На далекой заставе

Е. Воеводин ВОЛЧИЙ ШАГ Рассказ

В этих северных местах осень наступает рано. Незаметно, но быстро желтеют березы, на опушках начинает ярко рдеть клен, некрасивым бурым цветом покрывается ольха. Холодный воздух в такие дни становится особенно чистым, и явственно чувствуется в нем запах осени — запах прелой листвы и грибной плесени. По ночам высоко в звездном небе тянутся к югу косяки уток, а днем, ярко поблескивая на солнце, медлительно проплывают в воздухе серебряные паутинки.

В лесу полным-полно грибов. Здесь, в пограничном районе, людей мало, и целые поляны в густом сосновом бору почти сплошь покрыты грибами. На опушках налилась красная брусника: посмотришь — и в глазах зарябит. Столько ее здесь!

Осенью, когда смолкают птичьи голоса, особенная тишина стоит на границе. Далеко-далеко слышен каждый шорох, треск ветки и, кажется, можно подслушать в этой тишине, как отрывается и падает на землю, переворачиваясь в воздухе, желтый лист.

Сержант Гудай любил и умел слушать границу. Вот зашуршала опавшая листва, и Гудай, улыбнувшись, даже не поворачивает голову; это ежишка валяется по земле, накалывая листья на свои иголки. Где-то щелкнуло наверху, на высокой сосне, и Гудаю незачем смотреть туда: там работают хозяйственные белки. А иногда случается и так: осторожно зашелестит кустарник и, раздвигая ветви могучей грудью, выйдет на поляну лось-одинец. Выйдет, постоит, сторожко подняв горбоносую морду, и, почуяв человека, ринется обратно в чащу. Только гул и треск пойдет по всему лесу, от которого, как брызги, в разные стороны кинутся с клюквенников насмерть перепуганные тетерева.

Но среди всех этих лесных звуков нелегко уловить человеческие шаги: те, кто пробирается на нашу сторону, стараются ходить бесшумно; у них не только волчьи повадки, но и волчий шаг.

Особенно трудно приходится пограничникам вот такой поздней осенью. Ночью землю схватывает мороз, подмерзает сверху и контрольно-следовая полоса, кругом ничего не видно. И тогда пограничник должен слушать особенно внимательно.

В тот день, когда сержант Гудай заступил в секрет, пограничные дозоры по нескольку раз обходили контрольно-следовую полосу. Ночью, как об этом и предупреждала «служба погоды», ударил легкий мороз, и невысохшие после недавних дождей лужи затянуло тонкими иголками льда.

Гудай лежал в секрете, замаскировавшись так, что капитан Воронин, проверявший наряды, прошел мимо в двух шагах от него, не заметив, хотя и знал, что Гудай должен быть где-то здесь. Капитан вздрогнул, услышав тихое: «Стой, кто идет?», назвал пароль. Гудай ответил ему отзывом, и Воронин неслышно ушел, словно растворился в темноте. А сержант, натянув на лоб меховую шапку, утыканную жухлой травой, подумал: «Беспокоится начальник заставы. Второй час уже, а он не спит… Сейчас на контрольно-следовую пошел».

Гудай не знал, сколько времени он уже провел в секрете: в свой час сюда придут и сменят его. Но по тому, что у него замерзли ноги и холод стал забираться под ватную фуфайку, которую на заставе звали инкубатором, он безошибочно определил: до смены осталось минут сорок, не больше.

Вдруг он услышал какие-то легкие, еле уловимые постукивания. Они чередовались равномерно, но редко: человек обычно идет быстрее. Стук — и молчание, потом опять стук — и снова все тихо в лесу. Таких звуков сержант не слышал здесь никогда. Он подумал: «Наверное, дикая коза». Но тут же сообразил: «Нет, у дикой козы шаг чаще, и слышно сразу два удара копыт, а здесь только один, несдвоенный звук».

Гудай широко раскрыл глаза, вглядываясь в темноту, но ничего не мог разглядеть в ней. Только стволы сосен неясно проступали там, впереди, да бесформенным пятном казался куст.

Стук раздался немного правее сержанта, потом смолк. Теперь Гудай не сомневался, что это кто-то живой — зверь или человек. Надо было проверить, кто же там. Он осторожно переставил вперед локти, согнул ноги и бесшумно скользнул вправо, туда, где растаяли глухие звуки шагов.

