Мотивация человека

В главе 6 мы подробно рассмотрели вопрос о том, как лучше всего измерять индивидуальные различия в силе мотива, поскольку в науке измерение имеет огромное значение. Без измерения мы до сих пор, как Макдугалл, лишь умозрительно рассуждали бы о том, что такое мотивы и как они влияют на поведение. В этой главе и в следующих главах части III мы попытаемся обобщить то, что было обнаружено в отношении ряда социальных мотивов, которые оцениваются методом, описанным в главе 6, — кодированием паттернов воображения и спонтанных мыслей[8]. Описывая каждый мотив, мы начнем с объяснения того, как был разработан метод его измерения на материале воображения, затем, используя критерии валидности из главы 6, приведем доказательства того, что этот метод действительно измеряет мотив, и, наконец, обобщим данные о поведении людей, имеющих по результатам такого измерения высокие показатели по соответствующему мотиву. Естественно, большой интерес представляет то, как у человека формируется тот или иной устойчивый мотив, поэтому каждую главу завершает раздел, обобщающий данные о возникновении такого мотива.

Пристальное внимание к измерению может показаться скучным или излишним, однако в действительности прогресс в изучении мотивации связан с возникновением стандартизированной формы измерения. До этого момента исследователи получали разные или противоречивые результаты либо утверждали, что то, что подразумевается под неким мотивом, например мотивом достижения, отличается от того, что под этим мотивом понимал кто-то из их предшественников. Например, как вы считаете, была ли у Христа выраженная потребность в достижении? Безусловно, он был неутомим в своем стремлении спасти мир. Фактически он пожертвовал ради этого своей жизнью. Главная мысль этой главы заключается в том, что как только определяется и получает общее признание метод измерения потребности в достижении, появляется возможность получить эмпирический ответ на упомянутый выше вопрос о Христе. Его высказывания можно оценить на предмет образов достижения, а частоту появления этих образов можно сравнить с частотой их появления в высказываниях других людей. Если Христос получит высокий показатель, значит, по определению он имеет выраженную потребность в достижении. В противном случае он таковой не имеет. Дальнейшие рассуждения по этому вопросу излишни.

Таким образом, прежде всего необходимо определить, как измеряется мотив. Научное значение такого понятия, как потребность в достижении, определяется тем, как оно измеряется. Безусловно, метод измерения можно поставить под сомнение или предложить другой метод, однако какой бы метод ни использовался, он должен соответствовать критериям измерительного метода, рассмотренным в главе 6. Методы измерения, описанные в этой и последующих главах, в большинстве своем соответствуют этим критериям, что приводит к накоплению новых, весьма любопытных данных относительного влияния ряда ключевых социальных мотивов на наше индивидуальное и социальное поведение.

Измерение потребности в достижении

О силе мотива достижения обычно судят по показателю потребности в достижении, который получают на основе кодирования содержания рассказов испытуемого, как это разъяснялось в главе 6. Показатель потребности в достижении обычно получается путем анализа рассказов, написанных по картинкам, однако его можно получить и путем анализа рассказов, написанных к тематическим предложениям, например «Отец с сыном смотрят на поле» (McClelland, 1977а), или с помощью инсайт-теста (Test of Insight; French, 1958a). Суть последнего сводится к тому, что испытуемого просят объяснить, почему некий человек повел себя определенным образом в представленном коротком рассказе, например «Джо всегда готов выслушать» или «Рей работает намного упорнее, чем большинство других людей». Хекхаузен (Heckhausen, 1963) использовал формат картинка-рассказ, однако разработал несколько иную систему кодирования для оценки потребности в достижении, которая позволяет получить четыре показателя: надежда на успех (НУ), боязнь неудачи (БН), разница между ними (НУ — БН, или показатель итоговой надежды) и их сумма (НУ + БН).

Аткинсона (Atkinson, 1958) и его последователей также интересовал негативный аспект мотивации достижения или боязни неудачи. Они разработали метод оценки результирующего показателя мотивации достижении (Resultant Achievement Motivation — RAM), который был получен путем многомерной классификации показателей потребности в достижении и показателей по опроснику тестовой тревожности (Test Anxiety questionnaire; Mandler & Sarason, 1952). Испытуемые с показателями выше среднего по потребности в достижении и ниже среднего по тестовой тревожности считаются наиболее ориентированными на достижение, тогда как испытуемые с показателями ниже среднего по потребности в достижении и выше среднего по тестовой тревожности считаются наиболее ориентированными на избегание достижения (или на боязнь неудачи; см. Atkinson & Litwin, 1960). Значительная часть результатов, которые приводят Аткинсон и его последователи, получена путем сопоставления успешности деятельности этих двух групп.

Однако ни при теоретической, ни при эмпирической основе отнюдь не очевидно, что боязнь неудачи является прямой противоположностью потребности в достижении (как она понимается при использовании этой процедуры). Поэтому в данной главе мы рассмотрим, насколько это возможно, влияние на поведение только мотива достижения, а в главе 10 — боязнь неудачи и другие мотивы избегания.

Для оценки потребности в достижении с определенным успехом используется еще один метод. Он основан на результатах Аронсона (Aronson, 1958), свидетельствующих о том, что спонтанные рисунки лиц с выраженной потребностью в достижении отличаются от таковых у лиц со слабо выраженной потребностью в достижении. Первые изображают более дискретные S-образные и косые линии, а последние изображают более «расплывчатые» множественные волны. Иными словами, люди со слабо выраженной потребностью в достижении «рисуют больше каракулей», не стремятся вводить в рисунок разнообразие и удовлетворяются простыми повторяющимися движениями. Оценить это различие можно, быстро показав испытуемому несколько слайдов с едва заметными пометками и попросив его их воспроизвести. Поскольку на слайде почти ничего не видно, то, что нарисует испытуемый, будет представлять его спонтанные тенденции, которые можно закодировать и получить показатель потребности в достижении путем прибавления единицы за косые линии и S-образные линии и вычитания единицы за множественные волны и некоторые другие подобные характеристики.

Этот показатель имеет то преимущество, что он даже в еще меньшей мере, чем рассказ по картинке, подвержен влиянию установок испытуемого, связанных с условиями предъявления теста (Lundy, 1981а). В кросснациональном исследовании, включавшем разных предъявителей тестов в разных странах, Макклелланд (McClelland, 1961) обнаружил, что данный показатель лучше, чем вербальный показатель, коррелирует с теоретическими поведенческими коррелятами потребности в достижении. Он также используется для оценки потребности в достижении в древних цивилизациях, особенно в цивилизациях, не имевших письменности, поскольку с минимальной адаптацией он применим для изучения рисунков на керамике (см. главу 11). Однако в связи с недостатком «очевидной валидности», т. е. в связи с тем, что сам по себе он не обладает очевидным значением, данный метод не получил широкого применения.

Как указывалось в главе 6, предпринимались и предпринимаются многочисленные попытки определить «объективные» показатели силы мотива достижения посредством использования разнообразных опросников. Ни один из этих опросников не оказался более валидным способом оценки силы мотива достижения, чем показатель потребности в достижении (в смысле соответствия критериям метода измерения, описанным в главе 6).

Примером подобных попыток может служить решетка мотива достижения Шмальта (Schmalt’s Achievement Motivation Grid, 1976). Следуя процедуре, Шмальт предлагал испытуемым посмотреть на картинки, разработанные несколько лет до этого для Айовского теста интерпретации картинок (Iowa Picture Interpretation Test) (Johnson, 1957), и выбрать утверждения, описывающие мысли изображенных на них персонажей. Утверждения к картинкам представляют различные аспекты системы оценки потребности в достижении. Полученные таким образом показатели мотива достижения обладают определенной прогностической ценностью в отношении целеустремленности, но не для других известных характеристик мотивации достижения, измеряемых путем кодирования спонтанных рассказов испытуемых. Это вполне типично для исследований такого рода, поскольку при выборе вариантов ответов когнитивный, оценочный компонент значительно более выражен, чем при спонтанных реакциях на картинки или тематические предложения. Этот когнитивный, оценочный компонент сам по себе не является частью мотивационной системы, хотя и оказывает на нее влияние (см. главу 12). В обычной речи он отражает скорее ценности (т. е. меру значимости достижения для человека), а не мотивы (т. е. меру, в какой человеку доставляет удовольствие в мыслях или реально достигать лучших результатов; см. также главу 5).

Доказательства того, что показатель потребности в достижении измеряет мотив

Познакомившись с бихевиористской традицией в главе 3, мы убедились, что благодаря мотивам осуществляются побуждение, ориентирование и выбор поведения. В главе 6 были приведены предварительные данные, свидетельствующие о том, что поведение лиц, получивших высокие показатели по методикам с различными системами кодирования материалов воображения, обычно отличается по трем этим параметрам от поведения тех, кто получает низкие показатели по тем же методикам. По сравнению с людьми, имеющими низкий показатель потребности в достижении, лица с высокими показателями потребности в достижении обнаруживают разнообразные признаки более высокого уровня физиологической активации: у них выше уровень мышечного напряжения при сосредоточении на выполняемом задании (Mucher & Heckhausen, 1962); более интенсивная кожно-гальваническая реакция, указывающая на более интенсивное потоотделение вследствие активации симпатического отдела нервной системы (Raphelson, 1957; Vogel, Baker, Lazarus, 1958); более высокая критическая частота слияния мельканий (Wendt, 1955). То есть если две близко расположенные лампочки создают быструю последовательность световых вспышек, то в конечном счете, когда интервал между вспышками станет достаточно мал, они начнут восприниматься как движение от одного источника света к другому. Одним из показателей активации, тонуса центральной нервной системы является интервал между вспышками, необходимый для того, чтобы в восприятии обследуемого они слились или превратились в движущуюся световую точку. Лица с высоким показателем потребности в достижении начинают воспринимать слияние при значительно меньшем интервале между вспышками, свидетельствующем о повышенной бдительности, по сравнению с лицами, имеющими низкие показатели потребности в достижении.

То обстоятельство, что лица с низкими показателями потребности в достижении демонстрируют признаки большей физиологической активации (см. Raphelson, 1957; Vogel et al., 1958), по-видимому, объясняется тем, что эти лица очень часто имеют высокие показатели выраженности другого мотива — боязни неудачи, который, вызывая тревогу, приводит к физиологической активации.

Лица с выраженной потребностью в достижении также более ориентированы на определенные стимулы, более восприимчивы к ним. По сравнению с людьми, имеющими низкие показатели потребности в достижении, они лучше воспринимают слова, связанные по смыслу с достижением, когда эти слова предъявляются им быстро с помощью тахистоскопа (McClelland & Liberman, 1949; Moulton, Raphelson, Kristofferson & Atkinson, 1958). To есть они уделяют больше внимания сигналам, связанным с повышением успешности деятельности. Бартман (Bartmann, 1965) показал, что по результатам периода программируемого обучения они успевают достичь большего, чем лица с низкими показателями потребности в достижении. Обычно они вспоминают больше прерванных задач в контексте, где прерывание выполнения задачи интерпретируется как неудача (Atkinson, цит. по: McClelland et al., 1953).

Это повышенное внимание к успешности деятельности и приводит к более эффективному обучению. По сравнению с лицами, имеющими низкие показатели потребности в достижении, лица с высокими показателями лучше справляются с задачами, подобными анаграммам и зашифрованным словам (см. главу 6), с арифметическими задачами (Wendt, 1955), а также сложными теоретическими задачами на сообразительность (см. Heckhausen, 1967). Все эти задачи сближает то, что они хотя бы в умеренной степени трудны. Со слишком простыми или стандартными задачами, например вычеркиванием букв е и о, лица с выраженной потребностью в достижении не всегда справляются лучше, как и с задачами запредельной трудности, о чем мы скажем чуть позже. В любом случае, имеются обширные доказательства того, что показатель потребности в достижении, измеряемый описанным способом, связан с более успешным обучением и результативностью деятельности, что соответствует третьему критерию наличия мотива, а именно: можно ли использовать его для отбора и повышения вероятности определенных реакций после их вознаграждения.

Прикладываются большие усилия, чтобы определить, существует ли связь между показателем потребности в достижении и отметками в школе. Обычно подобная связь оказывается недостаточно статистически значимой; это заставило многих исследователей (см. Entwisle, 1972) заключить, что показатель потребности в достижении невалиден, поскольку не позволяет прогнозировать успеваемость. Однако нет никаких теоретических оснований для предположения, что высокий показатель потребности в достижении должен приводить к высокой успеваемости при любых условиях, точно так же как нет оснований полагать (на что мы уже указывали ранее), что высокий показатель потребности в достижении должен всегда ассоциироваться с более успешной деятельностью вне зависимости от наличия стимулов (табл. 7.1). В условиях большой необходимости достижения (McKeanchie, 1961; Wendt, 1955) или любого рода внешних побудителей достижения связь между показателями потребности в достижении и отметками и не должна обнаруживаться, как и в случае, когда предлагаемые задания очень просты или слишком трудны. Иными словами, эта связь должна обнаруживаться только при наличии стимула достижения или трудного задания. Предполагать иное — это все равно что предполагать, будто голод должен приводить к более успешной деятельности даже при отсутствии его побудителя — пищи (McClelland, 1980).

Что является побудителем мотива достижения?

Если пища — это награда или побудитель для того, кто испытывает голод, что можно считать наградой в отношении мотива достижения? Мы неоднократно подчеркивали, что естественный побудитель мотива достижения — желание «сделать что-то лучше». Пора уточнить это утверждение, поскольку повышать успешность своей деятельности можно по разным причинам: угодить учителю, избежать критики, заслужить похвалу любимого человека или просто ради того, чтобы иметь свободное от работы время. Мотив достижения подразумевает, что нечто делается лучше ради самого этого факта, из-за внутреннего удовольствия от улучшения собственной деятельности.

Это наглядно иллюстрирует эксперимент, проведенный Френч (French, 1955). Получив прежде всего показатели потребности в достижении на основании результатов завершения рассказов в стандартной процедуре инсайт-теста, Френч на втором сеансе стала варьировать побудители улучшения деятельности при выполнении задачи на замену цифр-символов. Ее испытуемыми были кандидаты на офицерское звание в школе одной из баз воздушных сил США. Используя код, указывавший пары цифр и букв, испытуемые должны были поставить нужную цифру под каждой из длинного ряда букв, напечатанных под кодом. Одной группе испытуемых Френч непринужденно и дружелюбно сообщила: «Сегодня мы только экспериментируем. Мы выражаем вам признательность за ваше сотрудничество. Нас просто интересует, какие показатели обычно получают люди по этим тестам». В табл. 7.1 эта мотивационная последовательность представлена в терминах, которые использовались для ее описания на рис. 6.1. Требование выполнить задачу представлено здесь как побудительный стимул доставить удовольствие экспериментатору, что соответствует мотивационной диспозиции к аффилиации с другими людьми (потребность в аффилиации; см. главу 9). Это означает, что активизированная мотивация справиться с заданием должна быть наивысшей у лиц, у которых активизирована потребность в аффилиации.

Второй группе испытуемых офицер сухо и серьезно сообщил, что тесты, которые они будут выполнять, измеряют «очень важную способность — способность оперативно и точно справляться с незнакомым материалом. Она связана с общим интеллектом и повлияет на вашу карьеру. Каждый должен постараться выполнить предлагаемое задание как можно лучше». Иными словами, в качестве побудительного мотива для испытуемых выступала возможность продемонстрировать свои способности, которая должна быть связана с потребностью в достижении.

Таблица 7.1

Влияние на действие разных побудителей в сочетании с потребностью в достижении (по French, 1955)

Наконец, третьей группе было сказано, что «те пять человек, которые за пять минут успеют сделать больше всех, смогут тут же уйти, а остальным придется еще потренироваться и выполнить еще несколько тестов». Здесь в качестве побудительного мотива выступает возможность пораньше уйти и меньше работать, что особенно привлекательно для тех, кому не нравится работать, и для тех, кто нуждается в отдыхе.

Френч также измеряла степень активации мотивов аффилиации и достижения предъявлением второй формы инсайт-теста сразу после инструктирования с упоминанием разных побудительных мотивов разным группам. Как и ожидалось, она обнаружила, что использование стимула, связанного с проявлением своих способностей, оказывало наибольшее влияние на мотивацию достижения у лиц с высоким уровнем личностной потребности в достижении по результатам первого теста (средний уровень = 6,27). Уровень мотивации достижения, активизированной у этих испытуемых другими побудителями, оказался ниже (среднее значение = 4,20 для «непринужденной» ситуации и 5,40 — для ситуации с возможностью ухода). Уровень мотивации достижения, активизированной у лиц с низким уровнем личностной потребности в достижении, как и ожидалось, оказался значительно ниже при любых побудительных условиях. В отношении лиц с выраженной потребностью в достижении картина вполне закономерна и объяснима: требование выполнить задание в выражениях, связанных с побудительным стимулом «реализации способностей», затрагивало их выраженный личностный мотив достижения и в большей мере активизировало мотивацию достижения, которая выражалась в более успешном выполнении заданий.

Как видно из табл. 7.1, введение побудителя достижения — возможности продемонстрировать свои способности — приводило к наиболее успешному выполнению задания замены цифр буквами, однако его эффект был особенно выражен у тех, кто обнаружил выраженную личностную потребность в достижении при первом тестировании. При воздействии этого побудителя испытуемые с сильной потребностью в достижении делали почти в два раза больше замен цифр буквами, чем лица со слабо выраженной потребностью в достижении. С другой стороны, при воздействии двух других побудителей — предполагающих аффилиацию и освобождение от работы — успехи лиц с сильной потребностью в достижении не превосходили успехи лиц со слабо выраженной потребностью в достижении.

Для первой группы упоминание аффилиационного стимула к выполнению задания («доставьте мне удовольствие») подразумевало значительно лучшие результаты у лиц с активизированным мотивом аффилиации. В этой группе коэффициент корреляции между активизированной аффилиационной мотивацией и последующими результатами выполнения задания составлял 0,48 (р < 0,01) по сравнению с аналогичными показателями 0,02 и 0,13 в двух других группах. Иными словами, любая аффилиационная мотивация, активизированная в других условиях, не способствовала более успешному выполнению задания, поскольку в данных условиях успешность выполнения задания не была связана с аффилиационным побудителем. Если сформулировать это иначе, активизированная аффилиационная мотивация приводит к более высоким результатам деятельности, если более высокие результаты деятельности рассматриваются субъектом как способ удовлетворить потребность в аффилиации (т. е. угодить экспериментатору). Это лишний раз подчеркивает, что более высокие результаты деятельности не всегда означают более активизированную мотивацию достижения. Человек может проявлять старательность для удовлетворения самых разнообразных потребностей.

Какого рода мотивация была активизирована в группе, которой обещали освобождение от дальнейшей работы, точно сказать трудно, поскольку в эксперименте оценивалась только мотивация достижения и аффилиации. Лица со слабо выраженной личностной потребностью в достижении имели в этих условиях наиболее высокий уровень активизированной мотивации достижения, однако вполне вероятно, что проявить усердие, чтобы освободиться от работы, их заставила мотивация избегания (которая могла появиться в одной из методик оценки боязни неудачи; см. главу 10). Также вероятно, что у этих людей мотивация достижения активизировалась преимущественно под внешним давлением или что в указанных условиях активизировался тип мотивации, который не оценивался в исследовании.

Главное заключается в том, что лица с выраженной потребностью в достижении в ситуации обещанного отдыха обычно справлялись с заданием несколько хуже, чем лица со слабо выраженной потребностью в достижении. Таким образом, лица с высокими показателями потребности в достижении не всегда справляются с работой лучше, чем лица со слабо выраженной потребностью в достижении. По-видимому, лучше всего они работают в ситуации, когда присутствует побудитель достижения. Как следует из приведенных выше результатов, побудитель достижения — это такой побудитель, который позволяет человеку получить удовлетворение от успешной деятельности ради нее самой или от демонстрирования окружающим своей способности сделать что-то. Как было показано в ряде экспериментов (Deci, 1975), при введении внешних побудителей к деятельности внутренняя удовлетворенность от ее выполнения снижается, причем в этих условиях лица с выраженной потребностью в достижении не демонстрируют лучших результатов.

Доказательства важности внутренней удовлетворенности для лиц с высокими показателями потребности в достижении приводятся во многих источниках. Например, было обнаружено, что при выполнении сложных арифметических задач лица с выраженной потребностью в достижении справляются с заданиями значительно лучше, чем лица со слабо выраженной потребностью, только когда выполняют их самостоятельно (Wendt, 1955). Однако когда экспериментатор структурирует работу, постоянно напоминая испытуемому, что он должен делать, преимущество лиц с выраженной потребностью в достижении исчезает. В совершенно другой ситуации Маккичи (McKeachie, 1961) изучал совместное влияние стиля преподавания и уровня мотивов студентов на их успеваемость в колледже. Он обнаружил, что в ситуации, когда внешние побудительные признаки в классе расценивались как высокие, студенты с высокими показателями имели несколько более низкую успеваемость, чем студенты с низкими показателями потребности в достижении. Иными словами, если внешние стимулы достижения были слабо выражены, т. е. если преподаватель не старался поощрять конкуренцию или устанавливать стандарты достижения, студенты с выраженной потребностью в достижении справлялись с задачами лучше, чем студенты с низкими показателями потребности в достижении. То есть они легко получали внутреннее удовлетворение от достижения, однако внешние стимулы либо отвлекали их, либо способствовали улучшению результатов студентов со слабо выраженной потребностью в достижении.

В эксперименте Френч, результаты которого представлены в табл. 7.1, суть стимула достижения разъяснялась экспериментатором. Однако во многих работах, посвященных данной теме, побудитель мотивации определяется трудностью задачи. Если побудитель заключается в том, чтобы «сделать лучше», то ни очень легкое, ни очень трудное задание не даст возможности удовлетворить потребность в достижении. Если задача проста, выполнить ее лучше всех невозможно, поскольку ее может выполнить каждый; если же задача очень трудна, сделать лучше также невозможно, поскольку никому, скорее всего, не удастся ее выполнить.

Из этого следует, что умеренно трудные задачи предоставляют людям наилучшие шансы доказать, что они могут сделать что-то лучше остальных. В большом количестве эмпирических исследований было доказано, что лица с выраженной потребностью в достижении предпочитают работать над умеренно трудными задачами, вероятность успешного выполнения которых составляет 30–50 %. Это объясняется тем, что они должны предпочитать работу в условиях максимального побудителя достижения. Лица с низким уровнем потребности в достижении обладают совершенно иными предпочтениям относительно трудности задачи.

Типичные результаты, получаемые в исследованиях этой проблемы, представлены на рис. 7.1 и 7.2 (deCharms & Carpenter, 1968).

Рис. 7.1. Процент заданий каждого уровня вероятности успеха, выбранных при выполнении арифметических задач испытуемыми с показателем потребности в достижении выше и ниже медианы значений (по deCharms & Carpenter, 1968)

Испытуемыми были более 200 детей, учащихся 5-7-х классов городских школ. После того как дети выполнили стандартный тест для оценки потребности в достижении, им предложили ряд слов для проверки грамотности и ряд арифметических задач, которые были ранжированы по степени трудности: «После того как все дети попробовали выполнить все задания, им разъяснили различия в уровне трудности и каждому ребенку были сообщены его показатели успешности на каждом из уровней в соответствии с тем, сколько заданий каждого уровня он выполнил» (deCharms & Carpenter, 1968). Затем ученикам сказали, что они будут тестироваться индивидуально и смогут сами выбрать уровень трудности заданий, которые захотят решить. За правильное выполнение задания более высокого уровня трудности они получат больше баллов. Испытуемые знали, каковы их шансы на успех на выбираемом уровне трудности, поскольку могли посмотреть на свои прежние результаты, полученные на данном уровне. То есть на каждом уровне трудности предлагалось по 10 заданий, и если прежде они выполняли на этом уровне 2 задания, вероятность успешного выполнения составляла 2 из 10, или 0,20.

Рис. 7.2. Процент заданий каждого уровня вероятности успеха, выбранных при выполнении орфографических задач испытуемыми с показателем потребности в достижении выше и ниже медианы значений (по deCharms & Carpenter, 1968)

На рис. 7.1 и 7.2 показано, что испытуемые с выраженной потребностью в достижении обычно выбирали задания на уровне трудности со средней вероятностью успеха (от 0,30 до 0,50), тогда как испытуемые со слабо выраженной потребностью в достижении не обнаруживали подобных предпочтений. Если и проявлялись какие-то предпочтения, эти испытуемые были склонны выбирать очень трудные задания, где вероятность успеха была невелика (от 0 до 0,20). В случае орфографических заданий испытуемые со слабо выраженной потребностью в достижении были склонны выбирать очень простые слова, что обнаруживается и в других исследованиях (см. McClelland, 1958а).

В своей классической работе Аткинсон (Atkinson, 1957) представил модель, объясняющую эти результаты. Он предположил, что сила тенденции к достижению при выполнении определенной задачи (или сила предпочтения в отношении разных задач) — это функция от мотива достижения, ожидания или вероятности успеха (P_s) и побудительной ценности успеха (I_s), где побудительная ценность успеха определяется как единица минус вероятность успеха (1 — P_s). Иными словами, предполагается, что ценность успеха прямо пропорциональна трудности его достижения. Как показано в табл. 7.2, при умеренной вероятности успеха, т. е. 50 на 50, произведение P_sxI_s максимально, что объясняет, почему умеренно трудные задачи обладают самой большой побудительной силой. Из табл. 7.2 также следует, что если мотив достижения (M_s) выше, как, например, при выраженной потребности в достижении, предпочтение умеренно трудных задач легким и чрезмерно трудным должно быть более выраженным (0,75: 0,27 по сравнению с 0,25:0,09). Рассматриваемая модель также предполагает, что даже лица со слабо выраженной потребностью в достижении должны отдавать предпочтение умеренно трудным задачам, что, однако, не соответствует действительности, как видно из рис. 7.1 и 7.2. Аткинсон разрешил эту проблему, предположив, что испытуемые со слабо выраженной потребностью в достижении в действительности боятся неудачи и склонны поэтому избегать задач умеренной степени трудности, т. е. отказываясь от этого предпочтения (см. главу 10).

Таблица 7.2

Активизированная тенденция достижения как функция от мотива достижения (М_S), ожидания или вероятности успеха (Р_S) и побудительной ценности успеха (I_S), где I₈ = 1 — Р_S(по Atkinson, 1957)

Модель Аткинсона, как уже говорилось, внесла определенную путаницу в терминологию, и ее необходимо разъяснить во избежание недоразумений. Иногда он называет произведение трех переменных, представленных в табл. 7.2, активизированной мотивацией к достижению, смешивая тем самым активизированную мотивацию достижения с тем, что мы назвали импульсом к действию (или выбору предпочтительной задачи), который является произведением мотивационных и немотивационных переменных и который Халл назвал потенциалом возбуждения (excitatory potential) (см. главу 3). Уровень мотивации достижения, активизированной в той или иной ситуации, можно определить, предъявив ТАТ в условиях активации (и сравнив полученный показатель потребности в достижении с этим показателем в нормальных условиях тестирования), однако Аткинсон не имел в виду (и не продемонстрировал), что измеренный таким образом уровень активизированной мотивации достижения является функцией от трех детерминантов, представленных в табл. 7.2. Он предполагал прогнозировать с помощью своей формулы тенденцию выбирать или активно работать над различными задачами, которую следует отличать от реально активизированной мотивации достижения, как это показано в мотивационной последовательности на рис. 6.1.

Как явствует из табл. 7.3, модель Аткинсона довольно убедительно объясняет реальное распределение выборов заданий разной степени трудности. Для ее проверки Литвин (Litwin, 1958) использовал игру в бросание колец, при которой выбор позиции на различном удалении от колышка отражал выбор уровня трудности задачи.

Таблица 7.3

Теоретическая и реальная привлекательность задач различной степени трудности в игре по бросанию колец (по Litwin, 1958)

Опросив группу студентов, в какую денежную сумму до $1 должно быть оценено точное попадание с разных расстояний, Литвин определил побудительную ценность таких попаданий. Во второй графе табл. 7.3 представлены полученные им ответы. Литвин также просил испытуемых оценить, каковы шансы на точное попадание с тех же расстояний у среднего человека. Полученные результаты рассматривались как вероятность успеха (P_s), они представлены в четвертой графе табл. 7.3.

Литвин заметил, что графа денежного вознаграждения соответствовала субъективно оцениваемой трудности задачи, вычисленной как обратное вероятности успеха (1 — P_s). Следовательно, выбор задачи должен быть функцией от ожидания успеха (P_s), умноженному на ценность успеха на соответствующем уровне трудности, вычисленному либо с точки зрения вознаграждения, либо с точки зрения трудности (1 — P_s). Литвин перемножил две переменные P_s х (1 — P_s) и сравнил прогнозируемую привлекательность различных расстояний с распределением расстояний, с которых студенты действительно решили бросать кольца. Кривые оказались очень похожими. Уравнение ценность успеха, умноженная на его вероятность, позволяет предположить, что большинство выборов должно попасть в диапазон между линиями 10 и 15, мало выборов — на меньшее и большее расстояние. Именно так и произошло.

Другие психологи пытаются найти самый лучший способ для оценки побудительной ценности задач разной степени трудности. Вычисление ее по формуле (0,9 — P_s), а не (1 — P_s), дает в этом случае результаты, которые в большей мере соответствуют реальности, поскольку люди склонны недооценивать объективную трудность того, что они пытаются сделать. То есть, как показывает сравнение столбцов 4 и 5 в табл. 7.3, они оценивали вероятность успеха выше, чем она оказывалась в действительности. Они чаще выбирали позицию от колышка дальше, чем следовало согласно модели. Это также справедливо в отношении результатов, приведенных на рис. 7.1 и 7.2. Реальный пик предпочитаемой трудности задачи находится в границах 0,30-0,40, а не равняется 0,50, как предполагает модель (см. Schneider, 1978).

Тиван, Бердик и Стодард (Teevan, Burdick & Stoddard, 1976) даже утверждают, что побудительная ценность не всегда обратно связана с трудностью задачи. Они обнаружили, что хотя испытуемые действительно склонны связывать большую побудительную ценность с большей трудностью задачи (меньшей вероятностью успеха), этого не происходило, когда испытуемых заранее спрашивали, насколько для них важно успешно выполнить задачи разной степени трудности. В этих условиях испытуемые говорили, что им важнее успешно выполнить самые легкие, а не самые трудные задания, что противоречит предположению Аткинсона. Однако это может означать всего лишь то, что они боялись показаться неуклюжими, не выполнив простейших заданий, а не то, что они ценили успешное выполнение легких заданий выше в том смысле, в каком это понимал Аткинсон.

В этом эксперименте Аткинсон и Литвин (Atkinson & Litwin, 1960) также разделили испытуемых по уровню потребности в достижении. Лица с выраженной потребностью в достижении выбирали задачи умеренной степени трудности (броски с отметок 10–15) значительно чаще, чем лица со слабо выраженной потребностью в достижении. Иными словами, они демонстрировали ту же тенденцию, что и вся группа, только более отчетливо. Именно так и должно было быть согласно модели, описанной в табл. 7.2. Следующий пример внесет еще большую ясность.

То есть разница между привлекательностью задач умеренной степени трудности (P_s = 0,50) и привлекательностью легких задач (P_s = 0,70) больше (0,16) у лиц с выраженной потребностью в достижении, чем у лиц со слабой потребностью в достижении, у которых она равна 0,04. Более выраженное предпочтение задач умеренной степени трудности испытуемыми с сильной потребностью в достижении подтверждает целый ряд других исследований (см. рис. 7.1 и 7.2). Например, Хекхаузен (Heckhausen, 1963) обнаружил, что обычно они выбирают лабиринты лишь несколько более трудные (не легче и не намного труднее), чем лабиринты, с которыми они справились ранее.

Вайнер (Weiner, 1980а) утверждает, что причина предпочтения лицами с выраженной потребностью в достижении задач умеренной трудности заключается в том, что подобные задачи позволяют получить больше информации относительно успешности их деятельности. Если задание легкое, они не узнают, явился ли успех результатом их усилий, поскольку любой может выполнить это задание, а если задание трудное, они также не смогут сказать, каков оказался эффект их усилий, поскольку они его не выполнят. Таким образом, они предпочитают задания умеренной степени трудности, чтобы получить информацию о влиянии своих усилий на результат. Иными словами, они предпочитают эти задания не потому, что получают больше удовольствия от работы в том смысле, в каком это подразумевает Аткинсон, а потому, что эти задания позволяют узнать, объясняется ли их успех собственными усилиями, и именно так определяет Вайнер потребность в достижении (см. главу 12).

В другом исследовании (Trope, 1975) была создана ситуация, при которой диагностическая ценность задачи независимо варьировалась в отношении ее уровня трудности. Диагностичность варьировалась путем сообщения испытуемым, что предлагаемое задание выполняют 90 % лиц с высокими способностями по сравнению с 60 % лиц с посредственными способностями. В отношении другой задачи соответствующие показатели составляли 52 % успеха у лиц с высокими способностями и 48 % — у лиц с посредственными способностями. В этих условиях испытуемые с предполагаемым сильным мотивом достижения чаще выбирали работу над более легкой задачей с высокой диагностической ценностью (90 % против 60 %), а не умеренно трудной задачей с низкой диагностической ценностью (52 % против 48 %).

Есть некоторые свидетельства того, что лица с выраженной потребностью в достижении предпочитают умеренно трудные задания, поскольку они позволяют получить более информативную обратную связь. Мейер (Меуег, 1975) приводит следующие данные эксперимента, проведенного с участием группы полицейских, проходящих профессиональную подготовку в Германии:

Рис. 7.3. Частота выбора информации при низком, среднем и высоком уровне Р_S у испытуемых с положительными и отрицательными показателями итоговой надежды (по Heckhausen, 1974)

Рисунок 7.3 отражает данные, полученные в этом исследовании, в интерпретации Хекхаузена (Heckhausen, 1975) и показывает, что испытуемые с более выраженной потребностью в достижении чаще выбирали получение информации о результатах выстрела на уровне, соответствующем умеренной трудности. Испытуемые со слабо выраженной потребностью в достижении не обнаружили какой-либо определенной тенденции, а если таковая проявлялась, предпочтение отдавалось результатам на уровне низкой вероятности успеха. Это предполагает, но не доказывает то, что испытуемые с выраженной потребностью в достижении осуществляли выбор, ориентируясь на обратную связь, поскольку возможно, что тенденция выбирать уровень умеренной трудности в данной ситуации была лишь частным проявлением их стремления всегда выбирать умеренный уровень трудности вне зависимости от инструкции, в которой им предлагалась обратная связь. К сожалению, попытки Вайнера доказать, что испытуемые с выраженной потребностью в достижении предпочитают более диагностичные задания, неубедительны, поскольку он использовал объективный показатель оценки потребности в достижении, а не обычный показатель потребности в достижении, основанный на анализе спонтанных мыслей.

Как высокая потребность в достижении влияет на деятельность

Результаты исследований свидетельствуют о том, что лица с выраженной потребностью в достижении предпочитают работать на уровне умеренного риска, где вероятность успеха колеблется в пределах от 0,30 до 0,50. Задачи умеренной степени трудности их привлекают, но справляются ли они с ними лучше остальных? Во многих исследованиях было показано, что они действительно справляются с ними лучше. Характерные результаты представлены на рис. 7.4.

Рис. 7.4. Количество правильно решенных анаграмм как функция от результирующей мотивации достижения (РМД) и критерия перехода к следующему заданию (по Raynor & Entin, 1982b)

В этом исследовании испытуемых просили попытаться разгадать 60 анаграмм, помещенных на одной странице (Raynor & Entin, 1982b). Им было сказано, что для того, чтобы задание было сочтено успешно выполненным и они получили возможность перейти к следующему, нужно в отведенное время успеть разгадать либо 54, либо 30, либо 6 анаграмм из 60 предложенных. Как видно из рис. 7.5, когда критерий перехода к следующему заданию был умеренной трудности (решение половины анаграмм), лица с выраженной потребностью в достижении справлялись с задачей намного лучше, чем в случае, когда критерий перехода к следующему заданию был легким или слишком трудным. Кроме того, результаты лиц со слабо выраженной потребностью в достижении не обнаруживали подобной закономерности. Карабеник и Юсеф (Karabenick, Youseff, 1968) также показали, что испытуемые с выраженной потребностью в достижении справлялись с заданиями лучше только тогда, когда запоминаемые пары слов-ассоциаций соответствовали уровню умеренной трудности.

Рис. 7.5. Успешность деятельности как функция от потребности в достижении и ожидания успеха при отсутствии денежного стимула (по Atkinson, 1958)

Аткинсон (Atkinson, 1958) уже приходил к подобному выводу по итогам одного из экспериментов, результаты которого были представлены в табл. 6.1 в главе 6. В этом исследовании испытуемые понимали, что у них есть разные шансы на успех, поскольку они соревновались с большим или с меньшим числом студентов. Как видно из рис. 7.5, испытуемые с выраженной потребностью в достижении значительно лучше справлялись с заданиями на среднем уровне вероятности победы (1 из 3 или 1 из 3) по сравнению с незначительными шансами на выигрыш (1 из 12) или почти гарантированной победой (когда денежное вознаграждение получают три лучших студента из четырех). В этом случае вероятность успеха 50 на 50 приводила к лучшим результатам даже у лиц со слабо выраженной потребностью в достижении, как должно было быть в соответствии с моделью Аткинсона, представленной в табл. 7.2. На рис. 7.5 особо выделен эффект внутренней побудительной силы заданий разной степени трудности, поскольку эффект внешнего денежного побудителя оказался сравнительно мал. Но даже в этих условиях он, возможно, объяснял дополнительные усилия лиц со слабо выраженной потребностью в достижении на уровне P_s = 0,50 по сравнению с результатом, представленным на рис. 7.4, поскольку, возможно, они полагали, что имеют больше шансов на получение денежного вознаграждения.

Один из затруднительных моментов, возникающих при попытке обобщить данные о поведении лиц со слабо выраженной потребностью в достижении, заключается в том, что они работают в разных ситуациях под воздействием разнообразных создаваемых инструкциями и обстановкой побудителей, отличных от побудителя достижения как такового. Кроме того, определение слабой потребности в достижении неодинаково в разных исследованиях: в исследовании Аткинсона низкий уровень потребности в достижении — это просто уровень ниже медианы. Другие же ученые (Raynor & Entin, 1982b) следовали усовершенствованной процедуре Аткинсона, предполагающей сочетание показателя потребности в достижении с показателем тестовой тревожности; при этом человек с низким результирующим уровнем мотивации достижения (РМД) определялся как индивид с низким уровнем показателя потребности в достижении и высоким уровнем тревожности, свидетельствующим о боязни неудачи. Каковы бы ни были результаты исследования лиц со слабо выраженной потребностью в достижении, данные относительно лиц с выраженной потребностью в достижении сходятся и свидетельствуют о том, что успешность их деятельности выше в ситуации умеренной трудности.

На первый взгляд результаты в отношении наиболее легкого соревнования, когда шансы на успех составляют 3 из 4, или 0,75, должны были бы поставить под сомнение модель Аткинсона, описанную в табл. 7.2, поскольку в этих условиях испытуемые со слабо выраженной потребностью в достижении справлялись с заданием несколько лучше, чем испытуемые с выраженной потребностью в достижении. Этот результат не предполагается моделью, которая допускает только мультипликативное сочетание силы мотива с P_s, поскольку, согласно модели, лица с выраженной потребностью в достижении должны лучше справляться со всеми заданиями вне зависимости от их трудности.

В данной же ситуации лица с выраженной потребностью в достижении воспринимают простое задание как даже еще более простое, поэтому оно не имеет для них побудительной ценности, чтобы сочетаться с их высоким уровнем силы мотива. Обратите внимание на приведенный далее конкретный пример.

В приведенном примере предполагается, что фактическая вероятность успеха, составляющая 0,75, оценивается лицами с выраженной потребностью в достижении как P_s = 0,95. Это приводит к тому, что по результатам умножения тенденция выбора оказывается меньше у лиц с выраженной потребностью в достижении, чем у лиц со слабо выраженной потребностью в достижении, несмотря на меньшую силу мотива последних. В целом люди с выраженной потребностью в достижении изначально оценивают задания как более легкие (McClelland et al., 1953; Pottharst, 1955), и поэтому они, в отличие от лиц со слабо выраженной потребностью в достижении, тяготеют к более трудным задачам и работают над ними более усердно.

Хойос (Hoyos, 1965) применил модель риска Аткинсона к такому виду деятельности, как вождение автомобиля. Он предположил, что лица с выраженной потребностью в достижении должны быть более успешными водителями, поскольку они должны избегать чрезмерного риска.

Таблица 7.4

Мотивационные эффекты разделения учеников по способностям на 6 категорий: процент учеников, демонстрирующих значительное (выше среднего) повышение уровня интеллекта в чтении и арифметике по Калифорнийскому тесту достижений (по Atkinson & Birch, 1978; по O’Connor, Atkinson & Horner, 1966)

Хойос действительно обнаружил, что они реже были замешаны в автомобильных авариях и реже нарушали правила дорожного движения. Вместе с тем они чаще прибегали к более продуманному риску с точно рассчитанными шансами на успех, например перегружали машину, ездили без прав или нарушали правила парковки.

О’Конор, Аткинсон и Хорнер (O’Connor, Atkinson & Horner, 1966) использовали модель риска, чтобы объяснить влияние разделения учеников по способностям на успеваемость. Они предположили, что в обычном классе, где собраны дети с разной степенью одаренности, более одаренные дети выше оценивают шансы на успех, а менее одаренные — ниже. В таких классах ученики с выраженной потребностью в достижении, если сравнить их успеваемость с успеваемостью других учеников, не сталкиваются с трудностями, поскольку понимают, что могут легко превзойти менее одаренных учеников и не имеют шансов превзойти очень одаренных учеников. Однако если класс разбить на группы, однородные по уровню способностей, их шансы превзойти других учеников чаще будут равны 50 %. Эта ситуация соответствует оптимальной побудительной ценности достижения согласно модели Аткинсона. Результаты сравнения успеваемости учеников с выраженной и слабо выраженной потребностью в достижении в однородных и неоднородных классах представлены в табл. 7.4. Очевидно, что на любом уровне способностей в однородных классах испытуемые с выраженной потребностью в достижении справляются с заданиями лучше учеников со слабо выраженной потребностью в достижении, тогда как в неоднородных классах их превосходство незначительно. Этот результат наглядно подтверждает прогностическую ценность модели Аткинсона.

Модель риска также используется для объяснения склонности проявлять упорство при работе над задачами разного уровня трудности. Сначала считалось, что лица с выраженной потребностью в достижении должны проявлять большее упорство при работе над любыми задачами. Например, Френч и Томас (French & Thomas, 1958) обнаружили, что 47 % испытуемых с выраженной потребностью в достижении пытались решить нерешаемую задачу вплоть до истечения установленного времени по сравнению с 2 % лиц со слабо выраженной потребностью в достижении.

Однако Фитер (Feather, 1961) высказал предположение, что, согласно модели Аткинсона, упорство должно зависеть от вероятности успеха. То есть испытуемые с выраженной потребностью в достижении должны проявлять большее упорство, когда сталкиваются с трудностями при решении легких задач, чем в случае, когда им не удается решить очень трудную задачу. Это подтвердило и его исследование, которое иллюстрирует рис. 7.6. Данный рисунок объясняет также, почему возникает это различие: когда испытуемый начинает затрудняться при решении простой задачи с вероятностью успеха 0,70, субъективно оцениваемая вероятность успеха также начинает снижаться и переходит в область максимальной привлекательности для испытуемых с выраженной потребностью в достижении, а именно в область умеренной вероятности успеха. С другой стороны, очень трудная задача с вероятностью успеха только 0,05 должна мало привлекать испытуемых с выраженной потребностью в достижении; по мере того как они начинают сталкиваться с затруднениями при ее решении, она становится для них все менее привлекательной, и их упорство ослабевает. Таким образом, упорство лиц с выраженной потребностью в достижении в ситуации затруднений при выполнении задачи в значительной степени зависит от субъективно оцениваемой трудности этой задачи.

Рис. 7.6. Связь между потребностью в мотивации и упорством при решении легких и трудных задач после неудачи (по Feather, 1961)

Фитер спрогнозировал и эмпирически подтвердил обратный результат у лиц со слабо выраженной потребностью в достижении: они проявляли большее упорство после неудачи при выполнении трудного, а не легкого задания (см. также Feather, 1963). Этот результат соответствует и модели Аткинсона, поскольку лица со слабо выраженной потребностью в достижении расцениваются как лица, испытывающие страх перед неудачей и избегающие задач умеренной степени трудности (см. главу 10). Из этого следует, что успех при выполнении легких и успех при выполнении трудных задач должен иметь противоположный эффект. Поскольку успех при выполнении легкого задания (P_s = 0,70) еще более повышает вероятность успеха, привлекательность продолжения работы над этой задачей для лиц с выраженной потребностью в достижении будет меньше, и они прекратят решение. С другой стороны, успешное выполнение очень трудной задачи перемещает вероятность успеха в область большей привлекательности для лиц с выраженной потребностью в достижении.

Как отмечалось в главах 3 и 6, психологи обнаружили свидетельства того, что чрезмерная мотивация может негативно отразиться на успешности деятельности. Пока никто из исследователей не доказал криволинейную или обратную U-образную зависимость между потребностью в достижении и успешностью деятельности, которая бы свидетельствовала о том, что чрезмерно высокая потребность в достижении приводит к несколько худшим, чем средний уровень потребности в достижении, результатам деятельности. Однако в некоторых исследованиях было показано, что если показатель потребности в достижении связан с высоким уровнем потребности в аффилиации, а в ситуации присутствуют побудители для обеих этих потребностей, это может снизить успешность деятельности. Так, например, мальчиков — учеников старших классов просили решить арифметические задачи в двух ситуациях предоставления обратной связи (Entin, 1968). В первом случае им сообщали об их результатах в личной беседе, что подразумевалось соответствующим мотиву достижения. Во втором же случае результаты испытуемых вывешивались на стенде, так, что их все могли видеть, что было релевантным мотиву аффилиации, поскольку испытуемые с выраженной потребностью в аффилиации ориентированы на социальное одобрение (глава 9).

Проанализировав результаты описанного выше исследования (Entin, 1968), Аткинсон и Берч (Atkinson & Birch, 1978) предположили, что испытуемые со слабо выраженной потребностью в достижении и выраженной потребностью в аффилиации, узнававшие результаты в частном порядке, должны иметь минимальный уровень мотивации, тогда как ученики с выраженными мотивами и достижения, и аффилиации, узнающие результаты публично, должны иметь наивысший уровень мотивации. Испытуемые с другими сочетаниями силы мотива и способом получения обратной связи должны были быть умеренно мотивированы. Данные этого исследования, которые иллюстрирует рис. 7.7, представляют обратную U-образную кривую, характеризующую отношения между возрастающей мотивацией и успешностью деятельности. Ни испытуемые с самым низким уровнем мотивации, ни испытуемые с самым высоким уровнем мотивации не превзошли по результатам испытуемых с сочетанием умеренных мотивов и побудителей.

Рис. 7.7. Влияние возрастающей мотивации на результативность (по Atkinson & Birch, 1978; по Entin, 1968)

Аналогичные результаты были получены в исследовании Соррентино (Sorrentino, 1974). В качестве побудителя он использовал не личную/публичную обратную связь, а зависимый/независимый способ перехода к следующему заданию, соответствующий критерию перехода к следующему заданию, использованному в эксперименте, который иллюстрирует рис. 7.4. В зависимых условиях от испытуемых требовалось достичь определенного уровня результативности, прежде чем они могли продолжить выполнение других заданий эксперимента. На рис. 7.8 изображены результаты испытуемых с выраженной потребностью в достижении, низким либо высоким уровнем потребности в аффилиации в условиях зависи-мого/независимого перехода к следующим заданиям. В этом эксперименте мотивацию можно рассматривать как продукт трех мотивационных факторов: выраженной потребности в достижении, выраженной потребности в аффилиации и зависимого побудителя. На первой точке кривой результативности действует только один мотивационный фактор (выраженная потребность в достижении). На двух других точках на кривой действуют два из трех мотивационных факторов (выраженная потребность в достижении и либо выраженная потребность в аффилиации, либо зависимость побудителя). На четвертой точке кривой действуют все три мотивационных фактора. Опять-таки, суммарная сила мотивации обнаруживает обратную U-образную связь с результативностью. В ситуации умеренного мотивационного давления ученики решили больше арифметических задач, чем в ситуации либо слабого, либо слишком сильного мотивационного давления.

Рис. 7.8. Результативность деятельности у лиц с высокими показателями потребности в достижении — низким уровнем тестовой тревожности в условиях зависимости (3)/независимости (НЗ) перехода к следующим заданиям при учете выраженной или слабо выраженной потребности в аффилиации (по Sorrentino, 1974)

Другие особенности лиц с выраженной потребностью в достижении

Исходя из теоретических предпосылок, исследователи всегда считали, что лица с выраженной потребностью в достижении должны предпочитать личную ответственность за результаты деятельности, поскольку только в таких условиях они могут ощутить удовлетворение от того, что сделали нечто лучше остальных. Горовиц (Horowitz, 1961) осуществил эмпирическую проверку этого теоретического предположения. Он разработал настольную игру, в которой игроки в качестве продавцов якобы ездили по США, пытаясь заработать как можно больше денег в переговорах, будто бы проведенных во многих городах. При любых переговорах игрок должен был выбрать один из двух вариантов, каждый из которых давал умеренную возможность (P_s = 0,33) заработать определенную сумму денег. Один из вариантов предполагал выполнение определенной работы, т. е. необходимость взять на себя ответственность за результат. Испытуемые могли предпочесть решение арифметической задачи, причем решить ее за отведенное время, как им говорилось, может примерно один из трех учеников. Если испытуемые успешно решали задачу в отведенное время, то считалось, что они совершили сделку и получили соответствующее финансовое вознаграждение. Они также могли выбрать другой вариант, предоставляющий, к примеру, возможность инвестировать деньги в буровую вышку, где шансы на нахождение нефти также составляли 1: 3. Чтобы узнать, выиграли они или проиграли в результате инвестирования, испытуемые бросали игровые кости, понимая, что если выпадет хотя бы одно из двух загаданных чисел, они выиграли. Иными словами, игравшим периодически предоставлялась возможность пойти на риск либо бросив кости, либо взяв на себя ответственность за достижение результата, причем оба варианта предполагали равные шансы на успех. В этих условиях испытуемые с выраженной потребностью в достижении выбирали личную ответственность в ситуациях умеренного риска значительно чаще, чем испытуемые со слабо выраженной потребностью в достижении.

В ряде исследований было показано, что модель риска Аткинсона неприменима к ситуациям, когда риск предполагает полную случайность, а не личную ответственность. То есть испытуемые с выраженной потребностью в достижении не слишком склонны к играм с умеренной степенью риска, но основанных на случайности, например к игре в кости (Hancock & Teevan, 1964; Littig, 1963; Raynor & Smith, 1966). Однако в одном из исследований (McClelland & Watson, 1973) было показано, что это не всегда так. Макклелланд и Уотсон обнаружили, что при игре в рулетку испытуемые с выраженной потребностью в достижении предпочитали умеренный риск, будто результат зависел от них лично (см. рис. 8.5). Возможно, у лиц с выраженной потребностью в достижении настолько сильна тенденция выбирать умеренный риск, что они переносят ее на некоторые ситуации, в которых речь идет о случайности.

Одним из объяснений меньшей интерперсональной чувствительности в сфере достижений у лиц с выраженной потребностью в достижении (Berlew & Williams, 1964) может быть их сосредоточенность на собственной способности достичь высокого результата. В одном эксперименте испытуемым предоставлялась возможность получше узнать друг друга, работая над общей задачей в группах по пять человек. В конце испытуемые оценивали себя по тому, насколько у них выражены такие качества, как сообразительность, практичность, доброжелательность и авторитетность. Каждого испытуемого также попросили предположить, как бы другие члены группы оценили себя по этим качествам. Испытуемые с выраженной потребностью в достижении менее точно оценивали то, как другие члены группы оценили бы себя по таким качествам, как сообразительность и практичность, особенно когда экспериментаторы акцентировали важность работы для определения лидерских способностей и интеллекта. Иными словами, они так сосредоточивались на том, чтобы блеснуть самим, что не обращали внимания на выполнение задания другими участниками группы.

Теоретически лица с выраженной потребностью в достижении должны предпочитать работу в ситуациях, где они получают обратную связь относительно успешности своей деятельности. Иначе у них нет возможности узнать, лучше или хуже остальных они справляются с работой. Ряд исследований разного типа подтверждает важность обратной связи для лиц с выраженной потребностью в достижении. В одном из ранних исследований Френч (French, 1958b) использовала два вида обратной связи для двух групп, работающих над общей задачей. В одной группе она акцентировала внимание на вкладе участников в итоговую успешность выполнения задачи, в другой — на аффилиативном поведении, способствовавшем слаженной работе команды. Она обнаружила, что по сравнению с испытуемыми со слабо выраженной потребностью в достижении испытуемые с выраженной потребностью в достижении работали более эффективно после «действенной», а не «аффилиативной» обратной связи. Им хотелось знать, насколько хорошо они справились с задачей, а не насколько хорошо они взаимодействовали с другими участниками группы.

Еще одно подтверждение этого заключения было получено в лонгитюдном исследовании мальчиков с выраженной потребностью в достижении, у которых обнаруживался больший, чем у мальчиков со слабо выраженной потребностью в достижении, интерес и способности к технической работе, такой как плотничество или конструирование моделей. Возможно, это объясняется тем, что техническая деятельность позволяет получить вполне конкретную обратную связь. Мальчики знали, насколько хорошо они справляются с работой, так как видели, действует ли сконструированная ими модель или хорошо ли соединены детали модели самолета, который они делали. Социальное же поведение и даже обучение в школе не позволяет получить немедленно и непосредственно обратную связь относительно успешности деятельности. И поэтому дети с более высокими показателями потребности в достижении не отличаются от детей со слабо выраженной потребностью в достижении большими социальными успехами или успехами в обучении.

Еще один вид конкретной обратной связи относительно успешности деятельности обеспечивает программируемое обучение, при котором обучающая машина немедленно предоставляет обратную связь относительно правильности каждого действия, предпринимаемого при освоении чего-либо. В одном из исследований (Bartmann, 1965) было показано, что испытуемые с выраженной потребностью в достижении извлекают из обучения в таких условиях больше пользы, чем испытуемые со слабо выраженной потребностью в достижении.

Деньги представляют собой типичный способ предоставления обратной связи относительно успешности деятельности человека. Есть данные, свидетельствующие о том, что хотя деньги не являются стимулом для лиц с выраженной потребностью в достижении, они используют их как информацию об успешности своей деятельности. Например, в одном из экспериментов Аткинсона (Atkinson, 1958), часть результатов которого представлена на рис. 7.5, испытуемые с выраженной потребностью в достижении успешнее, чем испытуемые со слабо выраженной потребностью в достижении, справлялись с заданиями на всех уровнях ожидания успеха до тех пор, пока денежный стимул составлял $1,25. Однако когда денежный стимул был увеличен до $2,50, кривые лиц с сильной и слабой потребностью в достижении при различных уровнях ожиданиях успеха почти совпали и никаких различий в общей успешности деятельности не обнаруживалось. Кроме того, при денежном стимуле $2,50 испытуемые с выраженной потребностью в достижении работали не намного лучше, чем при денежном стимуле $1,25. Испытуемые же со слабо выраженной потребностью в достижении значительно лучше справлялись с заданием при большем денежном вознаграждении. Это и ряд других исследований (например, Douvan, 1956) свидетельствует о том, что денежное вознаграждение лиц с сильной внутренней мотивацией достижения не увеличивает их усердия. В действительности, как отмечалось ранее, использование внешних стимулов для лиц, внутренне мотивированных к достижению, может снизить их продуктивность.

Однако в эксперименте с метанием колец, описанном в табл. 7.3, сумма, причитающаяся за попадание с разных расстояний, у лиц с выраженной потребностью в достижении повышается быстрее, чем у лиц со слабо выраженной потребностью в достижении (рис. 7.9). Это, по-видимому, означает, что для испытуемых с устойчивым мотивом достижения важнее, чем для лиц со слабо выраженной потребностью в достижении, чтобы выполнение более трудной задачи оценивалось выше. То есть испытуемые с более высокими показателями потребности в достижении склонны воспринимать деньги как меру успеха, а не как стимул к приложению больших усилий.

Рис. 7.9. Средние суммы денежного вознаграждения за попадания с разных расстояний при метании колец по оценкам испытуемых с выраженной и слабо выраженной потребностью в достижении (по Litwin, 1958)

Делать что-то лучше нередко означает делать что-то не так, как раньше. Это можно сказать и о поиске нового, более короткого и эффективного пути к цели. Для этого необходимо произвести оценку затрат и выгод, задавшись, например, следующими вопросами: «Как мне достичь того же результата, прилагая меньше усилий?» или «Как при том же объеме работы можно добиться более высоких результатов?» В действительности было бы правильнее назвать мотив достижения мотивом эффективности (efficiency motive), поскольку «делать что-то лучше» предполагает оценку эффективности, тогда как достижение — это более общий термин, применимый к достижению целей при любом мотиве.

Из этого следует, что лица с выраженной потребностью в достижении должны быть более деятельны и избегать рутины. Они должны быть более склонны к поиску более эффективного выполнения задач. Они должны быть более изобретательны. Сам факт, что они предпочитают задачи умеренной степени трудности, означает, что они постоянно ищут способ перейти от того, что они делали раньше, к чему-то несколько более трудному. Рассмотрим вновь результаты, представленные на рис. 7.6. Если человек с выраженной потребностью в достижении находит задачу чрезмерно трудной, он не будет проявлять особой настойчивости, пытаясь ее решить. Если ему удается решить задачу средней трудности, она становится для него менее трудной, а следовательно, и менее привлекательной, поэтому он стремится сделать что-то еще.

