На далекой заставе

Ю. Семенов ПОДВИГ У СЕВЕРНЫХ СКАЛ Очерк

Глыбища морского наката, подмяв под себя корабль, загасила слабый луч клотика. А когда волна с грохотом отпрянула от скалистого берега и на короткое время из воды проступила палуба крепко сидящего на камнях буксира «Бесстрашный», ни шлюпки по левому борту, ни радиорубки уже не было — ссекло начисто.

Никто толком не знал, что же случилось: ни мотористы, успевшие остановить двигатель чуть раньше, чем залило его забортной водой — сюда, в отсек, пришлась безнадежная пробоина, — ни отдыхавшие после смены люди, ни даже стоявший на вахте старпом Кутихин. Буксир проходил самое узкое место между островом Кильдин и материком…

Капитан буксира Соин, выждав момент, когда ворчливо откатилась в море разбившаяся о гранитный берег волна, выбежал на палубу. Он хотел спуститься в трюм, к людям, но не успел: навстречу ему выскочил второй механик Бровко, за ним — кок Саша Рожнова, юнга Аня Гусакова, матрос Петроченко… В полумраке Соин заметил лишь перепуганные лица женщин, искавших спасения на палубе. А тут было еще страшнее…

— В рубку!.. Скорей в рубку! — крикнул капитан, не отрывая глаз от разъяренного моря.

Соин последним втиснулся в капитанскую рубку. Раньше там, бывало, впятером не разойдешься, а теперь восемнадцать человек набилось. Крепкие металлические стены надстройки гулко содрогались от ударов многотонного наката. Вода вдавила дверцы, прорвалась к людям…

Все поняли: оставаться на судне нельзя. А попытаться сойти на берег равносильно самоубийству: либо собьет волной и прикончит о скалы, либо унесет в море. Оставалось одно — ждать отлива. А до него… часов шесть. Как же выстоять?

Накат не ослабевает. Он по-прежнему бьет в рубку, сорвал дверцу по правому борту, выхватил Николая Писаренко — третьего механика, и тот исчез в кипящих волнах.

Моряки крепко держались друг за друга, но стихия была сильнее их. Вот волна выхватила еще одного матроса, за ним — старпома. Не удержали и Аню Гусакову — она исчезла в нахлынувшем потоке.

Оставшиеся в живых дождались, наконец, отлива. Надо было уходить на берег. Соин и Овсянкин, по грудь в воде, пробрались под полубак в матросский кубрик, ощупью отыскали шкафчики, взяли с полок все, что могло пригодиться. Боцману попала под руку сухая коробка спичек. Ее бережно завернули в полотенце, потом в простыню. И сам боцман — ростом он повыше капитана — поспешно унес в рубку реальную надежду на будущее тепло.

Вода сходила. Теперь можно перебраться и на берег. Местом встречи избрали маячивший на скале тригонометрический знак. Добираться к нему решили небольшими группами.

Перевалило за полночь. Надрывно гудел ветер. Обессилевшие люди шли, карабкались, ползли. Еще совсем недавно никто из них не думал, что придется выдержать такое испытание.

На скале вспыхнул жиденький огонек костра. Люди у огня обсохли, немного отогрелись. А ветер то стихал, вылизывая скалу январской поземкой, то гудел высоко над головой, и тогда, казалось, на юго-востоке прояснялась даль. Моряки с надеждой впивались глазами в эту даль, будто именно оттуда, а не со стороны моря, придут к ним на помощь…

Пограничный корабль «Изумруд» подходил к проливу между островом Кильдин и материком. В черную пургу, да еще в сильный шторм места здесь для кораблей опаснейшие. Тут уж, как говорится, смотри в оба.

Капитан второго ранга Милашенко перешел на левое крыло мостика. Он неотрывно смотрел вперед. Брови и усы его побелели от снега. На скулах слабо перекатывались желваки. Нет, не потому, что Петр Иванович нервничал. Привычка у него такая — будто в уголках губ держит соломинку и неторопливо покусывает ее.

— Пойдем через залив, — сказал Милашенко Зуеву и взглянул на сигнальный мостик, где стоял старшина второй статьи Зверев. Вспомнилось, как часа два назад, перед вахтой, он занимался физзарядкой. Считал, считал командир, сколько раз тот подтянется на перекладине возле трапа, да и не дождался, ушел на мостик.

