Моя Теодосия

XXVI

Теодосия вернулась в Каролину в почтовой карете, так как в нью-йоркском порту не было кораблей, которые шли бы на юг. Она не написала Джозефу, понимая, что почта отправится вместе с ней.

Сейчас июнь, и Гампи, конечно, в Дебордье с Элеонорой. В Конвее она сошла с почтовой кареты и наняла экипаж, чтобы ехать дальше, в Оукс. Там она узнает о сыне и муже.

В Оуксе было пустынно, даже черных ребятишек не было видно. Окна были зашторены, дом оказался пустым. Этого она ожидала. Муж не бывает здесь в сезон лихорадки, он мог быть в Колумбии, в Дебордье или на острове Салливен. Но у слуг можно узнать точно. Они, скорее всего, на своей улице. Она решила было туда отправиться, но, по какому-то побуждению, взялась за ручку двери и обнаружила, что она открыта.

В гостиной мебель была покрыта чехлами, а ковры свернуты. Комната выглядела негостеприимно. Она присела передохнуть на диван и с удивлением посмотрела вверх. Оттуда доносились голоса и хриплый женский смех.

Неужели негритосы настолько обнаглели, что забрались в спальню, подумала она зло. Она взбежала наверх. Говор доносился из комнаты Джозефа. Не колеблясь и не раздумывая, она распахнула дверь. На какое-то мгновение ей показалось, что ее подозрение подтвердилось. Она увидела цветную женщину и услышала визг.

– Эй, черномазые… – но, не договорив, вдруг запнулась. Она остолбенело уставилась на кровать, зажав рот рукой, чтобы ее не вырвало. Перед ней были не «черномазые», а Джозеф с Венерой. Как в тумане, увидела она его потное лицо, побелевшее как мел, его выпученные на нее глаза. Основное ее внимание было направлено на Венеру. Эта девица в белой сорочке была по-дикарски красива. Если на мгновение ей и стало стыдно, это уже прошло. Ее тигриные глаза светились злобой и торжеством. Она смеялась, склонив голову на длинной шее цвета золотистой слоновой кости.

– С приездом, миссис. Рановато вы, а? – Она была похожа на зверька, готового к прыжку.

Да, подумала Тео, к этому шло с момента их первой встречи. И она вдруг стала спокойной. Первый шок прошел. В конце концов, эта девчонка всегда ненавидела ее и ревновала. Теперь она думает, что отомстила.

– Теодосия, ради Бога, что ты собираешься делать?

Она повернулась к Джозефу. Вот ему было действительно плохо. Он мучился стыдом и раскаянием. И хотя его поймали в весьма неприятном для мужчины положении, он ухитрился сохранить остатки достоинства. Он уже не выглядел смешным.

– А что мне здесь делать? – спокойно спросила она.

Венера бросилась вперед, ее худое хищное лицо выглядело вызывающим.

– Правда ваша, ничего вы не сделаете. Вы не жена. Вы холодная, как камень. Вы сколько раз оставляли его одного. Только о себе думаете. Вот и потеряли своего мужчину.

– Заткнись ты, сука. – Он с силой ударил ее по губам.

Она ударилась о столбик кровати, губы распухли, но лицо оставалось наглым.

– Ты можешь бить меня, если хочешь, но ты не убьешь память о руках Венеры, что тебя обнимали. Я вошла в твою кровь, масса, а она – никто для тебя.

Джозеф не слушал ее.

– Тео, – бормотал он, – не смотри на меня так. Это было какое-то сумасшествие, ты не поймешь…

Тут в злобно-насмешливом взгляде Венеры появились сомнения. Она была так уверена в своей власти, в том, что ее маленькое тело стало надежным орудием победы над ее рабством и мести госпоже. Теперь этой уверенности не было. Белая женщина должна была орать и беситься, но она молчит. Что это значит? Но она ничего не сможет сделать с ней, с Венерой. Не может заставить хозяина выпороть ее или продать во Флориду. Она пустит в ход заклинания. Одна из них умрет, или Венера, или белая. Есть яды…

– Уходи, Венера, – сказала Тео, без гнева или презрения.

Она, к своему удивлению, и не чувствовала их. Она видела, что девица кипит от ненависти и страха, но это не трогало Тео. Она даже почувствовала некоторую жалость.

