На живца

Глава 26

На олимпийский стадион мы поехали на метро. Раньше об этом виде транспорта я думал много хуже. Если то, чем я иногда пользовался в Бостоне, и называлось метро, то в Монреале это было совсем другое. Станции сияли безупречной чистотой, в поездах было тихо, сервис — выше всяких похвал. Хоук и я образовали некое пространство, куда с трудом проскользнула Кэти. Людей набилось множество. Мы пересели на Берри-Монтини и вышли у Вийо.

Будучи умудренным жизненным опытом, хладнокровным, ничему не удивляющимся, вполне сформировавшимся человеком, я не был поражен огромным комплексом, выросшим вокруг Олимпийского стадиона. Так же, как не был поражен настоящими, разворачивающимися вокруг меня действиями реальной Олимпиады. Чувство волнения, которое росло внутри меня, я скорее отнес бы к чувству охотника, приближающегося к добыче. Прямо перед нами раскинулись павильоны с едой и разнообразными товарами. За ними располагался спортивный центр «Мезонев», по правую руку — арена имени Мориса Ричарда, слева — велодром, а еще дальше вырисовывался, наподобие Колизея, серый, не вполне законченный монументальный стадион. От него исходило настроение всеобщей бодрости. Мы начали подниматься к стадиону по широкой извивающейся дороге. Я втянул живот.

— Кэти как-то заметила, что Закари просто костолом, — сказал Хоук.

— Он что, такой здоровый?

Хоук обратился к Кэти с моим же вопросом.

— Очень крупный, — подтвердила она.

— Больше меня, — уточнил я, — или больше Хоука?

— Да, больше. Настоящий шкаф.

— Я вешу под девяносто килограммов, — заметил я. — А он тогда сколько может весить?

— Килограммов сто двадцать. Я слышала, как он говорил об этом Паулю.

Я взглянул на Хоука:

— Слышал? Сто двадцать.

— Но у него рост всего два метра, — напомнил Хоук.

— Тогда он твой, — размышлял я.

— Возможно, он ничей, — ответил Хоук.

— Он толстый, Кэти? — с надеждой спросил я.

— Нет, не очень. Когда-то был тяжелоатлетом.

— Мы с Хоуком тоже баловались штангой.

— Нет, я имею в виду, что он был настоящим штангистом, чемпионом чего-то там, как русские.

— Он что, и выглядит, как эти русские?

— Да, вроде того. Пауль и Закари любили смотреть их по телевизору. Такой жир, как у них, обозначает силу.

— Тогда его легко заметить.

— Здесь сложнее, чем в других местах, — высказался Хоук.

— Надо быть осторожным и не схватить случайно Алексеева или еще кого-нибудь.

— Эта туша тоже намеревается освободить Африку?

— Конечно... Уж он-то ненавидит черных больше, чем кто бы то ни было.

— Замечательно, — сказал я. — У тебя есть о чем с ним поспорить, Хоук.

— У меня под пиджаком имеется довольно веский аргумент для спора.

— Если мы на него наткнемся, то стрелять будет сложно. Здесь очень много людей.

— Полагаешь, мы должны с ним бороться? — спросил Хоук. — Мы с тобой неплохие борцы, но никогда не боролись с гигантами.

— К тому же у него есть напарник, эта паршивая свинья, о которой не стоит забывать.

Мы были у самого входа. Протянув билеты для контроля, мы прошли внутрь. Стадион был разделен на несколько секторов. Наши места находились в первом секторе. Шум толпы внутри стал явственнее. Появилось желание посмотреть на происходящее.

— Хоук, вы с Кэти пойдете в эту сторону, а я в другую, — сказал я. — Начнем с первого яруса и осмотрим все по порядку. Будьте осторожны. Я бы не хотел, чтобы Пауль обнаружил вас первым.

— Или наш приятель Закари, — добавил Хоук. — Я на его счет буду особенно осторожным.

— Осмотрим все ряды снизу доверху, затем начнем снова. Если найдете их, держитесь поблизости. Наши пути обязательно пересекутся, пока мы находимся на стадионе.

