Мушкетерка

Глава семнадцатая

— До новой встречи, Таня? — усмехнулась Портия. — Может, он еще и сонет в твою честь сочинил?

— Он и правда сказал, что ты привлекла всеобщее внимание? — встряла Теа; она лежала на животе, подперев подбородок руками и скрестив лодыжки за спиной. — Это все равно что назвать ее красивой, правда ведь? — Она посмотрела на Портию, ожидая подтверждения. — Выходит, Таня обзавелась поклонником?

Портия, корчившая гримаски перед зеркалом, оживилась:

— Я надеюсь, что в недалеком будущем он посвятит тебе, Таня, целый сборник сонетов, которые ты сможешь с выражением прочесть перед нашими домочадцами.

— Не говори глупостей, — мягко возразила я, вынимая рубины из ушей и укладывая на туалетный столик. Мужчины постоянно проявляют интерес к женщинам, не имея при этом никаких намерений ухаживать за ними. Я ему на самом деле не интересна. Это просто флирт. Ему неизвестны мои тайны — а если бы он их узнал, то сразу сбежал бы.

Но мне необходимо выведать тайны его отца и дяди. Как бы мне ни хотелось расспросить мадам де Тревиль о связи, которую я обнаружила, и выяснить, что ей известно, я не могла на это пойти. Тогда пришлось бы рассказать, что я едва не выдала ему информацию о моем прошлом — явный провал для таинственной незнакомки, которую я должна была изображать.

— Ах, Таня, прошу, не отказывай мне в этом удовольствии! Готова поспорить, что он рифмоплет! — воскликнула Портия и обернулась к Теа. Та кивнула в знак согласия. — Он определенно тобой увлекся. Да и сам произвел впечатление, — продолжала она, пока я снимала с себя остатки украшений. — Ты и слова не произнесла с тех пор, как мы вернулись.

— Это потому, что ты не даешь ей ничего сказать! — возразила Арья, которая наблюдала за нами, прислонившись к дверному косяку.

Портия взвизгнула:

— И давно ты там стоишь? Ты же знаешь, я терпеть не могу, когда ты так делаешь!

— Я не виновата, что ты не смотришь по сторонам, — ответила Арья.

Портия фыркнула и плюхнулась на край кровати:

— Нечестно так подкрадываться! Мадам де Тревиль говорит, что я топаю, как лошадь по мостовой.

— Все дело в практике, — негромко сказала Арья. Она продолжала смотреть на Портию, но та уже вернулась к разговору.

— Да, Вердон — крепкий орешек, но я бы предпочла получить его в качестве объекта, чем отвлекать чье-то внимание, — рассуждала Портия. — Мне пришлось бесконечно выслушивать разглагольствования той дамы. Mon Dieu, сколько можно обсуждать ткани и крой, прежде чем окончательно сойдешь с ума? Никому не интересны подробности о твоем новом платье, Бабетта!

— Тем более что платье было не так уж и хорошо, — подхватила Теа.

Портия посмотрела на нее и застонала.

— Что? — удивилась Теа. — Ведь это правда! Вышивка расположена неудачно — какой смысл затевать эту канитель, если все твои усилия только уродуют фигуру?

Несмотря на то что ноги у меня ныли от усталости, а на периферии зрения подстерегало головокружение, я рассмеялась. Потом я вспомнила то, что случилось накануне бала, и помрачнела.

— Таня, что с тобой? — Теа обеспокоенно посмотрела на меня.

— Да просто… — В моей памяти всплыл коридор, Анри, смотрящий ей вслед… и то, как она произносила его имя. — Тебе не показалось, что Анри в последнее время какой-то странный?

Арья и Портия были чем-то заняты и не обратили на меня внимания. Теа наморщила нос:

— Что ты имеешь в виду?

— Не знаю… он кажется каким-то напряженным. И сердитым.

Теа положила руку мне на плечо и направила взгляд в зеркало.

— Мне кажется, мы все напряжены, как думаешь? Всем в этом доме известно, что мы в одном шаге от короля и его… ох, даже думать об этом страшно, не то что произносить вслух. А еще, мне кажется, Анри берет у Сансона дополнительную работу. Он не хочет вечно ходить в подмастерьях. — Она внимательно посмотрела на меня. — Таня, ты уверена, что в порядке? Если хочешь, я заварю тебе чаю, хотя придется делать это тайком. Мадам не подпускает меня к чайникам с тех пор, как произошел тот инцидент со старинными кружевами и ночным горшком.

