Мятеж броненосца «Князь Потемкин-Таврический»

Глава тринадцатая. НАВСТРЕЧУ ЭСКАДРЕ

Тем временем известие о мятеже на броненосце «Потемкин» достигло столицы. 15 июня управляющий Морским министерством получил из Севастополя от временно исполнявшего должность главного командира вице-адмирала Кригера (вице-адмирал Чухнин в это время был вызван в Петербург) срочную шифровку: «Вместо телеграммы командира, посланного в Тендру с комиссией для опытов стрельбы броненосца “Потемкин” сейчас получил телеграмму от командующего войсками о приходе броненосца в Одессу и о полном бунте команды на нем. Посылаю два броненосца с минным крейсером и миноносцами под командой контр-адмирала Вишневецкого с полномочиями принять меры, какие потребуют обстоятельства».

Управляющий министерством адмирал Авелан немедленно поспешил с докладом к Николаю II. На доклад царь наложил следующую резолюцию: «Где находится главный командир? Уверен, что ему удастся справиться с бунтом и жестоко наказать возмутившуюся команду». При этом он подчеркнул слова «уверен» и «жестоко наказать». Вечером Николай II направил телеграмму командующему Одесским военным округом с требованием «принять немедленно самые жестокие и решительные меры к подавлению восстания, как на “Потемкине”, так и среди населения порта». В свой дневник царь записал: «Получил ошеломляющее известие из Одессы о том, что команда пришедшего туда броненосца “Князь Потемкин-Таврический” взбунтовалась, перебила офицеров и овладела судном, угрожая беспорядками в городе! Просто не верится!»

Отъезд в Севастополь вице-адмирала Чухнина был задержан до получения указаний от управляющего Морским министерством, аудиенции у императора и у генерал-адмирала.

Тем временем, отослав срочную телеграмму о мятеже на «Потемкине», старший флагман Черноморской флотской дивизии вице-адмирал Кригер, не дожидаясь указаний свыше, уже приказал младшему флагману контр-адмиралу Ф.Ф. Вишневецкому с отрядом из трех броненосцев, минного крейсера и 4 миноносцев экстренно готовиться к походу для усмирения мятежного броненосца Вечером 15 июля в штабе флота в Севастополе получили срочную телеграмму от управляющего Морским министерством адмирала Ф.К. Авелана: «Адмиралу Кригеру. Следуйте немедленно со всей эскадрой и минными судами в Одессу. Предложите команде “Потемкина” покориться, если получите отказ, то немедленно потопите броненосец минами с миноносцев… Спасшуюся команду “Потемкина”, если будет сопротивляться — расстреливать… Авелан».

Историки утверждают, что вице-адмирал Кригер в успехе усмирения «Потемкина» силами отряда Вишневецкого сомневался, поэтому вслед за отрядом контр-адмирала Вишневецкого приказал спешно готовить к выходу в море остальные корабли эскадры. Но для этого ему надо было некоторое время. А из Петербурга торопили и торопили, там казалось, что Кригер и его младший флагман действуют недостаточно энергично.

«Я удивлен несвоевременностью исполнения приказаний, как Вишневецким, так и Кригером, — с негодованием отзывался об их действиях все тот же адмирал Авелан, — так как первый употребил на переход более суток, а второй вместо утра вышел вечером».

Разумеется, что в свете происходящих событий дорог был каждый час, однако следует иметь в виду, что броненосцы — это не велосипеды. Им надо время для пополнения запасов угля, для поднятия пара в котлах. Но в столице не желали ни о чем слышать. Не пришедшие еще в себя после Цусимы столичные адмиралы просто психологически не могли адекватно реагировать на чрезвычайное происшествие на Черноморском флоте. К тому же сам управляющий министерством досиживал в своем кресле уже последние дни. На столе императора уже лежал проект указа об увольнении Авелана за цусимское поражение в отставку, и Авелан о своей участи прекрасно знал.

Утром 16 июня командующий Черноморским флотом вице-адмирал Чухнин, находившийся в Петербурге, был вызван к царю для личной беседы. Содержание ее неизвестно. Вероятно, царь настаивал на скорейшем подавлении мятежа. Затем Чухнин сразу же выехал на Черноморский флот. В тот же день Севастополь, Николаев и Эриванская губерния были объявлены на военном положении.

Телеграмма севастопольского градоначальника товарищу министра внутренних дел: «16 июня 4 ч. 30 м. дня. В введении военного положения необходимости нет. Наружное настроение команд флота, оставшихся в Севастополе до тысячи человек, по моим наблюдениям, опасений не внушает. Внутреннее же неизвестно. Остальные в плавании с адмиралом Кригером. По отношении первых приняты меры. Откликов событий в Одессе не замечается. Организованный наружный надзор градоначальства ослаблен беспричинным выбытием в Херсон прибывших казаков, возвращение коих необходимо. Нежелательное прибытие команды “Потемкина” в Севастополь вызовет неизбежное общение с гражданами и сочувствие находящихся в городе морских команд. Этот случай может вызвать необходимость временного введения положения усиленной охраны».

Тем временем сам вице-адмирал Кригер продолжает готовить карательную акцию. В Севастополе решено было оставить лишь наиболее старые броненосцы — «Чесма» и «Екатерина II». Остальные должны были выйти в море на перехват мятежного броненосца. Одновременно весь учебный отряд под началом контр-адмирала Писаревского переходит из Камышевой бухты на севастопольский рейд, чтобы прикрыть вход в бухту от возможного прорыва «Потемкина».

