Мученик англичан

VI

Когда Шарль Лефевр очнулся от забытья, в которое впал, когда его несли в карету, то в первый момент подумал, что бредит в приступе лихорадки. Он увидел, что находится в элегантно обставленной комнате и лежит на громадной чужой постели. Около него стояла молодая брюнетка в изящном утреннем туалете, которая обратилась к нему нежным голосом:

– Хорошо ли вы спали? Лучше ли вам? – Заметив, что раненый с удивлением осматривается по сторонам, она прибавила: – Лежите спокойно и не волнуйтесь! Доктор сказал, что вы скоро выздоровеете, но только вам нужен абсолютный покой!

– Но где же я, скажите, ради Бога? Кто вы такая?

– Вы у добрых друзей. Скоро все объяснится, а пока выпейте вот это лекарство! – И молодая женщина, сверкая ослепительной красотой, грациозно поднесла ему какое-то питье, в котором, наверное, был опий, так как Шарль снова сразу же уснул.

Когда он вторично проснулся, то долго не мог прийти в полное сознание. Он уже не спал, но еще не бодрствовал, так как у него не было ясного представления о действительности. Далекое и близкое – все перепуталось в его голове, и фигуры Наполеона, Людовика XVIII, императора Александра как-то фантастически правдоподобно смешались с образами матери, Люси и маленького Андрэ.

И вдруг из этого хаоса впечатлений вынырнуло лицо той очаровательной, кроткой мадонны, которая говорила с ним таким ласковым голосом, подносила питье, обещала быстрое выздоровление. Почему ее нет здесь с ним? О, она, наверное, придет – он это чувствовал!

Мало-помалу сознание крепло и прояснялось. Тогда ему опять пришли на ум странность и таинственность случившегося. Почему он здесь? Кто хозяева этого помещения? Почему они взяли его к себе, а не отвезли, как он просил, к матери?

В соседней комнате послышался шепот двух человек. Шарль стал прислушиваться, надеясь уловить из этого разговора хоть какое-нибудь объяснение случившегося. Но разобрать слова ему не удалось, а напряжение настолько утомило его, что он снова впал в тяжелое оцепенение.

Вдруг скрипнула дверь и на пороге комнаты появилась вчерашняя незнакомка. Шарль прикрыл глаза, притворяясь спящим, чтобы иметь возможность без помехи отдаваться радостному созерцанию этого милого образа. Его уже влекло к ней, влекло сильно и сладостно…

Молодая женщина подняла штору, и в комнату хлынул ослепительно яркий солнечный день. Затем она подошла к постели и посмотрела на раненого.

Шарль открыл глаза и сделал вид, будто только что проснулся. Молодая женщина сказала ему: «С добрым утром», – спросила, как он провел ночь и осведомилась, не нужно ли ему чего-нибудь.

– О, нет! Ничего! Только видеть вас, только слышать мелодию вашего голоса! – ответил Шарль, жадно впиваясь взором в свою хорошенькую сиделку, которая, видимо, была очень приятно тронута комплиментом, звучавшим в его ответе. Но она все-таки укоризненно покачала головой и сказала, что ему нельзя так много говорить, так как доктор поставил это условием выздоровления.

– Если вы запрещаете мне говорить, – ответил ей Шарль, – то дайте по крайней мере возможность хоть видеть вас! О, не уходите, умоляю вас!

– Я не ухожу, – успокоила его незнакомка, – но только будьте рассудительны и помолчите!

Она подсела к нему на кровать и в течение целого часа Шарль мог наслаждаться созерцанием незнакомки, которая с какой-то непонятной силой все больше и больше захватывала его душу. Затем она ушла, обещав вскоре вернуться, и Шарль снова впал в полусонное забытье, пытаясь разобраться в странности и необъяснимости своего положения.

К вечеру, после посещения доктора, отметившего улучшение в здоровье и распорядившегося относительно диеты и нескольких перевязок, Шарль выразил желание сообщить некоторые сведения о себе лицам, которые, как он сказал своей обольстительной сиделке, должны быть сильно обеспокоены его отсутствием.

Молодая женщина попросила продиктовать ей письмо и, взяв перо и бумагу, с грациозной любезностью предложила себя в секретари.

