвы, в США.

* * *

У Системы, названной первым мэром Москвы Гавриилом Поповым Административно-Командной, были правила писаные и неписаные, неуклонно выполнявшиеся. По этим правилам в капиталистическую страну разрешали отправиться в качестве туриста после поездки в соцстрану, где сдавался экзамен на политическую зрелость и моральную устойчивость. Вояж за собственный счет в капиталистическую страну считался поощрением, его нужно было заслужить. Не каждому начальнику строительного управления суждено было поехать туристом в Париж. О том, чтобы побывать на берегах Сены вдвоем с женой, не могло быть и речи.

Поэтому первый раз я увидел, что такое европейский капитализм, когда стал заместителем начальника главка. Поехал во Францию в служебную командировку. Париж поразил чистотой и красотой, хотя наша Москва, как известно, при Промыслове тоже неплохо подметалась. Формально значился руководителем делегации строителей я. В состав нашей группы входил заместитель заведующего строительным отделом Московского горкома партии Беляев. В списке группы он числился инженером. Никто из французов не должен был знать, что это крупный партийный функционер, хотя фактически делегацию возглавлял именно он.

Особое впечатление произвело на меня показанное нам производство экскаваторов. И дружественное отношение французов везде, где нам пришлось побывать по насыщенной программе, грело душу. Произошел такой курьез. В честь нашей группы "Трактороэкспорт" устроил прием. На него пригласили французских предпринимателей, занимавшихся интересующей нас техникой, которую мы намеревались покупать. На приеме оказался рядом с французским банкиром, моим однофамильцем господином Ресиным. Мы с помощью переводчика разговорились и стали выяснять, есть ли у нас родственники. Оказалось, никакого отношения предки французского Ресина не имели к Ресиным, выходцам из белорусских местечек, чему я в душе порадовался. Иначе пришлось бы первому доложить об этой новости не жене, а товарищу Беляеву. От него информация могла пойти дальше и выше.

Все дни пребывания во Франции я чувствовал себя неловко. С одной стороны, нас принимали на высоком уровне, проявляли повышенное внимание, селили в отличных гостиницах, подавали машины, вечерами устраивали приемы с застольем. Но выделенная нам в Москве валюта на командировочные расходы ставила каждого члена группы в положение чуть ли не нищего. Все время следовало думать, как сохранить лицо, не поддаться на соблазны, на которые в Париже не оставалось ни одного франка. Чтобы в свободные от программы часы посидеть в кафе, сходить в кино или ресторан, нельзя было и подумать.

Каждый из нас все время соображал, как бы выкроить время и сходить в универмаг, куда тянуло сильнее, чем в музей. Хорошие музеи и в Москве наличествовали. Но увидеть то, что представало в любом парижском магазине, у нас было невозможно ни за какие деньги. От обилия товаров кружилась голова.

Хотелось, конечно, из Парижа привезти какие-то подарки жене и дочери, сувениры сослуживцам. Эту задачу возможно было решить только в самых дешевых парижских лавках, где негры и другие эмигранты торговали одеждой и обувью. Из них следовало выбрать что-нибудь подходящее.

Самое большое потрясение ожидало нас не в универмагах, а на строительных площадках, машиностроительных заводах, в салонах строительных и дорожных машин, представлявших для "Главмосинжстроя" особый интерес. Везде ситуация складывалась не в нашу пользу. В СССР нам внушили, победа коммунизма во всем мире неизбежна, поскольку этот строй открывает перед производительными силами небывалый простор. А капитализм, мол, тормозит, не дает этим силам развернуться, поскольку отжил свой долгий век, как немощный старик. Все мы помнили ленинские слова о "загнивающем капитализме", заучивали признаки этого устрашающего неизбежного процесса, вызывающего якобы мировые войны. Идеи о непримиримом противоречии между базисом и надстройкой, производительными силами и производственными отношениями служили краеугольным камнем советской идеологии.

А что мы увидели во Франции? Оказалось, там производственные отношения, капитализм, не мешали производительным силам, капиталистам, рабочему классу, творить чудеса. Строили французы лучше, качественнее, быстрее и экономнее, чем мы, по проектам самым совершенным, не ударяясь в крайности типового домостроения. Мы не увидели там безликих кварталов, подобных нашим Дегунину или Бескудникову, хотя именно французы в числе первых в Европе начали собирать из панелей жилые дома.

Мне как горняку хорошо были известны наши буровые установки, экскаваторы и краны, выпускавшиеся отечественными предприятиями в Коврове, на "Уралмаше", других заводах. Зачем мы покупали французские экскаваторы, когда делали свои? Но как их было не покупать, как не тратить валюту, когда не имели мы ни одного отечественного крана, способного нормально функционировать в условиях Москвы, где то холодно, то жарко.

Любой экскаватор "Поклейн" увеличивал производительность труда на московских стройках в десятки раз. Такие машины высвобождали много людей, они были безопасны в эксплуатации. Я понимал, нельзя жить на французских "Поклейнах", надо иметь свои. Но видел: это - нереально. Тогда уже был убежден, нам надо уходить от плановой экономики как можно быстрее, чтобы не отстать от Запада окончательно. Но как? Ведь Госплан со времен Ленина играл главную роль в социалистической экономике. Ее плановость, полная подконтрольность партии и правительству, представлялись одним из достижений нашего строя, "государства рабочих и крестьян".

Это государство и его экономика противопоставлялись бесплановому, развивающемуся в конкурентной борьбе народному хозяйству капстран. При этом конвергенция, сращивание двух сложившихся в мире систем экономик, осуждалась с партийных позиций как отступление пред классовым врагом. Кто же позволит выкорчевывать краеугольные камни нашего строя из фундамента социализма, построенного в СССР?

Что меня тогда особенно потрясло: работа у французов была организована лучше нашей, трудились они интенсивнее... Вспоминая прошлое, скажу, французы тогда делали все так, как мы теперь сами умеем, когда выстрадали, завоевали свободу, сами начали работать в условиях рынка, конкуренции.

