«Я никогда не придавал деньгам большого значения» (Джон 3. Де Лоран, Б. Б. С. Радио Ольстера, 27. IV. 82.)

Вершина. Небо. Все это подарено людям. Мне и тебе. Нам и вам.

Наплевать на все. Веками мы плевали на все это.

Пойдем, пойдем посмотрим, как плещется вода в озере Эрн. Как оно прекрасно, наше озеро! Сколько поэтов воспевало красоту его волн, а теперь все говорят по-английски. В летний зной от него веет прохладой… Приятно, наверное, плавать в этих волнах, не думая о том, что ты потерял. Даже орел в небе клохчет теперь по-английски.


Он шагнул вперед и снял с подставки микрофон. Тяжелый, оказывается, просто рука дрожит. Вздохнув, Шемас поднес микрофон к губам и прокричал:

— Итак! Наконец! СЕГОДНЯ У НАС — «АЛТЕРД БОЙЗ».

Зал взорвался криками, топотом ног, свистом. Сцена вспыхнула розоватым светом. Он аккуратно поставил микрофон на место и медленно отступил в тень. Из левой кулисы выбежали мальчики, приветственно размахивая поднятыми вверх гитарами. Зал ревел. Они заняли свои места и, робко переглянувшись, взяли первые аккорды…

Музыка взлетала куда-то вверх и падала вниз, звуки, как искрящиеся мыльные пузыри, реяли в спертом воздухе. Зал дрожал. Несмолкаемые крики чаек над пенящимися волнами. Душно. Как нестерпимо светят эти прожектора! Лучше я потихоньку спущусь вниз, чтобы они потом не говорили, что я пытался примазаться к их успеху. Внизу тоже душно. Плен впереди, плен позади, и ты посреди…

— Ну, как тебе?

— Вроде ничего. На, кури.

— Слишком лирику наводят, по-моему.

— А удар четкий…

Эй, Шемус, что это за пьяные рожи? Легавые переодетые или кто?

— Это молодые психологи, неужели ты не догадался? Они здесь изучают психологию массовых молодежных действ. Ну, приходится иногда, в интересах науки, немного катализировать реакцию публики.

Ну, я им выдам такую реакцию, что они обалдеют. А это еще кто, сюда что, и шлюхи приходят?

— Что ты, это тоже психолог.

— Подожди!

Оставив Михала, он подскочил к девушке и склонился перед ней в изящном поклоне:

— Я счастлив видеть вас, о женщина моей мечты! Разрешите спросить, услаждают ли ваш слух эти звуки? Или вы предпочли бы в моем обществе послушать мерный плеск волн, озаренных лунным сиянием?

Удивленно посмотрев на него, девушка пожала плечами и отошла к толпе танцующих. Вообще-то Михал прав: вид у нее не очень-то приличный. Шемас обернулся, ища глазами Михала. Тот старательно подпрыгивал в обществе каких-то девчонок.

— Эй, девочки, — весело крикнул Шемас, — вы остерегайтесь этого козлика, он очень даже опасный.

Уж вы бы молчали. Впрочем, как я понимаю, вы друг для друга интереса не представляете.

Шемас решил не обижаться.

— И все же, Михал, признайся, что ты все еще меня боишься.

Вас?! Еще чего!

— Да ты прямо умнеешь на глазах. Ну, развлекайся. Никогда ведь не знаешь, что будет завтра.

Но Михал уже не слушал его.

Шемас повернулся и увидел Кэвина, одиноко стоящего у стены с пивной кружкой в руке.

— Нормально?

— Знаете, я на таких вечерах мало бывал.

— Я сейчас говорил с Михалом. Он там скачет с девчонками. Мне кажется, он нас простил.

— Да ну его…

— Хочешь, я тебя с кем-нибудь познакомлю? У меня тут разные знакомые есть. Я же в этом городе родился. Некоторые из них довольно занятные люди… Вот, например… Это еще кто?!

Прямо перед ним появился сухонький краснощекий старичок.

— Простите, — раздраженно сказал он, — мне нужен тут один мальчик. А вы, я слышал, один из устроителей этого концерта.

— Ну, допустим… Ой, постойте. Я ведь вас уже сегодня видел. Вы священник из Дублина, да? Вас уже отпустили? А машину вам вернули?

— Меня допрашивали… Ужасно! Ладно, не будем об этом. Мне нужен мальчик по имени Гильгамеш Макгрене.

