Мюрат

Глава II. КОРСИКА

В той же бухте около Бонетта, где мы видели Мюрата в сопровождении его гостеприимного хозяина, бесплодно ожидавших лодку с корабля, мы вновь встречаем их 22 августа того же года. На этот раз угроза исходила не от Наполеона, теперь он был изгнан Людовиком XVIII: не воинская честность Брюна со слезами на глазах пришла к нему объявить этот приказ, а отвратительная неблагодарность Де‑Ривьера, который назначил цену за голову того, кто спас его собственную. Де‑Ривьер ласково написал экс-королю Неаполя, советуя положиться на искренность и гуманность короля Франции, но это туманное приглашение не показалось изгнаннику достаточной гарантией безопасности, особенно потому, что исходило от человека, который только что приказал зарезать почти у себя на глазах маршала Франции, снабженного охранной грамотой. Мюрат уже знал об избиении мамелюков в Марселе и убийстве Брюна в Авиньоне. Благодаря бдительности тулонского комиссара полиции, он был предупрежден, что дан формальный приказ об его аресте, а потому и считал невозможным оставаться во Франции. Корсика с ее гостеприимными городами, дружественными горами и непроходимыми лесами находилась только в пятнадцати лье. Нужно было достичь Корсики и ожидать там, что решат короли относительно судьбы того, кого они в продолжение семи лет называли своим братом.

В десять часов вечера король спустился к берегу. Лодка, которую он ждал, еще не приплыла, но на этот раз не было ни малейшего опасения за то, что она заблудится, так как, во избежание неудачи, бухта днем была осмотрена тремя преданными друзьями — Бланкардом, Лангладом и Донадье, решившими пожертвовать жизнью, чтобы перевезти Мюрата на Корсику. Мюрат спокойно смотрел на пустынный берег. Несчастный изгнанник цеплялся за этот кончик земли, за эту песчаную косу, как за Францию, его мать, ибо, ступив на судно, он надолго распростится с нею, может быть, навеки.

Размышляя об этом, он внезапно вздрогнул и глубоко вздохнул, заметив в прозрачной темноте южной ночи скользящий по волнам, как привидение, парус. Скоро послышалась морская песня. Мюрат распознал условленный сигнал и ответил пистолетным выстрелом. Судно повернуло и направилось в его сторону, но остановилось в 10 или 12 шагах от берега. Двое бросились в море и достигли берега вброд, третий, завернутый в плащ и склонившийся у руля, остался в лодке.

— Итак, мои храбрые друзья, — сказал король, направившись навстречу Бланкарду и Лангладу, — момент настал, не так ли? Ветер попутный, море спокойно, надо плыть.

— Да, — ответил Ланглад, — да, сир, надо плыть, но было бы, однако, разумнее отложить до завтра.

— Почему? — спросил Мюрат.

Ланглад не отвечал.

— Это бесполезно, — крикнул Донадье, который оставался у руля, — скоро начнется сильный ветер.

Мюрат вздрогнул, но отчаяние его было мгновенным, и скоро он оправился.

— Тем лучше, — сказал он, — чем сильнее будет ветер, тем быстрее мы поплывем.

— Да, — сказал Ланглад, — но только один бог знает, куда он нас занесет. Не стоит, сир, сегодня плыть.

— Но почему же? — спросил Мюрат.

— Вы видите, — вступил в беседу Бланкард, — эту черную полосу, сир? После захода солнца она была едва заметна, а теперь покрывает часть горизонта. Через час на небе не будет видно ни одной звезды.

— Вы боитесь? — спросил Мюрат.

— Страх! — возразил Ланглад. — Перед чем? Перед бурей? Это все равно, если бы я спросил ваше величество, боитесь ли вы пушечного ядра… Все, что мы говорим, относится к вам, сир; что может сделать буря таким морским волкам, как мы?

— Ну, так поплыли, — воскликнул, вздохнув, Мюрат. — Прощайте, Маруэн. Только бог может вас вознаградить за все то, что вы для меня сделали. Я в вашем распоряжении, господа.

Через минуту Мюрат был на судне. Он повернулся к берегу и крикнул Маруэну:

— У вас маршрут до Триеста… Не забудьте о моей жене! Прощайте!

— Прощайте! Да хранит вас бог! — сказал Маруэн.