Венера кинулась к Джозефу, дергая его за руку, как безумная.

– Не разрешай ей ничего со мной делать. Ты обещал, что у меня будут наряды и хороший домик. Нельзя это взять назад, масса. – Она уткнулась лицом в его руку, но он оттолкнул ее.

– Пошла вон, черномазая! – он вложил в это слово всю силу своей злобы. Венера подняла голову.

– Я не черномазая, – сказала она возмущенно. – Я – берберка. Я была бы принцессой в своей стране. – Она воздела тонкие руки. – Пусть Бог убьет вас обоих.

Она была страшна. Джозеф невольно отступил на шаг, но сразу пришел в себя и поднял кулак. Прежде, чем он нанес удар, Венера с воплем бросилась к дверям и убежала. Джозеф упал на кровать и закрыл лицо руками.

– Долго ли все это продолжалось? – спросила Тео бесстрастно.

Ее спокойствие пугало его, как и Венеру. Он сделал умоляющий жест.

– Мне следовало давно догадаться об этом, – продолжала она. – Я была дурой.

– Нет, не было давно, – выдавил из себя он. – Только пару месяцев. Однажды ночью она сидела у входа в свою хижину и пела. У нее в волосах были цветы. А мне было очень одиноко…

– Не надо оправдываться, Джозеф. Я хорошо знаю, что у мужчин бывают любовницы. Но я не хочу, чтобы это была твоя рабыня, и чтобы это происходило в нашем доме.

Это напоминание усилило его чувство стыда. В слепой страсти к Венере он пытался забыть, что она его рабыня. Он подумал, с каким отвращением восприняли бы близкие, отец или братья его отношения с рабыней. Это случалось, конечно, но за это презирали и исключали из общества, как того малого на Санти. Это все она виновата, коричневая бестия со сладким голосом и тонкими страстными губами!

Он вскочил.

– Завтра же продам эту суку.

– Не надо, – тихо ответила Тео.

Он продолжал, не слушая:

– Надо будет отправить ее в загон для рабов в Чарлстоне. Фактор побеспокоится, чтобы ее продали на дальнюю плантацию. Ты уже сама однажды предлагала это сделать, и я желаю, что не послушал тебя. О, Тео, всей душой хотел бы я, чтобы ты не пережила этого унижения… и я тоже. – Он застонал.

Она смотрела на то, как он сокрушался, с материнской терпимостью. Она не чувствовала к нему физической любви, и ей легко было простить его. Ее первая реакция была вызвана уязвленной гордостью и отвращением. И в словах Венеры есть доля правды: она не была хорошей женой в обычном смысле. Бедняга Джозеф, подумала она.

– Не надо продавать Венеру, – повторила она мягко.

Он поднял голову в удивлении. Какого же тогда наказания она заслуживала, по мнению жены? Она была так унижена и имела право на любые условия.

– Я хочу, чтобы ты освободил ее, Джозеф.

Он открыл рот.

– Что?

– Освободил. Она опасна, как пума в клетке. Опасна, потому что в клетке. Так было с ней всегда. По-моему, рабство – плохая вещь, но для некоторых это не имеет значения. Они глупы, и мы лучше о них заботимся, чем они сами о себе. Я знаю, нам нужны работники на полях, иначе, что будет с рисом? Но Венера – не работница.

– Она принесла бы мне хороший доход от продажи, – сказал Джозеф. Он был поражен ее великодушием.

– Ты можешь сейчас позволить себе отказаться от этой прибыли.

– Но что она будет делать потом?

– Ну, я думаю, ей нужно купить билет куда-нибудь на север, например, в Бостон. Там она сама найдет, что ей делать. И не говори ей, что это была моя идея. Пусть думает, что одержала эту победу надо мной – и ее ненависть сразу исчезнет.

– Ты замечательная женщина, Тео, – сказал он кротко.

Кротость его, впрочем, была недолгой. Уже через час он громко выражал недовольство, зачем она задержалась на севере и почему приехала сюда в сезон лихорадки. Даже одна ночь может быть опасной.

– Но ведь ты был здесь и рисковал собой, – напомнила она.

