Москва в октябре 1917 года

II МОСКОВСКАЯ ГОРОДСКАЯ ДУМА ПЕРЕД ОКТЯБРЬСКОЙ РЕВОЛЮЦИЕЙ. НАСТРОЕНИЕ ДУМСКИХ ВОЖДЕЙ. ДУМА И ВОЕННО-РЕВОЛЮЦИОННЫЙ КОМИТЕТ. ПОСЛЕДНЕЕ ЗАСЕДАНИЕ МОСКОВСКОЙ ГОРОДСКОЙ ДУМЫ

Как было указано выше, крайним настроениям рабочих организаций и организаций Московского гарнизона противостояла только Дума, внеклассовый орган, не опиравшийся на физическую силу.

В распоряжении Думы условно могли быть: часть офицерства, юнкера, незначительная часть гарнизона, милиция.

Массовый обыватель как таковой, могущий в решительный момент борьбы путем организации добровольческих отрядов из мелкой буржуазии, части интеллигенции, словом, путем создания "белой" гвардии в противовес "красной", повлиять на решительный ход борьбы за власть,-- этот массовый обыватель не проявил ни инициативы, ни энергии.

Он оказался равнодушен к своим собственным интересам; может быть, это было еще и потому, что этот же мелкобуржуазный обыватель был совершенно разочарован в своем Временном правительстве, в Керенском и в революции.

Он крепко засел за печку, организуя по призыву Думы домовые комитеты, охраняя домашний очаг от воров ухватами и кочергой, и махнул рукой на происходящее.

В открытое столкновение с Советом должна была вступить только городская дума.

И силою вещей Дума, как орган власти, параллельный Совету, выступила против Совета.

Вожди думской фракции эсеров слишком верили в жизнеспособность Временного правительства.

Эту уверенность поддерживали в них некоторые члены Временного правительства -- социалисты, сообщавшие все время оптимистические сведения из Петрограда о том, что Керенский с фронтовыми войсками идет на поддержку, что съезд Советов не может открыться, что у большевиков полная растерянность.

Эти сообщения окрыляли некоторой надеждой думских вождей, создавая и питая в них иллюзию на скорый конец большевистского засилья.

Этой уверенности способствовало и полученное в Москве 26 октября воззвание Центрального исполнительного комитета Советов, выпущенное по поводу созыва съезда Советов, в котором ЦИК объявлял съезд Советов несостоявшимся и рассматривал его как собрание делегатов большевиков.

Вожди Московской городской думы цеплялись за соломинки: они надеялись на сопротивление ЦИКа, на сопротивление Совета крестьянских депутатов, на поддержку Ставки, куда за помощью отправился Керенский, на помощь казаков.

Этим надеждам не суждено было осуществиться, и в связи с событиями, происходящими в Петрограде, Московская городская дума также доживала свои последние дни.

В среду 25 октября должно было собраться историческое, последнее заседание Думы, посвященное обсуждению событий, происходящих в Петрограде.

Дума должна была выявить ту или иную позицию в отношении кризиса власти в Петрограде, стать определенно на ту или другую сторону.

Из переговоров с Рудневым пишущий эти строки видел, что настроение главы думского большинства чрезвычайно подавленное, не лучше было настроение и других вождей думской фракции с.-р.

Все больше углублялся раскол по вопросу о текущем моменте у левых и правых эсеров, все сильнее и определеннее становилось левое крыло эсеров на сторону большевиков, отмежевываясь от правительства Керенского.

Москва имела сумрачный и зловещий вид.

Помню, что поздно вечером в день думского заседания уж появились на стенах домов первые воззвания Военно-Революционного Комитета.

Население читало их со страхом и недоумением.

Городское население только что пережило панику в связи с объявлявшейся забастовкой городских рабочих, когда стачечный комитет рабочих постановлял прекращение действия трамвая, газового завода, водопровода и канализации.

Забастовка эта, сорванная в последний момент согласием Думы на все требования рабочих, оставила неизгладимый след в сердцах московских жителей, которые знали, что городские рабочие пойдут за Военно-Революционным Комитетом, а следовательно, в случае разногласия Комитета с Думой в перспективе снова нужно запасаться водой, хлебом и сидеть дома в темноте ввиду остановки трамвая и угасания электричества.

С фронта доносились зловещие слухи, раздуваемые сторонниками порядка до крайних пределов.

