На берегах медовой реки

Глава 4

Совместными усилиями Гарта выволокли из оврага и взвалили на аламана, который с недоумением отнесся к такой перемене в состоянии своего хозяина и успокоился не сразу.

— Красота, — мрачно сказала Ларри, глянув на перекинутого через седло подобно мешку охранника. — Нет, в самом деле, в таком виде он мне даже больше нравится. Поехали, что ли? Только приглядывайте кто‑нибудь, чтобы наше сокровище по пути не потерялось.

Магичка тронула каблуками бока коня, и аргамак неторопливо зашагал по тропе. Хельстайн догнал ее там, где ветви деревьев снова начинали сплетаться над головой, пряча небо. Кони недовольно зафыркали, вступая в тенистый зеленоватый коридор.

— Что ж, добро пожаловать обратно на похоронный тракт, — вздохнул Монметон.

— Ты невероятно проницателен, — отозвалась Ларри.

Дальше ехали в молчании. Вязкая, неестественная тишина, какой им не встречалось в предыдущие дни, обступала отряд. Даже мерные удары конских копыт по мягкой земле, и те звучали приглушенно, не всегда попадая в такт реальным движениям. За Ларри и Хельстайном следовал Монметон, к задней луке его седла были подвязаны поводья Гартовского аламана, а завершал процессию Дьюин. Коварная речушка все еще сопровождала их, то приближаясь к тропе, то вновь отдаляясь, и дважды пересекала тракт, разливаясь мелким галечным бродом. Каждый раз, как им доводилось приближаться к воде, все за исключением продолжающего спать Гарта начинали настороженно принюхиваться и оглядываться, но ни меда, ни гидр больше не попадалось. Этот факт не радовал, пожалуй, одну только Ларри.

— Дьявольщина, — вдруг сказала она ни с того ни с сего, как будто продолжая некий разговор. — Хотелось бы мне знать, как поживают наши конкуренты.

— С чего это ты вдруг про них вспомнила? — удивился Хельстайн.

Магичка смерила профессора оценивающим взглядом, как бы прикидывая, имеет ли смысл отвечать, а потом все же пояснила:

— Скажем так, мне — и, похоже, только мне — интересно, почему мы до сих пор не встретили ни одного их следа, если не считать той первой кучки навоза. Семеро человек и семь лошадей. Не по воздуху же они летели? Впрочем, даже из воздуха отходы жизнедеятельности все равно должны вниз падать, как ежедневно нам доказывают птицы.

— Может, в обход двинулись? — предположил Дьюин, хотя сам в этом сомневался. Сильфрид не стал бы путать следы, если бы не ожидал погони, а о какой погоне может быть речь в этой глухомани, где до ближайшего сторожевого поста несколько дней пути?

— Несомненно, — с непередаваемым сарказмом подтвердила магичка. — Вплавь через топи, закладывая петли не хуже зайцев. Аж всех гидр распугали.

— Сдалась тебе эта дрянь, — пробормотал Монметон. — Радовалась бы, что спокойно пройти дали.

— От счастья я позже попрыгаю, если ты не возражаешь.

— Думаешь, они вообще досюда не доехали? — уточнил Хельстайн.

— Понятия не имею, — пожала плечами магичка, хотела что‑то добавить, но не успела, поскольку как раз в этот момент Гарт решил, что ему пора просыпаться.

Со стороны аламана донесся хриплый полустон–полувздох, за которым после небольшой паузы последовала не менее хриплая отборная ругань. Охранник вяло закопошился, пытаясь приподняться, и не сполз с седла головой вниз лишь благодаря веревкам, которыми практичный Дьюин щедро его обвязал.

— Чудо свершилось, — констатировала магичка.

— Дархест вас всех задери, — простонал Гарт, убедившись, что самостоятельно принять вертикальное положение у него не получится. — Снимите меня отсюда кто‑нибудь!

— Зачем? — наивно поинтересовался Дьюин.

— Как самочувствие? — с ангельским выражением лица осведомилась Ларри, подъехав поближе. — Как голова? Неужто болит? Странно… Может, стоит поменьше всякую дрянь пить?

Гарт невнятно пробормотал что‑то нелестное о самой магичке и всей ее родне за последнюю пару столетий.

