Этот поэт был всецело сыном народа.
И песни его вышли из самых недр народных.
(А. И. Герцен)
...Степь раздольная
Далеко вокруг,
Широко лежит,
Ковылóй-травой
Расстилается!
Ах ты, степь моя,
Степь привольная.
Широко ты, степь,
Пораскинулась.
К морю Черному
Понадвинулась!
(А. Кольцов. Косарь)
Сколько любви к степи привольной слышится в этих стихах поэта, что звучат будто народная песня!
Еще подростком Алексей Кольцов полюбил степь, полюбил ветер, напоенный запахом трав, дым костра, ночлег на траве, а над головой — крупные звезды. Ему нравилось целые дни проводить на коне, перегоняя гурты в донских степях...
Была издавна на Руси такая профессия — прáсол или гуртовщѝк. Прасолы скупали и перегоняли на большие расстояния сотни голов рогатого скота, тысячные овечьи ватаги. В разъездах закалялся характер. Народная пословица гласит: «Прасол поясом подпоясан, сердце пламенное, грудь каменная». Прасолам были присущи отвага, выносливость, широта души, дружелюбие.
Отец Алексея, воронежский мещанин Василий Петрович Кольцов, преуспевал в торговом деле: торговал скотом, кожей, шерстью, овчиной. Сына Алешку забрал из второго класса уездного училища: «Хватит учиться, почто время терять. Читать, писать умеешь и довольно, пора работать!»
Василий Петрович обучил сына прáсольскому делу, доверил гурты и отправил подростка в степь. Отец характером был крут, домашних в страхе держал. Наверное, потому и полюбил Алексей уезжать из дома. В степи, на природе, среди простых людей ему было вольготнее. А где-нибудь на отдыхе, в дороге, в маленьких деревушках он оживал. Любил хороводы с парнями и девушками водить, а песен знал великое множество!
Может быть, степное приволье и широта, безграничность чувства, что выражались в народных русских песнях, напитали его душу и зародили в ней желание писать стихи?
«Однажды, — вспоминал Алексей, — я ночевал с гуртом отца в степи. Ночь была темная-претемная, и такая тишина, что слышался шелест травы, небо надо мной было тоже темное и высокое. Я лежал на траве и смотрел в небо. И вдруг у меня в голове стали слагаться стихи. Я вскочил на ноги в каком-то возбужденном состоянии, чтоб удостовериться, что это не сон. Странное я испытал ощущение, прислушиваясь сам к своим стихам».
Но вот один из долгих отъездов Алексея в стéпи оказал ему недобрую услугу. Жила в доме Кольцовых девушка Дуняша, дочь крепостной женщины, их прислуги. Вместе росли Алексей и Дуня. Детская дружба перешла в любовь. Но когда отец узнал, что Алексей хочет жениться на крепостной, пришел в ярость. Однако, успокоив сына и пообещав решить дело полюбовно, отослал его надолго в стéпи, а сам продал Дуняшу заезжему помещику.
Вернулся Алексей домой, и как узнал про это черное дело, заболел: горячка свалила его с ног. Пришел в себя, бросился искать невесту, долго скитался по Дону, людей посылал на розыски. А когда получил весточку о ней, еще больше защемило его сердце. Узнал он, что отвергла Дуня притязания помещика, ударила его ножом, бросилась в пруд. Вытащили ее, связали и привели к барину. Выдал он ее замуж за казака, горького пьяницу. От тяжелой жизни, непосильной работы, побоев потеряла она рассудок. Узнал Алексей, наконец, в каком селении живет она. Но когда приехал туда, ему сказали, что умерла Дуняша...
Эта первая юношеская любовь Алексея Кольцова исторгла из его сердца глубокие чувства, затронула самые нежные струны его души.
На долгие годы вошла она в его стихи. «Благодаря этой любви, — напишет потом В. Г. Белинский, — Кольцов почувствовал себя поэтом, стих которого сделался отзывом на призывы жизни».
Любовь к Дуняше, память о ней вылились у поэта в стихах, которые он стал называть «русскими песнями». Все в них было похоже на русские народные песни: и ритм, и песенный строй речи, и удивительная музыкальность строф, простота и искренность выражения чувства.
