Мюрат

Глава III. ПИЦЦО

Письма, которые заставили Мюрата решиться покинуть Корсику, были доставлены ему одним калабрийцем по имени Луиджи. Луиджи представился посланником араба Отелло. Эти письма, написанные министром полиции в Неаполе, назначали Иоахиму гавань города Салерно как место наиболее удобное для высадки. Король Фердинанд сосредоточил около этого пункта три тысячи австрийских солдат, не смея довериться неаполитанским солдатам, которые сохраняли о Мюрате свежие и блестящие воспоминания.

Так флотилия Мюрата направилась к Салернскому заливу. Но около Капри она была застигнута ужасной бурей, которая загнала ее к Паоле, маленькому порту в десяти лье от Козенцы. И ночь с 5‑го на 6‑е октября суда провели в береговой выемке, не заслуживающей даже назваться бухтой. Король, чтобы не возбуждать подозрения у береговой стражи и сицилийских скорридори, приказал потушить все огни и лавировать до утра. Но за час перед рассветом с суши подул такой жестокий ветер, что экспедиция была рассеяна по морю.

На рассвете корабль, на котором был король, оказался один. Лишь спустя несколько часов к нему присоединилась фелука капитана Чиккони, и эти два судна бросили якоря в четыре часа пополудни в виду Сан-Лючидо. Вечером король приказал командиру батальона Оттавиани отправиться на берег и произвести разведку. Луиджи предложил сопровождать его, и Мюрат принял его услугу. Оттавиани и его провожатый отправились на сушу, а Чиккони со своей фелукой вышел в море с целью разыскать остатки флота.

Около одиннадцати часов ночи дежурный лейтенант на королевском корабле заметил среди волн человека, плывущего к кораблю. Его подняли на борт. Это был Луиджи. Он рассказал, что командир батальона Оттавиани арестован, а самого его преследователи не схватили только потому, что он бросился в море. Первым желанием Мюрата было идти на помощь Оттавиани, но Луиджи указал на опасность и бесполезность этого намерения. Но, тем не менее, Иоахим до двух часов ночи находился в нерешительности. Наконец, он дал приказ выйти в открытое море. Во время приготовления к выходу один матрос упал в море и утонул прежде, чем успели придти ему на помощь. Предзнаменование было мрачное.

В семь часов утра показались два корабля. Король приказал готовиться к защите. Но Барбара узнал корабли. Это были фелука Чиккони и корабль Курана. После обмена сигналами два капитана присоединились к адмиралу.

В то время, когда они обсуждали маршрут пути, какая-то лодка причалила к кораблю Мюрата. В ней прибыл капитан Перниц и его подначальный лейтенант. Неожиданно они попросили короля позволить им перейти на его судно, так как не желали оставаться на корабле Курана, который, по их мнению, был изменником.

Мюрат велел позвать Курана. Несмотря на его уверения в преданности, король приказал Курану с пятнадцатью людьми сойти в шлюпку, а шлюпку прикрепить канатом к кораблю. Приказание было исполнено тотчас же, и маленькая эскадра продолжила путь вдоль берегов Калабрии, на расстоянии видимости.

В десять часов вечера, в тот момент, когда корабли были рядом с проливом Святой Евфимии, капитан Куран обрезал канат, тянувший шлюпку на буксире, и с помощью весел удалился от флотилии. Мюрат спал, когда ему об этом доложили. Он немедленно бросился на палубу и увидел шлюпку, уплывающую по направлению к Корсике. Мюрат застыл в неподвижности, а затем испустил глубокий вздох и уронил голову на грудь; еще один листок слетел с очарованного дерева его надежд.

Генерал Франческетти воспользовался этой минутой разочарования, чтобы подать совет не высаживаться в Калабрии, а направиться прямо в Триест и принять от Австрии убежище, которое было ею предложено. Находясь в одном из тех моментов чрезвычайной усталости и смертельной подавленности, когда даже сердце дряхлеет, король сначала воспротивился, но кончил тем, что согласился. В это мгновение генерал заметил, что матрос, спавший среди канатов, приподнялся, чтобы слышать, о чем они говорят. Генерал замолчал и указал Мюрату на матроса пальцем. Мюрат подошел к матросу и узнал в нем Луиджи. Измученный усталостью, тот заснул прямо на палубе. Искренность его сна успокоила короля. Разговор, на мгновение прерванный, возобновился: было решено, не останавливаясь ни на каком определенном плане, просто обогнуть мыс Спартивенто и войти в Адриатическое море. Затем король и генерал сошли в каюту.