Судно быстро удалялось. И скоро исчезло. Долетел до Маруэна ослабленный расстоянием крик: этот крик был последнее «прости» Мюрата Франции.

Когда Маруэн рассказывал мне об этом, он так ясно представлял себе все, хотя с тех пор прошло уже двадцать лет, что припомнил даже мельчайшие подробности ночного отъезда. Какое-то предчувствие несчастья охватило его тогда, так что он не мог покинуть берег и несколько раз хотел окликнуть короля, но, точно во сне, уста его раскрывались, не издавая звука. Он был уверен, что упал без чувств, и только в час пополуночи, то есть спустя два с половиной часа после того, как барка отплыла, он вернулся домой со смертельной тоской на сердце.

А что касается смелых мореплавателей, то они были уже на пути из Тулона в Бастию. Сначала волнение исчезло. Барка, не двигаясь, качалась на волнах, которые с каждой минутой становились все меньше. Мюрат печально наблюдал, как по морю простирается фосфорический след, который оставляла барка, затем улегся на дно лодки, завернулся в плащ и, закрыв глаза, предался течению мыслей, гораздо более мятежному и бурному, чем морское. Вскоре два моряка, решив, что король спит, присоединились к рулевому и стали держать совет.

— Вы сделали большую ошибку, Ланглад, — сказал Донадье, — взяв такую барку. Без палубы мы не сможем противиться буре, а без весел мы не можем двигаться в затишье.

— Боже мой! У меня не было выбора. Я вынужден был брать то, что встретил.

— Крепка ли она, по крайней мере? — спросил Бланкард.

— Ты сам отлично знаешь, насколько крепки доски и гвозди, которые мокнут в продолжение десяти лет в соленой воде.

— Тише! — сказал Донадье.

Моряки прислушались: долетел отдаленный раскат грома, но такой слабый, что надо было иметь уши моряка, чтобы его расслышать.

— Да, да, — сказал Ланглад, — это предупреждение для тех, кто имеет ноги или крылья, чтобы добраться до гнезда.

— Далеко ли мы от островов? — спросил Донадье.

— Около лье.

— Повернем к ним.

— Зачем это? — спросил Мюрат, подымаясь.

— Чтоб нам пристать, сир, если мы сможем…

— Нет, нет! — воскликнул Мюрат. — Я не хочу более вступать ни на какую землю, кроме Корсики. Я не желаю еще раз расставаться с Францией. К тому же… ветер…

— Все вниз! — крикнул Донадье.

Ланглад и Бланкард тотчас же исполнили приказ. Парус скользнул по мачте и упал на дно судна.

— Что вы делаете? — вскрикнул Мюрат. — Вы забыли, что я король, что я приказываю вам?

— Сир, — сказал Донадье, — здесь есть более могущественный король, чем вы, это бог; слышен голос, покрывающий ваш, это голос бури… Предоставьте нам спасти ваше величество, если это возможно, и не требуйте ничего больше.

В это мгновение молния прорезала горизонт, послышался удар грома более близкий, чем первый, легкая рябь появилась на поверхности воды, барка задрожала, как живое существо. Мюрат начал сознавать, что надвигается опасность; тогда он поднялся, откинул назад волосы и начал вдыхать бурю, как дым; солдат был готов к битве.

— Сир, — сказал Донадье, — вы хорошо знаете, что такое сражение, но бурю на море вы, возможно, никогда не видели. Если это зрелище вам любопытно, то уцепитесь за мачту и смотрите.

— Что мне нужно делать? — спросил Мюрат. — Не могу ли я вам чем-нибудь помочь?

— Нет, сир, пока нет. Позднее мы попросим вас выкачивать воду…

Буря усилилась. Она наскакивала на путешественников, как скаковая лошадь, изрыгающая из ноздрей огонь и ветер, ржущая громом и брызжущая морской пеной им под ноги. Донадье налег на руль, барка подалась, словно понимая необходимость быстрого повиновения, и подставила корму ударам ветра. Шквал прошел, оставляя за собой дрожащее море, и все, казалось, утихло. Но буря набиралась духу.

— Вот мы и избавились от этого шквала, — сказал Мюрат.

— Нет, ваше величество, — сказал Донадье, — это был авангард, скоро подойдет и главная армия.

— А не сделать ли нам кое-каких приготовлений для ее приема? — весело возразил король.

— Каких? — спросил Донадье. — Держитесь, сир, покрепче!..

