Музыка дождя

Фрэнк

Фрэнк никогда не понимал, почему столько шума вокруг путешествий. Сам он любил садиться в машину и уезжать подальше: мчаться по автостраде, минуя дорожные знаки и фонарные столбы. Его охватывал азарт и наполняло ощущение свободы, даже если это была всего лишь деловая поездка. «А почему бы и нет? — часто повторял он себе. — Не у каждого на автостраде есть „ровер“ последней модели со встроенной аудиосистемой». Он слушал музыку или «Деловой итальянский». Никто в «Палаццо Фудс» не знал, что Фрэнк понимал абсолютно все, что говорили по-итальянски в его присутствии. Он не подавал виду, что понимает каждое слово, даже когда это касалось его. Особенно когда это касалось его.

Иногда Фрэнк думал, что у его тестя возникают подозрения, но он свои соображения всегда держал при себе. И за это тесть обожал Фрэнка еще сильнее. Он давно уже сказал Фрэнку, что они присматривали за ним и воспитывали его. Он никогда не смог бы жениться на дочери Палаццо, если бы Карло и его брат не захотели этого.

Фрэнк это знал. Неудивительно, что богатая девушка Рената была как за каменной стеной за своим отцом и дядей, которые охраняли ее от охотников за богатством. Он знал это, но ему не нужно было жениться на принцессе Палаццо, чтобы продвинуться по службе. Ему не нужны были Палаццо, Фрэнк Квигли сумел бы возглавить любой бизнес в Британии. У него не было ни ученого звания, ни даже достойного образования. У него была смекалка и способность работать дни и ночи напролет. Они все это знали, когда позволили ему пригласить пятнадцать лет назад Ренату на ужин. Они знали, что он и пальцем не притронется к застенчивой темноволосой принцессе, пока они не поженятся. Палаццо также знали, что если он и станет изменять своей жене, то никто не узнает об этом.

Фрэнк вздохнул, когда подумал об этих неписаных правилах. Он иногда давал себе волю, но только не сейчас. Сейчас все было совсем иначе. И ему нужно было время, чтобы подумать, как поступить. Если бы это была только работа… если бы это была только работа, то он знал бы, как поступить. Но Джой Ист была не только работой. Не тогда, когда она в желтой футболке ходила вокруг своего дома, гордая и уверенная в себе и в нем, потому что он лежал и смотрел на нее восхищенно: на ее золотистые волосы, красивые зубы и длинные загорелые ноги.

Джой Ист была дизайнером, которая смогла превратить имидж «Палаццо» из скучного и грубого в стильный и необычный, как смог Фрэнк Квигли увеличить их прибыль и превратить «Палаццо Фудс» из разбросанных дешевых магазинов в сеть первого класса. Джой Ист сказала ему в первый же вечер, когда они посмотрели друг на друга не как коллеги по работе, что будут идеальной парой. Ни один из них не намеревался менять свой образ жизни. Джой хотела оставаться свободной и независимой, Фрэнк — зятем босса. Кто мог подойти друг другу лучше, чем двое, которые были не настолько глупы, чтобы потерять все, и которые могли получить все, просто сохранив отношения в тайне? Она сказала ему это частично словами, частично взглядом, частично поцелуем.

— Я проверила, — сказала она, рассмеявшись, — здесь нет никого, кроме туристов.

Потом это стало захватывать. Фрэнк нечасто встречал таких женщин, как Джой. Эта независимость казалась ему необычной. Джой Ист гордилась своим одиночеством. В двадцать три года она почти вышла замуж, и очень удачно, но отменила свадьбу за несколько дней. Ее отец был в бешенстве, им до сих пор приходилось выплачивать компенсацию за отмененный праздник, не говоря уж о скандале и сплетнях. А что с мужчиной? «Ну, ему тоже повезло», — говорила она смеясь.

Она жила в маленьком доме у дороги, который был ужасен, когда она въехала в него. Теперь у нее был собственный виноградник в саду, а в уютной гостиной помещалось во время вечеринок шестьдесят человек. Джой устраивала потрясающие вечеринки и говорила, что польстить самолюбию человека очень просто, пригласив его на пару часов выпить к себе домой.

И в «Палаццо» это ценили. Так любезно со стороны мисс Ист, что она делает для них, говорили в совете директоров. Пределу их восхищения не было конца. Джой Ист могла приглашать клиентов, прессу, иностранцев, местную знать к себе домой. Она нанимала банкетную службу и уборщиц. Джой говорила Фрэнку, что это не доставляет ей хлопот. Раз в месяц ее дом убирали профессионалы, холодильник заполнялся кулинарными шедеврами. Никогда не знаешь, кто из гостей курит, поэтому лучше расставить по дому большие стеклянные вазы из синего стекла, чтобы их использовали в качестве пепельниц. Они стоили по фунту каждая. Еще штук сорок стояли у нее в гараже на полке над маленькой спортивной машиной.

Фрэнк Квигли, красивый управляющий директор «Палаццо», и Джой Ист, консультант по дизайну, которая занималась разработкой внешнего вида здания и формой пластиковых пакетов, встречались уже три года. И все эти три года об их романе никто не знал. Ни у кого не возникало ни малейшего подозрения, потому что они были очень осмотрительны и жили по правилам.

Они никогда друг другу не звонили, кроме как по рабочим вопросам. Джой вообще никогда не звонила в дом Квигли. Как только их отношения начались, Рената не переступала порог дома Джой. Фрэнк Квигли считал, что будет очень подло приводить свою жену в дом, где он так часто развлекается после обеда на неделе. Рената никогда не узнает о его измене, и все же он чувствовал, что обманывает ее, когда входит в незнакомый ей дом, который стал ему почти родным. Фрэнк всегда умел сочетать разное. Он никогда не думал о своем жестоком отце-пьянице и о слабой матери. Но когда он приехал навестить свою семью в маленький городок на западе Ирландии, то не стал рассказывать о своей жизни в Лондоне. Никто из них не догадался бы о том, какую деловую и светскую жизнь он вел. Он купил Ренате бесформенное твидовое пальто, когда они поехали туда, и попросил сделать вид, что ей комфортно и все нравится в Уимбли. Рената поняла все очень быстро и помогала на кухне женщинам, пока Фрэнк общался с братьями и предлагал им инвестиции. Это был способ оказать материальную помощь, не навязывая денег открыто. Все те четыре дня, что он провел в родном доме, его ботинки ручной работы и кожаный портфель лежали в багажнике машины вместе с шелковыми шарфами Ренаты и ее бриллиантовыми колье.

Фрэнк говорил, что жизнь укорачивается, если таскать за собой ворох воспоминаний. Гораздо лучше жить сегодняшним днем без обязательств, связывающих с прошлым.

Мисс Ист на Рождество всегда уезжала из города. Они могли встретиться на нейтральной территории, например у тестя, но все разговоры были только о работе. Фрэнк спокойно отгораживался от другой части своей жизни и невинно говорил только о деловых проектах. Он не чувствовал особенного возбуждения оттого, что изменял жене. И знал, что Джой тоже не чувствует этого. В конце концов, правила установила именно она.

