Мы в пятом классе

Молоко с пенкой

Таня давно знает: её бабушку нельзя переспорить.

Бабушка всегда всё делает по-своему. Она может выслушать любые возражения, никому ничего не доказывая, кивая. А поступает всё равно так, как считает нужным сама.

Однажды Таня слышала, как мама сказала бабушке:

— Если бы у вашего сына был ваш характер, он бы многого достиг в жизни. А так дальше инженера не пойдёт.

Бабушка не стала спорить. Она никогда не спорит, у неё всегда мирное настроение.

— Инженеры тоже разные бывают, — ответила бабушка. — А при хорошей жене можно быть хорошим инженером.

И мама улыбнулась вдруг. Признала, что бабушка права. А может быть, тоже спорить не хотела. У мамы это бывает редко, но всё-таки бывает.

А однажды бабушка сказала Тане:

— Если бы я вступала в ненужные споры, то была бы опустошённой, и Миша ушёл бы от меня ещё в ранней молодости. А я его любила без памяти, моего Мишу, твоего деда. — При воспоминании о дедушке, который был тогда молодым, глаза у бабушки засияли, лицо помолодело.

А Таня вдруг подумала, что было бы, если бы дед ушёл от бабушки в ранней молодости? Тогда не было бы на свете Таниного папы и самой Тани не было бы. Неужели это возможно — её, Тани, с этим лицом, с ушами, с ногами, с мыслями, и вдруг не было бы на этом свете? Разве может так быть? А если бы её папа женился не на её маме, а на какой-нибудь другой женщине? Мог же он встретить тогда на почте другую, а не маму? Тогда у них могла родиться дочь, но это была бы уже не Таня, а совсем другая девочка. Как же так? А Таня тогда где была бы? Или вообще нигде?

От этих мыслей начиналась в голове путаница, Таня не любила такие мысли, но иногда они приходили к ней. Вообще она иногда задумывалась о чём-нибудь сложном и путаном и сама была не рада.

Вот у бабушки все мысли ясные, простые и лёгкие.

— Для женщины главное — не спорить, — говорит бабушка. — Знаешь своё — сумей поступить как знаешь. А доказать всё равно ничего нельзя. У мужчин мозги по-другому повёрнуты, они женские доказательства плохо понимают.

Дедушка давно умер, а бабушка говорит так, как будто он живой, только уехал куда-нибудь или ушёл.

— Мой Миша — это артист, — улыбается бабушка. — Не по профессии, а по характеру. По профессии он плановик. А всю жизнь отстаивал свою свободу. «Я свободный человек. Куда хочу, туда пойду». Думает, я буду спорить. А я: «Иди, иди, Миша». Он глаза таращит, удивляется — как это, никто его не держит? А куда он пойдёт? Крик один. Некуда ему идти. Здесь я, и дом его, и сынок. Некуда ему идти. Сядет на диван и сидит. Зато свободу отстоял — иди куда хочешь.

Бабушка смеётся долго, слёзы начинают катиться по её маленькому лицу, она их смахивает пальцем.

— Со мной спорить нельзя, — говорит бабушка и протягивает Тане стакан горячего молока.

— Не буду, — Таня отодвигает бабушкину руку, — ни за что. Оно с пенкой.

— Конечно, с пенкой. Горячее молоко всегда с пенкой. Выпьешь — получишь одну великолепную вещь.

Одну вещь Тане получить хочется, тем более интересно — какую. Она берёт стакан и с отвращением выпивает молоко, процеживая его сквозь стиснутые зубы.

— Умница, — хвалит её бабушка и протягивает ложку, полную мёда.

Сегодня у Тани кашель, она не пошла в школу. Лежит на своём диване, укрытая коричневым пледом. Плед тёплый и пушистый, подушка прохладная. Таня читает сказки Андерсена. Глупая принцесса отказалась от настоящей розы. Дурочка. Стойкий оловянный солдатик был самым верным и самым смелым. Он умел любить. Но любил он хорошенькую пустую дурочку. Неужели любят только хорошеньких дурочек? Тех, кто умеет хлопать глазками, складывать губки бантиком и ничего не соображать? Этого не может быть.