Буржуазные газеты били тревогу,-- дни их также были сочтены.

В окончательное падение Временного правительства, однако, еще верили немногие.

Средний, рядовой обыватель все еще надеялся на какое-то непостижимое чудо и уже только от этого чуда ждал спасения.

В Москве наступало тяжелое удушливое затишье перед Октябрьской бурей.

В день последнего заседания Думы в переговорах с Рудневым было решено принять меры охраны, так как Руднев предполагал, что в этот же вечер большевики учинят в Москве coup d'etat8, арестуют городского голову и членов управы, как единственных носителей муниципальной власти.

Решено было оцепить Думу усиленным нарядом конной милиции, которая была хорошо вымуштрована и оставалась безусловно верной своему хозяину -- городскому самоуправлению.

Помню, когда в этот исторический вечер я подъезжал к Думе на последнее заседание и увидел мрачное здание Думы, окруженное молчаливым отрядом конной милиции, мне вспомнились ясные морозные дни февраля, когда Москва собиралась здесь, полная надежд на светлое будущее.. Какая разница между этими еще недавно пережитыми днями и сегодняшним днем!

Стоял осенний мокрый вечер. Тьма лежала на почти не освещенных улицах. Кругом было пустынно и глухо.

Мы должны были схоронить сегодня весенние иллюзии единства социалистического фронта.

Вместо борьбы за расширение завоеваний революции, дружной борьбы рука с рукой, сторонники умеренной революции готовились встать против вчерашних товарищей, заграждая им путь.

Толпа любопытных понемногу стекалась к Думе, многим и очень многим хотелось быть на этом решающем заседании, и в конце концов думские хоры были битком набиты.

Я замешкался в вестибюле Думы, разговаривая с встретившимися товарищами, мы стояли и смотрели в окно на думскую площадь.

Помню, мимо нас в тот вечер озабоченно сбежал по лестнице вниз Муралов, тот солдат Муралов, которому скоро суждено было сыграть видную роль в Октябрьской революции, а после нее в управлении Московским военным округом.

Я был знаком с Мураловым, который, как представитель Московского Совета, являлся в Градоначальство в связи с различными практиковавшимися уже административными репрессиями.

Теперь, глядя на его поспешно удаляющуюся по площади громадную фигуру в простой серой солдатской куртке, согбенную под моросившим дождем, я понимал, что человек этот торопился, может быть, в Военно-Революционный Комитет, что человек этот стал уже опасным врагом существующей власти.

Было странно, нелепо и жутко сознавать это, видеть воочию ту пропасть, которая разбила всех на два лагеря, чувствовать себя бессильным перешагнуть эту пропасть, не выполнив того, что казалось тогда долгом перед родиной.

Поднявшись в зал, я застал уже думские фракции разбившимися на обычные совещания.

Атмосфера накаленная, тревожная и негодующая насыщала думские комнаты, залы и коридоры.

С озабоченными лицами люди встречались, наспех обменивались последними новостями из Петрограда и, точно муравьи, сообщавшие друг другу о разорении их хрупкого жилища, торопливо бежали дальше.

На лицах кадетских лидеров не было привычной торжественной иронии, которую они проявляли обычно в думской обстановке.

Красивое лицо профессора Новгородцева с ассирийской бородкой не сохранило следов обычной профессорской величавости.

Он был бледен и встревожен. Ему пришлось слушать слова Бухарина9, обращенные к нему в думской зале, полные злого сарказма: "Неужели категорический императив Канта подсказывает вам необходимость расстрелов солдат и арестов революционных крестьян и рабочих?"

Волнуются Юренев, Тесленко, Бурышкин.

Наконец в 9 часов вечера старый, согбенный, седобородый апостол эсеровской революции Минор10 в качестве председателя Думы открывает заседание.

Все думские места заняты гласными, пришли все, полны, яблоку упасть негде, думские хоры и коридоры.

Городской голова Руднев докладывает информацию о совершающемся в Петрограде перевороте, о царящем насилии большевиков, о попытках захвата ими власти.

Руднев характеризует переворот в Петрограде как неорганизованное выступление, так как, в частности, такая мощная организация, как Совет крестьянских депутатов, выступает с протестом против переворота.