300 композиторов писали музыку на стихи Алексея Кольцова, 700 песен и романсов создано на его слова, а народных песен сколько сложено — их не счесть! Песни и романсы на стихи о первой любви поэта покоряют богатством, разнообразием настроений, выразительностью мелодий. Может быть, приходилось вам слышать такие романсы, как «Грусть девушки» («Отчего, скажи, мой любимый серп»), «Не шуми ты, рожь» А. Л. Гурилева, «Без ума, без разума меня замуж выдали» А. С. Даргомыжского?
А если вы услышите стихи «Я затéплю свечу воску ярого», распетые в музыке, то знайте, что романс под названием «Кольцо» есть у трех композиторов — у А. Л. Гурилева, А. Е. Варламова и С. В. Рахманинова.
«Разлука» А. Л. Гурилева на стихи Кольцова — один из самых проникновенных русских романсов. Его порывистая музыка сразу вовлекает нас в романтические переживания юности поэта:
На заре туманной юности
Всей душой любил я милую;
Был в глазах ее небесный свет,
На лице горел любви огонь.
Восхищение красотой любимой сменяется описанием горького часа разлуки. Слова девушки, будто предчувствующей несчастье, так близки взволнованной речи, прерываемой частыми паузами-вздохами:
Не ходи, постой! Дай время мне
Заглушить грусть, печаль выплакать,
На тебя, на ясна сокола...
Обрывается, дойдя до вершины, мелодия-рыдание: «Занялся дух — слово замерло...»
Случайная встреча Алексея Кольцова с Николаем Станкевичем — студентом Московского университета, будущим выдающимся философом и писателем, изменила многое в жизни поэта. Они познакомились в Острогожском уезде, куда Алексей заехал по торговым делам и где Станкевич отдыхал во время каникул в доме своего отца — хозяина винокуренного завода. По просьбе Станкевича молодой прасол оставил у него свою тетрадь со стихами.
В 1835 году отдельной книгой выходят 18 стихотворений Алексея Кольцова. Средства на это издание по подписке собрали Н. В. Станкевич и великий русский критик В. Г. Белинский, который написал к сборнику стихов небольшую вступительную статью о поэте.
Теперь, когда Алексей приезжает в Москву или Петербург, выполняя поручения отца, он часто навещает своих новых знакомых. Благодаря рекомендации Станкевича и Белинского он был принят в домах известных литераторов. Он знакомится с поэтами П. А. Вяземским и В. А. Жуковским, писателями и критиками В. Ф. Одоевским и В. П. Боткиным, художниками К. П. Брюлловым и А. Г. Венициановым, актерами П. С. Мочаловым, М. С. Щепкиным. Круг знакомств расширяется.
Можно представить себе, как неловко себя чувствовал поэт в этом обществе блистательных людей России во время первых своих приездов в Москву и Петербург: и одежда-то у него не дворянская, а длиннополая купеческая, и волосы-то подстрижены по-мужицки «в кружок». Стесняясь скудного своего образования, боясь сказать что-нибудь не так, он глядел куда-то в сторону. «Умные выразительные глаза его смотрели как-то сурово», — вспоминал один из современников А. Кольцова, журналист и переводчик М. Катков. В обществе Алексей больше молчал да слушал.
Но новые знакомые поэта сумели увидеть в этом белокуром приземистом прáсоле и пытливый ум, и жажду знания. Они были захвачены силой его самобытного, истинно русского поэтического таланта, почувствовали глубинные корни его стихов. Невиданным ранее чудом показались Белинскому крестьянские стихотворения Алексея Кольцова: не забитый крепостной раб глядел на них из этих стихов, а вольный, свободный землепашец, полный богатырской мощи, прекрасный в любви к родной земле и к своему крестьянскому труду! «До сих пор, — писал Белинский, — мы не имели понятия об этом роде поэзии, и только Кольцов познакомил нас с ним!»
Покоренный могучей силой, размахом, песенным разливом его стихов, художник А. Г. Венецианов написал картину «Косарь» и подарил ее поэту.
Раззудись, плечо!
Размахнись, рука!
Ты пахни в лицо
Ветер с пóлудня!
Освежи, взволнуй
Степь просторную!
Зажужжи, коса,
Как пчелиный рой!
Строки из стихотворения Алексея Кольцова «Косарь» стали эпиграфом к одной из музыкальных пьес П. И. Чайковского в альбоме «Времена года» — «Песнь косаря» (июль). Другим стихотворением поэта «Урожай» навеяна пьеса «Жатва» (август):
Люди семьями
Принялися жать,
Косить пóд корень
Рожь высокую,
В копны частые
Снопы сложены;
От возов всю ночь
Скрыпит музыка.