Шарль колебался. Он не хотел давать адрес и имя Люси. И тем не менее ему очень хотелось известить как-нибудь и успокоить подругу. Следовало также предупредить и мать, которой он вместе с тем не хотел говорить всю правду. Само собой разумеется, герцогиня была не из тех женщин, которые способны упасть в обморок при одном виде обнаженного клинка, но, узнав о том, что он ранен, она, вероятно, приедет, чтобы отвезти его к себе на Вандомскую площадь. И тогда прощай светлое явление, прощай ангел-хранитель у его постели! Он, может быть, никогда в таком случае не узнает имени незнакомки и роман окончится, не успев начаться… Да, но все-таки нужно предупредить мать и сообщить часть истины Люси, не пугая ее. Кроме того, желая сообщить всем, кто будут обеспокоены его отсутствием, Шарль в то же время хотел насколько возможно продлить свое пребывание в гостеприимном доме. Ему так было хорошо и он хотел остаться. Подумав, Лефевр продиктовал своей прекрасной сиделке короткую записочку к ла Виолетту, в которой извещал верного тамбурмажора о случившейся дуэли и полученной ране, которая вскоре будет излечена, и попросил его осторожно предупредить о случившемся Люси и мать.

Взяв перо, чтобы подписаться под письмом, Шарль подумал, что следовало бы дать ла Виолетту свой адрес. Но когда он сказал об этом своей сиделке, та, отрицательно покачав головой, улыбаясь, ответила ему: – Вы обещали мне, что будете меньше говорить. Так зачем же вы затрудняете себя вопросами, на которые я не могу вам ответить? Прошу вас, ограничьтесь тем, что ваше письмо будет отправлено по адресу, но не пытайтесь далее узнавать, кто я и где вы находитесь. Верьте мне и будьте уверены, что вскоре все это разъяснится.

И снова молодой человек принялся ломать голову необъяснимыми вопросами. К чему молодой женщине таиться от него? Кто мог привезти его к ней? Знала ли она, кто он такой? Девушка она или замужем? Но если она замужем, то где же ее муж? Может быть, она жила самостоятельной, независимой жизнью? Но к чему же тогда эта игра в прятки?

Он терялся в предположениях, но не подвигался ни на волос далее.

В течение трех дней в закрытой и тихой комнате происходили все те же сцены. Лихорадка прошла, Шарль становился с каждым днем сильнее и в продолжительных разговорах с молодой женщиной старался разузнать что-нибудь о ее положении и о том, где он находится. Но его собеседница постоянно отвечала улыбкой и отрицательным покачиванием головой. Все чего он добился, это что ее зовут Лидией и что она еще не замужем.

Несмотря на эти неоткровенные ответы, Шарль несколько раз делал движение, как бы желая схватить руку женщины и поднести ее к своим губам. Но Лидия мягко уклонялась и говорила, что если он не хочет выздороветь, то ему только стоит постоянно так ворочаться и двигаться в кровати.

– Мое единственное желание действительно только и состоит в том, чтобы оставаться так с вами вечно, – отвечал Шарль.

Молодая женщина принимала при этом возмущенный вид.

Наконец Шарль не выдержал и начал говорить ей о своей любви, клянясь, что сорвет все перевязки и истечет кровью, если она не согласиться выслушать его.

– Вы безумец, – ответила она, – вы опять начинаете бредить и мне опять придется ухаживать за вами! Неужели вы хотите, чтобы я снова не спала ночи из-за вас?

Шарль обещал быть благоразумным и не делать никаких попыток к объяснению, чтобы не волновать себя. Лидия снова стала весела и дружески распрощалась с ним, послав ему воздушный поцелуй.

Мало-помалу молодой человек приобрел благосклонность своей сиделки и уже можно было предвидеть, что между ними не замедлит возникнуть полная интимность, как только силы больного вполне окрепнут. Тем не менее ему не удалось раскрыть тайну его хозяйки. Ее прекрасные глаза оставались мягкими и нежными, но непроницаемыми. Лидия по-прежнему оставалась загадкой, и мрак, среди которого все это время жил Шарль, до сих пор не рассеялся. Но настоящее не внушало ему никаких опасений. Однако ему все-таки хотелось разгадать тайну, он не мог оставаться вечно в этом непроницаемом мраке.

Прошла приблизительно неделя и Шарль уже настолько окреп, что мог передвигаться кое-как по комнате. Он решил ускорить ход событий и, снова объяснившись в любви, настаивал, чтобы Лидия снизошла к его мольбам. Лидия ответила, что подумает, и прибавила, что если она будет принадлежать ему, то он также должен быть весь безраздельно ее.