Он замолчал. Во всяком случае, ей следовало, по его мнению, ехать с утра на Дебордье, а ночью спать с плотно закрытыми окнами, чтобы не проникал ночной воздух.

– Конечно, – согласилась она. – Я хочу поскорее увидеть мальчика. Я очень по нему скучала, но…

Но твой отец, как всегда, был на первом месте, подумал он с горечью, но промолчал. Они не говорили об Аароне; она только сообщила, что он покинул Америку. Джозеф вздохнул с облегчением. Слава Богу, теперь он на безопасном расстоянии, не приходится ждать никакой пакости. Но он молчал из чувства благодарности. Тео была так великодушна по отношению к нему и к Венере. Ему тоже надо быть великодушным, не упоминая о позоре ее отца. Они начнут новую жизнь.

Казалось, его надежды оправдались. Тео и правда осела в Каролине, вела хозяйство, занимаясь им больше, чем раньше. А после ухода Венеры рабы стали лучше воспринимать ее управление. Она много времени проводила с Гампи, учила его, играла с ним. Она считалась с желаниями Джозефа и сносила его тяжелый характер. Но она оставалась в своей спальне, запирая дверь. И он не мог ничего поделать. Здоровье ее, как обычно здесь, было не очень хорошим. Болела голова, и были рецидивы почечных осложнений, связанные с родами. Она редко жаловалась, но это выглядело, как извинение за то, что она запиралась. Сам же он считал, что дело еще в том происшествии с Венерой. Она простила его, она ангельски терпелива, но, думал он, такая деликатная и чистая женщина должна испытывать отвращение, вспоминая об этом. И она сама позволяла ему так думать, щадя его гордость.

Не важно, что он думает, лишь бы избежать близости, которая и раньше не вызывала приятных чувств, а теперь стала невыносимой. Она чувствовала себя немного виноватой за это уклонение от супружеских обязанностей, но не за тайное занятие, которому она посвящала всякую свободную минуту. Она отправляла письма разным влиятельным людям, которые могли остановить преследование Аарона.

Когда весной 1809 года она прочла об избрании президентом Джеймса Мэдисона, она снова воспрянула духом. Разве не говорила Долли: «Конечно, полковник Бэрр – мой друг»? Они с Джимми что-нибудь сделают для него, думала Тео. Она снова села за стол.

«Мадам, – писала она, – вы, возможно, удивитесь, получив письмо от человека, с которым вы так мало общались в последние годы. Но вы перестанете удивляться, узнав, что мой отец, некогда ваш друг, сейчас в изгнании, и только президент может сейчас вернуть его на родину…»

В конце она предупредила добрую леди, что «мистер Элстон не знает об этом письме».

Ответ принес ей жестокое разочарование. Письмо Долли было нежным, поэтому ей пришлось внимательно вчитываться, чтобы понять: за лаской стоял отказ. В настоящее время они с мужем ничего не могут сделать, кроме выражения сочувствия и добрых пожеланий, – говорилось в письме.

В действительности, у Мэдисона было и так слишком много проблем с наследием Джефферсона, чтобы беспокоиться о непопулярном изгнаннике.

Это было ударом для Тео, рассчитывавшей на дружбу Долли. Но письма Аарона были ободряющими. В Лондоне все прекрасно, он встречается с высокопоставленными людьми, многие из них симпатизируют плану «X». Его с симпатией принимали лорд Холланд, граф Бриджуотер, философ Бентам. Причин волноваться у нее не было. Эти драгоценные письма она заперла в шкатулке, которую всегда носила с собой. Она писала длинные ответы и подкупала маленького Купидона, чтобы он отправлял их с почтой, идущей на север. Предосторожность была лишней: муж часто отсутствовал, и, если б захотел перехватить ее письмо, нашел бы другой способ. Но она не хотела рисковать. Ему нельзя доверять в этом деле, после обмана с тем письмом, которое могло бы изменить судьбу отца.

5 октября 1809 года она снова приехала в Оукс после лета, проведенного в поездках, в поисках здоровых мест. На Дебордье в тот год постоянно долетали ветры с болот. Взяв с собой Гампи, Элеонору и нескольких слуг, она поездила по курортам Каролины – Роки-Ривер-Спрингз, Ривиль, Чивалоз. Но нигде она не чувствовала себя по-настоящему хорошо. Однако с наступлением холодов состояние ее улучшилось. Можно было пожить в Оуксе. Они с Гампи занимались в библиотеке. Семилетний мальчуган старательно писал под ее диктовку.