Эту гипотезу подтверждает целый ряд исследований. Так, среди индийских фермеров, посмотревших телепередачу о новом методе ирригации, обнаружившие сильную потребность в достижении в отличие от фермеров со слабо выраженной потребностью в достижении запомнили больше из того, о чем рассказывалось в передаче (Sinha & Mehta, 1972). В свете этих данных вполне закономерным представляется тот факт, что фермеры таких разных стран, как Индия и Колумбия, внедряют в практику более современные сельскохозяйственные методы, если у них выражена потребность в достижении (Rogers & Neill, 1966; Rogers & Svenning, 1969). Рассматривая совершенно иную профессиональную категорию, Шепард и Белицки (Sheppard & Belitsky, 1966) также показали, что лица с выраженной потребностью в достижении более активны в поиске новой информации, чем лица со слабой потребностью в достижении. Они обнаружили, что уволенные по сокращению производственные рабочие с выраженной потребностью в достижении быстрее начинают искать новое место работы, и значительно большее их число использует при поиске работы по крайней мере пять из восьми методов, например связь с большим количеством компаний, поиск работы за пределами города, просмотр газет из других городов и т. д. Работники же со слабо выраженной потребностью в достижении обычно сидели и ждали, когда компания позовет их обратно.

Используя совершенно иной метод оценки новаторства, Дешармс и Моллер (deCharms & Moeller, 1962) доказали, что колебания показателей потребности в достижении по результатам анализа популярной литературы в США (см. главу 11) тесно связаны со сходными повышениями и понижениями показателей количества патентов на миллион населения (см. рис. 11.10 в главе 11). Если предположить, что количество образов достижения в популярной литературе в целом отражает число людей с выраженной потребностью в достижении в данной стране, то это можно рассматривать как свидетельство того, что чем больше подобных людей, тем вероятнее появление инновационных идей, которые фиксируются в патентном каталоге, по совершенствованию какого-либо вида деятельности.

Поиск коротких путей может также приводить к мошенничеству, и есть данные о том, что лица с выраженной потребностью в достижении более склонны к недобросовестным поступкам. Мишел и Джиллиган (Mischel & Gilligan, 1964) провели исследование, в котором просили детей в отсутствие экспериментатора самостоятельно подсчитывать заработанные баллы в игре с игрушечным автоматом. Дети не знали, что автомат тоже подсчитывает их баллы. Дети с выраженной потребностью в достижении чаще, чем дети со слабо выраженной потребностью в достижении, давали завышенные оценки своей результативности. Макклелланд (McClelland, 1961) утверждает, что именно этим объясняется тот факт, что группы предпринимателей с выраженной потребностью в достижении обычно приобретают репутацию нечистых на руку; по-видимому, они так стремятся найти кратчайший путь к цели, что оказываются не слишком разборчивы в средствах для ее достижения.

В других исследованиях было показано, что лица с выраженной потребностью в достижении более деятельны. Они больше путешествуют и чаще мигрируют (Kolp, 1965). Склонность к изменчивости проявляется даже в их рисунках. Как отмечалось ранее, было обнаружено (Aronson, 1958), что лица с выраженной потребностью в достижении изображают одиночные дискретные неодинаковые S-образ-ные и прямые линии, тогда как лица со слабо выраженной потребностью в достижении склонны изображать расплывчатые линии и множественные волны, рисуя их поверх друг друга. Характеристики рисунков лиц с выраженной потребностью в достижении, по-видимому, отражают их стремление к разнообразию и новаторству в деятельности.

Социальные последствия выраженной потребности в достижении

Психологи прилагают немалые усилия, исследуя выполнение студентами колледжей разнообразных задач в лабораторных условиях. Первые исследования мотивации достижения не являются исключением из этого правила. На основе полученных таким образом данных были сделаны обобщения о том, что люди с выраженной потребностью в достижении предпочитают и лучше выполняют задачи умеренной трудности, берут на себя ответственность за результаты своей деятельности, стремятся получить обратную связь относительно ее успешности и пытаются изобрести или освоить новые, более эффективные способы выполнения различных задач. Затем ученым пришла в голову мысль, что данные характеристики должны оказывать влияние на поведение людей в реальной жизни, в социальном мире. Поэтому был проведен целый ряд исследований, позволивших сделать вывод о том, что мотив достижения является ключевым фактором в экономическом росте. Все это изложено в оставшейся части данной главы и в главе 11. Теперь психологи получили возможность продемонстрировать: то, что начиналось как простое академическое или теоретическое изыскание на тему влияния мотива достижения на успешность деятельности, применимо к реальной жизни и позволяет лучше понять, каким образом базовый мотив влияет на экономическое состояние страны.

С самого начала было понятно, что если лица с выраженной потребностью в достижении обладают описанными выше характеристиками, их поведение должно при определенных условиях приводить к большей успешности в реальном мире (McClelland, 1955). Например, Махони (Mahone, 1960) утверждал, что они должны быть более реалистичны при определении своих профессиональных притязаний. То есть они не должны ни занижать свои притязания (выбирать профессии ниже их способностей), ни завышать их (выбирать профессии выше их способностей). В соответствии с моделью риска Аткинсона они должны стремиться к работе, которая бы предоставляла им умеренные шансы на успех относительно их способностей. Махони проверил эту гипотезу, попросив экспертов оценить профессиональные притязания группы студентов Университета штата Мичиган: соответствуют ли их притязания показателям интеллекта, средним отметкам и выбранной специализации? Результаты оказались ошеломляющими. Среди студентов с выраженной потребностью в достижении 81 %, по мнению экспертов, был реалистичен в своих профессиональных притязаниях по сравнению только с 52 % студентов со слабо выраженной потребностью в достижении, причем указанное различие достигало уровня высокой статистической значимости. Это должно давать лицам с выраженной потребностью в достижении лучшие предпосылки для профессионального успеха, поскольку они чаще выбирают профессии, соответствующие на момент выбора их способностям и продуктивности.

Крокетт (Crockett, 1962) проверил эту гипотезу с помощью другого источника данных. Использовав мотивационные показатели, которые были получены в широкомасштабном национальном исследовании (Veroff, Atkinson, Feld & Gurin, 1960), он обнаружил, что лица с выраженной потребностью в достижении демонстрируют большую профессиональную мобильность в продвижении по карьерной лестнице. Рисунок 7.10 обобщает эти результаты. Крокетт определил, соответствуют работы испытуемых более высокому, такому же или более низкому уровню престижности, чем работа их отцов. Как видно из рис. 7.10, лица с выраженной потребностью в достижении чаще продвигались вверх по карьерной лестнице. Более того, полученный результат нельзя рассматривать как результат, обусловленный действием некоего общего «мотивационного» фактора, поскольку не было обнаружено каких-либо различий по показателям потребности в аффилиации и потребности во власти. В другом исследовании (Guncan, Featherman & Duncan, 1972) выводы Крокетта нашли свое подтверждение после тщательного анализа и перекодировки классификаций профессий.

Как и следовало ожидать, на основании подобных выводов в другом широкомасштабном национальном исследовании, проведенном в 1976 г. в США, было обнаружено, что мужчины с выраженной потребностью в достижении позитивно относятся к работе (Veroff, 1982). Они более удовлетворены работой, чаще оценивают ее как интересную, не воспринимают как препятствие в семейной жизни и предпочитают работу отдыху. Возможно, благодаря хорошей адаптации к работе они обнаруживают меньше симптомов болезней, выше оценивают свое душевное благополучие, чаще посещают церковь и не принимают психоактивные вещества для снижения напряжения. В том же исследовании было показано, что высокий показатель потребности в достижении не связан с удовлетворенностью работой у женщин, вероятно, в связи с тем, что работа женщин, в сущности, не так интересна, как работа мужчин, или, как полагает Верофф (Veroff, 1982), вступая в конфронтацию с женским движением, в связи с тем, что женщины все еще в большей мере ориентированы на успех в традиционно «более женских» ипостасях. Так, например, женщины с выраженной потребностью в достижении чаще занимались активным отдыхом, придавали большое значение общению и взаимодействию с мужем и беспокоились о том, хорошо ли они исполняют родительские обязанности. Как и мужчины с выраженной потребностью в достижении, они чувствовали себя более благополучными, проявляли большее жизнелюбие, а это свидетельствует о том, что они пытались удовлетворить потребность в достижении если не на работе, то в обычной жизни.

Рис. 7.10. Профессиональная мобильность в продвижении по карьерной лестнице у лиц с выраженной/слабо выраженной потребностью в достижении, потребностью в аффилиации и потребностью во власти (по Crockett, 1962)

Возможно, благодаря тенденции продвигаться вверх по карьерной лестнице или добиваться лучших результатов в профессии мужчины — представители среднего класса в целом имеют более высокие показатели потребности в достижении, чем представители менее обеспеченных слоев населения (Nuttall, 1964; В. С. Rosen, 1956, 1959; Veroff et al., 1960). На высшем социально-экономическом уровне показатели потребности в достижении несколько снижаются (Rosen, 1959), что, по-видимому, объясняется меньшим количеством трудностей, требующих преодоления, в условиях процветания и преуспевания. Любопытным исключением из этого правила, лишь подтверждающим подобную интерпретацию, являются чернокожие жители США. Их показатели потребности в достижении тем выше, чем выше они поднимаются по социально-экономической лестнице (Rosen, 1959). У чернокожих представителей двух высших социальных классов не обнаруживается снижения потребности в достижении, характерного для представителей большинства этнических групп. Однако данные результаты согласуются с представлением о том, что на этом социально-экономическом уровне возможности достижения для этого притесняемого в США меньшинства остаются широкими. В действительности даже на высших профессиональных позициях афроамериканцы не равны в своих возможностях с другими людьми, занимающими сходные позиции. С другой стороны, чернокожие американцы с низким социально-экономическим статусом имеют самые низкие средние показатели потребности в достижении, что Макклелланд (McClelland, 1961) объясняет частично их опытом зависимости в рабовладельческом обществе и частично — недостатком возможностей для достижений.

Был проведен ряд исследований, направленных на оценку успешности в реальной жизни лиц с выраженной потребностью в достижении. Кальтенбах и Макклелланд (Kaltenbach & McClelland, 1958) обнаружили, что люди, воспринимаемые как лидеры в небольших городках, имеют более высокие показатели потребности в достижении, чем те, кто так не воспринимается. В другом исследовании (Andrews, 1967) в течение трех лет прослеживался профессиональный путь рядовых менеджеров, работающих в одной крупной компании. Было выявлено, что работники с высокими показателями потребности в достижении имели больше повышений за истекший период, чем работники с низкими показателями потребности в достижении.

Однако это касалось только фирмы, ориентированной на достижение, т. е. фирмы, в которой тем, кто хорошо справлялся с профессиональными обязанностями, предоставлялась возможность карьерного роста. В другой фирме, владелец которой руководил ею в авторитарном стиле, связь между потребностью в достижении и продвижением по службе не обнаруживалась. В более поздних исследованиях было продемонстрировано, что в одной крупной компании показатель потребности в достижении связан с профессиональным ростом только среди менеджеров, в подчинении которых находилось небольшое число людей, вносивших каждый свой вклад в результат дела. Макклелланд и Бойацис (McClelland & Boyatzis, 1982) обнаружили, что потребность в достижении у менеджеров на момент поступления в Американскую телефонно-телеграфную компанию (AT&T) связана с продвижением до третьего уровня после 16 лет работы, но не выше этой точки. Авторы считают, что в данной компании на четвертом уровне и выше менеджерская работа предполагает в большей мере влияние на других людей и, следовательно, более выраженную потребность во власти, а не особенно успешное выполнение собственной работы, что характерно для лиц с выраженной потребностью в достижении (см. главу 8).

По Макклелланду (McClelland, 1961), выраженная потребность в достижении должна значительно повышать интерес и способность человека к бизнесу, поскольку бизнес предполагает умеренные риски, личную ответственность за успешность деятельности, пристальное внимание к обратной связи с точки зрения затрат и прибыли, а также поиск способов создания нового продукта или новой услуги. Это, в сущности, характеристики, которыми, как показали лабораторные исследования, в большей мере обладают лица с выраженной потребностью в достижении. Макклелланд (McClelland, 1961) показал, что в целом молодых мужчин с более высокими показателями потребности в достижении больше привлекают бизнес-профессии. Тесслер, Обар и Спейн (Tessler, O’Barr & Spain, 1973) отмечают, что это справедливо даже для стран с незападной культурой, например культура канури в Нигерии, которая находится в процессе индустриализации и молодые жители которой все больше узнают о бизнес-профессиях.

В другом исследовании (Andrews, 1966) было обнаружено, что уже в колледже студенты с выраженной потребностью в достижении более предприимчивы, чем студенты со слабо выраженной потребностью в достижении. Они действительно получают более высокие отметки (Entwisle, 1972), однако чаще изучают содержание курса, прежде чем записаться на него, чаще говорят с преподавателем о предстоящих экзаменах и критериях его оценки и т. п.

В «Обществе достижений» (The Achieving Society; McClelland, 1961) Макклелланд утверждает, что связь между потребностью в достижении и предприимчивостью существует во многих культурах. У 75 % примитивных племен, чьи герои преданий отличались выраженной потребностью в достижении, имелось какое-то подобие предпринимательства по сравнению с 38 % племен, где в преданиях менее выражены образы достижения. Макклелланд также отмечает, что руководящие работники США, Италии и Польши имеют более высокие показатели потребности в достижении, чем другие специалисты с таким же образованием.

Дальнейшее изучение этого различия показало, что показатели потребности в достижении в этих странах особенно высоки у менеджеров в сфере продаж. Это объясняется, по-видимому, тем же, что и неспособность показателей потребности в достижении выступать в качестве предиктора продвижения по службе до уровня, где на первый план выходит руководство другими людьми, а не успешность собственной деятельности. Менеджеры в области продаж ответственны за собственные результаты, тогда как обычные менеджеры ответственны за деятельность других людей. То есть «продавцы» должны принимать решения относительно перспектив продаж, выбирать умеренный риск, нести личную ответственность за переговоры, тщательно отслеживать успехи и неудачи в продажах, находить новые, новаторские способы убеждать людей покупать предлагаемую продукцию. Сильный мотив достижения должен привлекать их к такого рода деятельности, помогать получать от нее все большее удовольствие и все более высокие результаты. Обычные же менеджеры занимаются главным образом тем, что пытаются повлиять на других людей, а не делают что-то сами (см. главу 8). Как можно было ожидать на основании вышеизложенных результатов, лиц с сильной потребностью в достижении больше интересует инвестирование, а не хранение денег (Regelmann, цит. по Heckhausen, 1973). Они оказываются более успешными инвестиционными менеджерами, чем лица со слабо выраженной потребностью в достижении (Wormley, 1976).

Большинство описанных выше исследований не лонгитюдные. Поэтому, несмотря на наличие веских теоретических оснований считать, что предпринимательский успех объясняется сильным мотивом достижения, вероятно, у людей формируется выраженная потребность в достижении благодаря тем требованиям, которые предъявляет к ним их предпринимательская деятельность.

Вместе с тем есть эмпирические данные, свидетельствующие о возможном существовании причинно-следственной связи между потребностью в достижении и предпринимательским успехом. Один из источников — упомянутое ранее лонгитюдное исследование в компании AT&T, где показатель потребности в достижении при устройстве в компанию был связан с повышением до третьего руководящего уровня 16 лет спустя.

Еще одно исследование включало в себя оценку студентов колледжа с разным уровнем потребности в достижении профессиональных позиций, занимаемых через 14 лет (McClelland, 1965). По сравнению со студентами с низким уровнем потребности в достижении студенты с высоким уровнем потребности в достижении примерно через 14 лет чаще работали в сфере бизнеса (большинство — в сфере малого бизнеса). А Вайнер и Рубин (Wainer & Rubin, 1969) продемонстрировали, что руководители наиболее успешных небольших компаний по анализу и развитию имели более высокие показатели потребности в достижении, чем руководители менее успешных компаний того же профиля.

Наиболее убедительные результаты были получены Коком (Коck, 1965), который исследовал успешность ряда сопоставимых небольших фирм по изготовлению трикотажных изделий в Финляндии. Он обнаружил, что показатель потребности в достижении владельца-руководителя (или в случае несколько более крупных фирм — трех или четырех топ-менеджеров) может выступать в качестве предиктора увеличения числа работников фирмы, повышения общего объема производства и увеличения инвестиций в расширение производства (McClelland & Winter, 1969/1971). Кроме того, тренинги по повышению потребности в достижении повышают успешность деятельности предпринимателей в сфере малого бизнеса (глава 14).

Связь мотива достижения с протестантской этикой и развитием капитализма

Изучив предприимчивость лиц с выраженной потребностью в достижении, Макклелланд задался вопросом, не лежит ли мотив достижения в основе связи между протестантской реформацией и развитием капитализма, так красноречиво описанной немецким социологом Максом Вебером (1904/1930). Вебер утверждал, что не протестанты изобрели капитализм, однако протестантские торговцы и рабочие были более энергичны и предприимчивы, чем католики. С точки зрения Вебера, основным стремлением протестантов было доказать собственным трудом, что они не обречены на адские муки, а находятся среди избранных. Поправ авторитеты папы и Церкви, они приобрели большую самостоятельность и ответственность за собственные действия, стали более независимы от власти Церкви в даровании индульгенций за нарушение заповедей.

Макклелланд (McClelland, 1961) отметил, что особенности протестантских предпринимателей, как их описал Вебер, близки к особенностям лиц с выраженной потребностью в достижении, а также что протестантская реформа должна была заставить протестантских родителей воспитывать в детях самостоятельность и умение контролировать поведение. Это, в свою очередь (согласно доступным на тот момент данным), должно было способствовать особому развитию потребности в достижении у протестантских детей. Рисунок 7.11 иллюстрирует эти предполагаемые закономерности. Описанную Вебером связь между протестантской реформой и динамичностью современного капитализма следует объяснять, по мнению Макклелланда, большей склонностью протестантских родителей воспитывать в своих детях независимость и целеустремленность, которые способствовали формированию мотива достижения, что привело к появлению более активных предпринимателей и, как следствие, — к стремительному экономическому росту. Макклелланд приступил к последовательной проверке предполагаемых причинно-следственных связей в этой цепи событий. Связь между блоками Г и Дна рис. 7.11, т. е. между потребностью в достижении и активной предпринимательской деятельностью, безусловно существует, что было доказано выше.

Рис. 7.11. Предполагаемое влияние протестантской реформации на потребность в достижении и экономический рост (по McClelland, 1961)

А что можно сказать о связи между В и Г на рис. 7.11 — между воспитанием независимости и целеустремленности и потребностью в достижении у сыновей? В одном из ранних исследований (Winterbottom, 1958) было показано: матери 8-11-летних мальчиков с выраженной потребностью в достижении чаще, чем матери детей с низкой потребностью в достижении, ориентированы на активную деятельность детей с раннего возраста (результаты опросов представлены на рис. 7.12). Они придерживаются мнения, что к 5–6 годам мальчики должны быть активны и энергичны, должны пробовать сделать что-то трудное для них, хорошо учиться в школе, следить за своими вещами и т. п.

Дальнейшие исследования показали, что требовательность матерей ограничивается областью достижений и не охватывает сферу самообслуживания, например умения самостоятельно раздеться и лечь спать, а также что слишком раннее, как и слишком позднее, предъявление требований достижения может быть связано с более низкими показателями потребности в достижении (McClelland, 1961). Так, Хаяши и Ямауши (Hayashi & Yamaushi, 1964) обнаружили, что в Японии низкий уровень мотивации достижения у маленьких детей связан с высокой требовательностью матери, хотя у детей более старшего возраста эта связь имеет обратное направление. По-видимому, матери, стимулирующие мотив достижения, предъявляют требования, лишь незначительно превышающие то, что ребенок может с легкостью выполнить. Иными словами, они максимизируют для детей стимулы достижения, ставя перед ними задачи, вероятность выполнения которых не слишком мала и не слишком велика, т. е. задачи среднего уровня трудности.

Рис. 7.12. Кумулятивные кривые, отражающие долю требований к детям каждой возрастной категории по отчетам матерей детей с высокими и низкими показателями потребности в достижении (McClelland, Atkinson, Clark & Lowell, 1953, no Winterbottom, 1958)

Макклелланд сообщает (McClelland, 1961), что в Бразилии, где матери в целом начинают предъявлять требования достижения к сыновьям довольно рано, показатели потребности в достижении у сыновей положительно связаны с возрастом, в котором их матери начинают предъявлять требования достижения: матери, предъявляющие требования достижения в более позднем возрасте, имеют сыновей с более высокими показателями потребности в достижении. Для Германии, где средний возраст предъявления тех же требований к сыновьям почти на год больше, чем в Бразилии, характерна обратная зависимость. Иными словами, существует возраст, в котором матерям лучше всего предъявлять перечисленные в опроснике требования, чтобы сформировать потребность в достижении. Если мать требует достижений слишком рано (вероятность успеха слишком мала) или слишком поздно (вероятность успеха слишком велика), ребенок вряд ли будет получать удовольствие от выполнения поставленных задач, а потому у него не сформируется высокая потребность в достижении.

Розен и Дандраде (Rosen & D’Andrade, 1959) изучали поведение родителей, наблюдавших за работой своих сыновей над определенным заданием. Мальчиков просили, например, выстроить из кубиков как можно более высокую башню, причем сделать это левой рукой и с завязанными глазами. Родители следили, как их сыновья выполняют задание. Их спрашивали, насколько успешно, по их мнению, сын справится с задачей, а затем, когда ребенок пытался выстроить башню, фиксировались и кодировались их замечания. Результаты этого исследования представлены на рис. 7.13, где прочерчены отдельные кривые для матерей и отцов. И матери, и отцы детей с более высоким показателем потребности в достижении несколько выше оценивали шансы на успех своих сыновей, чем родители детей с более низким уровнем потребности в достижении. Более того, они демонстрировали большую теплоту и доброжелательность по отношению к своим сыновьям. Наконец, матери детей с выраженной потребностью в достижении были более авторитарны, давали более конкретные подсказки и указания, чем матери детей со слабо выраженной потребностью в достижении, в то время как для отцов была характерна обратная зависимость. Отцы детей с выраженной потребностью в достижении были значительно менее авторитарны, чем отцы детей со слабо выраженной потребностью в достижении. В этих результатах важно то, что доминирующее поведение матери не препятствует потребности в достижении, а доминирующее поведение отца — напротив. С точки зрения рассматриваемой гипотезы стремление воспитывать независимость, т. е. готовность позволять сыну действовать самостоятельно, характерна для отцов сыновей с более высокими показателями потребности в достижении, но не для их матерей.

Рис. 7.13. Средние различия в поведении родителей сыновей со слабо выраженной и выраженной потребностью в достижении, выполняющих определенные задания (по McClelland, 1961, по B.C.Rosen & D’Andrade, 1959)

Другие результаты, приводимые Макклелландом (McClelland, 1961), подтверждают тесную связь между родительским авторитаризмом и низкими показателями потребности в достижении. В Турции, например, бизнесменами с высокими показателями потребности в достижении были лишь те, кто избежал родительского авторитаризма в раннем возрасте.

Возвращаясь к рис. 7.11, можно задать вопрос: какова связь между блоками А и B, т. е. между протестантизмом и воспитанием самостоятельности и целеустремленности? В одном из исследований приводятся данные о значительно более позднем возрасте предполагаемой независимости в итальянских и ирландских католических семьях по сравнению с протестантскими и иудаистскими семьями (McClelland, Rindlisbacher & deCharmes, 1955). Более глубокое исследование показало, что эти различия обычно исчезают в некоторых группах и могут быть связаны с социально-классовыми различиями. Обобщив полученные результаты, Макклелланд заявил, что хотя в некоторых традиционных католических группах существует связь авторитарных установок и слабо выраженной потребности в достижении, другие католические группы сумели перейти к более общим нормам воспитания независимости и целеустремленности, поэтому в настоящее время неправомерно ожидать глобальных различий в показателях потребности в достижении у протестантов и католиков. В действительности ни в 1950-е (Veroff et al., 1960), ни в 1970-е гг. (Veroff, Depner, Kulka & Dowan, 1980) в США не было обнаружено подобных различий.

Что представляется более важным, так это дух реформаторства или обновления, который изначально был свойствен протестантам XVI в., а также что многие протестантские церкви исчезали, как только «пускали корни». Дух реформаторства передается последователям новой веры, которые приобретают уверенность в том, что они лучше, чем последователи старого образа жизни. Этот акцент на усовершенствовании превращается в более высокие индивидуальные стандарты и стандарты для детей, а также в более высокий уровень потребности в достижении. Макклелланд (McClelland, 1961) обнаружил, что в дописьменных культурах, где в преданиях подчеркивается воспитание независимости, а контакт с божественным осуществляется без посредничества Церкви, в среднем выше потребность в достижении (McClelland & Friedman, 1952). Когда люди устанавливали стандарты собственного поведения, опираясь на личные откровения, а не на церковный авторитет, они были более ориентированы на достижения и в большей мере стремились лично понять, как им себя вести.

Более того, Макклелланд (McClelland, 1961) наблюдал за тем, что произошло с двумя мексиканскими деревнями, когда одна из них была обращена в радикальную форму протестантского христианства — современная версия протестантской реформации. Вновь обращенные протестанты стали считать, что они во всем превосходят «невежественных» традиционных католиков, живущих в соседней деревне. Чтобы читать Библию, они обучились грамоте; перестали поклоняться «идолам» и употреблять алкоголь, стали более сдержанными; они начали интересоваться методами улучшения здоровья и ведения сельского хозяйства, в чем им помогали протестантские миссионеры. Иными словами, они значительно повысили уровень своих целей по сравнению с жителями соседней (традиционной) деревни. Эта ориентация на достижения, безусловно, влияла на живущих в деревнях детей, поскольку те из них, кто воспитывался в протестантской деревне, обнаруживали значительно более выраженную потребность в достижении. Таким образом, протестантская реформа с этой точки зрения представляет собой лишь частный случай любого идеологического движения, побуждающего людей ставить более высокие цели для достижения. Итак, гипотеза Вебера, т. е. связь между блоками А и Б на рис. 7.11, превращается в связь между идеологией достижения и более быстрым экономическим ростом. Дальнейшие попытки проверить эту гипотезу рассмотрены в главе 11.

Тем не менее необходимо отметить, что приведенные данные свидетельствуют о следующем. Реформистская идеология так быстро переходит в мотив достижения, более энергичное предпринимательство и экономический рост, что опосредованность влияния реформы способами воспитания детей становится маловероятной. То есть из рис. 7.11 следует, что А (дух реформаторства) должен влиять на Б (экономический рост) напрямую, а В (воспитание детей) — опосредованно, через поколение влияя на Г (потребность в достижении), Д (предприимчивость) и Б (экономический рост).

Главная ценность этого исследования заключается в том, что утверждения Вебера были переведены в измеряемые величины, благодаря чему появилась возможность научной проверки его гипотез. В ходе этой проверки было установлено, что протестантская реформация является частным случаем повышенного социального акцентирования превосходства и достижения, которые, как и в других подобных случаях, стимулировали развитие мотива достижения, предприимчивости и экономический рост, а также косвенно какое-то время влияли на стиль воспитания детей — до тех пор, пока реформа не подвергалась институционализации. Не все социологи согласны с этой интерпретацией гипотезы Вебера: одни — потому, что с подозрением относятся к психологическим объяснениям сложных социальных феноменов; другие — потому, что не одобряют научное измерение переменных и проверку отношений между ними.

Другие факторы, влияющие на мотив достижения в ранние годы жизни

Некоторые исследователи пытались найти истоки мотивации достижения в первых годах жизни ребенка. Кортес и Гатти (Cortes & Gatti, 1972) предположил существование неких наследственных факторов, поскольку установил, что мальчики с мезоморфным телосложением (с более выраженной мускулатурой по сравнению с жировой тканью) имеют значительно более высокие показатели потребности в достижении (а также потребности во власти). Их лучшее мышечное развитие, по-видимому, уже в раннем детстве позволяет им успешнее и с большим удовольствием выполнять многие виды двигательной активности, что формирует позитивные эмоциональные ассоциации, создающие потребность в достижении посредством успешной деятельности.

Наблюдая за успехами и неудачами детей, выполняющими различные задачи, Хекхаузен (Heckhausen, 1967) сделал вывод о том, что мотивация достижения начинает проявляться в возрасте 3–3,5 года, когда «успех или неудача собственных действий доставляют удовольствие или неудовольствие уже не столько в связи с результатом как таковым, сколько в связи с собственным «Я», так что с успехом ребенок ощущает удовольствие из-за своих умений, а с неудачей — стыд из-за их недостатка».

Верофф (Veroff, 1969) согласен с тем, что оценка успешности деятельности является неотъемлемой частью мотивации достижения и отличает ее от простой радости от использования некоего умения или того, что немецкие психологи раньше называли функциональным удовольствием. Однако, по его мнению, ребенок начинает оценивать успешность своей деятельности еще раньше, в возрасте 1,5–2,5 лет, когда развивается речь и он получает возможность сказать себе: «Это сделал я». Верофф заключает, что «автономные цели достижения берут свое начало из повторяющегося опыта ребенка, который обнаруживает собственную способность делать то, на что он раньше не был способен» (Veroff, 1969). Верофф изучал стремление ставить перед собой такие цели, оценивая то, в какой мере дети с ранних лет жизни выбирают задачи умеренной трудности в противовес очень легким или очень трудным. Он обнаружил, что понятие достижения в сравнении с тем, что могут делать другие дети, формируется несколько позже, а также то, что и это понятие, и чувство удовольствия от успешной деятельности в конечном счете интегрируются в показателе потребности в достижении, измеряемом по мыслительным процессам и постепенно возрастающем по мере взросления — от детского сада до 6-го класса.

Рис. 7.14. Гистограмма процентных показателей представленности рассказов разных типов, содержащих образы достижения, на разных стадиях развития эго по Левингер (Loevinger, 1976) (по Lasker, 1978)

Есть и другие доказательства того, что формирование мотива достижения связано с созреванием. Было, например, продемонстрировано, что показатели потребности в достижении тесно связаны со стадиями развития эго, оцениваемым по методике Левингер (Loevinger, 1976) в выборках с острова Кюрасао и из Чикаго. На самых ранних, или импульсивной и самозащитной, стадиях, по Левингер, потребность в достижении не обнаруживается; на средних, или самозащитной и конформистской, обнаруживается умеренная потребность в достижении; а на высшей, или сознательной, стадии развития эго обнаруживаются высокие показатели потребности в достижении.

Это свидетельствует о том, что только на стадии зрелости возможны действительно высокие показатели потребности в достижении. Безусловно, возрастная тенденция, выявленная Вероффом, подтверждает представление о возрастании показателей потребности в достижении по мере созревания. Ласкер также доказывает, что этот результат частично объясняется тем обстоятельством, что некоторые характеристики оценки системы потребности в достижении имеются только или преимущественно в данных, полученных Левингер на испытуемых с более высоким уровнем зрелости. Ласкер делит категории оценки на следующие пять блоков: (А) «образы» и «темы»; (Б) категории блока А + действие и ожидание успеха; (В) категории блока Б + потребности и препятствия в окружающем мире; (Г) категории блока В + личные препятствия и помощь; и (Д) категории блока Г + позитивные и негативные чувства и ожидание неудачи.

В исследованиях других ученых (например, Nakamura, 1981) некоторые из этих категорий переходят из одного блока в следующий, однако в целом они подтверждают результаты, которые приводит Ласкер. Рисунок 7.14 показывает, что появление элементарных категорий оценки происходит на низших уровнях развития эго, тогда как категории типа Б и В возникают только на конформистских стадиях, а категории типа Г и Д — только на высших стадиях. Это объясняется тем, что мысли о возможных препятствиях на пути достижения представляют довольно высокий уровень развития эго, а мысли о собственных качествах как возможных препятствиях представляют еще более высокий уровень самосознания. Способность человека определить, как он будет чувствовать себя касательно достижения, или даже предвидение неудачи отражает еще большую дифференциацию «Я» от развития событий. Однако какова бы ни была интерпретация, результаты убедительно свидетельствуют о том, что высшие уровни потребности в достижении зависят от общей зрелости.

Есть ли что-то, что способствует развитию мотива достижения у одних людей в большей степени, чем у других? Исследование, которое провели Макклелланд и Пилон (McClelland & Pilon, 1983), свидетельствует, что родители могут оказывать влияние на формирование этого мотива значительно раньше, чем предполагалось по результатам исследований о материнском стиле воспитания детей дошкольного и школьного возраста. Авторы предложили стандартный тест оценки потребности в достижении (рассказы к картинкам) испытуемым в возрасте 31 года, с матерями которых Сирс, Маккоби и Левин (Sears, Maccoby & Lewin, 1957) 26 лет назад проводили углубленную беседу на предмет используемых ими приемов воспитания их 5-летних детей. Макклелланд и Пилон сопоставили оценки 68 приемов воспитания по отчетам матерей с показателями потребности в достижении их детей 26 лет спустя. Некоторые из результатов этого исследования представлены в табл. 7.5.

В крайнем левом столбце перечислен ряд приемов воспитания, которые, как можно предположить на основании теории и результатов более ранних исследований детей дошкольного и школьного возраста, могут быть связаны с потребностью в достижении у взрослых. Ни один из этих приемов не обнаружил устойчивой связи с потребностью в достижении у взрослых. Единственный результат, согласующийся с результатами прежних исследований, заключался в том, что у матерей, которые считают важным для ребенка хорошо учиться, — особенно если это сыновья и речь идет о семье работников умственного труда, — вырастают дети с более выраженной потребностью в достижении. Это подтверждает результаты прежних исследований, в большинстве из которых обследовались мальчики из семей среднего класса.

Результаты относительно трех новых приемов воспитания также представлены в табл. 7.5. Два из них обнаружили статистически значимые связи с потребностью в достижении у взрослых в нескольких подгруппах общей популяции. Поскольку эти результаты оказались неожиданными и могли объясняться случайностью вследствие большого количества исследуемых корреляций, необходимо удостовериться в том, что они справедливы для разных групп испытуемых. Соблюдение режима кормления и строгость приучения к туалету связаны с более выраженной потребностью в достижении не только в семьях «синих» и «белых воротничков», а также у мужчин и женщин, но и в двух случайным образом сформированных подгруппах испытуемых из общего числа 78. Интересно в этих результатах то, что они имеют отношение к очень раннему периоду жизни ребенка; регулирование режима питания обычно начинается с рождения, а приучение к туалету (в данной выборке) — со второго года жизни. Это заставляет искать истоки мотива достижения в более раннем возрасте, чем предполагали Хекхаузен или Верофф, хотя их рассуждения относительно важности внимания родителей к воспитанию навыков самостоятельности и целеустремленности применимы и к этим сферам поведения. Оба воспитательных приема связаны с ранними задачами, которые ставят перед детьми их родители: в одном случае — для регулирования их чувства голода таким образом, чтобы согласовать его появление со временем кормления, а в другом — для регулирования работы их сфинктеров, так чтобы процесс опорожнения происходил лишь в предназначенных для этого местах.

То, чему ребенок учится в этих сферах, отличается от остальных сфер поведения двумя характеристиками. Во-первых, это обучение предполагает контроль физиологических функций, прежде чем ребенок приобретет способность осмысливать происходящее, разовьет самосознание, начнет понимать, что это сделал «Я». Поздние когнитивные дополнения к аффективным ассоциациям вокруг успехов ребенка в этих ранних видах поведения, возможно, более тесно связаны с ценностью, сознательно приписываемой достижению.

Таблица 7.5

Корреляционыне связи способов воспитания в раннем детстве с социальным классом и потребностью в достижении у взрослых (по McClelland & Рilon, 1983)

Во-вторых, приятный опыт в этих сферах проистекает из постепенного овладения или прогресса в регулировании голода или опрятности. В главе 5 мы предположили, что потребность в достижении проистекает из побудителя естественного разнообразия, из удовольствия, которое испытывают люди, сумев справиться с задачами, подразумевающими умеренное ожидание успеха. Обширный эмоциональный опыт такого рода, основанный на разных ожиданиях, должен привести к формированию мотива разнообразия или мотива игры, однако не мотива достижения. Что характерно для потребности в достижении, так это удовольствие от постепенного усовершенствования в определенной сфере, а не удовольствие от нескольких не связанных между собой сфер деятельности. По-видимому, то, что делают родители, акцентируя внимание на постепенном приобретении контроля над физиологическими функциями, имеет отношение к установлению ограничения на потребности в разнообразии путем сосредоточения получаемого от него удовольствия на повышении вероятности успеха в определенной сфере поведения.

Мы сомневаемся, что эти ранние воспитательные приемы действительно сами по себе способствуют формированию мотива достижения. Возможно, они являются частью общих установок матери, которая продолжает формировать мотивацию достижения ребенка на протяжении всех последующих лет. Оба эти приема действительно являются частью более общих симптомокомплексов строгости — либеральности, однако ни один из этих глобальных симптомокомплексов и ни один из других их компонентов не связаны с показателями потребности в достижении у взрослых. Только режим кормления и приучение к туалету оказались связаны с дальнейшими показателями потребности в достижении (McClelland & Pilon, 1983).

Подобные результаты помогают понять, почему предполагаемое раннее эмоциональное научение, формирующее потребность в достижении, недостаточно отражается в сознательном выборе ценностей достижения, поскольку это научение происходит до того, как приобретаются навыки, делающие возможным когнитивное представление ценностей достижения. Наиболее вероятным представляется то, что сильное или слабое аффективное ядро потребности в достижении формируется очень рано на основании опыта постепенного освоения навыков регулярного питания и контроля выделительных функций и что это аффективное ядро совершенствуется, т. е. либо подкрепляется, либо подавляется дальнейшим опытом и развивается в ходе естественного когнитивного развития. Безусловно, нет никаких оснований считать, что цели достижения, устанавливаемые родителями дошкольникам и школьникам, не могут также усиливать или ослаблять ядро мотива достижения, сформированное на более ранних этапах развития. Так, например, специально разработанные обучающие программы способны привести к усилению мотива достижения и других мотивов уже у взрослых людей (см. главу 14). То, в какой мере ребенка учат или он сам в дальнейшем учится сознательно придавать значение достижению, в данной модели считается относительно независимым от мотива достижения, основанного на удовольствии или боли в связи с успешностью поведения в самом начале жизни.

Примечания и вопросы

1. Попытайтесь оценить Нагорную проповедь Христа или другие его проповеди в соответствии с системой оценки, описанной в главе 6, и попробуйте определить, была ли выражена потребность в достижении у Христа.

2. В данной главе описаны несколько признаков людей с выраженной потребностью в достижении. Попытайтесь объяснить, каким образом эти характеристики объясняют их манеру рисования.

3. Считаете ли вы, что люди, усердно и добросовестно работающие, имеют выраженную потребность в достижении? Почему?

4. В целом ученики с выраженной потребностью в достижении учатся не лучше остальных. Почему, по вашему мнению, так происходит? Какие мотивы, с вашей точки зрения, должны повышать успеваемость в школе?

5. Есть люди, которых можно назвать «врожденным неудачниками»; они постоянно оказываются в проигрышных ситуациях или на их долю выпадает много несчастий. Есть ли в этой главе информация, которая могла бы объяснить, почему им так не везет и какого рода мотивация для них характерна?

6. Оцените свою потребность в достижении на основании рассказа, который вы написали для главы 1. Составьте список характеристик, которыми обладает человек с выраженной потребностью в достижении, и определите, проявляются ли эти характеристики у вас в различных ситуациях (вспомните конкретные случаи из жизни). Совпадает ли количество образов достижения в ваших рассказах с количеством проявляющихся у вас черт человека с потребностью в достижении? Как по-вашему, у вас высокая или низкая потребность в достижении? Не удивили ли вас ваши результаты? Совпадает ли то значение, которое вы придаете достижению, с вычисленным показателем потребности в достижении?

7. Из табл. 7.4 следует, что лица с выраженной потребностью в достижении чаще обладают высоким интеллектом, по крайней мере в однородных классах. Может ли, по вашему мнению, быть так, что у некоторых учеников в однородных классах успеваемость выше благодаря более высокому интеллекту, а не более выраженной потребности в достижении?

8. Экономисты часто говорят, что в целом люди делают то, что им выгодно, т. е. при выборе они руководствуются рационально оцениваемой вероятностью успеха. Например, если три года подряд неурожай, фермер бросит сельское хозяйство, поскольку вероятность преуспеть в нем крайне мала. Опираясь на модель отношений между потребностью в достижении и вероятностью успеха Аткинсона, объясните, кто скорее всего будет продолжать заниматься фермерством после ряда неудач и при каких условиях.

9. Какого склада человек вероятнее всего сможет быть счастлив на необитаемом острове — человек с выраженной потребностью в достижении, потребностью во власти или потребностью в аффилиации? Почему? Чем он скорее всего, будет там заниматься?

10. Считается, что хотя деньги — это не все, на них все покупается. Справедливо ли это по отношению к человеку с выраженной потребностью в достижении?

11. Как вы думаете, писатели и изобретатели чаще других имеют выраженную потребность в достижении? Почему?

12. Если любое реформаторское движение способствует формированию мотива достижения, не должно ли население стран с недавно внедренной коммунистической идеологией отличаться более выраженной потребностью в достижении? (В главе И представлены сведения по этому вопросу.)

13. Опираясь на уже известные вам сведения о том, как формируется и действует мотив достижения, попробуйте объяснить, почему чернокожие американцы из необеспеченных слоев населения имели низкие показатели потребности в достижении в 50-е гг. XX в.

14. Считается абсурдным делать вывод о том, что чернокожие из малообеспеченных слоев населения имеют более низкие показатели потребности в достижении, когда они очевидно хотят преуспеть, хотя и не в том, в чем стремятся преуспеть белые представители среднего класса. Прокомментируйте это утверждение. Был бы справедлив этот аргумент, если бы мотив достижения называли мотивом эффективности?

15. Почему отцовский авторитаризм снижает потребность в достижении у сыновей в большей мере, чем материнский?

16. Психологов чрезвычайно интересует, каким образом культурные «катастрофы» могут стать непредвиденным следствием развития человеческих мотивов, например мотива достижения. Макклелланд (McClelland, 1961) полагает, что зажиточные семьи Древней Греции или американского Юга неумышленно снижали уровень потребности в достижении у своих детей, держа в доме рабов, которые во всем потакали детям, что препятствовало развитию независимости и целеустремленности, необходимых для формирования потребности в достижении. Вендт (Wendt, 1961,1974) считает, что тенденция появления на свет выдающихся личностей в определенное время года объясняется более высоким уровнем потребности в достижении, случайно приобретаемой выдающимися людьми, потому что они учились ходить в летние месяцы, когда появлялось больше возможностей получить удовольствие от самостоятельного освоения этого важного навыка.

Теперь, когда получены данные о том, что мотив достижения формируется под влиянием родительского акцента на приучении к туалету, подумайте, каково возможное побочное влияние на потребность в достижении появления легкозаменяемых памперсов. Как, по вашему мнению, можно проверить это предположение?

17. При каких условиях католицизм может быть связан с вниманием к успешности деятельности и более высоким уровнем потребности в достижении?

Измерение потребности во власти

Почти все, кто занимался проблемой личности, — от Фрейда до Макдугалла, Мюррея и Кеттелла, считали, что людям свойственна потребность во власти, агрессивность или потребность в доминировании. Внимание антропологов, биологов и философов, например Ницше, всегда привлекали агрессивные побуждения человека.

История создания метода оценки мотива власти намного сложнее, чем история создания метода оценки мотива достижения. У первого метода, разработанного по образцу метода для оценки мотива достижения, были обнаружены недостатки, поэтому он был модифицирован, расширен и усовершенствован до своего нынешнего вида. История его разработки иллюстрирует процесс развития науки через пробы и исправление ошибок и опять-таки подчеркивает, насколько важно точное измерение в науке.

Исходная система кодировки для оценки потребности во власти была составлена Вероффом (Veroff, 1957) на основе анализа содержания рассказов, написанных кандидатами, которые претендовали на роль студенческих лидеров своих колледжей, во время ожидания итогов выборов. Идея заключалась в том, что студенты, претендующие на избрание, обладают более выраженной потребностью во власти и что их потребность во власти в большей мере, чем в нейтральной ситуации, актуализируется при ожидании результатов выборов. Истории, сочиненные в период актуализации потребности во власти, содержали больше мотивов контроля средств влияния, чем истории, написанные сопоставимой контрольной группой.

В итоге Верофф определил как цель мотива власти оказание влияния и приступил к поиску подкатегорий, аналогичных тем, что были определены как часть целеустремленного поведения в отношении мотива достижения (см. табл. 6.4). Он обнаружил, что такие категории, как инструментальная активность, направленная на достижение власти, или препятствия на пути ее достижения, чаще присутствовали в рассказах тех, кто ожидал результатов выборов. Однако он не старался обнаружить новые категории, специфичные для мотивации достижения.

Полученная таким образом система оценки потребности во власти была валидизирована путем анализа поведения испытуемых с высокими показателями потребности во власти в разнообразных ситуациях, когда эта потребность не активизировалась. Например, Верофф (Veroff, 1957) обнаружил, что, по мнению преподавателей, студенты с высокими показателями потребности во власти чаще стараются убедить окружающих в собственной правоте, чем студенты с низкими показателями потребности во власти. Однако, как показали дальнейшие исследования, оцениваемая таким образом потребность во власти иногда связана с ассертивным, а иногда — с противоположным стилем поведения. Например, в мультинациональной ролевой игре (Terhune, 1968а, 1968b) члены команд, состоявших из лиц с высокими показателями потребности во власти, были более ассертивны, менее склонны к сотрудничеству и более склонны к обману. В то же время ранее было продемонстрировано (Berlew, 1959), что лица с выраженной потребностью во власти в малых дискуссионных группах проявляют меньшую ассертивность и менее склонны высказывать свое мнение и свои предложения. Кроме того, высокие показатели потребности в достижении могли получать как наделенные социальной властью в обществе люди, так и не наделенные.

Означает ли это, что измеряемая таким образом мотивация власти актуализируется обладанием или необладанием социального статуса или власти? В широкомасштабном исследовании Верофф, Аткинсон, Фельд и Гурин (Veroff, Atkinson, Feld & Gurin, 1960) обнаружили, что мужчины с более низким уровнем образования обладают более выраженной потребностью во власти, чем мужчины с более высоким уровнем образования, а женщины, наоборот, при более высоком уровне образования имели более выраженную потребность во власти. Верофф и Верофф (Veroff & Veroff, 1972) объяснили такое явное несовпадение, предположив, что показатель потребности во власти в действительности отражает выраженность опасения показаться слабыми или опасения лишиться власти. Таким образом, и менее образованные мужчины, и более образованные женщины, по-видимому, должны были ощущать некоторое притеснение или относительную слабость в борьбе за власть в американском обществе. Поэтому более высокие показатели потребности во власти должны были представлять своего рода защитную реакцию, призванную компенсировать относительную ущемленность или слабость.

Рассуждая таким же образом, можно объяснить несоответствие между поведением в малых группах и поведением в мультинациональной ролевой игре, поскольку в последнем случае участники не имели возможности напрямую контактировать друг с другом. Они писали друг другу ноты, как дипломаты, и могли проявить напористость, не рискуя лично столкнуться с оппонентами. В дискуссионных группах, напротив, люди реагировали друг на друга в личном взаимодействии и, возможно, избегали агрессивного поведения из-за страха получить отпор и публично опозориться.

Такая интерпретация показателя потребности во власти предполагала, что он содержит больший элемент тревоги, чем это было бы желательно. Бесспорно, условия, в которых активировалась мотивация власти, включали существенный компонент тревоги: «студенты-политики» писали рассказы, ожидали результатов голосования и беспокоились о том, удалось ли им победить. Это предполагало, что мотивация достижения должна была активироваться у тех, кто испытывал большую уверенность в отношении результата своих претензий на власть. В исследовании Ульмана (Uleman, 1966) мотивация власти активировалась путем назначения студентов «экспериментаторами» в азартной игре один на один с небольшими ставками. Экспериментаторам сказали, что цель игры состоит в изучении эффектов фрустрации, и научили их выигрывать, тем самым фрустрируя соперника. Как отмечает Орн (Огпе, 1962), роль экспериментатора создает у человека сильное чувство власти. Предполагалось, что в студентах, зачисленных в группу экспериментаторов, активируется мотив власти, поскольку они были осведомлены о том, как выиграть у соперников. Так и оказалось. Рассказы, написанные студентами-экспериментаторами, содержали значительно больше образов, связанных с успешностью и влиятельностью, чем рассказы, написанные в контрольных условиях (Uleman, 1966). В отличие от Вероффа, Ульман пытался обнаружить новые категории для оценки, категории, специфически не связанные с последовательностью действий по решению задачи, которая подразумевалась в системе оценки потребности в достижении. Ульман выявил несколько новых подобных категорий, например более частые ссылки на престиж в рассказах экспериментаторов. Он разработал систему кодировки для оценки потребности во влиянии, с помощью которой были продемонстрированы весьма многообещающие связи с уверенным стилем межличностного влияния (см. Uleman, 1972).

Столкнувшись с этими несколько противоречивыми результатами, Винтер (Winter, 1967, 1973) осуществил основательную ревизию системы оценки потребности во власти, включив в нее категории из системы Вероффа и Ульмана и добавив несколько новых категорий. Винтер получил эту систему, обнаружив новые тенденции в содержании рассказов в двух новых ситуациях активации мотива власти, а затем попытавшись выяснить, выявляются ли те же тенденции в условиях активации мотива власти, которые использовали Верофф и Ульман. В новых экспериментах испытуемые наблюдали за действиями некоего персонажа, наделенного властью. В одном случае этот персонаж был гипнотизером, уверенно и успешно добивавшимся того, чтобы загипнотизированные им люди выполняли всевозможные действия перед классом, после чего учащиеся писали свои рассказы. В другом случае персонажем, наделенным властью, был Джон Кеннеди, произносивший свою инаугурационную речь в качестве президента. Запись его выступления была показана учащимся бизнес-колледжа.

В отличие от рассказов, написанных в контрольных условиях, рассказы, написанные под впечатлением сцен с персонажем, облеченным властью, содержали больше ссылок на людей, которые были заинтересованы в «оказании влияния, воздействия на другого человека, группу людей или окружающий мир в целом» (Winter, 1973). Эти характеристики стали новыми признаками наличия образов власти в рассказе. В табл. 8.1 дано более подробное объяснение этих характеристик, а также представлены подкатегории, которые чаще появляются в рассказах во всех или в большинстве ситуаций активации мотивации власти. Обратите внимание также на то обстоятельство, что Винтер разграничивает надежду на власть (активный компонент мотива власти) и боязнь власти (компонент избегания).

Таблица 8.1

Краткая версия системы оценки потребности во власти (по Winter & Stewart, 1978)

Образы власти. Баллы начисляются, если персонажа рассказа или группу персонажей интересует обретение, удержание и восстановление власти, т. е. влияние, воздействие на другого человека, группу людей или мир в целом. Примеры:

1) некто проявляет заинтересованность властью через действия, непосредственно демонстрирующие власть;

2) некто делает нечто, что вызывает у других людей сильные положительные или отрицательные эмоции;

3) кому-то приписывается стремление поддерживать свою репутацию, высокое положение.

Подкатегории. Оцениваются, только если были выявлены образы власти.

 Престиж. Описание персонажей повышает или снижает их престиж. Проявления престижа включают в себя обстановку, титулы, атрибуты статуса, репутацию, брак с влиятельной персоной, принадлежность к некоему социальному институту и т. п.

 Декларируемая потребность во власти. Открытое заявление о том, что персонаж хочет добиться именно власти. Не совпадает с простой деятельностью по достижению некоей цели.

 Инструментальное действие. Внешняя или умственная деятельность персонажа, свидетельствующая о том, что он делает нечто, направленное на достижение власти.

 Внешнее препятствие. Явное препятствие или подрыв попытки добиться власти.

 Антиципация власти. Персонаж думает о власти, предвосхищая положительный или отрицательный результат.

 Состояния. Переживания и эмоции, связанные с достижением или недостижением власти.

 Эффект. Отчетливая реакция кого-либо на властные действия с чьей-либо стороны или свидетельство глобального влияния чьих-либо действий на мир.

 Надежда/боязнь. Рассказ квалифицируется как проявление надежды на власть, если он не содержит один или несколько из перечисленных признаков (в этом случае он квалифицируется как проявление боязни власти):

1) власть напрямую или косвенно приносит пользу третьему лицу;

2) персонаж сомневается в своей способности оказать влияние на других людей;

3) автор рассказа полагает, что власть обманчива или зыбка, используя, например, контраст, иронию или явные указания на это. Сюда же включаются случаи, когда персонажи испытывают радость от потери власти или грусть от ее обретения.

Примечание. Эта краткая версия представлена здесь только в качестве иллюстрации. Ее нельзя использовать для реальной оценки потребности во власти. Полная версия системы оценки потребности во власти, а также иллюстративные рассказы и описание процедур для освоения системы представлены в работе Винтера (Winter, 1973, Appendix 1). Scoring system Copyright. David G. Winter, 1973.

Система оценки потребности во власти в редакции Винтера в настоящее время является одной из наиболее широко используемых. Она применяется в большинстве исследований, рассмотренных в этой главе. С системами оценки Вероффа и Ульмана она коррелирует на уровне примерно 0,44 (Winter, 1973). То есть в действительности она не измеряет какую-то совершенно новую переменную, а представляет собой усовершенствованный вариант прежних систем оценки. Поведение, которое она фиксирует, свидетельствует о том, что она в меньшей степени связана со страхом слабости, как показатель потребности во власти в понимании Вероффа. Например, в широкомасштабных национальных исследованиях, проводившихся в 1957 и 1976 гг., по системе Винтера менее половины выпускниц колледжей получили высокие показатели потребности во власти, а по системе Вероффа — более половины. Именно этим объяснялось заявление Вероффа о том, что их потребность во власти являлась реакцией на относительное ущемление во власти. В то же время по системе Винтера более высокие показатели потребности во власти получают женщины публичных профессий и работающие в сфере продаж, т. е. в тех сферах, где особенно требуется напористость и уверенность в себе (Veroff, Depner, Kulka & Douvan, 1980). Более того, в исследовании 1976 г. мужчины, получившие высокие показатели страха слабости (по системе Вероффа), имели также более низкую самооценку (при наличии образования на уровне колледжа), употребляли алкоголь и психоактивные вещества для снятия напряжения, а также реже посещали церковь; вместе с тем они воспринимали отцовство как нечто очень важное и позитивно оценивали свою профессиональную компетентность, что Верофф (Veroff, 1982) рассматривает как свидетельство компенсации скрытого ощущения слабости. В том же исследовании мужчины с высокими показателями потребности во власти (по системе Винтера) не обнаруживали подобных характеристик, за исключением тенденции к более частому употреблению алкоголя. (Проблема употребления алкоголя рассматривается далее.)

Доказательства того, что показатель потребности во власти отражает мотив

С точки зрения теории благодаря мотивам осуществляется побуждение, ориентирование и выбор поведения. Каковы свидетельства того, что мотив власти, измеряемый таким образом, оказывает побудительное, энергетическое влияние на организм? Стил (Steele, 1973, 1977) провел эксперимент, позволивший прояснить этот момент. Он актуализировал мотив власти у студентов, давая им прослушать кассету, на которой актер читал отрывки из известных «воодушевляющих» речей, например из речи Уинстона Черчилля в Дюнкерке или речь Генриха V из пьесы Шекспира «Жизнь короля Генриха V». В контрольной группе испытуемые слушали описание неких путешествий. Стил также попытался актуализировать у испытуемых потребность в достижении, предложив им перед написанием рассказа выполнить несколько заданий, которые, как сообщалось, позволяли оценить уровень интеллекта и внимательность.

Как и ожидалось, рассказы, написанные после «вдохновляющих» речей, соответствовали более высоким показателям потребности во власти, чем рассказы, написанные после прослушивания путевых заметок. В то же время показатели потребности в достижении, полученные после стимулирующих инструкций, оказались не намного выше показателей потребности в достижении, полученных при более непринужденном инструктировании, что, по-видимому, объяснялось тем, что средний показатель потребности в достижении при «непринужденном» инструктировании оказался не столь мал по сравнению с результатами других групп, как можно было ожидать.

Стил измерял активацию у испытуемых, оценивая либо изменение их настроения с помощью Контрольного списка прилагательных Тейера (Thayer Adjective Checklist, 1967), либо изменение концентрации адреналина в моче до и после прослушивания магнитофонной записи. Его интересовало изменение уровня адреналина, поскольку эмоциональная или физиологическая активация обычно связана с активацией симпатического отдела нервной системы, стимулирующего продуцирование определенных нейрогормонов — например, катехоламинов адреналина и норадреналина, — выделяемых с мочой (см. Frankenhaeuser, 1978). В табл. 8.2 представлены результаты, касающиеся изменения уровня адреналина. Наиболее существенное повышение уровня адреналина происходит после прослушивания «воодушевляющих» выступлений. Повышение уровня адреналина в трех других случаях меньше или несущественно. Обращает на себя внимание то обстоятельство, что повышение уровня адреналина в условиях актуализации мотивации достижения незначительно по сравнению с контрольными условиями. По-видимому, это означает, что либо стимулирующее инструктирование не имело эффекта, либо активация мотивации достижения не связана с изменением уровня катехоламинов настолько тесно, насколько с ним связана активация мотивации власти.