— Вот же он, прямо на сцене, разве не видите?

— Он там?! Должен вам заявить, что я решительно против подобной эксплуатации детского труда, вы слышите? Я сообщу обо всем этом отцу мальчика.

— Он, кажется, тоже где-то здесь.

— Тем более! — Старик резко повернулся и скрылся в толпе.

— Да, Шемас, странные у вас какие-то друзья… — протянул Кэвин.

Он медленно обвел глазами зал. Михал все так же усердно отплясывал в середине плотного хоровода, стремительно летящего вокруг.

Салли Хоулм стояла на улице и усиленно вдыхала свежий прохладный воздух. Дым, шум, вонь, духота, там вообще больше десяти минут находиться невозможно. Как они выдерживают?! Сейчас она передохнет, и все, пора! Она решила не устраивать сложного спектакля с «вооруженным ограблением», сочтя, что в Северной Ирландии выстрелы все равно раздаются так часто, что никто и не станет расследовать, откуда прозвучали они на сей раз. Ах, что за репутация у нас, ужас просто!

Руки предательски дрожали. Надо успокоиться, она не имеет права промахнуться. Шесть пуль. Одна — для Анны, другая — для ее собственного бедра, остается еще четыре. Может быть, парочку всадить в этого Шемаса, очень уж он ее раздражает. Лезет всюду, как бы не помешал. Ну, она напоследок глотнула воздуха и решительно направилась к двери. Час пробил! В спине застряла какая-то дрожащая игла. И руки дрожали, потому что на улице холодно. Она ведь совсем не волнуется. Она полна мужества и не боится ничего. Как Джордж.

В зале на освещенной красным светом сцене прыгали, метались из стороны в сторону, приседали, раскачивались маленькие фигурки. Впереди извивалось в четком ритме молодое и стройное тело, ее тело. Как оно нравилось ей! У нее самой, между прочим, в молодости была неплохая фигура и голос был очень приятный. Но кому все это надо? Нет, теперь все будет иначе. Она пристально посмотрела на курносый носик, полные губы, четкие брови, распахнутые глаза. Один выстрел, и все это будет принадлежать ей! Сжав пистолет двумя руками, она медленно подняла его перед собой.

Вдруг музыка оборвалась. Салли испуганно опустила оружие и оглянулась по сторонам. Лиам вышел вперед.

— Друзья! — Он заметно волновался. — Спасибо вам! Спасибо вам всем! А теперь в заключение мы без перерыва споем для вас две песни: блюз «Разве это тепло?» и нашу программную песню «Отвращенье чрез наслажденье». Еще раз: большое вам всем спасибо!

Гилли лихо присел и заиграл первые такты какой-то народной песни, которую он слышал в тридцатые годы в Дублине на фестивале деревенских ансамблей. Правда, тогда слова были совсем другими:

Пошел я на ярмарку,

продал коров,

за звонкое золото

и серебро… Хо-хо!

Салли снова прицелилась. А может, лучше в висок? На лбу ведь останется шрам. Ну и что? Можно будет носить на этом месте какой-нибудь драгоценный камень, как это делают женщины в Индии. А потом они с Гилли будут венчаться где-нибудь в маленькой деревенской церкви. Пусть все будет очень скромно, так лучше.

Разве это тепло?

Что тебе доставить могло?

Она стояла теперь совсем близко от сцены. Анна прыгала и вертелась прямо перед ней. Как все-таки она угловато двигается. Надо быть гораздо грациознее.

Разве это тепло?

Что тебе доставить могло

Только холод и зло…

О-оо-о-о-о-о-о-о-о…

Кэвин опять посмотрел на Михала. Тот по-прежнему усиленно прыгал из стороны в сторону, но по его покрасневшим глазам и тяжелому дыханию было видно, что силы его на исходе. Компания каких-то взрослых парней довольно неприятного вида кружилась вокруг бедного Михала в каком-то страшном импровизированном хороводе. Он несколько раз пытался выйти из этого скачущего круга, но они со смехом опять толкали его в середину. Да, нашли себе забаву. Теперь Михалу не поздоровится. Может быть, помочь ему вырваться? Кэвин подошел и, разомкнув руки танцующих, закружился вместе с ними. В центре круга устало дергалось лицо Михала с налитыми кровью глазами.