Действительно, приближался второй шквал, более мощный, чем первый, в сопровождении дождя и молний. Донадье попытался повторить испытанный маневр, но это ему не удалось; мачта согнулась, как тростник, лодка зачерпнула воды.

— К насосу! — крикнул Донадье. — Сир, вот случай нам помочь.

Бланкард, Ланглад и Мюрат сняли свои шляпы и начали ими вычерпывать из барки воду.

Положение этих четырех человек было ужасно, и оно длилось три часа. К рассвету ветер ослабел; однако море оставалось бурным и грозным. Давал себя почувствовать и голод; вся провизия была снесена в море, одно лишь вино сохранилось неприкосновенным. Король взял одну из бутылок, сделал из нее глоток и передал ее спутникам: необходимость уничтожила этикет. У Ланглада оказалось при себе несколько плиток шоколада, которые он и предложил королю. Мюрат разделил их на четыре части и заставил спутников принять их. Когда был окончен этот скромный завтрак, стали определять положение Корсики, но барка настолько пострадала, что не было уверенности, что она дойдет до Бастии.

За весь день наши путешественники не могли сделать более десяти лье; они шли под маленьким фок-парусом, не решаясь развернуть большой, и ветер настолько был изменчив, что время терялось даром в борьбе с его капризами. К вечеру обнаружилась течь; вода просачивалась через щели в раздавшихся досках. Носовые платки экипажа послужили для законопачивания.

Ночь, мрачная и непроницаемая, вторично окутала их тьмою. Мюрат, разбитый усталостью, уснул. Бланкард и Ланглад уселись возле Донадье. Ночь, по-видимому, собиралась быть спокойной; между тем, по временам стал слышаться глухой треск. Моряки переглянулись. Затем их взоры обратились к королю, спавшему также крепко, как спал он когда-то в песках Египта и в снегах России. Один из моряков поднялся и перешел на другой конец лодки, насвистывая сквозь зубы провансальскую песенку. Осмотрев небо, волны и лодку, он возвратился к товарищам и уселся, про себя ворча:

— Будет чудо, если мы доплывем.

Ночь шла к исходу. Перед рассветом вдали показался корабль.

— Парус! — закричал Донадье. — Парус!

Крик разбудил короля.

В самом деле, маленькое торговое судно шло от Корсики, направляясь в Тулон. Донадье стал править к нему, Бланкард поднял паруса, рискуя повредить барке, а Ланглад побежал на нос, чтобы помахать оттуда королевским плащом. Их заметили, и скоро бриг был рядом. Король прокричал капитану, обещая ему крупную награду за то, что тот примет на борт его с тремя спутниками и отвезет на Корсику. Капитан выслушал предложение, затем, повернувшись к экипажу, отдал вполголоса какое-то распоряжение, которого не мог расслышать Донадье, но понял, вероятно, по жестам, так как тотчас же скомандовал Лангладу и Бланкарду проделать маневр, необходимый, чтобы удалиться от корабля. Король топнул ногой.

— Что вы делаете, Донадье? Что вы делаете?! — закричал он. — Вы что, не видите, что он подходит к нам?

— Да, клянусь честью, я это вижу!.. Повинуйтесь, Ланглад! Осторожней, Бланкард! Да, он идет на нас, но, может быть, я это слишком поздно заметил. Так, хорошо, так, хорошо, теперь ко мне, — и Донадье налег на руль и дал ему такой яростный и внезапный поворот, что барка, вынужденная круто изменить направление, казалось, встала на дыбы, как взнузданная лошадь. Огромная волна, поднятая гигантом, надвигавшимся на нее, понесла барку, как листок, и бриг прошел в нескольких футах от ее кормы.

— А! Изменник! — вскричал король, который только сейчас понял намерение капитана, и выхватил из-за пояса пистолет. — На абордаж, на абордаж!

— Да, да, — сказал Донадье, — он принял нас, бездельник или, вернее, животное, за морских разбойников и хотел нас потопить.

И, действительно, лодка быстро стала наполняться водой. Попытка к спасению лодки, на которую отважился Донадье, ужасающим образом попортила барку. Все бросились вычерпывать воду. Эта работа продолжалась десять часов. Наконец, Донадье вторично испустил обнадеживающий крик:

— Парус! Парус!