Помните, я рассказывал, как в нашем строительном управлении все - от начальника до подсобника - неплохо зарабатывали. Но в условиях социализма деньги не являлись эффективным стимулятором производства. Полки продуктовых и промтоварных магазинов пустели с каждым годом даже в Москве. В провинции, деревенских лавках положение было и того хуже. Из областных городов люди ездили за вареной колбасой в столицу. Твердокопченые колбасы мало кто видел. Деликатесы не выставлялись на прилавки, как и качественные промтовары, модельная обувь, костюмы, платья, белье... Даже имея рубли, "отовариться" на них было трудно без "блата", знакомых в торговле, без права заходить в подсобки. Только там можно было увидеть то, чего не было на витринах. В ГУМе, все знали, существовала сотая секция для избранных. Высшая номенклатура могла на этом клочке московской земли обзавестись тем, что продавалось каждому в любом парижском универмаге.

В капстранах не требовалось занимать должность министра, чтобы купить все необходимое. Следовало не только обеспечить рабочего высокой заработной платой, но превратить ее в реальную заработную плату. Это я понял давно, двадцать лет тому назад...

Конечно, при Хрущеве и Брежневе Система во многом стала либеральнее, мягче, она модернизировалась, совершенствовалась. Последние попытки ее обновления сделал Горбачев и другие "прорабы перестройки". Но "социализма с человеческим лицом" им построить не удалось, поэтому стали возможны танки на улицах Тбилиси, Баку и в самой Москве, наконец.

В столице Системе удалось сделать больше, чем где бы то ни было. Спутники и ракеты, самолеты военные и гражданские, вертолеты и автомобили, телевизоры и часы - все это делал наш великий город. Система могла концентрировать силы и средства в один кулак, наносить им точные и сильные удары. Поэтому сформировались и "Главмосстрой" и "Главмосинжстрой", где я отслужил много лет.

* * *

Первым начальником и организатором "Главмосинжстроя", как мы уже знаем, был Голодов. Его сменил на этом посту Анатолий Ефимович Бирюков. Как и предыдущий начальник главка он стал заниматься инженерным строительством после краха карьеры. Бирюков занимал высокий пост заместителя председателя Совета Министров РСФСР. Его наказали и направили работать начальником Главмосинжстроя, что для него было значительным понижением.

Он-то меня и взял к себе заместителем. Бирюков - крупная личность, я у него многое перенял в стиле руководства. Он научил работать с бумагами, письмами в инстанции, документами, как это делали в аппарате Совмина и парторганах. До Бирюкова я, как практик, не умел и не хотел писать служебные записки, теперь умею.

При Бирюкове главк укрепился, он поднял его значение в строительном комплексе Москвы. Бирюков и сегодня работает в структурах московского правительства, в отделе первого заместителя премьера Бориса Никольского, ведающего комплексом городского хозяйства.

В главке круг обязанностей у меня был широкий, я отвечал за производство, горнопроходческие тресты, экономику, материально-техническое снабжение, установку памятников...

* * *

В "Главмосинжстрой" моя трудовая книжка попала в мае 1974 года. Вскоре, в том году, Международный Олимпийский комитет принял давно ожидавшееся решение, объявил Москву столицей Олимпиады 1980 года.

Таким образом, придавалось ускорение не только спортивному движению в СССР, но и реализации Генерального плана развития города Москвы, появилась возможность создать первоклассные сооружения по всем олимпийским видам спорта, которыми прежде мы не располагали.

Игры вызывали необходимость модернизировать практически все городское хозяйство, построить гостиницы, международный аэропорт, международный почтамт...

Чтобы провести крупнейшие в мире спортивные состязания, городу пришлось реконструировать Лужники, Большую арену. Малую арену перекрыли крышей. Она стала еще одним дворцом спорта. На территории стадиона появился универсальный зал "Дружба".

Пришли рабочие "Главмосинжстроя" на все другие известные стадионы, такие, как "Динамо", стадион Юных пионеров, спортивный комплекс Центрального спортивного клуба армии. На Ленинградском проспекте сформировался, таким образом, еще один общегородской центр спорта такого масштаба, как в Лужниках: с дворцами, легкоатлетическими и футбольным манежами, водным бассейном.

Недостроенный с довоенных лет крупнейший в мире стадион имени Сталина в Измайлове превращался в спортбазу Института физкультуры. Для студентов соорудили дворец спорта "Измайлово", здания факультетов со спортивными залами и легкоатлетическим манежем.

Москва впервые по примеру других городов Европы и Америки заполучила крытый стадион "Олимпийский" на 45 тысяч зрителей. Его арена перегораживалась подвижной стеной, которая при необходимости трансформировала единое пространство в два крупных зала. Здесь можно круглый год играть в футбол, кататься на коньках, устраивать концерты, балы, не говоря о том, что предусмотрено проводить любые соревнования. "Олимпийским" назвали построенный рядом с крытым стадионом водный бассейн с трибунами на 12 тысяч зрителей. Таким образом, в северной части города на проспекте Мира создавался новый общегородской спортцентр.

Дворец "Сокольники" на семь тысяч зрителей появился у старого московского парка, где началась история московского футбола.

Впервые у Москвы появился Гребной канал. Это большое инженерное сооружение, рукотворная река с двумя руслами шириной 125 и 75 метров. Не было у нас кольцевой велотрассы длиной 13 километров, крытого велотрека с дорожкой длиной 350 метров, поля для стрельбы из лука. Всем этим занимался "Главмосинжстрой" с другими строительными главками в живописном Крылатском. Здесь леса, холмы и Москва-река образуют чудесный уголок природы.

Москва наполнилась большими спорткомплексами со всех сторон, в центре и на окраинах, там, где прежде не видели международных соревнований. Так, в Битцах возникла Конноспортивная база, еще один объект "Главмосинжстроя". Для соревнований по конному кроссу мы проложили трассу в 32 километра.

После Нового Арбата представилась возможность проложить "Северный луч", получивший официальное название Олимпийский проспект. Магистраль вела от Самотечной площади к Крытому стадиону и водному бассейну на проспекте Мира.