Салли подняла пистолет. Она не промахнется. Пусть эта Анна скачет, как коза, бутылки на ветках раскачивались не меньше. Она нажала на курок…

Кэвин вдруг рванулся вперед и резким движением вытолкнул Михала из круга. Тот упал, увлекая за собой какую-то старуху, неизвестно откуда оказавшуюся рядом.

Лиам услышал выстрел и гневно посмотрел на Эдана, восседавшего за ударной установкой: нашел время для шумовых эффектов, это же блюз. Гилли и Анна даже не заметили ничего.

Разве это тепло…

Михал поднялся первым и галантно предложил руку поверженной им даме.

— Извините меня, сударыня, — пролепетал он, увидев, сколько ей лет.

Она растерянно оглядывалась по сторонам, не понимая, что произошло.

Продолжая извиняться, Михал попятился и опять, незаметно для себя, оказался в середине того страшного хоровода. Его появление было встречено радостными криками, смехом, свистом.

— А мы уж подумали, ты от нас мотанул, — сказал один из них, приземистый, с длинными волосами, в кожаном пиджаке, надетом прямо на голое тело. «Неандерталец» — как мысленно назвал его стоящий в стороне Кэвин.

Что вам от меня надо?!

Английский вопль жертвы был встречен злобным смехом.

— А может, нам нравится смотреть, как ты пляшешь? — «Неандерталец» подошел к Михалу и ткнул его пальцем под ребра. — Танцуй, давай, сука английская!

Михал выпрямился и обвел зал затравленным тупым взглядом. Зал был полон глаз, злых, издевающихся, насмешливых, готовых на все. Они не шутят. Он поднял ногу, топнул ею о пыльный пол, взмахнул руками…

— Во, во, веселей давай!

Кэвин отвернулся.

Старая карга, как мысленно назвал ее Михал, потерла ушибленную поясницу и вновь начала готовиться к подвигу. Каково же было ее удивление, когда она обнаружила, что пистолет исчез. Она испуганно огляделась по сторонам. Вот, вот здесь она стояла. Внезапно Салли почувствовала, как кто-то крепко сжал ее локоть, и тихо вскрикнула. Это был Шамаш Макгрене.

— Почему вы еще не выстрелили? Шемас мне сказал, что остается только одна песня.

— Понимаете, доктор, — она смутилась, — я, кажется, потеряла пистолет.

— Что?! — прошипел он сквозь желтые крепкие зубы. — Куда вы его дели?

— Я уже приготовилась стрелять, но тут из толпы на меня упал какой-то юноша, он меня толкнул… И вот, когда я встала, пистолета у меня в руках уже не было.

— Думаете, этот парень его свистнул? Дура! Где точно вы были, когда это случилось?

— Как раз там, где вы сейчас стоите.

Он присел на корточки и начал шарить по полу руками. Она наблюдала за ним с чувством какого-то отвращения. Зачем она связалась с этим типом? Она подняла глаза и увидела Гилли. Он стоял у самого края сцены с гитарой в руках и пел что-то. Гилли… «Гилли», — прошептала она, но вдруг почувствовала, что его вид не вызывает в ней никакой любви. К чему все? Ей вдруг совсем не захотелось снова впрягаться в тяжелую телегу жизни.

Отвращенье чрез наслажденье

всегда и везде…

Их голоса вибрировали, красно-белые одеяния мелькали перед глазами… Вдруг она увидела прямо на сцене доктора Макгрене. Торжествующе помахав ей пистолетом, он спрыгнул в зал и побежал к ней.

— Берите! Вон его куда отбросило, еле нашел.

Тяжелый металл неприятно оттягивал ей руку.

И отвращенье чрез наслажденье…

Михал танцевал. Опустив голову и тяжело дыша, топтался на месте и думал только об одном: скорей бы кончилась эта музыка, скорее! Ведь не танцуют же без музыки. А когда все остановятся, надо будет резко прыгнуть в сторону и бросаться к выходу. Если он еще будет в силах проделать это… Ноги налились свинцом, спина болела, кровь гудела в ушах. Он несколько раз останавливался, но сильные удары в зад заставляли его продолжать этот жуткий танец. А они смеялись… Иногда кто-то из них подскакивал к нему совсем близко и отрывисто выкрикивал что-то.

— Эй, голову выше держи, чего нос повесил! — В его щеку ткнулся чей-то кулак. Все засмеялись.

Я умру, — вдруг тихо сказал себе Михал. — Я сейчас умру, или они потом найдут меня и убьют.

