Муха и сверкающий рыцарь

Глава XXIII Пряничный домик

В Лазаревском опять сработало Петькино шальное везение.

Они ехали по чужой притихшей улице, и некого было спросить, где тут живет племянник знаменитого Триантафилиди. Дождь почти перестал, но местных жителей не тянуло разгуливать в темноте по грязи. В одном саду трясли дерево. Петька посветил фарой, и трясуны убежали, роняя что-то желтое.

Не слезая с седла, Петька поднял и обтер о рукав спелую восковую грушу.

— Хочешь?

— Да ну, грязь глотать, — отказалась Маша.

— Мы, что ли, чистые? У меня грязь аж на зубах скрипит.

Петька откусил сразу полгруши, с шумом втянул брызнувший сок и закашлялся. Руль мопеда заплясал под его рукой. Скачущий свет фары выхватывал из тьмы то угол похожего на скворечню садового домика, то рамы теплиц, то «уазик» с надписью «Милиция».

«Уазик»! Такой же, как у Самосвалова!

— Поехали! — Маша что есть силы врезала кулаком по спине «укропольского егеря».

— Спасибо, а то я подавился, — сказал Петька, выплюнув непрожеванный кусок. Слез с мопеда и стал, паршивец, подбирать груши!

— Ты что творишь? С ума сошел?! — прошипела Маша.

— Тихо! Забыла правило? ДО и ПОСЛЕ вести себя одинаково. Мы типа грушами интересуемся. И больше ничем. — Петька набил за пазуху груш и только после этого сел за руль.

Доехали до конца улицы, спрятали мопед в кустах и на мокрой лавочке под чьим-то забором устроили военный совет.

— Самосваловский ментовоз, — уверенно заявил Петька.

Маша тоже думала, что самосваловский. Но когда иметь дело с Петькой, нужно быть осторожной.

— Похожих милицейских машин много, — сказала она. — Ты не помнишь самосваловский номер?

Петька помотал головой.

— Или ты думаешь, — пошла в атаку Маша, — что можно схватить милиционера, а его машину оставить себе? «Смотрите все: Самосвалов у меня?!»

— Самосвал в отпуске. Никто его не ищет, кроме нас с тобой, — спокойно возразил Петька. — А для всех остальных милицейская машина во дворе — вроде сторожевой собаки: фиг кто сунется… Маш, я знаешь что сейчас подумал? Эти пацаны не от нас убежали.

— А от кого?

— Да ни от кого. С перепугу. Пацаны местные: пешком пришли, даже без великов. Они, может, сто раз лазили в этот сад, и никакого милиционера там не было. И вдруг я посветил фарой, они видят: «уазик» не простой, а милицейский! И разбежались. Поняла, в чем фишка? Пацаны местные, а про милиционера не знали. Значит, милиционер тут и не жил никогда.

Маша подумала, что к милиционеру тоже могли полезть за грушами. Но спорить не хотелось. Все равно дом нужно проверить.

— Действуем по плану, — вскочил с лавочки Петька. — Я стучусь в дверь, отвлекаю Кашля, а ты лезешь в окно.

— Там видно будет, — ответила Маша и перетянула автомат со спины под руку.

— Автомат ей не нравился, потому что был Петькин. А уж как не нравился Петькин план, и сказать невозможно!

Небо совсем очистилось, и показался месяц, кривой и острый, как турецкий кинжал.

Минут двадцать Маша с Петькой прятались в саду, наблюдая за домом. Под ногами было мокро, и сидеть приходилось на корточках. Петька ворочался, сбивая с веток маленькие дождики. Он рвался на подвиг, но Маша не пускала. В крохотном домике с погасшими окнами чудился какой-то еще неясный подвох. Уж слишком беззащитным он выглядел. Слишком аккуратным, как пряничный домик из детской книжки.

— Это Триантафилидин дом, сто пудов! — шепнул ей в ухо Петька.

— Откуда знаешь?

— Он по телику говорил: участок маленький. Опять же теплицы… Маш, ну чего мы ждем?

— Когда Кашель в туалет выйдет.

— Так он спит давно. Свет же не горит.

Это и было странно, поняла Маша. Еще только восемь вечера. Люди с обеда сидели по домам, пережидая ливень, а сейчас по всей улице началось шевеление. На соседнем участке кто-то прочавкал ногами по мокрой дорожке. На другом пронзительно скрипнула дверь. Издалека слышалась музыка — то ли вышли на улицу с магнитофоном, то ли распахнули окно. А уж свет горел во всех домах. Кроме домика-пряника.

— Он, может, до утра теперь не выйдет, — толкал ее в бок Петька. — Связал Самосвала покрепче и дрыхнет. А мы тут будем сидеть?

У Маши затекли ноги. Хотелось встать и размяться, но тогда ее будет видно из окон.