Мы расширили Садовое кольцо в районе Садово-Каретной и Каляевской улиц, реконструировали Ярославское шоссе и Ленинградский проспект, основные олимпийские трассы. По ним перемещались спортсмены к аренам и дворцам спорта.

После "России" в Москве лет пятнадцать гостиницы не строили, не было средств, все деньги расходовались на жилье, неотложные нужды. Теперь мы получили возможность запроектировать крупнейший в мире гостиничный комплекс "Измайлово" на 10 000 мест. Этот туристского класса отель сооружался на средства профсоюзов. Еще одна профсоюзная гостиница - "Салют" - высотой в 22 этажа поднялась на развилке Ленинского проспекта и проспекта Вернадского. Профсоюзный Дом туриста в 35 этажей стал самым высоким зданием на Юго-Западе.

Туризмом в СССР кроме государства и профсоюзов имел право заниматься комсомол. На его средства возникла на Дмитровском шоссе высотная гостиница "Молодежная".

"Интурист" построил первоклассную гостиницу "Космос" на проспекте Мира, гостиницу "Севастополь" в районе Волхонки - ЗИЛ. И это многоместный отель для туристов.

В то же время на Пресне начали сооружать Центр международной торговли и научно-технических связей с зарубежными странами, коротко говоря, Хаммер-центр. Он сооружался при содействии Арманда Хаммера, американского миллиардера, имевшего давние деловые связи с нашей страной со времен Ленина. В комплекс входил отель международного класса и отель квартирного типа, конгресс-зал на 2000 человек и концертный зал, кинозалы.

Городу представилась возможность на Крымской набережной завершить Центральный дом художника и новые залы Третьяковской галереи под одной крышей, долгострой со времен Хрущева.

Традиционная Олимпийская деревня возникла на Мичуринском проспекте. Ее проектировали с таким расчетом, чтобы после Игр она могла послужить москвичам. Так появился фактически еще один хороший жилой район на Юго-Западе. Культурный центр превращался после Игр в театрально-концертный зал. Здесь же - кинозалы, танцзал, первый в Москве зал игровых автоматов. Там впервые в советской столице появились помещения для свершения религиозных обрядов.

В Олимпийской программе числилось в общей сложности 70 объектов, в том числе такие крупные, как телерадиокомплекс в Останкино. (Тот самый, который попыталась взять в 1993 году штурмом толпа под водительством генерала Макашова.)

Олимпийские объекты размещались, как правило, за пределами Садового кольца. Лишь один из них - Пресс-центр Олимпиады украсил город на Новинском бульваре, рядом с Провиантскими складами, памятником архитектуры конца ХVIII века. После Игр здесь разместилось крупное информационное агентство печати "Новости".

Международный почтамт связисты расположили на Варшавском шоссе, вдали от центра. В Шереметьево Москва впервые получила международный аэровокзал...

Все здания проектировались московскими архитекторами, строились из отечественных материалов, руками советских строителей, в основном московских.

Нашим архитекторам представилась возможность после долгого перерыва проявить себя, создать здания, дворцы и гостиницы, которые украсили Москву, застраивавшуюся домами-близнецами.

Крупные арены потребовали от инженеров современных смелых решений. И они дали их. Тонким стальным листом без единой опоры перекрыта арена Крытого стадиона площадью 32 тысячи квадратных метров. Самое тонкое мембранное покрытие толщиной всего в 2 миллиметра из нержавеющей стали смонтировано над залом дворца "Измайлово".

Всеми названными олимпийскими объектами занимался и наш "Главмосинжстрой". Мне пришлось курировать эту сферу деятельности главка. С тех пор провожу по субботним дням оперативные совещания, объезды строек, как это практикуется по сей день.

Журналисты не раз задавали мне вопрос - зачем проводить такие совещания, не являются ли они пережитком Административно-командной системы, не напоминают ли они накачки, проработки, которые устраивали хозяйственникам в Московском горкоме партии?

Нет, ничего похожего на прежние проработки, субботние объезды и совещания не имеют. Общее состоит, пожалуй, в том, что как в прошлом (при советской власти), так и сейчас (при демократии), строители вкалывают по субботам. В то самое время, когда по Конституции рабочие заводов и фабрик отдыхают.

Как ни сильны законы рынка, уповать только на них - заблуждение, ошибка, за которую мы все расплачиваемся после радикальных либеральных рыночных реформ. Государство, в нашем случае правительство Москвы, держит ситуацию под контролем, управляет сложным градостроительным процессом, помогает его участникам. И требует от них соблюдения законов рынка.

Во время объездов в одном месте на короткое время, не более часа, собираются представители администрации, проектировщики, заказчики, генеральные подрядчики, подрядчики многих фирм. Мы помогаем им встретиться и обсудить вместе вопросы, которые всех беспокоят. Да и я не могу физически побывать у каждого подрядчика, их сотни в каждом московском районе новостроек, таких как Митино или Бутово....

На субботних встречах представляется возможность каждому решить назревшую проблему на уровне первого заместителя премьера Москвы. Как правило, обсуждаются вопросы чисто экономического характера.

Во время каждого совещания протоколируются все задания, замечания, решения. С должности нерадивого или неумелого руководителя коммерческой фирмы я снять, как прежде, не могу. Но есть точка опоры, о которой говорил Архимед, есть рычаг, которым можно горы своротить. Это рычаг рыночной экономики. Я могу пригрозить, что проштрафившаяся фирма в Москве работать больше не будет. Городского заказа она не получит. Значит, на необъятном московском рынке ей не достанется подряда, ничего она не сможет заработать. Приказов об увольнении подписывать после таких объездов не приходится, угрожать партвзысканием больше некому.

Это нормальная система управления процессом, где задействованы на одной стройплощадке силы многих фирм, она существует в мире.