В. Г. Белинский называл стихотворение «Урожай», которое с такой любовью описывало труд крестьянина в поле, «светлым праздником» поэта.
Виссарион Григорьевич Белинский стал наставником и другом Алексея Кольцова. «Я обязан ему всем, — писал поэт, — он меня поставил на настоящую дорогу». Белинский радуется пытливости поэта, его желанию разобраться самому во многих сложных для него вопросах. Как трудно было ему понять горячие философские споры, которые велись на собраниях в кружке Станкевича и Белинского. А ведь пытался же вникнуть, осознать и откликнулся на это глубокими, проникновенными стихотворениями — думами, стройными, гармоничными, как звучные музыкальные аккорды. Он увлекся философскими идеями Белинского, и теперь уже ему казалось, что даже солнце горит огнем человеческой мысли. Везде она, бессмертная мысль человека:
В глубоком сне недвѝжимого камня;
В дыхании былинки молчаливой;
В полете к облаку орлиных крылий;
В судьбе народов, царств, ума и чувства, всюду
Она одна — царица бытия!
(Из думы А. Кольцова «Царство мысли»)
Белинский ценит и замечательные человеческие качества поэта: «Когда приехал ко мне Кольцов, — пишет он в одном из писем, — я точно очутился в обществе сразу нескольких чудеснейших людей. Экая богатая, благородная натура!»
Приезжая в Москву или в Петербург, Алексей впитывает в себя всё, что слышит вокруг. Он много читает, ходит в театр, в оперу. Он слушает оперу М. И. Глинки «Иван Сусанин» (тогда ее называли по-другому — «Жизнь за царя») и начинает собирать оперные либретто, мечтая написать либретто русской оперы.
Алексей посылает в Воронеж сестре Анисье книги и ноты музыкальных произведений, которые ему особенно нравились. Среди них — тетрадь песен Франца Шуберта и его баллада на стихи И. В. Гёте «Лесной царь». В письме к сестре, с которой Алексей был тогда дружен, он пишет о знаменитой итальянской певице Джудитте Пасте: «...Что за голос, что за музыка, что за звуки, за грация, что за искусство, что за сила, за энергия в этом голосе роскошного Запада! Если б ты слышала! Чудеса! Диво дивное, чудо чудное! Я весь был очарован, упоен ее звуками; кровь вся в жилах кипела кипятком!»
В доме литературного и музыкального критика Василия Петровича Боткина, где часто собирались литераторы, артисты, художники, музыканты, Кольцов слушает игру известного пианиста Л. Ф. Лангера и откликается на нее стихотворением. Внизу стихотворения «Мир музыки» он пишет: «Москва, вечер музыкальный у Боткина. 20 июня 1838 г.».
Уже первые три строфы стихотворения говорят нам, как тонко он чувствовал музыку, как зажигала она воображение поэта:
В стройных звуках льются песни
Гармонической волной;
По душе волшебно ходят
И проходят с быстротой.
Полечу я вслед за ними;
Погружуся в них душой;
В очарованном забвенье
Позабуду мир земной.
Сколько звуков, сколько песен
Раздалося вновь во мне!
Сколько образов чудесных
Оживилось в вышине!..
Источником поэтического вдохновения были для Кольцова и стихи А. С. Пушкина, который воплощал в себе для него идеал поэта и человека, он называл его «солнцем поэзии русской». Они виделись несколько раз. Пушкин принимал Кольцова у себя в петербургском доме на набережной Мойки. Разговаривал с ним Пушкин сердечно. Советовал собирать народные песни, пословицы, поговорки, и Кольцов впоследствии выполнил этот совет. На прощанье подарил Алексею книгу своих стихов с дарственной надписью.
Смерть А. С. Пушкина потрясла Алексея Кольцова. Его памяти Кольцов посвятил свою балладу «Лес» и в ней сравнил поэта с героем русских сказок — могучим заколдованным богатырем Бовою, превращенным в лес. Последние строки баллады полны горячего сочувствия к трагической гибели Пушкина:
Знать, во время сна
К безоружному
Силы вражие
Понахлынули.
С богатырских плеч
Сняли голову —
Не большой горой,
А соломинкой...
Есть у А. Кольцова небольшое стихотворение «Соловей»[4] (подражание Пушкину):
Пленившись розой, соловей
И день и ночь поет над ней;
Но роза молча песням внемлет,
Невинный сон ее объемлет...