— Да отвяжите вы его, наконец, — занервничал Монметон, глянув на осклабившуюся во все тридцать два зуба Ларри и ухмыляющегося наемника. — Чего мучить человека?

— Это еще неизвестно, кто кого мучает, — философски отозвалась магичка, однако все‑таки спешилась и принялась распутывать узлы. В конце концов, освобожденный от пут охранник сполз с седла, безуспешно попытался удержаться на ногах, цепляясь за стременной ремень, и все‑таки осел наземь, сжимая ладонями грозящий вот–вот развалиться на куски череп.

— Воды, — еле слышно прохрипел он.

Сердобольный Монметон передал Гарту фляжку и, порывшись в сумке, добавил маленький флакон, заверив, что плещущаяся в нем жидкость — лучшее средство от похмелья. На тактичный вопрос Ларри, на кой ляд ему сдалось средство от похмелья, если сам он считай что и не пьет, академик смущенно покраснел и пробормотал что‑то вроде 'на всякий случай'. Как бы то ни было, зелье и в самом деле помогло. Взгляд охранника несколько прояснился, руки и ноги начали слушаться. До сих пор наблюдавший за происходящим со стороны Хельстайн, видимо, решил, что Гарт достаточно оклемался, чтобы начать воспринимать поступающую извне информацию.

— О'Тул, будь так добр, разъясни мне, для чего ты это сделал? — не повышая голоса, спросил он.

— Сделал что? — поднял на него страдальческий взгляд налитых кровью глаз охранник.

— Напился, — тяжело вздохнув, пояснил Хельстайн. — Или ты полагаешь наполненные спиртным реки чем‑то естественным для природы северных окраин империи?

Издав невнятный звук, который должен был символизировать либо раскаяние, либо отсутствие подходящих аргументов, Гарт снова уткнулся взглядом в растущую промеж укатанных колей сочную траву. Однако не тут‑то было.

— О'Тул, посмотри‑ка на меня, — разом заледеневшим голосом предложила магичка.

— Чего тебе еще надо? — пробормотал охранник. — Ну, дурень я, дурень, не спорю. Дайте только оклематься толком. Не будет такого больше, честное слово.

— Голову подними, кому сказано, — теперь в голосе Ларри прорезались властные нотки. Против воли, болезненно щурясь и преодолевая невесть откуда навалившуюся неимоверную тяжесть, охранник поднял лицо. Магичка критично осмотрела Гарта, затем обошла его справа и слева, потом, видимо все же не веря своим глазам, обратилась к Хельстайну:

— Лис, признайся, ты сейчас видишь то же, что и я?

Впрочем, вопрос можно было и не конкретизировать по адресу, поскольку не только Ренеке Хельстайн, но и все остальные прекрасно видели — ранки на теле Гарта, несколько ранее приведшие в недоумение Ларри, исчезли, не оставив после себя ни единого следа. Словно бы их никогда и не было.

***

— Ну, чего выставились‑то? — раздраженно пробормотал охранник, пытаясь одернуть продырявленную куртку под сверлящими его взглядами. — Прямо как на распутную девку.

— Гарт, скажи честно, — наконец, заговорил Хельстайн. — У тебя, когда ты в дорогу отправлялся, никаких проблем с кожей не было?

— Чего?

— Чирьи какие были или нет? — расшифровал Дьюин.

— Типун тебе на язык, — вскинулся Гарт.

— Так были или нет? Признавайся, давай уж.

— Что это за допрос такой, гаргуйля на вашу голову?! — от злости охранник даже ухитрился подняться на ноги и со второй попытки заползти в седло.

— Гарт, не кипятись, — попросил Хельстайн, подъехав ближе и с беспокойством вглядываясь в лицо О'Тула. — Просто ответь на вопрос, пожалуйста.

— Ничего не было! — Гарт с внезапной яростью рванул рубаху на груди, раздирая то, что еще уцелело. — И нет! Сами смотрите. Куда бы они за два дня делись?!

— Вот и мне это интересно, — вполголоса заметила магичка. — Остынь, О'Тул. Чем больше злишься, тем дольше на привале с иголкой провозишься, если вообще останется, что зашивать.