Мне объезды дают полную и реальную картину строительства в Москве, вижу, как работают люди, давно мне известные. Рад встрече с товарищами и друзьями, с которыми нас связала судьба, с такими, как Владимир Копелев. Его имя не сходило в прошлом со страниц газет. Монтажник Копелев отличился на сборке панельных домов. Их выпускают три московских ДСК, Домостроительных комбинатов. Самый большой - Первый, львиная доля, свыше миллиона квадратных метров жилья в год, принадлежит ему. В ДСК входят заводы железобетонных конструкций, управления комплектации, монтажные управления. Одним из них руководит бывший рабочий, дипломированный инженер Копелев, удостоенный на этом посту звания Героя Социалистического Труда. Он не только умело работал сам, но и руководителем стал крупным, уважаемым всеми, с кем ему приходится иметь дело. Давно уже Владимир Ефимович Копелев возглавляет крупнейший московский ДСК-1. Душа радуется, когда встречаюсь с ним, жму руку, обнимаю как друга. Его громадный комбинат вошел в рынок, перестроился в духе времени и выпускает не только многоэтажные дома-близнецы, как прежде, но и малые дома с индивидуальными фасадами. Их мы теперь будем строить в старой Москве. Это большое достижение.

Мы приглашаем на объезды представителей средств массовой информации, корреспондентов газет, радио и телевидения. Хотим, чтобы москвичи знали, что строит правительство Москвы. Журналисты задают любые вопросы, смотрят, снимают то, что мы делаем, и пишут об этом. Многих интересует, чем занимаются строители.

Став первым лицом Москвы, Юрий Михайлович Лужков начал проводить по субботам мэрские объезды. У него более широкая география, она включает комплексы городского хозяйства, культуры, торговли и промышленности, всю Москву. Когда маршруты мэра проходят по стройкам, я присутствую на проводимых совещаниях, чтобы оперативно выполнить его указания.

* * *

В связи с предполагавшимся наплывом в Москву сотен тысяч иностранцев, решили не мозолить им глаза долгостроем на Красной Пресне и завершить Дом Советов РСФСР. Это здание предназначалось для правительства Российской Федерации. Со времен Сталина оно помещалось в здании бывшей семинарии на Делегатской улице, у Садового кольца, вдали от Кремля. В этом проявлялось зримо приниженное положение, в каком находилось при советской власти республиканское правительство России.

Дом Советов запроектировал Дмитрий Чечулин, автор радиальной станции метро "Комсомольская", высотного здания на Котельнической набережной, гостиниц "Пекин" и "Россия". Он, как и Михаил Посохин, был одним из немногих крупных московских зодчих, которым удавалось строить по собственным, а не типовым проектам.

На площади восемь гектаров годами поднимался на 21 этаж высотный овальный корпус с башенкой, подпираемый с четырех сторон протяженными корпусами. Их объем достигал 760 тысяч кубометров. С одной стороны овальных коридоров размещались кабинеты, с другой - залы для совещаний. С северной стороны - Большой зал на 1200 человек, способный служить и для собраний, и для демонстрации фильмов, и для концертов и спектаклей.

Никто не знал, какую драму и трагедию разыграют не здесь, а вокруг здания и в его стенах в 1991 и 1993 годах. Дом Советов РСФСР назовут "Белым домом", будут защищать от главарей обанкротившейся КПСС. Потом, два года спустя, обстреливать снарядами, пулями, изгонять из прочных белокаменных стен депутатов распущенного Верховного Совета... А мне предстоит работа по заданию президента России - восстановить разрушения, отремонтировать огромное здание за несколько месяцев...

* * *

В конце 70-х годов пришлось в дополнение к двум трестам Горнопроходческих работ организовать третий трест, так много дел прибавилось у нас. Москва построила за шесть лет все олимпийские объекты, не снижая темпов возведения жилых домов и школ, поликлиник и больниц, детских садов и ясель. Жильцы коммуналок, ожидавшие новоселий, не должны были пострадать из-за праздника спорта. Это была генеральная задача, поставленная нам правительством, - и мы ее выполнили.

Советский Союз в 1980 году мог себе позволить такую роскошь, как Олимпиада. У правительства нашлись средства на финансирование уникальных масштабных объектов. Открывать Игры по традиции предстояло главе государства, Генеральному секретарю ЦК КПСС Леониду Брежневу. Телекамеры многих стран в Лужниках должны были сфокусироваться на нем. Олимпиада, таким образом, становилась важным политическим актом. "Главмосинжстрой", как все строители, сделал все возможное, чтобы праздник мирового значения состоялся. Не наша вина, что за полгода до открытия Игр советские танки вошли в Афганистан. Началась необъявленная война, многие страны вслед за Соединенными Штатами Америки отказались послать делегации в Москву. Долгожданного состязания спортсменов двух сверхдержав не произошло, как хотелось бы. Праздник был основательно подпорчен. Сотни тысяч туристов в знак протеста отказались от поездки в Москву, мы недополучили ожидаемой прибыли от построенных гостиниц и ресторанов.

Несколько лет до начала Игр мы вкалывали, не покладая рук. Последние благоустроительные работы заканчивали в ночь перед открытием Олимпиады.

Роль Верховного Главнокомандующего на олимпийском строительном фронте играл Виктор Васильевич Гришин, первый секретарь МГК. Он возглавлял имевшую все полномочия комиссию горкома по подготовке Олимпиады-80. Эта комиссия решала стратегические вопросы. Тактическими, оперативными занимался общегородской олимпийский штаб, его начальником был секретарь горкома партии Игорь Николаевич Пономарев. Спустя годы он же возглавил управление по подготовке празднования 850-летия Москвы и успешно справился с этой задачей.

Хочу отдать должное покойному Виктору Васильевичу Гришину. Для меня это был большой авторитет. Я считал его болеющим за дело крупным руководителем. Он много уделял внимания кадрам, с которыми работал. Была у него блестящая черта: не был завистливым, вредным человеком. Глубоко вникал в проблемы, которые предстояло решать. Работоспособностью и преданностью делу вдохновлял всех окружающих. Москву в высших инстанциях всегда защищал, жил ее интересами.

В молодости Гришин закончил два техникума - геодезический и паровозного хозяйства, но не получил высшего образования. Это, видимо, его тяготило. Гришин подкупал не показной скромностью. Та служебная дача, где жила его семья, кабинет, который занимал он на Старой площади, не идут ни в какое сравнение с тем, чем располагает теперь руководитель средней фирмы.

