Мы разминулись на целую жизнь.

г. Таганрог. 2006 год.

Женя сделала шаг вперед и застыла на месте. Лёка смотрела на неё невидящими глазами и, кажется, не узнавала. Или узнавала, но не могла поверить? Кто знает… Как-то быстро вокруг практически не осталось людей – поезд давно ушел, а те, кто сошел с него, растворились в сонной Таганогской ночи. Женя чувствовала себя так, словно после долгого алкогольного опьянения проснулась и тратила время зря в попытках сообразить, где она, кто она, и что, чёрт возьми, всё это было?

Мобильный периодически напоминал о себе тревожными звонками, но эти звуки были недоступны сейчас сознанию – так же, как и шум уходящего поезда, и рокот города где-то вдалеке.

– Лена… – наконец, смогла выдавить из себя Женя. – Леночка…

А Лёка молчала. В её взгляде по-прежнему не было ни капли осмысленности – она стояла, обеими ногами крепко зажав валяющуюся на асфальте спортивную сумку, и молчала, уставившись в Женину переносицу.

Всё не так. Всё это, раз уж свершилось чудо, раз уж эта встреча произошла, всё это должно было быть совсем не так!

И Женя, испугавшись, вдруг сделала еще несколько шагов – на автопилоте, не задумываясь – и уткнулась носом в Лёкино плечо.

Всё хорошо. Всё правильно. Всё верно. Всё так, как и должно быть. Всё так, как должно было быть и год назад, и два, и десять. Теперь – наконец-то – всё правильно.

И Лёка ожила. Может быть, от прикосновения, может быть, еще от чего-то, но она вздрогнула всем телом, вытянула руки и осторожно, будто боясь обидеть, обняла Женю за плечи.

Запах… Боже мой, как много можно отдать за этот запах! Ни одна его составляющая еще неизвестна науке, да и не будет известна, пожалуй, никогда. И никто никогда не догадается, почему так кружится голова, и слабеют ноги. Почему каждое прикосновение ладоней к спине дарит невыразимое счастье. И почему в глазах становится темно, а в сердце – впервые за много-много лет – спокойно.

Почему?

В холл гостиницы они ввалились под руку – смеющиеся и счастливые. Те двадцать минут, что заняла дорога от вокзала, пронеслись как пара секунд. Женя смеялась, Лёка вторила её смеху, а водителю оставалось только посматривать в зеркало заднего вида и удивляться.

– Пророчество сбылось, – чуточку рисуясь, говорила Женя, стискивая в темноте салона автомобиля Лёкину руку и обмирая от счастья, – Помнишь, ты говорила, что я вернусь, а ты встретишь меня на вокзале?

– Точно, – смеялась Лёка, пряча глаза и пытаясь одернуть рубашку так, чтобы не было видно складки на животе, – Только в следующий раз давай организуем нашу встречу более спокойно, ладно? А то меня чуть инфаркт не разбил.

– Я узнала тебя сразу, представляешь? Удивительно… Ты очень сильно изменилась, но я тебя узнала. Может, это судьба?

– Конечно, судьба, – как сладко касаться друг друга бедрами, как приятно и упоительно вдыхать полузабытый запах, и как страшно говорить и ощущать всё, что происходит в глубине душе, – Хотя бы то, что мы жили в одной гостинице всё это время, и ни разу не встретились…

– Чудовище! – Женя наклонила голову и потерлась носом о Лёкину шею, – В одной гостинице – еще можно поверить, а уж соседних номерах… Кстати! Когда ты слушала музыку, а я стучала в твою дверь – я слышала голос, очень тихий, но мне показалось, что этот голос мне знаком. Ты была не одна в номере?

– Я говорила по телефону. Давай это потом, ладно? Нам многое нужно друг другу рассказать.

Лёка была права. Им действительно нужно было многое друг другу рассказать. Но, перешагнув порог Жениного номера, они забыли все слова. Смущение и предсказуемость сбивали с ног, заставляя одновременно радоваться и мучиться.

– Я думаю… Не стоит торопиться, да? – спросила Лёка. Она стояла очень близко к Жене, чувствовала даже тепло её тела, но по-прежнему не могла толком рассмотреть её лицо.