Таблица 8.2

Связь между повышением уровня адреналина и мотивационным содержанием рассказов после разных видов экспериментальной активации (по McClelland, 1976, по Steele, 1973)

Наиболее очевидный из результатов, отраженных в табл. 8.2, заключается в том, что представленность образов власти в рассказах, написанных после прослушивания «воодушевляющих» выступлений, тесно связана с повышением уровня адреналина. Иными словами, испытуемые, обнаружившие наиболее отчетливые признаки физиологической активации, ввели в свои рассказы наибольшее количество образов, связанных с достижением власти. Повышение уровня норадреналина также оказалось тесно связано с показателями потребности во власти после прослушивания «воодушевляющих» выступлений (r= 0,66; р < 0,01). Обратите также внимание на то, что изменение признаков физиологической активации не связано с мотивационным содержанием рассказов в каких-либо иных условиях. Больше всего Стила удивило то обстоятельство, что изменение уровня адреналина в условиях актуализации мотивации достижения не было связано с показателями потребности в достижении после активации, поскольку, по мнению автора, любой вид мотивационной активации должен был иметь аналогичные физиологические последствия. Полученные результаты неоднозначны, поскольку корреляция хотя и статистически незначима, но отражает ту же тенденцию; кроме того, Стилу не удалось в достаточной мере актуализировать мотивацию достижения. Тем не менее его результаты указывают на возможность того, что изменение уровня катехоламинов более тесно связано с мотивацией власти, а не достижения.

Косвенным доказательством того, что мотив власти особенно тесно связан с функцией катехоламинов, может служить одно мое наблюдение. Я обнаружил, что из тех студентов, которые в аудитории неизменно садились справа от меня (если смотреть с их стороны), 66 % имели высокие показатели потребности во власти по сравнению с 25 %, садящимися слева от меня (р < 0,05). Сидя справа, студенты должны чаще смотреть налево, где находится преподаватель. Направление взгляда налево связано с доминированием правого полушария мозга (см. Р. Ва-kan, 1978). Есть свидетельства того, что концентрация норадреналина в правом полушарии мозга выше (Oke, Keller, Mefford & Adams, 1978; Robinson, 1979).

Связь мотива власти с функционированием правого полушария головного мозга подтвердили также данные о ведущей роли правого полушария в распознавании эмоциональных стимулов (Ley & Bryden, 1982) и данные о связи показателей потребности во власти с более точным распознаванием эмоционального тона специально подобранных выступлений в записанной на магнитофон версии теста невербальной коммуникации Розенталя (Test of nonverbal communication; Rosenthal, 1979). При выполнении этого теста испытуемые прослушивают короткие отрывки из разговора, которые фильтруются таким образом, что они не слышат, что конкретно говорится, но могут распознать эмоциональный тон высказываний. К примеру, испытуемый может решить, принадлежат ли высказывания, которые они услышали, матери, отчитывающей ребенка, или мужчине, признающемуся женщине в любви. Некоторым людям лучше удается угадывать суть подобных ситуаций. Это свидетельствует о высоком уровне развития у них правого полушария, и такие люди обычно имеют более высокие показатели потребности во власти. Поэтому мы можем заключить, что у лиц с высокими показателями потребности во власти доминирует правое полушарие, которое также более тесно связано с продуцированием норадреналина, чем левое полушарие.

Во втором исследовании для оценки активации Стил (Steele, 1977) использовал контрольный список прилагательных, а конкретно — методику для оценки общей активации (General Activation) Тейера, которая позволяет оценить, насколько испытуемый склонен описывать свое состояние как бодрое, живое, энергичное. Стил измерил уровень общей активации и показатель потребности во власти до и после прослушивания путевых заметок и «воодушевляющих» выступлений. Как видно из рис. 8.1, прослушивание «воодушевляющих» выступлений привело к более значительному повышению показателя потребности во власти и уровня общей активации. Кроме того, было обнаружено, что у тех, кто сначала слушал «воодушевляющие» выступления, степень повышения уровня общей активации коррелирует (r = 0,79; р < 0,01) с показателями потребности во власти, полученными при анализе рассказов, написанных позже. Этот результат аналогичен результатам опыта, представленным в табл. 8.2, с использованием в качестве индикатора активации уровня адреналина. Стил также получил сходные результаты при использовании методики ТАТ: те, кто получил наибольшие показатели выраженности потребности во власти по методике ТАТ, демонстрировали наибольшее увеличение уровня общей активации после прослушивания «воодушевляющих» выступлений (r = 0,65; р < 0,01). Иными словами, физиологическая активация в ответ на действие стимулов, отражающих тему власти, тесно связана с выраженностью темы власти в воображении.

Рис. 8.1. Влияние «воодушевляющих» выступлений на показатели потребности во власти и общей активации (данные Steele, 1977)

Хотя лиц с высокими показателями потребности во власти в большей мере активизируют стимулы, связанные с темой власти, обычно они склонны избегать новых ощущений, а не искать их, — возможно, по тем же причинам. В исследовании Стила (Steele, 1973) испытуемые, оказавшиеся наиболее восприимчивыми к стимулирующему воздействию «воодушевляющих» выступлений, описывали себя как людей, не склонных к поиску острых ощущений. То есть они получили низкие показатели по шкале поиска ощущений Цукермана (Zuckerman’s Sensation Seeking Scale; 1974) (см. рис. 5.7). Коэффициент корреляции между показателями потребности во власти в данных активирующих условиях и показателями по шкале поиска ощущений составлял -0,57 (р < 0,05), тогда как в других условиях подобной связи не обнаруживалось. Аналогичные результаты приводят и другие авторы (Davidson, Saron & McClelland, 1980), которые для оценки реакций испытуемых на стимуляцию использовали метод вызванных потенциалов. В этом эксперименте испытуемые с низкими показателями потребности во власти реагировали на повышение интенсивности звуков увеличением амплитуды электрических потенциалов по данным электроэнцефалографии. У лиц же с высокими показателями потребности во власти наблюдалась противоположная тенденция. На слабые звуки они реагировали сильнее, чем лица с низкими показателями потребности во власти, однако по мере повышения интенсивности звуков амплитуда потенциалов, связанных с событием, у них снижалась. Они были менее восприимчивы к интенсивной стимуляции. Вероятно, это объясняется тем, что уровень активации у них и так высок, и они реагируют снижением силы реакции на стимуляцию.

Ориентирующая функция мотива власти

Лица с высокими показателями потребности во власти более чувствительны к стимулам, связанным с темой власти, чем к нейтральным стимулам, что подтверждают данные, полученные при оценке электрической реакции мозга на разнообразные стимулы. В экспериментах такого рода к поверхности головы испытуемого, к разным ее участкам, прикрепляются электроды, которые позволяют зафиксировать незначительные изменения электрических потенциалов в ответ на определенную стимуляцию. В одном из экспериментов (McClelland, Davidson & Saron, 1979) испытуемым показывали картинки, тематика которых была связана с властью (например, боксер или автомобильная авария), вперемешку с картинками нейтрального содержания (например, пожилой мужчина, стоящий в лодке, или мальчик, лежащий на кровати). Показателем электрической реакции на картинки с темой власти и нейтральные картинки служила сумма амплитуды первого негативного отклонения (N₁) и второго позитивного отклонения (Р₂) в электрическом потенциале (см. рис. 8.2, где представлен пример выявленных отклонений).

Если существует некое различие в том, как испытуемые с высокими и низкими показателями потребности во власти реагируют на стимулы, связанные и не связанные с темой власти, то, по данным электроэнцефалографии, это различие должно проявляться прежде всего в показателях, снятых с затылочной области, поскольку именно затылочная область мозга ответственна за переработку визуальной информации. Результаты исследования подтвердили это предположение. По сравнению с испытуемыми с низкими показателями потребности во власти испытуемые с высокими показателями потребности во власти имели большую суммарную амплитуду реакции N₁ + Р₂ (отмечены точками на рис. 8.2) на картинки с тематикой власти, чем на нейтральные картинки, причем только по данным, снятым с затылочной области. Обратите внимание на то, что различие в восприимчивости к стимулам власти проявляется очень быстро — в первую четверть секунды после воздействия стимула. Это, по-видимому, происходило прежде, чем испытуемые успевали переработать ощущения, полученные от картинок. То есть испытуемые реагировали на них более интенсивно, поскольку те активировали ассоциации, связанные с властью. Скорее всего, лица с выраженной потребностью во власти имеют некоторую «готовность» реагировать на стимулы, связанные с властью, как только они появляются.

На рис. 8.2 показаны различия в электрических потенциалах, вызываемых стимулами власти у человека с выраженной и у человека со слабо выраженной потребностью во власти. Эти кривые отражают электрические потенциалы, вызванные словами, связанными с темой власти (не картинками). Они фиксировались на фронтальной зоне (Davidson, Saron & McClelland, 1980). У испытуемого с высоким показателем потребности во власти суммарная амплитуда N₁ + Р₂ выше, чем у испытуемого с низким показателем потребности во власти. Разница проявляется примерно через 100–150 миллисекунд после начала воздействия стимула. Это реакция, зафиксированная в лобной, а не затылочной области, как в описанном выше исследовании: значение слов перерабатывается главным образом в лобных долях головного мозга, тогда как визуальные стимулы перерабатываются прежде в затылочной области. Разница в амплитуде N₁ + Р₂ между лицами с высокими и низкими показателями потребности во власти в их реакциях на слова, связанные и не связанные с властью, обнаруживалась только тогда, когда интенсивность стимула была мала. Когда же интенсивность произносимых слов повышалась, проявлялась такая особенность лиц с выраженной потребностью во власти, как отсутствие склонности к поиску ощущений.

Рис. 8.2. Потенциалы, снятые с лобной зоны при реагировании на слова, связанные с властью, которые произносились умеренно громко как для испытуемого с высоким показателем потребности во власти, так и для испытуемого с низким показателем. Кривые потенциалов построены на основании усредненных показателей по 20 словам. Начало воздействия стимула совпадает с началом кривой. Точками обозначены первый негативный (N₁) и второй позитивный пики (Р₂). В качестве зависимой переменной использовалась амплитуда между пиками (по Davidson, Saron & McClelland, 1980)

Селективная функция мотива власти

Макадаме (McAdams, 1982b) отмечает, что опыт испытуемых с высокими показателями потребности во власти содержит больше «напряженных» эпизодов, которые они описывают в терминах власти. Напряженный эпизод — это эпизод, которому человек приписывает большую эмоциональную значимость. Например, студент может описать в качестве напряженного эпизода ситуацию, когда он испытывал эмоциональный подъем, принимая участие в некоей игре и слыша громкие аплодисменты публики. Эту ситуацию можно расценивать как напряженный эпизод, связанный с властью, поскольку на студента, очевидно, произвело впечатление воздействие на других людей.

Прежде всего, люди с выраженной потребностью во власти имеют в своей жизни больше напряженных эпизодов, связанных с властью. Макадаме и Макклелланд (McAdams & McClelland, 1983) провели эксперимент, в котором испытуемые прослушивали запись человека, рассказывающего некую историю о картине, на которую они, испытуемые, смотрели. Эта история содержала 30 фактов, связанных с властью, 30 — связанных с близкими межличностными отношениями, и 15 нейтральных фактов. По завершении рассказа испытуемые заполняли Контрольный перечень прилагательных, характеризующих настроение (Mood Adjective Checklist), а затем без предупреждения их просили воспроизвести услышанное, причем как можно более подробно. Чтобы учесть различия, связанные с памятью, количество воспроизведенных фактов о власти сравнивалось с количеством воспроизведенных нейтральных фактов. Испытуемые с выраженной потребностью во власти вспомнили значительно больше фактов, связанных с властью, в соотношении с нейтральными фактами, чем испытуемые с низкими показателями потребности во власти. Это различие, как было показано в другом эксперименте с отсроченным воспроизведением и заполнением временного интервала другим видом деятельности, сохраняется по крайней мере в течение 20 минут.

Избирательное воспроизведение должно приводить к более быстрому запоминанию информации, связанной с властью, людьми с выраженной потребностью во власти. Эта тенденция была выявлена в одном из экспериментов (McClelland, Davidson, Saron & Floor, 1980). Испытуемых из описанного выше эксперимента с использованием метода вызванных потенциалов попросили запомнить сочетания слов, связанных или не связанных с властью, со стимульными картинками, также связанными или не связанными с властью. То есть при появлении стимула испытуемым давали 2 секунды, чтобы произнести слово, прежде чем оно появится. После ряда предъявлений 20 пар «картинка — слово» большинство испытуемых запомнило большую часть сочетаний. Для проверки относительной скорости запоминания разных сочетаний испытуемыми с высокими и низкими показателями потребности во власти было произведено сравнение количества правильных ответов на третьей и четвертой попытке. По сравнению с испытуемыми с низкими показателями потребности во власти испытуемые с высокими показателями потребности во власти при третьей и четвертой попытке дали значительно больше правильных ответов на пары, в которых один из элементов был связан с властью, т. е. на пары «власть — нейтральный» или «нейтральный — власть». В то же время группы не различались по количеству правильных ответов на пары «власть — власть», возможно, потому, что их было легко запомнить всем испытуемым, а также на пары «нейтральный — нейтральный». На рис. 8.3 показано, что испытуемые с выраженной потребностью во власти лучше запоминали сочетания «слово, связанное с властью, — нейтральная картинка».

Данное исследование также позволило установить связь между потребностью во власти и продуцированием катехоламинов, которое оценивалось по степени увеличения З-метокси-4-гидроксифенилгликоля (МГФГ) в моче после эксперимента. В сущности, МГФГ является метаболитом мозга, а не периферического обмена норадреналина (Maas, Hattox, Greene & Landis, 1979). В этом эксперименте было обнаружено значительно лучшее запоминание пар с элементами, связанными с властью, испытуемыми с выраженной потребностью и имеющими более интенсивный обмен норадреналина в мозге (более значительное повышение уровня МГФГ после эксперимента) по сравнению с испытуемыми, имеющими низкие показатели по обоим параметрам. Более того, запоминание большего количества фактов, связанных с властью, чем нейтральных фактов из истории, использовавшейся в описанном ранее эксперименте, также связано с более высокими показателями потребности во власти и более интенсивным обменом норадреналина в мозге в ходе эксперимента (McClelland & Maddocks, 1984). То обстоятельство, что интенсивный обмен норадреналина в мозге ни в одном эксперименте не связан — в сочетании с выраженной потребностью в аффилиации — с лучшим запоминанием аффилиативных фактов, свидетельствует о том, что полученные данные нельзя объяснить более высоким уровнем общей активации. Здесь задействована активация, специфичная по отношению к мотивации власти.

Поскольку введение в мозг крысы норадреналина повышает у нее самостимуляцию (см. главу 4) и поскольку стимулирующие наркотики, такие как амфетамин (или «спид»), повышают концентрацию норадреналина в синапсе, можно сделать вывод, что мозговой норадреналин представляет собой физиологическую систему подкрепления не для всех систем побуждения, как утверждает Стайн (Stein, 1975), а специфически для мотива власти. Говоря обычным языком, обмен норадреналина в мозге (о котором судят по показателю МГФГ в моче) отражает меру, в какой стимулы, связанные с властью, «задевают» человека или вызывают у него «приятные чувства». Безусловно, картинки, использовавшиеся в данном эксперименте, способны затронуть чувства одних людей в большей степени, чем других. Поэтому полученные результаты означают, что лица с выраженной потребностью во власти будут лучше запоминать материалы, связанные с властью, если эти материалы способны затронуть их чувства; говоря более конкретно, им будет легче запомнить материалы, связанные с властью, чем людям со слабо выраженной потребностью во власти, поскольку эти материалы не способны затронуть чувства последних.

Рис. 8.3. Среднее количество правильно названных слов, связанных с властью, в паре к нейтральным картинкам в последовательности попыток запоминания (McClelland, Davidson, Saron & Floor, 1980)

Ситуация аналогична помещению голодных крыс в лабиринт с пищей, которая им либо нравится, либо не нравится. Голодные крысы, которым нравится предлагаемый корм, освоят путь быстрее, а крысы, которые не голодны и не любят предлагаемый корм, будут осваивать лабиринт медленнее всего. С этой точки зрения обмен норадреналина в мозге можно рассматривать как показатель побудительной ценности стимулов, связанных с властью. Похожие результаты, полученные на животных, описаны некоторыми исследователями (Weiss, Stone & Harrell, 1970). Очевидно, подобная интерпретация несколько спекулятивна, поскольку основана пока лишь на двух экспериментах с относительно небольшим числом испытуемых. Вместе с тем есть косвенные доказательства, а также теоретические обоснования связи потребности во власти с обменом катехоламинов.

Способы удовлетворения потребности во власти

Точно так же как и в случае мотива достижения, внимание исследователей привлекает вопрос о том, как ведут себя люди с выраженной потребностью во власти в разных обстоятельствах. Особенно это интересует тех, кто склонен определять мотивы с точки зрения характерных поступков. Как только стало ясно, что выраженная потребность во власти не обязательно сопряжена с агрессией, которая в современном обществе жестко контролируется и регулируется, акценты переместились на более изощренные способы проявления ассертивности.

Можно предположить, что люди с выраженной потребностью во власти должны быть более ориентированы на конкуренцию и более агрессивны. Некоторые ранние исследования действительно свидетельствуют об этом. Так, было обнаружено (Winter, 1973), что студенты, занимающиеся «соревновательными» видами спорта, имеют значительно более высокие показатели потребности во власти, чем остальные молодые люди. Под «соревновательными» видами спорта понимались те виды, в которых присутствовало непосредственное соревнование между двумя игроками или двумя командами — например, в футболе, теннисе, хоккее. Впоследствии Макклелланд (McClelland, 1975) получил аналогичные результаты при обследовании мужчин более зрелого возраста, не учащихся. Мужчины с более высокими показателями потребности во власти были более склонны заниматься соревновательными видами спорта, чем мужчины с более низкими показателями потребности во власти. Более того, в той же выборке зрелых мужчин показатели потребности во власти оказались тесно связанными с декларируемой испытуемыми частотой участия в спорах.

Однако ни одна из этих закономерностей не обнаруживалась у женщин, и это вновь напоминает нам о том, что мотив — лишь один из детерминантов поведения. Ценности, обычаи и навыки также влияют на то, будет ли мотив власти реализован в ассертивном действии. Откровенная ассертивность ценится в мужчинах, а не в женщинах, поэтому даже если у некоей женщины, имеющей выраженную потребность во власти, возникает побуждение вступить в спор, она может подавить его, поскольку разделяет полоролевую ценность доброжелательности и мягкости.

Ни в чем это так не проявляется, как в агрессии. И мужчины и женщины с выраженной потребностью во власти, по собственным признаниям, чаще остальных испытывали побуждение к агрессии, которое они, однако, были способны подавить (см. табл. 8.6). Испытуемых спрашивали, испытывали ли они когда-либо потребность совершить какое-то агрессивное действие, например крикнуть на водителя или пешехода, разбросать вещи по комнате, унести с собой полотенца из гостиницы; затем их спрашивали, осуществляли ли они когда-нибудь такое свое намерение. Мужчины и женщины с выраженной потребностью во власти чаще признавались в том, что испытывали чувство гнева и подумывали о том, чтобы совершить агрессивный поступок, но в действительности совершали их не чаще, чем люди со слабо выраженной потребностью во власти (McClelland, 1975).

Совершит ли человек агрессивный поступок в реальности, в значительной мере, как показал Винтер (Winter, 1973), зависит от ценностей социального класса. Он обнаружил, что выраженность потребности во власти тесно связана с реализацией агрессивных побуждений у мужчин — представителей рабочего, но не среднего класса. Таким образом, между потребностью во власти и агрессивными действиями нет прямой однозначной связи. Будут ли совершены агрессивные поступки людьми с выраженной потребностью во власти, зависит от других детерминантов поведения, в частности от навыков, привычек и ценностей человека.

Верофф (Veroff, 1982) также отмечает, что мотив власти, как никакой другой мотив, зависит от ситуации, поскольку его цель — «произвести эффект», а то, как это можно сделать, в значительной мере зависит от ситуации. Таким образом, из исследовательских данных о мотиве власти постепенно проступает образ человека, стремящегося проявлять ассертивность в соответствии с ситуацией или не в соответствии с ситуацией, а потому испытывающего чувство вины и тревоги в связи с агрессивными побуждениями. Не подлежит сомнению общее заключение, что люди с выраженной потребностью во власти стремятся быть ассертивными.

Предрасположенность к агрессии или ассертивности заставляет человека воспринимать себя негативно из-за наличия того, что считается антисоциальными тенденциями. Выборку мужчин и женщин, средний возраст которых составлял 31 год, попросили заполнить Контрольный список прилагательных Гоуга (Gough & Heilbrun, 1975). Задача заключалась всего лишь в том, чтобы пометить любое из трех сотен прилагательных, которые, по мнению испытуемого, характеризуют его самого.

Таблица 8.3

Коэффициенты корреляции между частотой выбора характеристик, описывающих Я, и показателем потребности во власти у мужчин и женщин

В табл. 8.3 представлены прилагательные, которые чаще выбирали мужчины и женщины с высокими показателями потребности во власти. Мужчины с выраженным мотивом власти признавали за собой ассертивность — дерзкий, обидчивый, угрюмый — и, очевидно, расценивали эту особенность как негативную. Самовосприятие женщин с выраженной потребностью во власти было сходным, хотя выбранные ими прилагательные несколько отличались. Они считали себя более циничными, колкими и обидчивыми.

Что особенно удивительно в этих самоописаниях, так это то, что они имеют столь явственную негативную окраску. У испытуемых была возможность выбрать такие прилагательные, как активный, адаптирующийся, рисковый, контактный или отважный, которые свидетельствовали бы об ассертивности. По-видимому, люди с выраженной потребностью во власти осознают свои агрессивные побуждения; оценивают их негативно, как их оценило бы общество; а также, как следствие, имеют негативный образ «Я». Агрессивно-ассертивное поведение наказывается с самого раннего детства, поскольку часто носит антисоциальный характер. Человек усваивает, что во многих, хотя и не во всех, ситуациях быть агрессивным плохо. Херманн (Hermann, 1980) нашла подтверждение этим закономерностям, проанализировав на предмет потребности во власти выступления членов руководящего органа СССР — Политбюро. Она обнаружила, что члены Политбюро с выраженной потребностью во власти были против разрядки напряженности в отношениях с США (r = 0,34; р < 0,05), т. е. они ратовали за более жесткую внешнюю политику, а также имели более негативный образ «Я» (r = 0,51; р < 0,01).

Данные широкомасштабного национального исследования, проведенного в США, также свидетельствуют о том, что люди с выраженной потребностью во власти имеют негативный образ «Я» (Veroff et al., 1980). И мужчины и женщины с устойчивой мотивацией к власти были более склонны считать себя неполноценными или неудовлетворенными различными аспектами своей жизни, они чаще употребляют алкоголь и наркотические вещества для снятия напряжения. (О связи между мотивацией власти и употреблением алкоголя будет рассказано далее.) Что очевидно, так это то, что люди с выраженной потребностью во власти имеют больше эмоциональных проблем, и это подтвердило еще одно исследование, в котором была обнаружена связь выраженной потребности во власти с проблемами со сном у мужчин и более частыми ночными кошмарами у женщин (McClelland, 1975).

Выбор профессии, наделяющей властными полномочиями

Один из способов оказания влияния на людей в рамках социальных норм — выбор соответствующей профессии. Винтер (Winter, 1973) обнаружил, что студенты, планирующие сделать карьеру в сфере преподавания, психологии, бизнеса, журналистики или теологии, имеют более высокие показатели потребности во власти, чем студенты, планирующие заняться другими видами деятельности, включая юриспруденцию и медицину. Эти результаты в целом получили подтверждение в лонгитюдных исследованиях, где было продемонстрировано, что мужчины, которые действительно стали заниматься видами деятельности из первой группы, ранее, на последних курсах колледжа, имели более высокие показатели потребности во власти, чем мужчины, выбравшие иные профессии. Соответствующие данные обобщены в табл. 8.4, и они, по-видимому, справедливы не только для США, но и для небольшой выборки выпускников Оксфорда в Великобритании.

Таблица 8.4

Средние показатели потребности во власти у выпускников колледжей, планирующих заниматься определенными видами профессиональной деятельности, и у мужчин, занимающихся этими видами профессиональной деятельности

Винтер утверждает, что эти результаты согласуются с теорией, поскольку профессии, умозрительно и реально выбранные мужчинами с выраженной потребностью во власти, предоставляют более широкие возможности для осуществления власти и оказания влияния на других людей. Говоря более конкретно, преподавателям и священникам официально дано право оказывать влияние на аудиторию. Психологи и журналисты имеют больший доступ к закрытой информации: им известно то, что не известно другим, и через это особое знание они получают возможность влиять на других людей. Данные Зонненфельда (Sonnenfeld, 1975) подтвердили стремление лиц с выраженной потребностью во власти занимать должности, позволяющие оказывать влияние на других людей. Он обследовал студентов, вызвавшихся работать на радиостанции колледжа, и обнаружил связь между показателями потребности во власти и временем, которое уделялось работе на станции (r = 0,53; p < 0,01; N = 30). Показатели потребности в достижении, напротив, отрицательно коррелировали со временем, уделяемым работе на радиостанции (r = —,65; р < 0,01), что, по-видимому, объясняется отсутствием ощутимого, зримого результата работы. В другом исследовании (Mueller, 1975) также было обнаружено, что женщины-музыканты, выступающие публично, имеют более высокие показатели потребности во власти, чем женщины, обучающие музыке.

Менеджеры тоже имеют возможность применять власть, хотя, как мы в дальнейшем увидим, есть некоторые нюансы, касающиеся связи мотива власти с успехом на руководящих постах разного уровня. Врачи и юристы, напротив, оказывают влияние скорее посредством своих навыков, а не власти убеждения, хотя это, очевидно, зависит от характера юридической деятельности. Юристы, выступающие в суде, должны иметь более высокие показатели потребности во власти, чем юристы, занимающиеся урегулированием имущественных вопросов, однако данные Винтера не позволяют провести такое сравнение.

В целом результаты широкомасштабных национальных исследований, проводившихся в 1957 и 1976 гг., подтвердили эти результаты (Veroff et al., 1980). Мужчины интеллигентного труда (включая учителей) и рабочие имеют более высокие показатели потребности во власти; фермеры и конторские служащие — более низкие. Результаты, касающиеся рабочих, свидетельствуют о том, что потребность во власти заставляет человека выбирать профессию, где он имеет возможность воздействовать не только на людей, но и на вещи, хотя Винтер утверждает, что мотив власти носит межличностный характер. Действительно, в систему оценки мотива власти включены только межличностные категории. Вместе с тем, если побудительную силу имеет факт оказания воздействия, как отмечалось в главе 4, можно предположить, что человек будет получать удовольствие от воздействия не только на людей, но и на неодушевленные вещи. К сожалению, результаты, касающиеся фермеров, не согласуются с подобным ходом рассуждений: фермеры также имеют широкие возможности для воздействия на вещи, однако их показатели потребности во власти в целом невысоки. Вероятно, они испытывают некоторую беспомощность перед капризами природы и не имеют достаточно возможностей для оказания влияния на людей, что и объясняет выбор фермерства людьми со слабо выраженной потребностью во власти. Этот вопрос заслуживает тщательного изучения.

Тяга к престижу

Один из способов демонстрирования власти в социально приемлемой форме — приобретение символов власти, или, как их назвал Винтер (Winter, 1973), престижных атрибутов. По его данным, полученным в Гарвардском университете и в Университете Уэсли, показатели потребности во власти коррелируют с количеством принадлежащих студентам престижных атрибутов, таких, например, как автомобиль, винные бокалы, флаг колледжа, магнитофон, настенная драпировка, диктофон и т. п. Лица с более высокими показателями потребности во власти, описывая свои предпочтения, касающиеся автомобилей, чаще выбирали иномарки и более маневренные машины. Аналогичные результаты были получены в отношении 59 взрослых мужчин в возрасте около 33 лет при использовании несколько иного перечня престижных предметов, таких как цветной телевизор, ружье или пистолет, а также автомобиль с открывающимся верхом. Их показатели потребности во власти коррелировали с количеством принадлежащих им предметов такого рода (McClelland, 1975).

Кредитные карточки — еще один символ престижа. Они свидетельствуют о возможности пользоваться дорогими услугами, часто в престижных отелях, ресторанах и магазинах. Винтер (Winter, 1973) обнаружил тесную связь между количеством кредитных карточек в бумажнике и показателями потребности во власти в группе менеджеров одной крупной промышленной компании. Аналогичная связь была обнаружена у мужчин — представителей более низких слоев среднего класса и у представителей рабочего класса (McClelland, Davis, Kalin & Wanner, 1972). Макклелланд (McClelland, 1975) приводит данные о наличии корреляции между показателями потребности во власти и количеством кредитных карт, которыми обладали 115 обследованных женщин. Аналогичная зависимость в отношении мужчин в данном исследовании не была установлена. Представляется очевидным, что мотив власти заставляет человека стремиться к приобретению любых атрибутов престижа, адекватных позиции, занимаемой им в обществе.

Поведение, направленное на признание в малых группах

Отметки, получаемые в школе, являются одним из важных способов для учащегося добиться признания, поэтому неудивительно, что в одном из исследований (Costa & McClelland, 1971) была установлена корреляционная связь между показателями потребности во власти у учащихся 8-х классов и успеваемостью в 12-м классе (r = -0,27; N = 64; р < 0,05). Учащиеся с более выраженной потребностью во власти учились более усердно и при выпуске имели более высокие отметки. Значимость этого результата становится еще выше в свете данных о том, что показатели потребности во власти не коррелируют с показателями IQ — другим важным предиктором успеваемости; данных о том, что показатель потребности в достижении в обследованной выборке, как и во многих других выборках (см. главу 6), не связан с успеваемостью; а также данных о том, что выявленная связь имеет прогностическое значение. То есть можно было бы предположить, что ученик, получающий более высокие отметки, испытывает гордость, в результате чего, возможно, формируется более выраженная потребность во власти. Однако в данном случае более высокие показатели потребности во власти позволяют сделать прогноз относительно более высокого уровня успеваемости спустя 4 года. Этот результат весьма интересен и согласуется с теорией, но на его проверку необходимо потратить столько же сил, сколько было потрачено на то, чтобы продемонстрировать отсутствие связи между показателями потребности в достижении и уровнем успеваемости.

Винтер (Winter, 1973) полагает, что в малых группах лица с выраженной потребностью во власти должны работать более усердно, чтобы приобрести известность и союзников. Автор попросил студентов, слушавших курс психологии, назвать четырех своих друзей. Затем он составил из всех этих имен свой список и передал его учащимся, попросив при этом пометить, кого из перечисленных персон они знают. Показатель узнавания для каждого из списка определялся путем начисления за каждое узнавание кем-либо из класса по баллу. Винтер установил, что чем выше у человека показатель потребности во власти, тем ниже средний показатель узнавания у названных им четырех друзей. Иными словами, учащиеся с выраженной потребностью во власти (в данной выборке в основном мужского пола) выбирают друзей не особенно известных или не способных конкурировать с ними. По-видимому, они склонны окружать себя менее известными людьми, которые готовы исполнять роль ведомых.

Еще более убедительные доводы в пользу этой гипотезы были получены в другом исследовании (Fodor & Farrow, 1979), где в лабораторных условиях испытуемых-школьников заставляли поверить в то, что они следят за тремя работниками в соседнем помещении. Испытуемым сообщили, что посредством системы двусторонней коммуникации они могут говорить что угодно, что повышало бы продуктивность работников, изготавливавших определенные фигуры из конструктора. При этом они слышали высказывания работников, которые в целях стандартизации условий были записаны на магнитофон. В первой ситуации работник С высказывался таким образом, чтобы снискать расположение «контролера»: «Знаете, мне нравится, как вы руководите. Вы будете хорошим начальником». В другой ситуации комментарии работника носили нейтральный характер. Авторы (Fodor & Farrow, 1979) обнаружили, что испытуемые с более высокими показателями потребности во власти оценивали работников, пытавшихся снискать их расположение, более благосклонно с точки зрения их способностей и ценности для компании и чаще рекомендовали их к приему на работу или повышению по службе. В отношении других работников или работника С, когда его высказывания были нейтральны, такие закономерности не проявлялись. Лицам с высокими показателями потребности во власти нравятся люди, которые их уважают и поддерживают.

Более того, лица с выраженной потребностью во власти склонны действовать в группе таким образом, чтобы привлекать к себе внимание. Участников проводившегося в Индии тренинга по развитию мотивации достижения (см. главу 14) попросили перечислить имена тех, кого они знали до прохождения тренинга, и тех, с кем они познакомились на тренинге. Разница между количеством узнаваний до и после тренинга — степень возрастания известности — оказалась связанной с выраженностью потребности во власти. По-видимому, лица с выраженной потребностью во власти старались быть более заметными среди других участников (Winter, 1973).

Макадаме, Хили и Краузе (McAdams, Healey & Krause, 1982) прояснили характер этого поведения в исследовании дружеских отношений между студентами колледжа. Они обнаружили, что молодые люди с выраженной потребностью во власти чаще пребывают в компании из четырех или более приятелей. Это, вероятно, позволяет им каким-то образом выделиться из толпы в большей мере, чем общение с приятелем тет-а-тет. Кроме того, студенты обоего пола с более высокими показателями потребности во власти чаще описывали свою роль в дружеских контактах как «активную» в противовес пассивному выслушиванию и сочувствию: «Человек с выраженной потребностью во власти в дружеских отношениях склонен занимать активную позицию, понимая дружбу с точки зрения возможности исполнения доминантной, контролирующей, организующей роли… При активном подходе отношения оцениваются с точки зрения власти. Я и другие воспринимаются разобщенно… Такие друзья используют всякую возможность, чтобы показать себя, расширить границы своего влияния в рамках дружеских отношений» (McAdams, Healey & Krause, 1982).

Шнекерс и Клейнбек (Schnackers & Kleinbeck, 1975) продемонстрировали механизмы использования человеком других людей, попросив трех человек, один из которых имел выраженную потребность во власти, поучаствовать в игре, предполагавшей возможность обмана. В ходе игры выяснялось, кто из игроков сможет достичь цели, бросая кости и используя «магические карты» разного достоинства, причем эти показатели перемножались. Допускался сговор между двумя игроками, который, при сохранении коалиции, неизменно приводил их к победе над третьим игроком. Однако в любой момент эта коалиция могла быть разрушена. Как и ожидалось, авторы обнаружили, что испытуемые с выраженной потребностью во власти чаще вступали в сговор, а также чаще разрушали коалицию с тем, чтобы взять верх над партнерами. Они также выиграли больше очков. Полученные результаты представлены на рис. 8.4. Коэффициент корреляции между показателями потребности во власти и заработанными очками в третьем раунде составлял 0,45 (р < 0,005). Очевидно, что в игре, допускавшей сговор, испытуемые с выраженной потребностью во власти использовали окружающих при всяком удобном случае. Обратите внимание на то обстоятельство, что люди с выраженной потребностью во власти, не будучи агрессивными в любых условиях, все же проявляют агрессию, когда правила поведения в создавшейся социальной ситуации это допускают.

Рис. 8.4. Поведение испытуемых с высокими и низкими показателями потребности во власти в игре. Слева — частота использования трех способов вступления в сговор; справа — баллы, заработанные в трех раундах (по Heckhausen, 1980, цит. по: Schnackers & Kleinbeck, 1975)

В исследовании малых групп незнакомых друг с другом людей, которым было необходимо взаимодействовать какое-то время, было обнаружено (Jones, 1969), что лица с выраженной потребностью во власти больше говорят и, по оценкам участников, «оказывают на других большее влияние». Однако они не вызывали наибольшую симпатию, а их вклад в работу или в некий удачный результат не оценивался как наибольший (Jones, 1969). Более того, было установлено (Watson, 1974), что мужчины с выраженной потребностью во власти (с использованием параметра надежды на власть, см. табл. 8.1) чаще давали негативную оценку другим членам группы (Winter & Stewart, 1978). В связи с вышесказанным неудивительно, что их помощь при обсуждении тех или иных проблем в малых группах также оценивается невысоко (Kolb & Boyatzis, 1970). Участники группы считают лиц с выраженной потребностью во власти влиятельными, однако их ассертивность зачастую настолько высока, что мешает им оказывать реальную помощь.

Для того чтобы быть хорошим лидером, необходимо, чтобы потребность во власти сочеталась с другими характеристиками. Так, например, Константиан (Constantian, 1978) исследовала группу, изучающую собственные внутригрупповые процессы. При этом в течение всего семестра отслеживалось поведение участников, которое оценивалось по трем параметрам, используемым Бейлз для классификации поведения в малых группах (Bales & Cohen, 1979). Несколько упрощая, эти параметры можно представить так: вертикальное измерение отражает выраженность доминирующего поведения того или иного человека в группе; измерение «приближение — удаление» отражает выраженность поведения, связанного с решением актуальной задачи; а измерение «позитивность — негативность» — степень выражаемого человеком дружелюбия. По окончании семестра Константиан определила, сколько членов группы назвали каждого из участников «лучшим лидером». Затем она попыталась спрогнозировать дисперсию показателя частоты признания лучшим лидером на основании семи детерминантов: показателей по трем параметрам поведения по системе Бейлза; показателям потребности в достижении, потребности в аффилиации и потребности во власти, а также показателя сдержанности, полученного на основании ТАТ (см. далее раздел, посвященный мотиву лидерства). Оказалось, что влиянием этих переменных объясняется более 90 % дисперсии показателя частоты признания лучшим лидером, однако лишь три переменные самостоятельно вносят значимый вклад в итоговый показатель. Это показатель потребности во власти, позитивность поведенческого показателя и показатель ориентированности на задачу. Иными словами, испытуемые с выраженной потребностью во власти, высокими показателями дружелюбия и ориентированности на задачу чаще всего признавались лучшими лидерами.

В этих результатах особенно важно то, что здесь исключается общий негативный настрой при выраженной потребности во власти, поскольку от человека требуется доброжелательное, ориентированное на задачу поведение в группе. Иными словами, показатель потребности во власти позволяет стать успешным лидером только при сочетании с такими поведенческими особенностями, как позитивность и ориентированность на задачу. Мы вновь сталкиваемся с тем, что поведение определяется не только мотивами, но также ценностями и навыками — в данном случае двумя (позитивностью и ориентированностью на задачу), оцениваемыми по системе Бейлза.

Следует отметить, что, попытавшись провести кроссвалидацию полученных данных в другой анализирующей себя группе, Константиан получила совершенно другие результаты. Те же переменные не позволили спрогнозировать вероятность признания участника лучшим лидером. По-видимому, это объясняется различиями в структуре групп. Лидерство зависит не только от личных характеристик, но и от характеристик других членов группы — средовых детерминант из известного уравнения Левина, где поведение трактуется как результат совместного влияния личности и среды. Если, например, в группе есть человек с весьма неуступчивым, трудным характером, по-видимому, ни одному из членов группы, насколько бы этому ни благоприятствовали личные качества, не удастся стать эффективным лидером.

Готовность к риску

«Любитель странствий» — обучающая программа, призванная развивать отвагу и уверенность в своих силах перед лицом физических опасностей, которые участники программы должны преодолеть. Им, в частности, приходится карабкаться по стенам, проходить по узким мосткам, подвешенным над землей, связанными сопротивляться попыткам сбросить их в воду, прожить три дня в одиночестве в лесу при отсутствии провианта и технических средств. В одном из исследований (Fersch, 1971) было обнаружено, что некоторым из направленных на эту программу подростков (в основном из малообеспеченных семей) тренинг показался настолько жестким, что они выбыли из него. Однако вероятность выбывания подростков с выраженной потребностью во власти была значительно меньше. Иными словами, подростки с выраженным мотивом власти проявляли большую готовность к столкновению с физическими опасностями. Более того, те из них, у кого показатели потребности во власти остались на высоком уровне после прохождения программы (по данным повторного тестирования в конце лета), год спустя демонстрировали более высокий уровень социальной компетентности в школе.

Макклелланд и Уотсон (McClelland & Watson, 1973) изучили готовность к риску у 72 студентов, добровольно выразивших желание участвовать в исследовании, где результат зависел либо от прилагаемых усилий, либо от случая. При выполнении первого задания испытуемых просили на основании опыта решения аналогичных задач определить уровень трудности задачи, над которой они хотели бы работать. Как и ожидалось, испытуемые с высокими показателями потребности в достижении предпочитали работать над задачами умеренной трудности относительно прежних индивидуальных результатов. В то же время испытуемые с выраженной потребностью во власти не обнаруживали предпочтения ни умеренно трудных, ни чрезвычайно трудных задач.

Во втором задании испытуемые делали ставки при игре в рулетку. При этом вероятность выигрыша варьировала от 50 шансов на 50 (при ставке на красное или на черное) до одного шанса на 35 (при ставке на единственное число из 36). После разъяснения сути игры испытуемым предложили сделать 15 ставок и написать на листе, как бы они их распределили. Этот выбор осуществлялся лично и сохранялся в тайне. Затем испытуемые провели реальную игру в рулетку, выбирая любые 10 из ставок, которые они до этого решили сделать. В этих условиях ставки делались открыто, а о выигрышах и проигрышах тут же узнавала вся группа. В условиях, когда решения сохранялись в тайне, лица с выраженной потребностью во власти на уровне статистически незначимой тенденции были склонны делать более рискованные ставки. Вместе с тем в условиях открытой игры показатели потребности во власти и рискованности ставок статистически значимо коррелировали между собой. Более того, в условиях открытости лица с выраженной потребностью во власти чаще использовали рискованные ставки (17 или 35 к одному), чем в условиях приватности. Шестьдесят один процент испытуемых с выраженной потребностью во власти использовали все или все, кроме одной, из рискованных ставок по сравнению с 34 % испытуемых с низкими показателями потребности во власти (р < 0,05).

На рис. 8.5 показано распределение ставок в соответствии с вероятностью успеха среди лиц с выраженной потребностью во власти, с выраженной потребностью в достижении и с выраженной потребностью в аффилиации. Наибольшие различия отмечаются в отношении самых рискованных ставок, которые наиболее часто использовали только испытуемые с выраженной потребностью во власти. Остальные же предпочитали умеренный риск. Результаты испытуемых с выраженной потребностью в достижении оказались неожиданными, поскольку теоретически они должны были бы делать ставки с умеренной вероятностью успеха только при возможности оказать влияние на исход. Однако эта их тенденция, по-видимому, настолько устойчива, что они продолжают выбирать умеренный риск даже в ситуации, когда все зависит от случая. Кривая испытуемых с выраженной потребностью в аффилиации обнаруживает некоторое смещение в сторону наибольшей надежности: это свидетельствует о том, что их не особенно прельщает такого рода игра.

Рис. 8.5. Распределение ставок при разных шансах на успех у всех испытуемых и у испытуемых с выраженной потребностью во власти, в достижении и в аффилиации (по McClelland & Watson, 1973)

Применение модели риска Аткинсона к потребности во власти

На первый взгляд может показаться, что поведение испытуемых с выраженной потребностью во власти не соответствует модели Аткинсона (см. табл. 7.2), согласно которой наиболее привлекательной является умеренная вероятность успеха (Р_s = от 0,30 до 0,50). Хотя Аткинсон изначально рассматривал тенденцию выбора задач для достижения, его модель сформулирована достаточно обобщенно, чтобы поставить вопрос о ее применимости к любому мотивационному выбору.

Макклелланд и Тиг (McClelland & Teague, 1975) попытались оценить, насколько точно модель Аткинсона позволяет спрогнозировать выбор испытуемых с высокими и низкими показателями потребности во власти, когда предлагаемые альтернативы подразумевают не достижение более высоких результатов, а оказание воздействия на другого человека. Авторы попросили студентов представить, что они являются членами комитета, который принимает решения относительно неких общественно значимых вопросов. Каждый вопрос достаточно подробно описывался (в одном из вариантов он касался разрешения или запрета на постройку тепловой электростанции, несмотря на загрязнение окружающей среды). Кроме того, описывались четыре варианта решения, которые мог принять комитет (например, построить завод с учетом жестких требований безопасности, отложить его строительство, построить его немедленно для стимулирования экономической активности или вообще запретить строительство). Для контроля переменной «вероятность успеха» в каждом случае примерно указывалось, насколько популярным среди членов комитета является каждый из вариантов решения. Затем испытуемых просили указать, за какой из четырех вариантов они проголосовали бы. Им также предлагалось оценить по 10-балльной шкале, какова вероятность принятия комитетом каждого из вариантов (переменная «вероятность успеха»), а также насколько они были бы довольны, если бы был принят каждый из четырех вариантов (индивидуальная побудительная ценность каждого варианта).

В этом случае модель Аткинсона, согласно которой выбор является функцией от вероятности успеха, помноженной на побудительную ценность, не позволила достаточно точно спрогнозировать выбор того или иного варианта решения. В частности, с ее помощью не удалось спрогнозировать выбор испытуемых с выраженной потребностью во власти, поскольку у них более высокая вероятность успеха не повышала вероятности выбора соответствующего варианта. Фактически у них все было наоборот: чем менее вероятным им казалось принятие того или иного варианта, тем более склонны они были его выбирать. Точно так же как и в игре в рулетку, их привлекал повышенный риск. Возможно также, что они выбирали непопулярные решения, чтобы выделиться из толпы.

Следует отметить, что этот эксперимент не безупречен, поскольку в нем переменная «вероятность успеха» не представляет собой вероятность успеха испытуемого в ситуации, когда исход зависит от его выбора. В связи с этим Макклелланд и Тиг (McClelland & Teague, 1975) провели эксперимент с соревнованием по армрестлингу. Испытуемых спросили, с кем они предпочтут бороться: с тем, кто сильнее их, с тем, кто слабее, или с тем, кто равен им по силе. После осуществления выбора испытуемым предложили оценить по 10-балльной шкале, каковы их шансы на победу (переменная «вероятность успеха»), а также то, насколько приятен им будет выигрыш (побудительная ценность выигрыша). Неожиданным оказалось отсутствие связи между субъективно оцениваемой вероятность выигрыша (P_s) и побудительной ценностью выигрыша и у лиц с выраженной, и у лиц со слабо выраженной потребностью во власти. Это удивительно, поскольку, согласно модели Аткинсона, эти две переменные должны иметь тесную обратную связь, т. е. I_s = 1 — P_s. Можно было предположить, что чем меньше вероятность успеха или чем сильнее соперник, тем более приятна будет победа над ним, однако в данном случае это оказалось не так.

Более того, как следовало из полученного результата, у лиц с выраженной потребностью во власти вероятность победы почти не оказывает влияния на выбор соперника. Их выбор был обусловлен побудительной ценностью победы над выбранным соперником. Учет их оценки шансов на победу, как в модели Аткинсона (P_s х I_s), в действительности позволял спрогнозировать их выбор менее точно.

Одна из возможных интерпретаций результатов, полученных в эксперименте с рулеткой и в этих экспериментах, заключается в том, что лица с выраженной потребностью во власти понимают вероятность успеха не так, как лица с выраженной потребностью в достижении: по-видимому, для них важна не вероятность успеха или победы посредством личного приложения усилий, а вероятность получения признания тем или иным способом. Таким образом, возможно, что модель Аткинсона применима к выборам лиц с выраженной потребностью во власти, если исходить из того, что 1 — P_s = P_s, поскольку чем труднее задание, тем вероятнее, что человек привлечет к себе внимание выбором этого задания. Тогда выбор лиц с выраженной потребностью во власти точнее всего описывает уравнение 1 — (P_s х I_s), хотя I_s нельзя определить так, как в сфере достижений, выражением 1 — P_s. Этот вопрос требует более глубокого изучения, однако уже доказана необходимость осторожности при применении модели риска Аткинсона к выборам, предполагающим какие-то иные мотивы, нежели мотив достижения.

Специфику отношения к риску у лиц с выраженной потребностью во власти проясняет пример из повседневной жизни. Политики, стремящиеся занять высокие должности, обычно имеют высокие показатели потребности во власти (см. Winter & Stewart, 1978). Они, как правило, умеют привлечь к себе внимание, заставить говорить о себе средства массовой информации, добиваться известности. Они могут выдвинуться и приобрести известность в связи с каким-то спорным вопросом или заняв в чем-либо крайнюю позицию (низкая вероятность успеха).

Предположим, какое-то их число в Конгрессе собирается принять некое решение по проблеме алкоголизма, который ежегодно наносит стране ущерб в миллиарды долларов вследствие несчастных случаев на дорогах, потерь в производительности рабочей силы и необходимости оплачивать лечение. Конгрессмены решают предпринять нечто действительно значимое и ощутимое — создать государственный институт по борьбе с алкоголизмом, на который им удается добиться выделения суммы в 500 млн долларов ежегодно. Вероятность успеха, которая их интересует, — это вероятность приобретения известности благодаря таким масштабным, ощутимым мерам по борьбе с алкоголизмом. То, сможет ли созданный ими институт принести реальную пользу в деле снижения уровня алкоголизма, их волнует в меньшей степени. Это скорее заинтересовало бы людей с выраженной потребностью в достижении. Когда Конгрессу удается добиться выделения соответствующей суммы, его члены с выраженной потребностью во власти приобретают уверенность в том, что они совершили нечто важное для решения серьезной проблемы. Их выбор обусловлен не столько вероятностью успеха в деле снижения уровня алкоголизма, сколько побудительной ценностью создания крупного института. Фактически, если последующие исследования покажут, что работа этого института не привела к снижению уровня алкоголизма, они могут лишь потерять престиж, тогда как если институт все же будет приносить пользу, то подтвердит их изначальную правоту. Таким образом, обратная связь относительно результатов их деятельности интересует лиц с выраженной потребностью во власти в меньшей степени, чем лиц с выраженной потребностью в достижении.

Катарсис

Давно считается, что удовлетворение мотива или выражение эмоции снижает их интенсивность. Древние греки называли это катарсисом и использовали данный термин для обозначения эмоциональной разрядки, происходящей при просмотре пугающих или агрессивных сцен в театральном действе. Эта идея получила подтверждение в наблюдениях, свидетельствующих о том, что в отношении гомеостатических физиологических потребностей (например, голода) консумматорное поведение (принятие пищи) снижает интенсивность побуждения. Фрейд рассматривал инстинкты, или влечения, как стимулы к определенному поведению, которое может уменьшить их интенсивность посредством достижения исходной цели, либо они должны быть удовлетворены хотя бы частично через достижение вторичных или суррогатных целей, и именно таков механизм формирования невроза.

Идея катарсиса привлекает пристальное внимание психологов, однако они сталкиваются с трудностями при попытках точного определения его сущности. В наиболее обобщенном понимании катарсис подразумевает, что любое совершенное действие с меньшей вероятностью будет тотчас повторено. Эта генетически предусмотренная фаза сдерживания повторения (см., например, Telford, 1931) действительно обнаруживается и имеет адаптивное значение, предотвращая повторение ошибочной реакции. Аткинсон и Берч (Atkinson & Birch, 1978) считают данный принцип настолько важным, что в основу своей модели динамики действия они положили следующее предположение: «консумматорная сила (С), снижающая силу поведенческой тенденции (T), происходит из реализации этой тенденции в действии, из осуществления действия как такового».

Следует отметить, что большинство ученых, исследующих катарсис, используют этот термин в более узком смысле, подразумевая разрядку либо снижение интенсивности мотива или эмоции, особенно агрессивных побуждений, посредством некоего действия или его замещения, например, воображением. В частности, интерес вызывает вопрос, каким образом действует на вероятность агрессии просмотр сцен насилия на телеэкране. Если просмотр телевизионных сцен погони и убийства людьми друг друга вызывает катарсис, не должны ли дети, смотрящие подобные телепрограммы, быть менее агрессивными после просмотра, чем до него? Не должны ли они быть менее агрессивными, чем дети с таким же уровнем агрессии до просмотра, но смотревшие другие программы? Или, обобщая с точки зрения понятий, используемых в данной главе, приводит ли то, что мотив власти (формой которого является мотив агрессии) находит какой-то выход, к временному снижению активации этого мотива или, если это происходит продолжительное время, — к снижению характерологического показателя потребности во власти?

В поиске ответа на подобные вопросы проводится множество исследований, однако, к сожалению, большинство из них не имеет прямого отношения к вопросу о том, каким образом реализация мотива влияет на его силу. Во многих исследованиях, к примеру, обнаруживается, что дети, посмотревшие телепрограмму с эпизодами насилия, затем ведут себя агрессивнее других детей (Feshbach, 1970; Rubinstein & Sprafkin, 1982). На первый взгляд может показаться, что эти данные свидетельствуют об отсутствии катарсиса: просмотр телевизионных сцен насилия не приводит к снижению агрессивности, как думали греки. Он ее повышает. Однако при более детальном анализе выясняется, что результаты, полученные в подобных исследованиях, не подлежат однозначной интерпретации в отношении того, что происходит с мотивом агрессии в результате просмотра сцен насилия. Это связано с тем, что мотивы, как уже неоднократно подчеркивалось, — являются ли они следствием характерологической предрасположенности или искусственной актуализации, — это не единственные детерминанты стремления действовать определенным образом (например, агрессивно). Поведение определяется также знаниями, навыками, ценностями.

В одном из характерных исследований (Feshbach, 1970) в течение нескольких недель одна группа детей смотрела телепрограммы со сценами насилия, а другая — телепрограммы иного содержания. При последующей оценке агрессивности было установлено, что дети, смотревшие агрессивные телепередачи, чаще совершают агрессивные действия. Это могло не иметь никакого отношения к тому, что происходило с их мотивами агрессии или власти, поскольку они, очевидно, узнали больше других детей о том, как быть агрессивными: просмотр агрессивных телепрограмм повысил их уровень знаний об агрессивности и навыках агрессивных действий. Более того, сам факт, что некие авторитетные люди предложили им посмотреть телепрограммы со сценами насилия, мог быть воспринят детьми как свидетельство приемлемости такого поведения, т. е. в эксперименте несколько изменяется значение, которое дети приписывают агрессивному поведению. Поэтому усиление агрессивности могло не иметь никакого отношения к изменению мотива агрессии, который мог оставаться на прежнем уровне или даже ослабевать, в то время как воздействие других детерминантов агрессивного поведения усиливалось.

Во многих исследованиях было показано: будет ли осуществлено агрессивное действие и снизит ли агрессивная реакция одного рода вероятность агрессивной реакции другого рода, зависит от понимания индивидом того, кто его фрустрирует и почему, и от того, поможет ли агрессивное действие одного или другого характера достичь определенной цели (см., например, Zumkley, 1978). Агрессивность обусловлена таким большим количеством факторов, что большинство исследований не позволяют сделать вывод об изменении собственно мотива на основании наблюдаемых изменений в агрессивном поведении.

В некоторых исследованиях была предпринята попытка более точно установить, касается ли катарсис мотивов, как они определяются и как их предлагается оценивать в данной главе. Классическое исследование было проведено Фешбахом (Feshbach, 1955). Испытуемых-студентов подвергли оскорблению, и таким образом была актуализирована их мотивация власти. Затем некоторым из них было предложено придумать рассказы по картинкам, а другим — выполнить ряд заданий якобы для оценки их способностей. Затем все студенты выполнили тест завершения незаконченных фраз и ответили на вопросы, касающиеся их отношения к исследованию и оскорбившему их экспериментатору. По сравнению с контрольной группой студентов, которые не подвергались оскорблению, оскорбленные студенты включали в завершающие фразы незаконченных предложений больше образов агрессии и проявляли большее недовольство экспериментатором, т. е. мотив власти действительно был актуализирован. Однако оскорбленные студенты, которым была предоставлена возможность пофантазировать о своем гневе, написав рассказы, включали в предложения значительно меньше агрессивных образов, чем оскорбленные студенты, выполнявшие затем другие задания. Это свидетельствовало о том, что фантазии на тему агрессии привели к катарсису у лиц с актуализированной мотивацией власти. Однако эта интерпретация имеет два недостатка. Возможно те, кто писал агрессивные рассказы, испытывала вину по этому поводу и, завершая незаконченные предложения, подавляла мысли об агрессии. Кроме того, написание рассказов, вероятно, более расслабляющее, более интересное занятие, чем тестирование, поэтому оно могло улучшить отношение испытуемых к исследованию и уменьшить их недовольство. То есть снижение уровня агрессивности могло быть обусловлено не выражением агрессии, а изменением в стимуляции агрессии.

Фешбах (Fechbach, 1961) провел еще один эксперимент, в котором оскорбленные студенты смотрели фильм либо про войну, либо нейтрального содержания, после чего изучались и оценивались на предмет агрессивности их ассоциации. Испытуемые, смотревшие фильм про войну, имели более низкий уровень мотивации власти (меньшее количество агрессивных ассоциаций), чем испытуемые, смотревшие нейтральный фильм. Трудно понять, каким образом различия в просмотренных фильмах могут объяснить полученный результат, как это было в первом эксперименте. У лиц с актуализированной мотивацией власти все же каким-то образом происходил катарсис.

Вместе с тем Фешбах обнаружил, что у испытуемых, которых не оскорбляли (у которых не была активирована мотивация власти), просмотр фильма о войне повышает уровень мотивации власти, о чем свидетельствовало большее, чем в случае просмотра нейтрального фильма, количество агрессивных ассоциаций. Иными словами, у тех, чья мотивация власти была актуализирована, фильм о войне снижал ее уровень, а у тех, у кого она не была актуализирована, — повышал.

Эти результаты были подтверждены в отношении характерологической, т. е. не только ситуационной, мотивации власти (McClelland & Maddocks, 1983). Предварительно обследованные испытуемые смотрели либо фильм, актуализирующий мотивацию власти (об успехах нацистов в Германии и преследовании евреев), либо фильм нейтрального содержания (о садоводстве). После просмотра их показатели потребности во власти вновь были оценены по результатам написанных ими рассказов. Точно так же как и в исследовании Фешбаха, испытуемые с исходно выраженной потребностью во власти обнаруживали более низкий уровень потребности во власти после просмотра фильма о нацистах, чем после нейтрального фильма, что указывало на наличие эффекта катарсиса. Испытуемые же с исходно низкими показателями потребности во власти обнаруживали более высокий уровень потребности во власти после просмотра фильма о нацистах, чем после просмотра нейтрального фильма: фильм о нацистах активировал у них мотив власти. Таким образом, если мотив или эмоция отсутствуют либо не актуализированы, катарсиса не происходит. Происходит нечто противоположное. При отсутствии мотива или эмоции стимулы, которые их обычно актуализируют, их действительно актуализируют. То есть можно сказать, учитывая все другие факторы, что просмотр агрессивных телепрограмм усиливает мотивацию власти у детей с исходно низким уровнем потребности во власти, но ослабляет мотивацию у детей с исходно высоким уровнем потребности во власти.