Джой первая сказала, что они не несут чрезмерной ответственности друг за друга. Она уверила его, что не будет переживать агонии «другой женщины» и не будет грустной картины одинокой скучающей Джой, которая сидит одна на Рождество и ест бутерброд, слушая новогоднюю песенку по радио. Нет, ей уже тридцать, и она еще лет десять проживет одна. У нее есть тысяча мест, где можно провести Рождество, и она не собирается чувствовать себя брошенной. Они будут наслаждаться тем, что у них есть, а не разрушать карьеру и планы, которые строили на будущее. Она могла уехать, куда хотела, не спросив его. Если ей предложат поехать в Америку, она согласится, а он подождет ее возвращения и придумает, чем ему заняться в свободное время.

Это была идиллия. Настоящая идиллия на протяжении трех лет. Летом они сидели в саду, пили холодное белое вино и чистили друг другу груши и персики. Зимой они сидели на толстом ковре перед камином и смотрели, как играют языки пламени. Ни разу они не пожалели о том, что не могут поехать вдвоем на неделю куда-нибудь. Имя Ренаты никогда не произносилось. Не произносилось и имя Дэвида, мужчины из рекламного агентства, который надеялся на расположение Джой и посылал ей букеты цветов. Иногда она проводила с ним выходные, но Фрэнк никогда не спрашивал, спала ли она с ним. Он предполагал, что Дэвида держали на расстоянии, и верил, что их связывали только дружеские отношения.

Фрэнк слушал истории про коллег, мужчин, у которых было мало радости в жизни, но которые считали, что их жизнь удалась. Со стороны все было абсолютно нормально и предсказуемо, но только не для них. Фрэнк думал о своем отношении к Джой, как если бы думал о деловом предложении. Если и были очевидные минусы, то он их не видел. Все было нормально до Рождества в прошлом году у Палаццо, когда начались проблемы. Но вначале они были незначительны. Но только вначале.

Он хорошо запомнил этот день. Отмечать Рождество в магазинах было сложно, потому что они обслуживали покупателей круглые сутки. Но Фрэнк знал, что необходимо устроить хоть самое незначительное празднование, чтобы показать преданность коллективу. Фрэнк убедил Карло, что нужно устраивать вечеринку в воскресенье накануне Рождества. Карло нарядится Сантой для малышей. Придут жены и дети сотрудников, всем подарят подарки и раздадут бумажные колпаки. Поскольку это будет семейный праздник, а не обычная вечеринка, день не закончится тем, что молодых секретарш будет тошнить за шкафами, а сотрудники постарше устроят на столах стриптиз.

Ренате понравилась эта идея, особенно праздник для детей: придумывать игры, делать бумажные украшения. Тесть Фрэнка умилялся, глядя на то, как она прекрасно обращается с бамбино, жаль, что у нее нет своих. Каждый год Фрэнк пожимал плечами и говорил, что на все воля Божья.

— Это не из-за недостатка любви.

Карло понимающе кивал и советовал Фрэнку есть побольше стейков, потому что мясо еще ни одному мужчине не вредило. Каждый год он выслушивал это спокойно, с легкой улыбкой, воспринимая пожелание тестя как бестактное замечание.

Но прошлое Рождество прошло совсем иначе. Джой Ист обычно украшала большие складские помещения, где они устраивали праздник. Она, конечно, не лазила по стенам и не прикрепляла снежинки и фонарики. В ее обязанности входило придумать цветовую гамму, нарисовать огромные цветы и орнаменты, как в прошлом году; поручить кому-нибудь вырезать серебряные колокольчики; следить за тем, чтобы ящик с подарками около Санта-Клауса был полным и чтобы фотограф из местной или даже государственной газеты пришел вовремя. Джой и Фрэнк вместе придумали сделать огромный календарь, на котором будет написано имя каждого сотрудника. Его почти ничего не стоило напечатать, зато все смогут отнести такой подарок домой и гордо показывать весь год. Возможно, это удержит их от решения поменять работу. Действительно, сложно покинуть компанию, где ты считаешься членом семьи и твое имя стоит рядом с именем директора или топ-менеджера.

На прошлое Рождество Джой сказала, что ее не будет перед праздником. Она решила поехать на выставку упаковок, поскольку нужны свежие идеи.

— Но это происходит каждый год, и раньше ты не ездила, — возразил Фрэнк.

— Ты будешь указывать мне, что делать? — жестко сказала она.

— Конечно нет, просто это уже стало традицией, твои идеи на Рождество… еще до того, как мы с тобой…

— И ты думал, что так будет всегда? После того, как мы с тобой?

— Что, «мы с тобой» Джой? Если ты хочешь что-нибудь сказать, то скажи.

— Я никогда не пытаюсь сказать что-либо, уверяю тебя. Я или говорю, или нет, но никогда не пытаюсь.

Он посмотрел на нее строго. Ее голос звучал необычно. Невозможно было представить себе, чтобы Джой Ист пила в середине дня. Это подозрение он гнал от себя.

— Тогда хорошо, — сказал он. — И я тоже, если я хочу что-нибудь сказать, то говорю это. Джой, мы одной породы.

Она улыбнулась ему. Весьма странно, как показалось Фрэнку.

После ее возвращения с выставки они встретились у нее дома, как и договаривались. То, что Джой работала дома, делало их отношения проще, и у Фрэнка были объективные причины навещать ее. Кроме того, ее дом находился рядом с аудиторской компанией, которую их фирма использовала для налоговых консультаций. Если его машину увидят в этом районе, то причина всегда наготове.

Джой сказала, что на выставке нечего было делать, сплошные Микки-Маусы.

— Так зачем же ты поехала? — раздраженно спросил Фрэнк.

Ему пришлось искать ей замену на организацию праздника, но ни у кого не было ее вкуса.

— Ради смены обстановки, чтобы отдохнуть, — сказала она, взвешивая каждое слово.

— Господи, никогда не думал, что ярмарка может стать местом для отдыха.

— Может, если не выходить из гостиницы.

— А что ты делала в гостинице, что было так важно?

— Я никогда не говорила, что это было важно. Разве говорила?

— Нет.

— То, что я делала в своей комнате, было совсем не важно. Я листала каталоги, у меня было обслуживание в номер, я пила вино, за мной даже стал ухаживать один шотландец, но ничего серьезного.

Фрэнк побледнел, но смог удержать себя в руках.

— Ты сказала это, чтобы обидеть меня?

— Но как это может тебя обидеть? Ты всегда говорил, что мы одной породы, у тебя своя жизнь с женой, а у меня своя с одиноким кораблем, который проходит в ночи. В этом нет ничего обидного.

Они лежали рядом. Фрэнк потянулся за сигаретой в портсигаре на столе.

— Я бы предпочла, чтобы ты тут не курил, запах оседает на простынях, — сказала Джой.

— Обычно мне не хочется тут курить, но то, что ты сказала, оседает у меня в голове и злит меня.

— Но ведь это все игра, не так ли? — дружелюбно спросила Джой. — Я долго думала о наших отношениях — это не любовь, не сильная страсть, когда люди делают глупости. Это просто игра. Как теннис: один подает, другой отбивает.

— Это больше, чем игра, — начал он.

— Или как шахматы, — мечтательно продолжала Джой.

— Один делает хитрый ход, а другой отвечает на него еще более хитрым.

