— Василий Петрович, а Василий Петрович!.
— Ась?
И, оглянувшись, Василий Петрович, председатель фабкома хрустальной фабрики, недовольным, но добродушным взглядом окинул румяное лицо подбежавшей к нему Нины.
— Ну, что еще тебе? Небось опять насчет деньжат… Еж-те в рот пирога с луком. Опять пионерчики тормошат? А?
— Да, деньжат малость требуется…
Эх вы! Все деньжат да деньжат. А вы бы без деньжат делами ворочали.
И, прибавив шагу, не глядя на Нину, Василий Петрович резко обрезал:
— Нет вам денег. Недавно выдал и опять пришли раньше сроку…
Потом, помолчав с минуту, еще раз недовольно буркнул:
— Нет вам денег… Еж-те в рот пирога с луком.
— А ты погоди, Василий Петрович, расходиться-то. Разобраться надо.
— Чего ж тут разбираться? Нету — и… крышка. Приходи в следующий месяц.
— То само собой, а сейчас нужно в роде как бы сверхсметных… На дело внеочередное…
— Сверхсметных, говоришь? — вытянул Василий Петрович из груди членораздельными звуками. — Ишь ты!
Василий Петрович закурил папироску, резким обрывом руки бросил в сторону тлевшую спичку и, внимательно посмотрев на Нину, спросил:
— Это что же за сверхсметные? А?.. Что же это за сверхсметные, я тебя спрашиваю… Еж-те в рот пирога с луком.
Как видно, ему очень не нравилось, когда разговор касался отпуска непредвиденных „сверхсметных" сумм. Они остановились у проходных ворот фабрики, и Василий Петрович, глубоко затянувшись сизым дымом папироски, уже более спокойно спрашивал Нину.
— Для чего же это тебе „сверхсметные“-то потребовались, верховод ты пионерский? Много ли вас таких-то в ячейке обретается?
— Каких это „таких“? Я о деле думаю, дело делаю и к тебе с делом пришла.
— Я и говорю про то…
Василий Петрович сунул в рот истлевшую папиросу и, заметив, что она потухла, бросил под ноги, приплюснув ее подошвой ботинок к каменистой дорожке.
— Ну, сказывай, верховод.
— А ты, Василий Петрович, зря расходишься. Разве на шесть отрядов, что при фабрике нашей, много тех денег, которые фабком нам отпустил? Да ведь их на бумагу для стенгазеты да на краски, да еще вот на такие мелочи по клубной работе только-только хватает. Да ведь у нас совсем мало денег идет; вон площадку-то какую соорудили — был ли ты на ней? — а денег на нее почти ничего не истратили. Во всяком случае, совсем немного! Подсчитайте. Все больше сами. Да и без того знаем, что сами должны делать. На то и пионеры, организация.
— Ну, ну… Знаю ведь сам. Ты о „сверхсметных" сказывай.
— Что ты знаешь? Маловато ты о пио-рах знаешь. В кои-то веки заглянешь, на демонстрациях только разве. Так вот я и говорю. У нас деньги идут на самое необходимое, чего сами сделать не сможем. Бумагу-то ведь не сделаешь? Карандаши тоже? Без барабана ведь не к лицу как-то отряду ходить? Журнал, газету тоже выписать надо. А в Крым пешком тоже не пойдешь. Полторы тысячи километров.
— В Крым?
— В Крым, — убедительно пониженным тоном повторила Нина. — В Крыму есть лагерь-санаторий юных пионеров. На южном берегу. Да разве ты не знаешь о нем? Он организован еще в 1925 г. центральным комитетом Российского общества Красного Креста и Центральным бюро юных пионеров. Каждый год туда направляются со всего СССР группы слабых детей-пионеров. В этом году от нашей губернии тоже едут 35 человек, и нам предоставлено четыре места. Вот нам и нужны деньги на проезд. За билеты заплатить да на питание в дороге, а уж там в лагере без нашей помощи. Все бесплатно.
И, переждав с минуту, в течение которой Василий Петрович еще не сказал ни одного слова, о чем-то думая, Нина переспросила, тревожно на него поглядывая:
— Так как же, Василий Петрович? Взрослые-то рабочие едут и в Крым, и на Кавказ. Надо и детишек послать. На одних ведь хлебах-то с отцом и матерью живут, одним воздухом дышат. Ишь вон дыму-то што. Духота!
— Да что говорить. Верно.
И, взглянув на часы, заторопился.
— Ладно. В фабкоме поговорю. Денег-то многонько требуется! А когда езжать надо?
Через три дня, во вторник.
— Ты зайди завтра в обед или по телефону звякни.
— Я-то зайду, а ты вот с фабкомцами дело-то не заканитель.
Да уж ладно, верховод. Денег-то, вишь, многонько надо, еж-те в рот пирога с луком.