Виктор Васильевич любил строительство, много сделал, чтобы типовые проекты жилых домов, школ, детских садов стали лучше, чем во времена Хрущева. Московские архитекторы разработали интересный проект экспериментального района в Северном Чертанове на 20 тысяч жителей. Для его реализации организовали Управление по проектированию образцового жилого района, сокращенно - ОПЖР. Предполагалась, в созданных по его расчетам домах москвичи будут жить в "образцовом коммунистическом городе". Район строили при поддержке Гришина, без него Москва бы не получила средства из бюджета на такой проект, отступавший во многом от общепринятых норм и правил.

Активно, как нигде, осваивалось в Северном Чертанове подземное пространство. Много там было дел у "Главмосинжстроя". В недрах располагались тепловые пункты, трансформаторные станции, трубы для удаления мусора, гаражи на сотни машин под всеми домами. Через район проходила полуподземная автомагистраль. Каждый жилой комплекс в 16 и 25 этажей состоял из девяти корпусов, рассчитывался на тысячу семей. Архитекторы рассматривали их не только как "машины для жилья". Осуществлялась впервые концепция "все в доме". Торговля, быт, спорт, медицина, культура, досуг получали место под крышей зданий, рядом с квартирами.

Внешне первый секретарь МГК казался угрюмым и неприветливым, не улыбался перед объективами фото- и кинокамер. Но он был хороший, душевный человек, хотя и строгий, принципиальный руководитель. Гришин старался помочь всем, кто к нему попадал на прием.

Особенно много сделал он для Перовского района, от которого выдвигался депутатом в Верховный Совет. Я избирался от этого района в Московский Совет, что нас сближало.

Гришин ускорил реконструкцию завода "Серп и молот", прокладку и пуск Перовского радиуса метрополитена. Поезда пошли от Таганки в бывший город Перово, отдаленные индустриальные районы Москвы, где сосредоточены крупные промышленные предприятия.

Еще хочу отметить два обстоятельства, связанные с Виктором Васильевичем. Как все помнят, самой большой партийной критике подвергался театр на Таганке Юрия Любимова, где играл Владимир Высоцкий. Каждая премьера превращалась в пытку для артистов, их мучали придирками разные комиссии, запрещавшие спектакли как идеологически невыдержанные. В то же время именно для этого театра при содействии Гришина по замыслу Любимова было построено новое здание современной архитектуры, примкнувшее к старому, бывшему дореволюционному кинотеатру. Никакой другой московский театр, даже Малый, не смог в те годы построить новую сцену. Гришин не раз бывал на спектаклях театра.

У Виктора Васильевича рос внук, любивший рисовать. Гришин показал его рисунки Зурабу Церетели, который увидел в них искру божью и посоветовал определить ребенка в художественную школу в Лаврушинском переулке.

Возможно, этим объясняется быстрое появление на Садовом кольце у Крымской набережной нового здания для этой школы при художественном институте имени В. Сурикова. Она испытывала тесноту в Лаврушинском, где учились и жили одаренные дети.

Под крышей нового здания, построенного по индивидуальному проекту, предусмотрен водный бассейн.

Для детей Гришин сделал еще два исключения из установленного правила, предписывавшего не строить новые театральные здания в Москве. Считалось, их и так много.

Как ни инициативна была Наталья Ильинична Сац, основательница первого в мире детского музыкального театра, но без поддержки Гришина ей бы не под силу было поднять новое здание. Его воздвигли для нее рядом с цирком на Юго-Западе.

Другой замечательной архитектуры детский театр выстроен при поддержке Гришина у Самотечной площади, рядом с особняком великого дрессировщика Дурова, чье дело продолжают его потомки.

Система, которой верой и правдой служил Гришин, обошлась с ним, как со многими бывшими руководителями, жестоко. Когда Гришина вывели из игры, Виктору Васильевичу пришлось пережить унижения, им не заслуженные. Его лишили всех привилегий. Он умер в 1992 году по возвращении из районного отдела социального обеспечения, где ему пришлось хлопотать о пенсии.

После смерти Виктора Васильевича я сохранил хорошие отношения с семьей Гришина. Его вдова - врач, при жизни мужа не извлекала выгод из своего высокого положения, работала директором районного клинического учреждения.

Про меня говорили, Ресин боится двух человек - Гришина и жены Марты. Это правду говорили. Гришина уже нет. А Марта и сейчас есть, я действительно считаюсь с ее мнением, если она мною недовольна.

* * *

После Олимпиады пришлось заниматься другими отнюдь не уникальными и престижными, но жизненноважными объектами: овощехранилищами, картофелехранилищами. С их помощью Москва пыталась разрешить тяжелую, невыполнимую при социализме проблему снабжения большого города овощами и фруктами. Какие бы современные базы с автоматикой и телемеханикой мы ни строили, все равно картошка загнивала, прорастала и, как капуста, продавалась москвичам подпорченной. Только нужда заставляла людей покупать эти необходимые продукты в магазине.

Генеральный план развития Москвы выполнялся однобоко. Почти все средства из городского бюджета выделялись на типовое индустриальное домостроение. Даже в предолимпийские годы в пределах Садового кольца работы у нас было мало.

На Тверском бульваре удалось достроить здание, заложенное перед войной для Музыкального театра К. С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко. Пустовавшую коробку решили использовать для новой сцены МХАТа, к чему сам театр особенно не стремился, предпочитая играть в уютном старом здании в Камергерском переулке. Но этот театр считался правительственным, поэтому приняли такое решение.

Из-за войны не удалось достроить по проекту Алексея Щусева здание гостиницы "Москва" в Охотном ряду. С большим трудом были сооружены новые корпуса этой гостиницы, завершившие ансамбль Театральной площади.

На улице Горького, как практиковалось в предвоенные годы, передвинули здание газеты "Труд". Его построили в начале ХХ века по заказу крупного издателя Ивана Сытина, он жил здесь и выпускал лучшую в России ежедневную газету. После революции в доме помещалась "Правда", сюда однажды после подавления мятежа левых эсеров наведался ночью Ленин. Это обстоятельство спасло здание от сноса, его решили, как памятник истории, передвинуть. На высвободившемся месте построили новое здание "Известий", не особенно украсившее Пушкинскую площадь.