Утром 8‑го октября они находились недалеко от Пиццо. Когда Барбара спросил Иоахима, что нужно делать, тот отдал приказ повернуть к Мессине. Барбара согласился повиноваться, но так как была нужда в воде и съестных припасах, то предложил прежде поплыть на фелуке Чиккони и вместе с ним сойти на землю, чтобы пополнить запасы. Король согласился. Тогда Барбара попросил у него пропуск, полученный от соединенных властей, чтобы, по его словам, не заиметь хлопот от местного начальства. Дать пропуск Мюрат не решался. Барбара настаивал. Мюрат велел ему идти на берег без бумаг. Барбара отказался. Король, привыкший к повиновению, замахнулся на мальтийца хлыстом, но, изменив свое решение внезапно, не ударил, а приказал солдатам приготовить оружие, а офицерам надеть парадную форму, и первый им подал пример. Пиццо предстояло стать заливом Жуана, нового Наполеона.

Суда направились к земле. Король сошел в шлюпку с двадцатью восемью солдатами и тремя слугами, в числе которых был Луиджи. Подплыв к берегу, генерал Франческетти сделал движение, чтобы выйти на землю, но Мюрат остановил его.

— Я должен выйти первым, — сказал он и выпрыгнул на берег.

Он был одет в генеральский сюртук, белые панталоны и сапоги с ботфортами. За поясом были засунуты два пистолета. Кокарда на шапке, вышитой золотом, была украшена сорока бриллиантами. В руке Мюрат нес знамя, вокруг которого надеялся собрать партизан. На башне Пиццо пробило десять часов.

По дороге, вымощенной широкими плитами, расположенными в виде лестницы, Мюрат направился прямо в город. Было воскресенье. Богослужение только что началось, и все народонаселение собралось на площади, когда появился Мюрат. Никто его не узнал, и все с удивлением смотрели на этого блестящего полководца. Мюрат заметил среди крестьян бывшего сержанта, служившего когда-то в его гвардии в Неаполе. Подойдя к нему и положив ему на плечо руку, Мюрат сказал:

— Тавелла, ты не узнаешь меня? — и так как тот ничего не ответил, добавил: — Я — Иоахим Мюрат, я твой король, тебе первому выпало счастье крикнуть: «Да здравствует Иоахим!»

Свита Мюрата тотчас подхватила его возглас. Но калабриец оставался безмолвным, молчала и толпа. Скрытое замешательство овладело большинством. Мюрат, предчувствуя бурю, сказал Тавелле:

— Ну, если ты не хочешь крикнуть «Да здравствует Иоахим», пойди, по крайней мере, отыщи для меня лошадь, и из сержанта, которым ты был, я сделаю тебя капитаном.

Тавелла, не ответив, удалился, но не для того, чтобы исполнить волю короля, а для того, чтобы вернуться домой и больше не показываться. Народ, между тем, прибывал, но не выказывал дружественных знаков симпатии, которую ожидал встретить Мюрат. Он понял, что погибнет, если не примет быстрого решения.

— В Монтелеоне! — воскликнул он, бросаясь первым по дороге, ведущей в этот город.

— В Монтелеоне! — повторили, следуя за ним, офицеры и солдаты.

И толпа, продолжавшая молчать, расступилась, чтобы их пропустить.

Но как только они покинули площадь, на ней поднялось волнение. Человек по имени Жорж Пелегрино вышел из своего дома, вооруженный ружьем, и пробежал по площади, крича:

— К оружию! — он знал, что капитан Трента Кацелли, командовавший жандармами Козенцы, был в это время в Пиццо, и шел его предупредить. Возглас «к оружию!» нашел больший отклик в толпе, чем возглас «да здравствует Иоахим». Всякий калабриец имеет ружье, так что тогда, когда Трента Капелли и Пелегрино вернулись на площадь, на ней уже было около двухсот вооруженных людей. Во главе с Капелли они бросились вслед за королем и настигли его через десять минут недалеко от площади, на том месте, где теперь находится мост. Мюрат, увидев их, остановился и стал поджидать.

