Е. НАДЕИНСКИЙ РОЯЛЬ МАРИИ ВОЛКОНСКОЙ



Он стоит, молчаливый, приткнувшийся к стене, старый рояль марки «Лихтенталь». Некогда его звуки наполняли парадную гостиную дома Волконских, а их клавиш, тогда еще не потускневших от времени, часто касались нежные пальцы Марии Николаевны. В этом доме декабрист Сергей Волконский и его жена прожили последние пять лет сибирской ссылки.

Но вернемся в еще более далекие времена.

Еще впереди 14 декабря 1825 года, еще окружен ореолом воинской славы, добытой на полях сражений с Наполеоном, князь Волконский, еще радуется увлекательной поездке по Крыму юная Мария Раевская, правнучка великого Ломоносова и дочь другого героя Отечественной войны 1812 года генерала Раевского. И любуется ею опальный поэт Александр Пушкин. Он пишет ей в альбоме нежные стихи, а потом еще долгие годы на полях его рукописей возникает профиль Марии, которой он посвятит многие стихотворные строки. Но пока никто не знает, что этой хрупкой девочке уготована трагическая и прекрасная судьба, что она — одна из одиннадцати русских женщин, перед подвигом которых склонят голову грядущие поколения.

«Вы стали поистине образцом самоотвержения, мужества, твердости, при всей юности, нежности и слабости вашего пола. Да будут незабвенны ваши имена!» — напишет декабрист А. П. Беляев.

Всего несколько месяцев семейной жизни выпало Марии Раевской, ставшей женой князя Волконского. Ее оборвали залпы пушек на Сенатской площади Петербурга, куда морозным утром 14 декабря 1825 года вышли многие лучшие представители молодой дворянской России, чтобы выразить протест против царского самовластия. Среди них — и Сергей Волконский, один из самых активных деятелей Союза Благоденствия, а потом Южного общества, поставившего своей целью изменение существующего строя. И он же оказался в числе первых арестантов, которых новый император Николай I в отместку за декабрьские события лишил всех прав и сослал в сибирскую каторгу, а затем на вечное поселение.

Уже в марте 1826 года Мария Волконская, узнав об аресте мужа (от нее это долго и тщательно скрывали), пишет: «Какова бы ни была твоя судьба, я ее разделю с тобой, я последую за тобой в Сибирь, на край света, если это понадобится...»

Молодая женщина, только вступившая в жизнь, отказалась от привычного благополучия, ей пришлось оставить только что родившегося сына и всех горячо любимых родных. Долг верности звал ее в неизвестное будущее. Эта стойкость потрясла ее отца, старого генерала, знающего цену мужеству, и перед смертью, глядя на портрет дочери, он произнес: «Вот самая удивительная женщина, какую я когда-либо знал».



И Мария Волконская трогается в путь. Впереди пять с лишним тысяч верст, полных лишений и опасностей. В последний раз перед отъездом в Сибирь она наслаждалась в Москве, в доме своей невестки Зинаиды Волконской, звуками любимой музыки. Этот вечер навсегда остался в ее памяти и через много лет в своих «Записках» Мария Николаевна посвятила ему такие строки: «Зная мою страсть к музыке, она пригласила всех итальянских певцов, бывших тогда в Москве, и несколько талантливых девиц московского общества. Я была в восторге от чудного итальянского пения, а мысль, что я слышу его в последний раз, еще усиливала мой восторг... В дороге я простудилась и совершенно потеряла голос, а пели именно те вещи, которые я лучше всего знала: меня мучила невозможность принять участие в пении. Я говорила им: «Еще, еще, подумайте, ведь я никогда больше не услышу музыки...»

Да, пройдет немало страшных лет в сибирской каторге, прежде чем пальцы Марии Волконской снова смогут прикоснуться к клавишам фортепиано, а из души вырвется песня. А до той поры ее единственной музыкой будет звон кандалов, в которые были закованы «государственные преступники». Впервые увидев их на своем муже в руднике Благодатском, Мария упадет перед ним на колени и трепетно поцелует холодное железо.



Всего двадцать один год минуло этой хрупкой женщине, когда судьба обрушила на нее тяжкие испытания, но выдержке и достоинству, с которыми она переносила их, могли позавидовать закаленные бойцы. Она вызывала уважение к себе даже у тюремщиков.