Одновременно Кригер требует от начальника учебного отряда срочно отослать в распоряжение младшего флагмана эскадры контр-адмирала Вишневецкого четыре «самых исправных миноносца». С кораблей списывают на берег и часть неблагонадежных матросов. Например, с «Георгия Победоносца» списали 22 человека. По воспоминаниям матроса Волгина, на броненосце «Двенадцать Апостолов» «сознательных матросов» осталось 5—7% от всей команды.

Во втором часу ночи 16 июня, закончив спешную приемку боеприпасов, воды и топлива, в море выходит передовой отряд контр-адмирала Вишневецкого. В кильватерной колонне курсом норд-вест 49º идут эскадренные броненосцы: «Три Святителя», «Георгий Победоносец», «Двенадцать Апостолов», минный крейсер «Казарский» и миноносцы № 255, 258, 272, 273. По расчетам Кригера, следуя 12-узловой скоростью, отряд должен подойти к Одессе около 15 часов 30 минут 16 июня.

Когда севастопольские равелины остаются далеко за кормой, команды кораблей строятся на шканцах и им объявляется о цели похода, зачитывается приказ вице-адмирала Кригера. «Я со своей стороны, — объявил он в приказе, — совершенно не имею в виду нападать на “Потемкин” вооруженною силою и тем увеличивать срам, и приму все меры благоразумия к миролюбивому прекращению беспорядков, что уменьшит вину команды “Потемкина” и ослабит ей наказание». Все выглядели подавленными — и матросы, и офицеры.

Однако Вишневецкий решил сразу не идти к Одессе. По-видимому, он не хотел оказаться у одесского побережья вечером, когда в наступающей темноте можно было упустить «Потемкин». Подход к Одессе был им вполне логично отложен до следующего утра. Поэтому Вишневецкий дошел до Тендры, где на ночь встал на якорь, приказав выдвинуть на двадцать миль три линии дозоров из миноносцев, а два миноносца отправить на разведку к Одессе. При этом корабли находились в полной готовности к бою с погашенными огнями и давлением во всех котлах. На кораблях Вишневецкого усиленно готовились к возможному завтрашнему бою.

Не тратили времени даром и в противоположном лагере. До сих пор историками не изучен вопрос об избранной мятежниками тактике встречи правительственной эскадры. Фельдман в своих мемуарах пишет, что он предлагал остановить ее на горизонте, передав приказ стать на якорь, затем послать миноноску для ареста офицеров, а встретив отказ, открыть огонь по кораблям. При этом ему возражали другие члены комиссии во главе с Березовским Они были уверены, что эскадра первой не будет стрелять в «Потемкин», а если только «Потемкин» откроет огонь, то тогда и эскадра его тоже откроет. Каким был итог совещания, неизвестно, вполне возможно, что никаким. В своих воспоминаниях Березовский почему-то обошел этот немаловажный вопрос молчанием. Поручик Коваленко и матрос Перелыгин в своих воспоминаниях пишут, что выступали против открытия огня. Фельдман лее утверждает, что прошло его предложение, хотя впоследствии он якобы и понял его ошибочность. Кроме всего прочего, Фельдман и Березовский якобы придумали особую «военную хитрость»… вызвать на борт адмирала. «Комиссия рассчитывала, — вспоминал Фельдман, — что это требование вызовет негодование адмирала и заставит его отдать приказ стрелять по “Потемкину”, что неизбежно должно было вызвать восстание на кораблях эскадры». Удивительно, но Фельдман, сам того не понимая, хвастается придуманной им провокацией!

По воспоминаниям Коваленко и показаниям врача Галенко, комиссия решила начать бой только в случае явно враждебных действий эскадры, а если исход боя окажется роковым для «Потемкина», взорвать броненосец и погибнуть вместе с ним. «Такое решение, — рассказывает Коваленко, — сейчас же было сообщено всей команде, которая единодушно одобрила его». В последнем я весьма сомневаюсь — желания погибать за идеи революции команда «Потемкина» не выказывала ни в прошлом, ни тем более в будущем Могли быть красивые слова, но не более того. О настроение потемкинцев перед возможным боем лучше всего говорят факты, а они таковы. Серьезный инцидент произошел со старшим врачом «Потемкина» Галенко, который в преддверии возможного боя с эскадрой вместе с санитарами перебрался на портовое судно «Веха» и забрал с собой все медикаменты. Доктора и медикаменты вернули силой. Историки признают и тот факт, что перед выходом в море сверхсрочники-кондукторы попробовали вызвать панику среди новобранцев, но их попытки успеха не имели. Таким образом, можно говорить о начале достаточно серьезных волнений в команде и ее окончательном разделении на тех, кто не желал продолжения мятежа, — часть команды во главе с кондукторами, и другую часть во главе с Матюшенко и его одесскими подельниками.

И. Лычев вспоминает: «Было решено не открывать огня первыми. И это решение, явившиеся следствием нашей общей неправильной тактики, было ошибочно». На самом же деле это было, вероятно, одно из немногих вполне разумных решений, принятых на «Потемкине» за все дни мятежа.