Заканчивая свой доклад, говоря о задачах Думы в текущий момент, Руднев указывает, что хотя городская дума бессильна помочь, Временному правительству, так как она, может быть, и не располагает физической силой, но, будучи единственной "верховной" властью в Москве, Дума не может дать своей санкции тому, что творится в Петрограде.

Кроме того, на Думе лежит обязанность и ответственность за охрану безопасности населения столицы.

Мрачный, трагический доклад окончен.

Застрельщиком, открывшим бой, выступил кадет Щепкин, иронически приглашая Думу выслушать в первую очередь виновников наступивших в стране грозных событий, сидящих здесь на левых скамьях.

Вызов был принят, и от крайней левой выступил И. И. Скворцов11.

Речь его была обличительной речью, направленной главным образом по адресу молчаливо сидевших представителей партии с.-р.

И. И. Скворцов указывал на то, что страна отдала свои симпатии, свое доверие большевикам, что эсеры и меньшевики не являются больше представителями рабочих и крестьян, а являются предателями революции.

"Наше выступление,-- заканчивал он речь вызовом и угрозой,-- вы хотите представить как выступление кучки заговорщиков, вы отлично знаете, что это неправда, из большинства вы стали меньшинством, вы хотите ликвидировать выступление рабочих и крестьян силой, что же, попробуйте, посмотрим, как это вам удастся!"

После обвинительной речи И. И. Скворцова, вызвавшей возмущение центра и правой части думского амфитеатра, начался словесный и бесполезный бой по всей линии.

Лидеры с.-р., а со стороны кадетов Астров и др. обвиняли большевиков в срыве Учредительного собрания, в открытии фронта врагу и пр.

Эсеровский оратор Лившиц поставил вопрос определенно. "Нам надо сказать,-^ заявил он,-- либо власть принадлежит Советам, либо городской думе, которая избрана всеобщим избирательным правом".

Но все, что говорилось, было ненужно, бесцельно, упреки были тусклы, всем, и говорившим, и слушавшим, было понятно, что гражданская война уже глядится в думские окна.

Так к этому и отнеслись представители крайней левой демократии.

Под аккомпанемент речей представителей думского большинства, обвинявших их в измене, они спокойно, один за другим покидали думские скамьи и разъезжались для организации и работы в районы.

Они прекрасно учитывали, что теперь дорога каждая минута, и, не желая тратить время на выслушивание давно уже знакомых обвинений, уходили к ожидавшему их делу.

Постепенное опустение скамей большевистской фракции подействовало

на остающуюся часть собрания еще более удручающе.

Речи бледнели, слабели и угасали.

Около 12 часов ночи Дума приняла длинную резолюцию по текущему моменту.

В ней с возмущением говорилось о петроградских событиях, население приглашалось, во имя близкого созыва Учредительного собрания, сплотиться вокруг городской думы и дать отпор большевикам.

Все стали расходиться. Думская зала и хоры опустели.

Щелкая копытами лошадей по камням, удалилась охранявшая Думу конная милиция.

Руднев, Коварский и пишущий эти строки после заседания собрались в кабинете городского головы.

Сидели некоторое время в оцепенении.

Руднев, подавленный и расстроенный, стал спрашивать нашего совета, нужно ли размножить принятую Думой резолюцию и рассылать ее телеграфно по России.

Из самого вопроса этого можно было вывести заключение, что Руднев совершенно пал духом.

Принимая обращенную к России и городским муниципалитетам резолюцию, в которой говорилось о необходимости сплочения населения вокруг дум, Московская городская дума, естественно, должна была такую резолюцию довести до всеобщего сведения, сообщив ее по телеграфу.

По существу же Руднев был прав: положение было настолько мрачным и безнадежным, что посылка такого призыва на места являлась мерою уже запоздавшей и даже вредной, так как создавала некоторые надежды и иллюзии у провинции, следившей за поведением Москвы, сердца России.

Во 2-м часу ночи мы ехали на автомобиле из Думы.

Улицы были мрачны и пустынны. Завтра вставало неясным тяжелым призраком.

По предложению Руднева, во избежание ареста в постели, решено было не ночевать дома {Руднев был прав, т. к. в эту ночь предполагалось его арестовать (см. ст. Ч-ва в сборнике "От Февраля к Октябрю" 12).}.

Городские деятели перешли на нелегальное положение и в эту ночь нашли убежище в частных квартирах.