— Ты прекрасно знаешь, какие у нас отношения, и не нужно искать для этого особенные слова. Мы любим друг друга, мы просто знаем пределы этой любви. Мы восхищаемся друг другом и счастливы вместе.

— Это игра, — повторила она.

— Люди, которые играют в гольф, сквош или шахматы, просто друзья, Джой, ради бога, ты ведь не будешь проводить день с тем, кто тебе не нравится. Если хочешь, называй это игрой. Но это ничего не значит. Это ничего не меняет. Мы все такие же. Ты и я.

— Ну, ты играешь хорошо, — рассмеялась она. — Пытаешься все стереть, даже не желаешь узнать, был ли шотландец или нет. Я думаю, что в игре ты был бы опасным соперником.

Он отложил сигарету и обнял ее. Прижимал к себе и говорил, уткнувшись в ее золотые волосы, от которых пахло лимонным шампунем:

— Ты тоже будешь прекрасным соперником. Но не лучше ли, если мы станем хорошими друзьями и любовниками, а не врагами?

Но говорил он гораздо веселее, чем было у него на душе. И ее тело не реагировало на его слова. Она слегка улыбалась, но эта улыбка не говорила ни о чем: ни о том, как ей было хорошо, ни о том, как ей было плохо.

На вечеринку Джой надела блестящее сине-белое платье. Глубокое декольте показывало дорогое белье. Ее волосы блестели, как платиновые слитки. Она выглядела на десять лет моложе. Фрэнк с беспокойством наблюдал за ней, когда она ходила между сотрудниками. Теперь уже не было сомнений. Она пила. Она выпила еще до того, как приехала на вечеринку.

Фрэнк почувствовал, как у него свело живот. С трезвой Джой он мог справиться, но кто знает, сколько она выпила. Он неожиданно вспомнил приступы ярости своего отца. Он вспомнил, как, разозлившись, отец мог швырнуть в огонь ужин. Это было сорок лет назад, но Фрэнк помнил это. И еще он хорошо помнил, что его отец не хотел выбрасывать ужин, он хотел съесть его, как он потом объяснял. С тех пор Фрэнк опасался пьяных, сам пил очень мало и внимательно проверял своих менеджеров и продавцов на пристрастие к бутылке. У него было чувство, что нельзя положиться на человека, подверженного столь опасному пристрастию. Он смотрел на улыбку Джой Ист и на ее глубокий вырез, на то, как она кружила по комнате от стола к столу, подливая себе в стакан, и не был уверен, что день закончится нормально.

Первой ее жертвой стал Карло, который боролся с неудобствами, причиняемыми костюмом Санты.

— Прекрасно, мистер Палаццо, — сказала она. — Пойдите и скажите им, что вы их со свету сживете, что если они будут работать как муравьи, то вы положите им в подарок большую зарплату.

Карло был в замешательстве. Фрэнк быстро увел ее.

— Джой, где мешки с подарками для детей?

Она подошла к нему, и он увидел, что у нее были мутные глаза.

— Где мешки? — спросила она. — Их распаковывает твоя жена. Святая Рената. — Она улыбнулась. — Это будет веселая песенка.

Она стала напевать ее на мотив рождественской песенки все громче и громче. Фрэнк отошел. Ему нужно было увезти ее отсюда как можно скорее.

Именно в этот момент подошла Рената, чтобы сказать, что коробки в розовой бумаге — для девочек, а в голубой — для мальчиков. Как-то ее отец подарил девочкам страшных пауков и монстров, а мальчикам — косметические принадлежности и зеркальце. Теперь они решили действовать наверняка.

— Правильно, Рената, действуй наверняка, — сказала Джой.

Рената посмотрела на нее изумленно. Она никогда не видела Джой Ист такой.

— Ты выглядишь очень мило… очень элегантно, — сказала Рената.

— Спасибо, Рената, грацие, грацие, — благодарила Джой, раскланиваясь в реверансе.

— Никогда не видела тебя прежде в подобной одежде и такой жизнерадостной. — Она мяла край своего дорогого, но очень скромного шерстяного пиджака. Он, должно быть, стоил в четыре раза дороже, чем весь наряд Джой. Но Рената выглядела серой мышкой: бледная кожа, темные волосы, дизайнерский костюм розового цвета с лилией на лацкане пиджака — ничего, что могло бы зацепить взгляд. Совсем ничего.

Джой пристально смотрела на Ренату.

— Я скажу тебе, почему я выгляжу иначе. У меня есть мужчина. Мужчина моей жизни. Отсюда все перемены.

Джой улыбнулась ей, польщенная внимаем Нико Палаццо, брата Карло, Десмонда Дойла, а также группы топ-менеджеров, которые стояли рядом. Рената неуверенно улыбнулась ей в ответ. Она не была уверена, что ей надо ответить, поэтому искала глазами Фрэнка, который должен знать, что говорить.

Фрэнк почувствовал, что лед в глубине его живота тронулся и холод вот-вот скует его. Он не мог сделать ничего. Это ощущение бессилия приводило его практически в бессознательное состояние.

— Фрэнк, я рассказывала тебе про этого мужчину? Ты постоянно видишь во мне только деловую женщину, но во мне еще есть место для любви и страсти.

— Уверен, что есть.

Фрэнк говорил так, словно пытался усмирить бешеную собаку. Даже если бы их с Джой ничего не связывало, он все равно поступил бы так же. Он постепенно отдалялся от нее. Теперь, должно быть, все видят, в каком она состоянии, наверное, они заметили. Или просто он знал ее так хорошо? Знал каждую черту ее лица, своими руками проводил по каждому изгибу ее тела? Казалось, все остальные не замечали ничего, кроме обычного веселого настроения. Если ему удастся остановить ее сейчас, пока она ничего не сказала, то еще может быть не все потеряно.

Джой видела, что около нее уже собрались зрители, и ей это нравилось. Она стала говорить голосом маленькой девочки и выглядела ужасно глупо. В трезвом состоянии она раскритиковала бы женщину, которая так кривляется.

— Но в этой компании ведь запрещено любить кого-либо кроме «Палаццо». Так ведь? Мы все любим «Палаццо», и не должны любить больше никого.

Они все смеялись, даже Нико. Они воспринимали это нормально.

— Конечно, вначале люби компанию, потом — всех остальных, — сказал Нико.

— Любить кого-либо еще — измена, — смеясь, возразил Десмонд Дойл.

Фрэнк посмотрел на него: старина Десмонд, бедняга, он старался снять напряжение. Может, он скажет еще что-нибудь?

— Ну, ты никогда не изменял, Десмонд, — проговорил Фрэнк, ослабляя воротник. — Ты предан «Палаццо». — У него свело живот, когда он сказал это, потому что сразу вспомнил, как когда-то Десмонду не нашли места после рационализации и как потом он долго бился, чтобы его вернуть. Но Десмонд не заметил иронии. Десмонд только собирался ответить что-то веселое, как его перебила Джой:

— Никто не должен быть женат ни на ком, кроме как на компании. Когда ты приходишь в «Палаццо», надо обручиться с «Палаццо». Это сделать сложно. Всем сложно, кроме тебя, Фрэнк. Тебе это удалось легко? Ты же и впрямь женился на «Палаццо»?