Днем раньше на «Потемкин» прибыл некий социалист Лазарев, которому Фельдман с Березовским поручили следить за действиями прапорщика Алексеева, чтобы не допустить предательства с его стороны. Однако перед самым выходом в море Лазарев (историками он считается членом Одесского комитета большевиков) отпросился на берег и обратно на броненосец уже не вернулся. Таким образом, прапорщик Алексеев оказался без соглядатая. Перед выходом в море прапорщик Алексеев загодя отказался командовать кораблем в случае боя. Он заявил, что болен, просил отправить его на берег. Но Матюшенко силой заставил Алексеева идти в боевую рубку, пригрозив расправой.

Что касается прапорщика Алексеева, то он не был кадровым флотским офицером, а был призван в военно-морской флот лишь с началом Русско-японской войны в марте 1904 года. Военная служба Алексеева абсолютно не прельщала, а потому он спал и видел, когда же вернется на родной торговый флот. По существу, Алексеев никаким настоящим офицером и не был, а являлся обыкновенным штурманом торгового флота, вынужденным носить на плечах чуждые ему погоны лишь по случаю войны. Забегая вперед, скажем, что после окончания мятежа Алексеев с великой радостью покинет осточертевший ему военный флот и вернется на свой старый торговый пароходик.

Но вернемся к событиям 17 июня. Ранним утром на «Потемкине» перехватили радиограмму: «Ясно вижу. “Ростислав”», потом еще одну. «Мы телеграфируем вам на расстоянии 5…» Было очевидно, что эскадра уже близка. Матюшенко, Фельдман и Березовский решили отправить в разведку захваченный накануне в порту портовый ледокол «Смелый». Н него перебрались 12 человек во главе с верным матюшенковцем Резниченко. «Смелый» отправился к Тендре. Уже через десять минут он обнаружил отряд Вишневецкого. Ледокол тоже заметили и дали сигнал остановиться. Но он продолжал следовать прежним курсом. За ледоколом был отправлен миноносец, но затем Вишневецкий вернул его обратно, решив не отвлекаться на мелочи.

В 4 часа утра 17 июня, не дождавшись возвращения миноносцев, Вишневецкий снялся с якоря и лег на курс на Одессу. Согласно вахтенному журналу «Георгия Победоносца», в 5 часов 40 минут по переданному семафором приказанию адмирала подняли стеньговые флаги, в 6 часов 20 минут скрылся Тендровский маяк, а через десять минут показался по курсу Одесский электрический маяк на Большом фонтане. Повернув затем круто на 145°, Вишневецкий рассчитал свой маневр так, чтобы внезапно появиться из-за южного берега и перекрыть выход с рейда. Спустя еще полчаса с кораблей эскадры увидели стоявшие у Воронцовского маяка броненосец «Потемкин», миноносец № 267, портовое судно «Веха» под флагом Красного Креста и два парохода под английскими флагами.

Тогда же с «Трех Святителей» на «Потемкин» была передана радиограмма следующего содержания: «Черноморцы, удручен вашим поступком Кончайте скандал. Смиритесь. Повинную голову и меч не сечет. Объясните, чего вы хотите. Будьте благоразумны. Адмирал Вишневецкий». В ответ Матюшенко начал юродствовать: «Неясно вижу. Пожалуйста, увеличьте искру и повторите вашу работу». В 8 часов 25 минут радиограмма по просьбе «Потемкина» была повторена, и через десять минут «Потемкин» отвечал: «Убедительно Вас просим, как своего начальника, пришлите к нам дать совет. От всей команды». Разумеется, это была провокация, причем настолько явная, что Вишневецкий не удостоил ее ответом

Одновременно «Потемкин» начал съемку с якоря, намереваясь выйти в открытое море. Отметим немаловажный факт, что на всех многочисленных картинах, посвященных событиям 17 июня, «Потемкин» изображается идущим навстречу правительственной эскадре под огромным красным флагом. На самом деле ничего этого не было! Над броненосцем, как и прежде, развевался старый Андреевский флаг, помимо которого на ноке рея был поднят положенный по морскому уставу флаг «Наш» (красного цвета), означавший, что корабль готов к открытию огня. Именно так шли в бой российские корабли в Порт-Артуре и в Цусимском проливе.

Увидев действия мятежного броненосца, Вишневецкий поднял сигнал о повороте эскадры «все вдруг» на 16 румбов, чтобы перерыть путь снявшемуся с якоря «Потемкину». На флагманском «Трех Святителях», оказавшемся после поворота концевым, пробили боевую тревогу. Затем отряд Вишневецкого сделал поворот на восемь румбов и строем фронта, увлекая за собой «Потемкин», начал отходить в открытое море курсом зюйд-ост 41º. Расчет Вишневецкого был, в общем-то, грамотным — увести подальше мятежный броненосец от мятежного города и там постараться подавить бунт. Однако около девяти часов утра «Потемкин» внезапно повернул обратно и вернулся на рейд. Впоследствии участники мятежа объяснили этот отход боязнью плавающих мин.

По воспоминаниям участников мятежа, первая проба сил с правительственными кораблями вызвала определенную уверенность даже в тех, кто сомневался в правильности происходящего.

