Мыши Наталии Моосгабр

XV

Госпожа Моосгабр дошла до своего старого обветшалого дома, точно в тумане. Но хотя госпожа Моосгабр и дошла до своего дома, точно в тумане, этот туман был скорее вокруг нее и в ее возбужденном мозгу, чем в ощущениях, по-прежнему острых. Так, например, перед глазами стоял свет хрустальных люстр и тот красный свет, что источали лампы скульптур под лестницей в зале… этот сверкающий красный свет все еще стоял перед глазами и когда она в проезде обходила кирпичи, тачку и бочку с известкой. Она вошла в кухню и зажгла свет – часы у печи как раз пробили половину седьмого. Госпожа Моосгабр отколола шляпу, сняла перчатки, шубу, бусы, вытащила из ушей подвески и переоделась – праздничные юбку и кофту сменила на свое старое платье… а перед глазами у нее все еще стоял красный свет, сверкавший в вилле. Она напустила воды в умывальник, смыла черную и красную краску, пудру, положила шляпу и свою праздничную одежду в шкаф, а украшения и перчатки – в столик в комнате. Лишь полосатую шубу с гривой кинула на кровать, чтобы вернуть ее привратнице, когда та заявится вечером.

«Вот уж глаза вытаращит, как придет, – сказала она себе в комнате, – пять грошей, если я не ослышалась. А как расскажу ей, что там внутри, как горят люстры и красные светильники…» Вернувшись в кухню, она подошла к печи – поглядеть, топится ли еще, и тут же нагнулась к ящику, чтобы подложить дров. А как только подложила, услышала, что кто-то в проезде открывает дверь… она и глазом не успела моргнуть, а в дверях кухни уже стояли Везр, Набуле и чужой человек – черный пес…

– Целую руку, – сказал Везр и сразу же подошел к столу и сел. Набуле, прыснув, тоже подошла к столу и уселась, подошел и чужой человек – черный пес. Он слегка улыбался и то и дело стрелял глазами в сторону госпожи Моосгабр.

Их неожиданным быстрым приходом госпожа Моосгабр была так поражена, что не могла и шагу ступить от печи. Она стояла у печи как вкопанная и смотрела на них, как на призраки, выросшие перед ее взором, в котором до сих пор мелькали отблески ослепительного света люстр и красных светильников в вилле оптовика. Ей показалось, что Везр стал еще сильнее и мощнее, возможно, причиной тому был красный шарф вокруг шеи, а главное, новое пальто, не то серое и тоже новое, что было на нем в прошлый раз, а красно-коричневое кожаное с пряжками и поясом, какой, пожалуй, носят солдаты особого назначения или пожарные. Она видела, что и у Набуле новое пальто, не то, светлое с красными застежками, а черное с красным воротником и желтыми пуговицами. Человек – черный пес, который тихо улыбался, сегодня был тоже в пальто – светло-коричневом с белым барашковым воротником.

– Она совсем не в себе, – прыснула Набуле у стола и расстегнула одну желтую пуговицу, – совсем не в себе оттого, что мы вдруг хлоп ей на голову – и вот уже сидим. Должно быть, думает, что пожаловали послы с Марса. Но пусть знает – мы хотели прийти еще раньше.

– Прийти за вещами под диваном, – сказал Везр, и его голос звучал сегодня сухо, остро, как бритва.

– Да еще на обед, который она для нас приготовила, – придурковато засмеялась мордастая Набуле и посмотрела на плиту, – небось помнит, что в прошлый раз нам его обещала.

Госпожа Моосгабр все еще стояла у печи как вкопанная и не произносила ни слова. А Набуле расстегнула вторую желтую пуговицу и сказала:

– Стоит, не шелохнется и молчит, у тебя от этого есть какое средство?

– Есть, – кивнул Везр и, вынув из кармана кожанки сигарету, чиркнул спичкой, – есть, но сегодня его не назову, даже не намекну на него. Еще брякнется в обморок и ни звука не выдаст. Сгорит дотла и даже тарелки со жратвой на стол не поставит.

– Вот именно, со жратвой, – крикнула Набуле, закружилась и затряслась, – мы разве так договаривались?