– Конечно, – лучезарно улыбнулась Женя, – Только тебе придется спать на полу. Я пожертвую свое одеяло, а завтра мы всё обсудим. Хорошо?

– Конечно, – эхом повторила Лёка, усилием воли усмиряя дрожь в ладонях, – Договорились.

Она другая. Чёрт побери всё на свете, она совсем другая. Повзрослела… Нет, не так. Постарела. Лежит на кровати, сопит тихонько в подушку, вздрагивает во сне, но она другая… Не та.

Лёка сидела на полу, обнимая собственные коленки, и смотрела на кровать. Там лежала её молодость, её юность. Человек, которого она когда-то любила. Человек, о котором она часто вспоминала, но…

Чего она ждет? Она ведь наверняка думает, что теперь мы будем вместе. А я не хочу этого, мне это не нужно. Я не хочу больше никому делать больно. Но, Боже мой, какая она… Сергей и Макс рассказывали, что у неё была тяжелая жизнь. Но так ли это? На её лице даже тени печали не видно. Она умеет улыбаться, и делает это искренне. Но она не та, не та…

– Уже проснулась? – Женя высунула нос из-под одеяла и одним глазом посмотрела на Лёку. – Сколько времени?

– Девять, – Лёка вдруг засмущалась, обнаружив, что сидит на полу в одной футболке, и поспешно натянула на себя одеяло, – Ты… как?

– Спать хочу. Есть хочу. А ты?

– Пойдем завтракать? Или будем спать дальше?

– Завтракать, – Женя выбралась из постели. Перед широко распахнутыми Лёкиными глазами появились вначале стройные ноги, потом бедра, едва прикрытые чем-то кружевным. Дальше смотреть не было ни сил, ни желания. Лёка отвернулась к окну, и поднялась на ноги только когда где-то в отдалении зашумел душ.

Нужно поговорить с ней сразу, сегодня же. Нельзя допустить, чтобы она на что-то надеялась.

Завтрак прошел в ничего не значащей болтовне и обмене обрывками информации.

– …А помнишь, как мы ездили с тобой в Ростов? И как целовались за церковью?

– …Потом я просто уехала в Москву, надоело всё, хотелось сменить обстановку.

– …На следующий день он мне заявляет, что, мол, нельзя так поступать, представляешь?

Под конец Лёка выдохлась. Она замолчала и вдруг поняла, что Женя уже несколько минут молчит и смотрит на неё с загадочной полуулыбкой.

– Что? – спросила Лёка севшим голосом. Ей стало не по себе от пронзительного взгляда. Казалось, что этот взгляд – он знающий… И что ему не нужно, да и невозможно, лгать.

– Ничего, – Женя пожала плечами и допила чай, – Серьезные взрослые тетки не любят, когда на них смотрят?

– Да нет, не в этом дело… Ты просто смотришь странно. Жень, я думаю нам надо поговорить.

– Давай, – легко согласилась Женя и замолчала.

Лёка испуганно сверкнула глазами и поежилась. Как начать разговор? О чем говорить? Какие слова нужно произнести, чтобы не пожалеть потом?

– Идем гулять, – наконец, решилась она, – Мне нужно тебе рассказать о многом.

И она рассказала. Шла рядом с Женей, смотрела исключительно под ноги, давилась подступающим к горлу комком, и рассказывала. Её речь была сбивчивой и невнятной – словно ответ у доски двоечника, словно неумелая исповедь. Она не пыталась оправдываться или объяснять свои или чужие поступки – просто говорила, говорила, говорила… Когда дошла до периода жизни с Сашей – надолго замолчала, глотая слёзы, и продолжила уже немного изменившимся голосом. Про питерских друзей говорила безлично, не упоминая имен. Про Марину не сказала вовсе.

Женя слушала молча, не делая попыток что-либо спросить. Когда Лёка рискнула кинуть на неё взгляд, на красивом улыбчивом лице невозможно было различить ни единой эмоции. Только вежливое внимание. Это сбивало, добавляло нервозности, и заставляло говорить быстрее.

Остановилась Лёка только когда уже начало темнеть. Остановилась и с удивлением обнаружила, что вокруг – парк, под ногами песок, а в лицо дует свежий соленый ветер.

– Вот и всё, – невпопад закончила и сглотнула судорожно, боясь перевести взгляд на Женю.