Даже Нико, который долго соображал, стал понимать, что происходит что-то нехорошее. Фрэнку надо было действовать быстро, но он не шевельнулся. Он проглотил это, как обычно проглатывают идиотскую выходку от образцового сотрудника.

— Да, и я рад, что ты мне напомнила, потому что мой тесть обрушит на нас всю ярость, если мы не начнем раздавать подарки. Рената, нам надо построить детей? Или сделать объявление? Или что?

Раньше это делала Джой Ист. У нее все было спланировано как по часам. Рената вздохнула с облегчением. Она думала, что это было оскорбление, что-то пошло не так, но Фрэнк вел себя нормально, значит, нет причины волноваться.

— Я думаю, надо сказать папе, что подошло время.

— Я думаю, что нам всем стоит сказать папе, что время подошло, — вступила Джой, ни к кому конкретно не обращаясь.

Десмонд Дойл и Нико Палаццо переглянулись.

— Джой, должно быть, ты устала от этой выставки упаковок, — громко сказал Фрэнк. — Если хочешь, я могу отвезти тебя домой сейчас, пока гости не начали расходиться.

Он видел облегчение на лицах многих. Мистер Квигли всегда мог справиться с ситуацией. С любой ситуацией.

Его улыбка была недоброй и холодной. Он четко давал ей понять, что это ее единственный шанс выбраться. Другой возможности не будет.

Джой смотрела на него некоторое время.

— Хорошо, — сказала она. — Пусть я устала после выставки упаковок. Пусть я устала и перевозбудилась, пусть мне надо поехать домой.

— Так и будет, — легко сказал Фрэнк. — Скажите Ренате, чтобы она сохранила для меня подарок, я приеду и заберу его, — крикнул он громко.

Все смотрели с восхищением на то, как он провожал мисс Джой Ист, которая вела себя очень странно.

В машине они молчали. У дверей она передала ему свою маленькую сумочку, и он достал ключи. На низком стеклянном столе стояла бутылка водки, пустая на треть, и апельсиновый сок. Еще там лежала гора неоткрытых писем с рождественскими открытками и маленький чемодан, как если бы она куда-то собиралась уехать или, напротив, возвращалась.

С ужасом он понял, что она не распаковывала вещи с той выставки.

— Кофе? — Это были первые слова, которые он произнес.

— Нет, спасибо.

— Минеральной воды?

— Если настаиваешь.

— Я не настаиваю. Мне плевать, что ты будешь пить, но я даже собаке не налью ни капли больше, чем ты уже выпила.

Его голос был ледяной.

Джой взглянула на него со стула, куда сразу же села.

— Ты ненавидишь пить, потому что твой отец был пьяница.

— Ты говоришь мне то, что я рассказывал тебе. Тебе есть еще что сказать или я могу вернуться на вечеринку?

— Ты бы хотел ударить меня, но не можешь, потому что ты видел, как твой отец бьет мать, — сказала она, скривившись в улыбке.

— Прекрасно, Джой. — Он должен был снять напряжение: ударить по стене, швырнуть стул.

— Я не сказала ничего, что не было бы правдой.

— Нет, ты прекрасно все сказала. А сейчас я пойду.

— Нет, ты никуда не пойдешь, Фрэнк. Ты сядешь и выслушаешь меня.

— Нет, тут ты ошибаешься. Так как мой отец был пьяницей, я много слушал пьяные речи и знаю, что в этом нет смысла. Они ничего не помнят уже на следующий день. Попробуй набрать «сто», поговори с ними. Они с удовольствием послушают человека, который влил в себя столько водки, что там можно пускать флотилию.

— Тебе надо послушать, Фрэнк, ты должен знать.

— В другое время, когда ты сможешь произносить мое имя и не запинаться на нем.

— О выставке — я там не была.

— Ты мне говорила о шотландце. Хорошо, только не говори мне, что это гложет твою совесть.

— Я никуда не выезжала из Лондона.

Ее голос звучал странно, казалось, она немного протрезвела.

— И что? — Он все еще намеревался уйти.

— Я ездила в больницу, чтобы сделать аборт.

Он положил ключи от машины в карман и вернулся в комнату.

— Мне жаль, — сказал он. — Очень жаль.

— Не стоит. — Она не смотрела на него.

— Но почему? Как?..

— Таблетки мне не подошли. Я меняла их несколько раз, но все равно…

— Ты должна была сказать мне…

— Нет, это было мое решение.

— Знаю, знаю, но все же.

— Поэтому я поехала в это место… очень милое, кстати, они там много чего делают, не только прерывание, как они это называют. — Ее голос слегка дрожал.

Он взял ее за руки. Холодность была забыта.

— Это было ужасно? — В его глазах застыло беспокойство.

— Нет. — Ее лицо казалось светлым, она улыбалась, глядя на него. — Это было совсем не ужасно, потому что когда я приехала туда, зашла в комнату и подумала… Почему я это делаю? Почему я избавляюсь от человеческого существа? Я хочу, чтобы рядом со мной был человек. Я хочу сына или дочь. Поэтому я передумала. Я сказала им, что не хочу прерывать беременность. Я поехала в отель, а потом вернулась сюда.

Он смотрел на нее в ужасе.

— Это не может быть правдой.

— Это правда. Так что ты понимаешь, почему не можешь просто вернуться на вечеринку. Тебе надо было знать, так справедливо. Теперь ты знаешь все.

Если Фрэнк Квигли доживет до старости, во что не верили его доктора, то никогда не забудет этого дня — дня, когда он узнал, что станет отцом. Но не отцом ребенка Ренаты, не отцом, которого семья Палаццо будет поздравлять. Отцом, который уйдет от всего того, что он создавал для себя на протяжении четверти века. Он никогда не забудет ее лица, когда впервые за все время их отношений все козырные карты были на руках у нее. И даже расстроенная, пьяная она все равно победила, потому что таково правило: женщина, которая дарит жизнь ребенку, победила.

Тогда он все сделал правильно. Он позвонил на работу и сказал, что о Джой нужно немного позаботиться. Он сел поговорить с ней, но его мысли были далеко.

Свои истинные чувства он проявил позднее. Если Карло узнает, то разговор будет гораздо менее приятным, чем когда он шутил по поводу необходимости есть мясо. Если Карло узнает. Но Карло не должен узнать. И Рената никогда не простит ему этого. И дело не в том, что она не простит ему неверность, которая длилась на протяжении долгих лет, — она не простит ему того, что он стал отцом не ее ребенка.

Пока Фрэнк успокаивал Джой, убеждая ее, что рад этой новости, он проигрывал все варианты дальнейших действий. Он пойдет по тому пути, на котором меньше камней, чтобы не споткнуться.

Джой могла иметь ребенка, и он признает его. Он скажет, что не оставит свою жену, но что сын или дочь, кто родится, должен знать заботу отца. Он подумал над этим вариантом несколько секунд, но сразу же отбросил его. Это бы сработало в более свободном обществе. Но не с Палаццо.

А если Джой скажет, что у нее будет ребенок, но кто отец — неизвестно. Опять же, это вполне возможно для свободной женщины, но невозможно для Палаццо. Об этом станут говорить, ее будут осуждать, и самое страшное, если Джой снова начнет пить, то наружу вылезет вся правда.