Телеграмма командующего войсками Одесского военного округа генерала от кавалерии Коханова управляющему Морским министерством, 17 июня 1 ч. 20 м. дня: «Эскадра адмирала Вишневецкого, состоящая из двух броненосцев, одного минного крейсера и четырех миноносцев, прибыла на Одесский рейд в семь часов утра семнадцатого; стоит на рейде и ведет переговоры с Потемкиным. Только что получил телеграмму от адмирала Данилевского, что эскадра адмирала Кригера в составе “Ростислава”, “Синопа” и четырех эскадренных миноносцев вышла вчера в семь часов вечера из Севастополя; в Одессу же она до сих пор не прибыла. О мерах, принятых начальниками эскадр, мне не известно».

Тем временем спустя каких-то полтора часа отходивший на зюйд-ост отряд Вишневецкого обнаружил приближающиеся корабли контр-адмирала Кригера. Выйдя из Севастополя, отряд Кригера прошел мимо Тендровской косы спустя пять часов после ухода оттуда Вишневецкого. Вице-адмирал слышал радиопереговоры своего младшего флагмана с «Потемкиным». Еще через час эскадра соединилась. На флагманском «Ростиславе» состоялось совещание адмиралов с участием прокурора севастопольского военно-морского суда полковника Александрова. Ситуация была для вице-адмирала Кригера непроста. Он не только должен был прекратить мятеж на «Потемкине», но и сделать все возможное для того, чтобы сохранить этот новейший броненосец для и так донельзя ослабленного Порт-Артуром и Цусимой российского флота. Задача, прямо скажем, не из легких! Кригер заслушал Вишневецкого о его рейде к Одессе и запросил командиров о настроении команд. На совете решено было еще раз попытаться склонить «Потемкин» к сдаче.

В 10 часов 50 минут на «Потемкин» передается радиограмма с предложением прислать представителей на переговоры. Ответа с мятежного броненосца не последовало. В 11 часов в строю двойного фронта эскадра направилась на одесский рейд. Теперь в ее составе были уже пять броненосцев: «Ростислав» (флаг вице-адмирала Кригера), «Три Святителя» (флаг контр-адмирала Вишевецкого), «Георгий Победоносец», «Синоп» и «Двенадцать Апостолов». Во второй линии шли минный крейсер «Казарский», эскадренные миноносцы «Строгий», «Свирепый» и четыре номерных миноносца, Вишневецкий отправил на «Потемкин» радиограмму: «В доказательство вашей искренности пришлите уполномоченных от команды на “Три Святителя” для мирных переговоров, ручаюсь их безопасность. Мы идем Одессу. Адмирал Вишневецкий».

У историков последующие события получили даже собственную формулировку. Встречу «Потемкина» с Черноморской эскадрой почему-то принято именовать «немым боем», хотя в реальности никакого боя так и не произошло, зато шума и криков было предостаточно.

В 12 часов 5 минут «Потемкин» снова снимается с якоря. В 12 часов 20 минут «Потемкин» сближается с эскадрой и поднимает сигнал с требованием прибыть к ним для переговоров командующему флагом Затем сигнальщики передали на «Ростислав» приказание застопорить на эскадре машины, а после ответного приказания «Потемкину» стать на якорь такой же сигнале позывными эскадры поднимается и на «Потемкине». Заметим, что полученные радиограммы на «Потемкине» до команды не доводились и решения по ним принимались исключительно троицей вожаков «товарищем Кириллом», Фельдманом и Матюшенко. Затем «Потемкин» начинает поворачивать свой форштевень прямо на «Ростислав». Это все те же «товарищ Кирилл», Фельдман и Матюшенко решили поиграть чужими жизнями. На «Ростиславе» проявляют завидную выдержку. Флагман Кригера остается на прежнем курсе, и с него по-прежнему требуют от мятежников встать на якорь. С «Ростиславом» «Потемкин» прошел так близко, что на нем слышали, как с мятежного броненосца кричали: «Снимай погонников!»

Некий свидетель из матросов пишет: «А “Потемкин” гордо, смело, величественно идет между нами, не спуская пушек с намеченной цели. Вот он стал направлять свою большую 12-дюймовую пушку на мостик, где куча офицеров, онемев от ужаса, стоит не шелохнувшись; увидав же, что на них целятся, они, как стадо скотов, шарахнулись, кто куда попало»… Данное свидетельство — полный бред. На встречных курсах и на приличной дистанции совершенно невозможно определить, куда именно целит то или иное орудие. Кроме этого офицеры просто не могли стоять, как стадо, на крыле мостика. Во-первых, все они были расписаны по своим боевым постам, где и находились. Во-вторых, во время «немого боя» командиры кораблей правительственной эскадры находились, как и было положено по корабельному уставу, не в ходовых, а в броневых рубках. Ну а кроме этого вряд ли моряки-профессионалы вообще могли онеметь от ужаса при виде «Потемкина», который, как они прекрасно знали, и стрелять-то толком не мог.