Охранник обернулся, собираясь подробно пояснить Ларри, куда она может идти вместе со своими советами, однако от резкого движения перед глазами у него все завертелось, а тропа превратилась в перекресток как минимум семи дорог. Тощая язва не пойми какого пола отошла на задний план. Гарт вцепился в гриву коня, отчаянно борясь с подступающей к горлу тошнотой. Борьба окончилась неудачно, и вся выпитая охранником вода с примесью каких‑то бурых хлопьев весело расплескалась по примятой траве у копыт аламана, а сам Гарт, потеряв неустойчивое равновесие, едва не скатился кубарем аккурат в образовавшуюся лужицу рвоты. И скатился бы, не успей Ларри среагировать, вскинув руку. Гарт завис в воздухе в нелепой позе. Дьюин ухватил охранника за шиворот и втянул обратно в седло.

— Может, его все‑таки заново прикрутить? — задумчиво предложила магичка. — Чтобы сам не мучился и нас не мучил заодно.

Судя по нарисовавшемуся на физиономии Монметона выражению, академик уже не так возражал против этого решения.

— Сама прикрутись, — прохрипел Гарт, кривясь от отвратительного привкуса во рту, — и медным тазом накройся. Оклемался я. Сам поеду.

И правда, прочистив желудок, охранник почувствовал себя несравненно лучше. В глазах прояснилось, головокружение отступило, даже шум в ушах и тот, как будто бы, начал стихать.

— Да езжай, — пожав плечами, равнодушно сказала Ларри. — Кто ж тебе мешает?

— Гарт, ты уверен, что достаточно хорошо себя чувствуешь, чтобы продолжить путь? — уточнил Хельстайн. Сам он, похоже, в этом сомневался.

— Так точно, мастер. Чай не первый раз с похмелья в седле, так что никуда не денусь, доеду. Однако и паршивое же пойло этот ваш малый народец гонит, надо сказать. Кабы завели трактир — точно разорились бы.

Дьюин, кажется, поначалу хотел просветить бедолагу, что малый народец к его неприятностям отношения не имеет, но, поразмыслив, хмыкнул, махнул рукой и предоставил право заняться объяснениями Ренеке Хельстайну. Ларри тоже не собиралась вмешиваться. На протяжении всего оставшегося до привала пути магичка была погружена в размышления, причем, судя по угрюмому выражению лица, мысли ее одолевали не самые веселые.

Остаток дня прошел спокойно, хотя окутывающая тракт напряженная тишина так и не развеялась и в корне задавливала любые попытки начать беседу, как будто бы изолируя каждого из путешественников в его собственном крохотном мирке. Ехавший впереди Хельстайн извлек из сумки карту и начал вносить в схематический план какие‑то изменения, видимо, корректируя пройденный путь. Следовавший за ним Гарт сутулился, упорно сопротивляясь вновь подступающей дурноте. Монметон поначалу пытался ему сочувствовать, но, будучи послан прямым текстом, отстал и теперь развлекался созерцанием проплывающих мимо кустов, не иначе как в надежде отыскать там еще какую‑нибудь таящуюся живность. Дьюин, казалось, задремал в седле, однако впечатление было обманчивым — в столь расслабленном, граничащем с медитацией, состоянии острый слух наемника улавливал подозрительные шорохи куда лучше, чем если бы Дьюин рассредоточивал внимание, пытаясь хоть что‑нибудь высмотреть среди теснящейся вдоль тропы растительности. И в случае опасности реакция Дегюрджи не заставила бы себя ждать. Приотставшая Ларри задумчиво всматривалась в спины спутников, и каждый раз, когда ее взгляд задерживался на ссутулившемся Гарте, магичка порывалась догнать Хельстайна и заговорить, но сдерживалась, откладывая разговор до привала.

К вечеру местность, словно издеваясь, пошла на понижение, вновь начиная заболачиваться, поэтому, да в придачу не успев еще забыть про гидру, на ночлег отряд предпочел опять расположиться на тракте. Костер, руководствуясь горьким опытом предыдущей ночевки, устроили в углублении между выпростанными на поверхность узловатыми корнями старого дерева, которое Ларри поначалу скрупулезно проверила на предмет возможной иллюзии.

— Ну, О'Тул, как там поживает твое похмелье? — осведомилась она, наконец, отстав от несчастного растения.