На лире так певец иной
Поет для девы молодой;
Он страстью пламенной сгорает,
А дева милая не знает —
Кому поет он? Отчего
Печальны песни так его?..
Эта очаровательная поэтическая жемчужина стала много лет спустя романсом Н. А. Римского-Корсакова. Композитор прочел эти стихи по-своему; он уловил в них восточный колорит и дал свое название — «Восточный романс». Пленительная, прихотливая мелодия, подобная восточному узору на ковре, завершает романс. Обычно этот романс поет высокий женский голос — сопрано в сопровождении фортепиано, и мелодия в конце исполняется без слов, как вокализ. Музыка романса наполнена томительной мечтой о счастье, восхищением светлыми поэтическими чувствами, хотя оставшимся непонятыми, но все равно прекрасными.
Запутанные судебные тяжбы, которые должен был вести в Москве и Петербурге Алексей Кольцов как поверенный в делах своего отца, были в основном завершены. Это означало, что Алексею нужно было возвращаться в Воронеж.
Воронеж встретил поэта враждебно. Отец, благодаря многотрудным хлопотам сына, выпутался из долгов, избежал тюрьмы и разорения. Теперь он почувствовал себя хозяином положения и требовал от сына полного подчинения своей власти. Алексей понимает, что «не сдобровать ему долго в Воронеже». «Тесен мой круг, грязен мой мир, горько жить мне в нем», — пишет он Белинскому. «Беда, кто между людьми стоит одинок» (из письма Кольцова к В. Ф. Одоевскому).
А. А. Краевский — журналист и издатель журнала «Отечественные записки» зовет его на должность своего управляющего, в Петербург. Некоторые из его московских и петербургских знакомых советуют заняться книготорговлей. Алексей и сам не хочет оставаться в Воронеже, предчувствуя, что «темное царство» мещанства и купеческой наживы погубит его. Но обстоятельства складываются так, что он не может покинуть Воронеж. Пока ему остается только мечтать о Петербурге, куда переехал Белинский, а по поводу Воронежа и его обывателей — негодовать и протестовать: «Честный труд для них — бесчестье, общая польза — глупость, должность — средство, хитрость, ум, а подлость — деньги... Нет голоса в душе быть купцом, а всё мне говорит душа день и ночь, хочет бросить все занятия торговли, — и сесть в горницу, читать, учиться!» (из писем к В. Г. Белинскому). «Но сидя в болоте, не полетишь орлом!» (из письма к В. П. Боткину).
В стихах 30-летнего Кольцова все громче звучат сетования на горькую долю бедняка, все больше становится размышлений о тяжких невзгодах жизни. И все же большинство стихотворений и дум, которые он посвящает людям, помогавшим ему и поддерживавшим его, — Белинскому, Боткину, Вяземскому, наполнены призывами к терпению и борьбе, верой в могучую волю человека. Во многих стихах его слышится по-прежнему песенный русский напев и ритм. И среди них вдруг взовьется, как песня жаворонка, «неисходною струей» мелодия любовной его лирики: что-то зазвучит памятью о давно прошедшем («Разлука», напоминая нам о Дуняше, написана в 1840 году), а что-то заставит задуматься о последних годах его жизни. Белинский писал в одной из статей о Кольцове: «Натура Кольцова была не только сильна, но и нежна. Он не вдруг привязывался к людям, сходился с ними недоверчиво, сближался медленно».
Из письма Кольцова к Белинскому, написанного в марте 1841 года, и узнаем мы о той, которая стала последней глубокой сердечной привязанностью поэта. Варенька Огаркова была его давней знакомой. Юной девушкой выдали ее насильно замуж за старика Лебедева. Теперь молодая вдова — красивая, умная, образованная, — считалась первой красавицей Воронежа.
В. Г. Лебедева несколько лет не отвечала на письма Алексея, не откликалась на обращенные к ней его стихи. И вдруг, неожиданно для Алексея, отозвалась на его чувство и стала самым близким ему человеком в Воронеже. «Много сторон у нее есть прекрасных человеческих... Если я поеду в Питер и захочу, — она поедет со мной. Она возродила меня снова к жизни, и я теперь начал жить лучше. В душе такая полнота» (из письма А. Кольцова к Белинскому) .