В это время в боевой рубке «Потемкина» начинается паника. Официально считается, что якобы дотоле безучастный ко всему прапорщик Алексеев «бросается к машинному телеграфу, и “Потемкин”, уклоняясь от “Ростислава”, входит в интервал между ним и броненосцем “Три Святителя”». Однако такое утверждение вряд ли соответствует истине. Во-первых, с помощью машинного телеграфа можно изменить лишь скорость хода корабля, причем на таком большом корабле, как «Потемкин», это происходит далеко не сразу, так как сила инерции весьма велика. Курс же корабля изменяется поворотом штурвала, к которому, надо понимать, Алексеев почему-то не бросился. А ведь это был самый эффективный способ уберечь броненосец от столкновения! На руле, кстати, в это время стоял почему-то не штатный рулевой, а трюмный механик поручик Коваленко. Это тоже весьма странно. Получается, что мятежники не доверяли штатным рулевым матросам? Да и какой из трюмного механика рулевой? Забегая несколько вперед, скажем, что, возможно, неопытностью Коваленко на самом деле и объясняются не поддающиеся логике шараханья броненосца из стороны в сторону при встрече с эскадрой?

Помимо этого известно, что рядом с Алексеевым в течении всего «немого боя» стоял минный машинист Шестидесятый, приглядывая за его действиями и готовый незамедлительно принять меры к прапорщику, если бы тот начал что-то делать не так. А кулаки у Иллариона Шестидесятого были здоровенные.

Кроме Коваленко в боевой рубке находились все вожди мятежа. Возникает законный вопрос что же им помешало оттолкнуть Алексеева от телеграфа и снова перевести его ручки в положение «самого полного хода», ведь это дело нескольких секунд?

На самом деле в это время в боевой рубке «Потемкина» происходит нечто совсем иное. Скорее всего, там произошел серьезный конфликт, возможно, и с дракой между сторонниками тарана (Матюшенко и его друзья-одесситы) и его противниками во главе с прапорщиком Алексеевым. Вряд ли Алексеев решился бы на такой поступок после угроз о расправе Матюшенко, будучи в одиночестве. По всей видимости, прапорщика поддержали бывшие в рубке матросы. При этом сторонники Алексеева оказались в большинстве.

С военной точки зрения, таранить «Ростислав» было полным безумием. Во-первых, флагман Кригера был на ходу, с него прекрасно видели маневр «Потемкина» (который, кстати, не отличался большой скоростью хода) и вполне успели бы от него отвернуть. Если все лее таран бы произошел, то он имел бы для мятежников самые катастрофические последствия. Во-первых, на «Ростиславе» при таране погибло бы немало матросов, после чего ни о каком сочувствии к мятежникам со стороны экипажей эскадры речи бы уже не шло. Во-вторых, выведя из строя «Ростислав», «Потемкин» бы серьезно повредил свою носовую часть, неизвестно, как быстро удалось бы ему вытащить из борта «Ростислава» и свой таран. А ведь даже небольшое повреждение было для «Потемкина» гибельным, ведь у мятежников не было ни средств, ни специалистов, чтобы исправить даже небольшие повреждения. К тому же после тарана потерявший ход «Потемкин» стал бы прекрасной мишенью, в которую промахнуться было бы просто невозможно… Поэтому решение на таран могли дать только люди, совершенно не понимающие его последствий и абсолютно не дорожившие жизнями других. А потому в авторстве Матюшенко, «товарища Кирилла» и Фельдмана в этой чудовищной авантюре у меня нет никаких сомнений.

Тем временем «Три Святителя», уклоняясь от шарахающегося из стороны в сторону «Потемкина», вышел из общего строя. Сам же мятежный броненосец подвернул в интервал между кораблями эскадры, прорезая, таким образом, ее строй.

При этом орудия двух флагманских броненосцев были направлены на «Потемкин».

Дистанция между кораблями в этот момент была минимальной, что практически исключало промах при стрельбе. Но никто не хотел стрелять первым. Все еще надеялись на мирный исход. Обычно этот маневр мятежного броненосца превозносится нашими историками, как образец революционного героизма и отваги. На самом деле он стал всего лишь результатом драки в боевой рубке «Потемкина», и рулевым пришлось направить корабль в первое свободное пространство между правительственными кораблями. «Потемкину» из-за безумной провокации Матюшенко просто некуда было деваться.

Из книги Р.М. Мельникова «Броненосец “Потемкин”»: «И вдруг справа, из-за освободившего путь броненосца “Три Святителя”, раздаются приветственные крики матросов, столпившихся на палубах трех других броненосцев. Люди облепили надстройки, мостики, размахивают фуражками, и вот уже неудержимая волна матросской солидарности захлестывает палубы этих кораблей. Неописуемый восторг охватывает потемкинцев, почувствовавших, наконец, долгожданную поддержку родной флотской семьи. Забыв о направленных на них орудиях, матросы срываются с мест, заполняют коридоры, вырываются на верхнюю палубу, и несмолкаемое “ура!” оглашает море, перекликается с ответными возгласами на удаляющихся броненосцах. Поручику Коваленко с трудом удается восстановить порядок и убедить матросов вернуться к своим боевым постам. Крепнет надежда на революционное выступление на эскадре».

Насколько реальна эта сцена? Разумеется, на эскадре имелось немало матросов, сочувствующих «потемкинцам», но все же истинная причина взаимной радости, думается, кроется в ином. И на «Потемкине», и на кораблях эскадры матросы очень боялись настоящего морского боя. Всем было совершенно ясно, что на предельно короткой «кинжальной» дистанции, когда промахи практически исключены, пять броненосцев утопили бы один в течение десятка минут. А кроме того, и рассказы об ужасной участи команд перевернувшихся броненосцев в Цусиме были еще очень свежи. Когда же всем стало ясно, что реального боя не будет, это вызвало взрыв радости как у личного состава правительственных кораблей, так и у мятежников, ведь умирать не хотели ни те ни другие.