– Амо, амас, амат, – диктовала она латынь. – Тебе придется повторять все это наизусть. – Он кивнул, сосредоточенно трудясь. Она подумала, что скоро придется нанять ему учителя. Он продвигается в учении так быстро, что ее занятий скоро будет недостаточно. Она с гордостью посмотрела на мальчика. Если бы ее отец видел его сейчас! Она всегда любовно сообщала Аарону все, что ей нравилось в мальчике, а тот никогда не забывал сообщить свои соображения в ответных письмах. Она подумала, возможно, не совсем справедливо, что отец и за три тысячи миль больше интересуется Гампи, чем Джозеф. Джозеф любил сына, но видел его редко, не понимая, что жесткие проявления отцовской власти пугают мальчика, который старается держаться от него подальше.

– А теперь проспрягай глагол полностью, – сказала она, когда он кончил писать. Тут дверь распахнулась, и влетела Элеонора, отчаянно жестикулируя.

– О, мадам, там дикарь!

Мать и сын удивленно посмотрели на нее, сын – с особенным интересом. Потом Тео засмеялась:

– Ерунда. В Вэккэмоу нет индейцев.

– Да нет же, мадам, там какой-то негодяй и разбойник с ружьем. Бог мой, он же всех нас убьет!

– Не думаю. Но пойдемте, посмотрим на вашего индейца.

– И я, мама. Можно мне тоже посмотреть? – захныкал Гампи, видя, что его собираются оставить.

– Если он – друг, я позову тебя, – обещала она.

Дрожащая Элеонора проводила ее на крыльцо:

– Вуаля, мадам, – она показала дрожащим пальцем.

– Да, – удивленно вскрикнула Тео, увидев индейца.

Ясно было, что он не враждебно настроен: ружье у него висело за спиной, и он поднял одну руку в знак приветствия. В черных волосах на его голове красовалось орлиное перо, но одет он был в оленью кожу, как обычный лесной житель. На ногах были мокасины, но их носили и многие белые на западе. Невозмутимое лицо его было лишено раскраски. Он спокойно шел по траве, не обращая внимания на испуганные физиономии глазевших на него негров.

Элеонора потянула Тео за рукав:

– Берегитесь, мадам.

– Что вы, не надо так суетиться, – нетерпеливо ответила она. – Я не знаю, чего он хочет, но лицо у него приятное.

Индеец поднялся на крыльцо и встал рядом с Тео. Элеонора ойкнула и убежала.

– Что вы хотите? – она заметила теперь, что он почти на голову был выше ее.

– Вы – миссис Элстон?

Она удивленно кивнула.

Он молча достал письмо из кармана кожаного жакета и протянул ей.

Оно было надписано: «Миссис Теодосии Бэрр Элстон». Она пыталась сообразить, откуда оно могло быть. Но брать его ей не хотелось. Наверняка, думала она, оно как-то связано с Аароном, а этот гонец прислан кем-то из оставшихся на Западе. Но это может быть ловушкой. Может быть, это очередная уловка его преследователей.

– Откуда ты пришел? – спросила она, выигрывая время.

– Оттуда, где садится солнце, за Великой рекой.

– Каким путем шел сюда?

– Шел по тропам через горы и долины, всего одну луну.

– Спроси, как его зовут, мама, – услышала она за спиной голос Гампи, не выдержавшего ожидания. Сейчас он взирал на пришельца в немом восхищении. Индеец повернул голову, и легкая улыбка смягчила его суровое лицо, когда он посмотрел на мальчика. Индеец приложил руку к груди:

– Вабаша. Я – вождь Сиу.

– Но чего же вождь Сиу хочет от – меня? – просила она, как бы разговаривая сама с собой.

– Прочти, – сказал он, показывая на письмо. Она взяла его, все еще неохотно.

Она сломала красную печать, с беспокойством обнаружив на ней правительственную эмблему. Она увидела дату: «1 сентября, 1809, Сент-Луис». Она поняла, от кого, еще прежде чем заметила в конце подпись «Мерни».