Король, Ланглад и Бланкард прекратили работу. Опять подняли паруса и направились к судну, вода в барке, тем временем, не встречая препятствий, быстро прибывала. Надо было успеть подплыть к кораблю раньше, чем барка пойдет ко дну. Корабль, со своей стороны, казалось, поспешил им навстречу. Ланглад узнал его первым; это было неаполитанское королевское судно, несшее сторожевую службу между Тулоном и Бастией. Ланглад был другом капитана, он позвал его по имени отчаянным голосом умирающего и был услышан.

Барка наполнялась водой, король и его спутники находились в ней по колени. Она уже накренилась, когда с корабля бросили канаты. Король и его товарищи были спасены. Донадье, покинувший барку последним, обернулся с хладнокровием моряка, посмотрел, как пучина открыла перед ним свою обширную пасть и поглотила перевернувшуюся барку. Еще каких-то пять секунд, и эти четверо людей, теперь спасенных, погибли бы!..

Едва Мюрат показался на палубе, как какой-то человек бросился к его ногам; это был мамелюк, некогда привезенный Мюратом из Египта, и который потом женился в Кастелламаре; торговые дела привели его в Марсель, где он только чудом избежал казни, которой подвергались его соотечественники. Несмотря на переодевания и на труды, которые ему пришлось перенести, он был узнан своим прежним господином. Его радостные возгласы не дали возможности королю скрывать долее свое инкогнито — сенатор Касабланка, капитан Олетта, племянник принца Баччьокки, комиссар по имени Боэрко, избежавшие избиения на юге и находившиеся на судне, начали называть его королевским именем и составили около него маленький придворный штат. Переход был резок и произвел быструю перемену: не было более Мюрата — изгнанника, был Иоахим I, король неаполитанский. Земля изгнания исчезла вместе с утонувшей баркой, и на их месте появились на горизонте, как дивное видение, Неаполь с восхитительным заливом. И, несомненно, первая мысль о фатальной экспедиции в Калабрию родилась именно в эти дни душевного подъема. Между тем, король не знал, какой прием его ожидает на Корсике, а потому и принял имя графа Де‑Кампо Мелле и под этим именем 25‑го августа высадился в Бастии.

Но его предосторожности были напрасны. Три дня спустя после его приезда решительно все знали о его присутствии в этом городе. Скоро начались сборища. Послышались крики: «Да здравствует Иоахим!» И король, опасаясь нарушить общественное спокойствие, в тот же вечер покинул Бастию вместе со своими тремя спутниками и мамелюком.

Два часа спустя он прибыл в Висковато и стучался в дверь генерала Франческетти, который служил ему во все время его царствования и который, покинув Неаполь одновременно с королем, отправился на Корсику с женою, чтобы поселиться в доме своего тестя Колонна Чикальди. Генерал ужинал в то время, когда ему пришли сказать, что какой-то иностранец желает с ним говорить. Он вышел и увидел Мюрата, завернутого в солдатскую шинель. Генерал замер в изумлении. Мюрат вперил в него свои большие черные глаза, затем, скрестив руки, сказал:

— Франческетти, найдется ли за вашим столом для меня место? Найдется ли под вашей кровлей убежище для вашего изгнанника-короля?..

Франческетти, не в состоянии ответить, упал к его ногам и поцеловал ему руку. С этого момента дом генерала был в распоряжении Мюрата.

Как только слух о приезде короля разлетелся по окрестностям, к Висковато стали стекаться офицеры всех чинов, ветераны, сражавшиеся под его начальством, и корсиканские добровольцы. Скоро дом генерала превратился во дворец, деревня — в королевскую резиденцию, и остров — в королевство. Странные слухи распространились о намерениях Мюрата, армия в девятьсот человек давала им некоторые подтверждения. Как раз в это время Бланкард, Ланглад и Донадье попрощались с королем. Он хотел их удержать, но, посвятив себя спасению осужденного, они не желали делить королевского благополучия.

Мы уже говорили, что Мюрат встретил на борту сторожевого корабля из Бастии одного из своих прежних мамелюков, по имени Отелло, и что этот последний отправился за ним в Висковато. Экс-король неаполитанский замыслил сделать из него своего поверенного. Семейные связи влекли Отелло в Кастелламару. Король приказал ему туда вернуться и снабдил его письмами к лицам, на преданность которых он рассчитывал.