Она ушла, поставив ему на прощание как бы ультиматум:

– Если вы свободны, как свободна я, друг мой, то я буду вашей. В противном случае я постараюсь вытравить из своего сердца воспоминания об очаровательных днях, проведенных вместе с вами.

Эти слова заставили Шарля глубоко задуматься.

Конечно, Лидия была очаровательна, и окружающая ее тайна придавала ей особенно манящий ореол, Но разве мог он забыть ради случайной любовной авантюры свою нежную Люси? А его ребенок? Его Андрэ? То были узы, какие нельзя рвать ради какой-нибудь авантюры, о которой он, быть может, через несколько дней забудет. Его поединок, рана, перенесение в этот неизвестный ему дом, таинственное присутствие очаровательной хозяйки, – все это, конечно, носило известный пикантный оттенок. Шарль был признателен за все заботы о нем и хотел доказать, что он не был неблагодарным. Лидия казалась богатой и независимой. Он не знал, как ему отблагодарить ее за причиненные хлопоты. И, конечно, другого выхода не было, как только отблагодарить ее дружбой и доказательством своей привязанности. Но это отдавало романом, романом приключений. Неужели он мог отдаться романтическим увлечениям и забыть действительность? Как бы то ни было, но действительность имеет также свои прелести.

С Люси у него тоже началось с романа, но продолжительность связи, появление Андрэ придало ей более серьезный характер. Имел ли он право вырвать целую страницу своей жизни? Нет, это было невозможно, и Шарль говорил себе, что как только поправится, немедленно же вернется в объятия Люси и к своему Андрэ.

По-видимому, у него было достаточно обширное сердце, чтобы там еще было место для Лидии. Но имел ли он право обманывать таким образом эту женщину, которая выказала столько заботливости по отношению к нему во время его болезни? Он готов был принести ради нее какие угодно жертвы, но в границах законности; он решил предупредить ее, что не может вполне отдаться ей, но если она хочет и любит его, то должна примириться с тем, что его привязанность к ней будет делиться между нею и той, которая является матерью его ребенка.

Случай для объяснений представился вскоре, когда доктор предписал Шарлю прокатиться по городу, чтобы подышать свежим воздухом. Но, к его удивлению, Лидия, выслушав его признание, не выказала ни малейшего возмущения; она только отвернулась и украдкой провела платком по глазам, словно желая смахнуть набежавшую слезу. Шарль заметил это движение, и в его сердце сладкой мукой отдалась мысль, что Лидия любит его и оплакивает невозможность совместного счастья – невозможность, вставшую перед ней вместе с вестью о его несвободе.

Перед тем, как сесть в карету, Лидия спросила молодого человека, действительно ли он желает, чтобы она поехала вместе с ним, и не предпочитает ли он проехаться в одиночестве? Затем она спросила, не позволит ли он, чтобы она наметила его маршрут.

Шарль, удивленный тем ударением, которое она сделала на последних словах, ответил, что он всецело полагается на нее. Он не понимал – что значат эти остатки таинственности, которую она вносит даже в прогулку? Ведь теперь, раз он выезжает на улицу, ему все равно придется узнать, в какой части города и в каком именно доме ему был дан приют. А это уже было половиной пути к разрешению всех остальных недоумений.

Садясь в карету, Шарль пытался ориентироваться. Он находился во дворе большого, красивого дома, но в какой части Парижа помещался последний – на это не было ни малейших намеков.

Лидия села рядом с ним, опустила шторки окон, и карета покатилась, громыхая по мостовой.

– Мы отправляемся в Булонский лес, друг мой, – сказала Лидия.

– О, нет, нет! Только не туда! – перебив ее, воскликнул Шарль – он боялся встретить Люси, которая любила подолгу гулять там с Андрэ.

Но Лидия с кроткой настойчивостью продолжала:

– Необходимо слушаться доктора, а доктор велел вам подышать чистым воздухом. Вот когда мы въедем в лес, мы сможем отдернуть шторки и опустить окна. Вы обещали слушаться меня, так позвольте мне делать так, как нужно для вашего здоровья.

Открывая грудь и сердце новым чувствам, Шарль не переставал думать и помнить о Люси и Андрэ. Желание вновь увидеть их росло в нем все сильнее и сильнее.