Если отрицать отцовство? Сказать, что Джой лжет? Ему было непонятно, почему вообще возник такой вариант. Джой была женщиной, с которой он намеревался провести вместе еще многие годы. Он любил ее не просто за секс, но и за ум. Он недоумевал, почему стал думать об этом. У него никогда не возникало намерения спихнуть Карло и присвоить компанию себе. Он решил завоевать Ренату не из-за денег или карьеры. Он не был подлецом. Так откуда у него мысли, что можно отвернуться от женщины, которую он любил? От женщины, которая носит в себе его ребенка? Он посмотрел на нее. Он с дрожью понял, как сильно боялся выпивки и ее последствий. Он знал, что никогда не сможет довериться Джой.

Допустим, он сможет убедить ее сделать аборт, чтобы всем стало легче. Еще есть в запасе две недели. Но если не удастся, тогда он получит в ответ истерику. А если она оставит ребенка, от которого он хотел избавиться, то все будет еще хуже, чем он предполагал.

Допустим, он сможет попросить ее уехать, начать жизнь заново с новыми рекомендациями: Джой, уезжай из Лондона; Джой, начни новую жизнь с маленьким ребенком на руках, чтобы доставить удовольствие Фрэнку. Это было немыслимо.

Допустим, он попросит ее отдать ребенка ему. Допустим, они с Ренатой усыновят ребенка. Тогда ребенок унаследует миллионное состояние Палаццо. Тогда все будут довольны. Фрэнк и Рената уже побывали во многих приютах, но в сорок шесть он уже был слишком стар для усыновления. Кто бы мог подумать, что природа-матушка окажется такой поборницей бюрократии.

Но Джой решила, что оставит ребенка себе, потому что она хотела, чтобы рядом с ней был человек. Это она даже не станет обсуждать. Или не сейчас. Не стоит отказываться от этой идеи окончательно. Возможно, на последних месяцах беременности. Это было маловероятно, но не невозможно. Тогда он усыновит собственного ребенка. Это его устраивает. По правде, ему стоит сказать Ренате, но ее семье он не скажет.

Фрэнк тер лоб, смотрел на чашки в серванте и успокаивал Джой, говоря ей слова, которые все равно не будут иметь никакого значения, когда он откажется от них.

О недостойном поведении Джой на вечеринке не говорили. Фрэнка поздравили с тем, что он, как обычно, смог исправить ситуацию. Джой вернулась на работу со свежими мыслями и идеями. Не было больше попыток напиться. Не было и посиделок у камина.

Они встретились за обедом в новом году. Фрэнк сказал в присутствии других менеджеров, что магазину нужно было что-то новое. Они вместе с Джой Ист подумают над этим. Женщины всегда любят деловые обеды, да и он сам не откажется. Они пойдут в лучший ресторан, где их все равно увидят вместе.

Она пила диетический тоник, а он — томатный сок.

— Мы тратим деньги компании на дорогой обед, — сказала она, улыбаясь.

— Как ты мне тогда сказала, я сын пьяницы, поэтому я боюсь пить.

— Я действительно такое сказала? Я не помню всех вещей, что тогда наговорила. Поэтому ты не приезжаешь ко мне днем?

— Нет, не поэтому.

— А почему? Теперь уже опасаться нечего, это как потуже закрутить гайки… Мы можем получать наслаждение, — она снова улыбнулась, как та Джой, которую он знал раньше.

— Тебе это может навредить. Врачи говорят, что на этой стадии беременности общение нежелательно.

Она улыбнулась, радуясь тому, что он заботится о ней.

— Но ты же можешь приехать, чтобы поговорить со мной. Я тебя все время жду днем.

Это была правда. Она держала свое слово никогда ему не звонить. Никогда.

— Нам действительно надо поговорить, — сказал он.

— Так мы стараемся поговорить в ресторане, где нас все видят? Вон те женщины — это родственницы Нико Палаццо. Они глаз с нас не сводят.

— Нас будут видеть на публике до конца жизни, именно тут мы должны решить, как будем жить дальше. Если мы вернемся к тебе, то снова пойдем старым путем, когда больше ни о ком заботиться не надо было. — Он говорил спокойно, но она чувствовала напряжение.

— Не хочешь ли ты сказать, что тебе нужны свидетели, если я скажу тебе что-нибудь, что тебе придется не по душе?

— Не говори глупости, Джой.

— Нет, я не говорю глупости, просто ты пытаешься выпутаться, ты ведь до смерти напуган.

— Это не так, и прекрати улыбаться этой ненастоящей улыбкой. Так улыбаются клиентам и покупателям.

— А что настоящего в твоей улыбке, Фрэнк? Ты знаешь, что у тебя улыбается всегда только рот и никогда — глаза.

— Почему мы разговариваем в таком тоне? — спросил он.

— Потому что ты боишься. Я это чувствую, — сказала она.

— Что настроило тебя против меня? Разве я что-то сказал? — Он всплеснул руками от удивления.

— Тебе не надо делать передо мной эти итальянские жесты, я не Палаццо. Что ты сказал? Я скажу тебе, что ты сказал. Ты сказал, что мы должны сесть в общественном месте и принять решение, как будем жить дальше. Ты забыл, что я знаю тебя, Фрэнк, ты забыл, что мы оба знаем, что в первый раз с врагом надо встречаться на нейтральной территории, а не у себя дома и не у него. И ты это делаешь. Мы оба знаем, что если есть опасность ссоры, то нужно встретиться в общественном месте, там люди не устраивают сцен.

— Ты в порядке, Джой? Я серьезно.

— Не важно, пьяна или трезва, дома или нет. Я могу устроить истерику, если захочу.

— Конечно, можешь. Да что такое?! Мы же друзья. Откуда эта враждебность?

— Мы не друзья, мы любовники, мы играем в игры, мы ищем способ урвать кусок получше…

— Ну, если мы делаем только это, то зачем нам ребенок?

— У нас ребенка нет. У меня есть ребенок.

Она смотрела на него как победитель, как будто она только что выиграла битву.

Именно тогда он понял, что она хотела иметь над ним власть, всегда видеть, как он отступает. Это был ее ребенок, ее решение, которое она приняла, потому что так было удобно ей. Она никогда не станет обещать ему сохранить все в тайне. Ее план был привязать его к себе навсегда.

Фрэнк Квигли сталкивался с такими схемами раньше, когда поставщик выкупал долю рынка, но не сообщал партнеру. Он рекламировал продукт, а потом резко поднимал цену. Кое-кто уже пытался на нем такое опробовать, но только один раз. Фрэнк просто улыбался и говорил, что не собирается платить цену выше установленной. Тогда поставщик говорил, что им невыгодно было тратить деньги на рекламу, чтобы потом не окупить ее. Совсем нет, отвечал Фрэнк, улыбаясь. Просто он выберет другого поставщика, раз этот оказался ненадежным. «Палаццо» знаменит своей честностью, а репутации поставщика будет нанесен непоправимый ущерб. Вот так просто. Только тогда речь шла о фруктах, а не о детях.

Фрэнк пустил в ход все свое обаяние. В конце обеда он отметил про себя, что хотя бы то, что они говорили спокойно, уже было неплохо.