Достаточно странно и утверждение Р.М Мельникова, что командованию «Потемкина» с трудом удается восстановить порядок на корабле. Зачем его восстанавливать, ведь братание с командами верными царю кораблей и есть главная цель «потемкинцев»? Если все матросы правительственных кораблей будут размахивать бескозырками и кричать «ура», то они выйдут из подчинения своих офицеров, и их легко будет призвать к захвату своих кораблей. Почему же «потемкинцев» силой загоняют на боевые посты? Да потому, что зачинщики мятежа не без оснований боятся, что столь радостное братание может привести к обратному эффекту и команда «Потемкина» в эйфории решит прекратить мятеж и присоединится к эскадре.

Между тем Матюшенко поднимает сигнал эскадре «Застопорить машины» и «Стать на якорь». Трудно поверить, что кто-нибудь на «Потемкине» на самом деле верил, что их указания будут выполняться. Матюшенко просто наслаждался своей безнаказанностью. В свою очередь, «Ростислав» пытается таким же сигналом остановить приближающийся «Потемкин» и отдает приказ о повороте всем вдруг на 16 румбов. Историками почему-то считается, что это «Потемкин» прорезает строй эскадры. Но с таким же основанием можно говорить и о том, что это эскадра пропускала «Потемкин» сквозь свой строй в надежде на то, что мятежники в конце концов образумятся.

На этот раз «Потемкин» пропускают в свой интервал «Георгий Победоносец» и «Синоп». По приказу Матюшенко сигнальщики семафором передали на корабли: «Команда “Потемкина” просит комендоров не стрелять». Команда «Потемкина» снова самовольно бросает боевые посты и выскакивает наверх. Снова взаимные крики «ура» с проходящих мимо друг друга кораблей. Все понимают, что никакого боя теперь уже точно не будет и все они останутся живы! По воспоминаниям матроса с «Ростислава», «на “Синопе” образовались две партии — желающих и не желающих присоединиться к “Потемкину”. Победила партия нежелающих…»

В это время на «Георгии Победоносце» вся нижняя команда в главе с кочегарами, боясь обстрела «Потемкина» и страшной смерти при переворачивании корабля, бросила вахту и выбежала наверх. Среди собравшихся на баке «Георгия Победоносца» матросов начинают действовать единомышленники Матюшенко. Наряду с криками «ура!» они бросают в разгоряченную толпу провокационные призывы: «Идем к “Потемкину”!», «Долой офицеров!», «Довольно дворянствовать!» Инициативу берет в свои руки машинист Илья Шаповалов. Он кричит: «Ура! Вали, ребята, на мостик!» Группа матросов врывается на мостик и, отстранив офицеров, захватывает управление кораблем. Машинист Дорофей Кошуба (давний личный друг Матюшенко) пытается повернуть дело по потемкинскому варианту. Он призывает матросов убить командира, а остальных офицеров выбросить за борт, но матросы его не поддерживают. Они не хотят крови.

«Почему “Георгий” не по-боевому?» — запросил флажным семафором Кригер.

«Команда “Георгия” желает свезти офицеров на берег и присоединиться к “Потемкину”», — ответил командир «Георгия» капитан 1-го ранга Гузевич.

«Употребите все силы и следуйте за эскадрой!» — приказал адмирал.

«Не могу, не могу!» — отчаянно семафорил сигнальщик с «Георгия».

Тем временем офицеры «Георгия» уже были окружены захватившими винтовки матросами, но призывы Кашубы перебить «кровопийцев» успеха не имели, а убивать офицеров лично Кашуба, в отличие от своего друга Матюшенко, не решается. Одновременно единомышленники Кашубы Семен Дейнега, Назарий Безбах и строевой квартирмейстер Захарий Бородин захватывают штурвал. Матрос Иван Степанюк избивает ногами сигнальщика, пытавшегося семафором сообщить о мятеже на флагманский корабль, а матрос Антон Горобец с криком «Дождались своего, довольно начальству пить нашу кровь!» начинает семафорить на «Потемкин» с призывом о помощи, так как у зачинщиков мятежа на «Георгии» нет уверенности в поддержке команды.

С берега тоже наблюдали за происходившими в море событиями и как могли тут же их комментировали.

Телеграмма генерала Коханова управляющему Морским министерством: «17 июня 1 ч 59 мин дня. Эскадра Кригера прибыла и совместно с эскадрой Вишневецкого окружила “Потемкина”, который перед этим вышел версты на две вперед к ним навстречу. Огня нет. “Потемкин” спустил все флаги. По-видимому, идет его сдача».

Вскоре еще одна, на этот раз весьма сумбурная телеграмма одесского градоначальника министру внутренних дел: «17 июня 2 ч 26 мин дня. Эскадра в составе пяти броненосцев полным ходом пошла на “Потемкина”, миноносцы сзади. “Потемкин” в это время отпустил английский пароход в Константинополь. Пароход, вероятно, увез революционный комитет, бывший на “Потемкине”. Кроме того, спустил два баркаса, идущих к пустынному берегу. Я просил командующего послать казаков переловить. Эскадра окружила “Потемкина”, прошла в порт, а “Потемкин” после сигнализации пошел в море, эскадра повернула к выходу, минула “Потемкина”, который вновь направляется в порт».