– Покурить бы, – вздохнув, откликнулась та, – Давай присядем на лавочку.

Свободных лавочек в пустом парке было хоть отбавляй. Они выбрали одну, поближе к главной аллее, утопающую в легком полумраке и мягком отблеске фонаря.

Лёка пальцем проверила сиденье на чистоту и только после этого присела.

– Раньше мы бы забрались на неё с ногами, – задумчиво пробормотала Женя, присаживаясь рядом, – Странно, почему в юности кажется, что сидеть на спинке гораздо удобнее?

– Ты нарочно переводишь тему? – со злостью спросила Лёка и отодвинулась. – Я это просто так всё рассказывала?

– А что я должна сказать? – Женя непритворно удивилась. – Что у тебя была тяжелая жизнь? Так это ты и сама знаешь. Что во всем, что с тобой случалось, виновата в первую очередь ты сама? Это ты знаешь тоже. Чего ты ждешь от меня?

– Я… Хочу сразу всё прояснить. Чтобы не сделать тебе больно.

– Проясняй, – улыбка промелькнула и угасла в спокойной сосредоточенности. Женя вынула из сумочки сигареты и с наслаждением вдохнула в себя сладковатый дым.

Лёка помолчала, глядя на собственные коленки, и сказала, как в воду бросилась:

– Я не умею любить, и тебе придется с этим смириться.

– Врешь, – теперь улыбку сменила усмешка, – Леночка, пожалуйста… Это просто смешно.

– Я не вру. Ты меня не так поняла. Я умею чувствовать любовь, но бытовая её составляющая мне недоступна. Я никогда не буду запоминать даты вроде «день нашего знакомства», никогда не буду умиляться ласковым кличкам. И так далее. Понимаешь?

– Понимаю, почему ж не понять, – Женя пожала плечами, стряхивая пепел и снова затягиваясь, – Ты не «не умеешь», ты просто не хочешь брать на себя лишний труд, вот и всё.

– Пусть так, – после того, как решение было принято, а первое слово сказано, Лёка словно вернула свою обычную решительность, – Подумай миллион раз – нужна я тебе такая? Ведь даже слов любви ты не будешь от меня слышать практически никогда. У тебя будет моя поддержка, моя дружба, если хочешь, но о моей любви тебе придется только догадываться, и искать её в поступках, а не в словах.

– Почему?

– Потому что слова для меня – пустой звук. Я их всяко наслушалась за свою жизнь. И сама наговорила не меньше. И плевала я на них с высокой колокольни.

– Ясно. Раз ты не веришь в чужие слова, то и другие не должны верить твоим.

– Пусть так. Как ни обзови лошадь – конем, приспособлением для езды, и так далее – она всегда останется лошадью. Это суть. И суть для меня важнее всего на свете.

Помолчали. Посидели, вслушиваясь в шум дороги где-то вдалеке.

– Забавно, – Женя с плотно сжатыми губами изобразила на лице гримасу недоверия, – Скажи, а зачем ты привела меня сюда сегодня? Чтобы предупредить на случай рецидива застарелой влюбленности?

– Теперь врешь ты, – радостно засмеялась Лёка, – Ты любишь меня до сих пор.

– Откуда тебе это знать?

Какой верный вопрос! Сама того не подозревая, Женя попала в десятку – действительно, а откуда Лене это знать? Со слов друзей, к которым информация попала от той же Жени. Но была ли она правдива, эта информация?

– Ниоткуда, – молодец, быстро справилась с собой, прогнала нотку недоверия и вернулась на прогнившую насквозь колею собственного опыта, – Скажи мне. Это так?

– А зачем тебе знать? – ласково улыбаясь, прищурилась Женя. – Ты ведь только что объяснила, что вместе нам быть не надо. Что тебе толку от моей любви или не любви?

– Но ты же хочешь быть со мной!

– С чего бы вдруг? Я прожила без тебя пятнадцать лет, Лена. С чего ты взяла, что сейчас я решу рискнуть и вновь завязать с тобой отношения? Моя любовь или не любовь уже мало к тебе относится – все эти годы мои эмоции существовали отдельно от тебя.

Помолчали. Каждая по-своему переживала этот разговор и по-своему старалась отгородиться, чтобы не сказать и не выдать самого главного. Но – как это часто бывает – главное настолько витало в воздухе, что не заметить его было просто невозможно.