Отелло счастливо прибыл к своему тестю в Кастелламару и решил, что ему можно все рассказать. Но, испугавшись, тесть сообщил о посланнике Мюрата полиции. Ночью у Отелло был сделан обыск и королевская корреспонденция оказалась в руках у полиции.

На следующее утро все лица, которым адресовались письма, были арестованы и получили приказ ответить Мюрату, советуя ему ехать в Салерно как наиболее удобное для высадки место. Пять человек из семи имели низость это исполнить, и только двое братьев-испанцев отказались категорически, за что их бросили в темницу.

Между тем, 17‑го сентября Мюрат покинул Висковато, генерал Франческетти и много корсиканских офицеров составляли свиту. Мюрат направился к Аяччио через Котону, через горы Серра и Боско, Венако, Виваро, через просеки в лесу Веццаново и Богоньона. Везде его принимали как короля, у городских ворот его встречали многочисленные депутации, приветствовавшие его речами, величая титулом его величества. Наконец, 22‑го сентября он прибыл в Аяччио. Все население ожидало его за городом. Его въезд в город был триумфом. Его на руках несли до гостиницы, в которой прежде останавливались маршалы. Было отчего закружиться голове даже у человека менее впечатлительного, чем Мюрат. Он был в упоении. Входя в гостиницу, он пожал руку Франческетти и сказал:

— Посмотрите, по тому, как меня принимают корсиканцы, вы можете судить, что сделают для меня неаполитанцы, — это были первые слова, которые у него вырвались о планах на будущее.

И с этого же дня были сделаны распоряжения приготовить все к отплытию. Собрали десять небольших фелук. Один мальтиец, по имени Барбара, бывший капитан неаполитанского флота, был объявлен командиром экспедиции. Двести пятьдесят человек были собраны и получили приказ быть готовыми к отплытию при первом знаке. Мюрат ожидал ответов на письма, которые передал с Отелло. Они пришли утром 28‑го числа. Мюрат пригласил всех офицеров на большой обед и приказал выдать двойное жалованье и двойные порции всем людям.

Король сидел за десертом, когда доложили о приезде Мацерони, посланника могущественных иностранцев, принесшего Мюрату ответ, которого тот долго ждал в Тулоне. Мюрат поднялся из-за стола и вышел в соседнюю комнату. Мацерони держался как официальный посол, он передал королю ультиматум австрийского императора. Ультиматум гласил следующее:

«Мацерони уполномочен известить короля Иоахима, что его величество император австрийский предлагает ему убежище в своем государстве на следующих условиях:

1. Король примет частное имя. Королева наследовала имя Липано, может быть, и король примет то же имя.

2. Разрешается королю выбрать для местожительства один из городов Богемии, Моравии или Восточной Австрии. В этих провинциях он может жить беспрепятственно.

3. Король обязуется своим честным словом, что он никогда не покинет Австрии без согласия императора, что будет жить он, как знатный, но частный человек, покорный всей строгости законов Австрийской империи.

Уверенный в том, что все предложенное будет принято во внимание, нижеподписавшийся, получив приказ от императора, передаст это заявление.

Дано в Париже 1‑го сентября 1815 года». Подписано: Князь Меттерних.

Мюрат улыбнулся, закончив чтение, затем сделал знак Мацерони следовать за ним. Он провел его на террасу дома, возвышавшегося над городом, и над которым, в свою очередь, возвышалось знамя, развевавшееся, как над королевским замком. Повсюду сияли иллюминации. В гавани качался на волнах маленький флот. Улицы города были полны народу, как на празднике. Как только толпа увидела Мюрата, из всех уст раздался крик: «Да здравствует Иоахим! Да здравствует брат Наполеона! Да здравствует король Неаполитанский!» Мюрат ответил приветствием, крики усилились, и под музыку гарнизона послышался национальный гимн. Мацерони не верил своим ушам и глазам. Когда король натешился его удивлением, он пригласил его сойти в зал. Там собрались уже придворные в парадных мундирах. Казалось, что здесь было Казерто или Каподимонте. Наконец, после нескольких минут замешательства, Мацерони приблизился к Мюрату.

— Сир, — сказал он, — какой ответ я должен передать его величеству австрийскому императору?

— Сударь, — отвечал Мюрат с надменным достоинством, которое так шло к его прекрасной наружности, — вы расскажете моему брату Францу то, что здесь видели и слышали, и можете прибавить то, что этой ночью я еду возвратить себе мое Неаполитанское королевство.