Когда они покатались в течение получаса по аллеям Булонского леса, Лидия сказала Шарлю, жадно вдыхавшему смолистый запах леса:

– Может быть, у вас имеются в Париже такие люди, которых вам хотелось бы повидать хотя бы издали? Ведь это так легко сделать в карете, где наблюдаешь из-под спущенной шторки, оставаясь сам невидимым? Если хотите, мы можем проехать мимо какого-нибудь маленького домика, где вы оставили друзей, близких… женщину, быть может? О, я не ревнива, да и не имею права отказывать вам в таком удовольствии, которое может ускорить ваше выздоровление!

Когда же смущенный Шарль пробормотал несколько несвязных фраз, в которых говорил что-то вроде того, что когда она с ним, то ему никого не нужно видеть, Лидия сказала:

– Я все-таки хочу, чтобы вы проехали мимо маленького домика улицы де Винь, в Пасен, к которому все время рвется ваша мысль…

– Как? Вы знаете? – окончательно смутившись, пролепетал Шарль.

– Я все знаю, друг мой, и умоляю позволить мне успокоить вас, дав возможность поглядеть на этот домик! – И, склонившись мягким движением к Шарлю, она взяла обеими руками его голову, страстно прижалась на мгновение пламенеющими губами к его лбу и шепнула: – Я хочу, чтобы ты был счастлив!

Шарль замер в восторге. Так, значит, Лидия любит его, она будет принадлежать ему! Значит, блаженство разделенной любви уже сторожит его, уже ожидает в скором времени, быть может, на днях… даже сегодня?

Карета остановилась, и это прервало его радужные мысли. Шарль пригнулся к вновь спущенной шторке, заглянул в оставленную там щель и жадным взглядом впился в фасад так хорошо знакомого ему, полного таких нежных воспоминаний домика. Вдруг он с тревогой обернулся к Лидии и, задыхаясь, крикнул ей:

– Бога ради… Я должен посмотреть. Дом заперт. Что случилось?! Все заперто, никого нет…

Лидия, не говоря ни слова, открыла дверцу, не делая ни малейшей попытки удержать Шарля. Но он еще не оправился от раны и не мог выйти без посторонней помощи из кареты. Видя это, Лидия сказала ему:

– Не хотите ли, чтобы я пошла и узнала, в чем там дело?

– О да, – ответил он, – умоляю вас, сделайте это!

Лидия легко спрыгнула на землю, подошла к дому, осмотрела его со всех сторон, постучала в запертые ставни и подергала за звонок, но никто не откликался. Тогда Лидия, вернувшись, сказала:

– Там никого нет! Надо будет спросить у кого-нибудь из соседей, в чем тут дело. Впрочем, вот там стоит какой-то крестьянин. Хотите, я спрошу его?

– О, да, да! – ответил Шарль. – Я умираю от беспокойства!

Лидия подозвала знаком крестьянина.

– Вы не из этого дома? – спросил Шарль, когда тот подошел.

– Нет, хозяин, я садовник вот из того имения, – он указал пальцем куда-то в сторону. – Да и там-то я недавно: всего месяц.

– Не знаете ли вы случайно, куда делись обитатели этого домика?

– Да слышал я что-то, хозяин. Как-то встретился я со слугой, когда он уезжал с женой и девочкой. Вижу я, что они все что-то хмурятся, спрашиваю, что с ними, а они и говорят, что хозяйка, мол, крадучись куда-то с сыном уехала.

– Боже мой, Боже мой! – простонал Шарль, хватаясь за грудь. – Люси уехала? Что это может значить? И вы больше ничего не знаете? – лихорадочно спросил он. – Не говорили тут вокруг, куда уехала хозяйка?

– Да кому здесь какое дело? – ответил крестьянин. – Каждый себя знает, а до других не больно-то касается. Болтали здесь, правда, что у мужа хозяйки рога длинные, потому что стоит мужу из ворот, как другой молодчик в ворота. Надо полагать, к любовнику она и уехала. Однако прощенья просим, хозяин, там меня работа ждет! – И крестьянин удалился беззаботной походкой.

– Как? Люси бросила меня? Уехала сама и увезла Андрэ? О, Боже мой, Боже мой! Это невозможно! Это невероятно! Я с ума схожу! – бормотал Шарль, бессильно откидываясь в угол кареты почти без чувств. Молодая женщина склонилась над ним, в ее глазах сверкал огонек злобного торжества, и если бы Шарль мог расслышать то, что беззвучно шептали ее губы, он перехватил бы возглас, которым дышало все ее существо:

– Ну теперь-то ты не уйдешь из моих рук!