Если бы на судебном процессе, которым завершилась эта история, я был адвокатом Батиашвили, я бы, в частности, сказал:
- Граждане судьи! Батиашвили и его сообщникам нет оправдания. Но я взываю к вашей человеческой мудрости. К вашим общественным инстинктам. Я хочу сказать, что вину Батиашвили все же смягчают некоторые обстоятельства. Требование прокурора не считаться с обстоятельствами негуманно.
Раньше речи в защиту молодых преступников я начинал словами: к сожалению, юноша не знал своего отца. Он не знал своей матери. Он рано остался один.
Теперь я все чаще говорю иначе. Я говорю: к сожалению, юноша знал своего отца и знал свою мать. Он знал их дела и знал их слова. Он видел их на людях и дома. Он знал их желания и их устремления. Но что же это были за желания? И что это были за устремления?
К добру?
То, что он видел дома, он видел, конечно, и на улице. Этого оказалось достаточно, чтобы получить ущербное и порочное представление о нашем мире.
Второе. Батиашвили имел все. При минимуме культуры и максимуме энергии иметь все означает только одно: не иметь ничего. Но думать при этом, что ты живешь в раю. Это ощущение взрослого обывателя. Но молодого обывателя тянет еще и в ад.
Потянуло и Батиашвили. Он пришел к тем, кто его принял. Молодому человеку предложили дело. Дело было рискованным. Но оно открывало новые, поразительные возможности - иметь не просто все, а иметь больше всех.
Граждане судьи! Мы знаем: механизм ненасытности - худший из наших внутренних механизмов. Но работает, как самозаводящиеся часы-автомат. Хочешь выжить, остаться человеком - сыпни в механизм песка. Механизм застопорится. Или сломается вообще. Этого не знал Батиашвили. Он его смазывал. Он смазывал, поэтому что видел: смазывают почти все. Чего же мы хотим?
Батиашвили - преступник. Он виноват. Но часть его вины нам надо взять на себя. Пусть это будет первый пример справедливости. Второй - за ним самим. Надежды живут даже у могил - поверим древним.
В заключение личный, не адвокатский вопрос. Как и все в природе, критерии добра непостоянны. Они меняются. С чем же сравнивать? На что рассчитывать? На совершенство? Но совершенства достичь нельзя - его можно только объявить.
Можно, конечно, равняться на добро, которое было, так сказать, достигнуто вчера. То есть на лучшее добро. Но лучше добра, которое ты познал лично - неважно, вчера или сегодня, - не бывает.
Как же быть? Может быть, прокурор прав: закон - это добро. Но критерий добра все же зло. Нет?