– Перестань курить, – сказала Лёка, наблюдая, как Женя закуривает очередную – уже пятую за этот разговор – сигарету.

– Нет, – словно решившись на что-то, отрубила Женя, – Знаешь, Лен… Вот ты сегодня сказала мне очень много слов. Не морщись, я помню, как ты относишься к словам, но и ты должна признать, что ничего другого у нас сейчас нет. И многое было сказано, но… Ты по-прежнему не честна со мной. Если ты хочешь навязать мне какие-то правила, то это просто глупо. Если ты хочешь найти во мне свою Сашу – то это еще глупее. Ты любила её? Ты любишь её? Так найди что-то хорошее в этом чувстве и радуйся этому.

– Да что ты знаешь о любви? – горько спросила Лёка. – Вся твоя жизнь была построена на желании обладать. Ты всегда чего-то просила и требовала от любимого человека. Это не любовь.

Женя не нашлась, что ответить. Странно – но ей даже больно не было. Видимо, прошли уже те времена, когда чужое – такое наивное и глупое! – мнение могло надолго выбить её из колеи.

– Не тебе судить, Лена, – ответила она, – Ты не знаешь меня. И, уж тем более, ты ничего не знаешь о моих чувствах. Знаешь, что больше всего меня поражает в тебе? Ты говоришь о том, что никому не веришь, но при этом слепо доверяешь словам, которые попадают в твое понимание мира. Кто-то когда-то сказал тебе, что любовь просящая – это неверно, и ты поверила. Поверила, даже не задумываясь о глубине смысла этой фразы. Да, малыш, любовь просящая – это не любовь. Но не потому, что истинная любовь не просит. Истинную любовь не нужно ни о чем просить. Вот и вся правда. Но это моя правда. У тебя она другая. Что ж, я не стану спорить. В конце концов, это твой выбор.

Лёка не ответила. Она рассматривала узоры, выскобленные чьим-то перочинным ножом на скамейке, и молчала. Женя же медленно потушила сигарету, укутала шею в шарф и с видимым трудом поднялась на ноги.

– Пока, малыш, – сказала она тепло и спокойно, – Я оставлю ключи от номера у дежурной, так что возвращайся когда тебе будет это удобно.

Она успела пройти уже метров сто, прежде чем Лёка её окликнула.

– Жень, подожди!

Женя обернулась и застыла в ожидании. А Лёка… Из её головы вдруг вылетели все слова, которые она собиралась сказать, все тщательно построенные возмущенные или ехидные тирады. Она просто сидела на лавочке и любовалась тонким лунным светом, играющим в Жениных прядях волос. В темноте совсем не было видно её лица – и казалось, что время сместилось на много лет назад, и что они обе снова молодые девчонки, которые искренне уверены, что их любовь – это навсегда. И что никто и ничто не сможет это разрушить.

Как много времени нужно на то, чтобы преодолеть эти несчастные сто метров! Как тяжело бежать, чувствуя, что песок забирается в туфли и растирает кожу. Как страшно протягивать руки и касаться плеч. Но как хорошо впиться поцелуем в холодные податливые губы. Задыхаясь, не думая ни о чем, целовать, прижимать к себе, и чувствовать – впервые за много-много лет! – чувствовать, как по телу разливается блаженное тепло и удивительное счастье.

К черту всё это словоблудие! К черту взаимные упреки и попытки что-то доказать! К черту обиды, прошлое, память – всё к черту! Ведь мы так и не сказали друг другу самого главного – как хранили все эти годы те маленькие кусочки жизни, которые были у нас на двоих. Как просыпались ночами, не помня сна, но зная – чувствуя! – что именно снилось. Как плакали от отчаяния, умирали, оживали, и снова падали в омут, но при этом всегда, всегда знали, что мы есть друг у друга. Пусть незримо, пусть миллион раз вдалеке, но ты всегда была у меня. А я – у тебя.

И плевать на то, что мы едва ли теперь когда-нибудь будем вместе. Разве это важнее сейчас твоих губ, твоих рук, сжимающих мои плечи, твоих-моих слёз, сливающихся воедино на наших лицах? Нет. Самое главное – это то, что ты есть. И есть я. И есть банальное, набившее оскомину, но такое прекрасное и вечное – мы.