Имя это словно обожгло ее. Нечего читать его письмо! Что у них общего? Вероятно, новые происки против отца. Правда, Мерни тогда отказался давать какие-то показания. Но ей сейчас казалось, что они не имели бы значения. Отца все равно оправдали. А ее сомнения, тревоги, то, что она упрашивала Мерни помочь, – теперь она стыдилась этого. Стыдно было заставлять его вспомнить их любовь, которой он уже не чувствовал.

– Отчего ты не хочешь читать письмо, мама? От кого оно? – спросил Гампи.

Нет, подумала она, конечно, надо, надо прочесть. Смешно не читать. Но не здесь.

– Иди в библиотеку, – велела она сыну, – и жди меня. Я скоро приду.

Она пошла в свою комнату, заперлась и развернула письмо. Странно, она никогда раньше не видела его почерка. Он сразу сообщал:

«Индеец, который принесет письмо, – мой надежный друг. Однажды я оказал ему услугу, и он платит мне тем же. Я не могу доверить это почте.

Теодосия, я скоро умру. Не могу сказать, с чего я это взял, но я знаю. Я мог бы рассказать тебе о видении, которое было у меня в дни пуританской аскетической жизни. Я мог бы рассказать о пророчестве женщины мандин. Индейцы понимают многое, чего не видим мы, и бывают способны предсказывать будущее. Пусть это глупости и предрассудки, но я знаю, что путь мой скоро закончится. Поэтому я хочу увидеть тебя прежде, чем это случится. Я буду у вас в середине октября. Это не затруднит тебя: я буду всего на несколько часов, по пути в Вашингтон, где я постараюсь восстановить свое доброе имя. Президент Мэдисон счел возможным поставить под сомнение мои траты. Он задел мою честь. Кажется, я нажил врагов, которые не стесняются клеветать на меня. Не видишь ли ты в этом что-то знакомое, Тео? И я тоже вижу сходство. Ты говорила, что я слишком жестоко судил твоего отца. Может быть. Я бездумно верил, что мнение большинства всегда верно, что дыма без огня не бывает. Теперь я не уверен в этом. Я открыл, что ложь бывает так же действенна, как правда.

И если бы я знал хоть одного человека, на которого мог бы положиться, как твой отец – на тебя, я был бы счастлив. Прежде я всегда пребывал в гордом одиночестве, и мне это нравилось. Даже ты не изменила этого.

А сейчас я одинок. Мне тридцать пять, но я чувствую себя старым и никчемным. Не то, что я хочу вызвать жалость к себе, Боже упаси. Но я хочу объяснить тебе и себе, зачем я хочу с тобой увидеться. Наша любовь никогда не была счастливой. К ней часто примешивалась страсть, злоба, даже что-то смешное и жалкое. Но все же это была любовь. Нам, видимо, небом было предназначено встретиться. У тебя была другая любовь, большая, чем ко мне. И у меня были другие привязанности.

Думаю, где-то, когда-то будет так, что эти разные Любови не будут противоречить. Но об этом я хотел бы поговорить с тобой, писать не могу.

Я смотрел на звезды. Я слушал голос вод – рек, любимых тобой. Дикая природа учила меня. Думаю, ты сможешь понять меня.

Мерни».

Она сидела неподвижно с письмом в руке. Теперь он, который когда-то отверг ее любовь, нуждается в ней. Он в беде и одинок. Теперь она с радостью бы с ним увиделась. Теперь их встречу ничто не омрачило бы.

Он писал о середине октября – должно быть, уже отправился. Будет через несколько дней. И пусть останется в Оуксе подольше, чем на несколько часов, Джозеф ничего не знает об их отношениях, а принять у себя губернатора будет рад. И у них с Мерни нет отношений, против которых мог бы возражать муж. Она не придала значения его упоминанию о смерти. Она не ожидала от него таких нездоровых мыслей. Должно быть, он болен. При лихорадке бывают такие фантазии.

Она перечитала письмо и бросила его в камин. Сиу все стоял там же, на крыльце. Она улыбнулась ему.

– Губернатор Льюис говорит, что ты его надежный друг. Спасибо тебе за письмо. Пойдем, я дам тебе поесть и попить. И ты сможешь отдохнуть у нас, сколько хочешь.

– Поем, потом пойду.