Предпринимаются также попытки определить влияние мотивации власти при осуществлении явно агрессивных видов деятельности. Стоун (Stone, 1950; цит. по: McClelland, 1951) оценивал выраженность агрессии в рассказах, написанных футбольными игроками до и после игрового сезона, а также в рассказах студентов мужского пола из подобранной контрольной группы. До футбольного сезона группы не различались по уровню агрессии, тогда как после него у футбольных игроков уровень агрессии оказался ниже. По-видимому, ежедневное участие в санкционированной агрессивной деятельности в течение нескольких месяцев уменьшило выраженность по крайней мере этого аспекта мотивации власти. К сожалению, другие аспекты мотивации власти в описываемом исследовании не оценивались, поэтому невозможно определить, не произошло ли в результате такой деятельности простого изменения направления, по которому канализируется мотивация власти. Как отмечалось ранее, Ферш (Fersch, 1971) также обнаружил снижение общих показателей потребности во власти после участия летом в физических испытаниях в рамках программы «Любитель странствий». Опять-таки, к сожалению, у Ферша не было контрольной группы, поэтому сохраняется вероятность того, что потребность во власти у любых учащихся старших классов снижается за летние каникулы.

Таким образом, получены определенные свидетельства в пользу того, что разрядка мотива власти снижает его силу у лиц с выраженной характерологической потребностью во власти или актуализированным мотивом власти. Однако утверждать это со всей определенностью нельзя, поскольку в большинстве исследований основное внимание уделяется оценке влияния катарсиса на агрессивность, которая имеет ряд немотивационных детерминантов.

Кроме того, недостаточно изучены эффекты катарсиса в отношении других мотивов. Снижается ли, например, потребность в достижении после успешного выполнения задания? Модель Аткинсона, обобщенная в табл. 7.2, предполагает, что в той мере, в какой успех изменяет вероятность успеха (а следовательно, и побудительную ценность достижения), он может изменить и тенденцию к осуществлению действия. Однако что можно сказать о влиянии успеха на мотив как таковой? Макклелланд, Аткинсон, Кларк и Лоуэлл (McClelland, Atkinson, Clark & Lowell, 1953) обнаружили, что после успешного выполнения задач уровень потребности в достижении оказывается незначительно ниже, чем после неудачного выполнения тех же задач. Это обстоятельство заслуживает более глубокого изучения, направленного на разграничение результатов влияния катарсиса на мотивы и результатов влияния катарсиса на поведение.

Роль мотива власти в употреблении алкоголя

В 1940-1960-е гг. большинство психологов и психиатров считало, что мотивом к употреблению алкоголя является снижение напряжения и тревоги. Это мнение имело определенные основания. Алкоголь подавляет активность центральной нервной системы. Поэтому, рассуждали специалисты, люди употребляют его лишь для того, чтобы подавить неприятные эмоции, например тревогу. Кроме того, в то время была популярна бихевиористская модель, в которой побуждение рассматривалось как напряжение, а награда — как средство снижения напряжения (см. главу 3), и алкоголь понимался как нечто, что исполняет функцию награды, снижая напряжение. Более того, люди часто говорят, что пьют, «чтобы забыть о своих проблемах», хотя это более характерно для США, чем для других стран. Наконец, данные целого ряда клинических исследований свидетельствовали о том, что алкоголики испытывают тревогу в связи с фрустрацией потребности в зависимости и употребляют алкоголь, чтобы восстановить душевное равновесие (см. McClelland, Davis, Kalin & Wanner, 1972).

Калин, Кан и Макклелланд (Kalin, Kahn & McClelland, 1965) заявили, что господствующий взгляд на мотив к употреблению алкоголя неправомерен в связи с ошибочной убежденностью психологов того времени в том, что награда снижает напряжение, а также убежденностью общественности (достигшей апогея в период сухого закона) в том, что алкоголь — это безусловное зло, и единственное, что может побудить человека обратиться к спиртному, — это стремление избавиться от чего-то дурного. Хотя чрезмерное употребление алкоголя действительно может привести к притуплению чувств и мыслей, большинство людей во всем мире употребляют алкоголь в небольших количествах. Почему большинство людей за один прием употребляет совсем немного алкоголя? Вряд ли такие дозы способны существенно снизить тревогу.

Кроме того, Калин с соавторами (Kalin et al., 1965) заявили, что исследователи лишь строят предположения относительно того, что происходит в умах пьющих людей, а не изучают этот вопрос напрямую. Наконец, они выразили мнение, что условия, в которых исследовалось влияние алкоголя, значительно снижают вероятность обнаружения позитивных эффектов. Обычно алкоголь употреблялся в лабораторных условиях, при этом экспериментатор, авторитетное лицо в белом халате, выдавал испытуемым строго установленные дозы алкоголя. Для устранения эффекта внушения вкус алкоголя зачастую старались скрыть, так чтобы испытуемый не догадывался о том, что он пьет. В том, что считалось идеально контролируемым экспериментом, ни экспериментатор, ни испытуемый не знали, что получал последний, поскольку ему делалась инъекция либо алкоголя, либо физиологического раствора. Неудивительно, что в этих условиях мало кто из испытуемых ощущал комфорт или оживление. Такие процедуры не «устраняли внушение», как было принято считать, а, в сущности, вводили новые мощные факторы, связанные с экспериментатором как авторитетным лицом, неопределенностью в отношении употребляемой жидкости, вынужденным употреблением заранее определенных доз алкоголя и отсутствием нормальной социальной поддержки, сопряженной с употреблением алкоголя (см. McClelland et al., 1972).

На основании вышесказанного Калин с соавторами (Kalin et al., 1965) пришли к выводу: поскольку алкоголь должен употребляться в какой-то обстановке, лучше всего, если это будет обстановка, в которой алкоголь употребляется в повседневной жизни. Тогда у экспериментатора по крайней мере появится возможность изучить мотивы нормального социального употребления алкоголя. Калин с соавторами устраивали коктейльные вечеринки, которые обычно посещают студенты «мужских» колледжей. На этих вечеринках участникам разрешалось пить столько, сколько они обычно пьют, а не столько, сколько скажет экспериментатор. Время от времени вечеринка прерывалась, и участникам предлагалось написать рассказы к картинкам ТАТ, чтобы понять, о чем они в данный момент думают. Проводились также «контрольные» вечеринки, на которых участники писали рассказы к картинкам ТАТ, когда подавались вкусные блюда и безалкогольные напитки. В других случаях алкогольные или неалкогольные напитки подавались, как обычно, во время вечерних бесед в чьей-либо квартире. Во избежание влияния представлений испытуемых о том, каков должен быть эффект алкоголя, им просто сообщалось, что исследователей интересуют влияние вечеринок или вечерних бесед на процессы воображения (см. McClelland et al., 1972).

Влияние социального употребления алкоголя на мысли о власти и на самоконтроль

Первые результаты этих исследований показали, что по мере того как мужчины употребляли алкоголь, у них значительно усиливались мысли сексуального и агрессивного характера в сравнении с тем, каковы были их мысли в соответствующее время на «контрольных» вечеринках или до начала употребления алкоголя. Стало понятно, что такого рода образы, а также некоторые другие, усиливавшиеся при употреблении алкоголя, в действительности представляют собой подтипы образов власти по Винтеру (Winter, 1967). Проверка этих данных в последующих исследованиях позволила сделать вывод о том, что при употреблении алкоголя повышаются показатели потребности во власти. Создавалось впечатление, что мужчины пьют ради того, чтобы ощутить себя более сильными, а не для снятия напряжения, если судить, по крайней мере, по их мыслям во время употребления алкоголя.

Дэвис (McClelland et al., 1972) проверил это предположение, создав условия, при которых мужчинам казалось, что от них требуются более решительные действия, однако они не были уверены в том, смогут ли их совершить. Дэвис добился этого, попросив испытуемых провести другого испытуемого с завязанными глазами по оживленным улицам города. После выполнения задания, когда пары отдыхали в баре, те, на кого была возложена повышенная ответственность, связанная с необходимостью исполнять функции поводыря таким не слишком удобным образом, выпили больше, чем те, кто шел с завязанными глазами. Иными словами, мужчины, испытывавшие некоторую неловкость и неуверенность в связи с возложенной на них ответственностью, пили больше, чтобы ощутить себя более сильными.

Впоследствии было обнаружено, что женщины реагируют на алкоголь иначе: на вечеринках, где присутствовали оба пола, при употреблении алкоголя их показатели потребности во власти не возрастали (см. Wilsnack, 1974). Напротив, употребление алкоголя создавало у них ощущение, что они более доброжелательны и мягки. Таким образом, алкоголь заставляет мужчин чувствовать себя более сильными, а женщин — более дружелюбными. Пока неизвестно, обусловлено это различие физиологическими механизмами взаимодействия алкоголя и гормонов, соотношения которых неодинаковы у мужчин и женщин, либо неодинаковыми социально-ролевыми ожиданиями. Влияние алкоголя на представителей разных этнических групп также неодинаково (Ewing, Rouse, & Pellizari, 1974).

В том же исследовании было обнаружено, что после четвертого-пятого небольшого бокала происходит значительное снижение самоконтроля, что подтверждает расхожее мнение о растормаживающем воздействии алкоголя (McClelland et al., 1972). Измерялись два параметра самоконтроля. Первый — контроль времени — оценивался по тому, насколько часто в рассказе так или иначе упоминалось время: например, сколько времени кому-либо понадобилось на выполнение чего-либо или когда персонаж сделал нечто. Число испытуемых, упоминавших время в своих рассказах в середине и в конце коктейльной вечеринки, оказалось значительно меньше, чем в начале. Вторым параметром была сдержанность; она оценивалась по частоте упоминания в рассказах слова нет (не). Доля рассказов, в которых нет появлялось по меньшей мере два раза, значительно уменьшалась к концу вечеринки (McClelland et al., 1972).

Таким образом, употребление алкоголя оказывало двоякое воздействие на мужчин: оно усиливало мысли о власти и ослабляло сдерживающие мысли. Более того, содержание мыслей о власти оказалось зависимым от выраженности признаков самоконтроля. С одной стороны, если испытуемый имел низкий показатель сдержанности, его мысли о власти чаще были связаны с личным доминированием — с однозначной победой над кем-либо, как, например, в игре, где выигрыш одного означает проигрыш другого. С другой стороны, если испытуемый имел высокие показатели сдержанности, мысли о власти чаще были связаны с действиями во благо других, человечества или ради доброго дела. Кроме того, результаты использования власти описывались более неопределенно или с иронией.

Эти различия иллюстрируют два сюжета рассказов, написанных по картинке, на которой был изображен боксер:

1) «Он борется за звание чемпиона — это шанс выиграть крупную сумму, оставить бокс и уехать загорать на Таити»;

2) «Он борется за звание чемпиона — это шанс выиграть крупную сумму. Его ребенок лежит в больнице, ему нужна дорогая операция».

Первый тип образов власти называют образами персонализированной власти, поскольку цель связана с личной выгодой. Второй тип образов называют образами социализированной власти, поскольку потребность во власти поставлена на службу интересам окружающих.

Рисунок 8.6 иллюстрирует влияние различных доз алкоголя на частоту образов персонализированной и социализированной власти в рассказах, написанных участниками коктейльных вечеринок. Кривые иллюстрируют «двойной эффект алкоголя», который изначально пытались выявить исследователи. После двух небольших бокалов кривая социализированной власти достигает высшей точки, а затем, при дальнейшем употреблении алкоголя, снижается. Кривая же персонализированной власти при употреблении алкоголя неизменно возрастает. Результат неудивителен; он предопределяется тем обстоятельством, что по мере употребления алкоголя показатели самоконтроля снижаются, а показатели персонализированной власти связаны с более низким самоконтролем, точно так же как показатели социализированной власти — с более высоким самоконтролем. Таким образом, употребление мужчинами небольших доз алкоголя усиливает у них социализированные мысли о власти — мысли о собственной значимости, авторитетности на работе или в семье, однако продолжение употребления алкоголя приводит к мыслям о господстве — о победе над кем-либо в соревновании или, возможно, даже об избиении кого-либо.

Рис. 8.6. Доля испытуемых, включивших в рассказы образы персонализированной и социализированной власти по мере увеличение доз алкоголя (по McClelland, Davis, Kalin & Wanner, 1972)

Если мужчины употребляют алкоголь именно ради чувства превосходства, возможно, мужчины с выраженным мотивом власти употребляют больше алкоголя. То есть лица с более высокими показателями персонализированной власти или более высокими показателями потребности во власти и низкими показателями сдержанности, по-видимому, должны пить больше остальных. Именно таково положение вещей. В двух независимых выборках мужчин показатель персонализированной-социализированной потребности во власти коррелировал с количеством/частотой употребления алкоголя по данным самоотчетов (r = 0,32; N = 50; р < 0,05 и r = 0,24; N = 108; p< 0,05).

На рис. 8.7 представлены те же результаты, но в несколько иной форме. Испытуемые из двух выборок были разделены на группы по следующим критериям:

1) высокие показатели потребности во власти и низкие/высокие показатели сдержанности;

2) низкие показатели потребности во власти и низкие/высокие показатели сдержанности.

Очевидно, что в обеих выборках мужчины с высокими показателями потребности во власти и низкими показателями сдержанности чаще, чем мужчины из трех других подгрупп, квалифицировались как лица, злоупотребляющие алкоголем (по данным самоотчетов). Общий уровень употребления алкоголя во второй выборке ниже, чем в первой, однако процент злоупотребляющих алкоголем в разных подгруппах одинаков. Заслуживает внимания то обстоятельство, что выраженная потребность во власти сочетается со злоупотреблением алкоголем только у лиц с низкими показателями сдержанности. Если показатели сдержанности высоки, доля лиц с выраженной потребностью во власти, склонных злоупотреблять алкоголем, крайне мала.

Рис. 8.7. Доля злоупотребляющих алкоголем среди мужчин с высокими/низкими показателями потребности во власти и высокими/низкими показателями сдержанности (по McClelland, Davis, Kalin & Wanner, 1972)

Эти исследования также продемонстрировали, что потребность во власти и самоконтроль влияют на поведение вне зависимости от употребляемых доз алкоголя. На рис. 8.8. представлены результаты факторного анализа разных видов деятельности, которыми занимались 108 мужчин из второй выборки.

Рис. 8.8. Переменные употребления алкоголя и переменные других видов деятельности в пространстве факторов ассертивности и сдержанности (по McClelland, Davis, Kalin & Wanner, 1972)

Как отмечалось в главе 2, факторный анализ предполагает оценку связей между парами разных видов деятельности (в качестве примеров из этого исследования можно привести более частое употребление вина и более частое употребление пива или выкуривание большого количества сигарет и продолжительное пребывание за работой). Из всех интеркорреляций пар видов деятельности статистически выделяются факторы, которые наилучшим образом объясняют большинство выявленных связей.

В данном случае два независимых фактора — один, связанный с выраженностью потребности во власти, а второй с самоконтролем — позволили приемлемо объяснить интеркорреляции между всеми переменными. Например, употребление пива и употребление вина оказались не очень тесно связаны: люди, употребляющие много вина, не обязательно употребляют много пива. Употребление вина имеет весьма высокую факторную нагрузку по фактору ассертивности (власти) и фактору сдержанности, тогда как показатели употребления пива — высокую факторную нагрузку по фактору ассертивности и фактору недостаточной сдержанности. Такого рода классификация видов деятельности прояснила некоторые из прежних результатов, касающихся коррелятов показателей потребности во власти. Например, статус должностного лица и употребление вина имеют высокие факторные нагрузки как по фактору ассертивности (потребности власти), так и по фактору сдержанности, тогда как количество употребляемых крепких спиртных напитков имеет высокую факторную нагрузку по фактору ассертивности и низкую — по фактору сдержанности. Аналогично занятия спортом сочетаются с выраженной потребностью во власти и некоторой сдержанностью, но не низким уровнем сдержанности. Быстрая езда на автомобиле и штрафы за превышение скорости вполне закономерно сочетаются с ассертивностью и недостаточной сдержанностью. Результаты факторного анализа показали, что сдержанность является важным модулятором потребности во власти: она определяет, проявляется мотив власти в социально приемлемой форме или в безрассудных попытках произвести впечатление сильного человека.

Каким образом зрелость влияет на проявление мотива власти

Еще большую ясность в вопрос о способах удовлетворения мотива власти внесло установление их зависимости от социально-эмоциональной зрелости индивида. Как отмечалось в главе 2, Эриксон (Erickson, 1963) переработал теорию Фрейда о психосексуальных стадиях развития в полноценную концепцию психосоциального, или социально-эмоционального, развития.

Стюарт (Stewart, 1973) пришла к выводу о необходимости разработки метода для оценки выраженности ориентаций, характерных для каждой стадии. Она использовала подход, который доказал свою эффективность при разработке методов оценки человеческих мотивов, таких как мотив достижения и мотив власти. Она отобрала группы студентов-первокурсников колледжей, каждая из которых представляла яркий пример ориентации, характерной для какой-либо стадии, и сравнила содержание написанных ими рассказов. То есть она отобрала шесть первокурсников, которые наиболее очевидно представляли ориентацию оральной стадии так, как она определяется в психоанализе. Это были студенты, евшие, пившие и курившие значительно больше, чем другие первокурсники, и не получившие высоких показателей по каким-либо поведенческим критериям других психосексуальных стадий. Затем Стюарт разработала систему кодирования для оценки содержательных элементов их рассказов, которые отличали их от первокурсников, не соответствовавших с очевидностью к какой-либо из стадий. Аналогичным образом они отобрала шесть первокурсников, обладавших чертами, наиболее характерными для анальной стадии, о чем свидетельствовало количество «ритуалов», которые они использовали, прежде чем пойти спать, например принимали душ, освобождали карманы, чистили зубы, шли в туалет, заводили будильник, открывали окно и т. д. Фаллическую стадию представляли молодые люди, которые, по их же словам, встречались в старших классах с большим числом девушек и назвали среди важных мотивов отношений с девушками «повышение репутации» и «секс». Студентов относили к группе генитальной стадии, если у них была постоянная подруга, которой они были верны, и если на свиданиях они чаще всего занимались учебными делами и вступали в любовные отношения. Таким образом, они соответствовали постулату Фрейда о том, что зрелость представляют «любовь и труд».

Стюарт обнаружила, что рассказы этих представителей «чистых психосексуальных типов» отличаются от других рассказов так, как можно было бы предположить в соответствии с психоаналитической теорией. Полученные результаты свидетельствовали о том, что найден способ оценки по крайней мере ранних стадий по Эриксону (см. табл. 2.4). Некоторые из результатов Стюарт обобщены в табл. 8.5. Стадии систематизированы по двум критериям: по локализации источника власти (внутри или вне «Я») и по объекту воздействия («Я» или другой человек).

Эта классификационная система позволяет выделить четыре психосексуальные стадии. На первой, оральной, стадии источником власти является другой человек, обычно мать, и объектом воздействия — собственное «Я»; это определяет доминирующую модальность — потребление, как, например, при кормлении младенца матерью. На второй стадии источник власти смещается на «Я», но в то же время «Я» остается объектом воздействия, как, например, в случае, когда дети пытаются научиться самоконтролю на стадии, которую Эриксон назвал стадией автономности. На третьей, фаллической, стадии источником власти остается «Я», однако теперь воздействие направлено на других, как, например, в ситуации, когда ребенок пытается оказать влияние на других людей. Модальность этой стадии — уверенность в себе. И наконец, на четвертой, генитальной, стадии источник власти перемещается с «Я» на кого-либо вышестоящего в окружающем мире, на институциональный авторитет, такой как семья, Церковь или государство, а человек действует под влиянием вышестоящего, чтобы повлиять на других людей. Эриксон (Erickson, 1963) иллюстрирует достижение этой высшей стадии следующим примером: пройдя в подростковом возрасте через эгоцентрические стадии II и III, человек может вступить в брак. Вступив в брак, люди рано или поздно обнаруживают, что находятся в отношениях обязательства или в «институте», который представляет нечто большее, чем они сами как индивидуумы. Супруги делают что-то как представители института брака; возможно, они никогда не сделали бы подобные вещи от собственного имени. Это оказывается еще более очевидным, когда они становятся родителями и начинают делать что-то для ребенка как родители, на что, возможно, они никогда не решились бы сами по себе.

В табл. 8.5 также приведены краткие описания тем в рассказах, характерные для лиц, принадлежащих к разным стадиям. Например, в сфере авторитетов и власти те, кто находится на стадии I, чаще воспринимали власть как источник благодеяния, обеспечивающий людей чем-либо. Те же, кто находится на стадии II, усматривали во власти критичность, требование к людям контролировать себя. На стадии III испытуемые описывали бунт против власти, что вполне закономерно для ассертивной стадии. На стадии IV власть описывалась уже не как нечто личное — прямая попытка одного человека повлиять на другого, — а как неопределенное, безличное, институциональное.

Другие характеристики мышления, выявленные в рассказах лиц на каждой из стадий, соответствовали прогнозам в отношении того, что должны чувствовать и думать эти люди согласно психоаналитической теории. Так, испытуемые, находившиеся на оральной стадии, описывали ожидающих людей, что позволяет провести параллель с ожиданием Фрейда в его оральном сне (см. главу 2). Находившиеся на анальной стадии описывали патологически опрятных людей, что соответствует компульсивности в схеме Эриксона (см. табл. 2.4). Находившиеся на фаллической стадии описывали людей инициативных, но также испытывающих чувство вины из-за неудач и склонность к избеганию, которые, согласно табл. 2.4, могут приводить к подавлению и истерическим симптомам.

Таблица 8.5

Стадии психосексуальной зрелости (по McClelland, 1975)

Для создания полноты картины в табл. 8.5 также приведены ценности, которые предположительно наиболее важны на каждом из уровней развития (McCleland, Constantian, Pilon & Stone, 1982).

Так, родители подчеркивают важность уважения авторитетов на стадии I, важность самостоятельности — на стадии II, важность развития навыков — на стадии III и важность понимания и учета интересов других людей — на стадии IV. С позиции ребенка дети должны учится ценить поддержку и утешение на стадии I, знания — на стадии II, уверенность в себе — на стадии III и сочувствие — на стадии IV.

Макклелланд (McClellan, 1975) попытался показать, что авторитетные фигуры, такие как гуру или духовные вожди, например Иисус, в описаниях проявляют власть всеми этими способами. Они утешали, демонстрировали незаурядные знания, эффективно влияли на окружающих и проявляли сострадательность.

Если исходить из теории, мотив власти должен проявляться по-разному в зависимости от уровня зрелости человека. Если человек ориентирован преимущественно на стадию I, мотив власти будет выражаться в модальности потребления, если на стадию III — в модальности уверенности в себе.

Однако нет никаких оснований считать, что человек, ориентированный на стадию III, будет демонстрировать поведение, характерное для других стадий. Поэтому суммировать или усреднять показатели для всех возможных форм выражения мотива власти на всех стадиях для одного человека не имеет смысла. В противном случае каждый получит высокий показатель по формам поведения, характерным для доминирующей стадии, и низкий показатель по формам поведения, характерным для других стадий, в результате чего у всех получатся примерно одинаковые суммарные или средние показатели. Таким образом, вряд ли можно ожидать наличия тесной связи между показателем потребности во власти и суммой всех возможных проявлений мотива власти, характерных для всех стадий. Скорее можно прогнозировать тесную связь между показателем потребности во власти и высоким показателем по одной из форм поведения, характерных для разных стадий.

Для проверки этого теоретического предположения Макклелланд (McClelland, 1975) подобрал виды деятельности, теоретически и эмпирически характерные для каждой из стадий:

• стадия I (модальность потребления): чтение произведений, связанных с властью;

• стадия II (модальность автономности): свидетельства самоконтроля или подавления множественных агрессивных побуждений;

• стадия III (модальность уверенности в себе): часто выражаемый гнев, направленный на других людей;

• стадия IV (модальность взаимности): членство в общественных организациях.

В выборке, состоявшей из 85 взрослых мужчин, ни одна из этих форм проявления мотива власти не коррелировала с показателем потребности во власти. Это соответствует теоретическому предположению, поскольку лица, находящиеся на стадии I, не должны вступать в большое количество общественных организаций, а лица, находящиеся на стадии IV, не должны особенно увлекаться чтением произведений, связанных с властью. Таким образом, в смешанной группе мужчин, представляющих все четыре стадии, нет оснований ожидать наличия тесной связи между любой из этих форм проявления мотива власти и показателем потребности во власти. Кроме того, суммарные показатели испытуемых не должны тесно коррелировать с показателем потребности во власти, поскольку высокий показатель выраженности поведения, характерного для предпочтительной стадии, компенсируется низкими показателями по формам поведения, характерным для других стадий. Фактически в данной выборке мужчин коэффициент корреляции показателя потребности во власти со средними показателями выраженности этих четырех форм поведения составлял лишь 0,19, т. е. не достигал уровня статистической значимости.

В то же время коэффициент корреляции показателя потребности во власти с проявлением мотива, соответствующим индивидуальной стадии каждого из испытуемых, составлял 0,32 (р < 0,05). То есть показатели выраженности каждой из альтернативных форм поведения были стандартизированы, что сделало их сопоставимыми, и каждому из испытуемых был присвоен высший стандартизированный показатель, который он получил по одной из этих четырех форм поведения. Мужчины с высокими показателями потребности во власти в целом имели более высокие стандартизированные показатели по той или иной из указанных форм поведения, чем мужчины с низкими показателями потребности во власти. Это подтверждает тот факт, что выраженная потребность во власти приводит к более активному участию в том или ином виде деятельности, связанном с властью, хотя то, какой именно вид деятельности изберет человек, зависит от опосредующей переменной, а именно уровня зрелости.

Клиницисты часто отмечают, что мотивы проявляются по-разному. Иногда место исчезнувшего в ходе лечения симптома занимает другой симптом; это объясняется тем, что мотивационная проблема остается неизменной, и когда один путь удовлетворения мотива блокируется, мотив проявляется иным способом. В описанных в главе 2 сновидениях Перри из «Хладнокровного убийства» мотив власти проявлялся сначала в модальности уверенности в себе — в попытке заполучить нечто ценное. Когда этот путь удовлетворения мотива был блокирован проглотившей его змеей, Перри обратился к мыслям, характерным для стадии II, где основной темой является тема самоконтроля. Когда его наказали за недостаточный самоконтроль, он перешел на оральную стадию, стадию потребления, и представлял себе неистощимый запас великолепных яств.

Статистические данные просто подтверждают то, о чем уже давно твердят клиницисты: мотивы проявляются по-разному — в зависимости от стадии зрелости и от того, блокирован или нет тот либо иной путь проявления мотива. Иными словами, мотивы многолики. В то же время черты характера, навыки и привычки остаются относительно неизменными. Человек обычно устойчиво застенчив, устойчиво склонен к опозданиям или устойчиво хорошо играет на фортепиано. Поэтому, если кому-то, например, в ходе поведенческой терапии (см. главу 12) удается избавиться от застенчивости, нет никаких оснований полагать, что у него сформируются другие симптомы. По-разному проявляются не черты характера, а мотивы.

При обследовании женщин не были получены такие же результаты, что, по-видимому, объясняется различиями между полами в проявлении мотива на каждой из стадий (McClelland, 1975). Можно предположить: на проявление мотива власти влияют не только стадии зрелости, но и ценности. Макклелланд обнаружил, что ценности женщин отличаются от ценностей мужчин. Вне зависимости от показателей потребности во власти женщины в обследованной им выборке были более социоцентричны, чем мужчины, что подтверждают и другие исследования. Родители девочек были более склонны прививать им социоцентричные представления, чем мальчикам. Женщины состояли в большем количестве общественных организаций. Они чаще давали взаймы деньги и чаще соглашались посмотреть за детьми, поскольку им это нравится.

По сравнению с женщинами, имевшими низкие показатели потребности во власти, женщины, имевшие высокие показатели потребности во власти, чаще придерживались диеты, имели больше кредитных карт, ежедневно потребляли больше жидкости (сока, кофе и других неалкогольных напитков), чаще утверждали, что были бы не против стать донором органов после смерти. Это свидетельствует о том, что женщины в данной выборке в большей мере, чем мужчины, придерживались альтруистических ценностей. У них мотив власти пробуждает желание получить доступ к ресурсам, чтобы передать их другим людям. Исходя из того, что они поддерживают свое тело в форме, придерживаясь диет и потребляя больше жидкости, а также в связи с тем, что у них больше кредитных карт, можно предположить, что у них больше возможностей оказывать помощь. Они даже задумываются о том, чтобы использовать свое тело после смерти как ресурс для других людей. С другой стороны, поскольку мужская роль предполагает ценность ассертивности, мужчины с выраженной потребностью во власти скорее ассертивны и настроены на конкуренцию, чем заинтересованы в накоплении ресурсов для их последующей передачи другим людям.

Винтеру (Winter, 1982) удалось получить убедительные доказательства того, что в целом у женщин мотив власти действует точно так же, как у мужчин. Он в той же мере активируется при просмотре сеансов гипноза или прослушивании «воодушевляющих» выступлений. Многие из поведенческих коррелятов мотива власти одинаковы у студенток и студентов колледжей. Лица обоего пола, имеющие высокие показатели потребности во власти, чаще вступают в общественные организации и занимают там ответственные посты, чаще выбирают профессию учителя или журналиста, которая предоставляет большие возможности оказывать влияние на других людей.

Основное различие между поведением мужчин и женщин, связанным с потребностью во власти, определяется тем, что Винтер (Winter, 1982) называет экспансивным побуждением (невоздержанностью). Мужчины с выраженной потребностью во власти более склонны участвовать в драках, азартных играх, употреблять алкоголь, пытаться сексуально использовать женщин. (См. один из следующих разделов, посвященных «синдрому донжуана», а также табл. 8.9.) Для женщин это нехарактерно, поскольку, утверждает Винтер, их мотивы власти проявляются более социализированно. В качестве доказательства он приводит данные кросскультурных исследований Уайтингов (Whiting & Whiting, 1975), свидетельствующие о том, что старшие братья и сестры обычно ведут себя более альтруистично, поскольку следят за младшими братьями и сестрами, а чаще всего это делают девочки, поэтому, как уже отмечалось, они вырастают более социальноориентированными, социоцентричными. Винтер приводит еще одно подтверждение своей гипотезы, указывая на то, что у лиц любого пола, не имеющих младших братьев или сестер, высокие показатели потребности во власти связаны с экспансивным побуждением, тогда как у лиц, имеющих младших братьев и сестер, потребность во власти проявляется более социализированно, например в том, что человек занимает ответственную должность. Поскольку в нашей культуре женщинам обычно, хотя и не всегда, прививаются социоцентричные ценности, их мотив власти проявляется реже в экспансивном поведении и чаще — в социализированном. Эта линия рассуждений вновь подчеркивает важность учета ценностей при попытке спрогнозировать, с каким поведением будет связан мотив.

Мотив власти у мужчин и женщин проявляется неодинаково по причине различий полоролевых ценностей. Это иллюстрирует табл. 8.6, в которой обобщены способы проявления мотива власти на разных стадиях психосоциальной зрелости (McClelland, 1975).

Коэффициенты корреляции, представленные в данной таблице, были вычислены следующим образом. Показатель потребности во власти и показатель для конкретной стадии, полученный с помощью системы кодирования Стюарт, были переведены в стандартные показатели со средним отклонением 50 и стандартным — 10. Затем они были просуммированы, поскольку теперь они имели одинаковый вес, и сумма была соотнесена с определенными характеристиками, например с количеством ориентированных на власть журналов (в частности, Playboy и Sports Illustrated), которые читал испытуемый. Поскольку в этом исследовании было выявлено множество связей и некоторые из них, по-видимому, оказались случайными, все приведенные в табл. 8.6 коэффициенты корреляции были проверены в двух случайных выборках, полученных при произвольном разделении исходной выборки. Если коэффициенты корреляции, полученные в двух этих выборках, существенно различались, то они исключались. Таким образом, первый коэффициент корреляции в верхнем левом углу табл. 8.6 означает, что мужчины с высокими показателями потребности во власти и поведения, соответствующего стадии I, чаще читали журналы, тематически связанные с властью, чем мужчины с низкими показателями по обоим этим параметрам.

Таблица 8.6

Проявление мотива власти на разных стадиях психосоциальной зрелости у взрослых мужчин (N = 85) и женщин (N = 115) (по McClelland, 1975)

В другой части опросника испытуемым задавался вопрос, насколько часто они говорят со своими родными или друзьями о том, что обычно хранят в секрете, например о проблемах со здоровьем, трудностях на работе, сексуальных проблемах. Мужчины с выраженной потребностью во власти и ориентацией, характерной для стадии I, часто делились подобной информацией. Они также отличались большей «интрацептивностью», т. е. считали свои фантазии важной частью жизни, полагали значимым понимать мотивы поведения других людей и иногда рассуждали об объектах природы так, будто они обладают человеческими качествами. Выявленная тенденция статистически незначима, однако теоретически очень важна, поскольку согласуется со следующим результатом, который свидетельствует о том, что среди мужчин, явственно идентифицирующих себя со своими матерью или отцом, чаще идентифицировали себя с матерью те, кто находился на стадии I. Они утверждали, что похожи на мать больше, чем на отца, и предпочитали такие метафоры для смерти, как, например, «сострадательная мать», подразумевающую слияние с божественной землей. Этот комплекс называется преэдипальной идентификацией с матерью и согласуется с постулатами психоаналитической теории, поскольку лица, находящиеся на стадии орального потребления, должны быть чрезвычайно близки к своим матерям и поглощены «мыслями о том, что конечной реальностью является мир психический, а не материальный» (McClelland, 1975). Они еще как бы не разорвали раннюю симбиотическую связь с матерью и ориентируются на поддержание чувства единства, «слитости» с миром, которое также проявляется склонностью делиться с окружающими своими переживаниями.

На стадии II мужчины с выраженной потребностью во власти также ведут себя в соответствии с теоретическими представлениями. Они более склонны подавлять агрессивные побуждения, отвергают предъявляемые к ним институциональные требования и уже не просят о помощи своих родителей. Они проявляют автономность и независимость.

На стадии III они проявляют типичные ассертивные характеристики, которые Винтер (Winter, 1973) связывает с прославленным соблазнителем Дон Жуаном. Они предпочитают иметь близкие отношения сразу с несколькими женщинами, чаще лгут и больше пьют, причем по неблаговидным причинам (забыть о проблемах). Они коллекционируют предметы, символизирующие их значимость. Неудивительно, что их мало интересует забота о ребенке.

То, как ведут себя мужчины с выраженной потребностью во власти на стадии IV, не совсем ясно, возможно, потому, что в мужских ценностях нашей культуры не поощряется альтруизм, который должен отличать людей на четвертом уровне зрелости. Тем не менее они чаще делятся личной информацией с женами и имеют более скромное имущество, что должно характеризовать людей, преодолевших эгоцентрические стадии II и III. Что касается теоретически наиболее важной характеристики, они демонстрируют лишь слабую тенденцию состоять в большем количестве общественных организаций, хотя в других выборках эта корреляционная связь оказывается значительно более тесной.

В свете схематичности описания мужчин, находящихся на стадии IV, обнадеживают данные исследования, свидетельствующие о том, что те, кто начал работу в крупной корпорации, имея высокие показатели стадии IV, в течение последующих 16 лет получили больше шансов выдвинуться на руководящую должность. Среди выпускников школ с высокими показателями по стадии IV за 16 лет работы в компании 52 % были повышены до третьего уровня и выше по сравнению с 27 % тех, кто имел низкие показатели по стадии IV (р < 0,05; McClelland & Boyatzis, 1982). Иными словами, их ориентированность на интересы компании, а не на личную выгоду (как на стадиях II и III) способствовала более быстрому карьерному росту. Среди выпускников колледжей это различие не достигало уровня статистической значимости, поскольку они, имея соответствующее образование, продвигались по службе автоматически, а не благодаря личным качествам.

У женщин мотив власти проявляется иначе. На стадии I женщины с выраженной потребностью во власти более ориентированы на мужчин, точно так же, как мужчины, находящиеся на стадии I, более ориентированы на женщин. В исследовании Макклелланда (McClelland, 1975) испытуемых просили перечислить инициалы людей, которые в процессе их взросления действовали на них особенно ободряюще, оценить уровень вдохновения, который они получали от каждого из этих людей, а затем указать их пол. Женщины с выраженной потребностью во власти, находившиеся на стадии I, получали большее впечатление (модальность потребления) от мужчин, а также чаще идентифицировали себя со своим отцом, что определялось таким же способом, как и идентификация с матерью мужчин. То есть женщины с высокими показателями потребности во власти, находящиеся на стадии I, отмечают, что чаще обижались на отца, и предпочитают жестокие метафоры смерти, а не метафору соединения с божественной землей. Получив $10 000, эти женщины предпочли бы их куда-нибудь вложить. Они чаще отмечают у себя симптомы соматических расстройств. Эти данные свидетельствуют о том, что женщины с выраженной потребностью во власти, находящиеся на стадии I, в наибольшей мере ориентированы на восприятие себя как нуждающихся в ресурсах, которыми они бы могли поделиться: они хотят иметь больше денег, чтобы дать их кому-нибудь, а также испытывают большее беспокойство при нарушении функционирования организма.

На стадии II женщины также демонстрируют типичные признаки независимости. Как и у мужчин, находящихся на этой стадии, у них больше агрессивных побуждений, которые они пытаются сдерживать. В любовных отношениях они предпочитают постоянство, однако утверждают свое право встречаться с другими мужчинами по своему желанию. Они меньше делятся переживаниями со своей матерью. То есть и в мужчинах, и в женщинах силен дух независимости, характерный для стадии II.

На стадии III женщины с выраженной потребностью во власти более склонны открыто выражать свой гнев, больше путешествуют, любят пробовать новые блюда и хранят в секрете свою сексуальную жизнь. Очевидно, они более ассертивны, точно так же, как и мужчины, находящиеся на этой стадии. Однако как объяснить то обстоятельство, что они также более интрацептивны, т. е. психологически сведущи? Если мы правильно трактуем психологическую искушенность мужчин, находящихся на стадии I, как проявление слияния с материнским жизненным источником, то должны заключить, что женщины, находящиеся на стадии III, неосознанно стремятся идентифицироваться с собственным полом и разделить чувство «всепоглощающего единства» с миром. Если для мужчин с выраженной потребностью во власти стадия III означает ассертивное поведение, донжуанский стиль, то аналогичным мифическим персонажем для женщин, безусловно, должна быть Диана-охотница, преследующая в окружении нимф добычу в лесу.

Особенности женщин с выраженной потребностью во власти, находящихся на стадии IV, значительно более ясны, чем особенности мужчин. Они более склонны вступать в общественные организации, как и следовало бы предположить исходя из теории. Они чаще делятся секретами со своими мужьями. Возможно, ожидавшиеся связи оказались наиболее выраженными у женщин, поскольку в американской культуре необходимость альтруизма подчеркивается в основном для женщин.

Заслуживает внимания тот факт, что оба пола на стадии I ориентированы в большей мере на противоположный пол, затем на стадии II разрывают эти узы зависимости, становятся уверенными в себе и идентифицируются с собственным полом на стадии III и в конце концов, сформировав устойчивую самоидентичность, приобретают на стадии IV способность делиться с противоположным полом. Это именно то, чего можно было бы ожидать, опираясь на психоаналитическую теорию. Маленькие мальчики на начальном этапе весьма привязаны к матери; они должны разорвать эту связь (стадия II), сформировать устойчивую мужскую идентичность на стадии II, и только потом, на высшей стадии психосоциальной зрелости, они приобретают способность делиться с женщиной на основе представления о равенстве. Женщины начинают свой жизненный путь с зависимости от отца, разрушают эту связь, формируют женскую идентичность и приобретают способность делиться с партнером-мужчиной в браке. В американских культурных ценностях особое значение придается стадиям II и III.

Психологи, психиатры и учителя чрезвычайно обеспокоены кризисом зависимости: они подчеркивают важность разрыва тесных связей с родителями, обретения самостоятельности и независимости. Они также обеспокоены кризисом перехода со стадии II на стадию III, поскольку их волнует судьба людей, остающихся в одиночестве. Они утверждают, что люди должны становиться более экстравертированными и ассертивными. Однако в американской культуре, за исключением религиозных общин, относительно мало внимания уделяется переходу со стадии III на стадию IV. Фактически шкалы, разработанные другими психологами (Kohlberg, 1969; Loevinger, 1966), останавливаются на стадии III, на которой полная актуализация Я рассматривается как высший уровень развития. В то же время в психоаналитической теории и во всех мировых религиях предусматривается более высокая стадия зрелости, на которой люди поступаются определенными эгоцентрическими интересами ради блага других людей.

Как связана потребность во власти с достижением разных уровней зрелости? Она облегчает достижение стадии IV женщинами и препятствует ее достижению мужчинами. Это было обнаружено путем соотнесения показателя стадии IV либо суммарного показателя стадии IV и потребности во власти с максимальным выражением любой из группы проявлений мотива власти, характерных для этой стадии. У мужчин показатель стадии IV коррелировал с характерными для этой стадии проявлениями мотива на уровне 0,23, однако добавление показателя потребности во власти снижало коэффициент корреляции до 0,14, делая его статистически незначимым. У женщин ситуация была обратной. Добавление показателя потребности во власти к их показателям стадии IV повышало коэффициент корреляции с 0,24 до весьма значимого — 0,39. «Если стадия IV, как утверждает теория, представляет собой переход к взаимности и равенству, нетрудно догадаться, что у мужчин выраженная потребность во власти, акцентуируя ассертивную мужскую роль, будет затруднять поведение, характерное для стадии IV. Для женщин же справедливо обратное: если они движутся к взаимности, то должны вести себя более ассертивно, чем это традиционно предписывается женщинам» (McClelland, 1975). Женщины с выраженной потребностью во власти переходят от зависимости от мужчин к способности делиться с ними на равных началах.

Контролируемая и сдерживаемая ассертивность в организационном поведении

Исследователи уделяют пристальное внимание мужчинам, ассертивность которых на стадии III носит либо импульсивный (стадия IIIa), либо контролируемый (стадия IIIb) характер, поскольку изучение употребления алкоголя показало, что проявление мотива власти в значительной мере зависит от способности к самоконтролю. Теоретически мужчины, находящиеся на стадии Ша, должны быть импульсивно ассертивны и не должны быть особенно хорошими партнерами или менеджерами, тогда как мужчины, находящиеся на стадии IIIb, должны быть лучшими руководящими работниками, поскольку они способны сдерживать свои властные побуждения. В целом исследования подтвердили эту гипотезу. Среди сервис-менеджеров одной крупной организации 73 % тех, кто был отнесен к категории IIIb (стадия III, сдержанность), были выдвинуты на более высокие посты по сравнению с 40 % тех, кто был отнесен к категории IIIа (стадия III, недостаточная сдержанность). Однако у линейных менеджеров и менеджеров по продажам ситуация была обратной; 88 % тех, кто был отнесен к категории IIIа, были выдвинуты на более высокие посты по сравнению с 63 % тех, кто был отнесен к категории IIIb. Различие между этими распределениями статистически значимо (McClelland & Boyatzis, 1982). Иными словами, многое зависит от характера менеджерской работы. Сервис-менеджеры, обслуживающие клиентов, должны быть более сдержанны, тогда как от линейных менеджеров требуется открытая ассертивность.

Для определения мужчин, находящихся на стадии контролируемой ассертивности, необходимо использовать не показатель стадии III как таковой, а более простую систему оценки, тесно коррелирующую с ним. Мужчины с выраженной потребностью во власти — одновременно преобладающей над аффилиативной потребностью, — а также с высоким показателем сдержанности обычно имеют более высокие показатели стадии IIIb. Коэффициент корреляции между этими подгруппами показателей составляет 0,58, N= 311,р < 0,001 (McClelland & Boyatzis, 1982). Сочетание выраженной потребности во власти, слабо выраженной потребности в аффилиации и сдержанности называют синдромом лидерской мотивации.

Эквивалент паттерна IIIа (выраженная потребность во власти, низкий уровень потребности в аффилации и сдержанности) называют синдромом донжуана, или конкистадора (McClelland, 1975). Мужчины, для которых характерен этот синдром, обычно плохие мужья, о чем свидетельствуют оценки супружеской удовлетворенности и способности мужей и жен работать вместе (McClelland, Colman, Finn & Winter, 1978). Этот вывод подтверждают и другие исследования, указывающие на то, что высокий показатель потребности во власти у мужчин связан с неудовлетворительными романтическими отношениями (Stewart & Rubin, 1976), а также с наложением запрета на конкуренцию с ним жены в профессиональной сфере (Winter, Stewart & McClelland, 1977). С другой стороны, мужья, находящиеся на стадии IV или проявляющие синдром лидерской мотивации (эквивалент стадии IVb), обычно имеют более успешные браки (McClelland et al., 1978).

В лонгитюдном исследовании студентов колледжей Винтер, Макклелланд и Стюарт (Winter, McClelland & Stewart, 1982) обнаружили, что те из них, кто демонстрировал паттерн лидерской мотивации в школе, 10 лет спустя проявляли в своем поведении большую ответственность. Они состояли в большем количестве общественных организаций, чаще занимали в них руководящие посты и более активно участвовали в политической деятельности. Это касалось и мужчин и женщин, однако только тех, у кого были дети. По-видимому, вынужденная необходимость вести себя более ответственно, например, при воспитании ребенка, помогает изменить характер проявления мотива власти — даже в контролируемой форме — с эгоцентрического на более социализированный. Этим обстоятельством может объясняться то, что женщины с выраженной потребностью во власти не сталкиваются с теми же трудностями в межличностных (например, романтических и супружеских) отношениях в отличие от мужчин, поскольку женщинам с детских лет чаще поручают следить за младшими (Winter, 1982). Таким образом, они менее склонны использовать межличностные отношения для удовлетворения потребности во власти.

В некоторых исследованиях (Boyatzis, 1982) анализируется влияние описанных выше мотивационных синдромов на поведение менеджеров. Макклелланд и Бернхем (McClelland & Burnham, 1976) показали, что подчиненные мужчин-менеджеров по продажам с синдромом лидерской мотивации оценивают психологический климат на предприятии выше, чем организационную четкость или командный дух. Более высокие оценки психологического климата были связаны с более высоким уровнем продаж, а это свидетельствует о том, что мужчины, обладающие лидерской мотивацией, — более эффективные менеджеры по продажам. В то же время подчиненные менеджеров по продажам с синдромом донжуана оценивали психологический климат на предприятии ниже, чем организационную четкость, и ниже оценивали личную ответственность за работу компании, что свидетельствует о меньшей эффективности их менеджеров. Синдром лидерской мотивации также оказался связанным с большей успешностью старших офицеров в Военно-морских силах США. Успешность деятельности дивизионных и строевых офицеров с синдромом лидерской мотивации оценивалась более высоко (см. табл. 13.2).

Наиболее убедительное исследование такого рода было проведено с мужчинами-менеджерами из компании AT&T, мотивационные показатели которых оценивались в начале работы в ней (McClelland & Boyatzis, 1982). Профессиональный путь этих менеджеров отслеживался в течение 16 лет, при этом был определен уровень, до которого они продвинулись за это время. Как видно из результатов, представленных на рис. 8.9, мужчины, у которых на начальном этапе работы отмечался выраженный синдром лидерской мотивации, достигали более высокого уровня руководства. Лишь немногие оставались на менеджерском уровне 1, на котором они начали работу в компании, а почти половина представителей менеджерского уровня 4 и выше отличались выраженной лидерской мотивацией.

Работники с выраженной потребностью в достижении добирались до пика карьеры на менеджерском уровне 3. Эта нелинейная зависимость весьма значительна. По-видимому, она объясняется тем, что лица с выраженной потребностью в достижении привыкли делать все сами и для себя, что отмечалось в главе 7. Они способны продвигаться по карьерной лестнице лишь до тех пор, пока работа позволяет оценивать их личный вклад в результаты дела. На высших же уровнях руководства основу работы составляет оказание влияния на других людей. Большая успешность лиц с лидерской мотивацией на данном уровне может объясняться тем, что они заинтересованы в том, чтобы влиять на других людей (выраженная потребность во власти), не слишком обеспокоены тем, приятны ли они окружающим (низкий показатель потребности в аффилиации), и умеют себя контролировать (высокий показатель сдержанности). Мужчины с выраженной потребностью в аффилиации, за исключением редких случаев, например в области трудовых отношений, обычно не становятся хорошими менеджерами (McClelland & Burnham, 1976). Это объясняется тем, что они уделяют столько внимания другим людям и поддержанию хороших отношений с ними, что не всегда способы принять жесткие решения, которые могли бы обидеть кого-то. Однако успех в менеджерской деятельности зависит от применения одинаковых стандартов ко всем людям. Менеджеры не могут делать слишком много исключений из-за индивидуальных потребностей, не показавшись кому-то несправедливыми, и именно лица с выраженной потребностью в аффилиации наиболее подвержены влиянию нуждающихся людей.

Рис. 8.9. Уровни руководства, достигнутые после 16 лет работы лицами с выраженной потребностью в достижении и лицами с синдромом лидерской мотивации (по McClelland & Boyatzis, 1982)

Лица с синдромом лидерской мотивации обладают и другими характеристиками, повышающими их шансы стать хорошими менеджерами. В табл. 8.7 эти характеристики обобщаются в четырех категориях: уважение к институциональной власти, дисциплинированность и самоконтроль, забота о других, стремление к справедливому вознаграждению (McClelland, 1975). Представленные коэффициенты корреляции были получены с использованием несколько иного способа выявления синдрома лидерской мотивации и синдрома донжуана. Испытуемые были разделены по критерию сдержанности, а затем в каждой из групп показатели потребности во власти и потребности в аффилиации были соотнесены с соответствующими характеристиками. Таким образом, определения двух этих синдромов остались прежними. В первой графе представлены характеристики тех, у кого потребность во власти выражена в большей мере, чем потребность в аффилиации, и сочетается со сдержанностью (синдром лидерской мотивации). Они, например, склонны вступать в большее количество организаций. Те же, у кого отмечается низкий уровень сдержанности, а потребность во власти преобладает над потребностью в аффилиации (вторая графа — синдром донжуана), значительно реже вступают в организации и т. д. В одном из следующих разделов, в табл. 8.9, лица с синдромом донжуана будут описаны более подробно.

Таблица 8.7

Личностные характеристики, связанные с синдромом лидерской мотивации: высокий показатель потребности во власти^а > показателя потребности в аффилиации, высокий показатель сдержанности^б (по McClelland, 1975)

В целом лица с лидерской мотивацией — и мужчины и женщины — демонстрируют большее уважение институциональной власти, более дисциплинированны и более склонны к самоконтролю. Фактически им нравится работать. Это особенно интересно, поскольку логично было бы предположить, что работу должны любить люди с выраженной потребностью в достижении, что, однако, не соответствует действительности. Как отмечалось в главе 7, лицам с выраженной потребностью в достижении нравится преуспевать на работе, добиваясь большей эффективности. Лица же с синдромом лидерской мотивации, который также называют синдромом контролируемого мотива власти, любят работать, поскольку это позволяет им управлять чем-либо или кем-либо. Они также открыто проявляют большую заботу о других людях. Они, например, чаще утверждают, что поделились бы подарком в $10 000. Кроме того, есть некоторые свидетельства того, что их больше волнует справедливое вознаграждение в том смысле, что они считают наиболее подходящими метафорами для смерти метафоры, означающие убийство. По их мнению, если они уважают институциональную власть, организованны и заботятся о других, то имеют право на справедливое вознаграждение. В этом контексте смерть может представляться особенно несправедливой. Как отмечает Макклелланд (McClelland, 1975), институциональная религия, в которой этим темам уделяется пристальное внимание, разрешает проблему «смерти как несправедливости», обещая вознаграждение в загробной жизни (христианство) или перевоплощение на более высоком уровне (индуизм или буддизм). Однако в настоящем контексте ясно, почему эффективные менеджеры верят в централизованную власть, усердный труд, служение другим и справедливость. Лица же с синдромом донжуана, напротив, либо не разделяют эти ценности, либо ведут себя в полном противоречии с ними, и это, по-видимому, должно означать, что они вряд ли станут эффективными менеджерами.

Человек с потребностью во власти на стадии IIIb — это человек социально ответственный, хорошо справляющийся с делами и часто занимающий лидирующие позиции в организациях или социальных общностях. В каком смысле такого человека нельзя назвать вполне зрелым? Главное, что отличает стадию IV от стадии IIIb, — это причины, по которым люди служат другим. Делают они это от собственного лица или действительно ради высшего блага? Те, кто находится на стадии IIIb, воспринимают власть как нечто исходящее от них самих; они служат другим для расширения своей сферы влияния. Таким образом, они не достигают высшего уровня зрелости, на котором человек становится действительно бескорыстным проводником высшей власти. Иисус говорил, что такие люди молятся и совершают священнодействия публично, чтобы об их поступках узнали. Людей, находящихся на стадии IV, не волнует, узнает ли кто-то об их делах.

Для дальнейшей проверки этих результатов Винтер (Winter, 1973) проанализировал менеджерскую эффективность президентов США с точки зрения особенностей их мотивации. В табл. 8.8 представлены мотивационные показатели президентов США начиная с Теодора Рузвельта. В таблицу включены показатели потребности во власти, потребности в достижении и потребности в аффилиации, полученные с помощью кодирования мотивационных образов из их инаугурационных посланий (Winter & Stewart, 1978). Можно предположить, что содержание этих выступлений отражает не столько личные особенности президентов, сколько интересы авторов речи и злободневную тематику. Однако полученные данные опровергают это предположение. Исследователи обнаружили, что общий престиж президента, сила его действий или ассертивность в противовес пассивности, независимо оцененные Маранеллом (Maranell, 1997), тесно связаны с показателем потребности во власти президента и отрицательно связаны с его показателем потребности в аффилиации.

Бросив даже беглый взгляд на табл. 8.8, мы увидим, что президенты, которых считают сильными — оба Рузвельта, Вильсон, Трумэн, Кеннеди и Джонсон, — имели более высокие, чем показатели потребности в аффилиации, абсолютные и относительные показатели потребности во власти, что при сочетании с высокими показателями сдержанности (которые Винтер не оценивал) связано с большей эффективностью управления. Относительно менее эффективные президенты либо имели низкие показатели потребности во власти, как Кулидж, либо более высокие по сравнению с ними показатели потребности в аффилиации, как Эйзенхауэр, Хардинг и Форд.

Заслуживает внимания то, что три президента — Гувер, Никсон и Картер, — у которых показатели потребности в достижении были выше двух других, а потребность во власти была ниже потребности в аффилиации, с трудом справлялись со своими обязанностями. Они обладали качествами людей с выраженной потребностью в достижении в том смысле, что самостоятельно обдумывали проблемы и приходили к правильным решениям, однако им плохо удавалось руководить другими людьми и добиваться практической реализации своих идей. То, что Никсон был вынужден снять с себя полномочия президента в связи с использованием незаконных способов достижения своих целей, является наглядным доказательством тенденции лиц с выраженной потребностью в достижении действовать бесчестно, если того требуют их цели, о чем говорилось и в главе 7.

Таблица 8.8

Мотивационные показатели президентов США XX в., полученные при оценке инаугурационных речей (по Winter & Stewart, 1978)

Винтер также показал, что чем выше президентский показатель потребности во власти (особенно в соотношении с его показателем потребности в аффилиации), тем выше вероятность вступления страны в войну во время его правления и меньше вероятность распоряжений о сокращении стратегического вооружения. Аналогичные данные, касающиеся соотношения потребности во власти и потребности в аффилиации в популярной литературе, приводятся в главе 11.

Наконец, следует сказать несколько слов о Форде, поскольку его показатель потребности в аффилиации оказался значительно выше, чем у других президентов, перечисленных в табл. 8.8. Его показатель потребности во власти и показатель потребности в достижении ниже среднего. Вполне закономерен вопрос: как ему удалось стать президентом с такими особенностями мотивационной сферы? Ответ, конечно же, заключается в том, что Форд — единственный президент из списка, который не боролся активно за президентство и не избирался напрямую. Принимая должность после Никсона, он произнес фразу прощения, которая может служить яркой иллюстрацией подхода людей с потребностью в аффилиации. Он сказал: «Человек достаточно пострадал», — что, безусловно, было правдой. С более общей точки зрения, это касалось также многих других людей, работавших на Никсона и попавших в тюрьму за аналогичные преступления. Это характерно для менеджеров с выраженной потребностью в аффилиации: они делают исключения из правил, учитывая нужды конкретного человека, что часто воспринимается другими как несправедливость.

Форд стал президентом в то время, когда Америка переживала ряд трудностей — войну во Вьетнаме и Уотергейтский скандал внутри страны. Форд попытался справиться с кризисом, призвав народ к единению: он подчеркнул важность аффилиации, что можно было ожидать от человека с выраженной потребностью в аффилиации. Президент с иным мотивационным профилем — к примеру, Франклин Делано Рузвельт, — наверное, повел бы себя в ситуации кризиса иначе — так, как Рузвельт повел себя во времена Великой депрессии 1930-х гг., выдвинув на первый план темы достижения и власти, которые в конечном счете привели страну ко Второй мировой войне.