Госпожа Моосгабр у печи наконец немного пришла в себя и сделала шаг к буфету. Она видела, как кружится, трясется и вскидывает глаза к потолку Набуле, видела, как на нее, госпожу Моосгабр, смотрит холодными светлыми глазами Везр, и видела, как человек – черный пес с короткими черными растрепанными волосами и низким лбом стреляет в ее сторону глазами и тихо улыбается. Госпожа Моосгабр уж было хотела заговорить, как Везр вдруг встал со стула, взялся за пояс кожанки и стряхнул пепел.

– Нет времени, – сказал он сухо, остро, как бритва, и стряхнул пепел, – нас ждет компания. Подавай обед и, главное, вещи. Вещи… – он двинул пальцем своей большой лапы, – вещи из-под дивана. Надеюсь, – подошел он к дивану, – они не отсырели и мыши их не сожрали. – И он, сунув сигарету в рот, нагнулся и стал вытаскивать посылки.

– Здесь они, – взвизгнула Набуле со стула, – здесь, как ты их и положил. Но не обгрызены ли они, это еще посмотреть надо.

Везр с сигаретой во рту положил посылки на стол и стоя стал их просматривать. И Набуле, не поднимаясь со стула, стала их просматривать. И чужой человек – черный пес, сидя на стуле, тоже стал их просматривать. Он ощупывал рукой бумагу, а главное – углы. Потом поглядел на буфет и заговорил.

– Мадам, – сказал он нежно, мягко, как бархат, и поднял вислые уголки губ, – вы говорили, что эти посылки под диваном обложите мышеловками и мыши не подберутся к ним. Но кажется, – он тихо улыбнулся, – мышь все-таки грызла их. Вот тут, – он указал на одну посылку и тихо улыбнулся, – следы зубок, мадам.

– Мышь добралась до посылок, – выкрикнула Набуле, – они попорчены. Кто знает, – выкрикнула она, – не пролезла ли мышь в какую-нибудь целиком? Тебе бы надо, – крикнула она Везру, – распаковать и заглянуть.

– Не ори, нет времени, – сказал Везр сухо, остро, он уже снова сидел на стуле, – дома погляжу. Сейчас нас ждет компания. Но если в этих посылках найдем живую мышь… – Его холодные светлые глаза вдруг блеснули, и у госпожи Моосгабр сжалось сердце.

– Ни одной в них нет, – выкрикнула она от буфета, – они нетронутые.

– Мадам, – улыбнулся черный пес тихо и мягко, как бархат, – откуда вы знаете, что в них нет ни одной? Разве вы сквозь бумагу видите? А ну как мы распакуем, и какая-нибудь выскочит, вы представляете, что будет? Ведь от этого и кондрашка может хватить.

– В них нет ни одной, – снова выкрикнула госпожа Моосгабр, глядя на стол, – ни одной мыши в них нет. Если только вы сами ее туда не запустили.

– Сами, – прыснула Набуле и придурковато рассмеялась, – сами.

– Мадам, – опять отозвался черный пес и мягко поглядел на госпожу Моосгабр у буфета, – зачем нам запускать в посылки мышей, какой в этом толк? Ведь мы хотим эти посылки продать, мы перекупщики, как вы в прошлый раз изволили высказаться, что бы это была за продажа, предложи мы покупателям в товаре мышей? Вы не думаете, что это был бы конец?

– Ну хватит, – сказал Везр, и его голос звучал по-прежнему сухо, остро, как бритва, – хватит. Нет у нас времени, впереди много дел. Посылки она хорошо спрятала, – он стряхнул пепел, – мышей в них, пожалуй, не будет. И мы отблагодарим ее за это. И чтоб она не болтала зря, поднесем ей что-нибудь получше, чем даже те газеты.

Госпожа Моосгабр у буфета вдруг окончательно пришла в себя. У нее было ощущение, будто на нее вдруг брызнули холодной водой. Она сделала шаг к столу и сказала:

– Надули вы меня. И с газетами надули. Дали мне «Расцвет» недельной давности.