– Не надо сразу. У меня найдется комната для тебя. Ты должен отдохнуть несколько дней.

– Нет, я поем и вернусь к моему народу. Мне не нравится здесь.

Тео ничего не оставалось, как велеть слугам покормить его. Като так отдернул руку, поставив перед ним поднос, словно это был барс. Слуги боялись, что их зарубят томагавком. Кроме того, их шокировал краснокожий гость за господским столом. Вабаша это слегка позабавило, но он ничего не сказал. Тео села рядом, пытаясь разговорить его. Гампи примостился тут же, довольный этим событием, нарушившим монотонную жизнь в Вэккэмоу.

– Каким путем отправится губернатор Льюис на Восток? – спросила она.

– На лодке по Великой реке до Чикасоо. Потом по тропе.

– То есть по дороге Натчез?

Он пробормотал что-то в знак согласия.

– Ты думаешь, он уже достиг Алеган?

Индеец не ответил.

– Как по-твоему, губернатор болен… ему плохо?

Сначала ей показалось, что он и на это не ответит.

Вабаша поглощал свою утку в молчании. Риса, которого он никогда не видел, он не коснулся. Потом он поднял голову и посмотрел на Тео.

– Телом не болен. Дух его болен. Птица Смерти коснулась его.

– Птица Смерти? – повторила она, оторопев. – Что ты хочешь этим сказать?

– Белая птица с Севера. Когда она касается людей своими крыльями, они умирают. Мой народ знает это. Губернатор тоже знает.

Неужели Мерни и вправду заразился подобными суевериями?

– Как это может быть, если он не болен? – она старалась говорить по-деловому, видя повышенный интерес Гампи.

– Все тропы ведут к смерти, – ответил он. – Белая птица прилетает ко всем. С ним это будет скоро.

Она нетерпеливо встала, но Гампи, чье личико стало серьезным, вопросительно смотрел на индейца.

– Она страшная, эта птица? – спросил он. – Ты боишься ее?

Вабаша отставил тарелку и вытер рот.

– Она не страшная, она белая, маленькая, перья у нее мягкие.

Гампи подумал и кивнул.

– Когда она улетает?

Господи, что за бред, думала Тео. Надо прекратить это. Мальчику не нужно думать о таких вещах. А тот ждал ответа от индейца.

– Она улетает на землю за холодами. Там хорошее место.

Мальчик выслушал это с тем же недетским спокойствием.

– Я не буду ее бояться, – сказал он.

Теодосия заметила, что в лице индейца что-то изменилось. Не то, чтобы оно выражало жалость или симпатию, но как-то смягчилось. Она отчего-то вздрогнула.

– Хватит, Гампи, – сказала она резко. – Не беспокой гостя своими вопросами.

– Но я хотел расспросить его о том хорошем месте, куда улетает птица.

– Ты сам не знаешь, что говоришь, дорогой. Что он может знать о таких вещах? – Это получилось невежливо, но ей нужно было только прогнать это неестественно старческое выражение с лица мальчика, – Если хочешь, побереги эти вопросы до воскресной службы.

Тут они оба заметили, что вождь Сиу встал.

– Я ухожу, – сказал он, подняв руки на уровень плеч, ладонями вверх. – Пусть Великий дух всегда будет с вами. – Он добавил еще какие-то слоги – обращение или прощание означали они? Она только поняла, что в них была красота.

Гампи закричал:

– Пожалуйста, не уходи, Вабаша, – и хотел побежать за ним, но мать мягко удержала его. Индеец, бесшумно ступая, удалился.

Тут же прибежала Элеонора, притаившаяся в коридоре.

– Он ушел, этот дикарь! Исчез в лесу, как призрак. Чего он от вас хотел, мадам? Он опасен?

– Нет, – слабо улыбнулась Тео. – Он принес мне письмо с Запада.

– И рассказал про Птицу смерти, – тихо добавил мальчик.

– Птица смерти? – озадаченно переспросила Элеонора. – Что такое? Смерть… Ля мор… – Она перекрестилась. – Но он нападет на нас! Он пошел за своими людьми, которые прячутся в лесу! Мадам, нас всех зарежут!

– Это глупо, Элеонора, – сказал Гампи, – Вабаша хороший, правда, мама?