Гарт, уже несколько оклемавшийся, только махнул рукой и что‑то невнятно проворчал.

— Ты хоть что‑нибудь начинаешь вспоминать? — без особой надежды спросил Хельстайн. По дороге охранник успел признаться, что память о происшедшем у него словно обрубило на первых же глотках меда, так что о том, как организовалась встреча с гидрой, он не может сказать вообще ничего, и, похоже, прогресса в возвращении воспоминаний до сих пор не наблюдалось. Во всяком случае, единственным ответом на заданный профессором вопрос было поспешное мотание головой. Из‑за этой самой поспешности О'Тулу мало кто поверил, но настаивать не стали. Все и так понимали, что воспоминания, если они вернутся, будут не из приятных.

— Ларри, — Хельстайн переключился на магичку, — возвращаясь к вопросу об иллюзиях… Знаю, что ты не медик, ну так скажи с магической точки зрения — чисто теоретически, могли раны О'Тула, которые видели мы все, тоже быть качественно организованной иллюзией?

— Не уверена, — ответила Ларри безо всякой задержки на размышления. О чем тут было думать, когда все возможные варианты ею были и так по десять раз перебраны за время пути? — Точно так же, как не уверена в иллюзорности медовой рекой. Во–первых, для наложения морока должна быть хоть какая‑то причина. Если выпивку с натяжкой можно расценивать как приманку, то по поводу ран не знаю, что и думать. Во–вторых, иллюзия способна обмануть органы чувств, пока существует, однако никакая иллюзия не оставит последствий, которые длились бы после ее исчезновения. А тут последствий хватает, да еще каких. Один перегар от О'Тула чего стоит. Но с третьей стороны, — с раздражением добавила магичка, — и реальностью это быть не может. Я еще не настолько спятила, чтобы верить в превращающуюся в мед воду. Вы, думаю, тоже.

— А я обычно предпочитаю верить в то, что вижу, — задумчиво жуя сорванную травинку, заметил Дьюин. — Пьяного О'Тула я видел, значит, было и что‑то, чем он надрался. Причем вполне реальное что‑то, если, конечно, перегар тоже не мороком наведен.

— А может, хорош уже кости‑то перемывать? — огрызнулся Гарт. — Ну, сплоховал, с кем не бывает? Скажите еще, что я сам морок.

— Неплохая версия кстати, — серьезно согласилась магичка. — И можешь не обольщаться, кости твои здесь никому не нужны. Все просто желают понять, во что ты вляпался и не заразно ли это для остальных.

— Вот что мне в тебе действительно нравится, Ларри, так это умение обнадеживать, — вздохнул Хельстайн, покосившись на побагровевшего охранника.

— Стараюсь, — невозмутимо отозвалась магичка.

— Химере под хвост вас всех, циркачи заезжие! — Гарт шумно засопел, вскочил на ноги и, пнув некстати подвернувшееся ведро, пошел прочь от костра.

— Встретишь гидру — волоки сюда, — крикнул ему вслед Дьюин. В ответ донеслась витиеватая матерная фраза. Монметон неодобрительно посмотрел на спутников, хотел, кажется, что‑то сказать, но в итоге только пожал плечами и вернулся к изучению потрепанной книжицы с тонкой причудливой вязью савалойских рун на затертой обложке.

***

С наступлением темноты по тракту вновь пронесся знакомый путешественникам холодный ветер. К тому времени поостывший Гарт уже успел вернуться в лагерь, делая вид, что ничего не произошло, и в ответ на вопрос Дьюина про гидр, предложил тому самому их поискать ради разнообразия. Когда со стороны едва различимой в сумраке дороги донеслись первые порывы промозглого сквозняка, никто из отряда особо не удивился, только Гарт не смог удержаться от того, чтобы не отпустить пару ласковых словечек в адрес местной погоды. Расчет по укрытию огня оказался верным. Ветер прибивал языки пламени к земле, но добраться до угольев у него так и не получилось.

— Прямо как по расписанию, — заметила Ларри, глядя, как заполошно мечется огонь в укромной ямке между корней. — Надо признать, малый народец весьма пунктуален.