Историк пишет: «Кригер приказал броненосцу “Двенадцать Апостолов” атаковать “Потемкин”. “Двенадцать Апостолов” развернулся носом к мятежному броненосцу, но с него, прочитав семафор адмирала, подняли сигнал: “Броненосцу “Двенадцать Апостолов” остановиться”. Матросы “Двенадцати Апостолов”, зная о намечавшейся атаке, передали в машинное отделение приказ “полный назад”. “Двенадцать Апостолов”, не дойдя до борта “Потемкина” всего 3—4 метра, дал задний ход. Тогда командир “Апостолов” М.Н. Коландс нажал кнопку взрыва погребов, но минер Полещук успел перерезать провода Другие матросы привели в негодность основные механизмы орудий и торпедных аппаратов. “Потемкин” почти вплотную обогнул корму “Двенадцати Апостолов” и направился к Одессе».

Увы, в данной цитате нет ни слова правды. Во-первых, какого черта надо было Кригеру посылать на таран «Двенадцать Апостолов», когда выяснение отношений к этому времени уже закончилось и эскадра начала отход. Если уж таранить «Потемкин», то делать это надо было раньше. Когда для этого имелась идеальная возможность — «Потемкин» дважды расходился с эскадрой вплотную на контркурсах. Любопытно и то, откуда могли матросы броненосца «командовать» в машину «Полный назад», когда переговорные трубы с машиной имелись только на ходовом мостике и в боевой рубке. Кто бы допустил там к переговорным трубам матросов? Командир «Апостолов» Коландс представлен вообще полным идиотом Он вдруг ни с того ни с сего пытается взорвать собственный корабль, который даже не перешел на сторону мятежников! К слову, на кораблях даже сейчас не существует (а в начале XX века тем более!) каких бы то ни было «кнопок взрыва погребов». В то время существовали системы затопления погребов водой, да и те управлялись не мифическими кнопками из боевой рубки, а специальными вентилями, которые отрывались вручную в случае угрозы взрыва в артпогребах. И какие, к черту, провода? Говорить о неких кнопках и проводах может только человек, совершенно не представляющий устройства боевого корабля начала XX века. Увы, но большинство наших исторических исследований буквально пестрят такими открытиями, а потому и относиться к ним следует с предельной осторожностью.

На самом деле «Потемкин», разойдясь с кораблями эскадры, круто положил руль и сам пошел на сближение с несколько отставшим от остальной эскадры броненосцем «Двенадцать Апостолов». Впоследствии Матюшенко хвастливо говорил, что он желал последовательно брать на абордаж броненосцы с дружественными экипажами. Однако в боевой рубке «Потемкина» снова произошел конфликт между двумя группировками, и мятежный броненосец, пройдя в ста метрах за кормой «Двенадцати Апостолов», повернул и направился к Одессе.

Эскадра продолжала в прежнем строю отход на зюйд. Разойдясь контркурсами с «Потемкиным», Кригер поднял сигнал: «Практическая эскадра, повернуть всем вдруг вправо на 8 румбов». Корабли развернулись и направились в море. Кригер в последний раз поднял сигнал: «“Потемкин”. Жду уполномоченных», — и одновременно передал на «Георгий»: «Идите в Севастополь». Но «Потемкин» не ответил.

Рассказывая о «немом бое» в своей книге «Броненосец Потемкин», Фельдман рассказывает откровенную басню о том, что если бы матросы прислушались к его задумке спустить на воду корабельные катера и догнать на них уходящую эскадру, то она бы непременно сдалась. На самом деле в данном случае разумно поступили именно матросы, а не студент Фельдман.

Поднятый в 13 часов 50 минут сигнал вице-адмирала Кригера о перемене курса уже не был отрепетован и исполнен «Георгием Победоносцем». Семафором с него передали, что команда присоединяется к «Потемкину». Броненосец начал понемногу отставать от эскадры, а к его борту уже подходил с вооруженным караулом «Потемкина» во главе с Матюшенко миноносец № 267. Не доверяя «георгиевцам», Матюшенко решил фактически захватить корабль сам.

Так закончился знаменитый «немой бой» 17 июня, который наши историки почему-то считают безусловной победой мятежников. На самом деле, при более пристальном изучении обстоятельств маневров становится очевидным, что действия «Потемкина» во многом носили откровенно провокационный характер в надежде, что вице-адмирал Кригер не решится открыть огонь. Это оправдалось; а ведь стоило бы противникам сделать хоть по одному выстрелу друг в друга, и никакого братания не осталось бы и в помине. Все кричавшие «ура» матросы с не меньшим энтузиазмом палили бы друг в друга в надежде победить, а не быть убитыми и утопленными. Именно так, кстати, произошло пять месяцев спустя при расстреле крейсера «Очаков».