Таня приподнимает голову, лупит кулаком в бок собственную подушку. Книга лежит в стороне, Таня смотрит в потолок. Хорошо болеть. На кухне тихо играет радио. Бабушка шаркает тапками.

Молоко с пенкой, конечно, пить противно, но пережить можно. Вот бабушка снова появляется в дверях, в руках опять кружка с молоком.

— Бабушка! Но я только что пила!

— Полчаса прошло, а надо каждые полчаса. Я в него боржому добавила, чтобы кашель стал мягче.

— С боржомом! Ни за что! — кричит Таня и знает уже, что выпьет. Нельзя переспорить бабушку.

И вот Таня глотает горячее молоко, а бабушка говорит:

— Не надо было, Танечка, в воду лезть. Взрослая ты уже, а лезешь в какие-то лужи, как маленькая.

Бабушке всего не расскажешь.

Но Таня промочила вчера ноги вовсе не оттого, что лезла в лужи. Разве она маленькая — бегать по лужам.

Бабушка на кухне жарит оладьи, это чувствуется по запаху. И поёт: «Роща соловьиная стоит, белая берёзовая роща…» Бабушкин любимый певец — Лев Лещенко. Она почему-то называет его Лёшей и знает все его песни. «Там на тонких розовых ветвях, в зарослях черёмухи душистой…» — во весь голос распевает бабушка.

А Таня в сотый раз вспоминает вчерашнюю историю.

Она вышла из школы, как всегда, одна. Оксана с Олей, Лариса с ними. Людка с Надей, мальчишки кучкой. А Таня сама по себе. Она шла, шуршала кленовыми листьями и делала вид, что ей хорошо. А что плохого? Идёт человек, о своём думает, улыбается даже. Значит, мысли у человека хорошие, весёлые. И не надо думать, что так уж он нуждается в друзьях-товарищах. Умная девочка, много читает, много думает, может рассказать интересное. А если вам не надо, то и ей не очень надо. Обойдётся Таня без Оли, без Оксаны. И без Ларисы тоже обойдётся. А без Людки-ехидины уж и вовсе, даже с восторгом обойдётся Таня.

Можно поддеть ногой листья, и из них полетит жёлтая пыль вверх, прямо к солнцу. Можно задрать голову и смотреть, как в ярком синем небе самолёт чертит тонкую белую полоску. Можно напевать себе под нос, потому что тебе весело и легко, легко и весело, а совсем не грустно, нисколько, ни капельки.

«Таня! Я тебя зову, зову! Не слышишь, что ли?»

Она вздрагивает, оборачивается. Оля смотрит на неё, улыбается, подзывает её кивками. Надо сделать вид, что ничего удивительного. Просто одна девочка из класса хочет что-то сказать другой девочке из того же класса. Может быть, хочет о чём-то спросить или посоветоваться. Может быть, решила куда-то пригласить. В штаб, например. Шепчутся девчонки на всех переменах, и до Тани доносится шипящее слово «штаб». Такое заманчивое слово. Неужели они всё-таки устроили штаб? А её так и не позвали.

«Какая ты медленная, Таня! Иди же!»

Все смотрят на Таню. Она подошла. И что же произошло? Если бы знала, лучше бы не подходила, убежала куда-нибудь, спряталась бы. Теперь она стоит перед Олей, и Оля с самым невинным видом протягивает Тане свой портфель. Обычный коричневый портфель с блестящим замочком. Все смотрят на Таню и ждут. А она молчит. Что сказать? Отказаться? Отвернуться? Возмутиться? А может быть, всё это глупости? Зачем возводить в принцип всякие мелочи?

«Понеси, пожалуйста, Таня. Видишь, у меня руки заняты. — Оля показывает охапку жёлтых кленовых листьев. — Ну возьми же портфель. Разве тебе трудно?»