— Судя по стойкой временной привязке к началу и концу ночи, это все же какая‑то атмосферная аномалия, — весьма неубедительно предположил Хельстайн. — Возможно, из‑за перепада температур.

— Ты хоть представляешь, каким должен быть перепад температур, чтобы вызвать такие вихри? — на всякий случай поинтересовалась Ларри. — И почему этот перепад только в пределах дороги действует? Магия, как пить дать, магия. Только вот структуру пока уловить не могу, хотя по мере приближения слабые проблески начинают возникать. То ли ее не сумели полностью укрыть от посторонних глаз, то ли даже не пытались.

— Во всяком случае, мы движемся в сторону эпицентра, — немного не в тему, но уже более оптимистично заявил профессор. — Думаю, скоро все прояснится.

— Угу, — скептически отозвался Дьюин, поглубже надвигая на глаза капюшон плаща. — Как бы только не пожалеть об этой ясности.

Некоторое время наемник помолчал, но затем любопытство, видимо, все же одержало над ним верх, потому что в итоге он снова заговорил:

— А как они там эти холмы проветривают хоть? Окошко, что ли, открывают?

— Нет, — оживился Монметон. — Технология несколько иная. Если верить легендам, каждую ночь холм, под которым обитает малый народец, поднимается на четырех столбах–опорах, являя взгляду скрывающиеся в недрах богатства, а в предрассветный час вновь возвращается в свое изначальное положение.

— Ага, — подтвердила Ларри. — Причем, судя по направлению сквозняков, при возвращении на место холм забирает обратно всю выдутую пыль, чтобы добро не пропадало.

— К дьяволу пыль, — с чувством сказал наемник. — Давайте‑ка лучше про богатства поподробнее. Что там в этих недрах найти‑то можно полезного и легко вывозимого?

— Так ведь никто точно не знает, — включился в разговор Хельстайн. — Поскольку нет никаких задокументированных свидетельств от людей, побывавших в Полых Холмах и вернувшихся из них, все описания их обустройства, увы, следует отнести к области фантазий.

— А из какой же области фантазии тогда вы сами выудили свою карту? — хмуро осведомился Дьюин.

— Ну, то, что никто не бывал в Полых Холмах, еще не означает, что никто до них не доходил, — начал было Монметон и, осекшись, вопросительно покосился на Хельстайна, как бы испрашивая у того разрешения продолжить. Однако светило мерленской науки, видимо, что‑то быстро прикинув в уме, решил продолжить повествование сам.

— Альберт совершенно прав, — кивнул он. — Существует одно свидетельство, которое нам не так давно посчастливилось отыскать. Теперь, вдали от посторонних ушей, думаю, можно говорить о нем более свободно.

— Да уж, самое время, как ни глянь, — хмыкнул Дьюин, однако насторожился. Чем дьявол не шутит — вдруг в рассказе Хельстайна, несмотря на его предосторожности, все же промелькнет что‑нибудь полезное.

— Лис, кончал бы ты уже ходить вокруг да около, — с кислым выражением лица предложила Ларри. — Я так понимаю, ничего конкретного в твоем драгоценном свидетельстве все равно не было, иначе ты давно уже довел бы нас до места с закрытыми глазами.

— Ничего конкретного, полагаешь? — с видом оскорбленной добродетели переспросил Хельстайн. — То есть, воспоминаний самого императора Максимилиана тебе не достаточно, и нужно что‑то более основательное?

— Император Максимилиан? — недоверчиво повторила магичка. — Ну да, теперь вспоминаю, ты что‑то говорил про него в связи с трактом. Только чем нам может помочь какая‑нибудь хвалебная императорская ода самому себе, да еще полутора вековой давности?

— Как ни странно, особой похвальбы там не просматривается, — заявил Хельстайн, задумчиво глядя на огонь. — Складывается впечатление, что император был весьма здравомыслящим человеком, хотя сейчас и принято критиковать период его правления. Поэтому лично я вполне склонен доверять исходящим от него сведениям, в том числе и о походе к Полым Холмам.

— Ладно–ладно, — проворчала Ларри, не склонная спорить с профессором из‑за такой — с ее точки зрения — ерунды. — И что же этот твой правдивый император рассказывал про Полые Холмы?