Ротман и Лихтер (Rothmsn & Lichier, 1978; Lichter & Rothman, 1982) проводят многочисленные исследования, посвященные личностным характеристикам студентов и взрослых, принадлежащих к новым левым радикалам, которые появились в 60-х гг. XX в. Протестующие против притеснения обществом чернокожих, женщин и бедных обычно описывались в то время как люди, свободные от властных устремлений, которыми якобы были движимы те, кто управлял социальной системой. Их называли «детьми цветов», верившими в самоактуализацию, равенство, духовную близость и общность; сочувствующие полагали, что они преданы делу изменения системы управления общества с целью расширения возможностей для притесняемых женщин и меньшинств. Подобные устремления должны были бы сочетаться с сильным социализированным мотивом власти.

Как бы ни точны были эти образы, они не имели ничего общего с радикальными лидерами. Лихтер и Ротман (Lichter & Rothman, 1982) отмечают, что, по сравнению с нерадикальными студентами, студенты — активные радикалы имеют значительно более высокие показатели потребности во власти и ассертивности, характерной для стадии III, а также значительно менее выраженную потребность в аффилиации, в формировании и поддержания близких отношений. Радикалы нееврейской национальности имели значительно более низкие показатели сдержанности (см. также Rothman et al., 1977), чем все остальные студенты. Иными словами, они демонстрировали мотивационный синдром донжуана, для которого характерно импульсивное агрессивное поведение и отвержение институциональной ответственности. (В табл. 8.9 представлены обобщенные данные о поведенческих коррелятах синдрома донжуана, установленных в выборке взрослых мужчин.)

Таблица 8.9

Личностные характеристики мужчин, связанные с мотивационным паттерном донжуана: высокий показатель разности между потребностью во власти и потребностью в аффилиации, недостаточная сдержанность (по McClelland, 1975)

Лихтер и Ротман также обнаружили, что для взрослых радикалов характерен такой же мотивационный паттерн, включающий также менее выраженные тенденции стадии IV, что свидетельствует о неспособности перейти от стадии III к более альтруистической — интегративному уровню зрелости. Иными словами, если мотивационный профиль наиболее успешных президентов представляет собой социализированную мотивацию власти, что обусловливает эффективность управления, то мотивационный профиль оппозиционеров представляет собой бунтарский тип персонализированного мотива власти на стадии IIIа.

Однако даже в этом случае необходимо помнить о том, что действие, обусловленное тем или иным мотивационным профилем, зависит также и от других переменных во взаимодействии «человек — среда». Грин и Винтер (Greene & Winter, 1971) обнаружили, что чернокожие студенческие лидеры имеют значительно более высокие показатели потребности во власти, чем другие чернокожие, и что среди чернокожих студентов, воспитывавшихся на Севере, выраженная потребность во власти связана с активностью в общине чернокожих и нежеланием работать внутри властной системы «белых». Иными словами, выраженная потребность во власти приводила этих студентов к радикальному протесту. Однако среди чернокожих студентов, воспитывавшихся на Юге, высокие показатели потребности во власти коррелировали с прагматичностью или готовностью работать в действующей системе. Грин и Винтер объясняют эту разницу различием оценок вероятности успеха альтернативных стратегий в зависимости от прошлого опыта расовой дискриминации. Чернокожие студенты из северных штатов выросли в системе, формально интегрированной и открытой в равной степени для всех, однако нередко испытывали на себе дискриминацию по цвету кожи. Поэтому работа в такой системе означала для них принятие существующего положения дел и призрачные шансы добиться большего успеха в борьбе за собственные права. Студенты же с Юга воспитывались в открыто дискриминационной системе, поэтому формально интегрированная, недискриминационная система представлялась им прогрессивной. В обоих случаях высокие показатели потребности во власти приводили к большей активности, но разного рода, в зависимости от представлений студентов об успешности той или иной стратегии в расширении и реализации их прав.

Подавляемый мотив власти и подверженность заболеваниям

Макклелланд (McClelland, 1976) заметил, что лица с выраженной потребностью во власти, особенно с синдромом лидерской мотивации, ведут себя во многом так же, как люди, подверженные сердечным приступам. Фридман и Розенман (Friedman & Rosenman, 1974) провели ряд исследований, в которых показали, что лица с коронарной болезнью чаще отличаются такими чертами, как раздражительность, напряженность, поспешность, причем нередко из-за подавляемого гнева. Эти характеристики были названы поведением типа А, которому противопоставлялось поведение типа Б, свойственное людям значительно более спокойным, доброжелательным, готовым воспринимать жизнь такой, какая она есть, и не подверженным сердечным заболеваниям. По мнению авторов, «напряженность» людей с поведением типа А означает хроническую активацию симпатического отдела нервной системы, который создает повышенную нагрузку на сердечно-сосудистую систему, поскольку хроническая симпатическая активация связана с учащенным сердцебиением и другими эффектами, например высвобождением адреналина, способного оказывать пагубное воздействие на сердечно-сосудистую систему Было выдвинуто предположение, что в основе поведения типа А (в первую очередь потому, что оно подразумевает сдерживаемую ассертивность) лежит подавление мотивации власти в том виде, в каком она представлена в лидерском мотивационном синдроме. В пользу этой гипотезы свидетельствуют вовлеченность симпатического отдела нервной системы и высвобождение катехоламинов.

Потенциальное значение переменной сдерживания подтверждает тот факт, что ни выраженная потребность во власти, ни потребность в достижении или аффилиации сами по себе не связаны с поведением типа A (Matthews & Saal, 1978). В трех разных выборках Макклелланд (McClelland, 1979b) обнаружил, что лица, подавляющие властные побуждения, т. е. лица с синдромом лидерской мотивации, значительно чаще имеют повышенное артериальное давление, что свидетельствует о напряжении сердечно-сосудистой системы. Наиболее убедительное из исследований было лонгитюдным. На основании данных ТАТ были определены мотивационные показатели мужчин, окончивших колледж примерно 10 лет назад. Двадцать лет спустя, когда им было уже около 50 лет, у них было проверено артериальное давление. Полученные результаты представлены на рис. 8.10. Испытуемые с выраженным синдромом лидерской мотивации, т. е. с потребностью во власти, преобладавшей над потребностью в аффилиации, и высокими показателями самоконтроля 20 лет спустя имели значительно более высокий уровень диастолического давления. Если диастолическое давление на уровне 90 мм рт. ст. считать признаком клинически значимой артериальной гипертонии, значит, 61 % мужчин, обладавших в возрасте 30 лет подавляемой мотивацией власти, 20 лет спустя проявляли признаки артериальной гипертонии в противовес 23 % мужчин, принадлежавших к трем другим мотивационным категориям (р < 0,01).

Рис. 8.10. Средние показатели диастолического давления у мужчин в возрасте 51–53 лет, разделенных на группы по критерию относительной выраженности мотива власти в возрасте 30 лет (по McClelland, 1979b)

Макклелланд, Дэвидсон, Флор и Сарон (McClelland, Davidson, Floor & Saron, 1980) предположили, что хроническая активация симпатического отдела нервной системы может привести к большей подверженности инфекционным заболеваниям, поскольку повышенное выделение адреналина может нарушить иммунитет и таким образом снизить сопротивляемость организма. Обследовав небольшую выборку мужчин, они обнаружили у лиц с подавляемой мотивацией власти повышенный средний уровень адреналина в моче по данным двух измерений, а также связь между повышенным уровнем выделения адреналина и пониженной концентрацией иммуноглобулина А в слюне (S-IgA), являющейся одним из показателей иммунной функции. Кроме того, как и ожидалось, пониженный уровень S-IgA оказался связан с большим количеством заболеваний, перенесенных за последний год, особенно инфекционных заболеваний верхних дыхательных путей, т. е. простуд. Эти данные вполне закономерны, поскольку S-IgA является первой линией защиты против простудных вирусных инфекций, попадающих в организм через рот и нос.

Макклелланд и Джеммот (McClelland & Jemmott, 1980) дополнили эти данные важными свидетельствами о том, что уровень стрессовой нагрузки совместно с подавляемой мотивацией власти повышает риск развития заболевания. Их данные обобщены в табл. 8.10. Студентов просили перечислить все заболевания, которыми они страдали за последний год, и оценить их тяжесть по шкале от 1 до 100 баллов, «где 100 означает, что вы были очень сильно больны, у вас был жар, вы чуть не умерли и т. д.; 50 соответствует эпизоду гриппа, который заставил вас отойти от дел более чем на три дня; 1 означает едва ощутимое недомогание» (McClelland & Jemmott, 1980). Данные о заболеваемости испытуемых были систематизированы в соответствии с их мотивационными диспозициями (превышала потребность во власти потребность в аффилиации или нет), показателем сдержанности (высокий или низкий) и стрессовой нагрузкой, связанной с властью, которая оценивалась по количеству жизненных событий за последний год, в которых важное место занимала тема власти или достижения, например провал на экзаменах, участие в крупном спортивном соревновании или значительное ухудшение материального положения. Как видно из данных, приведенных в табл. 8.10, все три переменные вносили самостоятельный вклад в уровень заболеваемости студентов. Наиболее болезненными были те, кто имел выраженный синдром подавляемого мотива власти и высокую стрессовую нагрузку, связанную с властью (средний показатель заболеваемости = 195,5). Испытуемые же, не обладавшие ни одной из этих характеристик, имели самые низкие показатели болезненности (средний показатель = 47,4). Сравнительные данные, приведенные внизу табл. 8.10, указывают на то, что студенты с любыми двумя из названных характеристик в целом имели больше проблем со здоровьем.

Макклелланд и Джеммот также обнаружили, что другие сочетания «мотива — стресса» не связаны с большей заболеваемостью. Так, например, студенты с выраженной потребностью во власти, испытывавшие аффилиативный стресс (например, разрыв романтических отношений или смерть одного из членов семьи), болели не чаще остальных (точно так же, как и студенты с выраженной потребностью в аффилиации, пережившие серьезный аффилиативный стресс). Особенно сильное негативное влияние на здоровье человека оказывают именно подавленный мотив власти и стресс, связанный с властью.

Дополнительные доказательства наличия этой связи приведены на рис. 8.11, представляющем данные, которые были получены при обследовании мужчин — заключенных тюрем (McClelland, Alexander & Marks, 1982). Мужчины с высокими показателями потребности во власти, превышавшими средние значения показателей стрессовой нагрузки, связанной с властью, в целом пережили больше болезней, чем другие испытуемые, включая лиц с низким уровнем потребности во власти и высокой стрессовой нагрузкой, связанной с властью. Более того, испытуемые с выраженной потребностью во власти и высокой стрессовой нагрузкой, связанной с властью, проявляли признаки нарушения иммунитета, о котором судили по сниженным средним показателям концентрации S-IgA. Таким образом, выявленное различие не могло объясняться тенденцией некоторых испытуемых жаловаться на все и вся, включая недомогание и стресс. И наконец, у 58 % испытуемых с показателями концентрации S-IgA ниже среднего тяжесть заболеваний оказалась выше среднего уровня по сравнению с 31 % тех, у кого концентрация S-IgA была выше средней (р < 0,05). Иными словами, есть основания полагать, что стрессовая активация потребности во власти оказывает пагубное воздействие на иммунитет, что делает человека более подверженным заболеваниям (McClelland, 1982). В другом исследовании было показано, что подавление мотивации власти связано не только с более низкой концентрацией S-IgA, но и с другой характеристикой иммунитета — активностью естественных клеток-киллеров (McClelland, Locke, Williams & Hurst, 1982).

Таблица 8.10

Средние показатели тяжести заболеваний у лиц, различающихся по выраженности потребности во власти, уровню стрессовой нагрузки, связанной с властью, и сдержанности (по McClelland & Jemmott, 1980)

Рис. 8.11. Средний уровень тяжести заболеваний и концентрации иммуноглобулина А в слюне (S-lgA) у мужчин-заключенных с выраженной потребностью во власти и высокой стрессовой нагрузкой по сравнению со всеми другими заключенными (данные по McClelland, Alexander & Marks, 1982)

Вместе с тем следует оговориться: все исследования, включавшие оценку физиологических функций (уровня адреналина и концентрации S-IgA) были проведены на мужчинах. При этом получены предварительные данные, свидетельствующие о том, что указанные закономерности не распространяются на женщин. В одном из последующих исследований, продемонстрировавших характерную корреляцию между выраженной потребностью во власти, высокой стрессовой нагрузкой, связанной с властью, и низкой концентрацией S-IgA у мужчин, подобные зависимости не были выявлены у женщин (McClelland & Kirshnit, 1982).

Истоки мотива власти

Макклелланд и Пилон (McClelland & Pilon, 1983) проанализировали предпосылки воспитания, способствующие формированию мотива власти у взрослых в исследовании, описанном в главе 7, в котором также были изучены предпосылки для формирования мотива достижения. Было обнаружено, что дети матерей, сообщавших о том, что они были довольно либеральны в отношении секса и агрессии при воспитании своих пятилетних детей, имели в зрелом возрасте высокие показатели потребности во власти. Соответствующие результаты обобщены в табл. 8.11.

Таблица 8.11

Корреляции между стилем воспитания ребенка и показателями потребности во власти во взрослом возрасте (по McClelland & Pilon, 1983)

Показатель либеральности в отношении секса и агрессии был получен на основании факторного анализа, который ранее провели Сирс, Маккоби и Левин (Sears, Maccoby & Levin, 1957), проинтервьюировавшие матерей на предмет их методов воспитания. Некоторые из методов воспитания, включенных в итоговую факторную оценку, представлены в табл. 8.11, чтобы было понятно, что в действительности имеется в виду. Результаты, полученные в отношении итоговой факторной оценки, соответствуют результатам случайных подвыборок из общей популяции, согласуются также факторные оценки мужчин и женщин. Они несколько различаются по отдельным компонентам оценки, однако очень близки по либеральности в отношении мастурбации и агрессии, направленной на братьев, сестер и родителей. Матери, спокойно относящиеся к сексуальной и агрессивной ассертивности, имеют наибольшие шансы сформировать в детях выраженную потребность во власти. Макклелланд и Пилон также обнаружили, что потребность во власти развивает не либеральность как таковая, поскольку Сирс с соавторами оценивал также либеральность в отношении кормления, приучения к туалету, режиму сна, шуму в доме, подвижности и зависимости. Ни в одной из этих сфер пермиссивность не была статистически значимо связана с показателями потребности во власти у взрослых.

Почему либеральность в отношении секса и агрессии особенно важна? Нельзя сказать с полной определенностью, однако в главе 5 обсуждение естественной побудительной силы «оказания влияния», которое, по-видимому, лежит в основе мотива власти, позволяет предположить, что этот побудитель наиболее быстро и постоянно проявляется в симпатической активности в сфере секса и агрессии. Если, как неоднократно отмечалось в данной главе, мотив власти обслуживается катехоламиновой системой, участвующей в симпатической активации, тогда вывод о том, что в основе потребности во власти лежит ранний опыт в области секса и агрессии, также предполагающий симпатическую активацию, полностью согласуется с этой точкой зрения.

То, что имеют значение и секс, и агрессия, согласуется с обширными физиологическими и психологическими данными, указывающими на связь между этими поведенческими феноменами (Barclay, 1971; Moyer, 1976). Результаты исследования свидетельствуют о том, что у детей, которым позволяют создавать приятные ассоциации с оказанием воздействия в сфере секса и агрессии, формируется сильная потребность во власти. Если их наказывают за это поведение, у них формируются негативные ассоциации с оказанием воздействия в сфере секса и агрессии, которые распространяются на все другие ситуации и заставляют избегать оказания влияния. То, что похвала за хорошее поведение за столом отрицательно связана с показателями потребности во власти у взрослых, указывает на то, что некоторые формы подавления импульсивно-ассертивного поведения могут препятствовать развитию мотива власти. Более того, использование физического наказания мальчиков отрицательно связано с показателями потребности во власти у взрослых (r= 0,36; p < 0,05); это, однако, не распространяется на девочек, возможно, потому, что девочек реже наказывают физически. Заслуживает внимания также то обстоятельство, что поощрение девочек «давать сдачи» повышает их показатели потребности во власти. Иными словами, общество требует от девочек меньшей ассертивности и агрессивности, так что удовольствие от «оказания влияния» подавляется у них чаще, поэтому для формирования у девочек потребности во власти родителям необходимо использовать дополнительное поощрение.

Особый интерес представляют методы воспитания, связанные с синдромом лидерской мотивации и синдромом донжуана. Как уже отмечалось, первый синдром, или синдром подавляемой мотивации власти, связан с эффективностью деятельности менеджера, верой в централизованную власть, любовью к работе, контролированием побуждений и развитым чувством справедливости. Макклелланд (McClelland, 1975) утверждает, что на Западе этот синдром наиболее тесно связан с патриархальной системой власти. Мальчики, обнаруживающие впоследствии этот синдром, воспитываются сильными, сдержанными отцами, с которыми они, став взрослыми, по-видимому, идентифицируют себя. Макклелланд и Пилон (McClelland & Pilon, 1983) получили данные, подтверждающие это предположение. В одной части интервью матерей спрашивали, на ком в первую очередь — на них или на отцах — лежала основная ответственность за воспитание ребенка. Если главным «воспитателем» ребенка был отец, во взрослой жизни сын чаще имел синдром лидерской мотивации (r = 0,35; В < 0,05). Однако эта закономерность не распространялась на дочерей, точно так же как высокий показатель потребности во власти как таковой не был связан с ведущей ролью отца в воспитании ребенка. У мальчиков, воспитанных отцами, чаще формировался синдром лидерской или социализированной мотивации власти.

Были также получены данные, указывающие на то, что наличие младших братьев и сестер способствует социализированному поведенческому проявлению мотива власти, характерному для синдрома лидерской мотивации (Winter, 1982). Как отмечалось ранее, это объясняется тем, что младшие братья и сестры, требующие присмотра, способствуют формированию чувства ответственности, которое социализирует проявление мотива власти. Единственный же или младший ребенок в семье чаще демонстрируют экспансивность и импульсивность, характерные для синдрома донжуана (выраженная потребность во власти и низкий уровень сдержанности). К сожалению, никто пока не проверил, насколько чаще лица с синдромом лидерской мотивации имеют младших братьев и сестер.

Рассматривая поведение донжуанов, которым свойственны выраженная потребность во власти и недостаточная сдержанность, Винтер (Winter, 1973) выдвигает предположение о том, что донжуан чаще всего воспитывается матерью. Он приводит данные о том, что сыновья властных матерей, о властности которых свидетельствует профессиональная деятельность в качестве преподавателей, чаще имеют высокие показатели потребности во власти. Имеются также обширные данные (обзор у McClelland, 1975) о том, что отсутствие отца в качестве субъекта воспитания ребенка приводит к идентификации сына с матерью и формированию своего рода защитной маскулинности, призванной скрывать фемининную идентификацию (Whiting, 1965). Защитная маскулинность предполагает такую же импульсивность — агрессивность, беспорядочность сексуальных связей, демонстративность и антиинституциональную деятельность, что и синдром конкистадора или донжуана (см. табл. 8.9). Это, по-видимому, свидетельствует о том, что материнское доминирование в воспитании ребенка должно быть связано с наличием у него синдрома донжуана во взрослой жизни. Такой вывод позволяют сделать приведенные выше данные. Мальчики, матери которых, по их собственным словам, играли более важную роль в воспитании ребенка, во взрослом возрасте чаще имели синдром донжуана или синдром импульсивной мотивации власти (r = 0,46; р < 0,05). На девочек эти закономерности не распространялись, точно так же как материнское доминирование в воспитании не было связано с как таковыми более высокими показателями потребности во власти у их сыновей.

Вместе с тем при интерпретации приведенных данных следует соблюдать известную осторожность, поскольку число людей с указанными двумя мотивационными синдромами в каждом случае было невелико, а также потому, что результаты, по-видимому, справедливы лишь для обществ с преимущественно патриархальным семейным укладом. Так, например, Росс и Гласер (Ross & Glaser, 1970) подтвердили наличие связи между импульсивно-агресссивным поведением и отсутствием отца в мексиканских и испанских американских семьях, проживающих в Лос-Анджелесе. Они сравнили особенности семьи мальчиков с нормальным и делинквентным поведением из одного и того же района, где проживали главным образом малоимущие. Они обнаружили, что 59 % «хороших» мальчиков из мексиканских семей имели отцов, которые в семье занимали главенствующее положение, по сравнению с 25 % «плохих» мальчиков, у которых в большинстве случаев либо главой семьи была мать, либо вообще отсутствовал отец. Однако данные закономерности не обнаруживались в семьях чернокожих, где соотношение полных и неполных (без отца) семей было одинаково в группе «хороших» и «плохих» мальчиков. Среди чернокожих решающее значение, вероятно, имело наличие сильной фигуры матери. В семьях 73 % «хороших» мальчиков главой семьи была мать по сравнению с 39 % «плохих» мальчиков. Иными словами, импульсивно-агрессивное поведение донжуанского типа у мальчиков связано с отсутствием культурально типичной авторитетной фигуры, в качестве которой обычно, но не всегда, выступает отец.

Выявить особенности воспитания, связанные с развитием мотива власти, означает поставить новые вопросы. Что заставляет родителей вести себя именно так? В случае мотива достижения родители под влиянием идеологических реформаторских движений, по-видимому, внушают своим детям то, что им необходимо делать что-то с каждым разом все лучше и лучше (см. главу 7).

Что же заставляет родителей стимулировать ассертивность или, по крайней мере, не подавлять ее? Некоторые косвенные данные позволяют предположить, что потеря или угроза потери статуса связана с компенсаторным усилением потребности во власти. Мужчины, у которых умер один из родителей, а также чернокожие мужчины имеют более высокие показатели потребности во власти (Veroff et al., 1980). В обоих случаях есть основания утверждать, что ощущение собственной полноценности и силы было поставлено под угрозу. Отсутствие работы должно представлять еще большую угрозу для мужчин. Как таковых данных о потребности во власти у безработных мужчин по сравнению с занятыми пока нет, однако Макклелланд (McClelland, 1976) обнаружил статистически значимую корреляционную связь между высоким уровнем безработицы в конкретное десятилетие истории США и высокими показателями потребности во власти, полученными при анализе популярной литературы, вышедшей в те годы (см. главу 11).

Более убедительные данные были получены в исследовании Хеллера (Heller, 1979), который обследовал детей родителей, переживших еврейский холокост в Европе. Он собрал выборку еврейских студентов, родители которых были вынуждены эмигрировать из Европы в США в связи с нацистскими гонениями в Германии и других странах. Хеллер разделил выборку на тех, чьи родственники и близкие члены семьи погибли в концентрационных лагерях, и тех, чьи семьи не пострадали в такой степени. Многие родители из названной автором «стрессовой» группы сами прошли концентрационные лагеря. Хеллер предположил, что те, кто лично пострадал и чьи родственники погибли, испытали значительно более серьезное снижение статуса, чем родители, не пострадавшие в такой мере. Было обнаружено, что 67 % детей родителей, переживших больший стресс, имели высокие показатели потребности во власти по сравнению с 44 % детей родителей, испытавших меньший стресс (р < 0,05).

Более того, были получены дополнительные доказательства того, что более высокие показатели потребности во власти напрямую связаны со склонностью родителей, переживших серьезный стресс, уделять повышенное внимание выживанию евреев как этнической группы. Дети родителей, подвергшихся серьезному стрессу, не были более религиозны ни теоретически, ни практически, однако сообщали, что родители поощряют их расширять свои знания об истории и традициях еврейской нации, причем они действительно были более сведущими в этих вопросах. Кроме того, они были значительно более склонны неодобрительно относиться к межнациональным бракам, чем дети, родители которых были вынуждены эмигрировать из Европы, но подвергались меньшей угрозе. Особенно ярко это проявлялось у женщин. Восемьдесят процентов дочерей родителей из «стрессовой» группы неодобрительно относились к межнациональным бракам по сравнению с 44 % дочерей родителей, переживших меньший стресс (р < 0,01). Этот результат становится еще более понятным, если вспомнить, что в иудейской культуре национальность передается именно от матери.

По этому вопросу у нас нет точной информации о том, насколько пермиссивны были родители в раннем детстве в отношении пола и агрессии, однако есть все основания утверждать, что родители, в наибольшей мере опасающиеся возможности исчезновения евреев как нации, особенно настойчиво добивались того, чтобы их дети чтили свои еврейские корни, и это приводило к формированию более выраженной потребности во власти. Хеллер также беседовал непосредственно с родителями и обнаружил, что те из них, кто испытал больший стресс, более требовательны к осведомленности детей о еврейской культуре.

В связи с этим следует отметить, что дети родителей, переживших больший стресс, также имели более низкие показатели потребности в аффилиации: их меньше заботила симпатия или антипатия окружающих (см. главу 9). Примечательно, что немцы с выраженной потребностью во власти и слабо выраженной потребностью в аффилиации (см. табл. 11.6), преследуя евреев в Европе, способствовали формированию аналогичного мотивационного синдрома у детей преследуемых в США. Неудивительно, что при наличии такого мотивационного паттерна евреи нередко склонны к реваншизму. Интересно, что лидеры радикальных движений протеста 1960-х гг. были по большей части евреями (Lichter & Rothman, 1982; Rothman, 1981; Rothman & Lichter, 1978) и отличались именно таким мотивационным синдромом.

Хеллер непосредственно не оценивал уровень сдержанности, однако использовал показатели надежды на власть и страха власти по Винтеру. В рассказах, обнаруживающих явную надежду на власть, ярко проявляется тема личного доминирования в игре, предполагающей однозначный выигрыш одной стороны (см. табл. 8.1). Чаще всего у авторов таких рассказов обнаруживается сочетание выраженной потребности во власти и низкого уровня сдержанности (Winter, 1973). Хеллер установил, что еврейские дети родителей, прошедших концентрационные лагеря, т. е. переживших серьезный стресс, имеют значительно более высокие показатели надежды на власть, чем дети переживших меньший стресс. Вместе с тем эти две группы детей не различались по средним показателям страха власти, который проявляется в темах реализации власти от имени других людей, выраженной потребностью во власти и высоким уровнем сдержанности. Таким образом, притеснение приводит к желанию отомстить в импульсивно-агрессивной, а не более социализированной форме. Необходимо дальнейшее изучение различных видов лишения статуса, однако предварительные данные свидетельствуют о том, что оно заставляет родителей стимулировать ассертивность у своих детей, что позволяет им формировать сильную потребность во власти, возможно, затрудняет формирование потребности в аффилиации и способствует импульсивной, реваншистской ассертивности.

Примечания и вопросы

1. Каковы, по вашему мнению, последствия того, что люди с выраженной потребностью во власти обнаруживают «готовность» более интенсивно реагировать на стимулы, связанные с властью? Является ли это признаком предвосхищающей целевой реакции, как называл это Халл? В конце концов, нас не удивляет то, что у голодного человека при виде куска жареного мяса слюноотделение становится более интенсивным, чем при виде булыжника. Однако является ли эта электрическая реакция в одном из участков мозга аналогичной реакции слюноотделения? Является ли большая электрическая реактивность результатом прежнего научения или она отражает какой-то иной процесс?

2. Если мотив власти связан с большей вероятностью доминирования правого полушария, какое другое поведение, с вашей точки зрения, должно быть характерно для лиц с выраженной потребностью во власти? Проанализируйте, к примеру, литературу по леворукости (Gur & Gur, 1974).

3. Почему, по вашему мнению, мужчины и женщины с высокими показателями потребности во власти сами считают себя сложными и недисциплинированными?

4. Проанализируйте написанные вами ранее рассказы и оцените свой уровень потребности во власти. Затем составьте список типичных проявлений потребности во власти кого-нибудь из ваших знакомых одного с вами возраста и социального положения и проверьте, ведете ли и вы себя так же. Соответствует ли ваш показатель потребности во власти количеству проявляемых вами поведенческих признаков потребности во власти? Попробуйте объяснить любые несоответствия с точки зрения других детерминантов вашего поведения, таких как ценности, навыки или возможности.

5. Спланируйте эксперимент, который позволил бы проверить гипотезу о применимости модели риска Аткинсона к людям с выраженной потребностью во власти, если вероятность успеха означает вероятность быть замеченным, а не выполнить некое задание.

6. В одном из экспериментов (McClelland & Teague, 1975) — соревнование по армрестлингу — состязаться с соперниками сильнее себя вызвались лишь мужчины с выраженной потребностью во власти. Как вы объяснили бы этот 'результат с точки зрения модели риска Аткинсона или других моделей?

7. Как вы считаете, мужчины чаще думают о сексе, агрессии и власти после употребления алкоголя, потому что знают, что выпили, и ожидают, что алкоголь окажет на них именно такое воздействие? Иными словами, является влияние алкоголя на мысли результатом научения, внушения или того и другого? Приведите аргументы в пользу обоих вариантов.

8. В тексте утверждается, что попытка скрыть от испытуемых, что они пьют на самом деле, делает ситуацию неестественной, так что любые результаты, полученные таким образом, не отражают истинного положения вещей. Существует ли какой-нибудь другой способ разграничить влияние алкоголя как такового и влияние ожиданий, связанных с его употреблением? Нельзя ли сравнить эффекты реального употребления алкоголя и эффекты употребления напитков, которые люди считают алкогольными, но которые в действительности таковыми не являются? (См., например, Briddell, Rimm, Caddy, Krawitz, Sholis & Wunderlin, 1978; Lansky & Wilson, 1981.)

9. В сновидении Перри, описанном в главе 2, под влиянием фрустрации он регрессировал (перешел на более ранние стадии), тогда как в сновидении Фрейда фрустрация приводила к переходу на более высокую ступень. Стюарт (Stewart, 1978) отмечает, что важные жизненные события, такие как брак или переход в новую школу, приводят к регрессии, т. е. переходу на более низкую стадию мышления. Как вы считаете, может ли мотив власти каким-то образом модифицировать эту тенденцию?

10. Один из спорных теоретических вопросов заключается в том, соотносятся ли стадии зрелости по Фрейду-Эриксону преимущественно со стадиями развития мотива власти или также со стадиями развития, которые могут влиять на проявление всех мотивов. Какая точка зрения, по вашему мнению, ближе к истине? (См.: McClelland, 1975).

11. Замечали ли вы у себя эволюцию в проявлении мотива власти в разном возрасте, соответствующую изменению вашего уровня зрелости?

12. Что означает тот факт, что великим духовным вождям, например Черному Лосю (Neihardt, 1932/1972), приписывается дар целительства, тайное знание, власть над силами природы, способность объединения нации? Как эти характеристики связаны с проявлением мотива власти на разных стадиях зрелости? (Обсуждение этого вопроса см.: McClelland, 1975.)

13. На какой руководящей должности, по вашему мнению, может быть более полезным работник с потребностью в аффилиации, преобладающей над потребностью во власти? Если вам трудно что-нибудь предложить, прочтите главу 9.

14. Можете ли вы на основании данных, приведенных в табл. 8.10, оценить влияние стресса и подавления побуждений на заболеваемость лиц с потребностью во власти, преобладающей над потребностью в аффилиации?

15. Учитывая различные объяснения механизмов формирования синдрома донжуана и синдрома лидерской мотивации, попробуйте предположить, какие социальные события способны усилить проявления этих синдромов.

16. Спланируйте эксперимент, который позволил бы установить, связана ли выраженная потребность во власти с желанием оказывать влияние не только на людей, но и на неодушевленные предметы.

17. Философы, психологи и социологи нередко исходят из того, что человек по природе своей эгоистичен, что в конечном счете он мотивирован делать что бы то ни было только в собственных интересах. Типичная формулировка этой мысли: «Человек эгоистичен. Он пытается максимизировать свои результаты» (Walster, Walster & Berscheid, 1978). Проанализируйте это утверждение с точки зрения мотивации. Что оно может означать? В каком, например, смысле лица с выраженной потребностью во власти пытаются максимизировать свои результаты, идя на высокий риск? Можно ли сказать, что лица с выраженной потребностью в достижении пытаются максимизировать свои результаты в большей мере, чем лица с выраженной потребностью во власти? Каковы эти результаты?

18. Одно из рекламных объявлений в журнале Fortune гласило: «Чтобы преуспеть в бизнесе… вам необходимы все ваши способности и амбиции. Амбиции? Конечно же! Наконец они увидят свет. Теперь вы сможете открыто заявить о своем стремлении к успеху. Вот что такое быстрый рост!» К какому мотиву апеллирует эта реклама?

19. В исследовании монозиготных и дизиготных близнецов были получены данные, свидетельствующие о том, что ассертивность, агрессивность и доминантность частично определяются наследственностью (Loehlin & Nichols, 1976). Опираясь на трактовку мотива власти и его биологические корреляты, представленные в этой главе, сформулируйте гипотезы, объясняющие то, как врожденные биологические характеристики могут повышать вероятность формирования более сильной потребности во власти. Проанализируйте данные Шелдона (Sheldon, 1942) о более высоком уровне ассертивности мезоморфов, отличающихся развитой мышечной системой, а также предположение Корте и Гатти (Cortes & Gatti, 1972) о том, что мезоморфы имеют более выраженную потребность во власти.

Значение любви

Как и у животных, предпочитающих находиться в окружении представителей своего вида, у людей есть базовая потребность, желание быть с другими людьми. Частично эта потребность имеет сексуальные истоки и биологически адаптивна, поскольку для воспроизведения своего вида два пола должны каким-то образом соединиться. Аффилиативная потребность включает потребность в сексуальных контактах, однако далеко не исчерпывается ею. Она объединяет самые разнообразные эмоциональные межличностные связи, которые формируются на основе естественных побудителей, на что указывалось в главе 4. Наблюдателей всегда удивляет, насколько значима эта потребность для жизни и здоровья, насколько она глубоко укоренена и насколько по-разному проявляется. Слово любовь обычно используется для описания различных аффилиативных связей. Любой согласится, что потребность в любви должна удовлетворяться, однако никто не сможет уверенно сказать, что такое любовь. Прежде чем мы приступим к обзору попыток современной психологии ответить на этот вопрос, обратимся к античной трактовке этой темы в «Пире» Платона. Выступавшие на этом пире (в изображении Платона) упомянули большинство проблем, с давних пор обсуждаемых в психологии любви.

Сюжет «Пира» таков: в древних Афинах некие люди собираются на застолье. К ним присоединяется Сократ. Все предвкушают приятное времяпрепровождение, поскольку Сократ славится оригинальностью мыслей, дающих его слушателям пищу для ума. Среди гостей присутствует врачеватель Эриксимах, который предлагает не увлекаться возлияниями, а провести время в разговорах о любви, воспеть ей хвалу, попытаться понять, что это такое. Эриксимах замечает, что медицинская практика предполагает не только умение врачевателя «установить согласие между самыми враждебными в теле началами и внушить им взаимную любовь», но и «знание законов любви, действующих в теле».

Его позиция близка позиции другого врача, Зигмунда Фрейда, который два тысячелетия спустя также убедительно доказал, что психическое и физическое здоровье невозможно без здоровой любви (или, в его терминологии, либидо). Оба ученых считали гармонию существенным аспектом любви и здоровья. По Фрейду, дисгармония и болезнь являются результатом нарушения развития любовного инстинкта. По Эриксимаху, любовь является результатом совместного действия элементов души и тела, сопоставимого с благозвучием аккорда или ритмом барабанных ударов в музыке. На этом основании Эриксимах подчеркивал способность музыки творить гармонию: «Музыка, творя взаимную любовь, приводит к согласию между этими началами, точно так же как это делает медицина в своей сфере, и музыку, в свою очередь, можно определить как знание законов любви в сфере гармонии и ритма». В других трактовках любви мы будем вновь и вновь встречаться с понятиями ритма и взаимности. Вспомним также утверждение Фрейда о том, что ритмичная самостимуляция — стимул, который естественным образом вызывает сексуальную реакцию.

Сознавая, что любовь может приводить к самым разным бедам, Эриксимах различает любовь сакральную и профанную, т. е. любовь небесную и земную. Любовь следует приручать, иначе она приведет к распутству. Любовь должна проявляться надлежащим образом, поскольку «если берет верх неумеренная любовь… то она сеет разрушение и причиняет вред». Свою речь Эриксимах заключает утверждением, что в целом любовь «обладает большим и многообразным, вернее сказать, неограниченным, могуществом, однако только любовь, объект которой прекрасен и воплощению которой сопутствует умеренность и благодетельность… обладает могуществом поистине величайшим и приносит нам всяческое блаженство, позволяя жить в гармонии и дружески общаться между собой». Мало кто из современных психологов оспорил бы данный вывод, хотя это не уменьшает трудностей в поиске способов измерения многообразного влияния любви.

Еще один участник пира, Агафон, сосредоточивается в своей речи не столько на благах, которые людям дарит любовь, сколько на ее влиянии на отношения между людьми: «Любовь совершенна в своей красоте и является источником этих же качеств для прочих». Она творит «мир среди людей… именно любовь избавляет нас от чувства одиночества и наполняет чувством родства; именно она делает возможным такое общение». Когда приходит очередь Сократа, он поднимает тему сублимации, или смены объектов, на которые направляется любовь. Сократ заявляет, что тайны любви ему поведала одна женщина, которая разъяснила, что «сначала мы любим какого-то конкретного прекрасного человека, испытываем к нему благородные чувства и влечение». Затем мы «начинаем любить всю природную красоту», а впоследствии открываем, что красота души ценнее красоты тела. Созерцание примеров моральной красоты в конечном счете делает любовь любовью к мудрости, или «к множеству прекраснейших чувств и идей», пока она не достигает своей конечной цели, «созерцанию абсолютной красоты», вечной и неизменной.

Обобщая речи гостей, можно сказать: любовь способствует здоровью души и тела, приводя в гармонию их враждующие начала, поэтому на благо любви идут музыка и ритм; она становится источником благодетельности окружающих, способствует мирным и дружеским отношениям между людьми; при избытке или будучи направленной на ненадлежащие объекты, она может причинять большой вред; она начинается с любви к физическим объектам, а затем распространяется на более абстрактные цели. Многие из этих тем нашли свое отражение в рассуждениях авторов различных теорий личности, о которых упоминалось в главе 2. В данной главе мы проанализируем, насколько эти темы соотносятся с попытками современной психологии понять любовь. К сожалению, успехи этой области исследования весьма скромны. Об аффилиативных мотивах в их научном смысле нам известно значительно меньше, чем о мотиве достижения, власти или избегания. Практическая ценность анализа вопросов о любви, затронутых в «Пире» Платона, заключается в следующем: это позволяет помнить о том, что психологам следовало бы исследовать то, что они в действительности изучают.

Сексуальный мотив

Как утверждают и Фрейд и Сократ, изучение любви правильнее всего начинать с ее физического компонента — с удовлетворения от контакта как сущности сексуальной реакции. Сексуальное возбуждение или удовольствие при этом виде контакта в значительной степени зависит от гормонов — андрогена у мужчин и эстрогена и в меньшей мере андрогена у женщин. Эти гормоны определяют анатомические различия между полами и их различия в восприимчивости к разнообразным стимулам. Эмбрион, содержащий в каждой клетке У, т. е. мужскую хромосому, приводит к формированию яичек, продуцирующих мужские гормоны (андрогены), которые определяют развитие мужских половых органов и вторичных половых признаков. Если в пренатальный период андроген не секретируется, эмбриональная гонада превращается в яичники, продуцирующие эстроген — женский половой гормон. В научной литературе описываются случаи, когда женский эмбрион по каким-то причинам подвергается воздействию повышенных доз андрогена (Money & Ehrhardt, 1972). Хотя дети, имевшие такой пренатальный опыт, становятся женщинами и воспринимаются окружающими как таковые, они во многих отношениях оказываются более маскулинизированным. В детстве они ведут себя по-мальчишески, они более агрессивны и азартны в спорте, меньше любят детей.

Значение для сексуальной активности андрогена, тестостерона, признается давно. Кастрация животных, при которой у них удаляются яички, продуцирующие тестостерон, значительно снижает их половую активность, а последующее введение тестостерона восстанавливает ее до прежнего уровня (Grunt & Young, 1952). Более того, самцы приматов с более высоким уровнем тестостерона в плазме крови отличаются большей доминантностью и чаще спариваются с самками (Rose, Holaday & Bernstein, 1971). Вместе с тем нельзя сказать, что существует какая-то простая, автоматическая связь между гормонами и сексуальным поведением, поскольку сексуальная реактивность определяется также мозгом, а на действия животного влияет его опыт. Роуз с соавторами (Rose et al., 1971), например, описывает случай, когда поражение в борьбе за доминирование в иерархии у приматов привело к снижению уровня выработки тестостерона. В данном случае опыт привел к уменьшению секреции тестостерона и последующему снижению «соревновательности» поведения.

Очевидно, что мозг вовлечен в сложный механизм регуляции выработки гормонов и сексуальной реактивности. Гипоталамус, отдел среднего мозга, или лимбической системы, продуцирует гонадотропные гормоны, которые стимулируют гонады к выработке тестостерона, влияющего посредством обратной связи на другую часть гипоталамуса, что приводит к повышению сексуальной реактивности. Таким образом, то, что испытывает организм, влияет на гипоталамус в начале цикла и на реактивность организма в конце цикла, когда происходит изменение уровня тестостерона (Klein, 1982).

У людей влияние высших психических процессов приобретает еще большее значение. Так, например, было показано (Bremer, 1959), что только половина выборки мужчин, кастрированных в зрелом возрасте, тут же и целиком потеряла сексуальный интерес. Другие сохраняли сексуальную активность еще в течение нескольких лет. Чем богаче был предшествующий сексуальный опыт мужчин, тем позже происходила потеря интереса, а это означает, что сексуальный мотив, как мы уже отмечали, предполагает научение, включающее естественные побудители, поэтому он продолжает влиять на поведение даже после того, как эти естественные побудители исчезают. В период полового созревания у мужчин повышается выработка андрогенов и сексуальный интерес. По причине связи с сексуальным интересом при таких биологических феноменах, как кастрация и половое созревание, андроген называют «гормоном либидо» (Money & Ehrhardt, 1972). Но есть ли какие-нибудь доказательства стабильных индивидуальных различий в сексуальном инстинкте, которые, возможно, могли бы проявляться в стабильном, более высоком уровне выработки андрогенов у некоторых мужчин?

Ряд фактов делает такое возможным, несмотря на то, что напрямую его не подтверждают. Клайбер, Броверман и Кобаяши (Klaiber, Broverman & Kobayashi, 1967) сообщают, что уровень андрогена в моче у молодых мужчин тесно связан с различными антропометрическими показателями и показателями силы, например, обхватом груди, талии, бедер, бицепса на правой руке, а также массой тела. Иными словами, мужчины с более высоким уровнем выработки андрогена в целом больше и сильнее. Они также лучше выполняют простые перцептивно-моторные задания, например на скорость называния объектов, т. е. демонстрируют то, что Клайбер, Броверман и Кобаяши (Klaiber, Broverman & Kobayashi, 1968) называют автоматизированным когнитивным стилем. Им хуже даются задания, требующие отсрочивания или подавления, например поиск фигур, «спрятанных» в сложном рисунке. Броверман с соавторами (Boverman et al., 1968) не отвечают на вопрос, более сексуально активны мужчины с повышенным уровнем андрогена или нет, однако Айзенк (Eysenck, 1973) в связи с другой проблематикой получил данные, свидетельствующие в пользу этой гипотезы. Он обнаружил, что мужчины и женщины с более высокими показателями экстраверсии, измерявшейся с помощью разработанного им опросника, проявляют большую сексуальную активность.

В табл. 9.1 обобщаются характерные результаты, показывающие, что среди не состоящих в браке немецких студентов эктраверты сексуально активнее, чем интроверты.

Эстравертированные мужчины обычно имеют более высокий уровень андрогена. Этому есть две причины: многие из пунктов шкалы экстраверсии сходны с пунктами шкалы соматотонии Шелдона (Sheldon’s Somatatonia Scale; Sheldon & Stevens, 1942), которая, по данным Шелдона, тесно связана с мезоморфным (большим и сильным) типом тела, характерным для мужчин с повышенным уровнем андрогена. Иными словами, и экстраверты и соматотоники любят физическую активность, более энергичны и ассертивны и т. п. Более того, Айзенк (Eysenck, 1973) показал, что для экстравертов характерно адренергическое доминирование, о котором судят по результатам «лимонного теста». Айзенк измерил количество слюны, выделившейся на четыре капли лимонного сока, которые попали на кончик языка. Железы, вырабатывающие слюну, иннервируются и адренергическими и холинергическими волокнами, оказывающими противоположное действие. Адренергическая стимуляция приводит к «сухости во рту», а холинергическая стимуляция — к обильному слюнотечению. У экстравертов капли лимонного сока вызывают значительно менее обильное выделение слюны, чем у интровертов, что свидетельствует о более сильном адренергическом контроле у первых.

Таблица 9.1

Сексуальное поведение интровертов и экстравертов среди не состоящих в браке немецких студентов (по Eysenck, 1971; по Giese & Schmidt, 1968)

Броверман, Клайбер, Фогель и Кобаяши (Broverman, Klaiber, Vogel & Kobaya-shi, 1974) обобщили данные, указывающие на сочетание адренергического доминирования и автоматического когнитивного стиля у мужчин с высоким уровнем андрогена. Существует также тесная связь между андрогенами и адренергическим доминированием. Так, например, введение тестостерона восстанавливает адренергическое доминирование. У мужчин, совершивших сексуальное насилие и подвергнутых кастрации, приведшей к прекращению выработки тестостерона, снижается уровень деструктивности и сексуальной агрессии (Hawke, 1950). Однако инъекции тестостерона возвращают их деструктивную агрессивность, свидетельствующую о повышенной активности симпатического отдела нервной системы и адренергическом доминировании. Таким образом, мускулистые андрогенизированные мужчины обычно имеют более сильные сексуальные мотивы, поскольку обладают характеристиками темперамента и гормональными особенностями, общими с сексуально более активными экстравертами.

Не вызывает сомнения лишь то, что некоторые мужчины в сексуальном плане более активны, чем другие: Кинзи, Помрой и Мартин (Kinsey, Pomeroy & Martin, 1948) уже давно это доказали. Правда, нуждается в уточнении роль андрогенов в этих различиях, а также метод измерения различий в силе сексуального мотива, более информативный, чем метод оценки количества сексуальных контактов. Это связано с тем, что здесь, точно так же как и в любой другой области поведения, которое мы исследуем, действие определяется не только мотивами, но и привычками, навыками, ожиданиями и ценностями. Таким образом, частота сексуальных контактов человека не является точным индикатором силы его сексуального мотива. Если взять крайний пример, она не может быть использована в качестве индикатора силы сексуального влечения у монахов, давших обет безбрачия. Пока мы можем сделать вывод только о том, что уровень вырабатываемых андрогенов может служить приблизительным индикатором силы естественного побудителя, лежащего в основе сексуального мотива мужчин.

Из табл. 9.1 видно, что женщины-экстраверты, как и мужчины-экстраверты, сексуально более активны, однако в отношении мужчин мы утверждали, что это может объясняться адренергическим доминированием, связанным с повышенной выработкой андрогенов. Означает ли это, что андрогены определяют также и женское сексуальное поведение? Да, поскольку в отношении женщин данные о подобной связи даже еще более убедительны. После гистероктомии и удаления яичников, а также в период менопаузы женщинам нередко назначают тестостерон, повышающий их сексуальный интерес (Foss, 1951). По-видимому, это объясняется тем, что тестостерон очень близок по свойствам к другому андрогену, вырабатываемому организмом женщин, — андростенедиону, который секретирует надпочечник и который также тесно связан с женской сексуальной реактивностью (Klein, 1982). Предполагается, что именно более или менее постоянная выработка этого андрогена в небольших количествах делает женщин сексуально реактивными в период менструального цикла, тогда как самки животных сексуально реактивны только при высоком уровне эстрогена.

Сексуальный интерес и сексуальная активность женщин также в некоторой степени зависит от уровня эстрогена и прогестерона. В период нарастания и достижения пика уровня эстрогена (примерно пятнадцать дней спустя после начала менструаций, когда наиболее вероятно зачатие) возрастает также частота сексуальных контактов (Udry & Morris, 1968) и гетеросексуальных фантазий (Baron, 1977). На более поздних стадиях цикла, когда увеличивается секреция прогестерона, оба показателя возрастают. Более того, получены данные, свидетельствующие о том, что прием синтетической формы прогестерона для предотвращения нежелательной беременности ослабляет сексуальное желание (Grant & Meyers, 1967).

Изначально нет. У младенцев мужского пола возникают эрекции с момента рождения, однако было бы неправильно утверждать, что у них есть сексуальный мотив, пока в ходе научения у них не сформируются связи между определенными стимулами и удовольствием, вызываемым естественными побудителями. Удовольствие в этом случае опосредуется половыми гормонами. Изначально ритмические ощущения от контакта, например, при трении половых органов или других частей тела, приводят к повышению уровня гормонов; однако потом (естественным образом или в результате научения) то же влияние начинают оказывать другие виды стимуляции. С этими источниками позитивного эффекта начинают ассоциироваться различные стимулы, поэтому на примере взрослых людей можно продемонстрировать, что сексуальная реакция обладает всеми функциональными характеристиками мотива: т. е. она дает энергетическое насыщение поведению, делает человека особенно чувствительным к определенным стимулам и приводит к научению. В ряде исследований было показано, что просмотр порнографических фильмов влияет возбуждающе на большинство мужчин и женщин (Mann, Berkowitz, Sidman, Starr & West, 1974), о чем судят по непосредственным показателям, таким как увеличение в размерах пениса у мужчин или повышенное пульсовое давление во влагалище у женщин (Wilson & Lawson, 1976b, 1978). Аналогичный эффект имеет прослушивание магнитофонных записей откровенно сексуального содержания (Heiman, 1975). Кроме того, возбуждение дает энергическое насыщение сексуальной активности, когда она возможна. У мужчин, которых в эксперименте возбуждали с помощью эротических стимулов, после эксперимента повышалась вероятность сексуального контакта (Catwell, Kawash & DeYoung, 1972), если они были женаты, и мастурбации — если они не были женаты (Amoroso, Brown, Pruesse, Ware & Pilkey, 1971).

При актуализации сексуального мотива происходит повышение чувствительности к разнообразным тактильным и визуальным стимулам. Мастерс и Джонсон (Masters & Johnson, 1966) в своем исследовании сексуального поведения людей приводят множество иллюстраций того, как это происходит в ходе сексуальной прелюдии, однако очевидно, что узнать экспериментальным путем, как именно и до какой степени это происходит, весьма затруднительно. Другое доказательство повышения чувствительности к определенным стимулам под действием сексуального мотива — значительное усиление интереса мальчиков и девочек к эротическим стимулам в период полового созревания.

Благодаря сексуальному мотиву также осуществляется отбор соответствующих сексуальных реакций, когда, например, как в исследовании Мастерса и Джонсон (Masters & Johnson, 1966), сексуальное побуждение помогает партнерам становиться сексуально более адекватными. Кроме того, в подростковом возрасте сексуальный мотив делает более эффективным ухаживание и позволяет супругам лучше удовлетворять сексуальные потребности друг друга. Популярность книг «Радость секса» (Comfort, 1974) также подтверждает тот факт, что сексуальный мотив стимулирует многих людей осваивать разнообразные способы его удовлетворения.

Психологов и других специалистов, изучающих человеческое поведение, давно интересует вопрос, почему у некоторых людей сексуальный мотив ассоциируется с лицами одного с ними пола. Сократ полагал, что для мужчин совершенно естественно и желательно начинать любовные отношения с любви к мальчикам. Фрейд, христианская церковь и многие другие считали подобную привязанность аномальной, свидетельствующей о порочности человека. В настоящее время никто с точностью не знает, как и почему формируются гомосексуальные наклонности. Возможно, важную роль играют биологические факторы. К примеру, некоторые утверждают, что гомосексуальность обусловлена гормональными нарушениями, особенно в пренатальный период (см. Bell, Weinburg & Hammersmith, 1981), а также что поведение менее андрогенизированных, более фемининных мужчин оказывается менее привлекательным для женщин. Однако пока нет никаких доказательств гормональных различий между взрослыми мужчинами-гомосексуалистами и гетеросексуалами (Meyer-Bahlburg, 1977).

Важную роль может также играть научение. Например, резюмируя исследования клинических случаев, Бибер с соавторами (Bieber et al., 1962) выдвигают предположение о том, что гомосексуальные мужчины чаще имеют властную, доминирующую мать и отстраненного отца либо вовсе воспитываются без него. Авторы полагают, что гомосексуалисты растут в страхе перед женщиной и испытывают потребность в мужской любви, которую не могут получить от отца. Наиболее очевидным недостатком этой гипотезы является то, что культуры, для которых характерны доминирующие матери и отсутствие в семье отца — например, семьи чернокожих, проживающих в городах, — не отличаются большей долей мужчин-гомосексуалистов.

Научение, безусловно, может играть определенную роль, поскольку оно происходит очень легко в связи с сексуальным возбуждением. Рэчман (Rachman, 1966), к примеру, продемонстрировал, что прежде нейтральный стимул при ассоциации с эротическим стимулом может быстро приобрести способность вызывать сексуальное возбуждение. В его исследовании испытуемые-мужчины рассматривали фотографии обнаженных женщин и одновременно смотрели на женские туфли. После нескольких попыток обусловливания туфли приобретали способность вызывать сексуальное возбуждение. Таким образом, в результате научения люди того же или противоположного пола могут начать ассоциироваться с сексуальным возбуждением. Неизвестно, действительно ли это приводит к гомосексуальным наклонностям, поскольку для большинства мальчиков в детстве характерны некоторые элементы гомосексуальной активности, однако вырастают они в гетеросексуалов.

Сторм (Storms, 1981) обобщает результаты ряда исследований, свидетельствующих в пользу гипотезы о том, что мужские гомосексуальные наклонности формируются в раннем пубертате, когда происходят изменения в выработке половых гормонов. В возрасте от 8 до 13 лет мальчики играют преимущественно с мальчиками, т. е. формируют гомосоциальные группы. Если в этот период происходит формирование полового влечения, утверждает Сторм, то, согласно теории научения, вероятность возникновения привязанности к мальчикам должна быть выше, чем после 13 лет, когда все более характерным становится гетеросексуальное общение. В подтверждение этой гипотезы Стормс приводит данные, согласно которым 60–80 % мужчин-гомосексуалистов указывают на переживание сексуального возбуждения и наличие сексуальных контактов в возрасте до 13 лет по сравнению с 20–30 % среди гетеросексуальных мужчин. То обстоятельство, что женщинам гомосексуальность свойственна в меньшей мере (Rosen, 1974), свидетельствует в пользу этого утверждения, поскольку обычно женщины достигают сексуальной зрелости (на которую указывает переживание оргазма) позже, когда круг их общения уже не ограничивается девочками.

Чем в конечном счете ни объяснялось бы гомосексуальное предпочтение, научение должно быть весьма специфичным и необратимым. Энергичные попытки разрушить условные связи и снизить возбуждающую силу гомосексуальных стимулов в большинстве своем не приводят к смене гомосексуальной ориентации на гетеросексуальную (см. Birk, Huddleston, Miller & Cohler, 1971), хотя сочетание гомосексуальных стимулов с ударами электрического тока уменьшает их предпочтительность.

Измерение сексуального мотива на материале воображения

Был проведен ряд исследований, в которых оценивалось влияние актуализации сексуального мотива на возникающие у испытуемых образы. Было показано, что сексуальное возбуждение влияет на фантазии, но не напрямую. Просмотр молодыми мужчинами слайдов с изображениями обнаженных женщин или записи с выступлением привлекательной фолк-певицы уменьшало количество явных сексуальных образов в их рассказах (Clark, 1955; Kalin, 1972). Когда же молодые люди подвергались аналогичной эротической стимуляции в непринужденной ситуации вечеринки с употреблением алкоголя, количество сексуальных образов значительно возрастало. Это свидетельствует о том, что в нормальных условиях тестирования сексуальные мысли возникали, но подавлялись.

В другом исследовании (Mussen & Scodel, 1955) было обнаружено, что просмотр слайдов с изображениями обнаженных женщин приводит к увеличению количества сексуальных образов, когда в качестве экспериментатора выступает «привлекательный студент, ведущий себя непринужденно и либерально», а не строгий профессор в возрасте за шестьдесят. Однако в ряде исследований было показано, что сексуальное возбуждение увеличивает количество неявных, символических сексуальных образов и в менее непринужденной обстановке тестирования (см. рис. 1.4 и табл. 5.2). Противоречивость этих результатов затруднила разработку системы оценки потребности в сексе, которая бы позволила измерить индивидуальные различия в силе сексуального мотива.

Однако Роберту Мею (Robert May, 1980) все же удалось разработать систему оценки, которая отвечает возникшему требованию, хотя сам автор этого не утверждает. Мей заметил, что мужчины и женщины придумывают разные рассказы к картинке, на которой изображены гимнаст и гимнастка, исполняющие акробатический номер на трапеции (McClelland, 1963). Вот типичный мужской рассказ:

Обратите внимание на то, что за кульминацией отношений (которую Мей назвал подъемом) следует падение (в терминологии Мея — спад). В рассказах же женщин последовательность подъема и спада обычно обратная, что иллюстрирует следующий пример:

В рассказах мужчин за подъемом следует спад, а у женщин — за падением следует подъем. В своей системе оценки Мей прежде все определяет центральный сюжетный ход, «поворотную точку в повествовании» (May, 1980). Слова и фразы (элементы) оцениваются по категории спада (С), если относятся к физическому напряжению, физическому дискомфорту, травме или причиненному вреду, усилию или стремлению, падению, неудаче и другим неприятным чувствам и событиям. Элементы оцениваются по категории подъема (П), если они относятся к физическому удовлетворению, достижению, подъему, полету, успеху и другим позитивным событиям. «Арифметическая оценка элементов осуществляется в соответствии с их положением до или после центрального сюжетного события так, что рассказ, в котором спад переходит в подъем, получает положительный балл (+1), а рассказ, в котором подъем переходит в спад, — отрицательный (-1)» (May, 1980). Таким образом, человек может получить очень высокий положительный показатель, свидетельствующий о том, что его рассказы чаще соответствуют схеме С — П, т. е. женской схеме, или очень высокий отрицательный показатель, свидетельствующий о том, что его рассказы чаще соответствуют схеме П — С, т. е. мужской схеме. В ряде исследований были получены подтверждения того, что даже в существенно различающихся выборках рассказы мужчин в среднем получают отрицательные показатели (свидетельствующие о преобладании последовательности П — С), а рассказы женщин — положительные (свидетельствующие о преобладании последовательности С — П), причем статистическая значимость этих различий весьма высока (May, 1980).