Мы есть. А со всем остальным мы обязательно разберемся…

– Дашка! Да что же это такое! Лиз, убери её отсюда!

– Дарья! Немедленно иди сюда!

– Ну мааааааммм!

Лиза подскочила к письменному столу, вытащила из-под него упирающуюся дочку и подняла её на руки. Дашино лицо было полностью измазано чернилами, а кулачок сжимал нечто, еще недавно бывшее ручкой.

Увидев эту картину, Инна со стоном закрыла крышку ноутбука и вылезла из-за стола.

– Мась, давай купим клетку? – предложила она, отбирая остатки ручки и осматривая покрытое синими разводами довольное детское лицо. – Будет у нас детка в клетке. А?

– Лучше мы её в зоопарк отдадим, когда вырастет, – возразила Лиза, – Меньше разрушений будет.

Не так они собирались провести этот субботний вечер, ох, не так. Инна намеревалась поработать, а Лиза – закончить вязать большой белый свитер – подарок ко дню рождения Николая Валерьевича. Потом они собирались поужинать, почитать ребенку на ночь сказку, и спокойно лечь спать. Однако, сам ребенок решил внести некоторые коррективы в этот план: забрался под стол, утащил у Инны ручку и с удовольствием вымазал пастой всё, до чего дотянулись руки.

Пока Лиза набирала ванну и вбивала в «яндекс» запрос «как смыть с лица чернила», Инна усадила Дашу на стиральную машинку и принялась снимать с неё домашний костюмчик.

– Мама, а у меня лицо синее? – радостно спросила девочка.

– Синее, – согласилась Инна, стягивая с брыкающихся ног штанины, – Еще раз такое сделаешь – и у тебя попа будет синяя.

– Как это?

– Нашлепаю по попе – будет больно и синяк.

Девочка задумалась. За те мгновения, что она сидела спокойно, Инна успела раздеть её до конца.

– А я тебя сама нашлепаю! – наконец, сообразила Даша и показала маме язык.

– А меня за что? – удивилась Инна. Она одной рукой держала дочь за ноги (вдруг той придет в голову спрыгнуть с машинки), а другой проверила температуру воды. – По попе шлепают за плохое поведение, Дашуль. Я себя сегодня хорошо вела и ручки не ломала. А ты?

– Я не буду больше, – подумав, сказала девочка, – Я хочу как ты.

– Вот и договорились.

К тому времени, как Лиза вернулась в ванную, Дашино лицо уже приняло более-менее естественный цвет, но пол и стены оказались заляпаны пеной и водяными разводами. Абсолютно мокрая Инна стояла в центре всего это безобразия, отжимала подол халата и укоризненно качала головой.

– У нас потоп? – наученная двухлетним опытом, Лиза разделась еще в комнате, и вошла в ванную только в трусиках и бюстгальтере.

– Нет, мы играем в тайфун. Чтобы все кораблики потонули, надо было сделать шторм. Его последствия ты имеешь счастье наблюдать.

– Меньше надо «Питера Пэна» на ночь читать, тогда бы и шторм не понадобился.

Лиза поцеловала Инну в плечо и вытолкнула её из ванной. После учиненного безобразия Даша разомлела в горячей воде и успокоилась. Теперь она, блестя сонными глазками, смотрела на маму снизу вверх и неудержимо зевала.

Через полчаса купание было окончено. Лиза завернула дочку в большое махровое полотенце, унесла в комнату, усадила на кровать и достала фен с расческой. Даша уже совсем засыпала, и только поэтому послушно разрешила расчесать свои волосы.

Растет моя девочка, с нежностью думала Лиза, осторожно водя феном подальше от Дашиной головы. Волосики уже совсем темные, и зубов с каждым месяцем всё больше вырастает. Бегает, носится, всё ломает, швыряет – в такие моменты даже жалеть начинаешь, что вообще родила. А когда выкупанная лежит в своей кроватке и глазки сонные-сонные – сердце замирает от счастья, что это мой ребенок, моя радость, моя любовь.

– Мама, почитай сказку, – уже и пижамку одели, и в кроватку легли, и одеялом укутались, а Даше всё неймется – борется со сном, глаза старательно таращит, как будто боится что-то не успеть.