Хельстайн немного помолчал, словно собираясь с мыслями, и заговорил:

— События, о которых пойдет речь, относятся к периоду заключения Максимилианом перемирия с вескурийским шейхом Сулейманом Хромым. Война за веру изжила себя и превратилась в войну за земли еще лет за двадцать до восшествия Максимилиана на престол. А к двести семьдесят третьему году правления династии Гарлингов было уже ясно, что удерживать ранее завоеванные северные вескурийские провинции в составе империи не имеет смысла, поскольку это предвещает лишь дополнительные расходы для и без того опустевшей казны, а чтобы добраться до более южных и богатых областей, у Мерлена не хватит зубов. Поразмыслив, император счел за лучшее отступить, предоставив успевшим закрепиться на чужой территории рыцарским орденам самим выкручиваться из сложившейся ситуации. Решение, несомненно, было здравым, хотя вызвало множественные протесты — в основном среди церковников — и послужило поводом для первого и далеко не последнего предания Максимилиана анафеме.

— Лис, умоляю, не отвлекайся, — Ларри в открытую зевнула. — Если мне случайно понадобится лекция по истории, я, пожалуй, схожу на один из воскресных семинаров в вашей академии, а сейчас давай ближе к делу.

— Я не отвлекаюсь, — возмутился Хельстайн. — Я всего лишь кратко обрисовываю предысторию интересующих нас событий. Или, может, мне лучше будет вообще помолчать?

— Да чего уж там, продолжай, — примирительно сказала магичка, а Гарт согласно хмыкнул.

— Договорились, — подытожил Хельстайн. — Только тогда уж, не обессудьте, я сам буду выбирать способ повествования. Итак, решение Максимилиана о перемирии было, несомненно, мудрым, однако денег в казну не добавляло, и тогда вместо бесперспективного юга взгляд императора обратился на север. Здесь в официальных летописях начинается необъяснимая лакуна продолжительностью около пяти лет, заполненная позднейшими маловразумительными комментариями, однако повествование самого императора проясняет загадку. В то время Полые Холмы были несколько большим, нежели смутное местечковое поверье. Собственно говоря, это название относилось ко всей северо–западной части Вестминского кантона.

— Включая тот клоповник, из которого мы пустились в дорогу? — вдруг уточнил Гарт.

— Именно. Впрочем, полагаю, что никаких клоповников тогда еще не существовало. Несмотря на то, что официально Полые Холмы являлись частью Мерлена, места здесь были не обжитые. Во всяком случае, не обжитые людьми.

— О, а вот это уже интереснее, — тут же среагировала Ларри. — То есть, людей здесь не было, но кто‑то все же обитал? Малый народец?

Хельстайн кивнул.

— Предполагаю, что да, хотя сам Максимилиан их называет сидами, либо народом холмов. Причем никаких уточнений, хотя записи явно рассчитывались на стороннего читателя, не следует — видимо, когда создавался документ, названия эти и без того были у всех на слуху. Как бы то ни было, сочтя обитателей Полых Холмов более легкой добычей, нежели вескурийцев, сразу по возвращении в Мерлен император Максимилиан двинул войска на север. Поначалу казалось, что судьба благоволит его замыслу. Первые отряды сидов, встреченные на границах владений короля Ши, были разбиты наголову практически без потерь со стороны имперцев, однако дальше началось нечто странное. По словам императора, против них восстала сама земля Полых Холмов. Ничто уже не являлось тем, чем казалось на первый взгляд. Деревья оживали, во внезапно сгущающемся тумане бесследно исчезали люди, вместо безобидной полянки, где вечером на твердой земле располагался на ночлег отряд бойцов, к утру вполне могли образоваться непролазные топи. Единственным, что оставалось более–менее постоянным в этом изменчивом месте, была дорога, тракт, уводящий в глубины Полых Холмов. Но даже он не гарантировал безопасности тех, кто шел по нему.

— И все‑таки Максимилиан пошел дальше, верно? — заметила Ларри. — Императоры порой бывают весьма упорны, в особенности когда есть возможность расплачиваться чужими жизнями вместо своей.

— Да, — подтвердил Хельстайн. — Максимилиан, несмотря ни на что, продолжил путь и, в конце концов, достиг долины, в которой располагалось подземное поселение сидов, Далеко не такое большое, как ожидали имперцы. Да и само место оказалось странным — по словам императора, там не было ни ночи, ни дня.