Они посмотрели на нее удивленно, изумленно, вопросительно, Везр – своими холодными светлыми глазами, человек – черный пес пронзил ее взглядом, а Набуле разразилась смехом.

– Да, обманули, – воскликнула госпожа Моосгабр, – если бы я не бросилась наутек, меня наверное бы убили. Подсунули вы мне негодные газеты.

– Госпожа, – тихо сказал чужой человек – черный пес, и вислые уголки его губ приподнялись, – как это подсунули? Как это негодные газеты? Мы вам никаких газет не подсовывали, мы положили их сюда на стол, а Везр приложил к ним официальную карточку. С ней вы должны были идти в редакцию «Расцвета» и получить сорок геллеров на руки. А разве вы прочли на газете дату, если осмеливаетесь утверждать, что она была недельной давности?

– Я не прочла, но знаю, – воскликнула госпожа Моосгабр, – люди на том углу мне сказали. Хотели меня камнями закидать, вот ведь что. У меня осталось несколько номеров, сами и взгляните на дату.

– Подумайте, – сказал Везр и выпустил струю дыма, – подумайте, до чего люди злые. Уже и газетчицу дурят, хотя, конечно, не всякую. Ту, которая попадается им на удочку. Не со всякой продавщицей такое случилось бы. А все потому, что люди хотят задарма газеты иметь, и это, верно, им удалось. Ты оставила пачку на углу, смылась, а люди только того и ждали.

– Люди только того и ждали, – придурковатым смехом засмеялась мордастая Набуле, – она глупая, на все клюет. Не надо было оставлять газеты. Голову даю на отсечение, – засмеялась она придурковато, – что она бросила там и ту хорошую толстую веревку. Да и Бог весть, как она эти номера продавала. Ты же знаешь, – засмеялась она, глядя на Везра, – что продавать она не умеет. А плита у нее пустая, погасшая, – она посмотрела в сторону печи, – ни огонька в ней, ни крошки на ней. Ну как с обедом?

Везр с минуту молчал, Набуле кружилась, тряслась и хватала себя за красный воротник, чужой человек – черный пес лишь тихо улыбался и стрелял глазами. Госпожа Моосгабр стояла близ стола и слегка дрожала.

– Не знаю, – сказал Везр наконец и посмотрел на сестру, – не знаю, можно ли в таком разе, когда она угробила такой гешефт, можно ли подробно рассказать ей про колодец.

– Я тоже не знаю, – завизжала Набуле, – думаю, нельзя. Опять все перепутает, – завизжала она, – разболтает все и напортит. С колодца, – завизжала она, – не будет никакого навару.

– Ни о каком колодце я и слышать не хочу, – госпожа Моосгабр опять немного пришла в себя, – все это жульничество и вранье. Одно жульничество и вранье, – восклицала она, – ни о каком колодце я и слышать не хочу, меня в это дело не впутывайте. Никакого такого колодца, – сказала она, – и нет вовсе.

– Вот видишь, – сказал Везр сестре и вздохнул.

– Вот видишь, – взвигнула Набуле.

– Мадам, – опять нежно отозвался человек – черный пес и уставился на госпожу Моосгабр, – вы и вправду ясновидица. Уж не хочу поминать старое: якобы эти посылки, что на столе, украдены на почте в метро, а Везр якобы вернулся из каталажки. Не буду вас попрекать, что вы все время прохаживаетесь насчет Везра, хотя и знать не знаете, кто такой Везр и чем занимается. Вы что, действительно ясновидица, – он тихо улыбнулся, глядя на госпожу Моосгабр, – откуда вы знаете, что здесь нет никакого колодца, что это вранье? Через минуту вы станете еще утверждать, мадам, – он тихо улыбнулся, глядя на госпожу Моосгабр, – что в этом колодце нет никакого клада, тогда как там золото, серебро и мешочек грошей. Мадам, – он тихо улыбнулся, глядя на госпожу Моосгабр, – ведь вы без конца ошибаетесь.

– Я не ошибаюсь, – госпожа Моосгабр, как ни странно, теперь почти крикнула, – я не ошибаюсь и не хочу о колодце слышать!