Ещё как трудно! Надо решать, а решать всегда трудно. Отойти? Отказаться? Проявить свою гордость? А вдруг это тот самый счастливый случай? Она сблизится с девчонками, войдёт в их компанию. Подружится с ними? Подружится? Что-то не очень похоже это на дружбу — таскать чужой портфель. Разве это дружба? Позволить унижать себя. А разве быть покладистой и иметь невредный характер — унижение? «Разве тебе трудно?» — спрашивает Оля и смотрит прямо и нагло. Конечно, трудно. Ещё как трудно! Трудно отстаивать себя и своё достоинство. Трудно не быть мелочной и не поступиться своей гордостью. Трудно выбрать, где правильный путь. В глубине души Таня знает, что правильный путь — не позволять такой девочке, как Оля, командовать собой. Она не раз читала и думала об этом — душевные силы нужны на то, чтобы противостоять напору. Вот сейчас она откажет Оле, а там пускай обижается. Наконец решение принято. Что же делать? А дальше — Танина рука уже протянулась и берёт портфель. Берёт! Хотя Таня всё понимает! Вот здесь Танина беда. Ей легче взять, чем отказаться. Отказывать вообще трудно, особенно таким напористым людям, как Оля. И с Олей все девочки, а Таня одна. Отказывать трудно. И Таня сделала то, что легче. Она пока ещё не умеет отказывать. И в этом её беда.

Вот Таня несёт два портфеля — в одной руке портфель, и в другой руке портфель. А рядом идут девочки, болтают, топчут тонкие оранжевые листья, никто не обращается к Тане. Поглядывать поглядывают. Оксана с интересом. Лариса с жалостью. Людка с ехидством. Выслуживаешься? Ну давай, давай. Никогда не станут они уважать Таню. Да и за что её уважать? Нет у неё силы воли и принципиальности нет. Таня вздыхает и старается казаться весёлой. Мальчишки проскакали мимо, хохочут. Максим смеётся на всю улицу. Может, и не над Таней. А может, и над ней. Даже, скорее всего, именно над ней. Наёмная сила Таня. Носильщик, который с кислым видом тащит багаж его прекрасной Ольги. До чего же может быть нехорошо человеку, у которого внешне всё в порядке. Идёт Таня вместе с одноклассницами, щебет, болтовня. Улыбается Таня. А на самом-то деле? Улыбка вымученная. На душе скверно. И не вместе она с ними — сама по себе, со своими невесёлыми мыслями.

Оля властно говорит:

«Таня! Вон мой дом. Проводи меня до парадного. Девочки, пока. Оксана, зайдёшь за мной перед музыкой».

Всеми распорядилась и всем отвела положенное им место. Королева. В той школе была королева Света. Таня думала, что навек избавилась от её власти. Но здесь своя королева. А может быть, в каждой школе, в каждом классе есть своя королева? Таня незаметно разглядывает Олю. Нос курносый, а на нём бледно-жёлтенькие веснушки. Брови светлые, почти не видны. Капризно оттопырена нижняя губа. А светлый глаз зорко следит — где там мальчишки? Как посмотрел на неё тот, кто ей ни капельки не нужен?

А он поглядывает на Олю, хотя и корчит презрительные рожи. Вот он кинул в Олину сторону охапку листьев. Он кричит Вовке, хотя Вовка рядом:

«Эй, Вовка! Пошли со мной на станцию юннатов! Гиену покажу! Знаешь, какая гиеночка? Во!»

Можно кричать про гиену. Можно отворачиваться от Оли. Можно толкаться и кувыркаться. Но нельзя не смотреть на Олю. Глаза сами притягиваются к её лицу. Вот за это Максим сейчас и треснет Олю портфелем по спине, да так, что она пошатнётся и отлетит в сторону. Он проносится мимо, наверное, у него на душе стало легче.

А Таня в это время идёт чуть в стороне и тащит оба портфеля. Её не толкает Максим. Он никогда не стукнет её по спине, не толкнёт в коридоре, не кинет на пол её тетрадку. Никогда, никогда. Какое грустное, какое безнадёжное слово — никогда.

Когда Оля скрылась в своём подъезде, Таня побрела в сторону парка. Не хотелось идти домой. На душе было муторно и пусто. И очень хотелось поскорее забыть о том, что происходило полчаса назад. Подумаешь, великое событие. Вычеркнуть, выбросить из головы всю эту историю с портфелями, и опять будет всё, как было. Таня даже головой потрясла, чтобы вытряхнулись неприятные мысли.