Зверев доложил, что с берега передают непонятные световые сигналы. Милашенко хорошо знал, что в этом месте нет ни морского поста, ни поселка. Однако капитан второго ранга не привык ставить под сомнение четкую службу командира отделения сигнальщиков. И прежде чем сам увидел на материковом берегу нетерпеливые сигналы, — похоже, кто-то размахивал разгорающимися на ветру головешками, — подал команду остановить машины.

Огромные волны неслись к берегу и, рушась на прибрежные скалы, скрывали за собой тех, кто силился дать знать о себе. И то ли на берегу увидели, что корабль остановился, то ли погасли у них головешки, которыми размахивали, но сигналы прекратились.

В самый последний момент Зверев, взобравшийся на марсовый мостик, уловил неумело переданный семафором сигнал бедствия. И в этом «СОС», вспыхнувшем огненными искрами и тут же погасшем, передалось старшине столько испытанной тревоги, что он громче обычного и не по-уставному крикнул:

— Люди, товарищ командир! Беда… — и, встретившись взглядом с капитаном второго ранга, сдержанно доложил — Принял сигнал бедствия!

Милашенко приказал дать малый ход. Командиру всегда казалось, что самые лучшие решения приходят тогда, когда чувствуешь движение.

Берег, так осязаемо знакомый до этой минуты, теперь представлялся загадочно неясным. Бесспорным казалось одно: надо идти под прикрытие мыса, волна там слабее.

Милашенко хотел было вызвать на мостик своего помощника капитан-лейтенанта Авксентьева, но только сейчас заметил, что тот стоит рядом. Здоровый — самый рослый на корабле, — с крупными волевыми чертами лица, Борис Александрович всем своим видом внушал решимость.

— Готовьте призовую шлюпочную команду для высадки на берег, — приказал ему Милашенко. — Пойдете с ними.

Борис Александрович скатился на поручнях в кубрик, на ходу громко крикнул: «Зацепина ко мне!» — и скрылся в каюте. Одним движением надел спасательный жилет, схватил сапоги и отбросил: под руку попали маломерки штурмана…

— Старшина второй статьи Зацепин по вашему… — от порога рапортовал командир кормового автомата.

— Отберите пятерых из призовой… Пойдем на берег, — приказал капитан-лейтенант.

— Не мало? Накат…

— Бегом, Зацепин! Там люди, — и уже вслед крикнул старшине — Жилеты наденьте!

Любил Авксентьев этого бойкого толкового комендора, недавно ставшего командиром отделения. За восемь лет службы на «Изумруде» Борис Александрович повидал всяких матросов. А вот такого трудолюба, как бывший слесарь московского завода «Изолит» Юрий Зацепин, вроде бы не встречал. Когда в конце прошлого года Зацепина назначили командиром отделения, он в короткий срок вывел его в отличные. Недавно Авксентьев, секретарь партийной организации экипажа корабля, дал Юрию Зацепину рекомендацию в кандидаты партии.

…Капитан-лейтенант Авксентьев через три ступеньки по трапу выскочил наверх, подошел к правому борту, где готовили шлюпку к спуску на воду, а сам, не отрываясь, смотрел в сторону бушующего прибоя.

«Изумруд» развернулся и, пройдя немного, лег в дрейф. Подходить ближе к берегу было опасно. Но и отсюда были видны усыпавшие берег валуны.

Огромная восьмиметровая волна, казалось, пролетела над ними и в клокочущем водовороте скатывалась обратно. И тогда на короткое время из воды проступали черно-гладкие гребешки валунов.

Последнее, что сказал командир капитан-лейтенанту Авксентьеву, покидавшему борт корабля, было: «Берегите людей. Окажите помощь. Вызовем вертолет».

Многим, вероятно, доводилось совершать полет в «чертовом колесе». Сидишь в кабине и неловко несет тебя снизу вверх, потом до неприятного резко бросает вниз и… пошел по кругу. Что-то подобное ощущалось и в шлюпке, гонимой к берегу ветром и широкой волной. Иногда казалось, что легковесная «скорлупка» вот-вот взмоет вверх и перевернется.

