Муха против ЦРУ

Глава XVIII Красава-спецназовец и прочая чепуха

Первым заброшенный дом покинул Витя Галенкин, осчастливленный деньгами за серебряные ложечки. Боясь, что Сергейчик передумает и отберет ложечки даром, Витя резво унесся в темноту, иногда подсвечивая себе спичками.

Сергейчик с Машей еще поискали в подвале обломки странного прибора. Надо же было узнать, о чем спрашивать задержанного. Если осколки от сотового телефона — одно дело, а если от подслушивающей аппаратуры? Сергейчик сказал, что современная техника может за километры услышать голоса людей, разговаривающих в комнате с закрытыми окнами. Окна как раз и помогают. Стекла в них чуть дрожат от голосов, а луч лазера считывает дрожание, как звуковую дорожку диска.

Маша нашла непонятную раздвижную трубку с рукояткой. Для антенны она не годилась — пластмассовая, для удочки была коротка и толстовата. Надпись на трубке «Golden hawk» ничего не говорила ни Сергейчику, ни Маше.

— «Золотой сокол», — перевел полковник. — Соколы хищные. И глазастые. Наверняка аппаратура наблюдения. Ладно, доберемся до компьютера и поищем этого «сокола» в Интернете.

Инвалид третьей группы вел себя так тихо, что обеспокоенный Сергейчик несколько раз выходил посмотреть, не убежал ли он.

— Да я знаю, кто живет в этом дворе, — успокоил его парень. — Если полковник разведки шарит в пустом доме, значит, дело того стоит. Можете меня развязать, я не убегу.

Сергейчик и развязал его, правда, чуть позже, когда пришла пора уходить.

Через полтора часа должен был приехать автобус, чтобы увезти разведчиков на ночные стрельбы. Сергейчик спешил. А Маша забыла сказать, что парень ходил на верхние этажи. Теперь, когда он оказался сторожем со справкой, это не вызывало подозрений: человек просто делал свою работу. Квартиры наверху не проверили.

Дед уже вернулся из «Компьютеров и периферии», и ими с полковником вдвоем взялись за сторожа. Спрашивал, звонили по телефону, проверяя ответы, и опять спрашивали. Кэтрин и Машу на допрос не пустили, чтобы создать доверительную обстановку. Но подслушивать им не запрещалось, лишь бы сторож ничего не заметил. Так что час они пролежали под дверью — там было хорошо слышно в щель.

Первым делом Сергейчик и Дед установили, что Красавин Николай Дмитриевич — на самом деле Красавин Николай Дмитриевич, что живет он там, где живет, и работает там, где работает.

Сергейчик отнесся к этому Красавину с большим подозрением. Забор вокруг пустующего дома был местом встречи, которое изменить нельзя, потому что Эдик любил задирать над ним лапу. Гуляя там по утрам и вечерам, полковник не видел Красавина и не слышал от других собачников, что в доме есть сторож.

— Значит, я приходил в другое время, — ответил Красавин и объяснил, что не может жить в доме с отключенным водопроводом и электричеством. Его работа — гонять бомжей и подростков, чтобы не устроили пожара. Он обходит дом четыре раза в сутки, и не по точному графику, а когда получится. А по-другому нельзя. Если бомжи будут знать, в котором часу появляется сторож, они уйдут ненадолго и вернутся.

Полковник смягчился, сказал, что обед за разбитую челюсть за ним, и спросил, где сторож воевал и получил инвалидность.

— Я вообще не служил в армии: у меня почки больные, — помявшись, ответил Красавин. — А камуфляж купил. Бомжи не знают, зовут меня Красава-спецназовец. Боятся.

Стали спрашивать Красаву о водителе «жигуленка», о разбитом приборе. Он только ужасался: надо же, чего только не случается, когда меня нет! Про черный рюкзак и ложечки сказал: «Впервые вижу». Маша ждала, что вот-вот Сергейчик или Дед прямо спросят, не сталкивался ли, мол, сторож с подозрительным человеком, непохожим па бомжа. Но разведчики по каким-то соображениям помалкивали о ворс.

— Иди, спецназовец, — отпустил Красаву полковник. Кажется, он жалел, что пообещал угостить обедом самозванца.

Когда сторож ушел, Сергейчик и Дед в один голос заявили: врет!

— Что-то он видел, но боится сказать, — уточнил Дед. — Вообще парень трусоватый — бледнеет, потеет. И физически не развит. Непонятно, как он согласился па эту работу. В то, что он разгоняет хулиганов одной только формой, я не верю.

— И Витя, бомжик этот, кого-то боится, — добавил Сергейчик. — Когда я снял с него дверь, он весь затрясся.

А потом разглядел мое лицо и начал хамить. Я так понимаю: он ожидал увидеть не меня.

— Надо их еще раз допросить. Обоих, — сказала Кэтрин. — Пап, я удивляюсь: если ты видел, что сторож врет, почему не дал ему как следует?

— Потому что мы не на войне. Потому что у меня нет против него доказательств — одни догадки, — перечислил Сергейчик. — Могу назвать еще несколько причин. Например, потому, что он инвалид.

Сели ужинать.

— Сегодня стрельбы, завтра — выходной за стрельбы, послезавтра — воскресенье… — в третий раз задень повторил Сергейчик. Сейчас это звучало не так весело, как утром, не так печально, как днем, а просто как факт. Вот-вот они с Дедом уедут, а вернутся только завтра и должны будут хоть немного поспать, поэтому на расследование остается меньше двух суток.

Скоро под окнами загудел автобус. Дед и Сергейчик надели камуфлированные куртки без знаков различия, взяли пакет с бутербродами и ушли, не прощаясь, потому что у разведчиков это дурная примета.

— Будем смотреть телевизор! — объявила тетя Ира таким многообещающим тоном, как будто Маше и Кэтрин было по пять лет и она звала их на елку.

Маша подумала, что тетя Ира их отвлекает, боится, как бы опять не поссорились. Но нет. Оказалось, она узнала у Деда, на каком канале работает мама, и хотела посмотреть на институтскую приятельницу.

Кэтрин прилипла к экрану. Вряд ли она вслушивалась в то, что говорила мама, зато внимательно рассмотрела ее прическу, серьги, лицо, руки и платье. Время от времени она бросала взгляды на Машу — сравнивала. Неизвестно, к какому выводу пришла соперница: лицо у нее было непроницаемое.

А Маше давно наскучила голова в ящике, хотя бы и родная. Ну, сидит мама, ну, читает новости. Гораздо интереснее было, когда она работала репортером и то снимала показ мод, то расследовала преступление. Но репортер не каждый день появляется на экране, а ведущую показывают с утра до вечера во всех выпусках новостей. Ведущих быстрее запоминают зрители, им звонят, им пишут письма с предложениями выйти замуж. В общем, у взрослых считается, что ведущая главнее.

— Я хочу лечь пораньше, — сказала Маша. — Постелите мне, пожалуйста.

— Ты не заболела? — встревожилась тетя Ира.

— Нет, просто не высыпаюсь. В гостинице всю ночь галдят за стеной.

— Что за жизнь! — вздохнула тетя Ира. — Год назад нам обещали: «В августе переедете в новый дом». Музыка играла, начальник в каске выступал. Я на этих строителей в «Вечерку» напишу!

Этой бессильной угрозой закончился первый день расследования, принесший больше загадок, чем разгадок.