— Иди, — сдалась она. — Только вот что, Петька: дом-то совсем крошечный. Наверное, там одна комната. Ты не сможешь так отвлечь Кашля, чтобы я незаметно влезла в окно.

— Тогда я его чем-нибудь по башке отвлеку, — нашелся Петька. — В сенях должны же быть грабли, лопаты. Их всегда ставят за дверью, чтобы грязь в дом не носить.

— А вдруг там не Кашель, а все-таки настоящий милиционер?

— Разберемся по ходу операции, — пообещал «укропольский егерь» и начал привставать.

— Погоди! — Маша вынула из волос заколку. — Возьми.

— Разве это оружие? — хмыкнул Петька. — Хотя, если в глаз…

— В глаз не надо! — испугалась Маша. — Ты попробуй заколкой: вдруг дверь закрыта на крючок?

— Ты гений, Незнамова! Сиди пока здесь. Если дверь откроется, ворвемся вместе и возьмем его тепленьким, в кроватке!

«А если не откроется?» — хотела спросить Маша. Но Петька уже бесшумно мчался к домику, ставя ногу с носка на пятку, как танцовщик. Добежал, на цыпочках взлетел на крыльцо…

Маша плохо видела, что у него получается. Вот Петька нагнулся, заработал оттопыренным локтем. Ага, дверь неплотно пригнана, и заколка вошла в щель. Если там крючок, осталось только поддеть его, а если замок или засов, то, конечно, заколка не поможет…

— Получилось!

Петька приоткрыл дверь, заглянул в темноту и обернулся в Машину сторону. При слабом свете месяца было видно, как у него по-негритянски блеснули зубы — улыбается.

Маша уже хотела бежать к напарнику, как вдруг Петька тряпочно мотнулся и пропал.

Дверь, проглотившая «укропольского егеря», со стуком захлопнулась и чуть погодя начала медленно приотворяться. За ней было темно и тихо. Видно, пленника уволокли из сеней дальше, в комнату.

Он еще стоял у Маши в глазах — серая фигурка с круглой головой в мотошлеме, белая полоска улыбки.

И ОН ИСЧЕЗ! ОН, МОЖЕТ БЫТЬ, УЖЕ ПОГИБ!

Надо было кричать, бежать по улице, стучаться в окна, а Маша сидела в кустах и не могла пошевелиться. Пульс бился в висках, отсчитывая секунды. Из пряничного домика не доносилось ни звука.

«А если соседи побоятся выйти, надо бить стекла: пусть вызовут милицию», — закончила свою разумную мысль Маша. Вскочила и побежала к черному провалу двери. Она сама не понимала, почему это делает. Как будто думал один человек, а действовал другой.

На глаза попался «уазик». Маша смогла бы завести его без ключа. Тоже разумная мысль: завести, разогнаться и врезаться в пряничный домик! Тогда соседи точно сбегутся.

Шагов за пять до крыльца Маша начала стрелять. Вонючими шариками — в сени, на тот случай, если там кто-то прячется.

Последней разумной мыслью было: «Дурочка, самой же придемся нюхать!»

После этого разумные мысли кончились. Задержав дыхание, она ворвалась в дом. В темноте чуть светилась щелка — еще одна дверь, внутренняя. Маша что есть силы толкнула ее ногой и стала стрелять от живота, никуда не целясь.

Свет резал отвыкшие глаза. Остро воняло нашатырным спиртом из автоматных шариков и слабее табачным дымом. Метались, роняя стулья, большие люди. Их было неожиданно много — трое или четверо. У одного по груди текла кровь, нет, краска. Значит, шарики с нашатырем кончились и пошли обычные. А этот почему лежит? Самосвалов! Привязали к кровати, вот и лежит. Где Петька?!

Автомат как будто сам вырвался из рук. Машу толкнули в спину. Пролетев через всю комнату, она приземлилась на живот начальника укропольской милиции.

— Здрасьте, дядь Вить, — автоматически сказала Маша и начала визжать: — У-И-И-И!!!

Это было крайнее средство, не сыщицкое и вообще недостойное восьмиклассницы. Но что еще оставалось делать? Преступников полон дом, оружия нет… А так, может, услышат.

— У-И-И-И!!!

Помеченный краской преступник сунулся было к Маше и отшатнулся. Сорвав с головы шлем, она швырнула его в занавешенное окно. От собственного визга заложило уши, но Маша расслышала звук удара: гулкий, словно шлем врезался в гитару. Ставни! Ставни на окнах, вот почему с улицы не было видно света! Шлем, как резиновый, отскочил Маше в руки, и она еще успела съездить им Помеченного.

— У-И-И-И!!!

Огромная ладонь зажала ей рот. Машино лицо помещалось в ней полностью, только один глаз мог видеть сквозь растопыренные пальцы. Она почувствовала, что взлетает в воздух, и только тогда по-настоящему испугалась.