Трента Капелли с саблей в руке выехал перед королем.

— Сударь, — сказал ему Мюрат, — хотите вы сменить ваши капитанские эполеты на генеральские? Кричите «да здравствует король» и следуйте за мной со своими храбрыми людьми в Монтелеоне.

— Сир, — ответил Трента Капелли, — мы все верноподданные короля Фердинанда, и мы идем, чтобы драться с вами, а не сопровождать вас. Вернитесь, если вы хотите предупредить кровопролитие.

Мюрат смотрел на капитана с выражением, не допускавшим возражения, затем, не удостаивая его ответом, сделал ему знак рукою удалиться, а другую положил на рукоятку пистолета. Жорж Пелегрино это движение заметил.

— Падайте на землю, капитан! — крикнул он. — Падайте на землю!

Капитан упал. А пуля, пущенная кем-то из толпы, просвистела над головой Мюрата и разметала его волосы.

— Пли! — скомандовал Франческетти.

— Не стреляйте! — вскричал Мюрат и, размахивая платком, сделал шаг вперед к крестьянам.

Но в это время началась перестрелка: упали офицер и три солдата. В подобных обстоятельствах, когда кровь начала течь, уже не останавливаются. Мюрат знал эту роковую истину, и потому его решение оказалось быстрым и бесповоротным. Перед ним стояло пятьсот вооруженных человек, позади него была пропасть в тридцать футов глубиной. Он спрыгнул со скалы, на которой находился, упал в песок и поднялся невредимым. Генерал Франческетти и его помощник Кампана спрыгнули так же удачно, как и он, и все трое побежали к морю.

Подбежав к берегу, король заметил, что лодка, которая доставила их на землю, уплыла. Три корабля, составлявшие его флот, не желая оставаться, чтобы поддерживать его высадку, удалялись на всех парусах. Мальтиец Барбара уносил с собой не только счастье Мюрата, но и его надежды, его спасение и жизнь. Все это можно было объяснить только изменой, но король принял это за простой маневр и, увидев на берегу рыбачью лодку, крикнул друзьям своим:

— Лодку в море!

Все трое принялись ее толкать, чтобы спустить на воду. Но вскоре послышались крики: Жорж Пелегрино, Трента Капелли в сопровождении всего населения Пиццо появились в ста шагах от места, где Мюрат, Франческетти и Кампана выбивались из сил, чтобы заставить лодку скользить по песку. За криками последовала перестрелка. Кампана упал: пуля пробила ему грудь. А лодка, между тем, уже качалась на воде. Генерал Франческетти бросился в нее, Мюрат хотел последовать за ним, но не заметил, что шпоры сапог запутались в сетях. Лодка, повинуясь толчку, подалась, а Мюрат упал лицом в море, ногами оставаясь на берегу. Прежде чем он успел подняться, народ ринулся на него. В одно мгновение с него сорвали эполеты, сюртук и разорвали бы, казалось, самого, если бы Жорж Пелегрино и Трента Капелли не спасли его от черни.

Пленником пошел он по площади, к которой час тому назад подходил королем. Его привели в замок и втолкнули в общую темницу. За ним закрылась дверь, и король оказался среди воров и убийц, которые, не зная, кто он, и думая, что он товарищ их по преступлениям, встретили его проклятиями и насмешками.

Четверть часа спустя дверь темницы открылась. Вошел комендант Маттеи. Мюрат стоял, скрестив руки и гордо вскинув голову. Безграничное величие выражалось в этом человеке, наполовину обнаженном и покрытом грязью и кровью. Маттеи склонился перед ним.

— Комендант, — сказал Мюрат, распознавая его чин по эполетам, — оглянитесь кругом и скажите, в эту ли тюрьму должно сажать короля?

После того, как он сказал, случилась странная вещь: все эти преступники, которые, сочтя Мюрата за собрата, встретили его воплями и смехом, теперь склонились перед королевским достоинством, которого не уважали Пелегрино и Трента Капелли, и отступили в молчании в глубину тюрьмы. Несчастье даровало новое посвящение Иоахиму.