На веслах сидели шестеро. Авксентьев умышленно взял с собой меньше гребцов — на случай, если придется снимать людей с берега. Гребцы бывалые, второе место по морскому многоборью заняли на соревнованиях в отряде, почетные грамоты заслужили. Задумался было Юрий Зацепин, отбирая пятерых — лучших из лучших. С Дрезиным — штурманским электриком — и Доцевичем — акустиком — было просто: сказал им и все. А комендоры прямо-таки навалились: ведь большинство из них — основной состав шлюпочной команды. Всех не возьмешь.

Зацепин поднял руку, и матросы, хорошо знавшие, что это значит, притихли.

— Богданов! Голопузенко! — быстро назвал он.

… И вот они гребут, гребут сосредоточенно и упорно, думая, казалось, лишь о том, как бы побольше сил вложить в рывок веслом. А до чего же хотелось оглянуться на берег, скорее узнать, что там за людская беда, прийти на помощь.

Вот шлюпка развернулась кормой к берегу. И только тут, из-за седых гребней волн, Авксентьев увидел осевший на камни корабль. Из воды торчали только рубка и обломок мачты. На берегу, кверху килем, лежала шлюпка.

— Вон люди! — крикнул капитан медслужбы Дуденков.

Авксентьев и сам уже заметил двоих. Они с трудом шли к морю, словно передвигались по тонкому льду реки, боясь провалиться.

Размеренно работали веслами матросы. И пусть не сошло суровое напряжение с лиц моряков, но как-то разом ожили их глаза, точно они осилили самое тяжелое, а дальше все должно пойти как надо.

С берега что-то кричали, вернее, силились кричать. И скорее по жестам пограничники поняли, что подходить к берегу опасно. Но уже невозможно было остановить шлюпку, взмывшую на гребень волны и летевшую на обглаженные валуны…

Пограничники вылетели за борт разом. Прежде чем подоспел очередной многотонный морской накат, они вцепились в шлюпку, выволокли ее на берег. И переглянулись, как будто каждый хотел сказать: «Здорово-то как нас… А ничего — целы».

Одежда промокла, в сапогах хлюпала вода. Ощутимо пробирал леденящий ветер.

— Зацепин и Дрезин! За мной! — приказал Авксентьев и бегом направился вслед за корабельным доктором.

Пограничников встретили капитан буксира Соин и щуплый, рыжеватый боцман Овсянкин. Впрочем сейчас нельзя было сказать «рыжеватый» — настолько он закоптился у костра.

Дуденков осмотрел капитана, потом боцмана и велел им спуститься к шлюпке.

— Там тяжелобольные, — боцман указал рукой в сторону костра, — им сначала помогите…

— Ничего… Мы сейчас… — сказал Авксентьев. Он на ходу снял с себя меховую куртку, чтобы отдать ее полураздетым морякам, сгрудившимся у костра.

Дуденков тем временем осмотрел остальных потерпевших, оказал помощь Анатолию Бровко, обморозившему ноги.

К шлюпке возвращались всемером. Механиков Дьяченкова и Бровко несли на руках. За ними шла Саша Рожнова. Как она ни возражала, ей, единственной женщине, строго-настрого предложили отправиться на корабль. Оставшимся у костра пограничники отдали свои меховые куртки и рукавицы, пообещали скоро вернуться…

Отойти от берега оказалось tie легче, чем причалить. Теперь в шлюпке было трое больных. Авксентьев расставил людей вдоль обледенелых бортов. Столкнули шлюпку на воду, но волна, подбросив ее, швырнула обратно.

Сквозь прибой гремел охрипший голос Авксентьева. Он скрывал острую боль в ноге — придавило килем, — бегло присматривался к матросам: может, кто из них тоже старается скрыть травму, да разве приметишь! Все держались самоотверженно.

И снова навалились грудью на обледенелые борта шлюпки, снова ждали момента кинуться к веслам, прежде чем очередной гребень наката отбросит их… Но опять неудача. И в третий раз, и в четвертый, и в пятый… Казалось, иссякли силы моряков и не удержаться коченеющими руками за обледенелые борта шлюпки. Но капитан-лейтенант, стоя по грудь в воде, снова приказывает: «Вперед!» На этот раз он советует навалиться только на корму, остальным держаться за носовую часть. Надо, чтоб шлюпка клюнула носом в тот момент, когда подойдет гребень наката. Тогда за весла и… пошел, пошел.

