МЫ

Разбилось небо черепками звезд,

Зевнул усталой позолотой месяц…

О, если б вбить в рассвет алмазный гвоздь

И жизнь свою на нем повесить!

И в заводь зорь предутренних молитв

Ладони дня мне вознесут смиренье, –

Я, буревестник ятаганных битв,

Познал тоску подбитого оленя.

Виснет день виноградной кистью

Сквозь просинь зелено-стеклянный –

Лесным болотцем глаза мои киснут,

А в душу никто не заглянет.

Все чужими проходят мимо…

Любимый?

Любимого нет –

В траур дум моих Белое Имя

Заронил я на белом коне.

Каждый вздох мой священным колодцем

Хочет небу о чем-то сказать, –

Подбитым галчонком клюется

В ресницах скупая слеза.

Всхлипнула злоба двуглавым.

Разве в злобе забвенья искать?..

И в небо сегодня плавает

Треугольным отлетом тоска.

Журавли меня тоже покинули.

Серой люлькой качнувшись в окне –

Кто разбил черепок мои глиняный,

Мое счастье в горах на плетне.

Так щурясь в подресничный гребень,

Тонуть в канве скользящих дум –

Упругий звон. – Тоскует ум

Подбитым коршуном на небе.

И этот облачный самум –

Поющий траур черный лебедь.

И день как в выпеченном хлебе,

Расстресканным горбом угрюм.

Бессилен я под облаками,

Как пращей выброшенный камень –

К любимому возврата нет.

Ступней секунд шагает рок…

Пусть молот дня вобьет в сонет

Четырнадцать тревожных строк.

Затеряться, забыться мне где бы,

Как в плетне черепок кувшина –

Я люблю предвечернее небо,

Когда лапу сосет тишина.

Я люблю, когда вымытой шерстью

Уплывают в затон облака,

Когда выронит ветер свой перстень

И опустит туман рукава.

Быть неслышным, никем незамеченным,

На луну заронить свою тень…

Если б мог я рябиновым вечером

Черепком затаиться в плетень…

Месяц-пастух запрокинул свой красный башлык,

Возвращаясь в аул на пробудную встречу птиц. –

Облака за рассветный плетень зашли

Синим стадом его буйволиц.

Щиплет шерсть на матрацы туман,

Заплетает березка косички,

Спрыгнул с крыши облезлый барак,

Родные орлы в перекличке.

О, четки, янтарные четки мои,

Это вы мне нащелкали детство!

Старым коршуном грусть мои думы таит…

Где ты, мудрый, с легендами, дед мой?

В этот город взъерошенный, в этот город чужой,

Занесен я оторванной тучей.

Не сдержать мне медведицей, звездной вожжей

Табуны моих дней бегущих.

На цыпочках день уходит,

Шепелявит листва в зарю…

В закатную тайну исхода

Я свою жизнь растворю.

Буркой я ночь запрокину,

Опояшусь дымкой веков.

Растворюсь я в небесный иней

Туманов седых стариков.

Звездной молитвой прольется

Небо – священный Коран.

Я увижу, как облак пасется

Любимый Аллаха баран.

Буду мудрый пастух-скиталец

С новым безликим лицом,

Шарик земной на палец

Надену себе кольцом.

День присел за холмом на корточки,

Ветерок кувырнувшись затих, –

Только тело усталое корчится

На аркане раздумий моих.

А в небе на черной феске

Золотой полумесяц прикручен,

Это мой профиль резкий

Вычеканен четко на туче.

Тоска на плетне лошадиным черепом

Скалит зубы сквозь просинь в осеннюю даль –

Я не в горах затерялся ущельями

И не страхе желанном блуждает печаль.

То смиренной молитвой, то раскатным проклятьем

Я бегущую тучу бессильно ловлю…

Стучись мое сердце – трепещущий дятел,

Слезное небо к ресницах проклюй.

Разве арба проскрипит по Арбату,

Разве душу порадует ржаньем табун

В родимый аул бы, к вершинам горбатым…

О мысль на чужбине – крылатый скакун.