Мой палач. Реквием (СИ)

Глава 23

Ночью меня всего шатает, когда в комнату к ней пробираюсь. Точно вор, крадусь тихо, боясь разбудить, но Ася все же встает, не спит она ни хрена также, как и я. Призраком по дому шатаюсь. Не могу я тронуть мотылька в эту ночь. Хочу и не могу, сжимая горло своему черному демону голыми руками. Она горем убитая, а я не знаю за какую нить ухватится чтобы дочь нашу найти. Хотя бы тело Асе вернуть, хоть могилу, хоть что-то блядь, но нет НИЧЕГО.

Виктор днем снова пришел с пустыми руками. Следов нет, подсказок, улик, вообще нет ничего. Куда рыть, кто мог сделать мне такое. Самый страшный враг тот, кто жизнью своей не дорожит совсем.

Когда схватил Асю за плечи, прижал к себе, думал рехнусь уже просто. Как же я мечтал обнять ее нормально, но даже это не получалось. Они шипела и дрожала в моих руках. Ненавидя. Меня, конечно. Заслуженно, а еще плакала от страха и обиды снова. И я уже не мог видеть эти ее слезы.

Я выхожу из комнаты, до кабинета едва доползаю, игнорируя адскую боль в голове. Восстановили тут уже все. О пожаре ничего не напоминает. Диск только сломанный остался. Тот самый, обломки которого я сейчас верчу в руках. Больше трех лет семью не видел. Нет ничего от них, только эти осколки, не подлежащие восстановлению.

Откидываюсь на кресло. Ася. Все это время в аду настоящем жила, тогда как я сам сдыхал, только отдельно. Уехать подальше, вырезать ее из сердца, да не получилось. Как болезнь засела в голове и не проходит.

Правда. Ася все эти дни правду мне пыталась сказать, а я не верил. Не мог, просто не мог поверить, что она ребенка от меня родила. Скрыла беременность, скрыла блядь, все на свете, сбежала, а я не знал.

Не знал даже, что ребенок у нас был. Девочка. Наша дочь, которую я даже в глаза не видел. Не защитил, не уберег ее…Понятно теперь, чего Ася зверем диким бросается на меня…ненавидит.

Я бы тоже ненавидел, я бы убил сразу, без раздумий.

Я слышал сегодня, как Ася Эмиру пела. Красиво, пронзительно, очень печальную песню ему пела, тогда как я стоял за дверью и с места двинуться не мог. Моя девочка…что ты сделала с нами, зачем, зачем так поломала то, что даже еще окрепнуть не успело. Сжимаю кулаки, выть хочется, ведь нет в ней вины, она ребенка спасала! Ася правильно поступила, это я…я не смог ее защитить.

Эмир слушал Асю завороженно, и я не заходил, пока он сам не выскочил за дверь. Девочка пела колыбельную и я видел снова эти дикие слезы в ее глазах. Правда. Эта чертова правда про нашу дочь, которую я защитить не сумел.

“— Какой она была?

— Маленькой, такой хорошенькой и милой. Пусть ты ненавидел ее как и меня, но Амели была на тебя очень похожей. Волосы такие же черные, брови и глазки серебристые, как у тебя, губки такие же, и даже носик похож. Как у тебя! У нее были две маленькие родинки справа под нижней губой. Это единственное, что Амели от меня взяла. Остальное все твое, Тимур. До капли. Все от тебя…”

Снова и снова эти слова ее о дочери прокручиваю в голове.

Маленькой. Я не видел нашу маленькую дочь. Черноволосую маленькую девочку с двумя родинами под губой.

Сквозь мое пьяное сознание картинки пролетают. Как кадры старой пленки и я в ужас прихожу, когда вспоминаю. Маленькая девочка…черноволосая с двумя родинками под нижней губой. Я ее уже видел…

Шесть месяцев назад

“— Тимур, наконец-то!

— Здравствуй, Булат.

Пожимаю руку дяде, который приветственно хлопает меня по плечу. На улице жара, в лицо бьет влажный морской воздух. Испания всегда хорошо встречает.

— Проходи. Лола, накрой на стол, быстро!

Глаза Булата сияют от радости, тогда как мне после всего этого дерьма хочется вспороть себе вены.

— Ты после войны еще больше возмужал. Рискуешь, мой мальчик. Снова лез в самое пекло.

Булат с восхищением осматривает меня, будто племенного быка, что уже изрядно бесит.

— Я не изменился ничуть.

— Да нет, изменился все же. Я велю комнату тебе подготовить.

— Нет…Я проездом. Навестить просто приехал. Тогда дома не очень хорошо вышло. Я не ожидал тебя увидеть. Извини, дядя.

— Ничего сынок. Все в семье бывает.

Булат понимающе кивает и я вздыхаю спокойнее. Он семья моя. Все что осталось. Как ни крути. А я…предатель.

Почему-то оставаться у Булата не хочу. Все мои мысли о доме и о ней. Об Асе моей, и это не проходит нихрена.

— Папа!

Оборачиваюсь, когда слышу какой-то тонкий голос. Из угла выбегает девочка. Очень маленькая, черные прямые волосы ей до пояса достают, зоркий взгляд.

— Нинель, ну чего ты снова не слушаешься? Ты где должна быть?

— Ммм…Не хочу я с няней быть!

Девочка, точно маленький бесенок, не замечая меня несется прямо в руки к Булату.

— Это что такое?

Спрашиваю удивленно. Дядя ненавидит детей. По себе знаю. Все еще помню его методы воспитания на себе: жесткие, жестокие даже, как собаку меня натаскивал, зато эффективно, вырастил меня вообще без страха.

Булат отпивает виски, ловит девочку и усаживает к себе на колени. Смотрю на эту малышку. У нее длиннющие черные ресницы, светлые огромные глаза и милое лицо, с двумя родинками под нижней губой. Где-то я уже видел похожее. Гм…Аська. Мне уже в каждой девочке видится. Красивая эта девочка. Как маленькая живая кукла.

— Это дочь моя. Мы давно не виделись, Тимур. Многое изменилось. Ты все самое интересное пропустил.

Усмехаюсь. Булату уже под шестьдесят, а он все не натрахается.

— Вижу, времени ты не терял пока я на войне был.

— Я уже отвоевал свое, сынок. Нинель, иди играй! Не мешай нам тут.

В тот момент девочка глаза на меня вскидывает. Как волчонок дикий, после чего спрыгивает с колен Булата и несется обратно, таща за собой игрушку.

Я уехал тогда сразу после ужина с Булатом. Меня домой тянуло. Сам даже не знаю, почему, хотя нет, вру. Я знал, что сучка, растрощившая мне сердце все еще живая. И я хотел ее. Срать я уже хотел на свои же запреты. Ася моя и будет моей хочет того или нет.”

— Сука…Сука! Понимание приходит быстро и от этой правды кровь стынет в жилах.

Мое опьянение выветривается за секунду, я срываюсь с кресла, хватаю телефон и выбегаю на улицу.