Они говорили о делах. Дважды она смеялась над его шутками. Женщины, которых она назвала родственницами Нико, смотрели на них с удивлением. Но повода посплетничать для них не представится. Это был самый невинный деловой обед в мире. Иначе они не сидели бы здесь, среди людей.

Он рассказал ей, как провел Рождество, а она ему — про свой праздник в Суссексе у друзей. Там она жила в большом доме, где было много детей.

— Ты им рассказала? — спросил он. Ему казалось, что разговор не должен был уходить от темы, которая их так сильно волновала.

— Рассказала о чем?

— О ребенке.

— О чьем ребенке?

— О твоем ребенке. О нашем ребенке вообще-то, но ты сказала, что это твой ребенок.

Джой посмотрела на него удовлетворенно. Словно говорила: так-то лучше.

— Нет, я никому не говорила, пока не решу, что делать.

И на этом все. Они, как обычно, говорили о проектах и планах, о том, что Нико не стоит знать, что происходит. Палаццо покупали новый объект неподалеку, и Джой опасалась, что это происходит слишком быстро. Большие магазины стоили дорого, и на их раскрутку уходило много средств. Людям, которые живут в этом районе, нужны более утонченные магазины, может быть, даже «Хэрродс». «Палаццо» стоило бы направиться в менее дорогое место, где можно сделать большую парковку. Теперь это было важно.

— Ты же знаешь, как шикарно выглядят парковки в самых дорогих магазинах и как ужасно в обычных — как место, где ночью тебя пришьет какой-нибудь хулиган. Мы могли бы сделать ее яркой, рядом построить веранду… — сказала Джой.

Ей не нравились авангардистские планы Фрэнка.

Джой Ист планировала уйти в декретный отпуск на три месяца, а потом вернуться к работе сразу после рождения ребенка. Фрэнку рассказывать о его роли она не собиралась. Это был ее метод ведения игры.

С обеда он ушел побелевший от злости, полный решимости контролировать ситуацию. Он не мог жить в состоянии неизвестности, как сейчас. Игра в кошки-мышки его не устраивала.

Еще до того, как Джой объявила ему о своей беременности, он придумал план. Руководствуясь нежеланием Джой выходить на более высокий рынок, Фрэнк занялся исследованиями. Он объяснил сотрудникам агентства исследований, что они собирались выходить на более дешевый рынок. Исследование надо будет провести по всей стране, но не по всем группам населения. Это должно быть такое исследование, которое сам Фрэнк, мягко говоря, назвал бы необъективным. Он хотел представить совету директоров взгляд независимого агентства, которое доказало бы, что им необходимо расширяться за пределы севера Лондона, например в Мидлендс. Они сменят имидж. «Палаццо» будет стильным магазином. Экстерьером займется Джой Ист.

Она войдет в совет директоров, и он будет видеть ее раз в месяц, но не каждый день.

И она не будет видеть его тестя каждый день.

И он не будет бояться, что она столкнется с его женой.

И он ее перехитрит, — у него еще осталось запасное оружие. Она должна думать, что к ее повышению он не имеет отношения.

Исследование, которое, как думал Карло Палаццо, провел он сам, было готово к марту, когда Джой Ист объявила о своих новостях, разразившись истерикой. Ее доклад «Какой-то другой бизнес» прозвучал на заседании совета. При этом ее глаза подозрительно блестели.

— Полагаю, что это можно назвать другим делом, и, чтобы вы потом не говорили, что слышали об этом от коллег, я сама решила вам все рассказать. Я ухожу на три месяца в декретный отпуск в июле… Конечно, я заранее подготовлю все к предстоящим мероприятиям, просто хотела вас предупредить.

Она мило улыбнулась, окинув взглядом пятнадцать мужчин, сидевших в комнате.

Карло был совершенно растерян.

— Боже правый, а я и не знал, что ты собралась замуж… мои поздравления!

— Нет, нет, этого пока, боюсь, не произойдет. Это всего лишь ребенок. Мы не хотим шокировать никого такими серьезными вещами, как свадьба.

Нико уронил ручку. Все остальные настороженно смотрели то на Фрэнка, то на Карло, чтобы уловить настроение встречи.

Фрэнк Квигли выглядел приятно удивленным:

— Это прекрасные новости, Джой. Мы все за тебя рады. Не знаю даже, что мы будем делать без тебя все эти три месяца…. Но ты ведь потом вернешься?

Этот вопрос был таким вежливым, что никто не заметил, с какой злобой они посмотрели друг на друга.

— Конечно. Но просто так такие вещи не делаются.

— Нет, я понимаю.

К этому времени Карло уже оправился от шока и смог пробормотать что-то вроде поздравлений, но сразу же вызвал Фрэнка к себе в кабинет.

— Что мы будем делать?

— Карло, на дворе тысяча девятьсот восемьдесят пятый год, мы не в Средние века живем. Да пусть у нее хоть тридцать детей будет, раз она хочет. Ты ведь не удивляешься?

— Конечно, я удивляюсь. Как думаешь, кто отец? Это кто-то в «Палаццо»?

Фрэнк почувствовал, что играет роль в спектакле.

— С чего бы это? У Джой насыщенная жизнь за пределами работы.

— Но почему?

— Возможно, она подумала, что в свои тридцать она одинока… Может, ей просто захотелось…

— Это очень необдуманно. И неудобно. Ее отпуск помешает нашим планам с расширением на север.

— Но ведь ты же не планировал начать проект до нового года? Мы только займемся разработкой осенью, когда она вернется…

— Да, но…

— Но разве это не устраивает тебя? Ты же волновался, что она может не согласиться. Теперь, когда у нее будет ребенок, это, может быть, именно то, что ей нужно: новое начало, новое место, больше простора, подальше от Лондона…

— Да… — Карло колебался.

— Тебе надо объяснить ей, что это для нее самый лучший вариант сейчас.

— Может, тебе лучше поговорить с ней?

— Нет, Карло. — И снова Фрэнк почувствовал себя на сцене. — Нет, потому что, видишь ли, я бы хотел, чтобы она осталась здесь, в Лондоне, хотя в душе я понимаю, что ей будет интереснее работать над этим проектом. На севере она сможет вывести «Палаццо» на совсем другой уровень.

— Я так и думал, — сказал Карло.

— Я ее убеждать не могу.

— А если она решит, что я стараюсь от нее избавиться?

— Она так не решит, Карло. Разве у тебя нет всех документов и данных, которые докажут, что ты думал об этом проекте уже давно?

Карло кивнул. Конечно, они у него были.

Фрэнк выдохнул. Ни в одном из этих документов нигде не упоминалось его имя. Напротив, кое-где есть его замечания о том, что он хотел бы, чтобы Джой Ист осталась в Лондоне. Он был абсолютно невиновен.

Фрэнку не пришлось ждать слишком долго. Джой ворвалась к нему в кабинет. Ее глаза сверкали, а в руке она сжимала помятый листок бумаги.

— Это твоих рук дело? — спросила она.

— Я понятия не имею, о чем ты говоришь.

— Конечно. Ты меня высылаешь отсюда. Нет, Фрэнк, ты не сможешь вот так избавиться от меня. Ты не сможешь убрать меня просто потому, что тебе стало сложно справляться.

— Сядь, — сказал он.