Человека он увидел сразу. Тот стоял, словно бы прислушиваясь к молчанию огромного леса. А дальше все произошло так, как происходит обычно: Гудай негромко скомандовал «Руки вверх!», и человек покорно поднял руки. Услышав голос Гудая, подполз напарник. Нарушителя обыскали, и Гудай сам повел его на заставу: как раз подошла смена.

Там, в ярко освещенном кабинете Воронина, Гудай смог разглядеть задержанного. Перед начальником заставы сидел на стуле молодой человек с усталым лицом. На нем был темный спортивный костюм, а на ногах — беговые туфли с острыми металлическими шипами. Только сейчас Гудай понял, почему так странно постукивали шаги нарушителя.

Капитан Воронин пытался было сразу расспросить задержанного, но тот лишь качал головой: не понимаю. Потом он заговорил сам, и, судя по всему, хотел что-то рассказать о себе. Но слов его никто не понимал, и Воронин обернулся к сержанту:

— Утром отвезете в комендатуру. Я уже сообщил, что задержан нарушитель.

На всех заставах существовал неписаный закон: почетное право конвоировать нарушителя принадлежало тому, кто его задержал. И Гудай был доволен, что поедет в комендатуру: во-первых, просто приятно доставить нарушителя; во-вторых, можно будет часок-другой посидеть со своим земляком, поговорить о новостях из дома и о том, что скоро они сами вернутся туда…

Когда сержант привез нарушителя, в комендатуре его уже ждал следователь. Этого невысокого, крепко скроенного майора Гудай знал уже давно. Впервые они встретились на окружных спортивных соревнованиях, и Гудаю пришлось бороться как раз с ним… Но теперь майор был чем-то озабочен и, казалось, даже не узнал Гудая. Нарушителя провели в кабинет коменданта, а сержант остался на улице, сел на скамейку под окном и закурил. «Странный какой-то нарушитель, — подумалось ему. — Ни оружия при нем, ни документов… Только тапочки вот с шипами…»

До него доносились голоса, но слов он не понимал: говорили на чужом языке. Вдруг форточка отворилась и майор крикнул:

— Товарищ Гудай, зайдите-ка сюда.

Он остановился возле стола, за которым сидел следователь, и тот, кивнув на задержанного, весело спросил:

— Знаете, кого вы привезли? Эйно Рихт, ваш коллега, борец.

Гудай покосился на задержанного и поймал его усталый равнодушный взгляд.

— А чего он в беговых тапочках?

— Законный вопрос, — улыбнулся сидящий тут же комендант участка.

— А потому, — ответил следователь, — что ему больше нечего носить, товарищ сержант. Поссорился с хозяином спортклуба, тот его выгнал и постарался, чтобы в другие клубы не принимали. Вот он и остался в одном лыжном костюме да тапочках — остальное все продано.

Гудай хмуро поглядел в глаза майору:

— Точно ли это, товарищ майор?

— Конечно, точно, — засмеялся следователь. — Я об этой истории еще месяц назад в одной заграничной газете читал. «Нордспортсмен» даже фотографию Рихта напечатала…

— Значит… — начал было Гудай. Но следователь, отвернувшись к окну, не дал ему договорить. Он пожал плечами и ответил, будто угадав, о чем подумал сержант.

— Ничего не поделаешь, придется его обратно переправлять. Скоро приедет пограничный комиссар — повезете задержанного обратно, на границу…

В комнате наступила тишина. Гудай, насупившись, думал, что на этот раз ему не повезло: нарушитель попался, как говорится, «несерьезный». Правда, жаль парня, голодать ему там снова придется. Он так и сказал это вслух. Следователь, обернувшись к Рихту, что-то спросил у него и тут же перевел.

— Он говорит, что на работу его нигде не примут. Волчий билет.

— А как он относится к тому, что мы его передадим обратно, зарубежным властям? — спросил комендант. Следователь опять перевел, и вдруг Рихт вскочил, начал быстро говорить что-то, а потом медленно опустился обратно на стул. В глазах у него стояли слезы.

— Просит оставить его у нас. Готов нести любое наказание за нелегальный переход границы. Говорит, что ему много не надо — только еда да крыша над головой. Вот до чего довели человека!