Мария Волконская мужественно переносила сибирские морозы, она смирилась со скудной пищей и неустроенностью быта. Но очень тосковала по музыке. В своих «Записках», вспоминая о пребывании в Читинском остроге, Мария Николаевна рассказывала об «известном разбойнике» Орлове, угодившем на каторгу за то, что грабил на большой дороге купчишек, а добро раздавал бедному люду: «У этого Орлова был чудный голос, он составил хор из своих товарищей по тюрьме и при заходе солнца я слушала, как они пели с удивительной стройностью и выражением; одну песню, полную глубокой грусти, они особенно часто повторяли: «Воля, воля дорогая». Пение было их единственным развлечением... Я им помогала, насколько позволяли мои скудные средства, и поощряла их пение...»

После рудника и Читинского острога декабристов перевели в Петровский Завод. На годы каторги в Петровском Заводе приходится начало музыкально-просветительской деятельности многих декабристов. Здесь звучали в домашних концертах струнный квартет и хор, которым руководил одаренный Петр Свистунов, здесь поражал своей фортепианной техникой А. Юшневский (родственники декабристов ухитрились переправить в Петровский Завод несколько музыкальных инструментов), здесь трогала сердца проникновенным пением Полина Анненкова. По воспоминаниям декабристов, музыка скрашивала им тяжелые минуты, от нее «светлела жизнь». По-видимому, в этих концертах принимала участие и Мария Волконская, ведь она получила хорошее музыкальное воспитание, превосходно пела.

В 1845 году, после двадцати лет каторги и ссылки, Волконским было разрешено переехать в Иркутск. Они поселились сначала в доме купца Кузнецова, а затем перебрались в собственный двухэтажный особняк, построенный против церкви Преображения. Вскоре дом Волконских становится центром культурной жизни купеческого города. Вот тогда-то и зазвучал коричневый, сверкающий «Лихтенталь» (исследователям еще предстоит разузнать историю появления в Иркутске этого инструмента). На вечера к Волконским собирались немногие оставшиеся в живых друзья по ссылке, иркутское просвещенное общество. В парадной зале звучала музыка, читали стихи, играли драматические сцены (домашний театр Волконских был первым в столице Восточной Сибири), а потом за рояль садилась Мария Николаевна. Ее пальцы, привыкшие за долгие годы ко всякой работе, не утеряли своей гибкости, и в ее исполнении великолепно звучали сочинения Моцарта, Мейербера, Доницетти. По-видимому, исполнялась и музыка Бетховена, Глинки, Бортнянского, Верстовского — Волконские были в курсе событий музыкальной жизни, они выписывали из столицы нотные новинки.

По праздникам зала оглашалась веселыми польками, изящными мазурками и торжественными полонезами — Волконские давали балы.

И как всегда, музыкальной душой их была Мария Николаевна.

На звонком «Лихтентале» играли и приезжие музыканты — в Иркутске сложился круг любителей музыки, и они с удовольствием слушали гастролеров. Как-то сам собой возник обычай, по которому сначала концерт давался в доме генерал-губернатора (двадцать с лишним лет назад порог этого самого дома Мария Николаевна обивала в томительном ожидании разрешения отправиться на каторгу к мужу), а затем у Волконских. Здесь выступала виолончелистка Христиани, пианисты Беглер и Малер, певица и пианистка Ришье.

В 1856 году вышел указ об амнистии декабристов, и Волконские навсегда покинули Сибирь. Всю обстановку дома, в том числе и рояль, они оставили в Иркутске. Следы старого «Лихтенталя» на долгие годы затерялись; да им собственно никто и не интересовался. В бывшем доме Волконских жили разные люди, одно время там размещалась ремесленная школа. Лишь недавно, в 70-х годах нашего века началась реставрация старинного особняка, стали разыскивать все, что связано с пребыванием Волконских в Иркутске. Вот тогда и преподнесла в дар будущему музею рояль «Лихтенталь» семья Мазеповых. За полтора столетия потускнела его полировка, выщербились косточки клавиш, оборвались струны, сломалась механика. Пока что в Иркутске нет такого мастера, который вернул бы роялю его звучание. Однако любители музыки не теряют надежды, что это когда-нибудь произойдет. Теперь, когда дом Волконских превращен в музей декабристов (произошло это в дни празднования 160-й годовщины декабрьского восстания), его музыкальные традиции продолжаются. В соседней с залой комнате стоит современное пианино, на котором исполняются любимые произведения декабристов.

Слушает старый рояль знакомые мелодии, и его рассохшаяся дека затаенно резонирует, а пожелтевшие клавиши словно тоскуют по нежным прикосновениям пальцев «самой удивительной женщины».

Загрузка...