Вдруг хоровод распался, и он увидел прямо перед собой доктора Макгрене. На смуглом лице спасительно сияли темные глаза. Михал бросился к нему, протягивая вперед руки. Он поскользнулся, упал, подвернул ногу и до крови разбил себе нос. Кто-то из них ударил его ногой, но ему уже было все равно, он понял, что спасен.

И наслажденье чрез отвращенье

везде и всегда…

Гилли видел, в зале что-то происходит, но не особенно старался понять, что именно. Наверное, какая-нибудь драка. Это часто бывает на таких концертах. Салли он тоже не видел. Он пел… «Отвращенье чрез наслажденье…» Ему почему-то нравилась эта песня, он сам не мог понять чем. «Везде и всегда…» Какой теперь жизнью он жил… Никогда бы раньше не мог подумать… Две жизни в нем соединились в одну…

— Смотри! — Шемас толкнул локтем Кэвина, показывая ему на окровавленного Михала, который полз по полу в сторону двери. — Пошли за ним!

В прохладном воздухе было разлито лунное серебро. На маленьком холмике сидел Михал, закрывая лицо руками. Он весь дрожал, одежда на нем была разорвана, на правой скуле темнел синяк.

— Гляди-ка, Кэвин, — весело крикнул Шемас, — кто это тут сидит!

Михал вздрогнул и громко застонал, но вокруг царило такое прочное безмолвие, что даже эхо не сочло нужным отвечать ему. Рядом в своем серебряном плаще тихо плескалась река. Шемас подошел к нему.


Чего еще вам от меня надо?

— Всего! — ответил Шемас и засмеялся.

Какой у вас страшный смех…

— Я просто шучу. Я ведь шутник, ты помнишь?

Оставьте меня в покое!

— Ты хочешь остаться с этими в зале? Пойми, нам надо объединиться и сматываться отсюда поскорее.

Я не понимаю, — простонал Михал.

— Ну, объясни ты ему, Кэвин. Мне сейчас что-то совсем не хочется говорить по-английски.

Михал. Если хочешь уйти отсюда живым, ты должен объединиться с нами, и мы все вместе пробьем себе путь к спасению.

Михал недоверчиво посмотрел на него, подозревая, что это очередной розыгрыш.

Ну… ладно… Лучше уж с вами быть, чем там.

— Молодец!

И отвращенье чрез наслажденье

для меня и тебя…

Салли стояла перед низкой сценой. Она была готова. Подняв пистолет, она медленно навела его на Анну. Шамаш взглядом следил за ней и чувствовал, что его сердце готово выпрыгнуть из груди и упасть на грязный пол танцевального зала. Он сунул руки в карманы, потом вынул их, опять сунул.

— Ну, смелее! — крикнул он, услышав, что музыка начинает постепенно затухать.

Она кивнула, не повернув к нему головы, и в который раз вспомнила о Джордже. Да, он не боялся ни жизни, ни смерти. Она подняла глаза на сцену. Гилли. Патрик. Яблоневый сад… Как он боялся жизни… И смерти он тоже боялся, так боялся, что добился себе еще одной жизни… Но достоин ли он ее? Гилли даже не смотрел в ее сторону. И что эта Анна могла найти в нем?

— Стыда у тебя нет, — процедила она сквозь зубы. — Ты никогда не жил, ты и сейчас не живешь.

А сама она? Разве она не боялась жизни?

— Ну, стреляйте! — крикнул Шамаш.

— Сейчас, — прошептала она. Салли резко нажала на курок, и Гилли пошатнулся. Так ему и надо, — подумала она грустно.

От…вращенье… чрез… насла…

Она опять подняла руку с пистолетом и выстрелила. Пуля пробила его гитару, и он упал на колени. Изо рта хлынула кровь. Микрофон упал вместе с ним, и зал огласился странными хрипами:

— Я жив… Я воскресну… Начало конца…

Он упал, и душа его, медленно отделившись от распростертого тела, бесшумно вылетела из зала. «Алтерд бойз» доиграли последние такты, так и не поняв, что случилось. Поведение Гилли показалось им лишь экстравагантной выходкой.

Доктор Макгрене подбежал к Салли и с размаху ударил ее кулаком в висок. Охнув, она упала. Шамаш встал рядом, с ненавистью глядя на нее.

— Ты змея, которая похитила цветок жизни. Ты убила моего единственного сына. Проклинаю тебя, старуха! — Он плюнул в нее. — Но больше я тебя пальцем не трону, не бойся. Зачем? Ты и так скоро подохнешь, а я, я просто повторю мой эксперимент. Если надо будет, еще не раз. — Он мрачно засмеялся.