Я покачала головой и улыбнулась ей в знак того, что все хорошо. Да, я покачала головой — но всю ночь потом у меня покалывало в затылке, и я то и дело вскидывалась, ожидая увидеть пару глаз, наблюдающих за мной.

Мадам де Тревиль объявила, что я успешно справилась с первым заданием. Теперь нужно было подтолкнуть юного Вердона к действию. И я сделала то, что было велено. Надев платье цвета сумерек, я отвлекала внимание сына виконта, недавно вернувшегося из изгнания, пока Портия флиртовала с его отцом, предоставляя Арье и Теа достаточно времени, чтобы проникнуть в его частные покои, в его подвалы, в любые закоулки, где он мог спрятать контрабандные товары, привезенные в Париж. На этот раз я справлялась гораздо лучше. Становилось легче, когда я думала о том, ради чего я все это делаю. Не ради короля, но ради людей, которые пострадают, если его убьют. По крайней мере, временами это помогало, но порой я отвлекалась, начинала ковырять ногти и чересчур громко смеяться при мысли о спасении короля. Хотя теперь, когда отца больше не было, у меня имелась более важная цель. А когда я поднимала лицо, я встречалась взглядом с Вердоном, словно он понимал мой смех, слышал его, словно его глаза неизменно были направлены на меня.

На следующее утро меня разбудил голос Портии, едва пробивавшийся сквозь гудение в голове:

— Пошевеливайся! Ты что, забыла, что у нас с утра тренировка?

Я попыталась сесть, но немедленно пожалела об этом.

— Таня? — Ее голос прозвучал ближе — должно быть, она вошла в комнату и стояла где-то совсем рядом с кроватью.

— Кажется, я перетрудилась.

Пауза.

— Но я думала… — Еще одна пауза, потом я пошевелилась, и ее лицо раздвоилось. — Вчера ты вроде бы была в порядке.

Вчера я была не в порядке. Я никогда не была в порядке. Но даже если бы была, это не гарантировало, что сегодня будет так же. Портия не знала и не могла знать, как я восприняла ее слова, какие чувства они у меня вызывали.

— Бывают хорошие дни, а бывают плохие. В последнее время случалось больше хороших — уверена, мадам де Тревиль приписывает эту заслугу изнурительным тренировкам. Но рано или поздно должен был наступить плохой день.

Портия села на кровать, скрипнувшую под ее весом:

— Наверное, это нелегко — ложиться спать и не знать, в каком состоянии проснешься.

Это было чудовищным преуменьшением. Она очень старалась, я могла прочесть это на ее лице. Но я слишком устала, чтобы оценить старания Портии, чтобы сказать, что я очень ценю ее попытки поставить себя на мое место.

— Чем хочешь заняться? — спросила она.

— Вопрос не в том, чего я хочу, а в том, что могу, — резко ответила я, и меня немедленно охватило чувство вины. И страха — страха, что ее лицо превратится в лицо Маргерит. — Прости, я не хотела, чтобы это так прозвучало.

— Не извиняйся. Я заслужила, — сказала Портия. — Я пока сама отработаю кое-какие приемы. А вместе потом потренируемся.

Когда она ушла, я попыталась снова уснуть. Но каждый раз, когда я опускала веки, передо мной всплывали лица: папы, мамы, мадам де Тревиль, других мушкетерок… иногда появлялось лицо Вердона, и, когда я узнавала его профиль, у меня в животе все сжималось. Да, он был красив, обаятелен, но ведь я к этому готовилась. Так отчего мне не давали покоя его слова? «Сидеть может быть куда предпочтительнее… все зависит от компании». «Я не настолько самонадеян, чтобы строить предположения о чувствах и мыслях женщины. И я не из тех, кто делает поспешные выводы из чьего-то недомогания». А что, если он вовсе не такой негодяй, каким его считает мадам де Тревиль? Я застонала и уперлась взглядом в балдахин.