— Не говори мне, что делать.

Он прошел мимо нее и позвал секретаря.

— Диана, можно нам кофе? Мисс Ист и я собираемся поругаться, нам надо подзаправиться.

— Не думай, что такой цинизм меня одурачит, — сказала Джой.

— Это правда. Так в чем дело? Все дело в том, что Карло захотел посадить тебя в совет директоров и дать возможность заниматься развитием бизнеса?

— Карло захотел… Не говори мне о том, что захотел Карло. Это ты захотел избавиться от меня.

— Давай не будем начинать паранойю.

— Что еще ты придумал?

— Я скажу тебе, что еще. Мы с тобой любили друг друга, и я все еще люблю тебя. Мы согласились, что будем продолжать наши отношения, ты сказала, что подумаешь о защите. Когда ты поняла, что у тебя с этим проблемы, было бы честно сказать мне, чтобы об этом позаботился я. Да, Джой, так было бы честно. Было нечестно позволить мне зачать ребенка случайно.

— Ты бы подумал, что у тебя подвернулся шанс доказать, что ты способен на это, — выпалила она.

— Нет. Ты ошибаешься. Потом, продолжая вести нечестную игру, ты решила не говорить мне, что станешь делать с ребенком, которого мы зачали. Я согласился, что это будешь решать ты, раз ты так хочешь. Ты сказала, что дашь мне знать. Ты ничего мне не сказала. Ты использовала меня для какой-то игры. Я не знаю больше, чем знал на Рождество.

Она молчала.

— А сейчас ты врываешься ко мне в истерике, с какой-то придуманной историей, что я тебя выдворяю отсюда, хотя правда в том, что я сделал все, что мог, чтобы ты осталась здесь. Ты можешь верить в это или нет, но правда именно такова.

В дверь постучали. Вошла Диана с кофейными приборами. Она поставила чашки на стол между ними.

— Ссора окончена? — спросила она.

— Нет, мы только разгорячились. — Фрэнк улыбнулся.

— Я тебе не верю, — сказала Джой, когда Диана вышла. — Карло сам никогда бы до такого не додумался.

Фрэнк подошел к шкафу с папками и показал ей письмо. В нем черным по белому было написано, что они просто растратят талант Джой Ист, если отпустят ее из сердца компании. Он сказал, что были еще доказательства, если ей надо, он найдет.

— Тогда это Карло… он не вынесет рядом бесстыжей незамужней беременной женщины… это он меня выдворяет.

— Джой, я боюсь, у тебя паранойя. Если ты посмотришь на эти документы, то увидишь, что исследование было проведено еще в январе, до того, как ты сообщила всем новость.

— Чертово исследование. Кто они такие? Чертовы клоуны!

Фрэнк посмотрел на нее с грустью. Она не жаловалась.

Она думала то же, что и он. Жаль, что все закончилось так.

— Кто бы они ни были, Карло верит каждому их слову, и, знаешь, в их словах есть крупица правды. Ты же сама когда-то говорила это.

— Я знаю. — Ей пришлось признать, что это была правда.

— И что ты будешь делать?

— Я сама решу, без твоей опеки и советов.

— Как хочешь, Джой, только позволь напомнить, что это мой кабинет и ты сама пришла сюда поговорить. В том, что я задаю вопрос, есть смысл, раз уж это меня касается.

— Когда я решу, ехать ли мне, я тебе скажу.

— Ты это уже и раньше говорила.

— То было про моего ребенка, а это твоя компания. У тебя есть право знать.

Когда она ушла, он еще долго сидел неподвижно. Ее чашка кофе осталась нетронутой. Она выглядела напуганной и нерешительной. Но, возможно, он просто вообразил себе это.

Джой умная женщина и знает, что может заставить его хорошенько понервничать, раздумывая, что она скажет в следующую минуту.

Фрэнк думал об этом снова и снова у себя дома. Они с Ренатой сидели по разные стороны мраморного камина и смотрели на огонь. Они часто сидели так в тишине. В ту ночь он не сказал ни слова.

Рената заговорила сама:

— Со мной скучно по вечерам?

Она не жаловалась. Она спросила так, как могла бы спросить, который час или включить ли телевизор.

— Нет, не скучно, — сказал Фрэнк правду. — С тобой очень умиротворенно.

— Это хорошо. Ты такой хороший муж, иногда я бы хотела, чтобы во мне было больше страсти и огня.

— У меня достаточно этого на работе. Нет, ты нравишься мне такой, какая есть. — И он кивнул, словно соглашаясь с тем, что сказал только что. Он не хотел менять ее на другую модель: более блестящую и новую.

Недели протекали, но Джой ничего не говорила. Планы о расширении забыты не были. Карло говорил, что Джой Ист уделяет этому проекту много внимания, хотя никто и не знал, поедет она или нет.

— Не дави на нее, — сказал Фрэнк. — Она поедет, но решить это должна она сама.

Фрэнк надеялся, что предположил правильно.

Он получил красивое приглашение на серебряную свадьбу Десмонда и Дейдры Дойл. Уныло посмотрел на него. Лет через десять они с Ренатой тоже будут такие рассылать. А может, и нет. Ему было интересно, что предполагает отмечать Десмонд: брак, который, как все думали, будет краткосрочным, но затянулся надолго, на всю жизнь, заполонившуюся отвратительными О’Хейгенами; работа длиною в жизнь в «Палаццо», которая не привела ни к чему; сложные дети — старшая, которая сошлась с актером-неудачником, парень, вернувшийся в деревню, и Хелен, странная монашка. Фрэнк не любил вспоминать о Хелен Дойл, которая появлялась в его жизни дважды, каждый раз принося с собой несчастье.

Нет, у Дойлов было мало поводов для праздника. Наверное, именно поэтому они и устраивали вечеринку. Это будет странное мероприятие. Но не такое странное, о каком он узнал от Ренаты, когда вернулся домой.

— Джой Ист пригласила нас на ужин, — сказала она. — Только мы с тобой и она.

— Она не сказала, по какому случаю?

— Я спросила у нее, она ответила, что хочет поговорить с нами.

— Она пригласила к себе домой?

— Нет, она заявила, что если есть что сказать, то надо говорить это на нейтральной территории.

У Фрэнка от страха начались спазмы.

— Не знаю, что она имела в виду.

— Она сказала, что забронирует столик в ресторане, предварительно узнав у Дианы, не занят ли ты, и позвонила мне, чтобы проверить, не занята ли я.

— Хорошо.

— Ты не хочешь идти? — Рената была расстроена.

— Она в последнее время очень странная… наверное, это из-за беременности. И она еще не дала ответа, поедет или нет… Как думаешь, мы можем не участвовать в этом?

— Только мы поступим очень грубо. Мне казалось, она тебе нравится.

— Да, нравилась, но дело не в этом, она просто немного неуравновешенна. Я сам разберусь.

— Она просила позвонить ей сегодня.

— Хорошо. Мне все равно надо выйти, я позвоню.

Он сел в машину и поехал к Джой. Он позвонил в дверь, а потом постучал, но никто не открыл.

Он подошел к телефонной будке и позвонил. Она сняла трубку сразу же.

— Почему ты не открыла дверь?

— Я не хотела.

— Ты просила меня позвонить.

