Много на свете легенд, сказок, преданий, в которых оживают, бродят среди людей и даже вмешиваются в их дела каменные, чугунные, бронзовые статуи. Вот в «Каменном госте» Пушкина дерзкий повеса Дон Гуан пригласил статую усопшего командора на ужин — и куда? Ко вдове самого покойного. Наступил назначенный час…
«Входит статуя командора. Донна Анна падает.
Статуя:
Я на зов явился.
Дон Гуан:
О боже! Донна Анна!
Статуя:
Брось ее.
Все кончено. Дрожишь ты, Дон Гуан?»
Стиснув каменной рукой руку несчастного, статуя проваливается вместе с ним.
Это сказка о далекой Испании. А вот в Петербурге, в ночь после наводнения 1824 года, по озаренной луной улице бежит обезумевший от страха человек.
«Бежит и слышит за собой
Как будто грома грохотанье —
Тяжело-звонкое скаканье
По потрясенной мостовой.
И, озарен луною бледной,
Простерши руку в вышине.
За ним несется Всадник медный
На звонко-скачущем коне».
У шведской писательницы Лагерлёф все изваяния города Карлскруны сходят в полночь со своих мест, гуляют по улицам, вспоминая давно прошедшие дни и любуясь родным городом.
Может быть, только в старину сочинялись такие легенды? Нет, и в наши дни советский поэт обращается к памятнику Пушкина в Москве:
«Александр Сергеевич,
разрешите представиться.
Маяковский».
И целую ночь потом оба поэта, живой и бронзовый, бродят по улицам Москвы, и Маяковский поверяет Пушкину самые свои глубокие думы и чувства.
Мы с вами хорошо знаем, что все это фантазия: статуи не оживают. А в то же время они действительно живут, но живут особой, своей жизнью — жизнью произведений искусства.
Великолепные статуи есть везде. Особенно много их в Ленинграде. Одни украшают улицы, площади, сады города; другие рассказывают о славных событиях, напоминают о великих и дорогих нам людях. И каждая такая статуя, каждый памятник стóит того, чтобы перед ним остановиться, — у него всегда есть чтó сказать нам.
Вот у Финляндского вокзала памятник Владимиру Ильичу Ленину. В апреле 1917 года, едва прибыв из-за границы, Ленин на этой самой площади, говоря с башни броневика с восставшим народом, закончил свою речь призывом: «Да здравствует Социалистическая Революция!» Скульптор изобразил в бронзе именно этот момент.
Перед Исаакиевским собором взлетел на гранитную скалу «Медный всадник» — памятник преобразователю России — Петру Первому, гениальный монумент, в котором все продумано, все живет, от гордо вскинутой головы правителя до гигантской скалы, которой скульптор придал форму стремящейся вперед волны.
Вот статуя у Кировского моста. Вам скажут, — это памятник Суворову. Но посмотрите: не герой Рымника и Измаила, не любимец солдат — Александр Суворов стоит перед нами с обнаженной саблей. Это римский бог войны Марс щитом и мечом прикрывает лежащие на алтаре короны и среди них тиару римского папы. Зачем здесь короны и тиара? Спросите у историков, они расскажут вам, чтó это означает.
Скульптор Козловский создал памятник не самому Суворову, а славе русского оружия, победоносного в суворовских руках.
Орловский изваял две статуи русских полководцев — Кутузова и Барклая де Толли. Он создал точные, похожие портреты этих людей и вложил в свою работу много труда. Не меньшее искусство затратил на их установку знаменитый архитектор Стасов. Надо было поместить статуи так, чтобы они не нарушили строгой красоты портиков Казанского собора — великого творения архитектора Воронихина. Много раз Стасов примерял на месте деревянные модели памятника, увеличивал, уменьшал высоту пьедестала.
Теперь всем кажется, что памятники и собор были воздвигнуты в одно время по единому замыслу, а ведь Воронихин работал за четверть века до Стасова и Орловского: собор закончен в 1811-м, а памятники открыты в 1837 году.
Большой художник Петр Клодт прекрасно изображал животных. Он создал четырех могучих коней на Аничковом мосту, и создал так хорошо, что одну пару таких же коней установили в Берлине перед Старым дворцом, а другую — в Неаполе на улице Сан-Карло.
Кто не знает дедушку Крылова в Летнем саду? Это тоже создание Петра Клодта. Целый зверинец окружает старого баснописца в его удобном кресле. Это памятник не только ему, а и его басням. Ребята, вечно толпящиеся у подножия памятника, весело отыскивают здесь Проказницу Мартышку, Осла, Козла, Косолапого Мишку и многих, многих других. Интересно, что неподалеку от этого места в дни Петра Первого в одной садовой аллее стояли смешные изображения зверюшек из басен другого великого баснописца — грека Эзопа. Вероятно, Клодт знал об этом, когда задумывал памятник Крылову.
Самые новые монументы в Ленинграде — памятник А. С. Пушкину на площади Искусств и Д. И. Менделееву около Университета — открыты в юбилейном году. Одна из самых грандиозных статуй — Сергея Мироновича Кирова, работы советского скульптора Томского — высится на площади за Нарвскими воротами. Это памятники лучшим людям нашей страны. Мы гордимся этими людьми, мы помним и чтим их.