На Пресне по проекту Михаила Посохина отвели место под международный выставочный центр. Его павильоны располагались у берега Москвы-реки. Крупногабаритные экспонаты можно доставлять сюда по воде. Этот проект медленно претворялся в жизнь по частям, на пустырях, за пределами Камер-Коллежского вала.

Кажется, все из того, что строилось в 70-годы в центре, в "образцовом коммунистическом городе", я назвал...

А старая Москва гибла на глазах. Из аварийных зданий отселялись жильцы, пустые дома на Сретенке, Арбате, в Замоскворечье без людей умирали, поджигались, сносились. Помочь этому горю мы не могли. Почему? Отвечу несколько ниже.

* * *

При всем при том, сказать, по примеру других, что вся Москва в 70-е годы переживала застой, не могу. Неправда это. Не в пример центру, все бывшие окраины, особенно Юго-Запад, застраивались бурно, и не только типовыми жилыми домами. Корпуса двух университетов - старого, Московского, и нового, Дружбы народов, Цирк, Детский музыкальный театр, институты международных отношений, медицинский и педагогический, институты радиоэлектроники, механики - все они и многие другие нашли место на Юго-Западе.

Научно-технический прогресс второй половины ХХ века потребовал зданий исследовательских лабораторий и институтов, опытных конструкторских бюро и вычислительных центров, производств, связанных с электроникой, высокими технологиями, военно-промышленным комплексом. Их возведение финансировалось не из городского бюджета. Деньги поступали из средств ВПК, госбюджета. Эти сооружения нашим потомкам не придется ломать, поступать с ними как с "хрущобами".

Посмотрите, какие монументальные здания научных центров, институтов, библиотек Академии наук СССР, Академии медицинских наук СССР выросли как раз в этот период в районе Профсоюзной улицы, проспекта Вернадского. На сотни метров протянулся фасад института космических исследований, столь же значительны здания многих других научных академических направлений институтов.

Памятниками советской эпохи останутся Онкологический центр на Каширском шоссе и Кардиологический центр на Рублевском шоссе. Оба они сооружались по последнему слову науки и техники на средства, заработанные народом во время ежегодных Всесоюзных коммунистических субботников. Они по традиции проходили весной в день рождения В. И. Ленина.

* * *

Все те годы, сколько себя помню, шли разговоры о строительстве грандиозного памятника Ленину. По первоначальному проекту пьедесталом ему должен был служить Дворец Советов на Волхонке. В конце концов на фундаменте, рассчитанном на стоэтажное здание, появился плавательный бассейн "Москва"...

Позднее намеревались установить памятник Ленину на бровке Ленинских гор, над крутым берегом Москвы-реки. В этом случае высокий холм как бы играл роль пьедестала.

В конечном итоге давняя идея волею Виктора Васильевича Гришина реализовалась на Октябрьской площади, в начале Ленинского проспекта, вблизи моего Горного института. А мне выпала задача по линии главка опекать строительство этого большого инженерного сооружения. Монумент отлили из бронзы по проекту известного архитектора Льва Кербеля и установили на тяжелый, в сотни тонн, пьедестал.

Открывало памятник Политбюро, прибывшее на площадь во главе с полным энтузиазма Михаилом Горбачевым. Спустя несколько лет на моих глазах монумент чуть было не снесли, чему я всячески препятствовал, - но об этом в следующей главе.

Когда сооружался памятник Ленину, шел памятный всем 1985 год. К власти пришли реформаторы во главе с новым Генеральным секретарем ЦК КПСС. К тому времени в стране назрел глубокий политико-экономический кризис, признаки которого видны были невооруженным глазом и в Москве.

Сроки реализации Генерального плана приближались к концу. Но никаким "образцовым коммунистическим городом", к чему призвал народ Брежнев, столица не стала.

Разрекламированные "центры планировочных зон", "хорды", ансамбли площадей Садового кольца, "заповедные зоны", многое другое - все осталось в проектах, на бумаге. Она, как известно, все терпит. Появилось у архитекторов понятие "бумажная архитектура". Московские зодчие побеждали на международных конкурсах, но их идеи некому было воплощать. Денег хватало только на индустриальное домостроение, на ВПК, на административные здания силовых министерств.

На единственной Октябрьской площади удалось сформировать на рубеже 70-80-х годов законченный архитектурный ансамбль. Это произошло благодаря тому, что на ней выбрали место для монумента Ленину. Гришин все сделал возможное, чтобы памятник оказался в художественно осмысленном пространстве. Его окружили геометрической формы здания МВД, Госбанка, жилого дома. На его первых этажах разместилась республиканская детская библиотека. Здесь (в который раз!) Виктор Васильевич проявил доброе отношение к детям.

Что тогда, после Олимпийских игр, сооружалось в центре Москвы? На Октябрьской площади на месте сломанного храма встало здание Министерства внутренних дел СССР. Оно построено в дополнение к тому зданию, которое имело МВД на улице Огарева, 6. Этот проект реализовался благодаря настоянию влиятельного в то время друга Леонида Ильича министра внутренних дел Николая Анисимовича Щелокова.

Пойдем дальше. На Арбатской площади сломали, несмотря на протесты ревнителей старины, несколько двухэтажных зданий. На их месте по проекту Михаила Посохина распростерлось белокаменное огромное здание Генерального штаба Вооруженных сил СССР. К нему наш главк проложил тоннель с коммуникациями. (В связи с этим пришлось закрыть движение транспорта на Арбате, что позволило превратить магистраль в пешеходную улицу.) Этот проект военным удалось реализовать благодаря всесильному министру обороны маршалу Устинову.

Наконец, на площади Дзержинского, ныне Лубянской, рядом с известными всем зданиями Комитета госбезопасности, в ударном темпе днем и ночью при помощи солдат построили три комплекса зданий. Их фасады вышли на Лубянский проезд, Мясницкую, Лубянскую площадь и на Большую Лубянку. Еще одно здание госбезопасности выросло на Большой Лубянке, 20. Все эти проекты поддерживались шефом госбезопасности Юрием Владимировичем Андроповым.