Более того, это тематическое несовпадение полоролевых стилей не ограничивается нашим временем или нашей культурой. Оно обнаруживается в фольклоре и мифологии других времен и культур. Генри Мюррей (Murray, 1955) назвал последовательность П — С комплексом Икара, проводя аналогию с древнегреческим мифом о юноше, попытавшемся долететь до солнца на крыльях из скрепленных воском перьев и упавшем в море, когда воск растаял от солнечного жара. Макклелланд (McClelland, 1963) назвал последовательность С — П комплексом Персефоны, проводя аналогию с древнегреческим мифом о девушке, которую похитил Гадес, властитель преисподней, и держал ее в подземелье, пока ее мать, Деметра, не упросила Зевса заставить своего брата Гадеса отпустить ее. Пока Персефона была в заточении под землей, земля находилась в опустошении, однако после ее возвращения все вернулось к жизни. Наступила весна, и цветы вновь зацвели, а животные снова стали резвиться, что служит наглядной иллюстрацией указанной темы (McClelland, 1975).

В одном из исследований (Ogilvie, 1967) было обнаружено, что некоторые элементы, образующие тему Икара, появляются в типичных сочетаниях в мифах до-письменных культур всего мира. Было также показано (Goleman, 1976), что беллетристика, публикуемая в наиболее популярных американских журналах для мужчин и женщин, иллюстрирует темы, характерные для каждого из полов. В рассказах для мужчин герой смел и активен, он отправляется на поиски некоего сокровища, такого, например, как золотое руно из легенды о Ясоне и Медее. Герою почти удается заполучить желаемое с помощью женщины, но в последний момент она обычно предает его — точно так же, как Медея предала Ясона в греческой легенде, — и герой терпит поражение. В рассказах для женщин некая женщина внезапно осознает, что ее родной город и жених ей неинтересны. Она знакомится с загадочным незнакомцем и влюбляется в него. Он оказывается подлецом и причиняет ей множество страданий. В конце концов она предает его, возвращается домой, выходит замуж за своего бывшего жениха и живет с ним долго и счастливо. Истории для мужчин соответствуют схеме П — С, истории для женщин — схеме С — П.

Однако каковы основания связывать эти темы с сексуальностью? Прежде всего Мей отмечает, что они отражают различия между полами в их сексуальном опыте.

Женские же половые органы, утверждает Мей (May, 1980), не так заметны:

Нередко боль или трудности могут приводить к удовольствию, как, например, при рождении ребенка, поэтому «у женщин большинство тем имеет внутренний фокус, соотносится с принятием, закрытием, удержанием и верой в благополучный исход» (May, 1980).

Таким образом, в основе схем П — С и С — П, по-видимому, лежат половые различия в переживаниях, связанных с половыми органами. Эриксон (Erickson, 1951) ранее пришел к аналогичному выводу в своем исследовании половых различий в играх детей. Он обнаружил, что мальчики обычно строят высокие башенки и беспокоятся о том, как бы те не упали, или дороги и туннели, по котором могут двигаться игрушечные автомобили.

Девочки же строят более закрытые конструкции, связанные с характерными семейными сценами, которые могут быть разрушены силой извне. Эриксон делает недвусмысленный вывод: «Пространственные особенности этих конструкций соотносятся с морфологией половых органов: у мужчин они направлены вовне, подвержены эрекции, являются источником крайне подвижной спермы; у женщин половые органы направлены вовнутрь, имеют вход снаружи, который ведет к статично ожидающим яичникам» (Erickson, 1951).

Выводы Эриконса были подвергнуты критике, однако недавно Крэмер и Хоган (Cramer & Hogan, 1975) подтвердили их, тщательно воспроизведя исходное исследование. Некоторые из выявленных различий могут объясняться социальным научением. Отцы могут поощрять сыновей интересоваться машинами, а матери — поощрять дочерей заниматься домашним хозяйством. Однако вряд ли можно объяснить все различия социоролевыми ожиданиями. Мей (May, 1980) формулирует это так: «Поощряется ли интерес девочек к входам и интерес мальчиков к башням?» Еще труднее поверить в то, что родители и окружающие способны научить детей мыслить в соответствии со схемами П — С или С — П.

Есть ли какие-либо доказательства того, что показатели С — П отражают различия в силе сексуального мотива у мужчин и женщин? Есть, однако они недостаточно убедительны. По мере взросления детей половые различия в паттернах фантазий становятся более отчетливыми; в период половой зрелости, когда усиливается выработка половых гормонов, они достигают максимума. Крэмер и Хоган (Cramer & Hogan, 1975) дважды с интервалом в год протестировали группу детей, у которых как раз начиналось половое созревание. Они обнаружили, что из 28 детей, у которых за год изменились паттерны С — П, у 20 изменение произошло в сторону, характерную для их пола. Более того, Мей (May, 1980) приводит данные о том, что мужчины гомосексуальной ориентации чаще имеют женский паттерн С — П. Однако ему не удалось показать, что показатели С — П у женщин зависят от уровня половых гормонов, вырабатываемых при менструальном цикле. Было также показано (McClelland & Watt, 1968), что для женщин, работающих вне дома, менее характерен паттерн С — П, чем для домохозяек, хотя нет никаких оснований полагать, что первые имеют более слабое половое влечение, чем последние.

Вероятно, наиболее убедительные доказательства связи между паттерном С — П и сексуальностью были получены в исследовании, в котором было показано, что этот паттерн изменяется под влиянием просмотра сексуально возбуждающего фильма (Bramante, 1970). Как явствует из табл. 9.2, просмотра фильма привел к усилению мужского паттерна у мужчин и женского — у женщин.

Таблица 9.2

Влияние просмотра сексуально возбуждающего фильма на мужской (П — С, — ) и женский (С — П, +) паттерн в рассказах к картинке с гимнастами на трапеции (по May, 1980; Bramante, 1970)

Таким образом, если следовать логике, используемой в других исследованиях мотивационной активации, можно заключить, что мужчины, которые в нормальных условиях тестирования наиболее склонны мыслить по схеме П — С, мыслят таким образом в состоянии сексуального возбуждения, а потому имеют более сильный сексуальный мотив. То же самое можно сказать и о женщинах, демонстрирующих более выраженный паттерн С — П. Это подтверждают и результаты двух других исследований. Калин (Kalin, 1972) приводит данные о том, что в непринужденной обстановке тестирования привлекательная певица усиливала не только сексуальные и агрессивные темы в фантазиях мужчин, но также темы негативных личных последствий сексуального контакта. Иными словами, сексуальное возбуждение формировало в сознании мужчин тему подъема, за которым следует спад. А Сара Винтер (Winter, 1969) приводит данные о том, что кормление грудью, вызывающее определенного рода сексуальное возбуждение, связано с усилением тем С — П женского типа.

Если паттерн С — П отражает сексуальные потребности мужчин и женщин, он, вероятно, должен быть каким-то образом связан с сексуальным поведением. К сожалению, определенных данных на этот счет не существует, что частично объясняется недостаточным вниманием к этой проблеме со стороны исследователей, а частично — зависимостью сексуального поведения от множества немотивационных факторов, таких как запреты и возможности. Описанные в исследованиях (May, 1980) клинические случаи мужчин и женщин с крайними показателями для их пола позволяют составить представление о подобных людях. Мужчины с высокими показателями мужского паттерна ближе остальных к образу «мачо». Они высоко ценят сдержанность, твердость, удаль, с восхищением относятся к твердости и опытности своих отцов. Однако нередко они испытывают некоторые сомнения в своей мужественности, физических и сексуальных возможностях: «Они воспринимают мужчин как людей, изначально более жестких и сильных, чем женщины, а потому считают необходимым, чтобы именно мужчины были инициаторами и лидерами в отношениях с женщинами» (May, 1980).

Женщины же с выраженным женским паттерном, с одной стороны, чувствуют требование своих матерей быть милой и женственной, и им претит пассивность, которая приветствуется в женщинах. С другой стороны, их меньше волнуют личные достижения, они более ориентированы на то, чтобы быть заботливыми, отзывчивыми, терпеливыми. Иными словами, крайние показатели связаны с крайними проявлениями полоролевых стереотипов — активный, агрессивный мужчина и отзывчивая, заботливая женщина, а также с определенными сомнениями и ощущением некоторой обременительности такой формы поведения.

Кроме того, Мей (May, 1980) отмечает, что «лица обоих полов с крайними и традиционными паттернами воображения ощущали одиночество, изоляцию, оторванность от своих сверстников в раннем подростковом возрасте». Они чувствовали, что им не удается устанавливать хорошие аффилиативные отношения с другими людьми. Не вполне понятно, что это означает, однако одно из возможных объяснений, заслуживающих рассмотрения, заключается в том, что более сильные сексуальные побуждения этих людей либо заставляют их питать слишком большие надежды в отношении любовных отношений, либо затрудняют формирование аффилиативных отношений. Мей (May, 1980) резюмирует взгляды Салливана, согласно которым в идеале в препубертатном возрасте у ребенка должны сформироваться тесные отношения со сверстником того же пола, к которому он должен испытывать симпатию и дружеское расположение: «Кризис раннего подросткового возраста весьма труден. У подростка возникает физическое влечение к кому-то, отличному от него. Это разрушает приятельские отношения и вовлекает его в ситуации, вызывающие сильную тревогу и чреватые унижением».

Если предположить, что выраженные паттерны П — С и С — П отражают различия в сексуальном влечении, тогда отчуждение и трудности, которые испытывают мужчины и женщины с такими паттернами, становятся объяснимы в рамках концепции Салливана. Если у этих людей физическое влечение возникает слишком рано или оказывается слишком сильным, оно может вызывать неловкость и тревогу, тем самым препятствуя формированию нормальных аффилиативных отношений. Однако эта гипотеза нуждается в проверке в ходе тщательных исследований. Отличаются ли, например, андрогенизированные мужчины повышенными показателями выраженности паттерна П — С по методике Мея? И отличаются ли они большей сексуальной активностью, если для того есть возможности? Мей не считал выведенный им показатель индикатором сексуального влечения, однако различия в полоролевом стиле, а также предположение о том, что этот показатель может отражать сексуальную мотивацию, нуждаются в более убедительных доказательствах.

Потребность в аффилиации

Людям, безусловно, нравится общаться друг с другом, и некоторым это нравится больше, чем другим. Концептуальная проблема состоит в том, как перейти от физических ритмических контактных ощущений, сопряженных с сексуальным удовольствием, к удовольствию от более дистанцированного, нефизического взаимодействия. Эта связь была установлена в работе Кондона (Condon, 1979), который провел микроанализ межличностного взаимодействия в звуковом фильме, кадр за кадром. Он продемонстрировал, что движение различных частей тела подкрепляется речевыми паттернами говорящего, движениями его тела, а также речью слушателя: «В сущности, слушатель движется синхронно с речью говорящего, почти так же точно, как говорящий… вся организация изменения движений тела слушающего успевает отразить организацию изменения в речи говорящего почти за 50 миллисекунд» (Condon, 1979).

Эти интеракционные паттерны были выявлены в кадровых последовательностях фильмов в нескольких разных культурах и у новорожденных: «У всех младенцев отмечается выраженная синхронизация движений тела и с магнитофонной записью, и с живым человеческим голосом. Таким образом, интеракционная синхрония существует с первых дней жизни» (Condon, 1979). Очевидно, здесь играют роль ритм и гармония, о чем говорил Платон много веков назад. Кондон уподобляет интеракционную синхронию своеобразному танцу, в котором неосознанно участвуют двое людей. Если танец идет плавно, оба получают удовольствие; если взаимодействие протекает со сбоями — в том случае, когда действие и реакция не синхронизируются, — возникает неудовлетворенность, а в крайних случаях — патология, как, например, у детей, страдающих аутизмом. Таким образом, удовлетворение от контакта можно рассматривать как специфический подвид более широкой категории ритмических межличностных интеракций, которые вызывают удовольствие, если они присутствуют и гармонизированы, и неудовольствие или тревогу, если отсутствуют либо не гармонизированы.

Именно ли удовольствие стремятся получить люди, взаимодействуя друг с другом, или нет, но с полной определенностью можно утверждать, что лишение человека возможности взаимодействовать вызывает у него то, что называют потребностью в аффилиации, или потребностью быть с людьми. Шипли и Верофф (Shipley & Veroff, 1952) изучили влияние на воображение двух видов аффилиативной активации. В одном случае группе студентов, состоящих в одной студенческой общине, предложили оценить привлекательность ряда характеристик, таких как любящий спорить, любящий развлекать, скромный и искренний. Затем каждый член группы вставал, а другие записывали два прилагательных из предложенного списка, наиболее точно его характеризующие. Эта процедура позволяла определить, насколько нравился или не нравился остальным членам группы каждый из участников. Во втором случае были обследованы 35 первокурсников, не входивших ни в одну студенческую общину колледжа, хотя 95 % первокурсников были членами таких общин. То есть этим студентам было лично отказано в возможности общения, которое высоко ценилось в данном колледже. Рассказы, написанные членами эти двух групп, были сопоставлены с рассказами контрольной группы испытуемых, которые не подвергались описанной выше социометрической оценке и не состояли в студенческих общинах. Рассказы, написанные после актуализации потребности в аффилиации, содержали больше ссылок на отвержение, одиночество, просьбы о прощении или изменении способов поддержки межличностных отношений.

Аналогичные изменения в содержании рассказов были обнаружены после актуализации потребности в аффилиации в ходе социометрической оценки в другой группе студентов из Мичиганского университета (Atkinson, Heyns & Veroff, 1954). Исследователи также обнаружили изменения в различных подкатегориях, связанных с решением задач, в системе оценки потребности в достижении (см. рис. 6.6). Аффилиативные образы были определены как образы, связанные с установлением, поддержанием или восстановлением позитивных эмоциональных отношений с другим человеком или людьми. У лиц с актуализированной потребностью в аффилиации было также выявлено усиление таких подкатегорий, как инструментальная активность, предвосхищающее целевое состояние и внешние препятствия к установлению позитивных отношений. Частота включения этих категорий в рассказы в нейтральных условиях определяет показатель потребности в аффилиации. Розенфельд и Франклин (Rosenfeld & Franklin, 1966) продемонстрировали, что такая же активация повышает частоту включения этих категорий в рассказы не только мужчинами, но и женщинами. Инсайт-тест Френч, описанный в главе 7, также позволяет получить показатель потребности в аффилиации, имеющий корреляты, сходные с коррелятами показателя потребности в аффилиации, полученного на основе рассказов к картинкам (French & Chadwick, 1956).

Отличается ли поведение лиц с высокими показателями потребности в аффилиации по трем параметрам, что свидетельствовало бы о большей мотивированности их к аффилиации? Хотя пока нет исследований, демонстрирующих связи показателя потребности в аффилиации с физиологической активацией, лица с высокими показателями потребности в аффилиации более склонны действовать аффилиативно. Лучшее доказательство тому было получено в исследовании, описанном в главе 13 (Constantian, 1981). Студентов снабдили электронными пейджерами и в течение недели в произвольное время дня подавали им сигналы. Студентов с более высокими показателями потребности в аффилиации сигнал чаще заставал за разговором или написанием письма.

Потребность в аффилиации также делает людей более восприимчивыми к аффилиативным сигналам. Аткинсон и Уокер (Atkinson & Walker, 1956) показывали испытуемым слайды объектов, которые были изображены настолько неотчетливо, что их нельзя было распознать. Образы проецировались на четыре сектора слайда, и задача состояла в том, чтобы определить, в каком из секторов изображение было наиболее четким. Расплывчатые образы представляли собой либо лица, либо нейтральные предметы, например лампы, тарелки, близкие по размеру к человеческому лицу. Испытуемые с высокими показателями потребности в аффилиации чаще квалифицировали сектора с лицами как наиболее отчетливые, даже если были не в состоянии распознать представленные стимулы. Особенно ярко эта тенденция проявлялась после актуализации аффилиативного мотива посредством описанной выше процедуры социометрического оценивания. Лица с высокими показателями потребности в аффилиации особенно чувствительны к визуальным стимулам, связанным с аффилиацией, или стимулам-элементам человеческого лица.

Существует также третий критерий для определения того, отражает ли показатель потребности в аффилиации собственно мотив. По сравнению с лицами, имеющими низкие показатели потребности в аффилиации, у лиц с высокими показателями потребности в аффилиации быстрее формируются аффилиативные ассоциации. Задание, демонстрирующее этот эффект, предполагает запоминание отношений между людьми. Испытуемым, к примеру, говорится, что есть четыре сотрудника библиотеки — А, Б, В и Г — и предлагается запомнить отношения между ними. После прочтения сообщения о неком событии, происшедшем с данными сотрудниками, испытуемых просят выбрать верное из нескольких простых утверждений, например, «А нравится Б» и «В не нравится Б». Если они выбирают правильный ответ, отмечая его специальным цветным карандашом, на бланке проступает буква В («верно»). В противном случае проступает буква Н («неверно»). Испытуемым предоставляется возможность выбрать другой ответ, сделав несколько попыток. Испытуемые с высокими показателями потребности в аффилиации быстрее получают представление о социальных отношениях между персонажами в подобных заданиях, что, в частности, иллюстрирует рис. 9.1.

В выборке, состоявшей из 74 взрослых людей, общее количество правильных ответов при пяти попытках коррелировало на уровне 0,20 (р < 0,05) с показателем потребности в аффилиации; на уровне -0,08 — с показателем потребности в достижении и на уровне 0,08 — с показателем потребности во власти, причем два последних коэффициента корреляции не достигали степени статистической значимости. Способность лиц с высокими показателями потребности в аффилиации быстрее распознавать и запоминать социальные отношения выражена не очень отчетливо, однако она получила подтверждение во второй выборке молодых людей. Это еще один пример в пользу того, что мотив облегчает освоение только того материала, который необходим для его удовлетворения. Ни высокие показатели потребности во власти, ни высокие показатели потребности в достижении не заставляли испытуемых быстрее осваивать и запоминать информацию о социальных связях.

Рис. 9.1. Среднее количество отношений, правильно определенных испытуемыми с высокими и низкими показателями потребности в аффилиации

Особенности людей с выраженной потребностью в аффилиации

Лица с выраженным аффилиативным мотивом также должны лучше справляться с заданиями, не имеющими аффилиативного содержания, в случае, если побудитель связан с аффилиацией, а не с достижением. Обычно в лабораторных условиях испытуемые с высокими показателями потребности в достижении запоминают больше прерванных заданий, чем испытуемые с низкими показателями потребности в достижении (Atkinson, цит. по: McClelland, Atkinson, Clark & Lowell, 1953). Однако Аткинсон и Рафельсон (Atckinson & Raphelson, 1956) продемонстрировали, что эта закономерность распространяется только на ситуации, когда инструкции и обращение с испытуемым предполагают важность успешного выполнения задачи. Авторы намеренно попытались минимизировать подобные стимулы, связанные с достижением, создав непринужденную обстановку и просто попросив испытуемых помочь экспериментаторам в выполнении заданий. В этом случае запоминание прерванных заданий было связано уже не с потребностью в достижении, а с потребностью в аффилиации. Иными словами, испытуемые, для которых побудитель «оказание помощи экспериментатору» был важнее, лучше запоминали задания, при выполнении которых им не удалось помочь экспериментатору, поскольку они с ними не справились.

Френч (French, 1955) приводит очень похожие результаты. Она предлагала задание на замену цифр символами группе кандидатов на офицерское звание на одной из баз американских военно-воздушных сил. При этом она варьировала побудители к работе, давая неодинаковые инструкции разным группам. В целом испытуемые с высокими показателями потребности в достижении справлялись с заданиями лучше, когда в инструкциях подчеркивалась значимость достижения (см. табл. 7.1). Френч также оценила потребности в достижении и потребность в аффилиации после того, как мужчины окончили работу над заданием, и вновь обнаружила, что лица с наиболее высокими показателями потребности в достижении прежде продемонстрировали наибольшее улучшение результатов в двух из трех ситуаций тестирования. Однако в непринужденной обстановке связь между показателем потребности в достижении после выполнения задания и до него не обнаруживалась. При этом выявлялась тесная связь между показателем потребности в аффилиации после выполнения задания и успешностью его выполнения. Френч предложила следующее объяснение: в непринужденной обстановке женщина-экспериментатор была дружелюбна и попросила о помощи, поэтому в таких условиях лучше должны были справиться те, для кого наиболее значимым оказался побудитель оказания помощи с целью одобрения со стороны экспериментатора. Таким образом, те, у кого побудитель оказания помощи актуализировал аффилиативную мотивацию, лучше справились с заданием.

Влияние смены побудителя достижения на аффилиативный побудитель наглядно иллюстрирует табл. 9.3. Аткинсон и Оконнор (Atkinson & O’Connor, 1966) попытались вновь найти подтверждение того, что лица с выраженной потребностью в достижении и низким уровнем тестовой тревожности в отличие от людей с низкими показателями потребности в достижении и высоким уровнем тестовой тревожности предпочитают умеренный риск, лучше справляются с заданиями и демонстрируют меньшую настойчивость, когда шансы на успех малы. Однако результаты исследования не соответствовали ожиданиям, на что указывает табл. 9.3. Испытуемые с высокими показателями потребности в аффилиации продемонстрировали характеристики, ранее связывавшиеся с выраженной потребностью в достижении. Они предпочитали умеренный риск, были менее настойчивы при выполнении очень трудных задач и справлялись с заданиями лучше, чем испытуемые с низкими показателями потребности в аффилиации. Исследователи предположили: это объясняется тем, что задания предлагались иначе, чем принято при стандартной процедуре. Все испытуемые были мужчинами, а тестировала их в индивидуальном порядке женщина-экспериментатор. При этом она стояла рядом и следила за их работой. Таким образом, в ситуацию вводился аффилиативный побудитель в том смысле, что испытуемые в большей мере хотели угодить экспериментатору, заслужить ее одобрение, чем в ситуации группового тестирования мужчиной-экспериментатором.

В любом случае результаты приобретают смысл, если допустить, что в данной ситуации оказывается: чем труднее задание, тем на большее одобрение могут рассчитывать испытуемые за его выполнение. То есть с точки зрения модели Аткинсона, представленной в главе 7, побудительная ценность одобрения равна (1 — P_s). Если это справедливо в отношении испытуемых с выраженной потребностью в аффилиации, то при умножении побудительной ценности одобрения (1 — P_s) на вероятность успеха (P_s) должна получиться вероятность предпочтения умеренного риска испытуемыми с выраженной потребностью в аффилиации — именно такие результаты представлены в табл. 9.3.

Таблица 9.3

Связь потребности в достижении и потребности в аффилиации с успешностью выполнения задания под присмотром женщины-экспериментатора (по Atkinson & O’Connor, 1966)

Важный теоретический момент в отношении такого анализа заключается в том, что он позволяет увидеть следующее: мотивы, отличные от мотива достижения, не только могут привести к более быстрому выполнению задания при изменении побудителя, но также способны формировать другие поведенческие характеристики, например предпочтение умеренного риска, который ранее связывался с потребностью в достижении. Нам необходимо знать не только мотивацию человека в ситуации, но и побудительные стимулы, ради которых он работает. Женщины-экспериментаторы привносят в ситуацию более выраженные аффилиативные побудители, чем мужчины. В одном немецком исследовании (Jopt, цит. по: Heckhausen, 1980) также было показано, что в присутствии женщины-экспериментатора 16-летние юноши, у которых более выражен один из аспектов потребности в аффилиации, лучше справляются с заданием, чем в присутствии мужчины-экспериментатора.

Галлимор (Gallimore, 1981) проанализировал данные, свидетельствующие о том, что для студентов гавайского происхождения аффилиативные побудители более важны, чем индивидуалистические побудители к достижению. При обследовании этой культурной группы он получил результаты, сходные с результатами, представленными в табл. 9.3. Студенты гавайского происхождения с выраженной потребности в аффилиации более ориентированы на преподавателей, легче завязывают контакты с другими людьми, лучше справляются с заданиями определенного рода, например на скорость чтения, и предпочитают задания среднего уровня трудности. При этом их показатели потребности в достижении не были связаны с их успешностью по названным характеристикам. Все, что было необходимо для объяснения полученных результатов, это предположить, что, как и в случае, проиллюстрированном табл. 9.3, побудителем, стимулирующим гавайских студентов к выполнению более трудных заданий, является социальное одобрение, а не достижение.

То, как на успешность деятельности испытуемых с выраженной потребностью в аффилиации влияют аффилиативные побудители, наглядно иллюстрирует рис. 9.2. В данном исследовании (McKeachie, 1961) оценки студентов колледжа соотносились с их мотивационными показателями и характеристиками преподавателя. Как видно из рисунка, студенты с выраженной потребностью в аффилиации работали усерднее и получали более высокие отметки по тем предметам, преподаватели которых расценивались как доброжелательные и дружелюбные (проявляли личный интерес к студентам, называли их по имени и т. п.). По предметам же, преподаватели которых не проявляли подобных качеств, студенты с выраженной потребностью в аффилиации не имели таких высоких отметок. То обстоятельство, что студенты со слабо выраженной потребностью в аффилиации в менее дружелюбной обстановке справлялись с предметом лучше, лишь означает, что испытуемые с выраженными мотивами, отличными от аффилиативного, например, с выраженной потребностью в достижении или во власти, справлялись лучше при других условиях обучения.

Рис. 9.2. Связь доброжелательности преподавателя и показателя потребности в аффилиации с отметками по психологии (по McKeachie, 1961)

Поскольку лица с выраженной потребностью в аффилиации быстрее осваивают социальные отношения, более восприимчивы к лицам, чем к другим объектам, и более склонны к общению, можно предположить, что они также стараются поддерживать контакты с другими людьми. Исследования подтверждают это предположение. Лэнсинг и Хейнс (Lansing & Heyns, 1959) отмечают, что лица с выраженной потребностью в аффилиации делают больше телефонных звонков, пишут больше писем и чаще гостят у друзей, чем лица со слабо выраженной потребностью в аффилиации. В исследовании с использованием несколько иной методики оценки аффилиативной мотивации было подтверждено, что такие люди чаще звонят по телефону (Boyatzis, 1972). Было также обнаружено (Lundy, 1981а), что учащиеся старших классов с выраженной потребностью в аффилиации состоят в большем количестве клубов, хотя эта закономерность не распространяется на взрослых (McClelland, 1975), вероятно, потому, что многие общественные организации для взрослых объединяют людей по специфическим интересам, и побудитель в этом случае не носит собственно социальный характер.

Для лиц с выраженной потребностью в аффилиации очень важны другие люди. В качестве партнеров по работе они предпочитают друзей экспертам (French, 1956) и при предоставлении экспериментатором обратной связи относительно работы группы предпочитают обратную связь относительно того, как члены группы ладят друг с другом, а не относительно того, насколько успешно группа справляется с заданием (French, 1958b). Оценивая изображения на слайдах и записанные на магнитофон голоса лиц, получающих пособие, испытуемые с выраженной потребностью в аффилиации выбирали более позитивные эпитеты, чем испытуемые со слабо выраженной потребностью в аффилиации. Коэффициент корреляции между показателем потребности в аффилиации и показателем подобной позитивной тенденции при выборе эпитетов для лиц, столкнувшихся с проблемами, составляет 0,22 (N = 134, р < 0,01) (McClelland & Klemp, 1974).

Однако расположение к людям в значительной мере зависит и от других факторов, таких как ожидание успеха от своей попытки наладить контакт с другими людьми, что соответствовало бы модели для прогнозирования тенденции приближения по Аткинсону. В табл. 9.4 представлены средние процентные показатели позитивных действий по отношению к другим людям, совершенных женщинами в малой группе в зависимости от их показателя потребности в аффилиации и их ожидания касательно доброжелательности группы (Fishman, 1966).

Таблица 9.4

Средние процентные показатели позитивных действий в малой группе как функция от потребности в аффилиации и позитивного социометрического ожидания или вероятности аффилиации (по Fishman, 1966)

Выраженная потребность в аффилиации не приводила к более частым позитивным действиям, если женщина полагала, что она находится в недружелюбно настроенной группе, которая не ответит ей взаимностью.

Более того, нахождение в доброжелательно настроенной группе как таковое не обусловливает более позитивное поведение вне зависимости от показателя потребности в аффилиации. Если рассматривать позитивное ожидание в отношении социометрической оценки как эквивалент высокой вероятности успеха аффилиа-тивного действия, то к данной ситуации можно применить модель Аткинсона: аф-филиативный мотив, умноженный на вероятность успеха аффилиативного действия, приводит к максимальной тенденции приближения или к максимальному процентному показателю реально осуществляемых аффилиативных действий.

Вариативность соотношений показателя потребности в аффилиации с другими переменными в разных выборках может объясняться действием других факторов. Например, при обследовании группы студентов колледжа было обнаружено, что высокий показатель потребности в аффилиации связан с субъективно большей значимостью таких ценностей, как мир во всем мире и настоящая дружба (Rokeach, 1973). Обе эти ценности предполагают значимость для этих людей позитивных межличностных отношений. Однако в другой выборке взрослых испытуемых в возрасте 31 года с менее однородными социально-экономическими характеристиками соответствующие связи не достигали уровня статистической значимости (McClelland, Constantian, Pilon & Stone, 1982). Показатель потребности в аффилиации в этом исследовании коррелировал с субъективной ценностью счастья. Мы можем лишь догадываться о причинах этих различий, однако вполне возможно, что взрослые по сравнению со студентами колледжа считали вероятность мира во всем мире столь ничтожной, что даже при выраженной потребности в аффилиации не ставили его очень высоко в своей иерархии ценностей. Они реагировали так, как это делали испытуемые с выраженной потребностью в аффилиации, показатели которых представлены в табл. 9.4: не реагировали позитивно, если считали, что окружены недоброжелательно настроенными людьми.

Можно предположить, что те, кого волнуют другие люди, более склонны к сотрудничеству и чаще прислушиваются к мнению окружающих, однако данные по этому вопросу не позволяют сделать каких-либо определенных выводов. Лица с выраженной потребностью в аффилиации, особенно мужчины, полагают, что при разрешении человеческих проблем добрая воля важнее рассудка (McClelland, 1975); женщины с выраженной потребностью в аффилиации при совместном выполнении задания были более склонны реагировать на просьбу партнера: «Пожалуйста, помедленнее» (Walker & Heyns, 1962), однако у мужчин подобная закономерность не обнаруживалась.

Попытки связать потребность в аффилиации с конформностью при наличии и при отсутствии социальной поддержки, а также при столкновении с большинством привели к противоречивым результатам (Hardy, 1957; Samelson, 1958). Лица с выраженной потребностью в аффилиации примиряются с противоположным мнением незнакомого человека, однако только в том случае, если этот человек привлекателен (Burdick & Burnes, 1958). Более того, и Дечармс (deCharms, 1957), и Харрис (Harris, 1969) обнаружили, что усиление внешних аффилиативных побудителей повышает успешность совместной деятельности лиц с низким уровнем потребности в аффилиации в большей мере, чем успешность совместной деятельности лиц с выраженной потребностью в аффилиации. Это напоминает ситуацию (Wendt, 1955), когда временное структурирование работы над заданием в большей мере повышает успешность его выполнения лицами с низким, а не высоким уровнем потребности в достижении. Однако чего не хватает, так это четких свидетельств того, что лица с выраженной потребностью в аффилиации в целом более ориентированы на сотрудничество и компромиссы.

В то же время ряд исследований указывает на то, что лица с выраженной потребностью в аффилиации всячески пытаются избегать конфликтов. Когда испытуемым предложили совместно решить некую задачу, общаясь только при помощи записок, участники с высокими показателями потребности в аффилиации реже указывали на потенциально деструктивные решения относительно необходимых действий группы (Exline, 1962). На политическом уровне было обнаружено (Hermann, 1980), что показатели потребности в аффилиации, полученные на основе анализа выступлений российских политических лидеров, коррелируют на уровне 0,47 (р < 0,05) с позитивным отношением к разрядке напряжения в отношениях с Западом: политики с выраженной потребностью в аффилиации стремились избежать конфронтации с Западом. Лица с выраженной потребностью в аффилиации также испытывают большее желание изменить поведение людей, которые с ними не согласны. Испытуемые с выраженной потребностью в аффилиации давали тем больше советов по изменению незнакомым людям, чем в большей мере взгляды последних отличались от их собственных, причем данная закономерность не распространялась на лиц со слабо выраженной потребностью в аффилиации (Byrne, 1962).

Лица с выраженной потребностью в аффилиации избегают таких «соревновательных» игр, как игра в рулетку (см. рис. 8.5). Участвуя в игре, имитирующей международную дипломатическую деятельность, лица с выраженной потребностью в аффилиации обычно довольно пассивны: они совершают меньше действий по конфронтации или сотрудничеству, публикуют меньше ложной информации в газетах и т. п. (Terhune, 1968b). У мужчин потребность в аффилиации негативно связана с предпочтением игры в шашки и шахматы (r = -0,29; N = 78; р < 0,05; McClelland, 1975). Молодые люди с выраженной потребностью в аффилиации избегают вступления в группы по интересам (r = -0,32; р < 0,01; McClelland, Constantian, Pilon & Stone, 1982). Они также стараются не высказываться критически в отношении других людей (r = -0,30; р < 0,01). Как и следовало бы ожидать, показатель потребности в аффилиации отрицательно коррелирует с показателем потребности во власти, которая сопряжена с настроем на соревнование. Так, например, в выборке из 685 мужчин-бизнесменов зрелого и пожилого возраста соответствующий коэффициент корреляции составляет -0,13 (р < 0,001), а в выборке из 125 женщин пожилого возраста -0,32 (р < 0,001).

Люди, старающиеся избегать конфликтов и критики, по-видимому, должны иметь меньше шансов стать хорошими менеджерами, и, как свидетельствуют данные, представленные в главе 8, мужчины с выраженной потребностью в аффилиации обычно не добиваются успеха на руководящих должностях. Они тратят на общение с подчиненными больше времени (Noujaim, 1968), однако это означает лишь то, что они стремятся поддерживать с ними хорошие отношения, а это не всегда возможно, поскольку иногда менеджеру приходится принимать жесткие решения. В частности, в компании AT&T молодых мужчин с выраженной потребностью в аффилиации реже продвигали на более высокий уровень руководства (McClelland & Boyatizis, 1982). Небольшие промышленные предприятия, а также исследовательские фирмы и фирмы по развитию, возглавляемые мужчинами с выраженной потребностью в аффилиации, обычно менее успешны (Коck, цит. по: McClelland & Winter, 1969/1971; Wainer & Rubin, 1969).

Единственное исключение из этого правила — мотивационный профиль менеджеров по трудовым отношениям, у которых показатели потребности в аффилиации связаны с более эффективной деятельностью (Litwin & Siebrecht, 1967). Лоренс и Лорш (Lawrence & Lorsch, 1967) также обнаружили, что эффективные менеджеры по трудовым отношениям имеют более высокие показатели потребности в аффилиации, чем неэффективные менеджеры. В задачи менеджера по трудовым отношениям входит установление продуктивных отношений между руководством и профсоюзами. Очевидно, занимающему такую должность необходимо быть общительным и тратить много времени на ликвидацию разногласий между людьми, что, собственно, теоретически и характеризует поведение человека с выраженной потребностью в аффилиации. С другой стороны, более типичная менеджерская работа предполагает соревновательность, стремление повлиять на других людей, принятие жестких решений, которые могут обидеть сотрудника. Все это довольно проблематично для людей с выраженной потребностью в аффилиации, поскольку они всячески стараются избегать конфликтов.

В группах, члены которых занимаются изучением взаимодействия друг с другом (т. е. в группах самоанализа), более эффективную помощь оказывали участники с более высокими показателями потребности в аффилиации. Это свидетельствует о том, что они потенциально являются хорошими руководителями (Kolb & Boyatzis, 1970). Эффективная помощь определялась как случай, когда некто сообщал о том, что пытался помочь другому участнику, который по окончании сеанса отмечал значимость оказанной помощи. Однако напомним, что цель подобных групп — анализ группового процесса, а поведение участников не направлено на выполнение какого-либо задания, как это предполагает типичная менеджерская работа. Таким образом, умения, которые продемонстрировали участники с выраженной потребностью в аффилиации, оказались бы более ценными в работе менеджера по трудовым отношениям. Кроме того, участники группы обычно довольно низко оценивали помощь лиц с очень высокими показателями потребности в аффилиации, т. е. полагали, что те не пытались оказать помощь членам группы. Наиболее эффективную помощь оказывали участники с умеренными показателями потребности в аффилиации.

Макклелланд (McClelland, 1975) описывает особый мотивационный синдром, проявляющийся в высокой потребности в аффилиации, высокой потребности во власти и низком уровне сдержанности. Он называет этот мотивационный паттерн «персональным анклавом», поскольку он характерен для жителей таких стран, как Мексика и Италия, где одновременно выражены и потребность во власти, и потребность в аффилиации, а также распространены семейные патерналистские фирмы. Внутри фирм, которые нередко возглавляет некая семья, поддерживаются тесные аффилиативные связи, а мотивация власти и соревновательность позволяют бороться сплоченной команде против внешних врагов. Мужчины и женщины с мотивационным паттерном «персональный анклав» заряжаются энергией от авторитетных фигур, черпают уверенность из тесных личных отношений и чутко реагируют на угрозы извне. Возможно, руководители с подобным мотивационным паттерном добиваются больших успехов в странах, где высоко ценится аффилиация, хотя эмпирические данные по этому вопросу пока не получены. Однако также вполне вероятно, что в этих странах, как и в США, выраженная потребность в аффилиации заставляет принимать излишне индивидуализированные решения в отношении сотрудников фирмы, что может восприниматься другими сотрудниками как несправедливость, подрывающая командный дух и снижающая продуктивность.

Исследователи на протяжении всей истории использования показателя потребности в аффилиации считают (по разным причинам), что он отражает преимущественно страх отвержения. Как уже отмечалось, лица с выраженной потребностью в аффилиации всячески стараются избегать конфликтов и конкуренции, как будто опасаются негативной обратной связи со стороны других людей. Более того, все методы актуализации аффилиативного мотива при разработке систем его оценки включали угрозу отвержения. В первой системе оценки основное внимание уделялось отвержению и одиночеству (Shipley & Veroff, 1952). Только потом она была дополнена более позитивными формами аффилиативного поведения (Atkinson, Heyns & Veroff, 1954). Испытуемые с высокими показателями по системе оценки 1954 г. чаще оценивались как люди заискивающие, сосредоточенные на самих себе и уверенные.

Более того, в ряде исследований было обнаружено, что лица с высокими показателями потребности в аффилиации менее популярны (Atkinson, Heyns & Veroff, 1954; Crowne & Marlowe, 1964; Shipley & Veroff, 1952). Авторы объясняют это тем, что лица с выраженной потребностью в аффилиации беспокоятся по поводу отношений с другими людьми, опасаются неодобрительной оценки, всячески стараются получить поддержку, что делает их менее популярными. Так, например, было обнаружено (Mussen & Jones, 1957), что мальчики с поздним половым созреванием, тревожащиеся по поводу своей мужественности, имеют более высокие показатели потребности в аффилиации.

Кроун и Марлоу (Crowne & Marlowe, 1964) установили, что лица с выраженной потребностью в аффилиации имеют более высокие показатели потребности в социальном одобрении, однако другим исследователям не удалось повторить данные результаты (Fishman, 1966; McClelland, Constantian, Pilon & Stone, 1982). Однако есть данные, свидетельствующие о том, что они более восприимчивы к социальной оценке. Если им сообщают, что во время выполнения задания за ними наблюдают через одностороннее зеркало, они испытывают большую тревогу, чем лица с низкими показателями потребности в аффилиации (Byrne, 1961а). Им также меньше нравятся люди, взгляды которых расходятся с их личными (Byrne, 1961b). По-видимому, они стараются избегать общения с теми, кто с ними не согласен. Однако при наличии высокой самооценки они испытывают меньшее беспокойство по поводу социальных контактов. Чернокожие мужчины с выраженной потребностью в аффилиации и высокой самооценкой ниже оценивают социальную дистанцию в их отношениях с белыми людьми (Littig & Williams, 1978).

Некоторые теоретики, в частности Шехтер (Schachter, 1959), утверждают, что аффилиативный мотив и страх отвержения связаны друг с другом, поскольку люди тянутся друг к другу в ответ на угрозу. Шехтер обнаружил, что угроза удара электрическим током повышает время общения студенток в ожидании начала эксперимента. Конечно, ориентированность на общение не свидетельствует о наличии аффилиативного мотива: общение с другими людьми может быть просто средством снизить тревогу. Этот момент более подробно рассмотрен в главе 10.

Поскольку была установлена связь между показателем потребности в аффилиации и страхом отвержения, было предпринято несколько попыток разграничить аспект приближения и аспект избегания (Byrne, McDonald & Mikawa, 1963; Mehrabian & Ksionzky, 1974). Дечармс (deCharms, 1957) просто разделил показатель потребности в аффилиации на две части, одна из которых представляла собой сумму всех категорий рассказа, отражающих позитивные аффилиативные темы, а другая — сумму всех категорий, отражающих негативные темы, темы страха отвержения. Проведенное разделение было логичным, однако оно не оправдывалось предшествующими исследованиями, поскольку при актуализации потребности в аффилиации в рассказах усиливались и позитивные и негативные темы, даже когда актуализация мотива предполагала главным образом страх отвержения (Rosenfeld & Franklin, 1966).

Более того, попытки использовать разные показатели не привели к получению сколько-нибудь понятных результатов (Conners, 1961; Fishman, 1966). Лауфен (Laufen, 1966) попытался выделить два аспекта аффилиативного мотива, предложив испытуемым до выполнения ТАТ опросник, в котором акцентировались либо позитивные, либо негативные аффилиативные темы (Heckhausen, 1980). Однако он обнаружил, что только с помощью опросника, в котором делался акцент на негативных аффилиативных темах (боязнь отвержения), удалось выявить различия, поддающиеся оценке в рассказах, написанных после его заполнения. Бойяцис (Boyatzis, 1972, 1973) использовал для разграничения боязни отвержения и потребности в аффилиации полупроективную методику и априорную систему оценки. Сначала испытуемым предлагалось написать обычный рассказ о человеке, таком как Джон, упомянутом в кратком вводном тексте следующего рода: «Джон поступил на новую работу. Он вместе с семьей только что переехал в другой район». После написания рассказа о Джоне испытуемым предлагался ряд ситуаций, которые могли возникнуть в жизни Джона, при этом испытуемых спрашивали, как бы отреагировал на них Джон. Например, «Получив от Гарри и Джоан (его новых соседей) приглашение на ужин: а) он обрадовался возможности познакомиться с новыми соседями (аффилиативный интерес), или б) он захотел понравиться новым соседям и надеялся, что они станут добрыми друзьями (боязнь отвержения)».

Предполагалось, что при использовании этой методики удастся избежать некоторых искажений, неизбежных в ситуации, когда испытуемые высказываются относительно самих себя, а также высказываний, свидетельствующих либо об аффилиативном интересе, либо о боязни отвержения. Результаты, полученные с помощью этой методики, подтверждают гипотезу о различии коррелятов этих двух аспектов аффилиативной мотивации. Как видно из табл. 9.5, в двух разных исследованиях испытуемые с высоким уровнем аффилиативного интереса имели больше близких друзей. Эта закономерность обнаруживалась и у мужчин, и у женщин, хотя в первом исследовании больший интерес к близким друзьям проявлялся у женщин лишь в более продолжительном общении с близкими друзьями, живущими далеко от испытуемых. Лиц же с высоким уровнем боязни отвержения больше всего волновало совпадение мировоззрений их друзей с их собственными. Из этого можно сделать вывод, что они хотели быть уверены в согласии с ними их друзей. Кроме того, они избегали проводить время в одиночестве, как будто постоянно нуждались в поддержке со стороны окружающих. В одном исследовании (Constantian, 1981; см. главу 13) при подаче сигнала на пейджер (в произвольное время в течение дня) испытуемые с высокими показателями потребности в аффи-лиации реже оказывались в одиночестве. Более подробно различные аспекты страха отвержения рассмотрены в главе 10.

Таблица 9.5

Корреляционные связи между аффилиативным интересом (АИ) и боязнью отвержения (БО), с одной стороны, и различными формами аффилиативного поведения — с другой (по Boyatzis, 1972)

Мотив интимности

Ввиду того что показатель потребности в аффилиации отражал преимущественно, хотя и не только, боязнь отвержения, Макадаме (McAdams, 1980) пришел к выводу о необходимости совершенного нового подхода к измерению позитивных аспектов аффилиативного мотива. Обратившись к характеристикам любви, предлагаемым множеством авторов, начиная с Платона, он заключил, что при актуализации мотива необходимо акцентировать такие моменты, как открытость, контакт, диалог, радость, общение, забота и внимание.

Он проанализировал рассказы, написанные в четырех ситуациях, приближавшихся к описанным условиям. В первом случае происходило чествование новых членов студенческого сообщества, на котором подчеркивалось значение единства и взаимного расположения. Во втором студенты приятно проводили время на танцевальной вечеринке, и тех, кто выпил не более двух бокалов (во избежание дополнительного влияния алкоголя), попросили написать небольшие рассказы. В третьем случае рассказы писали студенты, только что принявшие участие в сеансе психодрамы, на котором в непринужденной обстановке они познакомились и общались с новыми людьми. Рассказы, написанные во всех этих ситуациях, были сопоставлены с рассказами, написанными теми же испытуемыми в условиях, когда они не находились под влиянием аффилиативных чувств, например в классе (четвертый случай). Макадамс также сравнил рассказы, написанные парами влюбленных студентов (Peplau, Rubin & Hill, 1976), с рассказами, написанными другими студентами, большинство из которых не имело серьезных романтических отношений.

Выделяя категории, которые характеризовали бы рассказы, написанные при актуализации аффилиативного мотива, Макадаме опирался на идеи Мартина Бубера (Martin Buber, 1965, 1970) об отношениях Я — Ты, на введенное Маслоу (Maslow, 1954) разграничение бытийная любовь — дефицитарная любовь, а также на общую концепцию межличностных отношений по Салливану (Sullivan, 1953). Макадаме обнаружил, что рассказы, созданные в описанных выше четырех ситуациях, отличаются от рассказов, написанных в контрольных условиях, по категориям, представленным в табл. 9.6. Различия оказались статистически значимыми при трех из четырех сравнений, причем эти различия были стабильными по своему направлению. Легко заметить, что данные категории очень близки к характеристикам, упоминаемым специалистами со времен Платона. Обратите внимание на то, что категории для оценки мотива интимности не описывают аспекты решения проблемы, как это делала исходная схема для оценки потребности в аффилиации, основанная на прежних работах по потребности в достижении. Выделенные категории отражают главным образом состояния, т. е. качество взаимодействия, а не выполнение какой-то задачи, предполагаемое при наличии ориентации на достижение. Это согласуется с теоретическими предположениями, поскольку, как отмечает Макадаме (McAdams, 1982а), активный поиск близких отношений «нарушает состояние стремления к цели, делая его менее предпочтительным, менее интимным». Бубер красноречиво сформулировал это: «Встреча с Ты — это дар небес. Ее нельзя целенаправленно достичь».

Таблица 9.6

Категории для оценки мотивации интимности (по McAdams, 1980)

 Отношения или межличностная встреча вызывают позитивные эмоции (любовь, дружбу, радость, умиротворение, нежность).

 Происходит диалог, «обмен историями» или обсуждение отношений.

 Межличностная встреча приводит к психологическому росту и преодолению трудностей.

 Персонаж испытывает чувство преданности и заботы по отношению к другому человеку, причем это переживание не основано на чувстве вины или чувстве долга.

Двое или более персонажей имеют отношения, не ограниченные рамками времени и пространства.

 Указание на воссоединение людей, находившихся врозь.

 Персонажи полагают, что находятся в гармонии друг с другом, «настроены на одну волну».

 Персонаж покоряется силе чувств, например, «они были безнадежно влюблены друг в друга».

 Персонажи находят прибежище в близких отношениях, в которых они вместе могут испытывать умиротворение, свободу и пр.

 Есть указания на единение с природой, например, «им нравилось, как ветер ласкал их кожу».

В рассказах, написанных после актуализации мотива интимности, описываются люди, которые получают радость от того, что находятся вместе, преданы друг другу, заботятся друг о друге, чувства которых оказываются вне времени и пространства. Кроме того, испытуемые указывают на гармонию в отношениях, о которой говорят также Эриксимах или Кондон (Condon, 1979), на воссоединение друг с другом, единение с природой, покорение силе чувств. В общем, эта система оценки отражает суть того, что подразумевается под любовью, или позитивным аффилиативным мотивом, значительно лучше, чем система оценки потребности в аффилиации.

Показатель мотива интимности, полученный путем оценки описанных выше характеристик в рассказах, написанных в нейтральных условиях, отражает диспозицию, которая отличается от аффилиативной потребности. Коэффициент корреляции между показателем потребности в аффилиации и показателем мотива интимности составляет всего лишь 0,32 (р < 0,05) (McAdams & Powers, 1981).

В табл. 9.7 представлены сравнительные данные относительно оценок, которые дают сверстники людям с высокими показателями по каждому из мотивов (McAdams, 1980). Как и следовало ожидать, лиц с выраженным мотивом интимности считают более доброжелательными, искренними, внимательными и любящими, а также менее доминантными и эгоцентричными, в то время как ни одна из этих характеристик не оказалась так же тесно связана с показателем потребности в аффилиации.

Еще большую ясность вносят самооценки разных характеристик, представленные в табл. 9.8. Молодые люди с выраженными мотивами интимности и аффилиации считают себя более мягкими, естественными, лояльными, довольными к реалистичными, чем испытуемые с низкими показателями выраженности обоих мотивов. В то же время только испытуемые с высокими показателями потребности в аффилиации считают себя более самоотверженными, готовыми к сотрудничеству, общительными и предупредительными. Обратите внимание: многие из этих характеристик предполагают, что человек делает нечто ради других. Эти характеристики подразумевают, что человек считает, что он всячески старается угодить другим людям. Лица с выраженным мотивом интимности не придерживаются такого мнения о себе.

Таблица 9.7

Корреляции между показателями мотивов и оценками сверстников (по McAdams, 1980)

Таблица 9.8

Корреляции между показателями потребности в аффилиации, мотива интимности и самооценками личностных качеств у лиц молодого возраста (N = 78)

Фактически, как явствует из правой части табл. 9.8, они довольно негативно оценивают себя как людей легкомысленных, бестактных, обидчивых и трусливых. Из этого следует, что они придерживаются более высоких стандартов относительно своих отношений с другими людьми и поэтому более склонны обращать внимание на ситуации, когда, как им кажется, они задевают чужие чувства. Лица же с выраженной потребностью в аффилиации, по-видимому, не столь восприимчивы к чувствам других людей.

Оценки сверстников, полученные в одном из последующих исследований (McAdams & Powers, 1981), подтверждают эту гипотезу. С одной стороны, лиц с высокими показателями мотива интимности считают значительно более нервными, а лиц с высокими показателями аффилиативной потребности почти статистически значимо менее нервными. С другой стороны, сильный мотив интимности обычно сочетается с восприятием человека как более искреннего, любящего и готового к сотрудничеству, причем все эти характеристики реже приписываются лицам с выраженной потребностью в аффилиации. В данном исследовании испытуемых с выраженной потребностью в аффилиации расценивали как более восторженных и экспрессивных по сравнению с испытуемыми с выраженным мотивом интимности, которым эти качества не приписывались. В исследовании Макадамса и Константин (McAdams & Constantian, 1982) студенты с высокими показателями потребности в аффилиации в моменты, когда сигнал пейджера заставал их в одиночестве, чаще, чем лица с выраженным мотивом интимности, испытывали потребность в ком-то. Кроме того, представляется вероятным, что выраженная потребность в аффилиации предполагает более активный подход к межличностным отношениям, который сочетается с потребностью в контакте и поддержке.

Есть ли основания утверждать, что для лиц с высокими показателями интимности характерны более интенсивные действия, связанные с близкими межличностными отношениями? Два научных сотрудника наблюдали и кодировали поведение участников во время сеансов психодрамы, причем большинство сеансов снималось на видео, что позволило в дальнейшем оценить и другие характеристики (McAdams & Powers, 1981). Как явствует из данных, обобщенных в табл. 9.9, студенты с более высокими показателями потребности в аффилиации или мотива интимности вели себя более аффилиативно. Они становились ближе к другим участникам, говоря о сценарии, чаще употребляли слово «мы», чаще вызывали смех у группы и давали меньше указаний другим участникам. Различия между эффектами аффилиативного мотива и мотива интимности наиболее ярко проявлялись при выборе тем для сценария. По сравнению с участниками, имевшими низкие показатели мотива интимности, участники с высокими показателями значительно чаще выбирали тему позитивных эмоций при межличностном общении и покорения чувству. Эти и некоторые другие признаки поведения, характерного для лиц с выраженным мотивом интимности, были объединены в общий показатель поведенческой интимности, который оказался тесно связанным с показателем интимности испытуемых, полученных при анализе их рассказов, однако не коррелировал с полученным по рассказам показателем потребности в аффилиации. Возможно, наиболее ярким примером влияния мотивации интимности на поведение является прикосновение. Несмотря на то что часть данных была потеряна в связи с поломкой видеокамеры, очевидно, что участники с сильной мотивацией интимности чаще прикасались к другим членам группы, причем эти прикосновения были мягкими, не угрожающими.

Переходя ко второму типу поведения, свидетельствующему о наличии мотива, необходимо отметить, что другие исследования также подтверждают такой факт: для лиц с высокими показателями интимности характерны более глубокие отношения с другими людьми. Четырех- и шестиклассники с сильной мотивацией дружбы (упрощенный вариант показателя мотива интимности) владели более подробной информацией относительно своих лучших друзей и давали более глубокое описание межличностным отношениям, чем мальчики и девочки со слабо выраженной мотивацией дружбы. Их дружба также оказалась более устойчивой и продолжительной (McAdams & Losoff, 1982). Когда студентов колледжа попросили припомнить подробности ряда эпизодов, связанных с дружескими отношениями, те из них, у кого была более выражена мотивация интимности, чаще описывали эти отношения как предполагающие выслушивание (а не просто личные действия), самораскрытие и взаимное доверие (McAdams, Healey & Krause, 1982).

Таблица 9.9

Корреляции между мотивационными показателями и поведением на сеансах психодрамы: N = 43 (по McAdams & Powers, 1981)

Макадамс (McAdams, 1979) обнаружил, что мотив интимности делает человека более восприимчивым к лицам людей. Он показывал испытуемым схематические изображения человеческих лиц, которые Брансвик и Райтер (Brunswik & Reiter, 1928) изначально использовали для того, чтобы показать: суждения о личных характеристиках зависят от расположения глаз, носа и рта. Макадамс установил, что испытуемые с выраженным мотивом интимности значительно более восприимчивы к вариациям в расположении различных черт лица. При изменении конфигурации изображаемого лица 66 % испытуемых с выраженной мотивацией интимности по сравнению с 31 % испытуемых со слабо выраженной мотивацией интимности (р < 0,01) варьировали свои эпитеты, касающиеся изображенных лиц, чаще, чем в среднем по выборке. Эта закономерность распространялась на прилагательные, связанные с интимностью, например, дружелюбный/враждебный и искренний/неискренний, но не распространялась на прилагательные, с нею не связанные, например умный/глупый или честный/нечестный.

Полученные результаты согласуются с теориями, в которых контакт лицом к лицу рассматривается в качестве существенного элемента интимных отношений. Качество такого контакта между матерью и младенцем связано с качеством отношений привязанности между ними год спустя (Blehar, Liebermsn & Ainsworth, 1977). У взрослых о близости отношений сигнализирует контакт лицом к лицу или визуальный контакт (Argyle & Cooke, 1976). Некоторые специалисты полагают, что визуальный контакт выступает в качестве релизинг-механизма (или естественного побудителя) в отношении материнских реакций, связанных с заботой и уходом (Brazelton, Koslowski & Main, 1974), либо с межличностной интимностью в целом (Patterson, 1976). Если это так, то неудивительно, что люди с выраженной мотивацией интимности особенно восприимчивы к вариациям в «лицевых сигналах» даже при схематическом изображении лица.

Мотив интимности также влияет на избирательность памяти. В одном из исследований лица с выраженным мотивом интимности вспоминали больше автобиографических эпизодов, связанных с близкими отношениями (McAdams, 1982b). В другом исследовании испытуемых просили внимательно прослушать истории к двум картинкам: «Мы вернемся к ним чуть позже» (McAdams & McClelland, 1983). В истории к первой картинке речь шла о группе старых друзей, отмечающих на природе 25-летие окончания колледжа. В рассказе содержались ссылки на дружбу, диалог, доброжелательность и межличностную гармонию. История ко второй картинке не содержала тем интимности. В ней речь шла о мужчине, который путешествует из Юты в Мехико и в конце концов становится владельцем собственной пиццерии. Рассказы были примерно одинаковы по объему, каждый содержал 33 факта, которые можно было вспомнить. Прослушав рассказы, испытуемые приступали к другим занятиям, длившимся около часа, а затем их попросили припомнить оба рассказа. Мотивация интимности оказалась тесно связанной с количеством припомненных фактов из первого рассказа (r = 0,56; р < 0,001), но не была связана с количеством припомненных фактов из нейтрального рассказа (r = 0,07; статистически недостоверно). Различия между корреляциями оказались весьма значительными.