– Завтра, котенок, – прошептала Лиза в ответ, зажгла ночник и поцеловала дочку в едва прикрытый волосами лоб, – Засыпай.

– Сказку…

Удивительные создания – дети! Заснула практически мгновенно. Хотя это вполне объяснимо – столько подвигов за один день, тут и взрослый бы умаялся.

Лиза аккуратно закрыла дверь в комнату и, увидев со стороны кухни мягкий свет, пошла в его сторону.

За столом у холодильника сидела уже переодевшаяся в джинсы и футболку Инна. Перед ней стоял открытый ноутбук, а вокруг были разбросаны многочисленные листы любимой всеми конторскими работниками бумаги формата А4.

– Мась, а почему ты тут работать пристроилась? – Лиза подошла сзади, нагнулась и поцеловала Инну в щеку.

– Ты ужин будешь готовить, а я с тобой посижу, – лаконично ответила та, повернула голову и вернула поцелуй.

– Отлично. Только скажи пожалуйста, как я буду его готовить, если ты полностью оккупировала стол?

Вопрос остался без ответа – только пальцы по клавиатуре застучали быстрее. Лиза улыбнулась и достала из тумбочки пакет с картофелем. Без стола, так без стола. В первый раз, что ли?

Через час ужин был готов. Инна отодвинулась от компьютера, сцепила руки над головой и сладко потянулась.

– Мась, а что будем кушать? – почти мурлыча, спросила она.

– Ты же целый час тут сидишь, неужели не заметила? – засмеялась Лиза. – Картошку с грибами будем кушать. И не говори мне, что это вредная еда, и что на ночь наедаться нельзя – на тебе уже лица нет, питаешься одними салатиками да кефиром.

– Я еще даже ничего не сказала, а ты уже споришь, – улыбнулась Инна, собирая со стола свое хозяйство. Ты ничего не слышишь?

– Я и так знаю, что ты можешь мне сказать.

– Да нет, я не про то, – Инна аккуратно положила на стол стопку бумаги и прислушалась, – В дверь стучат, или мне кажется? Пойду проверю на всякий случай.

Её беспокойство было обосновано: каждый день, как только Даша ложилась спать, дверной звонок отключался. Об этом знали все друзья и знакомые.

На этот раз слух Инну не подвел: едва она открыла дверь, в квартиру стремительно влетел встрепанный и взъерошенный Лёша.

– Ребенок спит, – сочла своим долгом сразу предупредить Инна. Она боялась, что Алексей начнет кричать: настолько злое, растерянное и одновременно разъяренное было у него лицо.

Не отвечая и не разуваясь, Лёша прошел прямо на кухню, сел на стул, положил перед собой руки и только тогда поднял глаза на Лизу.

– Дай выпить.

Лиза молча вынула из шкафчика бутылку коньяка, достала бокалы и полезла в холодильник за лимоном. Когда она закрыла дверцу, Лёша уже допивал первую порцию, а из дверного проема на него тревожно смотрела застывшая как изваяние Инна.

Стукнул, ударяясь о стол, бокал. Лёша схватил бутылку и прямо из горла сделал большой глоток. После чего сморщился, занюхал рукавом куртки и выругался сквозь зубы.

– Ну и к чему вся эта демонстрация? – чуточку насмешливо спросила Инна.

– Женя беременна, – хрипло, не обращая внимания на ехидство, ответил Алексей. И добавил коротко, – От меня.

Лиза с Инной переглянулись, после чего подошли к столу, и присели рядом. Лиза нашла Иннину руку и крепко её сжала.

– Ты уверен? – тихо спросила она.

– Нет, чёрт, я не уверен, потому что она не хочет со мной разговаривать! – прошипел сквозь зубы Лёша. Было видно, что ему очень хочется закричать.

– А откуда ты тогда узнал?

– Кристина сказала.

Помолчали. Алексей налил в бокал еще коньяка и снова выпил залпом. Несмотря на то, что в кухне было тепло, а он был одет в куртку, руки его дрожали.

– Когда вы умудрились? – спросила Инна. – Она же в Таганрог приезжала последний раз два года назад, или что-то около того.

– Мы встречались с ней в Сочи, – отрубил Алексей, – Несколько месяцев назад. В поселке Лазоревское, вернее. Глаза б мои это Лазоревское не видели…