Комендант Маттеи пробормотал что-то в извинение и пригласил Мюрата последовать за ним в приготовленную для него комнату, но перед тем как выйти, Мюрат порылся в карманах, вытащил горсть золотых монет и рассыпал их по полу.

— Возьмите, — сказал он, обернувшись к заключенным, — чтобы вы не говорили, что король, вас посетивший, хотя и пленный и развенчанный, не выказал вам щедрости.

— Да здравствует Иоахим! — закричали узники.

Мюрат горько улыбнулся. Эти же самые слова, будь они повторены таким же числом голосов час тому назад на общественной площади, вместо пленника, сделали бы его королем Неаполитанским. Последствия чрезвычайно важные иногда вытекали из незначительных причин, так что, можно подумать, что Бог и сатана играют в кости на жизнь и смерть людей, на возвеличение и падение империй.

Мюрат последовал за комендантом Маттеи. Тот привел его в маленькую комнатку, принадлежавшую консьержу и уступленную им королю. Маттеи собирался уходить, когда Мюрат позвал его.

— Господин комендант, я желал бы принять душистую ванну, — сказал он.

— Сир, это трудно исполнить.

— Вот тридцать дукатов, пусть скупят весь одеколон, какой найдется. Ах, да, и пусть пришлют ко мне портного.

— Здесь не найдется человека, способного сделать что-нибудь, кроме крестьянской одежды.

— Пусть поедут в Монтелеоне и привезут оттуда то, что найдут.

Комендант поклонился и вышел.

Мюрат сидел в ванне, когда ему доложили о приходе шевалье Алкала, генерала принца Инфантадо и губернатора города, который распорядился, чтобы принесли дамасские одеяла, простыни и кресла. Мюрат был растроган таким вниманием и в нем нашел себе успокоение.

В тот же день прибыл из Санта-Тропеа генерал Нунцианте с тремя тысячами человек. Мюрат увидел с удовольствием старого знакомого, но с первых же слов понял, что он находится перед судьей. Начался форменный допрос. Мюрат ограничился ответом, что он отправился с Корсики в Триест с пропуском императора Австрии, но буря и недостаток в пище заставили его высадиться в Пиццо. На все другие вопросы Мюрат ответил глубоким молчанием. Затем, утомившись, он сказал:

— Генерал, вы не могли бы одолжить мне сюртук, чтобы я мог из ванны выйти?

Генерал понял, что больше ничего не добьется, поклонился королю и вышел. Десять минут спустя Мюрат получил военный костюм, который тотчас же надел, после чего спросил чернила и перо и написал генералу, командиру австрийских полков в Неаполе, чтобы объяснить ему свою задержку в Пиццо. Окончив послание, он поднялся, немного походил в волнении по комнате, затем, нуждаясь в свежем воздухе, распахнул окно, вид из которого открывался на берег, где его арестовали.

Два человека рыли яму в песке у подножия маленького холма. Закончив рыть, они вошли в соседний дом и скоро вышли оттуда, неся на руках труп. Труп был совершенно голый, но по длинным и черным волосам, по молодым формам тела король узнал Кампану. Это был тот из его боевых товарищей, кого любил он больше всех. Сцена погребения, увиденная из окна темницы, тронула Мюрата гораздо сильнее, чем его собственное несчастье. Крупные слезы показались на его глазах и потекли по лицу. В этот момент вошел генерал Нунцианте и поразился смоченным слезами лицом короля. Услышав шум, Мюрат повернулся и, заметив удивление старого солдата, сказал:

— Да, генерал, да, я плачу. Я плачу об этом двадцатичетырехлетнем ребенке, которого доверила мне его семья, причиной смерти которого был я. О, Кампана! Кампана! Если я когда-нибудь взойду на трон, то воздвигну тебе королевскую усыпальницу.

Генерал приказал приготовить обед в комнате, примыкавшей к той, которая служила темницей королю. Мюрат последовал за генералом, сел за стол, но есть не смог. Зрелище, свидетелем которого он стал, разбило ему сердце — ему, человеку, который храбро сражался на полях под Абукиром, Эйлау и Москвой.

После обеда Мюрат вернулся в свою комнату, передал генералу Нунцианте несколько различных писем, написанных им, и попросил оставить его одного. Генерал вышел.