Еще несколько месяцев назад чрезмерное напряжение сил приковало бы меня к постели на много дней. Однако в тот день я сумела добраться до столовой и впихнуть в себя легкий ужин, а на следующий уже начала понемногу отрабатывать шаги. Головокружение не отступило, и я все так же чувствовала себя больной. Но мои ноги стали сильнее. Они поддерживали меня. При прежних симптомах я уже не падала в обморок. Еще через день я ожидала Портию в тренировочном зале с легкой улыбкой на лице. Это далось мне непросто, но я смогла, я справилась. Я пришла на тренировку не для того, чтобы покрасоваться. Я пришла ради себя.

После всех этих званых вечеров, танцев, флирта и шпионажа в фехтовальном зале я словно возвращалась домой. Удар клинка о клинок. Глаза прищурены, ноги согнуты в коленях. Звон стали, парирующий удар. Портия засмеялась, сумев отразить мою атаку и едва не выбив шпагу у меня из рук. Но я была хитрее и выжидала, пока она начнет атаковать. И когда она уже решила, что победа за ней, я отпрыгнула назад, став недосягаемой для ее выпада.

Где-то рядом захлопала в ладоши Теа, лицо Портии сосредоточенно наморщилось.

Она снова сделала выпад, моя шпага встретилась с ее. И тут это случилось. Я никак не могла этому помешать. Когда клинки, столкнувшись, разбросали искры, я выронила шпагу. Из моего горла вырвалось короткое рыдание.

Я провалилась в воспоминание о том, как мы с отцом были вместе в конюшне: утренний свет пробивается сквозь щели в крыше, в воздухе порхают пылинки, я поворачиваюсь, чтобы перехватить его удар. «Papa!» — взвизгиваю я, роняя шпагу при виде посыпавшихся искр, ярких, моментально гаснущих. Но отец не сердится — наоборот, ему смешно. «Не бойся. Посмотри, какая ты сильная, ma fille, моя девочка. Посмотри, что ты сумела сотворить своей рукой и шпагой». Я бросаю недоверчивый взгляд на клинок. Папа поднимает шпагу с пола и снова вручает мне: «Ваше оружие, мадемуазель Мушкетерка». Тогда он впервые назвал меня так.

— Mon Dieu, я задела тебя? Ты ранена? — Портия схватила меня за руки и принялась осматривать, ища кровь.

— Papa, — попыталась выговорить я, но дыхание сбивалось снова и снова. Я словно оказалась под водой — хотела, но не могла вдохнуть. Втягивала воздух, но легкие заполнялись водой.

Я плакала, уткнувшись лицом в ладони.

Чьи-то руки обхватили меня, увели прочь от света, от шума. Усадили в кресло. Когда я наконец открыла глаза, то обнаружила, что нахожусь в кабинете мадам де Тревиль.

Наставница вручила мне чашку:

— Держи.

Я сделала несколько мелких глотков, ожидая, когда дыхание успокоится, а грудная клетка перестанет ходить ходуном.

— Где остальные?

— Я попросила их оставить нас наедине, — ответила она, разглядывая меня. — Ты так много сделала, чтобы справиться с произошедшим. Честно говоря, я удивлена, что ты сломалась только сейчас.

— Просто… когда шпаги…

— Ты не обязана объяснять, — ответила мадам де Тревиль с неожиданной для меня добротой в голосе.

Я сделала еще пару глотков и поставила чашку на стол. В груди шевельнулся страх.

— Пожалуйста, не снимайте меня со следующей операции. Я знаю, я кажусь сломленной, но на самом деле это не так. Я справлюсь.

— Тебе кажется, что все сомневаются в твоих способностях, хотя в действительности больше всех сомневаешься ты сама. — Мадам де Тревиль сделала паузу. Что-то ее тревожило. Она резко вздохнула и кивнула своим мыслям. — Я была с тобой не до конца откровенна. Поначалу я пеклась о безопасности Ордена. Ты отказывалась полностью признать свою утрату. Все проживают скорбь по-своему, но ты так упорно держала это в себе… Потом, по прошествии времени, я просто не хотела отвлекать тебя. Ты сомневалась, стоит ли вступать в Орден, и, когда все-таки вступила, у тебя были на то свои сложные причины, которые я не до конца понимаю. Однако я не ожидала, что ты настолько хорошо впишешься. Я думала, что оказываю услугу твоему отцу. Что ты сможешь помогать другим, быть на подстраховке. Я никогда не думала, что у тебя появятся собственные объекты. Но ты действительно стала для нас ценным приобретением; ты так же важна для нашей миссии, как Портия, Теа и Арья. Твои преданность делу и страсть к фехтованию — это редкий дар, который позволяет тебе во всех сферах жизни действовать с полной отдачей. Я не хотела нарушать этот баланс. Но теперь мне ясно, что только правда поможет тебе снова собрать себя в одно целое… и обеспечит твою верность Ордену.