— А что же тогда там было? — удивился Дьюин.

Хельстайн развел руками.

— Трудно сказать. Но схожие особенности подмечают все без исключения легенды о Полых Холмах, размещая их к востоку от солнца и западу от луны, то есть в месте, где нет ни дневного, ни ночного светила.

— Сильно смахивает на описание магического купола, сделанное несведущим человеком, — сказала Ларри. — Когда доберемся, надо будет глянуть на местности — возможно, какие‑то следы еще уцелели, как та путевая веха в болоте. Лис, у твоего императора еще много воспоминаний осталось? А то такими темпами мы и до утра не уложимся.

— Не так уж и много. На входе в долину войска Максимилиана второй и последний раз столкнулись с сидами. Сопротивление малого народца было настолько отчаянным, что имперцам пришлось отступить на перегруппировку. Однако когда они вновь пошли в атаку, противника в долине уже не было. Понимая, что в битве им не победить, уцелевшие сиды укрылись под землей и обрушили ходы, ведущие в недра холмов.

— И воспользовались потайными ходами, чтобы слинять в другую укромную долину подальше от нуждающихся в финансах императоров, — с усмешкой подсказал Дьюин. — Весьма мудро с их стороны.

— Возможно, — не стал спорить Хельстайн, — хотя с тех пор и вплоть до настоящего времени о сидах больше никто ничего не слышал, если не брать в расчет легенд–воспоминаний. Сам Максимилиан, кстати, считал, что они остались под землей, заживо себя похоронив. Золота в долине он так и не нашел, хотя предпринимал попытки разрыть пару холмов. А вернувшись в столицу после бесплодных поисков, обнаружил, что за те несколько недель, что он провел в Полых Холмах, во внешнем мире минуло около пяти лет.

Гарт присвистнул.

— Ого! — уважительно сказала Ларри. — Ничего не попишешь, шикарная свинья со стороны малого народца. Значит, отсюда и вытекает тот пробел в летописях, про который ты упоминал?

— Именно, — кивнул Хельстайн. — Максимилиан, надо сказать, тоже весьма впечатлился пережитым. Поэтому сразу по возвращении из похода он издал свой знаменитый вердикт, разрешающий открыто практиковать магию в империи, видимо рассчитывая в случае необходимости подготовить достойный ответ и не менее достойную свинью теперь уже королю Ши. Необходимости так и не возникло, а пресловутый вердикт Максимилиана повлек за собой вторичное его отлучение от церкви, что, впрочем, расстроило императора куда меньше, нежели неудачная военная операция.

— Да уж, — сочувственно вздохнула Ларри, — не повезло мужику. Однако забавно получается. Если все было и вправду так, как ты вычитал, выходит, что нам именно малому народцу следует сказать спасибо за тот институт магии, который мы сейчас имеем? Кто бы мог подумать.

— Вот и скажи, когда встретишь, — проворчал Гарт.

— Всенепременно, — с серьезной миной пообещала магичка.

— Чародейство чародейством, — задумчиво произнес Дьюин, — а вот вас, господа ученые, послушать, так выходит, что малый народец не таким уж и малым был, раз сумел поначалу даже отпор дать имперским отрядам. Что‑то не представляются мне ни феи, ни карлики, кидающиеся с оружием в бой против людей.

— А им вовсе не обязательно было быть ни теми, ни другими, — снова подал голос Монметон. — Термин 'малый' - он, знаете ли, далеко не всегда означает небольшой по росту. С тем же успехом он может означать и небольшой по численности.

— Я думаю, сейчас нет ни малейшего смысла гадать, каким был народ холмов, — сказал Хельстайн. — Если все пойдет удачно, через пару дней мы будем знать это точно. А пока, господа, я бы предложил вам всем попытаться отдохнуть. За разговорами мы и так уже скоротали первое дежурство. Альберт, считайте, что вам повезло, меняться не будем. Хотя, как мне кажется, я честно отработал свои два часа.

Монметон кисло улыбнулся и, захлопнув давно уже позабытую книжицу, поторопился принять горизонтальное положение и сонный вид, пока Ренеке Хельстайн не передумал.