– Да, – ответила Теодосия. – Но он говорил много глупостей. Он – не христианин, и он очень суеверный, как… как наши черные. Ты знаешь ведь, они верят в заклинания?

– Это не одно и то же, – упрямо покачал голевой мальчик. – И заклинания иногда действуют. Старая Мома Кло может сделать дождь, может сделать коров больными, может…

– Гампи, дорогой, это просто совпадения. Ты знаешь, нет ведь никакой белой птицы. И никто не может предсказать смерть, свою или чужую. Забудь все эти глупости.

Она поцеловала его.

– К нам приедет гость. Надо подготовить голубую комнату. Элеонора, проследите, чтобы было постельное белье и пол был покрыл лаком. Гампи, помоги мне собрать цветы, чтобы поставить их в вазу.

– А кто приедет, мам?

Она помедлила чтобы голос ее звучал, не выдавая эмоций.

– Мистер Льюис, губернатор Северной Луизианы, мой старый друг.

Она забыла про Элеонору, которая, услышав это, забыла про индейца.

– О, мадам, – воскликнула она.

– Снова этот молодой человек. – Странный народ, эти американцы, думала она. У них был роман, несколько лет не встречались, потом посылают письма через краснокожих и приезжают в дом мужа. Ну, мадам это поможет. У нее так много было волнений с ее отцом, и еще с этой негритянкой. Элеонора, конечно, узнала про Венеру.

– Мадам потребуются новые наряды, – заметила она с выражением своеобразной хитрой почтительности. – У нее ведь нет ничего хорошего для приема… губернатора.

Тео нахмурилась.

– Вы не поняли. Сейчас это уже – другое. То, о чем вы говорите, давно прошло. Губернатор – просто старый знакомый, которому удобно остановиться здесь по дороге в Вашингтон.

– Конечно, мадам. – Элеонора осталась неубежденной, тем более, что Тео послала слугу в Чарлстон на лодке для перевозки риса, поручив привезти пять ярдов индийского муслина, а также золотые ленты и последние модные журналы. Француженка сочувственно отметила, что мадам дольше стала стоять перед зеркалом.

Однажды, она пришла в комнату мадам утром, с выкройкой нового платья и застала хозяйку, беспокойно смотревшую в зеркало.

– Не беспокойтесь, мадам, вы хороши, как обычно, – сказала она. Она взяла щетку для волос и стала их осторожно расчесывать.

– Я нашла седые волоски, – сообщила Тео. – Я вырвала их, но появятся новые. И кожа пожелтела.

– Этот ужасный климат старит вас. Но он не заметит. Он будет считать вас все так же красивой.

На этот раз намек не вызвал возражений. Она и хотела показаться ему привлекательной. Каждый день после того письма она ждала, и нетерпение ее росло. Просыпалась и засыпала она с мыслью о его визите, и новый день приносил новое разочарование.

В комнате все уже было готово. Купидон или кто-то еще из негритят постоянно стояли у ворот. Им было велено сообщать обо всех всадниках. Почему-то она была уверена, что Мерни приедете верхом. Он не любил громоздких карет.

Но никто не приезжал. Пришли только ненадолго Вильям Алгернон и Полли Элстон. Они все сидели, пили пунш и вели светскую беседу на веранде, а Тео все ждала, когда они уйдут. Вдруг он приедет, когда здесь, эта критически настроенная родня! Опять им придется притворяться, что они мало знакомы, иначе в семье мужа будут чесать языки. Она старалась не показывать своих чувств, расспрашивая из вежливости про Элизу и здоровье полковника Вильяма. А разговаривая с ними, она все время посматривала на дорогу.

– А когда Джозеф вернется из Колумбии? – спросил Алгернон.

Тео увидела, что Купидон идет в их сторону, и сердце ее забилось. Она вдруг встала, потом снова села. Купидон повернул к жилым помещениям.

– Простите, – сказала она удивленным гостям. – Я думала, кто-то идет. Я… не знаю, когда он приедет. Может быть, на этой неделе.

– Джозеф становится важной политической фигурой, – заметил Алгернон.

– Вы должны гордиться им, – добавила Полли. – Он, пожалуй, станет губернатором.