– Вот смотри, – отщелкнул Везр сигарету на пол и посмотрел на госпожу Моосгабр холодным светлым взглядом, – вот смотри. Нам некогда с тобой здесь препираться. Если тебе неведомо, что здесь колодец и в нем клад, – это твое личное дело. Мы знаем то, что знаем, и хотели тебе помочь. Только, когда мы этот колодец вычистим, не вздумай попрекать нас, что мы с тобой ничем не поделились и все от тебя скрыли.

– Вот и скрой, – крикнула следом Набуле и схватилась за пуговицу, – скрой. Скрой, и больше ни слова. За каким чертом, – крикнула Набуле, – она все талдычит свое, ей хоть кол на голове теши.

– Однако же я знаю, как ее убедить, – Везр вдруг улыбнулся и схватился за пояс кожанки, – я знаю, потом она уже не будет рыпаться. К сожалению, – он покивал головой, – я знаю.

– Ну и пускай убедится, – Набуле улыбнулась, – у нее есть возможность. Пускай их спросит, – она затряслась, закружилась, – небось знает, где они живут, мы этого не станем ей говорить.

– Мы этого не станем ей говорить, – кивнул Везр и с пояса кожанки перенес свою большую руку на стол, – небось знает, где они живут, пускай их и спрашивает. Они ей подтвердят, она поверит. Вот именно. Чужим поверит, а нам – черта с два.

– Я не знаю, о ком вы говорите, – резко покачала головой госпожа Моосгабр, – но я никого ни о чем спрашивать не буду. Я сказала – меня это не интересует.

– Мадам, – улыбнулся человек – черный пес, нежно, мягко, – вы говорите, что никого ни о чем не будете спрашивать, а ведь вы даже не знаете, о ком речь. Вы же помните тех двух студентов, что были на свадьбе у Набуле… – он улыбнулся нежно, мягко, – вы же их помните. Они сидели рядом с вами, и вы с ними разговаривали до той минуты, пока вдруг не поднялись и не убежали из зала. Ведь тем студентам, – он тихо улыбнулся, – вы же, наверное, верите. Или нет?

– Тем верю, – сказала госпожа Моосгабр холодно, – те студенты были приличные люди. Но ни из какого зала я не поднялась и не убежала, меня выгнали, точно лошадь.

– Вот видишь, – сказал Везр, – вот видишь. Выгнали, мол, точно лошадь, а те студенты были приличные люди. Тогда ступай и спроси их, – вскричал он резко, – спроси, знают ли они о колодце в этой округе. О колодце, в котором клад. Золото, серебро, гроши.

– Ступайте к ним, мадам, и спросите, – кивнул человек – черный пес, – я вам дело говорю, спросите, тогда поверите. Только вся беда в том, что мы не можем слишком долго ждать. Нам-то какой от этого прок? Мы можем попросить помощь у других, у тех, кто нам сразу поверит, не спрашивая никаких студентов. У тех, кто рад будет пойти с нами. Везр просто хотел подстраховаться, чтобы потом вы не говорили, что он пошел к чужим, а вам не сказал об этом.

Госпожа Моосгабр отступила на шаг к буфету, посмотрела на его угол, потом перевела взгляд на матовое окно и промолчала. Молчала она как-то упрямо и упорно. Набуле прикрывала мордастые губы ладонями и хохотала. Черный пес обиженно смотрел куда-то в угол потолка, госпоже Моосгабр казалось, что таким она его еще никогда не видела. А Везр тупо уставился в стол, его она тоже таким не видела.

Часы у печи пробили восемь. И Везр вдруг отвалился на спинку стула, положил руку на стол, как делают подчас чиновники, и посмотрел холодным светлым взглядом на мать.

– Нам пора взять посылки и топать, – сказал он сухо, резко и стукнул рукой об стол, – где твой обед?

– Уже вечер, – сказала госпожа Моосгабр, – как раз пробило восемь, никакого обеда у меня нет, на ужин варю кофе.