В другом, похожем исследовании испытуемым показывали на экране одну картинку с комментарием — длинным рассказом, содержащем 30 фактов, связанных с властью, 30 фактов, связанных с интимностью, и 18 нейтральных фактов (McAdams & McClelland, 1983). Испытуемые, у которых показатели мотива интимности оказались выше показателя потребности во власти, вспомнили значительно больше фактов, связанных с интимностью, по сравнению с фактами, связанными с властью. Для испытуемых с более выраженной потребностью во власти была характерна обратная зависимость. Мотив интимности, как и другие мотивы, влияет на избирательность памяти.

Исследование мотива интимности началось совсем недавно, однако результаты двух последних исследований свидетельствуют о том, что это крайне важная характеристика человека. Если продолжающиеся уже веками теоретические рассуждения о любви верны, те, кто в большей мере способны любить, или те, кто любит и любим, должны быть людьми более зрелыми, здоровыми и счастливыми. Макадамc (McAdams, 1982а) отмечает, что лица с более высокими показателями мотива интимности, если рассматривать их как меру способности любить и быть любимыми, отличаются большей психологической зрелостью (по методике незаконченных предложений для оценки развития Эго Левингер; Loevinger Sentence Completion Measure of Ego Development, 1976) и находятся на более высоком уровне приверженности религиозным убеждениям.

Кроме того, было обнаружено (McAdams & Vaillant, 1982), что показатель мотива интимности тесно связан с личностной адаптацией группы молодых людей — выпускников колледжа. Психосоциальная адаптация 57 выпускников мужского пола одного из престижных колледжей оценивалась, когда им было около 47 лет. До этого примерно 30 лет назад они проходили тестирование и интервью в колледже и с тех пор приглашались на собеседование каждые пять лет. Таким образом, была получена возможность оценить их адаптацию, опираясь на непрерывно получаемую информацию об их жизненном пути: об успехах на работе (о которых можно судить по их доходам, продвижению по службе, удовлетворенности работой); вне работы (о чем можно судить по регулярным отпускам и удовлетворенности отдыхом); о благополучии в семье (о котором можно судить по продолжительности брака — не менее 15 лет при обоюдном удовлетворении супругов); отсутствии серьезных проблем (о чем можно судить по низкой частоте обращения за психиатрической помощью, небольшому количеству дней на больничном, отсутствию проблем с алкоголем и наркотиками).

В один из визитов, примерно 10 лет спустя после окончания колледжа, мужчин попросили выполнить ТАТ, результаты которого впоследствии оценивались на предмет разнообразных социальных мотивов. Испытуемые с высокими показателями мотива интимности в возрасте 30 лет оказались значительно более адаптированными, чем в возрасте 47 лет. Примерно такая же тенденция отмечалась в отношении лиц с более высокими показателями потребности в достижении в возрасте 30 лет, однако подобные различия в отношении потребности в аффилиации или потребности во власти не обнаруживались. Эти результаты убедительно свидетельствуют о том, что способность любить так, как ее отражает показатель мотива интимности, позволяла этим мужчинам жить более счастливо, быть более адаптивными в работе, вне работы, в межличностных отношениях. Основания для подобного вывода были бы еще более убедительными, если бы мотивационные показатели получили при обучении испытуемых в колледже, однако в нынешнем варианте имеются данные, охватывающие период жизни в 17 лет и свидетельствующие о том, что мотив интимности способствует лучшей психосоциальной адаптации.

Аффилиативные мотивы и здоровье

В главе 8 описывается ряд исследований, указывающих на то, что подавление мотива власти (по крайней мере, умеренная потребность во власти, превосходящая потребность в аффилиации, в сочетании с высоким уровнем сдержанности) связано с активацией симпатического отдела нервной системы и ухудшением состояния здоровья. Противоположный результат — лучшее состояние здоровья — в целом связан с противоположным мотивационным синдромом (потребность в аффилиации, превосходящая потребность во власти, в сочетании с низким уровнем сдержанности, или синдромом непринужденности — аффилиации). В исследованиях были получены данные в пользу благотворного влияния аффилиативных мотивов на здоровье. В лонгитюдном исследовании артериального давления показатель потребности в аффилиации, полученный у выпускников колледжа в возрасте 30 лет и несколько старше, оказался отрицательно связан с показателем диастолического артериального давления 20 лет спустя (r = -0,26; р < 0,05; McClelland, 1979а). Анализ табл. 8.10 позволяет увидеть, что лица с синдромом непринужденности — аффилиации имеют наиболее низкий средний показатель тяжести заболеваний (47,4), который статистически значимо отличается от среднего показателя тяжести заболеваний всех других испытуемых (94,2).

Аналогично мужчины-заключенные, у которых показатель потребности в аффилиации превосходил показатель потребности во власти и которые также испытывали меньший стресс, имели более низкие показатели тяжести заболеваний, чем все другие испытуемые (McClelland, Alexander & Marks, 1982). Эти результаты иллюстрирует рис. 8.11. Лучшее здоровье этих заключенных проявлялось также в большей устойчивости их иммунной системы: у них отмечался более высокий уровень концентрации иммуноглобулина А в слюне (S-IgA), являющегося первой линией защиты против вирусных инфекций, особенно инфекций верхних дыхательных путей.

Рис. 9.3. Средние показатели иммуноглоболина А в период высокого/низкого уровня стресса в разных мотивационных группах (по Jermott, 1982)

Такие же и даже еще более наглядные результаты были получены в другом исследовании (Jemmott, 1982). Эти результаты показаны на рис. 9.3. В данном случае мотивационные показатели были получены при обследовании первокурсников-стоматологов перед началом обучения, летом. В течение года в периоды разного уровня стресса обучения у этих студентов измерялась концентрация S-IgA и анализировались данные о болезнях в предшествующие шесть недель. Особенно напряженными для студентов были ноябрь, апрель и июнь, поскольку в эти месяцы у них были экзамены, от результатов которых зависела возможность продолжения обучения. В целом у всех испытуемых концентрация S-IgA значительно снижалась в периоды напряженной учебы и восстанавливалась до прежнего уровня в периоды незначительного стресса, в частности в июле, следующем за первым годом обучения. Рисунок 9.3 также иллюстрирует различия между двумя группами, противоположными в мотивационном плане. Обратите внимание: у студентов с синдромом непринужденности — аффилиации (потребность в аф-филиации превосходит потребность во власти, низкий уровень сдержанности) в течение года отмечалась более высокая концентрация S-IgA, что свидетельствует о более устойчивом иммунитете, чем у студентов с синдромом подавляемого мотива власти, для которых был характерен менее устойчивый иммунитет, ослабевающий на протяжении учебного года и не восстанавливающийся. Как можно предположить на основании этих результатов, в период с апреля по июнь испытуемые с синдромом непринужденности — аффилиации реже болели простудами, чем испытуемые с синдромом подавляемого мотива власти.

Есть и другие данные, свидетельствующие о том, что актуализация аффилиативных состояний связана с признаками хорошего состояния здоровья. В одном из исследований (McClelland & Kirshnit, 1983) в один день (день обследования) у испытуемых оценивали мотивационные характеристики и S-IgA. Несколько дней спустя (день воздействия) испытуемых небольшими группами приглашали в лабораторию и показывали фильмы, призванные актуализировать разные мотивационные состояния. Один фильм — «Триумф воли» — представлял собой документальные хроники, живописующие первые успехи Гитлера во Второй мировой войне и его жесткость по отношению к евреям. Этот фильм был призван актуализировать мотивацию власти и оказал влияние на содержание рассказов, написанные после его просмотра. Как видно из рис. 9.4, у большинства испытуемых он не снижал уровень S-IgA. Однако снижение S-IgA наблюдалось у лиц с подавляемым мотивом власти.

Рис. 9.4. Влияние двух фильмов на уровень иммуноглобулина А в слюне (по McClelland & Kirshnit, 1982)

Другой фильм был документальной хроникой о жизни матери Терезы — монахини, посвятившей свою жизнь заботе о бедных, больных и умирающих в трущобах Калькутты. Этот фильм был призван актуализировать аффилиативные мотивы и также повлиял на содержание рассказов, написанных после его просмотра. Как видно из рис. 9.4, просмотр этого фильма приводил к немедленному повышению уровня S-IgA. Это свидетельствует о том, что способность матери Терезы дарить любовь вызывала аналогичную реакцию у зрителей, что положительно отражалось на защитных силах их организма. Полученные данные требуют дополнительных подтверждений и уточнения, однако они согласуются с общей картиной, складывающейся по результатам аналогичных экспериментов: аффилиативные мотивы, или способность любить и быть любимыми, в определенной мере связаны с лучшим состоянием здоровья, на что указывал и Эриксимах более двух тысячелетий назад.

Истоки аффилиативных мотивов

В лонгитюдном исследовании, в котором были установлены связи между определенной практикой воспитания и показателями потребности в достижении и потребности во власти, не было выявлено каких-либо закономерностей в отношении формирования потребности в аффилиации или мотива интимности, которые соответствовали бы строгим критериям кросс-валидизации (McClelland & Pilon, 1983). Удалось обнаружить лишь два фактора, имеющих отношение к истокам этих мотивов. Утверждение матери, что когда ее ребенку было пять лет, она чаще использовала похвалу в качестве приема социализации, оказалось связано с показателем мотива интимности у взрослых. Хотя коэффициент корреляции был невысок (r = 0,26; р < 0,05), он обнаруживался практически во всех подвыборках (мужчины/женщины, средний/низший социальный класс) и, безусловно, согласуется с теоретическими предположениями о благотворном слиянии позитивного ободрения на способность любить. С другой стороны, если мать утверждала, что не всегда реагировала на плач ребенка, такое ее отношение было связано с более высокими показателями потребности в аффилиации у взрослого человека (r = 0,27; р < 0,05). Особенно отчетливо эта закономерность проявлялась у представителей среднего класса и у девочек, а у мальчиков и представителей низшего класса эти результаты не достигали уровня статистической значимости. Данный вывод тоже согласуется с представлением о том, что выраженная потребность в аффилиации связана с боязнью отвержения, поскольку представляется вполне закономерным, что у малышей, матери которых отказываются подойти к ним, когда им плохо, скорее сформируется устойчивая неосознаваемая потребность в поддержке, ободрении или боязнь отвержения. Подобная интерпретация также согласуется с данными о том, что дети, воспитывающиеся в детских домах, т. е. окруженные меньшей заботой и лаской, имеют более высокие показатели потребности в аффилиации, особенно ее негативного аспекта — боязни отвержения (Youngleson, 1973).

То обстоятельство, что представленные выше данные об истоках аффилиативных мотивов значительно менее определенны, чем данные относительно потребности в достижении и потребности во власти, свидетельствует либо о том, что в формировании этих мотивов более важную роль играет поздний опыт, либо что группа Сирса, который определял параметры стиля воспитания, была более ориентирована на действия, а не на состояния (Sears, Maccoby, & Levin, 1957). То есть большинство из более чем сотни параметров родительского поведения, которые они оценивали, отражало то, что делали или не делали родители по отношению к ребенку. С теоретических же позиций можно предположить, что формирование аффилиативных мотивов ребенка в большей мере зависит от отношения родителей, а не от конкретных воспитательных приемов. Таким образом, необходимы дополнительные исследования (см. Sroufe & Waters, 1977) отношений между родителями и детьми, которые позволили бы лучше понять, почему одни люди более способны любить, чем другие.

Связь сексуальности с аффилиацией и интимностью

Есть ряд теоретических оснований полагать, что развитие сексуального мотива должно быть связано с развитием мотивов аффилиации и интимности. Эти основания представляют собой информацию, полученную в самых разных исследованиях — от клинических случаев сексуальных дисфункций до исследований Харлоу, показавшего нарушение сексуальной функции у обезьян, лишенных в раннем возрасте ритмических поглаживаний, характерных для нормальных отношений между матерью и младенцем (см. главу 5). Однако эмпирических исследований, которые бы подтвердили наличие подобной закономерности, с использованием методов, описанных в данной главе, пока нет.

Ученых, исследующих аффилиацию и мотив интимности, пока не заинтересовала возможность изучить их связь с сексуальным опытом или сексуальным поведением. Самое большее, что они выяснили по данному вопросу, это то, что по результатам широкомасштабного национального исследования частота любовно окрашенного взаимодействия мужа с женой (предполагающего сексуальную активность) не связана с показателем потребности в аффилиации мужа (Veroff, Dep-ner, Kulka & Douvan, 1980). He связано с показателем аффилиативной потребности и мотива интимности и отношение матери к сексуальности в детском возрасте (McClelland & Pilon, 1983), хотя можно было бы предположить, что наказание за мастурбацию и сексуальные игры должно подавить развитие мотива интимности. Вероятно, сексуальный мотив относительно независим от двух других, несмотря на их предполагаемое теоретическое родство. В то же время полученные данные никоим образом нельзя назвать окончательными. Они лишь заставляют обратить пристальное внимание на необходимость более глубокого изучения истоков, развития и взаимосвязей сексуального и аффилиативных мотивов.

Примечания и вопросы

1. Фрейд считал, что либидо (сексуальное влечение) проходит в своем развитии несколько стадий, которые можно охарактеризовать привязанностями на оральном, анальном, фаллическом и генитальном уровнях. В главе 8 мы проанализировали систему Стюарт для оценки фиксированности взрослого человека на каком-то из этих уровней. Из данной главы следует, что уровень тестостерона может свидетельствовать о степени активации сексуального мотива мужчины. Можно ли тогда проверить теорию Фрейда, оценив количество тестостерона, вырабатывающегося у мужчины в ответ на стимулы, характерные для стадии, на которую они более ориентированы, согласно системе Стюарт? Например, можно ли предположить, что мужчины, ориентированные на стадию I, должны сильнее реагировать на чтение материалов, связанных с властью, чем мужчины, ориентированные на стадию II? Или подобное различие должно проявляться только в отношении более откровенно сексуальных стимулов, т. е., к примеру, мужчины, фиксированные на стадии I, должны интенсивнее реагировать на оральный секс, чем мужчины, фиксированные на стадии II? Что означало бы отсутствие различий в уровне тестостерона, вырабатывающегося в ответ на разные стимулы у взрослых, ориентированных на разные стадии? Опровергали бы эти данные теорию Фрейда?

2. На что указывают данные о том, что мальчики с некоторым отставанием в половом созревании имеют более высокие показатели потребности в аффилиации? Означает ли это наличие связи между сексуальностью и любовью? Это означает лишь то, что поздно созревающие мальчики испытывают одиночество и стараются устанавливать межличностные отношения. Мей отмечает, что молодые люди с выраженным паттерном П — С также испытывают чувство одиночества. Каким образом согласуются эти факты?

3. Большинство людей может сказать, в какой момент они чувствуют хороший контакт с каким-то человеком. Это называют «настроенностью на одну волну», т. е. примерно то же, на что указывает Кондон, описывая гармоничное соответствие голосового и пантомимического взаимодействия. Результаты экспериментов Харлоу с реальными и суррогатными матерями (см. главу 5) свидетельствуют о том, что способность взрослых людей устанавливать подобные гармоничные отношения зависит от качества взаимодействия ребенка с матерью. Если аффилиативные мотивы или мотив интимности формируются на основе удовольствия от гармоничного взаимодействия, не означает ли это, что хорошее взаимодействие матери и ребенка должно быть связано с показателями потребности в аффилиации и мотива интимности у взрослых? Подумайте, какой аспект взаимодействия матери и ребенка скорее всего может привести к усилению аффилиативного мотива в противовес мотиву интимности.

4. Почему, по вашему мнению, так трудно получить устойчивые результаты о связи потребности в аффилиации с готовностью к сотрудничеству или конформностью? Какие иные факторы могут влиять на эти поведенческие характеристики? Попытайтесь, принимая во внимание эти факторы, спланировать эксперимент, который бы позволил продемонстрировать связь потребности в аффилиации с сотрудничеством и конформностью.

5. Если для лиц с выраженной потребностью в аффилиации в определенных условиях характерно предпочтение умеренного риска (о чем говорилось в этой главе), какой можно сделать вывод о том, что предпочтение умеренного риска характерно для лиц с выраженной потребностью в достижении, на что указывалось в главе 7? Объясняет ли это неоднозначность отношений между поведением и лежащими в его основе мотивами? Или есть такое поведение, которое однозначно свидетельствует о наличии определенного мотива, например мотива достижения или аффилиации?

6. Если использование разных побудителей позволяет активизировать поведение людей с разными мотивами, означает ли это, что, например, учителя могут повысить успеваемость учеников, используя широкий диапазон побудителей? Или использование одного побудителя повышает успешность деятельности людей с одним типом мотивации и снижает ее у людей с другим типом мотивации? Проанализируйте работу Маккичи (McKeachie, 1961), упомянутую в этой и предыдущей главах.

7. В главе 8 подчеркивался тот факт, что мотивы проявляются по-разному Как это распространяется на аффилиативный мотив? Человек с выраженной аффилиативной потребностью может иметь много друзей, проводить много времени с небольшим числом друзей, часто звонить по телефону или писать письма. Если все это подлинные проявления потребности в аффилиации, как можно получить общий показатель, который доказал бы этот факт?

8. В этой и в предыдущей главе утверждалось, что менеджеры с выраженной потребностью в аффилиации более чутко реагируют на индивидуальные потребности и с трудом придерживаются универсальных правил, однако эта гипотеза не была проверена эмпирически. Спланируйте эксперимент для ее проверки.

9. Объясните данные Макадамса и Константян (McAdams & Constantian, 1982), согласно которым испытуемые с выраженной потребностью в аффилиации, а не мотивацией интимности чаще выражают желание быть с кем-то, а не оставаться в одиночестве.

10. При анализе отчетов студентов, получавших сигналы на пейджер через произвольные интервалы времени в течение недели, было обнаружено, что женщины почти в два раза чаще, чем мужчины, думают о межличностных отношениях. Однако мужчины и женщины не различались по средним уровням мотивации интимности и потребности в аффилиации (McAdams & Constantian, 1982). Что это может означать? Каким способом лучше измерять силу мотива — с помощью ТАТ или с помощью сообщений по сигналу пейджера? Какие другие переменные могут влиять на результаты измерения в каждом случае?

11. Медитация, как правило, связана с релаксацией (Benson, 1975) и с усилением потребности в аффилиации (Alexander, 1982). Как вы считаете, связана ли медитация с улучшением здоровья? Попытайтесь обосновать свой вывод.

12. Если любовь связана с улучшением состояния здоровья, можно ли предположить, что любящие пары реже болеют? Как бы вы проверили эту гипотезу?

13. Один аспирант провел исследование, в котором обнаружил, что кареглазые студенты колледжа испытывают большее сексуальное возбуждение (т. е. пишут рассказы с более сексуальным содержанием) при виде фотографии красивой голубоглазой женщины, чем при виде фотографии не менее красивой кареглазой женщины, и наоборот: голубоглазые мужчины испытывают большее возбуждение от фотографии кареглазой женщины. Если бы эти результаты подтвердились, как вы их объяснили бы? Имеют ли они какое-либо отношение к представлению о том, что глаза играют особую роль при активации аффилиативных мотивов?

14. В главах 4 и 5 утверждается, что мотивы основаны на разнообразных позитивных и негативных эмоциях. "Макадамc и Константян (McAdams & Соnstantian, 1982) обнаружили, что лица с сильным мотивом интимности, взаимодействуя с другим человеком, испытывают больше позитивных эмоций. В ситуациях, не связанных с взаимодействием, подобные различия не обнаруживались. Подтверждают ли эти данные наличие связи между мотивом и эмоциями, или выявленную закономерность можно объяснить как-то иначе?

15. Комментируя исследование влияния алкоголя на содержание мыслей и фантазий женщин, Уилсон и Лоусон (Wilson & Lawson, 1976b) утверждают: «Неясно, что означают эти сомнительные проективные тесты без их валидизации с использованием подходящих объективных методик». В каком смысле содержание мыслей и фантазией «сомнительно»? Предлагаемый критиками подходящий объективный метод оценки сексуального возбуждения — вагинальный фотоплетизмограф, который при его помещении во влагалище измеряет вагинальное пульсовое давление и объем кровотока. Что, если полученные разными способами показатели сексуального возбуждения не совпадут? Можно ли утверждать, что физиологический показатель всегда предпочтительнее и должен использоваться для валидизации методик оценки материалов воображения? Подумайте, например, что может происходить во время изнасилования.

По ряду исторических причин, о которых говорилось в главе 3, изначально психологи-теоретики рассматривали мотивы как усилия, направленные на избегание дискомфорта и ослабление сильной стимуляции вне зависимости от того, что было причиной — голод, жажда, боль, удар электрического тока, конфликт или фрустрация. Эффекты такой сильной стимуляции они легко наблюдали у своих излюбленных испытуемых — лабораторных животных — и полагали, что психоаналитики, работающие с пациентами, подтверждают их представление о том, что снижение тревоги является своего рода мотивом преодоления. С этой точки зрения говорить о разных мотивах избегания не имело смысла: человек просто осваивает разные способы снижения тревоги, настолько же разнообразные, насколько разнообразны изучаемые люди. Так, например, один человек пытается снизить тревогу, жуя жевательную резинку, другой бегает трусцой, третий идет в кино.

Никто не видел смысла в том, чтобы определить и оценить мотив жевания жевательной резинки, мотив бега трусцой или мотив похода в кино, поэтому в этой области не уделялось особого внимания разработке достаточно точных методов измерения, так, как это было при изучении потребности в достижении или во власти. Вначале ученые удовлетворялись простыми отчетами испытуемых относительно того, насколько сильную тревогу они испытывают. Как отмечалось в предшествующих трех главах, первые доказательства существования других видов мотивов избегания были получены при исследовании мотивов приближения. Все эти работы будут рассмотрены, однако они пока не позволяют составить ясное и четкое представление о том, что такое мотивы избегания и как их следует оценивать.

Генерализованная тревога как мотив

Чтобы оценить, насколько нервозен, тревожен или обеспокоен человек, по его собственному мнению, было разработано множество опросников. Они включают вопросы такого рода: «Считаете ли вы себя тревожным человеком?», «Беспокоитесь ли вы о возможных неприятностях?», «Испытываете ли вы беспокойство, когда оказываетесь в лифте, поезде, туннеле?» Это вопросы из Опросника нейротизма Айзенка (Eysenck’s Measure of Neuroticism, 1957a) — методики, широко используемой в Великобритании. В США, как отмечалось в главе 3, чаще используют шкалу проявлений тревоги Тейлор (Taylor Scale of Manifest Anxiety, 1953). В ней испытуемым предлагается согласиться или не согласиться с утверждениями типа «Мне часто снятся тревожные сны» или «Меня легко расстроить».

Другие авторы (Spielberger, Gorsuch & Lushene, 1970) еще более упростили процедуру оценки, предлагая испытуемым сообщить, насколько сильное беспокойство, нервозность, раздражительность они испытывают в противовес спокойствию и расслабленности. Оценивая соответствующие прилагательные, испытуемые указывали, каково их обычное настроение (Спилбергер назвал это показателем личностной тревожности) и как они ощущают себя в конкретный момент (он назвал это показателем состояния тревоги). Спилбергер считает, что «тревожность как личностная черта подразумевает мотив или приобретенную поведенческую диспозицию, которая предрасполагает человека воспринимать широкий диапазон объективно неопасных ситуаций как опасные и реагировать на них тревогой, интенсивность которой непропорциональна масштабу объективной угрозы» (Spielberger, 1966). Различие здесь такое же, как описанное в главе 6 различие между мотивационной диспозицией, считающейся относительно стабильным аспектом личности, и временно актуализированной мотивацией как нестабильным аспектом личности (Zuckerman, 1976). Все эти опросники, как и некоторые другие, измеряют одно и то же — склонность человека к тревожным реакциям в их разных проявлениях. Они имеют одинаковые поведенческие корреляты и коррелируют друг с другом (Feij, 1975; Shiomi, 1978). Лица с высокими показателями по одному опроснику обычно имеют высокие показатели и по другим.

В исследованиях также получены данные, свидетельствующие о том, что лица с высокими показателями по опроснику проявлений тревоги обнаруживают признаки более сильной мотивации. У них отмечается более высокий уровень активации. В целом и особенно в стрессовой ситуации у них наблюдаются разнообразные признаки повышенной активности автономной нервной системы, такие как расширение зрачка, учащенное сердцебиение, усиленное потоотделение, оцениваемое по кожно-гальванической реакции, учащенное дыхание, больший объем вдыхаемого кислорода и т. п. (Eysenck, 1947). Однако самоотчеты и физиологические показатели тревоги отнюдь не всегда связаны. Самоотчеты некоторых людей, демонстрирующих все физиологические признаки тревоги, не свидетельствуют о том, что они испытывают тревогу (см., например, Salter, Meunier & Triplett, 1976). Таким образом, мы вновь сталкиваемся с проблемой искажения при использовании самоотчетов для оценки мотивации.

Более тревожные люди также обнаруживают избирательную восприимчивость, характерную для ситуации повышенной мотивации. При усилении стимуляции они быстрее, чем испытуемые с низким уровнем тревожности (Shiomi, 1978), сообщают о болезненности и хуже видят в темноте (Eysenck, 1947).

Наконец, у них обнаруживается третий существенный атрибут мотивированности: в определенных условиях они быстрее, чем менее тревожные люди, осваивают определенного рода материал (см., например, рис. 3.7). В целом тревожные люди лучше запоминают легкий материал и хуже — более сложный (см. Weitzner, 1965). С точки зрения теории Халла, это объяснялось тем обстоятельством, что инстинкт (о котором в данном случае можно судить по показателям шкалы проявлений тревоги) — своего рода слепая, нецеленаправленная сила, активирующая те реакции, которые в создавшейся ситуации уже были самыми сильными. Если наиболее сильная реакция способствует научению, как при выполнении простых заданий, более сильный инстинкт будет облегчать научение, если же более сильные реакции не совместимы с выполнением задания, более сильный инстинкт будет препятствовать научению.

Однако несколько фактов противоречили такой интерпретации. Прежде всего, Айзенк (Eysenck, 1957а) установил, что усиление другого иррелевантного инстинкта (а именно голода) при процедуре обусловливания не облегчало усвоение реакции моргания, как это делала тревога. Как это могло происходить, если усиление инстинкта в любом случае должно активировать наиболее сильную естественную реакцию, которой, как было продемонстрировано в исследованиях тревоги, может быть моргание? Кроме того, как отмечалось в главе 3, Вайнер (Weiner, 1966) продемонстрировал, что меньшая успешность тревожных испытуемых при выполнении трудных заданий объясняется совершением большего количества ошибок.

Все вышесказанное заставило предложить более простую интерпретацию особенностей научения тревожных испытуемых. Тревога — это не «слепая», а целенаправленная сила. По сравнению с нетревожными людьми, тревожные люди быстрее научаются тому, что снижает их тревогу. В эксперименте с обусловливанием мигания поток воздуха, направляемый в глаза, вызывает неприятные ощущения, и более тревожные испытуемые быстрее научаются предвидеть его и закрывать глаза во избежание неприятных ощущений (Taylor, 1951). При выполнении простых заданий более тревожные испытуемые, часто добиваясь успеха, продолжают быстрее выполнять задания, чтобы снизить тревогу, которая возникла бы из-за неудачи. При выполнении же более трудных задач они часто сталкиваются с трудностями и пытаются избежать выполнения задачи, что приводит к худшим результатам.

В методах измерения мотива тревоги обнаруживается ряд недостатков (если целью мотива тревоги является та или иная форма уклонения), поскольку они сосредоточены главным образом на тревожных реакциях, а не на том, что снижает тревогу. Мотив лучше всего определять с точки зрения его цели или побудителя, который мог бы его удовлетворить. В исследованиях были получены данные, свидетельствующие о том, что тревожным людям необходимы безопасность или ободрение, которые обеспечивают информацию или знание о том, что следует делать. Например, когда они разговаривают с кем-то, кто кивает или периодически ободряет их, произнося нечто вроде «Угу» каждый раз, как он произносит существительное во множественном числе, они бессознательно начинают употреблять больше существительных во множественном числе (Doherty & Walker, 1966). Или, когда они стоят с закрытыми глазами и экспериментатор внушает им, что они наклоняются вперед, они действительно чаще, чем испытуемые с низким уровнем тревожности, наклоняются вперед, (Eysenck, 1947).

Шехтер (Schachter, 1959) провел серию экспериментов, которые наглядно демонстрируют побудительную ценность присутствия других людей для тревожных индивидов. Шехтер вызывал тревогу у испытуемых — студенток колледжа, включив в эксперимент воздействие электрическим током. В первом случае экспериментатор в белом халате сухо сообщал испытуемым, что удар током будет действительно болезненным, однако не причинит вреда. Во втором случае экспериментатор непринужденно сообщал, что удар током будет очень слабым и ощущаться лишь как покалывание. В обоих случаях испытуемым сообщалось, что они могут подождать начала процедуры либо в отдельных комнатах, либо вместе с другими участниками.

Шехтер обнаружил, что те испытуемые, которым угрожали сильными ударами током, чаще предпочитали провести время ожидания в компании с другими участниками. Иными словами, тревога повышала побудительную ценность пребывания с другими людьми. Шехтер также попытался установить, что конкретно успокаивающего было в ситуации пребывания с другими людьми, и заключил: испытуемые хотели обсудить сложившуюся ситуацию с другими участниками, а также снизить свою тревогу и неопределенность в отношении того, как им следует реагировать. В своем эксперименте Шехтер не оценивал личностную тревожность, однако вполне вероятно, что если бы он это сделал, лица с высоким уровнем тревожности изъявляли бы еще большее желание находиться в обществе других людей. Вместе с тем Шехтеру удалось определить индикатор индивидуальных различий в уровне тревоги. Первенцы и единственные дети в семье чаще предпочитали находиться в компании с кем-либо. Шехтер предположил, что первенцы и единственные дети в семье находятся под большим влиянием со стороны родителей, более тревожны, а их родители чаще и быстрее пытались утешить их, когда они плакали. Когда же в семье больше детей, мать не может так быстро реагировать на беспокойство ребенка, подходя к нему. Все данные указывают на то, что для лиц с высоким уровнем тревоги и тревожности характерна потребность в безопасности, ободрении или снижении неопределенности.

Поскольку опросники для измерения мотивов обычно недостаточно точны, и особенно это касается опросников для оценки мотива тревоги, не учитывающих побудитель данного мотива, возникла необходимость разработать более точные методики с использованием более сложных способов измерения, о которых говорилось в главе 6 и которые используются в других областях. Было предпринято две попытки разработать подобные методики, однако ни одна из них не привела к впечатляющим результатам. Как отмечалось ранее, Уокер и Аткинсон (Walker & Atkinson, 1958) предлагали солдатам написать рассказы к картинкам при разной степени тревоги, вызываемой информацией о степени близости к месту ядерного взрыва. В контрольных условиях испытуемые писали рассказы на военной базе в пустыне прежде, чем узнали о том, что будут участвовать в маневрах, предполагающих взрыв атомной бомбы. Участники другой группы писали рассказы на военной базе после того, как им разъяснили, что через десять часов произойдет ядерный взрыв. В третьей группе участники писали рассказы сразу после взрыва, когда в непосредственной близости распространялось облако от него, т. е. когда они находились «в состоянии тревожного ожидания звуков сирены», сигнализирующей о чрезвычайной ситуации и необходимости как можно быстрее покинуть лагерь. Другие солдаты писали рассказы, когда взрыв был уже давно позади.

Система оценки рассказов была разработана на основе аналогичных работ, посвященных мотиву достижения. Сначала исследователи определяли, связан ли рассказ каким-либо образом с тревогой или страхом, о чем свидетельствовало наличие образов угрозы, которые фиксировались при упоминании об угрозе взрыва, физического вреда или нападения, а также эмоциональной реакции страха. В табл. 10.1 представлены некоторые категории оценки, отражающие различные аспекты действий по снижению тревоги. Обратите внимание на то, что в данном случае в методике уделяется пристальное внимание ослаблению страха — желанию устранить угрозу, сделать что-то, чтобы избежать ее, преодолеть препятствия для уклонения от угрозы, или облегчению вследствие избежания угрозы. В этом смысле данная методика является более адекватной, чем шкала проявлений тревоги, в которой основное внимание уделяется угрозе либо тревоге как таковой. Кроме того, была доказана валидность общего показателя потребности в безопасности, полученного путем объединения этих характеристик, что демонстрирует рис. 10.1, поскольку этот показатель увеличивался при усилении угрозы взрыва и уменьшался при ее снижении.

Таблица 10.1

Подкатегории, оцениваемые только в том случае, когда рассказ содержит образы угрозы (по Walker & Atkinson, 1958)

Рис. 10.1. Процент солдат с высокими показателями потребности в безопасности до, во время и после присутствия при ядерном взрыве (результаты по форме В) (по Walker & Atkinson, 1958)

Следует также отметить, что данный метод оценки снижает вероятность искажений в ответах, характерных для опросников тревоги. Эпстайн (Epstein, 1962) показал, что самоотчеты о тревоге изменяются по мере приобретения опыта переживания потенциально опасной ситуации, как, например, в парашютном спорте. Опытные парашютисты отмечают, что испытывают все меньшую и меньшую тревогу, однако у них не обнаруживается соответствующего снижения показателей физиологических признаков тревоги. Иными словами, их организм продолжает демонстрировать признаки тревоги, хотя субъективно они не отмечают сильных тревожных переживаний. Несмотря на перспективность методики, которую предложили Аткинсон и Уокер, она была использована только в одном исследовании.

Несколько более широко используемую методику для оценки потребности в безопасности разработал Арнофф (Arnoff, 1967). Он использовал тест незаконченных предложений для оценки потребностей из иерархии потребностей Маслоу (см. главу 2), поскольку полагал, что две группы, которые он исследовал на острове Сент-Китс в британской Вест-Индии, отличаются мерой удовлетворения их базовых потребностей. Согласно теории Маслоу, прежде чем актуализируются высшие потребности, такие как потребность в любви и самоуважении, должны быть удовлетворены базовые потребности в пище, воде и безопасности.

Арнофф обнаружил, что большинство мужчин, проживавших на острове, зарабатывают на жизнь уборкой тростника, и лишь немногие занимаются рыболовством, несмотря на то, что рыболовство приносит больший доход. Арнофф предположил, что это объясняется тем, что у жителей острова чрезвычайно выражена потребность в безопасности, которую в большей мере удовлетворяла рубка тростника, а не ловля рыбы. Мужчины обрабатывают поле, выстроившись клином. Темп работы задает ведущий, и никто из работников не может обогнать или отстать от работника, идущего рядом с ним с любой стороны. Им нет нужды брать на себя ответственность за прилагаемые усилия. Им платят за то, что сделала вся группа, поэтому, даже устав или заболев, они получают долю от заработанного другими членами группы за тот день. Кроме того, они поддерживают друг друга, постоянно переговариваются и шутят во время работы. Здесь «нет места для индивидуального достижения. Человек не может сам решить, что в какой-то день или в какую-то неделю он срубит больше тростника, поскольку темпы работы каждого предопределяет схема рубки… Даже если в какой-то день один рубщик смог бы собрать больше тростника, система оплаты такова, что он единолично не смог бы получить больше денег, но лишь прибавил бы дохода своим менее расторопным товарищам» (Aronoff, 1967).

Доход же рыбака целиком зависит от приложенных им усилий. Он должен решить, как часто ему нужно выходить в море, где ловить рыбу, сколько потратить на покупку сетей и т. п. Арнофф предположил, что мужчины занимались бы этим только в том случае, если бы таким образом удовлетворялась их базовая потребность в безопасности, что, по Маслоу, создавало бы возможность заняться удовлетворением потребностей более высокого иерархического уровня, например потребности в повышении самоуважения. Тест незаконченных предложений, который использовал Арнофф для проверки этого предположения, включал фразы типа «Деньги…», или «Жена…», или «Меня огорчает то, что я…». Потребность в безопасности фиксировалась в том случае, когда испытуемый упоминал об опоре на внешние авторитеты, о потребности в заботе, взаимности, безопасности. Примерами соответствующим образом законченных фраз могут быть следующие: «Моя жена заботится обо мне» или «Друг, если я в чем-то нуждаюсь, поможет мне». Фразами, расценивающимися как проявление потребности в самоуважении, могут быть следующие: «Мне все удается», «Я хочу совершить в своей жизни нечто важное» или «Жена должна подчиняться мужу». Подобная заинтересованность в том, что или кто лучше либо хуже, очень напоминает то, что оценивается при изучении потребности в достижении.

Результаты, представленные на рис. 10.2, подтвердили предположение Арноффа. Среди рубщиков тростника процент мужчин с выраженной потребностью в безопасности оказался значительно выше, чем среди рыбаков, у которых были выше показатели самоуважения. Кроме того, Арноффу удалось получить данные, частично объясняющие, почему рубщики тростника имели более высокие показатели потребности в безопасности. Он зафиксировал число мужчин в каждой профессиональной категории, которые к 12-летнему возрасту лишились одного из родителей, пережили в детстве смерть нескольких братьев и сестер или и то и другое. Арнофф предположил, что те, кто пережил большее количество смертей в детском возрасте, будут иметь более выраженную потребность в безопасности. Как и ожидалось, в детстве рубщики тростника пережили более тяжелые потери в семье, чем рыбаки.

Рис. 10.2. Процент рубщиков тростника и рыбаков с высокими показателями потерь в раннем возрасте, потребности в безопасности и самоуважения (по Amoff, 1967)

Методика Арноффа использовалась и в ряде других исследований. Например, Уард и Уилсон (Ward & Wilson, 1980) предлагали студенткам последних курсов моральную дилемму так, как будто это было обсуждаемое судебное дело. Испытуемых попросили ознакомиться с представленным случаем и попытаться вынести вердикт, как если бы они были присяжными. Затем они писали эссе на две страницы, в котором должны были привести доводы в пользу своего решения. Их доводы затем кодировались и оценивались на предмет моральной зрелости с использованием критериев, установленных Колберт (Kohlberg, 1969).

Одни испытуемые проходили эту процедуру в одиночестве. На других оказывалось давление со стороны группы: ознакомившись с делом и высказав свое мнение, испытуемые обсуждали его с двумя другими женщинами, сообщницами экспериментатора, которым было поручено использовать аргументацию, характерную для более низкого уровня нравственных рассуждений. Таким образом, каждая испытуемая в течение двадцати минут выслушивала мнения и доводы, призванные снизить уровень ее моральных рассуждений. Затем испытуемые писали окончательный вариант эссе, в котором обосновывали свой вердикт, точно так же как и испытуемые, принимавшие решение без предварительного обсуждения.

До этого, как и в прежнем исследовании, испытуемые выполняли тест незаконченных предложений, который позволял оценить выраженность их потребностей в безопасности и самоуважении. Как видно из рис. 10.3, потребности в безопасности и самоуважении по-разному взаимодействуют с групповым давлением. У испытуемых с высокими показателями потребности в безопасности уровень моральных рассуждений снижался под влиянием группы, тогда как у испытуемых с высоким уровнем самоуважения — нет. Очевидно, что лица с выраженной потребностью в безопасности в своих действиях в большей мере ориентированы на поддержку и руководство другого, точно так же как лица с высокими показателями тревоги/тревожности.

Рис. 10.3. Средний уровень моральной зрелости рассуждений у женщин, ориентированных на безопасность и на самоуважение при вынесении решения в одиночестве и под давлением группы (по Ward & Wilson, 1980)

Боязнь неудачи

В литературе, посвященной мотивации, пристальное внимание уделяется более специфическому виду тревоги, а именно тревоге человека по поводу успешности своей деятельности. Анализируя мотивационные детерминанты риска, Аткинсон (Atkinson, 1957) рассматривал побудитель к избеганию неудачи как зеркальное отражение побудителя к достижению. Поэтому его формула мотивации к избеганию неудачи была аналогична формуле мотивации к достижению. То есть он понимал тенденцию к избеганию неудачи как произведение мотива избегания неудачи, вероятности неудачи и негативной побудительной ценности неудачи. Это произведение должно было быть прямо пропорционально степени легкости задачи, с которой не справился человек. Иными словами, человека должна значительно больше огорчать неудача при выполнении легкого задания, чем неудача при выполнении трудного задания.

Применение этой формулы показано в табл. 10.2, аналогичной табл. 7.2, иллюстрирующей применение соответствующей формулы в отношении аспекта приближения мотива достижения. Обратите внимание на то, что при выполнении трудной задачи, когда вероятность неудачи велика, негативная побудительная ценность относительно мала, поэтому произведение переменных указывает лишь на слабую тенденцию избегания. Вероятность неудачи и негативная побудительная ценность противоположны при выполнении легкой задачи, что опять-таки приводит к результату, указывающему на слабую тенденцию избегания. Показатель избегания достигает своего максимума при выполнении задач умеренной трудности, которые должны быть максимально привлекательны для тех, кто руководствуется побудительной ценностью успеха.

Таблица 10.2

Актуализированная мотивация избегания неудачи как функция от мотивации (M_af), ожидания (P_f) и побудительной ценности (I_f или — P_s) (по Atkinson, 1957)

Для проверки применимости своей модели Аткинсону необходимо было каким-то образом оценить боязнь неудачи. С этой целью он использовал Опросник тестовой тревоги (Test Anxiety Questionnaire; Saranson & Mandler, 1952). Он состоял из сорока двух утверждений, например: «Насколько сильное беспокойство вы испытываете (или испытывали бы) перед выполнением теста для оценки интеллекта?» или «Насколько, как вам кажется, ваши эмоциональные реакции мешают вам во время экзамена или ухудшают ваши экзаменационные результаты?» Показатели по этому тесту умеренно коррелируют с показателями по шкале проявлений тревоги Тейлор (r = 0,53; Raphelson, 1957) и позволяют конкретизировать, насколько человек опасается ситуации тестирования. Аткинсон решил, что боязнь неудачи лучше всего характеризует сочетание высокого показателя тестовой тревожности и низкого показателя потребности в достижении, свидетельствующих об отсутствии тенденции приближения. С другой стороны, мотив достижения успеха лучше всего характеризует сочетание высокого показателя потребности в достижении и низкого показателя тестовой тревожности. Поэтому Аткинсон и многие его коллеги, следующие этой традиции, обычно разделяют испытуемых на четыре группы в зависимости от значения каждого из этих показателей.

В этой главе наше внимание будет сосредоточено преимущественно на людях с выраженной боязнью неудачи, поскольку для них характерны высокие показатели тестовой тревожности и низкие показатели потребности в достижении. Как и следовало ожидать (если считать описанный выше способ измерения адекватным), у таких людей уровень физиологической активации при выполнении трудного задания на координацию движения рук и взгляда был выше, чем у людей с высокими показателями потребности в достижении и низкими показателями тестовой тревожности. То есть при выполнении задания у более тревожных испытуемых отмечалось более интенсивное потоотделение, о чем свидетельствовало сниженное сопротивление кожи к электрическому току (Raphelson, 1957).

Ключевой вопрос заключается в том, будут ли испытуемые, у которых указанным выше способом была установлена повышенная боязнь неудачи, избегать задач умеренной степени трудности, как это следует из модели Аткинсона. Иными словами, будут ли наиболее привлекательны для тревожных людей очень легкие и очень трудные задания? Очевидно, как явствует из табл. 10.2, тревожные люди в определенной мере должны избегать всех заданий, однако в дальнейшем было высказано предположение о том, что им часто приходится выбирать какой-то из вариантов по внешним причинам, и в этом случае их меньшая склонность избегать чрезвычайно высокой и чрезвычайно низкой вероятности неудачи должна проявиться в предпочтении именно таких вариантов.

В нескольких исследованиях удалось подтвердить это предположение. Рассмотрим, например, данные, приведенные в табл. 10.3.

Испытуемые с выраженной боязнью неудачи оказались значительно менее реалистичными при выборе предпочтительных для них профессий. Студентов колледжа попросили оценить собственные способности, а также способности, необходимые, по их мнению, для успеха в разных профессиях (Mahone, 1960). Когда был проанализирован их личный выбор профессии, было установлено, что лица с выраженной боязнью неудачи значительно чаще оценивали способности, необходимые для выбранной профессии, выше своих собственных способностей. С точки зрения модели, представленной в табл. 10.2, они демонстрировали предпочтение профессии, в которой у них, по их личному мнению, вероятность неудачи была довольно высока в связи с недостатком способностей. Испытуемые же с выраженной потребностью в достижении и низким уровнем тестовой тревожности, напротив, как отмечалось в главе 7, чаще выбирали профессии, в которых, по их мнению, уровень предъявляемых требований соответствовал их способностям. Более того, испытуемые с выраженной боязнью неудачи чаще давали неточную оценку своим способностям (по сравнению с реальной успеваемостью) и даже выбирали профессии, которые не соответствовали заявленным ими интересам. В целом создается впечатление, что они избегали реалистичного выбора, как и следовало ожидать, руководствуясь моделью Аткинсона.

В исследовании упорства после неудачи (Feather, 1961) были получены результаты, также согласующиеся с моделью Аткинсона. Эти результаты иллюстрирует рис. 7.6. Испытуемые, у которых был выявлен низкий уровень потребности в достижении, имели высокий уровень тестовой тревожности, что, по Аткинсону, предполагает высокий уровень боязни неудачи. Обратите внимание на то, что если задание оценивалось как очень трудное и эти испытуемые терпели неудачу, они значительно чаще продолжали работу над ним, чем когда они не справлялись с заданием, оцененным как легкое. Причина, согласно модели из табл. 10.2, заключается в том, что, когда они не справляются с заданием В (простым заданием), вероятность неудачи субъективно повышается и оно приобретает способность вызывать реакцию избегания, сопоставимую с аналогичной способностью задания Б, которому соответствует максимальное избегание. Поэтому лица с выраженной боязнью неудачи менее склонны продолжать работу над таким заданием. И напротив, если им не удается выполнить очень трудное задание, как, например, задание А из табл. 10.2, это повышает вероятность неудачи, однако смещает тенденцию избегания еще дальше от задания Б, которое обладает максимальной способностью вызывать у них избегание. Поэтому, согласно модели, они более склонны продолжать работу над трудным, а не над легким заданием после неудачной попытки выполнить его.

Таблица 10.3

Связь между боязнью неудачи и недостаточной реалистичностью в профессиональных устремлениях (данные Mahone, 1960)

Однако в большинстве исследований, направленных непосредственно на проверку модели Аткинсона, испытуемые с выраженной боязнью неудачи обычно демонстрируют некоторое предпочтение заданий умеренной степени трудности, хотя и значительно менее выраженное, чем у испытуемых с выраженной потребностью в достижении и низким уровнем тестовой тревожности.

Например, в классическом исследовании с выбором испытуемыми расстояния от колышка, на который они должны набросить кольцо (Atkinson & Litwin, 1960) (см. табл. 7.3), около 43 % выборов, сделанных лицами с выраженной боязнью неудачи (высоким уровнем тестовой тревожности и низким уровнем потребности в достижении), соответствовали умеренной степени трудности по сравнению с 21 % в отношении очень близкой дистанции (простое задание) и 36 % в отношении дальней дистанции (трудное задание). Это, казалось бы, вступает в противоречие с моделью, согласно которой такие люди должны всячески избегать средней дистанции. Авторы объясняют это несоответствие либо недостаточной выраженностью боязни неудачи у испытуемых, либо действием внешних мотивационных факторов. Еще один вариант объяснения — недостатки метода оценки боязни неудачи.

Что касается реального поведения, испытуемые с высоким уровнем тестовой тревожности опасаются неудачи и всячески стараются снизить ее вероятность. По сравнению с испытуемыми с низким уровнем тестовой тревожности они хуже справляются с такими лабораторными заданиями, как замена символа цифрой (Mandler & Saranson, 1952), однако иногда, при отсутствии угрозы немедленной негативной оценки, они показывают более высокие результаты. Так, например, они хуже справляются с тестами способностей, но в колледже обычно имеют более высокие оценки (Mandler & Saranson, 1952). По-видимому, это объясняется тем, что в процессе обучения они проявляют большее усердие для избегания неудачи, однако при этом над ними не довлеет угроза немедленной неудачи, как в случае с ограниченным по времени выполнением теста.

Как следует из табл. 10.4, для людей с выраженной боязнью неудачи очень важно, какова вероятность, что их оценят негативно.

Таблица 10.4

Количество правильных ответов при последней попытке выполнения заданий на научение (по Saranson, 1971)

В эксперименте каждые 2 секунды испытуемым показывали некое слово и просили научиться предугадывать, какое появится слово, и называть его прежде, чем оно возникнет на экране. В контрольных, или нейтральных, условиях испытуемым просто сообщали, как выполнять задание.

В ситуации, когда они не имели четкого представления о том, какова суть задания, испытуемые с высоким и с низким уровнем тестовой тревожности не различались по успешности его выполнения. Однако когда испытуемым сообщали, что по успешности выполнения теста можно будет судить об уровне их интеллекта, испытуемые с выраженной тестовой тревожностью справлялись с заданием значительно хуже, чем испытуемые с низким уровнем тестовой тревожности. И напротив, когда их заранее ободряли, говоря, что такого рода задания очень трудны, поэтому не имеет значения, насколько быстро они его освоят и сколько ошибок сделают, испытуемые с высоким уровнем тестовой тревожности справлялись с заданием даже несколько лучше, чем испытуемые с низким уровнем тестовой тревожности.

Кроме того, было показано (см. табл. 3.2), что испытуемые с высоким уровнем боязни неудачи справляются с заданием лучше, если считают, что выполняют его успешно. Так, например, если они «выигрывают», то будут показывать более высокие результаты, поскольку это лучший способ избежать неудачи, однако если они «проигрывают», то будут показывать более низкие результаты, поскольку это лучший способ выйти из ситуации неудачи. На основании этого можно сделать вывод, аналогичный выводу о влиянии на успешность деятельности тревоги в более широком смысле, которую можно измерить по шкале проявлений тревоги Тейлор. Человек будет делать все возможное, чтобы избежать переживания тревоги.

Против использования тестовой тревожности в качестве индикатора боязни неудачи был выдвинут ряд доводов. Этот метод имеет недостатки, свойственные всем методикам самоотчета: люди, опасающиеся неудачи, не всегда готовы признать свои опасения. Это, в частности, проявляется в том, что некоторые испытуемые с низким уровнем тестовой тревожности в стрессовой ситуации демонстрируют признаки сильной физиологической активации (Salter et al., 1976). Кроме того, как уже отмечалось, испытуемые, у которых таким способом выявлялся высокий уровень боязни неудачи, не всегда избегают умеренного риска, как это должно было бы быть в соответствии с теорией.

Возможно, наиболее слабым местом в том, как последователи Аткинсона измеряют боязнь неудачи, является то, что такой метод не предусматривает возможности сочетания у одного человека высокого уровня и потребности в достижении, и боязни неудачи.

По Аткинсону, у человека с выраженной боязнью неудачи (H) может быть только низкий уровень потребности в достижении (L). Таких людей объединяют в группу LH. Конечно, человек может иметь высокий уровень потребности в достижении (H) и высокий уровень боязни неудачи (H), или HH, однако, по схеме Аткинсона, такой человек не обладает ни такой выраженной потребностью в достижении, как человек из группы HL, ни такой выраженной боязнью неудачи, как человек из группы LH.

Измерение боязни неудачи на материале воображения

Ввиду предпочтительности методик оценки силы мотива, основанных на анализе материала воображения, был предпринят ряд попыток разбить категории оценки потребности в достижении на подкатегории, более тесно связанные с темой неудачи и с темой успеха (deCharms & Dave, 1965; Moulton, 1958). Однако все эти системы оказались далеки от совершенства.

В Германии Хекхаузен (Heckhausen, 1963) разработал систему оценки, основанную на характеристиках рассказов испытуемых, которые либо использовали, либо не использовали защитные стратегии постановки целей. В эксперименте с оценкой уровня притязаний, в котором испытуемые, узнав результаты предыдущей попытки, ставят цели в отношении своих результатов в следующей, испытуемых считают опасающимися неудачи, если они ставят цель, равную или уступающую по уровню трудности достигнутому результату. Если цель оказывается несколько выше, чем прежний результат, испытуемому приписывают позитивную надежду на успех. Хекхаузен также включил дополнительные картинки авторитетных фигур, таких как учителя, начальники, которые могли восприниматься как фигуры, требующие достижения от другого человека.

Хекхаузен обнаружил специфические различия между рассказами, написанными двумя группами лиц с противоположными стратегиями целеполагания. В рассказах тех, кто ставил для себя осуществимые цели, чаще упоминались позитивные стимулы к достижению, ожидание успеха и концентрация усилий для достижения цели. Ученый объединил эти характеристики, назвав показателем надежды на успех, который в такой значительной мере коррелирует с показателем потребности в достижении, описанном в главе 7, что может служить ему заменой. Испытуемые, использовавшие защитную стратегию целеполагания, писали рассказы, в которых чаще упоминалась потребность избежать неудачи, что отражалось во фразах, подобных такой, например: «Он надеется, что учитель не заметит ошибку». Для их рассказов также были характерны упоминания действий, направленных на избежание неудачи, негативных чувств по поводу работы, критики и обвинений со стороны ответственных за работу. Эти категории были объединены в показатель боязни неудачи, который очень слабо коррелирует с американским показателем потребности в достижении и с немецким показателем надежды на успех.

Немецкая методика оценки боязни неудачи имеет ряд преимуществ перед предложенной Аткинсоном системой измерения опросником тестовой тревожности. Она предусматривает возможность сочетания высокого уровня надежды на успех и боязни неудачи. Она не подвержена искажениям в ответах и, как явствует из рис. 10.4, связана с отчетливой тенденцией избегания задач умеренной трудности в соответствии с моделью Аткинсона. В данном эксперименте (Schneider, 1978) варьировались такие внешние факторы, как уровень потребности в аффилиации у испытуемого и присутствие/отсутствие экспериментатора. Изображенная кривая отражает «чистый» случай, когда испытуемый имеет высокий уровень боязни неудачи, низкий уровень аффилиативной потребности и делает выбор в одиночестве, в отсутствие экспериментатора. Результаты строго соответствуют модели Аткинсона. То есть испытуемые с высоким уровнем боязни неудачи предпочитают очень легкие или очень трудные задачи и избегают задач умеренной трудности.

Рис. 10.4. Процент выборов задачи разного уровня трудности испытуемыми с уровнем боязни неудачи, превышающим уровень надежды на успех, и низким уровнем аффилнативной потребности в отсутствие экспериментатора (данные Schneider, 1978)

Поведение, сопряженное с высокими показателями боязни неудачи (по немецкой методике), позволяет составить непротиворечивую теоретическую картину (Heckhausen, 1980). По сравнению с испытуемыми, имеющими низкий уровень боязни неудачи, испытуемые с высоким уровнем боязни неудачи лучше вспоминают задания, которые они выполнили, чем те, которые им не удалось выполнить. Они тратят больше времени на выполнение домашней работы, решают меньше задач при лимите времени, а также имеют более краткосрочную временную перспективу, чем лица с высоким уровнем надежды на успех. Они также лучше работают после положительной обратной связи, касающейся их результатов, что подтверждает сформулированную в предыдущем разделе гипотезу: они будут работать усерднее всегда, когда это очевидно позволяет избежать неудачи. Кроме того, в случае, когда они не справляются с выбранным ими же заданием, это задание теряет для них свою привлекательность, тогда как в тех же условиях оно становится более привлекательным для лиц с высоким уровнем надежды на успех. Даже тогда, когда испытуемому с высоким уровнем боязни неудачи не удается решить задачу, которую он сам не выбирал, задача теряет свою привлекательность для него, в то время как у лиц с высоким уровнем надежды на успех неудачи при решении подобной задачи не оказывают влияния на ее привлекательность для них.

Главным недостатком методики Хекхаузена для оценки боязни неудачи было то, что она была опубликована в Германии и поэтому не использовалась американскими исследователями. Независимо от Хекхаузена Бирни, Бердик и Тиван (Birney, Burdick & Teevan, 1969) разработали новую систему оценки боязни неудачи, сравнив рассказы, написанные в условиях, когда боязнь неудачи актуализировалась через выполнение очень трудных заданий. В выборке студентов колледжа авторы использовали аппарат для чтения на скорость. Благодаря ему предложения, которые должны были вслух прочитать испытуемые, предъявлялись на все более короткий промежуток времени, пока испытуемый не начинал ошибаться. В выборке учащихся 8-х классов исследователи актуализировали боязнь неудачи, предлагая очень трудный математический тест.

Рассказы, написанные в ситуации актуализированной таким образом боязни неудачи, отличались значительным усилением враждебного давления (как назвали его авторы), которое определялось как критика за поведение человека; правовое наказание за некие действия; лишение аффилиативных отношений, «например, когда человек испытывает чувство одиночества или боится отвержения» (Birney et al., 1969), а также враждебное воздействие среды, например пожар или землетрясение. Рисунок 10.5 демонстрирует, что процент рассказов с образами враждебного давления существенно возрастал при актуализации страха неудачи и у восьмиклассников, и у студентов колледжа. Эти результаты аналогичны результатам, полученным группой Хекхаузена: подвергнув свою методику оценки боязни неудачи факторному анализу, они выделили два фактора, один из которых имел отношение к теме избегания неудачи, а другой — к теме критики за неудачу. Было обнаружено, что категории рассказов, связанные с критикой, более характерны для испытуемых, имеющих более высокие общие показатели боязни неудачи (Heckhausen, 1980). В двух независимо проведенных исследованиях было установлено, что выраженная боязнь неудачи тесно связана с темой критики и наказания.