Она потерла бровь, и пальцы оставили на ее лбу розовый след.

— Я не совсем понимаю, — сказала я.

— Есть причины полагать, что месье Вердон, я имею в виду Вердона-отца, вовлечен в заговор гораздо глубже, чем мы думали поначалу. У него нет титула, поэтому мы с кардиналом Мазарини считали, что граф де Монлюк — объект Портии на твоем первом балу — более вероятный подозреваемый, так как он пользуется определенным влиянием среди дворян. Но когда мы узнали, что к нему ходит младший брат месье Вердона, нам пришло в голову, что сам факт отсутствия у него титула может служить весомым мотивом. Когда король отправил множество аристократов в ссылку после Фронды, он передал часть их титулов тем, кого считал лояльными. Но Вердону ничего не досталось. Он мог годами планировать месть. Понимаешь теперь? Как я говорила раньше, к Вердону-старшему будет непросто подобраться напрямую, но можно попробовать использовать его сына. Вот почему он стал твоим объектом. — В ее голосе звучала непреклонность, на лице была написана решимость. — А если мы доберемся до Вердона-старшего…

Я коротко вздохнула, борясь с искушением потереть виски.

— Жаль, что вы сразу не рассказали мне о своих подозрениях. Понимаю, я новичок в Ордене. И наверное, не проявила достаточно послушания. Конечно, вам решать, что… — В моей памяти эхом раздался низкий голос: «Меня и еще двух моих сослуживцев вызвали расследовать убийство, совершенное на дороге из таверны „Чудной волк“ в поместье месье Вердона…» Желание мадам де Тревиль скрыть это от меня, скрыть связь между этим делом и моим отцом — все встало на свои места. — Нет! Не может быть… — Язык прилип к гортани, глаза наполнились слезами, а рот — слюной, щеки горели огнем. — Мой отец должен был остановиться у месье Вердона. Именно он сообщил, что Papa к нему так и не приехал.

В глазах мадам де Тревиль засветилась жалость.

— Я не понимаю… — пробормотала я.

— Потому что ты мыслишь как дочь. А должна мыслить как мушкетер, — мягко проговорила она.

Стук моего сердца звучал слишком громко. Маршал и месье Аллар сказали, что тело отца нашли на дороге между поместьем месье Вердона и таверной… мыслить как мушкетер… месье Вердону не составило бы труда изобразить тревогу о судьбе своего гостя. Он вполне мог сам подстеречь отца на пустынной дороге и напасть на него из засады. Кто поручится, что перед тем, как сообщить месье Аллару о папином исчезновении, Вердон не убил его и не замел следы — и лишь затем обратился за помощью, чтобы снять с себя подозрения?

Я подняла глаза и с ужасом посмотрела на мадам де Тревиль.

— Вижу, что ты пришла к тем же предположениям, что и я. Но важно не торопиться и не принимать эти домыслы за истину. Нам все еще нужны доказательства.

Мои пальцы — бледные, бескровные — схватились за стул.

— Вердон причастен к смерти Papa? Но почему… как вы могли подумать такое? Ведь то, что бандиты сотворили с ним… Отрезали ему бороду, волосы…

— Впервые об этом слышу, — ответила мадам де Тревиль. — Хотя… — Она поколебалась. — Неудивительно, что это не просочилось наружу. Такие вещи стараются скрывать.

— И тем не менее это случилось. Какой резон ему убивать Papa так жестоко?

— Может быть, он желал опозорить твоего отца. Или сделать суровое предупреждение тем, кто решит последовать за ним, — предположила мадам.

— Что вы хотите сказать?

— Таня, твой отец ездил по стране вовсе не для того, чтобы обсуждать открытие новых фехтовальных школ. Точнее, и для этого тоже, но это не было главной целью. Он собирал информацию о заговоре против короля. Для мушкетеров. Для Франции.