Она молча подняла пистолет и выстрелила. Шамаш пошатнулся и рухнул. Салли медленно осела. Боже, как она устала. Она убила Гилли, и еще — этого доктора… Кошмар. Но почему ее никто не хватает? Оглядевшись вокруг, она увидела пеструю толпу, которая орала, бесновалась, визжала, прыгала и не обращала на нее никакого внимания. «Какой ужас», — грустно подумала Салли Хоулм и, вздохнув, приставила дуло к виску.

К этому времени музыка умолкла, и последний выстрел прозвучал в ночной тишине особенно резко.

В зале было темно, только сцена продолжала светиться слабым розоватым блеском.

— Ладно, — шепотом сказал Лиам, — теперь давайте гимн.

— Не стоит, я думаю, — тихо сказала Анна, — мы ведь на территории Великобритании, нас могут понять неправильно. Еще начнут выделывать чего-нибудь, уже беснуются.

— Я об этом как-то не подумал. — Лиам помолчал. — Знаешь, спроси Гилли, что он про это думает.

Анна медленно подошла к краю сцены, где все еще лежал, сжимая в руках гитару, маленький светловолосый мальчик.

— Гилли… — в эту минуту она поняла, что он мертв. Все-таки они хорошо понимали друг друга… Мертв…

Лужица ярко-красной крови поблескивала на полу рядом с ним.

Анна вернулась к Лиаму.

— Что с ним?

— Он… — она прижала руки к груди и закричала.

Лиам молча смотрел на нее расширенными от ужаса глазами. Он понял. Что же теперь делать? Над залом нависло звенящее безмолвие.

Анна повернулась, соскочила со сцены и выбежала на улицу.

— Эй, идите к нам, — окликнул ее сидящий на холмике Шемас.

Анна медленно подошла к ним и подняла на Шемаса полные ужаса глаза.

— Что там у вас случилось?

— Гилли… — прошептала Анна, — он умер. Кровь…

— Как, она, что же, попала в него? — растерянно прошептал Шемас.

В нескольких шагах от них мерно плескались серебристые волны. В прохладном воздухе была разлита тягучая тишина, прерываемая лишь тоненькими всхлипываниями Анны.

— А давайте бросим Михала в реку, — задумчиво сказал Кэвин.

Идите вы все к черту! — Он вскочил и быстро побежал в темноту.

Они бросились за ним, и через мгновение все четверо весело плескались в мелкой теплой воде. Выйдя на берег, в молчании остановились. Куда же теперь идти? И что будет теперь? Память о случившемся соленым осадком лежала во рту.

— Нельзя оставаться в мокрой одежде, — Шемас заговорил первым. — Мы все простудиться можем. Пошли ко мне домой, выпьем по чашке кофе. Я вам дам, во что переодеться.

— Ладно, — сказала Анна усталым голосом. — Скоро уже светать начнет.

— А ты, Михал?

Идти к вам домой?! Хотя… если дадите кофе… Не оставаться же здесь одному…

— Мой любимый рыжий дрозд… — победно пропел Шемас.

Знаете, Шемус, я часто не понимаю, что вы имеете в виду.

— А может быть, это и к лучшему? — весело спросил Кэвин.


04.38. 29.7.82

Ну, думаю, пора уже кончать. Все спят, кроме меня, и мне, наверное, уже ничего не остается, как лечь. Ибо — спящий и мертвый схожи друг с другом…

Когда он проснулся, было уже светло. Шемас встал с кровати. Кэвин раздергивал занавески, Михал мрачно натягивал на себя одежду, Анна чистила зубы. Все четверо спустились вниз в столовую. Они пили кофе, смакуя каждый глоток.

Глаза мои видят.

Наплевать на все.

Голубые глаза мои, голубые и усталые. Время проросло в них красными ростками. А в середине — черная дыра. Загляни внутрь, если сумеешь. Темные окна… Что они видят?


Мы молчали. Я ведь человек молчаливый, ты знаешь. Я обычно говорю мало.


Жаворонок поет в небе или дрозд?

«Мой любимый рыжий дрозд…»


Куль Рахин 3.10.81

Эннискиллен 28.07.82

Эннискиллен 28.8.82–28.10.82

Энах-вик-йерг 10.1.83–31.1.83 С божьей помощью.

Начало.

Загрузка...