Мюрат побродил по комнате, останавливаясь время от времени перед окном, но не открывая его. Преодолев, наконец, отвращение, он протянул руку к задвижке и потянул к себе раму. Ночь была спокойная, и берег ясно различался. Мюрат отыскал глазами место, где похоронен был Кампана, после чего захлопнул окно с яростью и бросился одетым на кровать. Затем, боясь, что его волнение припишут страху, разделся, лег и заснул, проспав всю ночь.

9‑го числа утром явились портные. Он заказал им военный сюртук, детали которого сам объяснил им с фатовской изобретательностью. Именно этим делом был занят Мюрат, когда вошел генерал Нунцианте и стал печально наблюдать за королем. Генерал только что получил телеграммы, приказывавшие ему судить неаполитанского короля, как врага отечества, военным судом. Но он нашел короля, дающего распоряжения портным, таким простодушным, спокойным и почти веселым, что у него не хватило мужества объявить ему весть о предании его суду, и он решил задержать составление военной комиссии до того времени, когда будет получен письменный приказ. Приказ пришел 12‑го числа и заключал следующее:

Другое постановление министра содержало в себе имена членов комиссии. Это были: Джузеппе Фаскуло, адъютант, комендант и начальник гарнизона, председатель; Рафаэлло Скальфаро, начальник легионов нижней Калабрии; Латерео Натали, подполковник королевского флота; Дженнаро Ланцетта, подполковник корпуса инженеров; В. Т., капитан артиллерии; Франсуа Венже, капитан артиллерии; Франческо Мартеллари, лейтенант артиллерии; Франческо Фройо, лейтенант 3‑го полка; Джиованни делла Камера, генеральный прокурор судебной палаты в нижней Калабрии; и Франческо Папавасси, секретарь.

Комиссия собралась в шесть часов утра 13‑го октября. Капитан Стратти вошел в темницу короля. Тот спал глубоким сном. Капитан хотел неслышно выйти, но по дороге к двери он уронил стул. Мюрат проснулся.

— Что вам нужно от меня, капитан? — спросил король.

Стратти хотел говорить, но голос ему изменил.

— Ага! — сказал Мюрат. — Вероятно, вы получили новости из Неаполя?

— Да, сир, — пролепетал Стратти.

— Что же они гласят? — спросил Мюрат.

— Предать вас суду, сир.

— И по чьему же, скажите на милость, приказу? Разве нашлись равные мне, которые бы меня судили? Если меня считают королем, надо бы собрать королевский совет, если меня считают маршалом Франции, необходимы для этого маршалы, а если меня считают генералом, самое меньшее, что можно предположить, необходим совет генералов.

— Сир, вы объявлены врагом отечества и как таковой подлежите суду военной комиссии, это закон, который вы сами издали против преступников.

— Этот закон был издан против грабителей, а не против королевских особ, сударь, — сказал Мюрат высокомерно. — Я готов к тому, что меня убьют, но я не поверю, что король Фердинанд способен сделать это.

— Сир, не хотите ли посмотреть список ваших судей?

— Охотно, сударь, охотно, это должно быть очень любопытно. Читайте, я послушаю.

Капитан Стратти зачитал имена. Мюрат слушал с надменной улыбкой.

— Ах, — сказал он, когда капитан закончил чтение, — кажется, приняты все предосторожности.

— Как это, сир?

— Да разве вы не знаете, что все эти люди, за исключением докладчика Фройо, обязаны мне своими назначениями? Конечно, они будут бояться обвинения в признательности мне, а потому решение будет единодушным.

— Сир, если бы вы сами явились перед комиссией и попробовали защищаться?

— Замолчите, сударь, замолчите! — сказал Мюрат. — Если бы я признал судей, назначенных мне, то должен был бы уничтожить многие страницы истории. Я считаю такой трибунал некомпетентным и нахожу постыдным явиться перед ним. Я знаю, что не спасу своей жизни, но предоставьте мне, по крайней мере, сохранить королевское достоинство.

В эту минуту вошел лейтенант Франческо Фройо, чтобы допросить пленного, и спросил его о имени, возрасте и родине. В ответ на эти вопросы Мюрат поднялся с видом устрашающего достоинства.