Набуле, разразившись смехом, застегнула две расстегнутые желтые пуговицы. Везр все еще сидел, отвалившись на спинку стула, и стучал рукою об стол. Потом сказал:

– Ладно, обед оставь себе – напрашиваться не станем. Но я скоро опять сюда наведаюсь, а ты подумай, – он стучал рукой об стол и смотрел на посылки, – а не надумаешь по-быстрому, пеняй на себя. Тогда купи и лопай овес, как та старая бессмертная курва. – И он встал со стула, схватился за пряжку своей черно-коричневой кожанки и взял несколько посылок. Человек – черный пес тоже встал со стула, тихо, без звука, и взял несколько посылок. Встала со стула и Набуле и закружилась.

– А что мне надо делать? – спросила госпожа Моосгабр, но особого интереса в ее голосе не было.

– Что тебе надо делать? – пожал плечами Везр. – А ничего. Сесть в корзину и дать себя опустить в ней на дно колодца. Там положить золото, серебро и гроши в корзину и снова дать себя вытащить. Вот и все.

– Влезть в этот колодец? – изумилась госпожа Моосгабр, а Везр пожал плечами.

– Да, дать себя опустить в колодец, – сказал он.

– Так вы, мадам, все же подумайте, – улыбнулся черный пес ласково и свободной рукой погладил у шеи барашковый мех на своем светлом пальто, – такой возможности у вас больше не будет. Как вы все умеете испортить! В «Риц» мы хотели вас взять, – он улыбнулся, глядя на госпожу Моосгабр, – вы спрятались у привратницы и предпочли пойти в парк. Мы дали вам газеты, чтобы вы заработали, – он улыбнулся, глядя на госпожу Моосгабр, – вы бросили их на углу и убежали. А теперь мы предлагаем вам спуститься в колодец, где клад, а вы говорите, что это жульничество и вранье. Словно вы в самом деле вещунья и не хотите даже студентов спросить. Стоит ли мне повторять все ваши старые ошибки? – А потом добавил: – И с этими мышами вы мне до сих пор не помогли, хотя я давал вам приличную сумму. У меня было лишь одно условие: мышеловки вы принесете свои. Я известил вас об этом уже два раза, однажды даже письменно, но вы и бровью не повели. Хотя и прекрасно знаете, что я каменотес, в прошлый раз вы, кажется, сказали, что достаточно пойти к каменотесам у кладбищенских ворот, там, мол, я нахожусь, там, мол, еще и какой-то Бекенмошт. А где же, мадам, – он быстро посмотрел на буфет, – где же сегодня ваш «Марокан»? Сегодня этого белого порошка нет здесь. Вы его, должно быть, спрятали в кладовку, не так ли?

– Она спрятала порошок в кладовку, а мышей у нее здесь все больше и больше, – придурковато засмеялась мордастая Набуле, – уж не хочет ли она тоже отсюда перебраться?

Госпожа Моосгабр замечала лишь придурковатый смех мордастой Набуле. Она кивнула и резко сказала:

– Ты лучше сама постарайся перебраться в Алжбетов, а лишний грош отдай Лайбаху. У тебя их хватает, а ты и двадцати геллеров не даешь ему на квартиру.

– С какой стати мне ему давать, – выкрикнула вдруг Набуле резко, но следом разразилась диким смехом, – она, должно быть, совсем спятила.

– Заткнись, – сказал Везр грубо, – заткнись и не ори. – И, повернувшись к госпоже Моосгабр, сказал: – Как писали в газетах, эта старая бессмертная курва заявила однажды, что кое над чем размышляет. Так ты тоже кое над чем поразмысли, а мы уже идем.

– Мадам, – еще раз тихо улыбнулся черный пес, и уголки его губ блаженно приподнялись, – мы уже идем, но я хотел бы еще кое-что сказать. У вас все-таки странные идеи. С какой стати Набуле давать Лайбаху грош на квартиру в Алжбетове? Почему? Почему, если позавчера она с ним развелась?

И Везр с посылками первый, следом Набуле и, наконец, человек – черный пес, тоже с посылками и тихо улыбаясь, вышли из кухонной двери в коридор, потом в проезд мимо кирпичей, тачки и бочки с известкой, и их шаги вскоре совсем затихли. Госпожа Моосгабр стояла у буфета как вкопанная.