Но есть и другие изваяния. Вот конная статуя Николая Первого на Исаакиевской площади перед гостиницей «Астория». Скульптор разрешил здесь труднейшую задачу: в стремительном, необычайно смелом движении — всего на двух точках опоры — на задних ногах — застыл на пышном цоколе огромный бронзовый конь.
Клодту удалось достичь того, что не удавалось другим, — закрепить в бронзе навек равновесие, которое живая лошадь может сохранять лишь несколько секунд.
Это замечательная скульптура и, оберегая ее, народ чтит не память царя-деспота, а высокое мастерство художника.
Наряду с медным строем монументов-памятников повсюду в Ленинграде — в садах и парках, на кровлях и порталах зданий — видны статуи. Они ни о чем не напоминают, не увековечивают ничьей славы. Они украшают город. Прекрасны всеми любимые скифские юноши, укрощающие коней на Аничковом мосту. Изумляет красота мускулистых колоссов, поддерживающих портал Эрмитажа.
Великое множество мраморных богов и богинь, нимф и ангелов населяет наши музеи, встречает и провожает нас в аллеях Летнего сада и грустит над могилами меж тихих дорожек Некрополя Александро-Невской лавры.
Известно ли вам, что у каждого монумента есть свой паспорт? Все эти паспорта хранятся в Музее городской скульптуры, в самом конце Невского проспекта.
Паспорт «Медного всадника», например, — это целая толстая книга. В ней записаны:
1. Общие сведения. 2. История сооружения. 3. Изменения в окружающей обстановке (то есть «история жизни»). 4. Влияние памятника на литературу, искусство и жизнь. 5. Суждения о нем современников и потомков.
О рождении «Медного всадника» в паспорте сказано: «Однажды скульптор Фальконэ спросил у великого французского философа Дени Дидро, каким, по его мнению, должен быть памятник царю Петру. Дидро высказал много пожеланий. Он предложил, чтобы монумент изображал Петра, который гонит „варварство“ — полуголых людей в звериных шкурах. Чтобы, кроме этого, были „люди, с благодарностью простирающие руки к царю“, и сама Россия, изображенная в виде отдыхающей женщины. Тут же должен быть бассейн с водопадом.
Фальконэ выслушал все это и сказал: „Памятник будет выполнен просто. Варварства, благодарности и символа нации не будет. Петр сам по себе сюжет и атрибут. Остается только его показать“».
Так он и сделал. Его «Медный всадник» считается лучшим монументом в мире.
Такой же паспорт может рассказать нам и о замечательном памятнике «Стерегущему» на Кировском проспекте. Перед нами героический эпизод русско-японской войны. Два матроса открыли кингстоны, чтобы потопить миноносец и погибнуть вместе с ним, но не сдаться врагу. Они помнят, как помнили прадеды их в дни Игоря-князя, что «лучше убиту быти, чем полонену быти».
Паспорта бронзовых юношей с Аничкова моста на Невском могли бы объяснить нам странную подробность: из четырех коней два подкованы, а у двух других подков нет. Приглядевшись внимательно, вы, возможно, догадались бы и сами: подкованы те кони, которых человек уже укротил.
Паспорта новым бронзовым изваяниям только изготовляются. Это большая и сложная работа.
На площади Искусств, где сейчас стоит новый памятник А. С. Пушкину, работы скульптора Аникушина, еще два года назад был сооружен большой, в натуральную величину фанерный макет его: прежде чем ставить статую окончательно, надо было примерить, посмотреть, как будет выглядеть она по соседству со зданием Русского музея — прекрасным творением Росси.
Все это со временем будет занесено в паспорт нового памятника.
У каждой статуи есть своя история. У многих — свои тайны и секреты. В Русском музее стоит скульптура — молодой крестьянин, высоко подняв топор, собирается отрубить себе левую руку. Надпись гласит: «„Русский Сцевола“, работа художника Демут-Малиновского». «Сцевола» — так звали легендарного героя Рима. Он добровольно сжег свою руку на огне и этим так устрашил этрусского царя Порсенну, что тот снял осаду с города. Что же, как и когда свершил русский Сцевола?
Долгое время это оставалось тайной. Гадали по-разному, полагая, что скорей всего автор дал волю своей фантазии. Но вот однажды на левой руке героя обнаружили высеченную букву N. Что могла значить французская буква? Это удалось выяснить. В 1812 году французы иной раз ставили клейма на руках пленных крестьян — выжигали на коже человека первую букву имени своего императора. N — значит «Наполеон». Но в памяти народа остались случаи, когда русский патриот, не желая жить с позорным клеймом, к ужасу врагов, отрубал себе клейменую руку. Вот такой подвиг и изобразил в своей скульптуре Демут-Малиновский.