— Я — король Иоахим Наполеон, король обеих Сицилий, — сказал он, — и приказываю вам удалиться.

Докладчик повиновался.

Тогда Мюрат спросил у Стратти, можно ли ему написать последнее письмо жене и детям. Тот, будучи не в состоянии говорить, ответил утвердительным знаком. Иоахим тотчас же сел за стол и написал письмо следующего содержания:

Подписавшись, он отрезал прядь своих волос и вложил ее в письмо. В это время вошел генерал Нунцианте. Мюрат приблизился к нему, сжал его руку и сказал:

— Генерал, вы отец и супруг, знали ли вы когда-нибудь, что значит покидать жену и детей? Поклянитесь мне, что это письмо будет передано.

— Клянусь своими эполетами, — сказал генерал, вытирая слезы.

— Мужайтесь, мужайтесь, генерал! — сказал Мюрат. — Мы с вами солдаты и знаем, что такое смерть. Одной последней милости прошу: вы разрешите «пли» скомандовать мне самому?

Генерал кивнул головой. В этот момент вошел докладчик с приговором в руке. Мюрат угадал, что в нем заключалось.

— Читайте, сударь, — сказал он холодно, — я вас слушаю.

Приговор был единогласный — смертная казнь. Король повернулся к Нунцианте.

— Генерал, — сказал он, — поверьте, что я отличаю орудие, меня поражающее, от руки, которая его направляет… Ну, хорошо! Не будем больше говорить. Я отказался принять моих судей, но не отвергаю палачей. На который час назначена моя казнь?

— Назначьте его сами, сир, — ответил генерал.

Мюрат вынул из бокового кармана часы с портретом жены. Он посмотрел на него с нежностью.

— Взгляните, генерал, — сказал он, показывая его Нунцианте, — это портрет королевы, вы ее знаете? Не правда ли, как она здесь похожа?

Генерал отвернулся. Мюрат вздохнул и положил часы в карман.

— Итак, сир, — сказал докладчик, — какой час вы назначаете?

— Ах да, — сказал Мюрат, — совсем забыл, зачем и вынимал часы, — он вновь достал часы, но в этот раз взглянул не на портрет, а на циферблат. — В четыре часа, если вам угодно. Сейчас три с четвертью.

Докладчик поклонился и вышел. Генерал хотел последовать за ним.

— Я вас не увижу больше, Нунцианте? — спросил Мюрат.

— Моя служба обязывает меня быть при вашей казни, сир, но у меня не хватит сил.

— Хорошо, хорошо, генерал, я увольняю вас от присутствия там в последний момент, но я желаю с вами попрощаться и обнять вас.

— Я встречу вас на пути, сир.

— Спасибо, теперь оставьте меня одного.

— Сир, пришли два священника. Хотите вы их принять?

— Да, пусть войдут.

Генерал вышел.

Минуту спустя на пороге показались священники. Один из них был дон Франческо Пелегрино, дядя того, кто был причиной смерти короля, другой — дон Антонио Масдеа.

— Что вам нужно? — спросил их Мюрат.

— Спросить вас, хотите ли умереть христианином?

— Я умру солдатом. Оставьте меня.

Дон Франческо Пелегрино вышел. Без сомнения, он чувствовал себя прескверно перед Иоахимом. Что касается Антонио Масдеа, то он остановился у двери.

— Разве вы меня не слышали? — сказал Мюрат.

— Это так, — ответил старец, — но позвольте мне не поверить, что это ваше последнее слово. Уже не в первый раз я вас вижу и обращаюсь к вам с просьбой: я уже имел случай просить у вас милости.

— Какой?

— Когда ваше величество посетили Пиццо в десятом году, я просил у вас двадцать пять тысяч франков на строительство нашей церкви. Ваше величество прислали мне сорок тысяч.

— Как бы предсказав этим, что буду здесь похоронен, — сказал, улыбаясь, Мюрат.

— Потому, сир, я хочу верить, что вы не откажете в моей второй просьбе, так как не отказали в первой. Сир, я прошу вас на коленях, — старец упал к ногам Мюрата. — Умрите христианином!

— Это вам доставит удовольствие? — спросил король.