– Пожалуй, станет, – согласилась Тео, все думая, когда же они уйдут. Может быть, он приедет как раз сейчас, когда смеркается, утомленный после долгой дороги? Но когда гости, наконец, ушли, он не приехал. Она зажгла все лампы внизу, чтобы дом был гостеприимно освещен. Надеяться было еще не поздно. Большинство всадников не любят ездить ночью, но Мерни это не раз случалось делать. Она вспомнила, что очень мало знала о его экспедициях. Теперь у них будет возможность поговорить. Просто поговорить, думала она, он ведь теперь мне друг, а не возлюбленный. Теперь, когда он сам узнал несправедливость, можно будет поговорить и об ее отце. Он может помочь советом. Как радостно будет поговорить с ним об Аароне! О, почему он не едет? Она прижала руки к груди.

Она села за письмо отцу, но дело на этот раз продвигалось плохо. Она не стала писать ему о Мерни. После того, как он приедет, она расскажет отцу, как он изменился. Надо, наконец, чтобы их вражда исчезла. Но это потом.

Она начертила карту, скорее грубую схему, его возможного путешествия. Если бы она знала о нем подробнее! Она делала отметки на бумаге. Сент-Луис, дорога Натчез, через Теннесси, потом через Джорджию в Каролину. Она, кроме того, знала по своим поездкам на Запад, что в дороге могут быть опасные задержки.

Часы пробили полночь, когда она неохотно ушла к себе в комнату. Может быть, завтра…

Той ночью ей приснился сон. Она стояла у могучей реки, рев воды оглушал ее. Когда она подошла к нему, он раскрыл ей объятия, и его поцелуи казались ей восхитительными, как никогда.

– Я знала, что ты придешь, – сказала она ему, и, обернувшись, не удивилась, что здесь же с ними ее отец. Он был молодой и улыбчивый.

– Теперь я счастлива, – сказала она им, и, хотя голос ее заглушал шум воды, она поняла, что они услышали.

Проснулась она с чувством радости. Это знак, подумала она, немного стыдясь своего суеверия. Сегодня он точно приедет.

В тот день она напевала популярные песенки, много и весело играла с Гампи на лужайке. Он очень просил ее пообедать на новом месте у реки, но в этом она отказала ему. Она боялась оставить дом хоть ненадолго. Мальчика она развлекала сказками и историями. Не обращая внимания на хихикавших слуг, играла с ним снова и снова среди виргинских дубов в прятки. Когда она поймала его, он сказал:

– Я и не знал, что старые люди умеют так бегать.

– Я еще не такая старая, – засмеялась она.

– Кажется, нет. Ты сейчас не выглядишь старой. Ты выглядишь красивой.

– Правда, мой хороший? Ну, наверно, это потому, что я счастлива.

– А почему?

– Потому… потому… – Она вдруг умолкла.

Ей снова показалось, что Купидон бежит с новостью. Но никого не было, только ветерок шевелил ветки.

Гампи игра надоела.

– Уже скоро ночь, мама, может, пойдем домой? Холодно.

– Что ты! Еще не поздно. Солнце еще не скоро сядет.

– Оно уже село, – сказал он удивленно. – Посмотри на реку. Давай поиграем дома, мама. Холодно.

Она обняла его, чтобы согреть. Молча пошли они домой.

В следующие дни она уже не играла с сыном и не веселилась, хотя продолжала читать ему вслух и заботливо проверять уроки.

1 ноября Джозеф вернулся из Колумбии. Он рад был видеть ее и сына и беспокоился, как идут дела на рисовых полях. Поев, он собрался поговорить с объездчиком.

– Вот последние газеты из Колумбии, – сказал он ей, – хотя там, кажется, ничего интересного.

Тео равнодушно стала просматривать газеты и тут увидела заметку:

«ГУБЕРНАТОР СЕВЕРНОЙ ЛУИЗИАНЫ МЕРИВЕЗЕР ЛЬЮИС ЗЛОДЕЙСКИ УБИТ.

Направлявшийся на Восток губернатор около Нашвиля был застрелен бандитами. Делается все, чтобы задержать убийц».

Кажется, там было что-то еще, но она не стала читать. Она всхлипнула, как испуганный ребенок. Потом она затихла и неподвижно сидела с газетой в руках, глядя в потемневшее окно.