Пока они говорили, возле комендатуры остановилась светлая, забрызганная дорожной грязью «Победа», и оттуда вышел пожилой полковник — начальник отряда. Обычно он выполнял обязанности пограничного комиссара. И когда он вошел в кабинет, Рихт поднялся ему навстречу и снова заговорил, прося, очевидно, не передавать его обратно.

— Я здесь… труд… работать… — кончил он по-русски, протягивая к полковнику ладонями вверх мозолистые руки.

— Не могу, мил-человек, — ответил ему полковник, стараясь объяснить проще. — Закон есть такой, понимаешь? Закон.

Рихт опять что-то сказал, и следователь перевел:

— Очень уж просит. Говорит, что ему все товарищи советовали: иди, мол, к русским, они помогут. Вообще-то жаль, действительно, человека…

Полковник слушал его, перелистывая страницы протокола, кивал, а потом ответил:

— Конечно, жаль… Но — закон, закон… Нас будут ждать в восемнадцать ноль-ноль на середине моста. Кто провожает? Вы, сержант?

Гудай вытянулся: так точно. Майор тем временем, взяв у полковника бумаги, бегло просмотрел их и поморщился:

— Чуть не забыл поставить место перехода границы.

Он повернулся к Рихту и о чем-то спросил его, кивнув на карту, разложенную на столе. Рихт, видно, совсем упавший духом, нагнулся и показал на карте место, где перешел границу.

Гудай увидел, как он тут же побледнел и отпрянул от карты. Потом он услышал тихий смех: полковник и следователь смеялись, наблюдая, как Рихт медленно поднялся и поднес к горлу руки. Майор скомкал листки протокола о передаче и бросил их в мусорную корзину.

— Что, нервы не выдержали? — спросил он уже по- русски. — Я думал, вы крепче, Эрих Меллоу.

Нарушитель прохрипел что-то невнятное, потом дрожащей ладонью вытер со лба крупные капли пота.

— Я проиграл эту дурацкую игру, — сказал он. — Я расскажу все.

Майор повернулся к Гудаю:

— Подождите меня на улице, товарищ старшина.

Гудай вышел, ошеломленный тем, что ему довелось увидеть. Он даже не заметил, что майор спутал его звание. Сидя на скамеечке возле комендатуры, он пытался до конца понять, что же произошло. Ясным было ему одно: нарушителя подготовили к мысли, что через час он уже будет у своих. Следователь и полковник сделали вид, что поверили ему во всем, и этим ослабили его волю. Конечно, этот Меллоу просто ликовал, что все так получилось и его отправят домой. А когда следователь попросил его показать, где он перешел границу, он показал точно… Ну, да, конечно, он и попался на этом: разве мог несчастный Эйно Рихт, идущий в темноте, без компаса и карты, знать, в каком месте он оказался на советской земле? Нет, это мог знать только Меллоу, заранее приготовившийся к переходу…

Майор вышел из помещения и кивнул Гудаю:

— Сидите, сидите, старшина…

— Я сержант, — вежливо поправил его Гудай. Майор, сев рядом с ним, вытащил из коробки папиросу и, разминая ее в пальцах, задумчиво сказал:

— Да, крупного вы шпиона поймали. Я за ним уже два года охочусь. Меллоу… Ас международной разведки.

Гудай молчал. Ему неловко было о чем-либо спрашивать майора. Но тот словно бы чувствовал, что Гудаю не терпится спросить его, и опередил вопрос.

— Видали, как все хитро было придумано? Даже специальную статейку в газетке тиснули. Он даже шел без оружия и документов. Расчет тут простой: пройду — хорошо, не пройду — вернут обратно. Все продумали, кроме…

Он снова засмеялся, вставая. Встал и Гудай. Майор, протянув ему руку, сказал:

— Ну, спасибо вам… Вы, кажется, уже демобилизуетесь? Жаль! И чекист вы хороший, и… спортсмен. Я после нашей встречи неделю очухаться не мог от вашего броска…

Он ушел, а Гудай смотрел ему вслед. Таким, почему- то растерянным, и нашел его земляк. Он хлопнул Гудая по плечу и весело спросил:

— Что, задумался? Расставаться жалко? Ничего, мы с тобой свое отслужили.

— Что ты говоришь? — обернулся к нему, хмурясь Гудай. — A-а, да… Только, брат, вот что… Я на сверхсрочную буду проситься. Ребята нас сменят молодые, а тут ходят еще всякие… хитрые.

1960 г.