— Сир, я отдал бы остаток дней моих, моля бога, чтобы дух святой посетил вас в ваш последний час.

— Хорошо! — сказал Мюрат. — Исповедуйте меня. Каюсь, что, будучи ребенком, не слушался родителей, а с тех пор, как стал взрослым человеком, я не нахожу ничего, в чем мог бы упрекнуть себя.

— Сир, не дадите ли вы мне свидетельства, что умираете в христианской вере?

— Без сомнения, — сказал Мюрат, затем взял перо и написал:

— Теперь, отец мой, — продолжал он, — если вы имеете еще и третью просьбу, поспешите, так как у меня не хватит времени.

В этот момент часы на башне замка прозвонили три с половиной часа.

Священник сделал знак, что все кончено, и вышел.

Несколько минут Мюрат шагал по комнате, затем сел на кровать и уронил голову на руки. Перед ним прошла вся его жизнь, его смелая карьера протекла, как золотая мечта, как блестящий мираж, как сказка из тысячи и одной ночи. Как радуга на небе после бури, сиял он, и, как теряются концы радуги в облаках, так терялись в безвестности и его рождение и смерть. Наконец, он вышел из задумчивости и поднял бледное, но спокойное чело. Затем встал, приблизился к зеркалу и поправил волосы: его странный характер не изменял ему. Жених смерти — он хотел казаться перед ней прекрасным.

Пробило четыре часа. Мюрат сам открыл дверь. Генерал Нунцианте его ждал.

— Спасибо, генерал, — сказал ему Мюрат, — вы сдержали слово. Обнимите меня и уходите, если желаете.

Генерал бросился в объятия короля, плача и не в силах проронить ни слова.

— Будьте мужественны, — сказал Мюрат, — посмотрите, как спокоен я.

Именно это спокойствие и разрывало на части сердце генерала! Он бросился по коридору и выбежал из замка, как безумный.

Король направился во двор. Все уже было готово к казни. Девять солдат и один капрал выстроились перед комнатой совета. Напротив них была стена двенадцати футов вышиной. В трех шагах от стены стоял столб-лестница. Подойдя к месту, Мюрат вынул часы, поцеловал портрет жены и, устремив на него взгляд, скомандовал солдатам поднять ружья. При слове «пли!» выстрелило пять человек из девяти. Мюрат остался стоять. Солдаты постыдились стрелять в короля, они целили выше головы.

Возможно, в этот самый момент еще великолепнее, чем когда бы то ни было, проявилось львиное мужество, которым всегда отличался Мюрат. Не дрогнула ни одна черточка его лица, не ослаб ни один мускул его тела. Глядя на солдат с выражением горькой признательности, он сказал им:

— Спасибо, друзья мои, но рано или поздно вам все равно придется выстрелить верно, не затягивайте моих мучений. Все, о чем я прошу вас, это целить в сердце и пощадить мое лицо. Начинайте.

На этот раз, не испустив ни одного вздоха, не уронив часов, которые держал в руке, сраженный восемью пулями, он упал.

Солдаты подняли труп, внесли его в комнату, положили на кровать, на которой девять минут тому назад он сидел, и капитан приставил к дверям караул.

Вечером какой-то человек хотел войти в комнату, но стража его не пустила, тогда он обратился с просьбой к коменданту замка. Человек показал коменданту приказ. Комендант прочел его с удивлением, смешанным с омерзением, затем, кончив читать, проводил незнакомца до дверей, в которые его до этого не пускали.

— Пропустите синьора Луиджи, — сказал комендант страже.

Стража опустила оружие. Луиджи вошел.

Через десять минут он вышел, держа в руках окровавленный платок, какой предмет находился в платке, стража не могла рассмотреть.

Час спустя столяр принес гроб. Привратник вошел в комнату, но тотчас же выскочил и позвал стражу невыразимым по ужасу голосом. Солдат приотворил дверь и увидел, что труп короля обезглавлен.

После смерти короля Фердинанда в потайном шкафу его спальни была найдена голова Мюрата, сохраненная в спирту.

Восемь дней спустя после казни в Пиццо каждый получил свою награду: Трента Капелли был сделан полковником, генерал Нунцианте получил титул маркиза, а Луиджи был отравлен.