Откуда только сила взялась сдерживать шлюпку с больными, притихшими между банок, а потом на секущей волне взобраться на шлюпку, сесть за весла и грести так, чтобы вскоре миновать второй вал, третий…

…Милашенко стоял у правого борта, наблюдал, как укладывают в шлюпку теплые вещи, продукты. То и дело поглядывал на усиливавшуюся волну, на берег, окаймленный мечущейся стеной белесого прибоя. Там, за этой стеной, еще оставались люди и их надо было спасать.

К командиру корабля то и дело подбегал радист. О потерпевших запрашивали из погранотряда, штаба Северного флота, Мурманского рыбного порта.

Милашенко спустился с мостика, зашел в каюту помощника. Капитан-лейтенант Авксентьев растирал ушибленную ногу.

— Еще раз осилишь? — без лишних слов спросил командир.

Борис Александрович улыбнулся: мол, и спрашивать не надо.

— Мне сообщили: вертолета не будет, все только от нас зависит…

…Шлюпку несло к берегу. На веслах теперь сидели Юрий Зацепин, Ювеналий Дрезин, Евгений Голопузенко, а с ними трое «новичков»: старший матрос Леонид Калинов, комендор, старшина второй статьи коммунист Григорий Аркан — классный рулевой и Александр Черногорцев — матрос-радист.

Разгулялась непогода. Авксентьев тревожно посматривал на береговой накат. Видел он его всего один миг, когда шлюпку выносило на гребень волны.

«Нет, к берегу теперь не подойти, — думал он. — В лучшем случае останешься без шлюпки. Что же делать?»

Авксентьев пробежал глазами по лицам матросов.

— Зацепин! Пойдешь вплавь?..

Что спрашивать? Любой готов кинуться к берегу вплавь, чтобы хоть чем-нибудь помочь людям.

Старшина второй статьи Зацепин поспешно сбросил спасательный жилет, меховую куртку и опустился в ледяную воду. Он еще не отогрелся после первого купанья. Плыть со спасательным кругом, который травили на конце со шлюпки, было трудно, но необходимо. Командир решил не медля снять с берега серьезно больного боцмана. С ним придется возвращаться вплавь.

Зацепина выбросило на берег так, как если бы его за руки раскрутили по кругу и отпустили. Первым к нему подскочил капитан буксира. Но и слова не успел сказать, как Юрий бросился обратно в воду, подхватил спасательный круг и вышел на берег. Сплюнул, вытер мокрым рукавом губы — пришлось хлебнуть соленой водицы, — хрипло сказал:

— Боцмана!

Крепко держа спасательный круг, Алексей Александрович Овсянкин вошел в воду. Вошел и отступил. Мучительный страх сковал его.

Зацепин слышал о водобоязни людей, которым уже приходилось тонуть, гибнуть в воде. И вот впервые он видел этот страх. Что же делать? Пожалуй, надо пойти первым, впереди боцмана.

Шаг за шагом уходили они на глубину. Овсянкин крепко держался за круг, который уже тянули со шлюпки. Юрий плыл рядом. Коченеющие руки становились непослушными, а ноги точно в свинцовых сапогах тянуло вниз. Он попытался плыть на боку, но начало сносить. Опять глотнул воды. Шлюпка рядом, метров десять, а глаза видят ее, как сквозь матовые очки. Однако она все ближе, ближе… Еще рывок вперед — и сильные руки подхватили моряка…

В это время вблизи показалось спасательное судно «Надир». Его команда на ходу готовила к спуску широкобокий швербот, чтобы спасти тех, кто еще оставался на берегу…

…Шлюпка шла к родному кораблю, и никто из сидящих в ней моряков-пограничников не думал, что совершил что-то героическое. Это было его обязанностью, долгом совести и чести. А между тем это был подвиг, у истоков которого — смелость, выносливость, чувство товарищества и великий Гуманизм.

1959 г.