— Я просила позвонить, это совсем другое.

— Джой, не надо. Не надо устраивать сцену перед Ренатой. Это нечестно по отношению к ней, она не заслужила этого. Это жестоко.

— Ты просишь? Я слышу, как ты просишь.

— Ты можешь слышать что хочешь, но что она тебе сделала?

— Это означает «да» или «нет» в ответ на мое приглашение?

— Послушай…

— Нет, я больше не собираюсь слушать. Да или нет?

— Да.

— Я так и думала, — сказала Джой и повесила трубку.

Это был тот же ресторан, в котором они обедали в январе, когда у Джой не было живота, когда родственники Нико видели, как они смеялись вдвоем. Теперь все было совсем иначе.

Джой пила, к облегчению Фрэнка, минеральную воду. Она беспокоилась, чтобы им выбрали хорошее место, и сейчас внимательно изучала меню. Говорила в основном она, Фрэнк сидел как на иголках, а Рената была очень замкнута.

— Ты сказала, нам есть о чем поговорить, — вежливо начала Рената.

— Так и есть. Я долго думала и наконец приняла решение. Я подумала, что надо поделиться им с вами. С Фрэнком, потому что это касается работы, и с тобой, Рената, потому что это касается Фрэнка.

Он почувствовал, как перед ним разверзаются ворота ада. Черт бы ее побрал. Она была даже не женщиной, она была фурией. Надо было ставить ее на место с самого начала.

— Да? — спросила Рената.

Фрэнк боялся открыть рот.

— Что касается этого ребенка… — Она посмотрела то на одного, то на другую. И выдержала паузу. Казалось, она длилась вечность, но на самом деле, наверное, только несколько секунд.

Джой продолжала:

— Я думаю, что он изменит мою жизнь куда больше, чем я предполагала вначале. Месяц или два я размышляла, а правильно ли поступила. Возможно, даже запоздав, я могла бы избавиться от ребенка или отдать его какой-нибудь любящей паре. Возможно, я одна не смогу стать ему хорошей матерью.

Она дала возможность им оспорить это, но они молчали.

— Но потом подумала: нет. Я возьмусь за это, зная, что беру на себя, и пройду через все испытания, — сказала она, улыбаясь.

— Да, но как это касается нас? — спросила Рената. Она выглядела напуганной.

— Это касается вас. Если бы я решила отдать ребенка, я бы отдала его вам. Вы были бы прекрасными родителями, я знаю это. У вас уже, наверное, затаилась надежда…

— Никогда. Я никогда не думала об этом, — сказала Рената.

— Неужели? Уверена, что ты думал, Фрэнк. В конце концов, в детских домах вам не везло. Мне так сказал Карло.

— Мой отец не имеет права говорить о таких вещах, — смутилась Рената, густо покраснев.

— Возможно, не имеет, но он рассказывает. В любом случае я пригласила вас, чтобы объяснить это, потому что скоро я уеду на север. Гораздо скорее, чем вы думаете. Я продала свой дом и купила маленький, неотремонтированный, где есть все возможности растить ребенка. Если ему захочется иметь пони, то нужен простор.

Рената глубоко вздохнула.

— А отец ребенка будет во всем этом участвовать?

— Отнюдь нет. Я встретила отца на семинаре по упаковке, это был корабль, который прошел в ночи.

Рената невольно вскрикнула.

— Это настолько шокирует? Я хотела ребенка, а он был не хуже других.

— Я понимаю, просто я подумала, что… — Ее голос стал тише. Она посмотрела на Фрэнка, лицо которого было непроницаемо.

— Что ты подумала, Рената? — спросила Джой медовым голосом.

— Я знаю, это глупо. — Рената переводила взгляд с Фрэнка на Джой. — Наверное, я просто испугалась, что это мог быть ребенок Фрэнка. И поэтому ты подумала о том, чтобы отдать его нам. Пожалуйста, я не понимаю, почему говорю это… — У нее в глазах стояли слезы.

Фрэнк замер. Он не знал, как поступит Джой в следующую секунду. Он не мог даже протянуть руку, чтобы успокоить жену.

Джой говорила спокойно:

— Рената, ты не могла такое подумать. Фрэнк и я? Мы слишком похожи, чтобы быть вместе, чтобы стать парой столетия и войти в историю. Да и в любом случае — Фрэнк в качестве отца — не похоже, чтобы ему было суждено…

— Что ты имеешь в виду?

— Карло рассказал мне о его проблемах. Боюсь, твой отец очень болтлив иногда. Но только тогда, когда он знает, что информация не пойдет дальше. Пожалуйста, не говори ему, что я рассказала тебе. Но он всегда так расстраивался, что Фрэнк не может дать ему внуков.

Впервые Фрэнк заговорил. Он думал, что смог справиться с дрожью в голосе.

— А твой ребенок? Ты расскажешь ему, что он родился в результате кратковременной интрижки в гостиничном номере?

— Конечно нет. Я придумаю что-нибудь более романтичное и печальное. Прекрасный человек, давно уже умер. Возможно, поэт. Красиво и печально.

Им как-то удалось доесть обед и поговорить о чем-то другом. Постепенно боль исчезла из глаз Ренаты, а с лица Фрэнка спало напряжение. А Джой Ист все больше светилась от радости предстоящего материнства. Она оплатила счет своей кредитной картой, а когда Рената вышла в туалет, то пододвинулась поближе к Фрэнку.

— Ты выиграла, — сказал он.

— Нет, ты.

— Как я выиграл? Ты напугала меня до смерти и отрицаешь, что это мой ребенок. Что я выиграл?

— Ты получил то, что хотел. Ты хотел от меня избавиться.

— Ты что, снова начинаешь?

— Мне не нужно. Я проверила исследовательскую компанию. Они сказали, что это ты их нанял, и даже назвали мне точное число. Это было сразу после нашего обеда в ресторане. Как обычно, все произошло так, как ты хотел. Я ухожу с твоего пути. Я займусь новым проектом. Но ты никогда не узнаешь каким. Ты никогда не узнаешь, каково это — играть с двухлетним малышом. С твоим двухлетним малышом. Потому что ты не в состоянии вырастить ребенка. Это твое алиби и мое объяснение тому, что я тебя вычеркиваю.

— Ты никогда не говорила мне. За что ты меня ненавидишь?

— Это не ненависть, это решимость. А почему? Думаю, у тебя очень холодные глаза, Фрэнк, я увидела это только в последнее время.

Рената вернулась. Они встали, настало время расходиться.

— Ты вернешься на встречи и все остальное?

— Не на все. Если все пройдет удачно, я не хочу, чтобы все думали, что мне постоянно приходится бегать в Лондон. Все главные решения должны приниматься на месте.

Она была права. Она часто была права.

Фрэнк открыл ей дверь в такси. Она сказала, что теперь в свою маленькую спортивную машину не влезает.

В какой-то момент их глаза встретились.

— Мы оба выиграли, можешь считать так, — сказала она.

— Или мы оба проиграли. Можно и так считать.

Он обнял жену, когда они шли к месту, где была припаркована их машина.

Между ними уже никогда не будет того, что происходило прежде. Мир для них треснул, но не разлетелся на куски, как могло бы случиться. В какой-то мере это можно было назвать выигрышем.