Ничего подобного не могли себе позволить министры, ведавшие культурой, образованием, наукой. Да и Московский Совет не мог застраивать старую Москву как она того заслуживала... У него не находилось ни сил, ни средств, чтобы ремонтировать тысячи обветшавших особняков, бывших доходных и торговых домов, Старого Гостиного двора, всего, что в прошлом украшало Москву, вызывало восторг у иностранцев. И это было одним из проявлений разразившегося глубокого социально-политического кризиса.

Выше, когда шла речь об Играх, мы видели: объекты Олимпиады, гостиницы строились на деньги ВЦСПС, Интуриста, ВЛКСМ. Но чтобы спасти старую Москву, в нее требовалось вкладывать средства других инвесторов, а таковых не существовало. У государства, ослабленного войной в Афганистане, обремененного гонкой вооружений, денег не оставалось на Генеральный план развития Москвы.

Поставленная КПСС задача: "Превратим Москву в образцовый коммунистический город!" - оказалась утопией.

Наступил момент, когда на арену истории должны были выступить другие инвесторы, другие объекты социального действия. Только они могли возродить Москву.

ГЛАВА VI

Между молотом и наковальней.

Встреча с Борисом Ельциным.

Объезд Москвы c будущим первым секретарем МГК.

Средства и причины. Знакомство с Юрием Лужковым.

Новое назначение - "Главмоспромстрой".

Подвиг Геракла, совершенный мэром Москвы.

Профессор Гавриил Попов и его идеи.

В правительстве города.

На Малой Бронной в "Главмосинжстрое" первым моим начальником, напомню, был Анатолий Ефимович Бирюков. Я служил его замом. Его сменил Юрий Андреевич Молчанов, крупный инженер. Он досконально знал сложнейшее подземное хозяйство Москвы, работал и в главке, и директором института "Мосинжпроект". При нем я поднялся по служебной лестнице еще на одну ступеньку и стал первым заместителем начальника главка.

Только после десяти лет службы здесь, в августе 1985 года, меня выдвинули на должность руководителя "Главмосинжстроя". Этим я обязан Илье Дмитриевичу Писареву, секретарю МГК по строительству, бывшему первому секретарю Краснопресненского райкома партии. В этом районе находился наш главк, здесь мы сооружали Дом Советов РСФСР, еще не названный мною, в сущности олимпийский объект, Хаммер-центр. Это гостиница с номерами и квартирами, Конгресс-залом на 2000 мест, связью, ресторанами, магазинами, со всеми удобствами для бизнесменов, иностранцев, живущих в Москве. Его мы сдали к Играм.

С Писаревым, известным инженером-монтажником, знавшим толк в строительстве, мы дружно работали. Его идею о моем выдвижении поддержали Промыслов и Гришин. Вопрос о национальности на этот раз не возник. В Кремль, на Старую площадь пришли новые люди, дети тех, кто пострадал в годы сталинских репрессий. Со Старой площади повеял свежий ветер перемен, через несколько лет усилившийся на просторах страны и превратившийся в ураганный вихрь, сорвавший красный флаг с крыш зданий ЦК партии и Кремля. В апреле 1985 года Горбачев объявил о "перестройке" и "ускорении". Началось бурное обновление кадров.

Но мое выдвижение чуть было не сорвалось, хотя меня утвердили в должности на бюро МГК. Однако дальше все пошло не по отработанному годами сценарию. Потому что кабинет заведующего отделом строительства ЦК на Старой площади занял новый человек, прибывший в Москву с Урала. Инженер-строитель по образованию и опыту работы. Строить умел: начинал мастером, прорабом, затем работал главным инженером стройуправления. Возглавил домостроительный комбинат, созданный по образу и подобию московских ДСК. Только после этого его выдвинули на партийную работу. В Свердловском обкоме он заведовал строительным отделом. Но в Москву его перевели не для того, чтобы строить, хотя назначили заведующим строительным отделом ЦК. Эта должность для первого секретаря крупнейшего индустриального обкома CCCР не считалась повышением.

Новый заведующий строительным отделом ЦК пристально следил за делами в Москве и заметил: начальника "Главмосинжстроя" МГК утвердил без его ведома, не согласовав вопрос в ЦК. Так я попал между молотом и наковальней, между Гришиным и Ельциным. Им предстояло вскоре выяснить отношения на политическом ринге в решающем поединке.

Таким образом, мое знакомство с Борисом Николаевичем произошло при драматических обстоятельствах. Моя карьера чуть было не закончилась. Ельцин не хотел меня утверждать, потому что формально нарушен был ряд процедурных моментов, соблюдаемых при выдвижении руководящих кадров. Но причина, конечно, была глубже, пока мало кому известна.

Будучи долгое время всесильным членом Политбюро ЦК, Виктор Васильевич Гришин не стал согласовывать мое назначение с новым заведующим отделом ЦК, не вынес вопрос на секретариат ЦК, посчитав это формальностью. По-видимому, полагал, его можно решить в рабочем порядке, задним числом оформить состоявшееся выдвижение. А должность начальника московского главка с правами министра, как было сказано, относилась к номенклатуре ЦК партии.

Когда мои документы в рабочем порядке поступили на Старую площадь к Ельцину, он отреагировал неожиданно для всех в МГК: "Знать не знаю, кто такой Ресин! Мне его не представляли, в отделе и на секретариате мы его не рассматривали".

И согласия на мое назначение не дал!

Я завис в воздухе. Мне хватило тогда ума не покидать обжитой кабинет первого зама. В нем я работал как прежде, дожидаясь окончательного решения вопроса в верхах.

Нашлись в аппарате ЦК люди, хорошо знавшие меня. Они дали мне положительную характеристику, и Ельцин согласился меня принять для собеседования. Помощник его, будущий секретарь МГК Беляков, предупредил, встреча займет всего десять минут. И посоветовал подготовиться, исходя из требований, которые предъявлял новый заведующий строительным отделом ЦК. Его, однако, интересовали проблемы не столько инженерно-строительные, сколько социальные, политические.