Рис. 10.5. Процент рассказов, отражающих враждебное давление, в группах с разной степенью актуализации боязни неудачи (по Birney, Burdick & Teevan, 1969)

Американская система оценки также включала другие категории, такие как желание избавиться от враждебного давления, инструментальные действия, направленные на избежание критики, и т. д. Было изучено поведение, связанное с общим показателем враждебного давления, объединяющим все указанные категории. При этом было обнаружено, что оно очень похоже на поведение, связанное с другими показателями боязни неудачи. Например, испытуемые с высокими показателями враждебного давления легче поддаются давлению группы, как и испытуемые с высокими показателями проявлений тревоги. Пять помощников экспериментатора давали неверные ответы, после чего испытуемых просили определить, какой из двух отрезков длиннее. Испытуемые с выраженной боязнью неудачи чаще давали неправильные ответы, даже если их ошибочность была очевидна (Birney et al., 1969).

В табл. 10.5 приводятся данные этого исследования о некоторых закономерностях, обнаруживаемых в разных ситуациях выполнения заданий. По сравнению с лицами с низким уровнем враждебного давления испытуемым с высоким уровнем враждебного давления требовалось больше времени для запоминания верного пути в предъявляемой на короткое время схеме лабиринта. Они реже вызывались участвовать в игре в дротики («покажите, насколько хорошо вам это удается»). В интерперсональных играх они реже проявляли соревновательность. Эта игра предполагала наличие двух участников, каждый из которых пытался получить максимум очков. Однако то, сколько очков будет начислено игроку, зависит не только от его выбора в игре, но и от действий другого игрока. Представленная ниже таблица отражает типичную систему присуждения очков за разные комбинации ходов (Birney et al., 1969).

Если игрок 1 делает выбор А, то получает 3 очка или 0 очков в зависимости от того, выберет игрок 2 вариант А или Б. Если игрок 1 выбирает вариант А, игрок 2 получает 3 очка за выбор А и 4 за выбор Б. Если игрок 1 выбирает вариант Б, то получает 4 очка или 1 очко в зависимости от того, какой вариант выберет игрок 2. Игрок 2 стоит перед теми же альтернативами, и ни один из игроков не знает заранее, что выберет другой. Лучшая стратегия для обоих игроков — делать одинаковый выбор, однако это означает доверять друг другу, поскольку если один игрок выбирает А, а другой выбирает Б, один из игроков может сразу проиграть. По результатам нескольких ходов появляется возможность определить, склонен ли игрок к защитной стратегии, т. е. пытается ли избежать полного поражения, как, например, в случае, когда игрок 1 выбирает вариант Б, либо он активно, в соревновании, пытается победить другого игрока и выбирает варианты, при которых тот может получить 0 очков.

Испытуемые с высокими показателями враждебного давления, обнаруживая высокий уровень боязни неудачи, не проявляют стремления соревноваться в этой игре и чаще стремятся избежать поражения. И наконец, как явствует из табл. 10.5, испытуемые с высокими показателями враждебного давления получают более высокие отметки в начальной, средней, старшей школе и в колледже. Это также согласуется с результатами, полученными с помощью других методик оценки боязни неудачи.

Таблица 10.5

Действия испытуемых с высоким и низким уровнями враждебного давления, связанные с достижением (по Birney, Burdick & Teevan, 1969)

Сравнение методик оценки боязни неудачи

С точки зрения теории Аткинсона наибольшее значение имеет то, что лица с высокими показателями боязни неудачи по американской методике также избегают умеренной степени риска и предпочитают чрезвычайно высокую или низкую вероятность успеха. Черански, Тиван и Калл (Ceranski, Teevan & Kalle, 1979) описывают эксперимент, в котором они использовали три разные методики оценки боязни неудачи, чтобы определить, какая из них наиболее тесно связана с теоретически решающим прогнозом. Полученные результаты приведены в табл. 10.6. Методика для оценки враждебного давления оказалось единственной, которая на статистически значимом уровне позволяла спрогнозировать использование испытуемым защитной стратегии целеполагания и предпочтение чрезвычайно высокой или низкой вероятности успеха. По сравнению с лицами с низким уровнем враждебного давления лица с высоким уровнем враждебного давления значительно чаще ставят цели, которые либо равны, либо ниже, либо значительно выше полученных ими в предыдущей попытке результатов. То есть они ставили перед собой либо очень легко-, либо очень труднодостижимые цели и избегали целей умеренной трудности. В другой части эксперимента они также демонстрировали отчетливое предпочтение задач, характеризуемых либо как очень легкие, либо как очень трудные. Методика оценки тестовой тревожности сама по себе не смогла спрогнозировать эти предпочтения. Недостаточно прогностичной оказалась и методика Аткинсона, хотя обнаруженные тенденции имели ожидавшееся направление.

Таблица 10.6

Связь трех методик оценки боязни неудачи с предпочтением защитной стратегии и избеганием умеренного риска (данные по Ceranski, Teevan & Kalle, 1979)

Вывод, который можно сделать на основании всех этих работ, заключается в том, что существуют три разные методики оценки боязни неудачи. Все они имеют одинаковые поведенческие корреляты, такие как защитная стратегия целеполагания, низкая результативность деятельности в одних условиях и высокая — в других, избегание конкуренции, а также подверженность влиянию со стороны других людей. Описанные методики также коррелируют друг с другом, хотя и на довольно низком уровне (Birney et al., 1969). Показатели враждебного давления коррелируют с показателями по немецкой методике оценки боязни неудачи, а также с показателями по методике Аткинсона. Методика Аткинсона имеет наиболее широкое применение, поскольку она менее трудоемка, однако это, возможно по уже отмеченным ранее причинам, самый неподходящий способ оценки из всех трех методик. Немецкая методика оценки боязни неудачи, вероятно, наиболее глубоко проработана и проверена с точки зрения ее связи с разными формами поведения, однако она не используется американскими исследователями. Американская методика оценки враждебного давления используется главным образом ее же создателями, и хотя она обладает рядом преимуществ перед методикой Аткинсона, ей присущи и некоторые недостатки теоретического плана. Одна из категорий в методике оценки враждебного давления предполагает боязнь отвержения или образы, оцениваемые также при исследовании потребности в аффилиации. В результате возникает значимая связь с показателем потребности в аффилиации, однако без ответа остается вопрос, является это артефактом системы оценки либо реальной связью между боязнью неудачи и боязнью отвержения. В немецкой системе оценки нет такой неоднозначности. Еще одна проблема состоит в том, что название системы оценки — враждебное давление — имеет отношение не столько к побудителю, который избавляет от страха, сколько к источнику страха. Как мы уже отмечали, это типичный недостаток всех методик оценки тревоги. Вероятно, он просто отражает то, что мы пока не в состоянии достаточно точно определить побудители мотивов избегания.

Истоки боязни неудачи

При анализе литературы по проблеме измерения боязни неудачи естественно возникает вопрос, почему данные самоотчетов, на которые ориентировалась группа Аткинсона, оказываются достаточно точными, несмотря на их неприемлемость при оценке мотивов приближения (см. главу 6). Это может объясняться фундаментальным различием между мотивами приближения и мотивами избегания. Основы для мотива избегания обычно закладываются под воздействием некой внешней силы — родителя, учителя или ровесника, которые наказывают ребенка. Мать ругает ребенка, если он кладет в рот пищу не должным образом; воспитательница — если он неправильно обувается. Если ребенок не может забросить мяч, его могут высмеять товарищи. Весь этот опыт формирует страх неудачи, однако он основан на очевидных событиях вовне, за которыми следует внутренняя реакция огорчения. Таким образом, методика самоотчета более применима для оценки мотивов избегания, чем мотивов приближения, поскольку события, лежащие в основе первых, гораздо более очевидны. Смысл «умеренно трудной задачи» и удовлетворения от ее решения, который лежит в основе мотива достижения, не столь прозрачен, как смысл строгого порицания за плохие отметки и непосредственно следующей за ним тревоги.

Исследования истоков боязни неудачи подтверждают эту гипотезу. Так, например, было обнаружено (Smith, 1969), что матери мальчиков, которые боятся неудачи, ставят перед ними более высокие стандарты достижения и в то же время более скептически оценивают их способность к достижению этих стандартов. Они делали своих сыновей более чувствительными к критике и наказанию. Они будто говорили: «Ты должен быть лучше всех, но я знаю, что ты этого не можешь».

Бирни с соавторами (Birney et al., 1969) подошли к этому вопросу несколько иначе. Они расспросили и родителей и детей о том, как первые реагируют на успехи и неудачи последних. Полученные ответы были разбиты на две противоположные категории. В одном случае родители реагировали на успех нейтрально, но наказывали ребенка за неудачу, а в другом — поощряли успехи ребенка и относительно нейтрально реагировали на неудачи. Среди студентов с высоким уровнем враждебного давления или боязни неудачи 83 % имели родителей, поведение которых соответствовало первому стереотипу — преимущественному наказанию за неудачи — по сравнению с 54 % студентов с низкими показателями враждебного давления. Данное различие статистически достоверно. Другие исследования (например, Hassan, Enayatullah & Khalique, 1977) подтверждают общий вывод о том, что у строгих, авторитарных родителей обычно вырастают дети с выраженной боязнью неудачи. Эти данные также свидетельствуют о том, что источники мотивов избегания находятся вовне и легко идентифицируются ребенком, поэтому мотив избегания можно с достаточно высоким уровнем точности измерять с помощью опросника тестовой тревожности.

Боязнь отвержения

Исследования потребности в аффилиации, рассмотренные в главе 9, убедительно свидетельствуют о том, что это по большей части показатель боязни отвержения, тогда как аффилиативные тенденции точнее отражают мотив интимности. Тем не менее был предпринят ряд попыток найти более точный способ оценки боязни отвержения. Соррентино и Шеппард (Sorrentino & Sheppard, 1978) применили процедуру Аткинсона для получения более «чистого» показателя боязни неудачи. В качестве эквивалента опросника тестовой тревожности, используемого в этой процедуре, они применили методику самоотчета для оценки боязни отвержения (Mehrabian, 1970). В нее включены утверждения типа «Я предпочитаю не ходить туда, где будут люди, которым я не нравлюсь» или «Мне нравится обсуждать спорные темы, например политические или религиозные». Человек, соглашающийся с первым утверждением и не соглашающийся со вторым, получает высокий показатель боязни отвержения. Испытуемые с высокими показателями потребности в аффилиации и низкими показателями по данной шкале относились авторами к категории лиц с низким уровнем боязни отвержения (или высоким уровнем надежды на аффилиацию), тогда как испытуемые с низкими показателями потребности в аффилиации и высокими показателями по этой шкале относились к категории лиц с выраженной боязнью отвержения. Испытуемым с другими сочетаниями показателей по этим двум методикам приписывается средний уровень боязни отвержения.

Соррентино и Шеппард провели естественный эксперимент, который продемонстрировал, что индивидуальные различия в показателях боязни отвержения влияют на скорость плавания при разных условиях соревнования. В одном случае пловцам предлагали плыть как можно быстрее, и каждому пловцу тренер давал фору в зависимости от прежних результатов. Ставилась задача — победить остальных. В другом случае пловцам с одинаковой форой сообщалось, что они члены одной команды и их задача — добиться, чтобы результат их команды был выше результатов других команд. Как видно из рис. 10.6, испытуемые с высокими показателями боязни отвержения в ситуации командной борьбы плыли медленнее, чем в ситуации индивидуальной борьбы. Создается впечатление, что они опасались критики со стороны других членов команды, что мешало им в выполнении задания. И напротив, испытуемые с высокими показателями потребности в аффилиации (или низкими показателями боязни отвержения) в командных соревнованиях плыли быстрее, чем в индивидуальных. Разница во времени оказалась хотя и небольшой в абсолютных значениях, но весьма статистически значимой, и существенно повлияла бы на результаты соревнования в разных скоростных видах спорта.

Рис. 10.6. Средние скорости заплыва испытуемых с высоким уровнем аффилиативного интереса и испытуемых с высоким уровнем боязни отвержения в индивидуальных и командных соревнованиях (данные Sorrentino & Sheppard, 1978)

Был проведен ряд других исследований с использованием методики самоотчета для оценки боязни отвержения (Mehrabian & Ksionzky, 1974), которую можно считать достаточно валидной, так как она отражает мотив избегания, несколько лучше осознаваемый человеком. Подобное предположение представляется оправданным в свете полученных при ее использовании результатов, в частности тех, которые иллюстрирует рис. 10.7. В данном эксперименте студентам-испытуемым сообщали, что они примут участие в исследовании процесса взаимодействия не знакомых друг с другом людей. Ожидая встречи с этими незнакомцами, они заполняли социологическую анкету, которая затем оценивалась; испытуемым сообщалось, что с точки зрения уровня дохода и образования их родителей они находится на позициях 2,5 или 8 по 10-балльной шкале, отражающей социальный статус. Им сообщалось, что незнакомец, с которым они сейчас встретятся, находится на позиции 5 той же шкалы. Таким образом, испытуемые знали, выше или ниже их по социальному статусу находится ожидаемый незнакомец. Затем они в течение нескольких минут беседовали с незнакомцем — помощником экспериментаторов, который должен был вести себя определенным образом. Затем испытуемых просили оценить по 9-балльной шкале, насколько им понравился незнакомец.

Рис. 10.7. Симпатия к незнакомцу более высокого или более низкого статуса со стороны лиц с высоким и низким уровнем боязни отвержения (по Mehrabian, 1971)

Как видно из рис. 10.7, студентам с высоким уровнем боязни отвержения больше нравился незнакомец более низкого статуса. Можно предположить, что они испытывали большее напряжение в присутствии человека с более высоким статусом, поскольку опасались отвержения, и поэтому данный человек вызывал у них меньшую симпатию. И наоборот, испытуемым с низким уровнем боязни отвержения больше нравился незнакомец более высокого статуса. Хотя методика оценки боязни отвержения, которую предложили Меграбян и Ксионски (Mehrabian & Ksionzky), оказалась весьма многообещающей, ее статус не вполне ясен, отчасти потому, что она очевидно подвержена искажению ответов, а отчасти — из-за отсутствия корреляции с показателем потребности в аффилиации (Karabenick, 1977), который, как было показано, отражает страх отвержения.

Почему человек вообще опасается неудачи? Если мать ругает мальчика за двойки, почему это должно его волновать? С теоретической точки зрения можно предположить, что он боится ее неодобрения и отвержения. В этом случае боязнь неудачи просто переходит в боязнь отвержения. В литературе, посвященной данной тематике, постоянно проскальзывает мысль о том, что эти два мотива избегания связаны друг с другом. Вспомним данные, обсужденные в главе 3 и касающиеся того, что одно присутствие другого человека может вызвать боязнь оценки, которая повлияет на поведение так же, как если бы испытуемый одновременно испытывал страх неудачи и неодобрения или отвержения (см. табл. 3.3.) Кроме того, в предыдущих разделах рассматривалось несколько исследований, свидетельствующих о том, что ободрение или даже инструктирование испытуемого снижает их боязнь неудачи и повышает успешность выполнения задания. Бирни с соавторами (Birney et al., 1969) обнаружили, что экспериментальная актуализация боязни неудачи усиливает мысли об отвержении, поэтому исследователи включили эти мысли в качестве одной из категорий в систему оценки враждебного давления. Возможно, боязнь неудачи и боязнь отвержения тесно связаны и происходят из потребности в социальном одобрении.

Как отмечалось в главе 5, Кроун и Марлоу (Crowne & Marlow, 1964) разработали методику для оценки потребности в социальном одобрении, поэтому данную гипотезу можно проверить. Вполне вероятно, что люди, отвечающие на вопросы опросника исключительно в ключе социальной желательности, стараются избегать неодобрительных отзывов о себе, поскольку боятся неодобрения или отвержения. Это предположение подтверждает, что показатель мотива одобрения, полученный при использовании подобного опросника, тесно связан с показателем потребности в аффилиации (Crowne & Marlow, 1964), который мы рассматриваем преимущественно как методику оценки боязни отвержения. Кроме того, поведение, связанное с выраженной потребностью в социальном одобрении, очень похоже на поведение, связанное с выраженной боязнью неудачи и выраженной боязнью отвержения, о которых судят по показателю потребности в аффилиации. Испытуемые с высокими показателями по любой из этих методик чаще используют защитную стратегию целеполагания, они более восприимчивы к влиянию группы и более склонны корректировать свою речь в ответ на кивок или ободрительное «М-м-м» экспериментатора в экспериментах с вербальным обусловливанием.

Однако тут мы наталкиваемся на неожиданное препятствие. Если все эти методики отражают одинаковые или схожие характеристики, почему показатель потребности в социальном одобрении отрицательно коррелирует с показателем проявлений тревоги (Crowne & Marlowe, 1964)? То есть почему те, кто упоминает только свои желательные качества, настолько не склонны признавать за собой каких-либо проявлений тревожности? Они отрицают, что испытывают тревогу. Однако как мы можем тогда утверждать, что они тревожатся по поводу возможного отвержения?

Вместе с тем на более глубоком уровне результаты отнюдь не противоречивы. Человек, опасающийся отвержения, может отвергать собственную тревогу, пытаясь получить одобрение. Противоречия вызывает использование метода самоотчета, который отражает не столько выраженность страха как такового, сколько стратегию преодоления страха (отрицание). Поэтому мы можем лишь заключить, что боязнь неудачи, боязнь отвержения и потребность в одобрении, вероятно, оказались бы связаны друг с другом, если бы у нас были более точные методики для их оценки. Этот вывод подтверждает еще одно исследование. Немецкий исследователь Лауфен (Laufen) попытался разработать метод оценки в рассказах темы надежды на аффилиацию и боязни отвержения, для начала предложив испытуемым заполнить опросник с утверждениями, связанными либо с потребностью в аффилиации, либо с боязнью отвержения. Только ознакомление с утверждениями, отражающими боязнь отвержения, вызывало впоследствии изменение в содержании рассказов в направлении усиления мыслей об отвержении (Heckhausen, 1980). Ключи для оценки рассказов, разработанные Лауфеном, в дальнейшем были использованы в другом исследовании (Jopt, цит. по: Heckhausen, 1980), в котором обнаружилось, что сумма показателей боязни неудачи и боязни отвержения связана с наилучшими результатами работы 16-летних учащихся мужского пола в присутствии преподавательницы женского пола. То есть юноши работали для преподавательницы более усердно в случае, если имели высокие показатели по методике оценки боязни неудачи Хекхаузена и методике оценки боязни отвержения Лауфена, чем в случае, когда имели высокий показатель лишь по одной из этих методик. В присутствии мужчины-преподавателя не удалось получить такого же результата. Это свидетельствует о том, что в определенных условиях взаимодополнение боязни неудачи и боязни отвержения результативно, хотя они и не являются разными аспектами одной и той же характеристики.

Боязнь успеха

Обученная в традиции исследования мотивации достижения по Аткинсону, Хорнер (Horner, 1968) заинтересовалась вопросом, почему женщины не всегда ведут себя так же, как мужчины, в ситуациях достижения, и в частности, почему они имеют более высокие показатели тестовой тревожности. Хорнер отметила, что многие психологи придерживаются мнения, что женщины значительно больше опасаются показаться агрессивными или ориентированными на конкуренцию, чем мужчины (Horner, 1973). Поэтому она разработала тест для оценки этой тревоги, предлагая испытуемым написать рассказ-продолжение к фразе, наподобие такой: «Сдав экзамены за первый семестр, Анна, учащаяся медицинской школы, оказалась первой в своей группе». Для мужчин Хорнер заменила во вводной фразе имя Анна на имя Джон. Хорнер обнаружила, что женщины сочиняли к имени Анна значительно больше негативных рассказов, чем мужчины к имени Джон. В рассказах женщин часто описывались негативные последствия успеха или даже отрицалась описанная во вводной фразе ситуация. Вот некоторые примеры:

В целом эти рассказы свидетельствовали о том, что женщины боятся социального отвержения из-за успехов в делах значительно больше, чем мужчины. Хорнер назвала показатель, объединяющий эти негативные характеристики, показателем боязни успеха. Она валидизировала свою методику, проверив, действительно ли женщины с высокими показателями боязни успеха будут избегать победы в непосредственном соревновании с мужчинами. Собрав большое число студентов обоего пола, она предложила им посоревноваться в выполнении вербальных и математических задач. Некоторые студенты затем работали в условиях отсутствия соревнования. Если большинство юношей лучше справились с заданиями в ситуации конкуренции, то среди девушек только 23 % испытуемых с высоким уровнем боязни успеха лучше справлялись с заданиями в ситуации соревнования, чем в ситуации отсутствия соревнования, по сравнению с 93 % девушек с низким уровнем боязни успеха. На результатах юношей боязнь успеха не оказывала подобного воздействия. Иными словами, студентки, написавшие рассказы о негативных последствиях успеха, сдерживали себя в соревновании с мужчинами, что мешало им добиться тех же результатов, которых они добиваются вне ситуации соревнования.

В исходных данных Хорнер в рассказах 65 % женщин по сравнению с 9 % мужчин можно было обнаружить тему боязни успеха. Однако в последующих исследованиях эти половые различия не подтвердились (Hoffman, 1974; Zuckerman & Wheeler, 1975). Более того, некоторым исследователям не удалось обнаружить предполагаемой связи между показателями боязни успеха и реальными результатами женщин в ситуации выполнения заданий в классе со смешанным половым составом (Feather & Simon, 1973). По-видимому, исходные данные по боязни успеха у женщин были широко освещены в прессе и стали известны многим студенткам. Примерно в то же время набирало силу женское движение, поэтому есть все основания полагать, что многие женщины сознательно избегали написания негативных рассказов об Анне, чтобы доказать, что они не боятся занять лидирующие позиции.

Впоследствии Хорнер с соавторами (Horner, Tresemer, Berens & Watson, 1973) разработали новую систему оценки боязни успеха, основанную на рассказах, которые были написаны после успеха или неудачи в соревновании с неким мужчиной. То есть обратная связь относительно результатов варьировалась таким образом: каждая женщина в условиях активации якобы побеждала соперника-мужчину. В контрольных условиях те же женщины писали рассказы после выполнения того же задания, однако при отсутствии элемента соревнования. Категории, по которым различались рассказы, написанные в этих двух ситуациях, касались проблематичного выражения инструментальной деятельности, проблем, разрешающихся без каких-либо усилий («избавления»), а также приближения к другим людям, вводимым в рассказ. Эти новые индикаторы боязни успеха менее очевидны, чем прежние, и поэтому человеку труднее сознательно изменить их в направлении соответствия личным ценностям. В любом случае, возможно именно по этой причине, результаты, полученные с помощью данной методики, лучше позволяют определить людей, которые будут менее успешны в ситуации соревнования.

Шинн (Shinn, 1973) использовала новую методику оценки боязни успеха для изучения последствий объединения школы для мальчиков и школы для девочек. Она обнаружила, что до объединения, когда мальчики и девочки тестировались отдельно в сегрегированных школах, они не различались по среднему уровню боязни успеха. Кроме того, показатель боязни успеха не позволял спрогнозировать успешность выполнения вербальных заданий, например анаграмм, в ситуации соревнования. В среднем девочки превосходили мальчиков по результатам вербальных заданий, что согласуется с общей тенденцией к более успешному выполнению вербальных задач женщинами. Однако год спустя после объединения, когда мальчики и девочки стали обучаться в одном классе, соревнуясь друг с другом, результаты оказались иными. Девочки потеряли свое преимущество в выполнении сходного вербального задания — расшифровки слов, а их показатели боязни неудачи резко повысились по сравнению с теми, которые были зафиксированы у них при раздельном обучении. У мальчиков подобное повышение показателей боязни успеха не обнаруживалось. Более того, после слияния только 30 % девочек с высокими показателями боязни успеха получили по тесту расшифровки слов показатели выше среднего по сравнению с 72 % девочек с низким уровнем боязни успеха, что является статистически значимым различием. Иными словами, теперь, когда девочкам приходилось конкурировать с мальчиками, боязнь успеха ухудшала их результаты. Прежде же, когда девочки конкурировали с девочками, высокий уровень боязни успеха не ухудшал их результаты. У мальчиков подобных изменений не наблюдалось. Их показатель боязни успеха не был связан с меньшей результативностью. Иными словами, именно боязнь последствий соревнования с мальчиками снижала результативность девочек.

Карабеник (Karabenick, 1977) продемонстрировал, что высокий уровень боязни неудачи снижает результаты женщин, соревнующихся с мужчинами, только тогда, когда они считали предлагаемое задание «мужским». Автор характеризовал анаграммы как связанные либо с мужскими, либо с женскими способностями и интересами и утверждал, что либо мужчины, либо женщины особенно хорошо справляются с ними. Задание выполняли разные группы испытуемых, уверенных в том, что оно или «мужское», или «женское». Они выполняли его либо одни, либо соревнуясь с участником того же или противоположного пола. Испытуемым сообщалось, что этот участник справляется с аналогичными заданиями на уровне чуть ниже среднего. Таким образом, испытуемые должны были поверить, что у них есть неплохие шансы победить второго участника. Ключевой вопрос заключался в том, каковы будут результаты испытуемых в условиях соревнования и условиях отсутствия соревнования, когда они находятся в паре с участником того же либо противоположного пола и работают над заданием, которое они считают либо «мужским», либо «женским». Результаты показали, что показатель боязни успеха связан с изменением результатов в условиях соревнования только в одном случае: когда женщины с выраженной боязнью успеха соревновались с мужчинами в выполнении «мужского» задания, то справлялись с этим заданием менее успешно (r = -0,25; р < 0,01). Когда они работали над точно таким же заданием, соревнуясь с мужчинами, но полагали, что это задание для женщин, показатели боязни успеха не влияли на их результативность. У мужчин показатели боязни успеха не были связаны с результативностью ни в соревновании с женщинами, ни в соревновании с другими мужчинами.

Способность боязни успеха ухудшать результативность у женщин проявляется не только в лабораторных условиях, но и в отношении к семье и карьере на протяжении всей жизни. Стюарт (Stewart, 1975) получила показатели боязни успеха на материале рассказов, написанных студентками-первокурсницами двух разных колледжей, а затем наблюдала, как эти показатели связаны с различными аспектами жизни этих женщин в последующие 14 лет. Показатели боязни успеха оказались значительно выше в колледже Б, чем в колледже А. Стюарт обнаружила, что девушки из колледжа Б в большей мере опасаются того, что стремление сделать карьеру может помешать им в супружеской и семейной жизни. В колледже А девушки были более определенно ориентированны на карьеру и меньше заботились о браке. Поэтому вполне закономерным оказалось то, что у девушек из колледжа Б показатели боязни успеха были связаны с ранним вступлением в брак, скорым рождением детей, отсутствием профессиональной занятости и «профессиональными шатаниями», т. е. с отсутствием целеустремленности в работе и четко выстроенного профессионального пути. Стюарт объяснила это тем, что девушки из колледжа Б, опасающиеся последствий успеха, так боялись работать и показаться неженственными, что быстро выходили замуж и заводили детей, чтобы доказать свою женственность.

Стюарт также обнаружила, что у студенток, более определенно ориентированных на карьеру и меньше обеспокоенных необходимостью вступления в брак, высокие показатели боязни успеха могли быть связаны с недостаточно стабильной карьерой. Например, у многих получивших степень докторов философии студенток обоих колледжей высокие показатели боязни успеха были связаны с отсутствием полного рабочего дня десять лет спустя после окончания колледжа, в то время как у студенток, получивших лишь степень магистра, такой закономерности не наблюдалось. Это объясняется тем, что женщины, опасающиеся негативных последствий успеха и приложившие серьезные усилия для получения докторской степени, значительно более склонны беспокоиться о работе, чем женщины, не потратившие на свое профессиональное развитие столько времени. Еще один признак подобной тенденции: Стюарт обнаружила, что среди женщин, не вышедших замуж или не родивших рано ребенка, высокие показатели боязни успеха связаны с недостаточной стабильностью карьеры, причем эта закономерность не распространялась на тех, кто вышел замуж или завел ребенка. Стюарт объясняет это тем, что семейные женщины доказали свою женственность, поэтому их боязнь успеха больше не мешает им в карьере. С другой стороны, одинокие женщины, опасавшиеся успеха, продолжают беспокоиться о том, не будет ли препятствовать их работа вступлению в брак и счастливой семейной жизни, поэтому они постоянно прерывают свой профессиональный путь, чтобы добиться некой гармонии между работой и личной жизнью.

Джекэвей и Тиван (Jackaway & Teevan, 1976) предположили, что если боязнь успеха есть следствие боязни неудачи в межличностных отношениях, должна существовать позитивная корреляционная связь между показателем враждебного давления (т. е. показателем боязни неудачи) и показателем боязни успеха. Их предположение подтвердилось. Коэффициент корреляции составил 0,44 у юношей и 0,53 — у девушек — учащихся старших классов. У девушек эта связь оказалась более тесной, как и следовало ожидать в свете большего количества женских рассказов, в которых упоминались аффилиативные неудачи вследствие успеха, хотя различия между коэффициентами корреляции у юношей и девушек не достигали степени статистической значимости. Как отмечают Джекэвей и Тиван (Jackaway & Teevan, 1976), обнаруженная корреляция в определенной мере объясняется частичным совпадением использованных систем оценки, поскольку некоторые события из рассказов испытуемых оцениваются в обеих системах. В частности, как указывалось ранее, в системе оценки враждебного давления фиксируется аффилиативная неудача, которая фиксируется также и в системе оценки боязни успеха. Безусловно, прежде чем предположить, как это сделали авторы, что «у людей (особенно женщин), чьи аффилиативные потребности и потребности в достижении взаимосвязаны, боязнь неудачи и боязнь успеха могут быть почти эквивалентны, поскольку боязнь отвержения становится у них равноценной боязни неудачи» (Jackaway & Teevan, 1976), следовало бы проверить, связан ли показатель боязни успеха с показателем боязни неудачи по немецкой методике.

Флеминг (Fleming, 1974) обнаружила, что у чернокожих мужчин и женщин боязнь успеха действует иначе. Сначала, использовав вербальные стимулы наподобие тех, что использовала Хорнер, она установила, что только у 29 % чернокожих студенток колледжа рассказы содержат тему боязни успеха по сравнению с 67 % чернокожих студентов. Таким образом, результаты оказались противоположными результатам Хорнер, которые были получены на выборке белых студентов. Чернокожие женщины имели значительно более низкие показатели боязни успеха, чем белые женщины, а чернокожие мужчины — значительно более высокие показатели, чем белые мужчины. Флеминг предположила, что это расхождение объясняется расовой дискриминацией и расовым угнетением. Исторически сложилось так, что чернокожие мужчины подвергаются значительно большей опасности за свою напористость, чем чернокожие женщины. В действительности долгое время чернокожим женщинам было намного легче найти работу по дому и обеспечивать семью, чем чернокожим мужчинам, которые систематически подвергались дискриминации. Поэтому чернокожим женщинам было нечего опасаться негативных последствий своих достижений; фактически они привыкли ожидать награды за усердный труд, тогда как попытки чернокожих мужчин выдвинуться вперед нередко приводили к трудностям, разочарованиям и гневу.

Следует отметить, что в последующих исследованиях с использованием материала Хорнер различия между чернокожими мужчинами и женщинами стали исчезать, точно так же как стали исчезать различия между белыми мужчинами и женщинами. Тем не менее более глубокий анализ рассказов, написанных чернокожими мужчинами и женщинами, а также использование новой системы оценки боязни успеха все же позволили Флеминг (Fleming, 1975b) заключить, что чернокожие мужчины боятся успеха сильнее, чем чернокожие женщины, хотя эмпирические данные не столь убедительны, как хотелось бы. Вот типичные рассказы, написанные чернокожими студентами мужского пола:

Флеминг (Fleming, 1974) также обнаружила, что показатели боязни успеха негативно связаны с успешностью выполнения заданий в ситуации, когда чернокожие мужчины соревнуются с белыми мужчинами. Сначала Флеминг оценила показатели боязни успеха в нейтральных условиях, а затем, три недели спустя, организовала непосредственное соревнование белого и чернокожего мужчин — выполнение математического теста. Затем она сообщала, что чернокожий участник выиграл, и предлагала вторую методику оценки боязни успеха, за которой следовало выполнение задания с анаграммами, без соревнования с кем-либо. Флеминг обнаружила, что чернокожие мужчины, у которых показатели боязни успеха существенно повысились после победы над белым мужчиной, значительно хуже справлялись с последним тестом на анаграммы (r = -0,46; р < 0,001). Выполнению задания им мешала сильная боязнь успеха. Флеминг также приводит данные о том, что тренинг развития мотивации достижения по типу тренинга, описанного в главе 14, усиливал у чернокожих мужчин не столько мотивацию достижения, сколько боязнь успеха.

В исследовании Флеминг (Fleming, 1974) чернокожие женщины соревновались с черными мужчинами, а не с белыми женщинами. Она обнаружила, что высокие показатели боязни успеха связаны с менее успешным выполнением заданий в соревновании с чернокожими мужчинами, но только среди чернокожих женщин низшего социального класса. По мнению автора, это объясняется тем, что у чернокожих, находящихся на более низком социальном уровне, конфликт между карьерой и браком отличается большей остротой, чем у находящихся на среднем социальном уровне. Например, среди женщин из низших социальных слоев населения 75 % тех, у кого был зафиксирован высокий уровень боязни успеха, имели матерей, лучше образованных, чем отцы, по сравнению с 38 % тех, у кого был зафиксирован низкий уровень боязни успеха. Это различие предполагает, что в семьях женщин с выраженной боязнью успеха чаще возникали конфликты на тему того, что должна делать женщина, т. е. работать в соответствии с полученным образованием или заниматься семьей. Это расхождение мнений проявлялось также и в том, что у 38 % женщин с выраженной боязнью успеха родители были в разводе, и ни у одной из женщин с низким уровнем боязни успеха родители не были разведены.

Чернокожих студентов также просили вспомнить, какие ценности их родители стремились привить им при воспитании. В табл. 10.7 представлены коэффициенты корреляции показателей боязни успеха у чернокожих мужчин и женщин и ценностями, на которых акцентировались их матери или отцы. В отношении женщин наиболее примечательно то, что у тех из них, кто отличался выраженной боязнью успеха, матери и отцы акцентировали внимание на разных характеристиках. У женщин из рабочих семей матери подчеркивали важность достижений и социальной ассертивности, а отцы — самостоятельности. У женщин из семей представителей среднего класса высокий уровень боязни успеха был связан с попытками матери преуменьшить значение самостоятельности и особым вниманием отцов к достижениям. Создается впечатление, что амбивалентность женщин в отношении собственной ассертивности (высокий уровень боязни успеха) обусловлена расхождением мнений отцов и матерей относительно важности этой характеристики.

У чернокожих мужчин единственным значимым результатом оказалось то, что у отцов — представителей и рабочего и среднего класса, настаивавших на социальной ассертивности, вырастали сыновья с низким уровнем боязни успеха. И наоборот, если отцы требовали, чтобы сыновья не были слишком ассертивными и напористыми, у них чаще формировалась выраженная боязнь успеха. Эти данные подтверждают общее предположение Флеминг, согласно которому высокий уровень боязни успеха у чернокожих мужчин связан со страхом негативных последствий, которые влечет за собой ассертивное поведение чернокожего мужчины в белом обществе.

Таблица 10.7

Коэффициенты корреляции показателей боязни успеха и субъективных отчетов о прививаемых родителями ценностях у чернокожих юношей и девушек — студентов колледжа (по Fleming, 1974)

Что произойдет, если чернокожего мужчину с высоким уровнем боязни неудачи поместить в соревновательную среду белых людей? В табл. 10.8 сравнивается поведение чернокожих мужчин с выраженной боязнью успеха в преимущественно «белом» колледже и их поведение в колледже, где большую часть студентов составляют чернокожие. Оба колледжа расположены на Юге США (Fleming, 1983). В «белом» колледже чернокожие молодые люди оказывались более успешными, чем обычно. Они занимали больше руководящих постов в студенческих организациях, их чаще характеризовали как открытых, искренних людей, и они были более склонны считать себя экстравертами. В среде белых студентов их повышенная боязнь успеха приводила к социальному успеху. Исследование показывает, что в «белой» среде они были более восприимчивы к критике за излишнюю ассертивность и, как следствие, чаще завоевывали симпатию других студентов. Некоторые чернокожие мужчины, ориентированные на движение «Черная сила», могут считать себя несправедливо обиженными людьми, с которыми лишь мирятся, но не воспринимают как равных. Однако обратите внимание на то, что эта позиция имеет негативные последствия. Мужчины с выраженной боязнью успеха в «белой» среде чаще обращаются за медицинской помощью в связи с психосоматическими заболеваниями. Чернокожие же молодые люди с выраженной потребностью в достижении не достигают особых успехов в «белых» колледжах Юга; им труднее учиться, они чувствуют усталость и растерянность (Fleming, 1983).

Поведение опасающихся успеха чернокожих студентов в «черных» колледжах никак принципиально не отличается от поведения остальных учащихся. Они несколько более ориентированы на мужское доминирование, возможно, чтобы компенсировать свой страх отвержения со стороны женщин, если они превзойдут их в учебе. То есть в колледже с преимущественно чернокожими студентами они соревнуются с чернокожими девушками, а не с белыми, как в среде белых студентов. Таким образом, их опасения относительно негативных последствий успеха связаны скорее с полоролевыми отношениями, а не с отношениями с «белым» миром, где преобладает конкуренция между мужчинами.

Таблица 10.8

Поведение чернокожих мужчин с выраженной боязнью неудачи в колледжах с преимущественно белыми и чернокожими студентами (по Fleming, 1983)

Исследования Флеминг привлекают внимание к тому обстоятельству, что боязнь успеха связана с негативными последствиями попыток человека каким-то образом выделиться из толпы или проявить ассертивность в отношениях с другой группой, которая воспринимается или является более сильной, способной отвергнуть либо наказать человека за ассертивное поведение. То, чего боятся люди, и то, как это отразится на успешности их деятельности, в значительной степени зависит от их пола и цвета кожи. Однако в исследованиях с использованием новейшей методики оценки боязни успеха было показано, что этот показатель связан с меньшими шансами на успех в соревновании с людьми, обладающими большей властью.

Боязнь власти

В связи с вышесказанным представляется правомерным предположить, что боязнь успеха связана с боязнью власти других людей. Это еще один мотив избегания, для оценки которого Винтер (Winter, 1973) разработал особую систему. Он попытался получить отдельные показатели аспекта приближения и аспекта избегания мотивации власти. Рассказ испытуемого расценивался им как отражающий боязнь власти, если он содержал какие-либо сомнения относительно прямого выражения ассертивности. Эти сомнения могли проявляться тремя способами: «1) прямое утверждение, что власть — в интересах какого-то другого человека или дела; 2) чувство вины, тревога, сомнения в собственных силах, неуверенность со стороны человека, думающего о власти; 3) ирония, скепсис в отношении власти, проявляющиеся, например, в стиле повествования автора» (Winter, 1973). Использовалась обычная система оценки потребности во власти, и если в любом рассказе обнаруживались сомнения подобного рода, то все категории, оценивавшиеся в нем, заносились в графу «боязнь власти». Если в рассказе не обнаруживались такого рода сомнения, все характеристики потребности во власти заносились в графу «Надежда на власть». В целом показатели надежды на власть и боязни власти не коррелируют друг с другом на достаточно высоком статистическом уровне, а показатель надежды на власть так тесно связан с общим показателем потребности во власти, что его можно рассматривать в качестве эквивалента последнего. Показатель боязни власти лишь умеренно (в пределах 0,30-0,50) коррелирует с общим показателем потребности во власти. Поэтому он заслуживает исследования сам по себе. Мы можем также задаться вопросом, тождественна ли боязнь власти мотиву социализированной власти, который рассматривался в главе 8, поскольку оба они включают образы оказания помощи другим людям. Между ними существует умеренная связь: показатель социализированной власти и показатель боязни власти коррелируют на уровне 0,49, а показатель персонализированной власти и показатель надежды на власть — на уровне 0,46 (McClelland & Watson, 1973), однако эти коэффициенты корреляции недостаточно велики, чтобы указывать на тождественность показателей, поэтому данные показатели следует считать самостоятельными.

Винтер (Winter, 1973) связал выраженную боязнь власти с паранойей у мужчин. Он проанализировал клинические данные, свидетельствующие о том, что мужчины, страдающие паранойей, чувствуют себя беспомощными в конфликте с властными родителями, а затем связал эти переживания слабости и подчинения с гомосексуальными желаниями и страхами. Такие мужчины жаждут власти и надеются получить ее в гомосексуальной привязанности к сильному мужчине, однако боятся последствий своего желания власти (поскольку оно может привести к гомосексуальности), а также боятся власти других людей над собой. Винтер продемонстрировал, что мужчины, страдающие параноидной шизофренией, имеют значительно более высокие показатели боязни власти по его методике, чем непараноидные шизофреники или контрольная группа при отсутствии различий этих групп в средних значениях надежды на власть. Винтер также обнаружил, что высокие показатели боязни власти не связаны с обычными ассертивными проявлениями мотивации власти, такими как большее количество престижных атрибутов, работа на руководящей должности или игра в карты как соревнование.

Высокие показатели боязни власти оказались связанными со стремлением к автономности, что отражалось в ответах на вопросы следующего типа: сколько свободы следует предоставлять студентам в выборе предметов для изучения? Кроме того, студенты, которые сдали свои работы в самом конце курса или подали заявление с просьбой о неполном прохождении курса, имели значительно более высокие показатели боязни власти, что, по мнению Винтера, означает их сопротивление принуждению соответствовать учебным требованиям.

Когда Винтер попросил студентов назвать ругательные слова или фразы, которые они обычно используют, те, кто использовали в ругательствах намеки на гомосексуальность, имели значительно более высокие показатели боязни власти, чем те, кто не использовал подобных выражений. Те, кто использовал эти ругательства, также имели несколько более низкие показатели надежды на власть. Винтер сделал вывод, что мужчины, «испытывающие сильный страх власти, имеют гомосексуальные желания или страхи» и что, согласно Фрейду, «боязнь власти является результатом возвращения на эдипальную стадию. На этой стадии мальчик идентифицирует себя с матерью и, следовательно, становится сексуальным объектом для отца» (Winter, 1973). Выводы Винтера основаны на данных небольшой выборки, которые делают неоправданными столь смелые умозаключения, однако они представляются вероятными и заслуживающими проверки.

Поведение, связанное с высоким уровнем надежды на власть и боязни власти, было изучено на большей выборке взрослых мужчин разного социально-экономического статуса (McClelland, 1975). Результаты этого исследования обобщены в табл. 10.9. В отношении предполагаемой недостаточности соревновательности мужчин с выраженной боязнью власти эмпирические данные противоречивы. С одной стороны, этих мужчин меньше, чем мужчин с высоким уровнем стремления к власти, интересуют поездки в новые места или «сексуальный туризм». С другой стороны, они не реже увлекаются такими соревновательными играми, как шашки или шахматы, и чаще участвуют в спорах, что не так характерно для мужчин с выраженным стремлением к власти. Подобные связи ничего не говорят нам об эффективности в спорах мужчин с выраженной боязнью власти, поэтому их нельзя рассматривать как прямое опровержение данных Винтера об отсутствии у этих людей склонности к играм в карты как соревнованию.

Таблица 10.9

Коэффициенты корреляции показателей со стремлением к власти и боязни власти с различными поведенческими характеристиками взрослых мужчин,N = 85 (по McClelland, 1975)

Свидетельства большей ориентированности на автономность мужчин с выраженной боязнью власти несколько более убедительны. Они чаще отмечают, что им нелегко вставать утром и встречать трудности очередного дня, а также совершают больше «ритуалов» перед сном. Вспомним, что и в главе 2, и в главе 8 говорилось о том, что такого рода ритуальное поведение связано со второй стадией психосексуального развития, на которой становится актуальным избавление от зависимости от родителей и обретение автономности.

Еще одно подтверждение ориентации на автономность — корреляции общего показателя потребности во власти с показателями стремления к власти и боязни власти у мужчин, ориентированных на каждую из четырех стадий психосоциальной зрелости. При использовании этого метода анализа мужчины были отнесены к той или иной группе в зависимости от стадии, по характеристикам которой они получили наивысший стандартный показатель в системе кодировки Стюарт (см. табл. 8.5). Так, 12 мужчин были отнесены к группе стадии II (автономности); показатели потребности во власти этих мужчин оказались значительно ближе к показателям боязни власти (r = 0,66; р < 0,05), чем к показателям стремления к власти (r = 0,37; статистически недостоверно). Для мужчин со стадии III (ассертивности) была характерна противоположная ситуация. У них показатели потребности во власти были значительно ближе к показателям стремления к власти (r = 0,82; р < 0,01), чем к показателям боязни власти (r = 0,04; статистически недостоверно). Это свидетельствует о том, что боязнь власти тесно связана со стадией автономности в психосоциальном развитии, а стремление к власти — со стадией ассертивности.

В данных, представленных в табл. 10.9, есть новое — это связь показателей боязни власти с различными проявлениями мистического «единения». Мужчины с выраженной боязнью власти имеют, по их словам, более богатый трансперсональный опыт, например религиозного причастия к Богу, чувство «единения с природой», или экстрасенсорный опыт в форме общения с отсутствующим либо умершим человеком, или чувство собственного исцеления кем-либо. Они также более склонны полагать, что наилучшей метафорой для смерти является «безбрежный океан». И наконец, мужчины с выраженной боязнью власти имеют более высокие показатели по шкале психологической искушенности, которая включает утверждения типа: «Иногда я размышляю об объектах природы так, будто они обладают человеческими качествами», «Высшая ценность в человеке — это его богатый внутренний мир, его тонкие чувства, мечты, мысли о себе». В главе 8 утверждалось, что подобные чувства — чувство мистического единения, психической реальности, возвышенности — связаны с принципом фемининности, материнства, дарующего жизнь женского начала. Таким образом, эти результаты подтверждают гипотезу Винтера о том, что мужчины с выраженной боязнью власти в большей мере идентифицируют себя со своей матерью. Полученные данные также позволяют предположить причины меньшей активности этих мужчин по сравнению с традиционными мужскими ролевыми стереотипами. Они опасаются, что их ассертивное поведение разрушит субъективное единство с окружающим миром (природой, «божественной землей», матерью).

Последняя корреляция, отраженная в табл. 10.9, свидетельствует о том, что атипичное телосложение мужчин в определенной мере связано с формированием боязни власти. Это показатель абсолютного отклонения роста мужчины от среднего (примерно 178 см). Коэффициент корреляции предполагает, что мужчины, чей рост значительно отличается от среднего — очень высокие или очень низкие мужчины, — чаще имеют более высокие показатели боязни власти. Эта связь не очень тесна, но тем не менее свидетельствует о некоторой неадекватности, лежащей в основе боязни власти у мужчин.

В сходной группе взрослых женщин смешанного социально-экономического состава показатели боязни власти не были статистически значимо связаны ни с одной из поведенческих характеристик. Боязнь власти все-таки коррелировала с психологической искушеностью (r= 0,29; р < 0,01), как и в мужской выборке. Это обстоятельство приобретает особое значение преимущественно в связи с тем, что в независимой выборке женщин Стюарт (Stewart, 1975) обнаружила, что испытуемые с высокими показателями боязни власти значительно чаще характеризуют свои жизненные проблемы как проблемы психологического характера. Однако почему боязнь власти заставляет женщин, да и мужчин тоже, обращать свой взор внутрь? Возможно, они боятся последствий ассертивности в реальном мире, в котором она слишком часто получает отпор. Поэтому, стремясь избежать жесткой конкурентной борьбы, они уходят в мир психической реальности, где им предоставляются более широкие возможности для контроля.

Здесь можно провести параллель с данными из раздела «Боязнь успеха», которые касаются отказа белых женщин от ассертивности в соревновании с белыми мужчинами. В одной группе испытуемых с одинаковым числом мужчин и женщин показатель боязни власти оказался статистически значимо связан с показателем боязни успеха (r = 0,33; р < 0,05) (McClelland & Watson, 1973). Стюарт (Stewart, 1975) обнаружила в двух выборках женщин-аспиранток, что показатели боязни успеха связаны с показателями стремления к власти, но не с показателями боязни власти. Подобный результат отнюдь не противоречит общей концепции, хотя для понимания соотношений между этими двумя мотивами, безусловно, необходимы дополнительные исследования, поскольку только наиболее ассертивные женщины (имеющие высокие показатели стремления к власти) могут серьезно опасаться влияния их ассертивности на межличностные отношения (высокий уровень боязни успеха). У мужчин же складывается совершенно иная ситуация, так как у них нет основания опасаться собственной ассертивности. Поэтому среди них те, кто имеет амбивалентное отношение к проявлению мотива власти (высокий показатель боязни власти) — возможно, по психодинамическим причинам, упомянутым Уинтером, — будут проявлять амбивалентность и в отношении успешной деятельности (высокий показатель боязни успеха). И для мужчин, и для женщин с высокими показателями боязни власти и боязни успеха характерен конфликт в связи с чувством слабости, беспомощности, которые они компенсируют посредством ассертивности, однако вместе с тем боятся отпора или отвержения из-за своей ассертивности.

Другие страхи

Как упоминалось в главе 8, Верофф рассматривает разработанную им методику оценки потребности во власти как метод оценки тревоги по поводу способности реализовать власть, т. е. метод оценки боязни слабости. Его вывод правомерен по двум причинам. Во-первых, при создании своей системы кодировки Верофф анализировал содержание рассказов, написанных во время ожидания результатов выборов кандидатов, которые претендовали на роль студенческих лидеров своих колледжей, т. е. когда они беспокоились о том, приобретут ли они властные полномочия. Исходя из этого, мы можем ожидать, что показатели, полученные с помощью методики Вероффа, отражают такого рода тревогу. Методы же актуализации мотивации власти, использованные Винтером (Winter, 1973) и Ульманом (Uleman, 1972), были направлены на то, чтобы укрепить в испытуемых сознание собственной силы. Во-вторых, характеристики людей, имеющих высокие показатели по методике Вероффа, указывают на то, что их волнует проблема собственной слабости.

В табл. 10.10 обобщаются некоторые ключевые результаты, полученные в широкомасштабном национальном исследовании 1976 г. (Veroff, Depner, Kulka & Douvan, 1980). Что касается мужчин, интерпретация данных вполне очевидна. Мужчины с высокими показателями потребности во власти по методике Вероффа чаще оказываются сыновьями «синих воротничков», которые неплохо зарабатывают на жизнь собственным, однако непрестижным трудом, который они не считают интересным. Тем не менее они достаточно высоко оценивают свою компетентность в работе, часто проявляют нежные чувства в отношении жены (что, как отмечает Верофф (Veroff, 1982), «по сути близко к вопросу об их сексуальной активности»), а также полагают, что отцовство — это очень важно. Иными словами, в семейной жизни они как будто компенсируют чувство недостаточной престижности и значимости в профессиональной сфере. То, что они подчеркивают свою сексуальную активность, а также компетентность в работе, несмотря на ее небольшую значимость, указывает на протестную маскулинность. В сущности, они говорят: «Хотя ни в моих глазах, ни в глазах окружающих моя работа не имеет большого значения, я хороший работник, неплохо зарабатываю, я хороший (сексуальный) муж и отец». То, что эти мужчины более склонны к употреблению алкоголя и наркотиков, также свидетельствует о том, что они испытывают некоторую тревогу по поводу власти, поскольку, как отмечалось в главе 8, употребление алкоголя — это один из способов, который используют мужчины для усиления чувства собственной власти.

Таблица 10.10

Характеристики мужчин и женщин с выраженной боязнью слабости — высокими показателями потребности во власти по методике Вероффа (по данным самоотчетов)

Данные о женщинах менее однозначны, хотя их можно проинтерпретировать аналогичным образом. Женщины с высокими показателями потребности во власти по методике Вероффа особенно часто упоминают удовлетворение от работы вне дома (по сравнению с работой по дому), что, по-видимому, способствует их высокой самооценке. Они не выражают удовлетворения различными аспектами семейной жизни так, как это делают другие женщины. И, не полагаясь на поддержку окружающих в кризисных ситуациях, они оказываются более независимыми, чем другие женщины, которые находят большее удовольствие в межличностных отношениях. Иными словами, эти женщины значительно более ориентированы на работу, что можно рассматривать как компенсацию чувства слабости или недостаточной значимости в роли жены или матери, либо в роли работника по сравнению с мужчинами. То есть, поскольку в нашем обществе престиж сопутствует успеху главным образом в профессиональной деятельности, эти женщины, вероятно, испытывают собственную неполноценность в данном отношении по сравнению с мужчинами и компенсируют такое чувство профессиональными достижениями. Однако с такой сосредоточенностью на работе не связаны никакие признаки тревоги, поэтому у нас меньше оснований рассматривать ее результатом боязни слабости, как у мужчин. Максимум, что можно заключить, это то, что у женщин высокие показатели потребности во власти по методике Вероффа указывают на боязнь слабости в роли женщины, а это приводит к компенсаторному стремлению к профессиональным успехам, не характерному для женщин в целом.

Гиллиган и Поллак (Gilligan & Poliak, 1982), проанализировав материалы воображения, обнаружили, что мужские рассказы чаще, чем рассказы женщин, содержат образы насилия в сочетании с аффилиативными отношениями. Авторы полагают, что это можно рассматривать как свидетельство того, что мужчины опасаются последствий интимности, точно так же как женщины, по данным Хорнер, опасаются последствий успеха. Выявленная закономерность заслуживает более глубокого исследования, поскольку согласуется с представлением о том, что все социальные мотивы имеют аспект избегания.

Очевидно, существует огромное множество специфических страхов — например, страх темноты, высоты, замкнутого пространства или страх школы, — которые изучаются и могут рассматриваться в главе, посвященной мотивам избегания. Они не обсуждаются здесь потому, что научение, связанное с ними, не может квалифицироваться как общая мотивационная диспозиция, влияющая на поведение.

Заключение

Наши представления о мотивах избегания неполны. В исследованиях анализируются несколько разных мотивов избегания, причем поведение людей с высокими показателями по используемым методикам оценки мотивов избегания имеет некоторые объяснимые особенности. Вместе с тем нам неизвестно, какие мотивы избегания имеют наибольшее значение, как их лучше измерять и как они соотносятся друг с другом. Мы даже не вполне уверены, есть ли теоретические различия между мотивами избегания и мотивами приближения. В этой области необходимо провести значительно большую систематичную работу, сопоставимую с работой по изучению мотивов приближения, таких как потребность во власти и потребность в достижении, для которых были разработаны адекватные методики оценки.

Примечания и вопросы

1. Составьте список ситуаций, которые вызывают у вас тревогу. К чему вы стремитесь в этих ситуациях? Одинаковы ли ваши цели?

2. Что бы произошло на острове Сент-Китс, согласно Ароноффу, если бы там улучшились условия жизни и оказания медицинской помощи? Высказав собственные предположения, ознакомьтесь с мнением Ароноффа (Aronoff, 1971).

3. Разработайте модель, аналогичную модели Аткинсона, которая бы объясняла непосредственно тот факт, что испытуемые с высоким уровнем тестовой тревожности выполняют задания лучше, когда думают, что успешно с ними справляются, и выполняют те же задания хуже, когда думают, что не справляются с ними.

4. Если люди с выраженной боязнью неудачи хуже сдают экзамены и хуже справляются с лабораторными работами, почему в целом они имеют более высокие оценки в школе?

5. Напишите, какие оценки вы хотели бы иметь по каждому из предметов, которые вы сейчас проходите. Затем напишите, какие оценки вы получали по сходным предметам в прошлом, и определите, не носит ли ваша нынешняя стратегия установления цели защитный характер, как это описывалось в данной главе, т. е. не обнаруживается ли у вас высокий уровень боязни неудачи.

6. Почему люди с выраженной боязнью неудачи более восприимчивы к чужому мнению?

7. Если тренер побуждает команду повысить результаты во славу родного города, как повлияет это побуждение на игрока с высоким уровнем потребности в достижении, высоким уровнем потребности во власти, высоким уровнем потребности в аффилиации и высоким уровнем боязни отвержения?

8. Попытайтесь спланировать исследование, которое бы определенно показало, являются ли боязнь отвержения, боязнь неудачи и потребность в одобрении разными аспектами одного и того же мотива избегания.

9. Предположим, начальник-мужчина пригласил сотрудницу поиграть с ним в гольф. Объясните мотивационные факторы, которые могут повлиять на успешность ее игры.

10. Опишите по крайней мере две ситуации, когда мужчина с высоким уровнем боязни успеха скорее всего справится с заданием хуже, чем обычно.

11. В главе 2 гомосексуальность связывалась с оральной агрессивностью (поздняя стадия I); в главе 9 — с ранней сексуальной зрелостью в социально однородных группах; а в этой главе — со стадией II (стремлением к автономности). Как это все согласуется друг с другом? Не кажется ли вам, что правильнее всего разделять то, что приводит к гомосексуальным привязанностям, и то, какие мотивы возникают уже после их формирования?

12. Если у мужчин психологическая искушенность связана с идентификацией с фемининным принципом и высокими показателями боязни власти, почему психологическая изощренность связана с боязнью власти и у женщин?

13. Если высокие показатели потребности во власти по методике Вероффа отражают, по крайней мере у мужчин, боязнь слабости, не должны ли они быть связанными и с показателями боязни власти по Винтеру, которые также сочетаются с чувством неполноценности?

14. Как вы полагаете, с чем должен быть более тесно связан показатель враждебного давления — с показателем боязни власти или с показателем боязни успеха?

15. Возможно, все рассмотренные в этой главе мотивы избегания являются аспектами одного и того же тревожного мотива — мотива «снижения напряжения», который имеет большое теоретическое значение для бихевиористов (см. главу 3). Одним из свидетельств этого было бы то, что они одинаково влияли бы на поведение. Проанализируйте поведенческие корреляты разных мотивов избегания и определите, одинаково ли поведение, к которому они приводят. Есть ли какая-нибудь поведенческая характеристика одного мотива избегания, которая не типична для других мотивов избегания, что свидетельствовало бы в пользу разграничения мотивов избегания?