Для того чтобы представить себе психологическую ситуацию, возникшую на кораблях при встрече «Потемкина» с эскадрой, надо хотя бы на минуту представить себя на месте участников тех событий. Еще не прошло и месяца после полного уничтожения двух российских эскадр в Цусимском проливе, ранее в Порт-Артуре на дно легла еще одна Погиб почти весь флот, тысячи и тысячи матросов и офицеров. Такого в истории российского флота еще не бывало! Почти каждый из находящихся на кораблях моряков потерял друга, товарища, сослуживца. И теперь новая беда, да какая! На российском корабле российские матросы подняли мятеж, поубивав российских офицеров. Это тоже в истории нашего флота происходит впервые! И вот теперь российские корабли под Андреевским флагом с российскими моряками идут, чтобы уничтожить свой же российский корабль под Андреевским флагом и с российскими моряками! Это какое-то безумие, какой-то невероятный театр абсурда. Еще никогда в истории русские моряки под Андреевским флагом не убивали друг друга в морском бою.

К тому же «Потемкин» — единственный оставшийся после Цусимы броненосец российского флота. Уничтожить его — это значило уничтожить последние остатки морской мощи России. Что должны были чувствовать в этой ситуации матросы и офицеры? Каждый из них надеялся на чудо, что не придется убивать соотечественников. Еще раз повторюсь, что НИКТО НЕ ХОТЕЛ СТРЕЛЯТЬ ПЕРВЫМ — и бывшие на правительственных кораблях офицеры и матросы, и мятежники, ибо именно выстреливший первым брал на себя ответственность зачинщика братоубийства. Да, впереди Россию ждет еще не одна революция, ждет кровавая Гражданская война и истребление одних социальных классов другими. Но все это еще впереди, пока же до всего этого было сравнительно далеко. В июне 1905 года российский флот был еще морально не готов к развязыванию братоубийственной гражданской войны.

Как ни стараются нас уверить отдельные историки, что офицеры кораблей Черноморской эскадры боялись пушек «Потемкина», — это полная ерунда. На самом деле никакой серьезной угрозы для кораблей эскадры «Потемкин» не представлял. Это понимали на правительственных кораблях, это понимали и на самом «Потемкине». Мы уже говорили, что к этому времени «Потемкин» еще даже полноценно не вошел в состав действующего флота. На корабле была масса недоделок (именно поэтому в момент мятежа на нем было несколько десятков рабочих), в том числе и по части артиллерии. Орудия не были еще толком пристрелены, как не были выверены и дальномеры. К тому же сборная команда «Потемкина» была еще очень сырая и несплаванная, а о подготовке артиллеристов мы можем судить по одесским событиям Собственно говоря, именно для выявления недоделок артиллерии, пристрелки орудий и отработки первичных навыков у артиллеристов броненосец и находился в полигоне у Тендеровской косы. Если к этому прибавить отсутствие на корабле офицеров артиллеристов (т.е. профессионалов) и нежелание стрелять по своим сверхсрочников-кондукторов, то становится ясно, что никакой речи о сколько-нибудь точном огне «Потемкина» и речи быть не могло. Возможно, именно поэтому Матюшенко и не решился открывать огонь, а ограничился только вращением орудийных башен. На большее расчеты башен главного калибра не были способны. К тому же, сделай «Потемкин» хоть один выстрел, он был бы в течение нескольких минут уничтожен.

На самом деле, несмотря на некоторый тактический успех (присоединение броненосца «Георгий Победоносец»), стратегически бой был «Потемкиным» начисто проигран. Дело в том, что по плану «Централки» во время этого выхода в море планировались мятежи корабельных команд и присоединение всей эскадры к мятежному броненосцу. Это удалось предотвратить, а кроме того, во время братания на кораблях были выявлены все основные зачинщики, которых немедленно арестовали и изолировали от команд. Таким образом, повторение мятежа, подобного «потемкинскому», на кораблях Черноморской эскадры стало теперь просто невозможно. Если с приходом в Одессу «Потемкина» стало очевидным, что надобность в нем у местных революционеров отпала и броненосец стал им абсолютно не нужен, то события 17 июня показали, что в своей основе Черноморский флот тоже не поддержал «Потемкин». Отныне мятежный броненосец был предоставлен лишь самому себе. Но, думается, на самом «Потемкине» понимания реальной ситуации тогда не было. На момент возвращения в Одессу все были довольны, что остались в живых, а руководители мятежа, кроме того, радовались и пополнению своих рядов за счет «Георгия Победоносца». Как показали последующие события, радовались они преждевременно.

Что касается эскадры, то после неудачной операции по принуждению «Потемкина» к сдаче она отошла в район Тендры. Вице-адмирал Кригер, не решаясь принимать какие-то решения единолично, собрал на флагманском броненосце «Ростислав» совещание командиров кораблей. Было очевидно, что тревожное настроение команд грозит дальнейшим возможным неповиновением. После этого Кригер предложил уничтожить ночью «Потемкин» и «Георгий Победоносец» самодвижущимися минами с миноносцев. Однако большинство участников совещания с этим планом не согласилось. По мнению командиров кораблей, команды миноносцев в ходе атаки могли сами перейти на сторону мятежников. Ну а кроме этого командиры кораблей не горели желанием своими руками топить единственный оставшийся в строю новый броненосец российского флота. Выслушав всех, Кригер распорядился уходить в Севастополь и уже там, разобравшись в обстановке, разработать план нейтрализации мятежных кораблей.

Ночью к эскадре присоединился миноносец № 272, посланный Кригером в Одессу с последним предложением восставшим сдаться и получивший отрицательный ответ.