Светило нетёплое солнце, прыгали под деревом озабоченные вороны, а между ними шныряли легкомысленные воробьи. На пруду, на тёмной воде, лежали яркие лимонно-жёлтые листья. Ветер гнал их, и они плыли, как маленькие золотые корабли.

Таня села на берегу и стала смотреть на маленькие солнечные паруса. А они неслись по воде, не оставляя следа. Ветер срывал с берёз новые листья, они ложились на воду и тоже плыли вперёд, обгоняя друг друга. Таня подумала, что это невидимые гномы устроили свои соревнования на крошечных яхтах. И летят, состязаясь, вперёд, обгоняют других гномов, отстают, расстраиваются и снова стараются поймать ветер в свой парус. А впереди всех красный парус чемпиона, осиновый листок. Самый быстрый и самый ловкий гном идёт под этим заметным парусом, самый лёгкий, самый сильный. Он никого на свете не боится — ни врагов, ни гиен, ни властных злых королев. Самый прекрасный солнечный гном под красным парусом, просвеченным осенним светом.

Таня совсем недавно прочитала книгу про алые паруса. Поэтичная сказочная девочка Ассоль ждала на берегу своего принца. Она знала, что он должен прийти. А он спешил ей навстречу и не боялся ничего на свете. Летел на алых парусах, как и должен лететь прекрасный отважный юноша, которого ждут.

Таня вдруг подумала, что Оля, наверное, не читала книгу про Ассоль и ничего не знает об алых парусах. И Оксана не читала, и Лариса тоже. А уж Людка и не слышала никогда, что это такое, алые паруса.

Может быть, Тане от этих размышлений стало легче? Всё-таки приятно сознавать хоть в чём-то своё превосходство. У Оли характер сильнее, а зато Таня вон какие книги хорошие читает. Таня больше знает, больше думает. Но нет, Тане не стало от этого легче. Какой толк читать много разных умных книг, если и поговорить об этих книгах не с кем? Если только с книгами ты и дружишь? А люди, обыкновенные, не очень начитанные, не такие уж умные, отталкивают тебя или с удовольствием ставят в дурацкое положение. Ты очень умная, а они не очень. Но в глупом положении оказываешься ты, а они над тобой посмеиваются. Трудно после этого считать себя очень уж умной. И жить тебе одиноко. А тогда при чём здесь твоя начитанность. Говорят, книги помогают человеку жить. Но Тане кажется, что ничуть они не помогают. Человеку нужны люди. Пусть у людей есть недостатки, пусть даже большие недостатки. Всё равно люди нужны друг другу.

Вспоминаются лица девчонок. Красивое, уверенное — Олино. Бело-розовое — Оксанино, и рыжие кудряшки надо лбом, и брови рыжие, и ресницы рыжие. А у Ларисы лицо длинное, узкое. Лариса похожа на рыбу. У Людки ехидный узкий ротик, светленькие голубенькие глазки. А сама она маленькая, аккуратненькая, ловкая и хитренькая. А ну их всех, этих девчонок. Они умеют шушукаться, ехидно улыбаться, понимать друг друга с полунамёка, командовать. Они умеют унижать хорошего человека. Умеют не любить девочку, которая хотела бы с ними подружиться. Зато ни одна из них не умеет верить в свои паруса.

А паруса бегут, бегут по тёмной воде. Таня протягивает руку к своему красному листочку, а он, будто живой, отплывает от её руки. Она потянулась за ним, и тут за её спиной вдруг голос резко крикнул:

«Ав!»

Таня быстро обернулась. Мимо шёл Максим с виолончелью под мышкой. Он смотрел в другую сторону, на вывеску галантереи. А Таня загляделась на Максима. Всё-таки это он тявкнул у неё над ухом. Он, конечно, больше некому. А может, вон та собака, которая бежит по другому берегу пруда?

Максим был уже далеко, а Таня всё смотрела и смотрела ему вслед. Она совершенно неожиданно потеряла равновесие, и нога ступила в ледяную воду. Сразу налился полный ботинок. Вода обожгла, а потом ноге стало так холодно, что заломило кости.

«Топиться собралась?» — издали заорал Максим.

Он хохотал, он не смотрел, но почему-то всё видел.