Теперь понятно, откуда взялись эти чудесные лирические стихи поэта, словно чистые голубые озера, сверкающие на солнце. И если поставить все их рядом, то опять, как и в пору его юности, возникает перед нами новая лирическая поэма Алексея Кольцова. Разве могли композиторы пройти мимо этих стихов! «Не скажу никому» — романс на эти стихи есть и у А. Даргомыжского и у О. Дютша, «Так и рвется душа» — и у А. Варламова и у А. Гурилева, «Два прощания» — у А. Дюбюка и у С. Рахманинова.
Один из лучших популярнейших романсов на стихи А. Кольцова — «Обойми, поцелуй» М. Балакирева. В музыке этого романса, полной горячего пылкого чувства, подчеркнуто стремление освободиться от мрачных дум:
Мучит душу мою
Твой печальный убор,
Для чего ты в него
Нарядила себя?
Рязрядись: уберись
В свой наряд голубой
И на плечи накинь
Шаль с каймой расписной;
...Как мне мило теперь
Любоваться тобой!
Как весна, хороша
Ты, невеста моя!
Однако в других лирических стихотворениях звучат нерадостные мысли о будущем:
Как в чужом углу
С тобой нам жить,
Как свою казну
Трудом нажить?
Так оно и было. Отец и слышать не хотел о женитьбе сына на женщине без состояния да к тому же не по его выбору. В деньгах и разделе имущества сыну отказал. Он требовал, чтобы Алексей женился на богатой купчихе, иначе грозил «согнать со двора». Варенька уехала из Воронежа, и поэт писал Белинскому: «Она права, что уехала, чем же ей было жить? Не воздухом же питаться! Здесь я вполне ощутил свое нищенство!»
Последний год жизни поэта был неравным боем с воинствующим темным царством, которое обступило его со всех сторон. Болезнь приковала Алексея к постели. Дом отца оказался для него вражьим станом. Отец денег на лекарства не давал, запретил матери кормить сына. Мать и няня тайком от отца готовили ему обед и относили больному. Шум, крики, топот, пьяные голоса гостей (в доме готовились к свадьбе сестры Анисьи), издевательские выходки отца и сестры сделали последние месяцы жизни поэта невыносимо тяжелыми.
«Да не падет его дух под бременем жизни, — писал В. Г. Белинский о нем еще в начале пути Кольцова, — да будет для него всегдашним правилом эта высокая миссия борьбы с мраком жизни и победа над ним!» Позже Белинский напишет о поэте: «Какая удивительная сила была у этого человека!»
Однажды Василий Петрович Кольцов оживленно рассказывал в лавке своего знакомого воронежского купца, как весело провел он вчера время в трактире по случаю удачной торговой сделки. «А кому это ты парчу выбираешь?» — спросил купец. «А сыну, Алексею, — ответил Василий Петрович, — разве не слыхал? Вчерась от чахотки помер».
Алексей Кольцов умер 24 октября 1842 года. Через десять лет после его смерти А. И. Герцен писал: «Пушкин убит на дуэли 38 лет, Лермонтов убит на дуэли 30 лет, Веневитинов убит обществом 22 лет, Кольцов убит своей семьей 33-х лет».
На воронежском рынке торговали рукописями Алексея Кольцова как оберточной бумагой. А по всей России уже начали звучать народные песни на стихи поэта. Особенно полюбились народу стихи «Хуторок», «Сяду я за стол, да подумаю», «Грусть девушки», «Кольцо», «Соловьем залетным», «Два прощания». На эти стихи были народом сложены сотни песен с разными напевами.
Слушая песню «Соловьем залетным», мы воспринимаем ее как горькую жалобу поэта на свою судьбу:
Соловьем залётным
Юность пролетела,
Волной в непогоду
Радость прошумела.
Пора золотая
Была, да сокрылась;
Сила молодая
С телом износилась.
...Без любви, без счастья
По миру скитаюсь:
Разойдусь с бедою —
С горем повстречаюсь!
Жалобу и протест, стремление преодолеть жизненные невзгоды слышим мы в стихах Алексея Кольцова. Его стихи учат нас мужеству, борьбе со злом, утверждению человеческого достоинства.
И пусть меня людская злоба
Всего отрадного лишит,
Пусть с колыбели и до гроба
Лишь злом и мучит, и страшит,
Пред ней душою не унижусь,
В мечтах не разуверюсь я,
Могильной тенью в прах низринусь,
Но скорби не отдам себя!
(А. Кольцов. К другу)