На улице Александра Попова, тихой улочке Петроградской стороны, у дома 37 стоит памятник Константину Гроту. На постаменте — бронзовый бюст пожилого человека, а внизу — девочка, водя пальчиком, старается прочесть что-то в раскрытой книге, лежащей у нее на коленях.
Тот, кто, приблизясь к памятнику, заглянет в эту бронзовую книгу, увидит на правой ее странице текст, напечатанный обыкновенными русскими буквами, а на левой — обратное изображение, будто на куске промокашки: «Готс йишорох ьтатемс».
Видный государственный деятель XIX века К. Я. Грот отдал много сил и времени заботе о слепых.
Девочка, изображенная здесь, слепая. Она учится читать по особенной книге для слепых. Печать в этой книге выпуклая, и текст можно читать только на одной стороне, на другой же получается его вдавленный обратный оттиск. Вот что написано на этих листках:
«Сметать хороший стог тоже дело не легкое… Пахать надо умеючи: кроме того, нужно знать, когда и что делать, как сладить соху и борону, как из конопли, например, сделать пеньку, из пеньки нитку, а из нитки соткать холст… О! много, очень много знает и умеет делать крестьянин, и его нельзя назвать невеждою».
Для чего написаны здесь эти неожиданные слова? Разве они имеют отношение к слепым? Нет, просто автор памятника, скульптор Антокольский, дав в руки девочке книгу, решил записать на бронзовых листах дорогие для него мысли.
Статуи живут дольше людей, но болеют, как и мы. Больше двух веков стоят в Летнем саду мраморные изваяния, вывезенные из Италии. Видимо, наш климат не очень полезен «южанам», — статуи «хворают», — поверхность мрамора трескается, становится шероховатой. Еще точно не выяснено, в чем причина недуга: то ли во влажных ветрах с холодной Невы, то ли им вредит солнце после зимних холодов. Над болезнями статуй размышляют их «доктора» — химики, скульпторы, минералоги. На зиму их помещают в маленькие деревянные домики, чтобы мраморные боги Рима и Эллады не зябли. Но в этом заболевании нет ничего особо страшного, оно не смертельно. Гораздо хуже другая болезнь, настоящая моровая язва, которой подвержены мраморные изваяния в парках, садах, на кладбищах городских окраин. Ленинград — город заводов; их высокие трубы дымят, выбрасывая в воздух вместе с дымом много всяких химических веществ. Влага атмосферы насыщается серной кислотой, а она заражает наши статуи страшной болезнью: наружные слои мрамора превращаются в гипс и быстро разрушаются. Ученые ломают голову над вопросом, как помочь беде. Уличную статую не убережешь от воздуха, не спрячешь от дождя. Пробуют разные средства, пропитывают мрамор особой мазью… Может быть, нужны специальные ванны… души…
А известно ли вам, что у бронзовых памятников — и не у больных, у совершенно здоровых — и на самом деле бывают «банные дни»? Да, да, мы не шутим: один раз в году огромные монументы принимают душ. Ежегодно накануне Первого мая, ранним весенним утром из депо выкатываются на улицу ярко-красные пожарные машины. Но мчатся они не на пожар. И едут в них, кроме мастеров огнетушительного дела, специалисты по уходу за памятниками.
Вот машина затормозила возле памятника Николаю Первому. Привинчены шланги, заработали моторы… Экая уйма грязи смывается с царских эполет — пыль, копоть!..
Обыкновенно процедура эта совершается в полном порядке, быстро и деловито. Но иногда происходят вещи чрезвычайные.
Как-то, в одно время с другими памятниками, принимала предпраздничный душ и императрица Екатерина Вторая, та, что стоит среди шумного сквера перед театром имени Пушкина. Брызнули мощные струи, закипела, запенилась вода. Внезапно из пыльных складок одежды «екатерининских орлов», из бронзовых кружев графини Дашковой полетели во все стороны… резиновые мячики! Пятьдесят шесть маленьких резиновых мячиков подняли с песка изумленные донельзя пожарные.
В дни войны некоторые статуи получили ранения. Пройдите по набережной Васильевского острова к памятнику адмирала Ивана Федоровича Крузенштерна, первого нашего плавателя вокруг света. На морском мундире смелого путешественника чернеет что-то, похожее на шрам от ранения. Так оно и есть: в 1942 году фашистский осколок ранил бронзового адмирала.
Осколки впивались в скульптурные украшения Исаакиевского собора, поражали латников и богинь на кровле Зимнего дворца. Снарядом оторвана мраморная челюсть одного из «сторожевых львов», воспетых Пушкиным.
Страна заботливо оберегала свои художественные сокровища. В глубокое подземное убежище, вырытое в саду Дворца пионеров, опустили юношей Аничкова моста с их могучими конями. Зарыли в землю и монумент Петра Первого у Инженерного замка и все статуи Летнего сада. «Медный всадник» был укрыт в высоком дзоте из бревен и земли.
Война кончилась. Искусные «хирурги» залечили почетные раны, снова вышли на свет мраморные боги, скифские юноши, бронзовые герои. Они по-прежнему радуют наш глаз, украшают строгий город на Неве, город большой, бережно хранимой нами культуры.