На берегу моря. Наш Артек

ЖУРЧИТ РУЧЕЙКОМ РАДОСТЬ ПО ФАБРИЧНОМУ ПОСЕЛКУ

В эти дни во всех отрядах фабрики было много разговоров о предстоящей поездке в Крым четырех пионеров.

— Кто же поедет?

— Слабых, говорят, пошлют.

— Слабых, слабых! — передразнил маленький Ванятка, с бойким игривым лицом и внимательными глазенками, настойчиво сверлящими своего собеседника, так же как и все, что привлекало его внимание. Он с курьезным достоинством, которое бывает у маленьких „серьезных" детишек, поправил на груди галстук, сбившийся в сторону, и продолжал:

Слабых-то разве четыре на нашей фабрике? Посчитай — ка! Всех не пошлешь в Крым. Места нехватит, и карман не выдержит. Наш Союз советских социалистических республик еще беден, — добавил он тоном взрослого человека. — Нужно отобрать наиболее нуждающихся в отдыхе и в поправке своего здоровья. Во! Это Нина говорила. Много нас поедет в наши лагеря. В экскурсии будем ходить, играть на площадке. А в Крым нужно послать… этаких… (он на секунду запнулся) пре-ду-расположенных к ту-бир-кулезу. Которые, значит, скоро захворать могут тубиркулезом, да еще нервные, да у которых крови мало, не резкое, значит, малокровие.

— Это и нам Нина говорила. Подумаешь, какой знающий нашелся! Переутомленным еще можно ехать. Да еще тем из этих слабых, у которых папка меньше других зарабатывает, а семья у него ртов на семь будет.

— Доктор всех осмотрит и отберет, которым ехать нужно.

„Вот бы мне поехать! — каждый про себя думает. — В Крым, к Черному морю… Вот бы!“

Разговоры о предстоящей поездке пионеров в Крым, в Артекский лагерь-санаторий юных пионеров, захватывают своей заманчивостью, радостью, удовлетворяющими полет фантазии догадками. В памяти всплывают школьные рассказы о Крыме и прочитанное в книжках. Слова и речи отличаются от обыкновенно употребляемых детьми еще большей яркостью и увлекательностью. Насыщенные захватывающим довольством и искренней радостью, разговоры журчат быстрым ручейком и брызгами прозрачной хрустальной водички, привлекают к себе внимание новых групп детишек. Каждому хочется подольше побыть среди своих товарищей и слушать радушные слова предположений о своем Артеке. Много заманчивого и приятного в словах сверстников. Кажется им, что выбежали они на отлогий берег моря, бросились в прохладную воду и плещутся в ней, играя струйками брызг, стремительно вырывающимися из-под ладоней детских ручонок. И всеми цветами радуги переливаются брызги — слова ребячьи — в ласкающих лучах весеннего солнышка.

Журчит, журчит ручеек по фабричному поселку. Вырвался он из клубных пионерских комнатушек, захлестнул своею свежестью детские площадки и, разливаясь широкой волной — всей детворой фабричной, проникает в дома. И, проникнув в семьи рабочих, не прекращает он своего журчанья, а сдержанными возмужалыми всплесками-голосами вызывает довольные улыбки на лицах взрослых рабочих и работниц.

— Кто же поедет-то? Небось, не пошлют тебя, постреленка?

— Кому следует, те и поедут. Может, и я поеду: вот доктор посмотрит, да в отряде решат.

И, как бы утешая себя на случай, если не придется ехать ему в далекий, манящий к себе Крым, добавляет:

— А кто поедет, тот нам расскажет обо всем. Да и остальные не дома сидеть будут. В свои лагеря поедем, в экскурсии ходить будем.

Усталость прошедшего дня неумолимо тянет к постели. И сквозь дремоту приближающегося здорового усталостью сна слышат родители обрывки утихающего детского лепета:

— Завтра вечером… провожать… кто же поедет?.. Утром… скажут… Я бы… в Крыму-то хорошо… Из деревни… двое с нами поедут… пастушок… один… Вместе е-дем… в К-р-ы-м…

Нина еще не успокоилась от дневных забот. Завтра об‘являть надо, кому ехать, а фабком канитель завел — на четвертого денег не дает. „Пусть трое, — говорит, — с‘ездят“. И то хорошо.

„Как же быть? Кому отказать в отдыхе? До сих пор еще не сказала, кто выделен. Что сказать? Места на четверых есть, а трое едут. Что сделать? Что сделать?! “