Наша беседа вместо намеченных десяти минут длилась час. Мне было о чем рассказать и что ответить.

- Да, не думал, что Москва так опережает Союз в инженерных работах. Они соответствуют мировому уровню, - сказал Борис Николаевич в конце беседы. И заключил:

- Мы тебя согласовываем. Я к тебе приеду.

Приехал через две недели. Поездка наша по Москве началась в восемь утра, закончилась в десять вечера. Ельцин поразил неутомимостью, любознательностью, знанием строительства, желанием все увидеть и услышать.

Мы проехали в его большом черном "ЗИЛе" по многим районам и объектам, побывали на стройплощадках, заводах, в гараже, спускались в тоннели, подробно осмотрели, как строится многоярусная подземная стоянка автомашин у ВДНХ. Она сооружалась новым тогда для нас методом "стена в грунте". Спустя десять лет таким методом мы с благословения Ельцина соорудили подземный комплекс "Охотный ряд" у Кремля.

Как и предупреждал помощник, вопросы задавались мне не только о строительстве, хотя оно его интересовало. Ельцин спрашивал, сколько работает членов партии и комсомольцев, сколько москвичей и иногородних, так называемых лимитчиков. Их Москва принимала по лимиту, выделяемому заводам и стройкам по решению инстанций. Без сотен тысяч дешевых рабочих рук лимитчиков город обойтись не мог. А это значило, что Москва становилась с каждым годом все более многолюдной, опережала темпы роста населения, заложенные в Генеральном плане. Таким образом, Генплан выполнить практически было невозможно. (С лимитчиками, прибывшими с Урала, Борис Николаевич решил побороться, о чем вскоре все узнали из его выступлений...)

Ельцин интересовался, сколько у нас холостяков и семейных, сколько людей с высшим и средним образованием, где рабочие повышают образование, учатся. Конечно же спрашивал о заработках.

Мы пообедали в заводской столовой и продолжили объезд. Расстались через двенадцать часов после встречи. В тот день я понял: это наш будущий первый секретарь МГК.

Но чтобы им стать, следовало убрать с дороги члена Политбюро ЦК! Что и было сделано по испытанной схеме, применявшейся в прошлом при смещении Молотова. В органе ЦК КПСС газете "Советская Россия" появилась критическая статья, разорвавшаяся как бомба. В ней утверждалось, что дела на стройках Москвы идут плохо. По "сигналу" печати к делу по решению ЦК подключился Комитет народного контроля СССР. Его сотрудники насобирали компромат: искажение государственной отчетности, "очковтирательство", нарушение установленного правительством порядка приемки в эксплуатацию жилых домов... Началась шумная борьба с приписками, недоделками, низким качеством. То был сигнал, что Виктору Васильевичу Гришину пора уходить со сцены.

Это случилось 25 января 1986 года. В тот день пленум горкома партии единогласно избрал первым секретарем МГК Бориса Николаевича Ельцина. Тогда я услышал его в Колонном зале Дома Союзов. Он выступил на городской партконференции с отчетом МГК КПСС, которым до того не руководил. С первых его слов я понял: нас ждет нелегкая жизнь. Критический удар первый секретарь, не успев занять кабинет в горкоме, нанес по Илье Дмитриевичу Писареву, секретарю МГК по строительству. Ельцин, как никто до него, уделил в отчетном докладе много места реконструкции столицы. Он признался, что не решен в принципе вопрос - как и куда развиваться городу. Но одно ему было ясно, нужно отменить большинство прежних постановлений и принять новое о комплексном социально-экономическом развитии Москвы.

Впервые Ельцин заявил, надо взяться за центр города. Им после смерти Сталина строители мало занимались, обрекая старую Москву на медленную смерть...

Тогда всем собравшимся в Колонном зале московским руководителям стало ясно, почему из Свердловска первого секретаря обкома перевели на второстепенную должность заведующего строительным отделом ЦК...

* * *

К тому времени наш главк успел многое сделать для города. У него сложился свой стиль работы. Но в силу того, что им прежде управляли крупные руководители, бывший зампред исполкома Моссовета, бывший зампред Совета министров РСФСР, между "Главмосинжстроем" и "Главмосстроем" возникла напряженность в извечном вопросе: кто главнее?

В этом противостоянии мне с первых дней следовало определиться. Я не хотел конфликтовать с генеральным подрядчиком, "главным застройщиком Москвы", каким оставался "Главмосстрой", хотя к тому времени рядом с ним поднялся еще один гигант - "Главмоспромстрой". Собрав коллегию, сказал в нелицеприятной форме то, что не всем понравилось: "Мы - холуи "Главмосстроя"! Москвичи ждут в первую очередь не водопровод и канализацию. Им нужен дом! Мы обязаны все сделать, чтобы они его получили как можно быстрее. Поэтому должны выполнять все, что от нас требуют строители домов. Даже их капризы!"

Такая концепция через некоторое время себя полностью оправдала. Конфликты между главками прекратились, между мною и начальником "Главмосстроя" Валерием Владимировичем Сухоцким установились хорошие, доброжелательные отношения.

Поэтому когда все собирались в штабе, созданном при МГК во главе с начальником "Главмоскапстроя", я шел на эти заседания без страха. Почему начальником штаба назначили именно его? Очевидно, не только потому, что этот главк стоял в истоке строительного процесса, но и потому, что Иван Михайлович Болтовский служил кадровым военным, полковником, умел приказывать. На заседаниях штаба, где происходили нелицеприятные разборки, все с опасением ждали, кто окажется очередным козлом отпущения, кого обвинят в срыве планов жилищного строительства, кто крайний? И, как я помню, наш главк никогда не оказывался крайним. Сухоцкий никогда не сваливал на нас вину за плохую работу.

Как это удавалось? Умение руководить заключается как раз в том, чтобы находить общий язык с партнерами, а не конфликтовать с ними. Этого принципа я придерживался при советской власти, ему остался верен и в рыночных отношениях. Надо договариваться!