Хоук и Кэти отправились на поиски.

— Если ты увидишь Закари первым, — бросил Хоук через плечо, — и захочешь поставить точку, то я тебе разрешаю. Меня можешь не ждать. Руки у тебя развязаны.

— Спасибо, — поблагодарил я Хоука. — А я полагал, тебе захочется пристрелить расистского ублюдка по собственным мотивам.

Хоук отправился вслед за Кэти. Я пошел в другую сторону, стараясь привлекать как можно меньше внимания. У меня получалось быть незаметным. Может, мне в одиночку и удастся справиться с Закари; Я был вполне готов к борьбе.

Бледно-голубые джинсы «Ливайз», белая спортивная рубашка, пара синих кроссовок «Адидас» с тремя белыми полосками, синий блейзер и кепочка из шотландки для пущей важности. Блейзер был лишним в такую погоду, но он прекрасно скрывал мою кобуру. Я намеренно прихрамывал, чтобы зрители думали, что я спортсмен, временно выбывший из соревнований. Например, десятиборец. Но ко мне никто не проявлял интереса, поэтому я перестал беспокоиться. Поднялся по ступенькам до первого ряда. Здесь оказалось лучше, чем я себе представлял. Сиденья были цветными — голубыми, желтыми и так далее, — и, когда я покинул темноту тоннеля, радуга красок брызнула мне в глаза. Внизу раскинулось ярко-зеленое поле стадиона, обрамленное красноватой беговой дорожкой. Прямо передо мной в левом секторе женщины соревновались в прыжках в длину. На всех были одинаковые белые майки с огромными номерами и оригинальные спортивные трусики с высокими боковыми вырезами. Электронное табло с результатами тоже находилось слева от меня, как раз над ямой, в которую приземлялся прыгающий. Судьи в желтых блейзерах толпились у стартовой линии, где разбегались спортсменки, и у самой ямы. Спортсменка из Западной Германии начала разбег характерными для прыгунов в длину шагами, почти на прямых ногах. Она переступила линию толчка.

В центральном секторе мужчины метали диск. Все они выглядели как Закари. Только что выполнил упражнение спортсмен из какой-то африканской команды. Настроение его было неважное, а минуту спустя оно только ухудшилось, когда какой-то поляк метнул диск гораздо дальше.

Вокруг всего стадиона разминались спортсмены. Они растягивали мышцы, расслаблялись, делали короткие пробежки, подскоки и подобные штучки в ожидании своего звездного мига в соревнованиях.

На другом, противоположном, конце стадиона над трибунами висело огромное табло с результатами, которые постоянно обновлялись. Я увидел, как поляк снова зашвырнул диск черт-те куда. Не олимпийцы, а просто дьяволы, сказал я про себя. Прости, Господи.

Пока мы не вышли из метро, я не очень-то думал об играх. У меня было дело, которое поглощало все мое внимание. А теперь, когда я увидел живые соревнования, на меня нахлынуло такое странное чувство волнения, что я забыл о Закари и Пауле, о смертях в Мюнхене и стал припоминать Олимпиады. Мельбурн и Токио, Рим и Мехико, да тот же Мюнхен. Всплыли имена спортсменов: Рудольф Вильма, Джесси Оуэне, Боб Матиас, Рейфер Джонсон, Марк Шпитц, Бил Туми, — имена хлынули лавиной. Кассиус Клей, Эмил Затопек, железные кулаки Мехико, Алексеев, Кейси Ригби, Тенли Олбрайт. О Господи!

Служитель обратился ко мне:

— Ваше место, сэр?

— Все в порядке, — пояснил я. — Мое место вон там. Я просто хотел передохнуть перед подъемом.

— Да, да, конечно, сэр.

Я глазами поискал Пауля. На мне были солнцезащитные очки, кепку я надвинул на самые глаза. Пауль ведь не ожидает встретиться со мной здесь, а Закари вообще меня не знает. Я осматривал сектор по частям, ряд за рядом, медленно, из стороны в сторону и сверху вниз. Затем двинулся дальше. Было трудно сконцентрироваться, и иногда взгляд, не задерживаясь, скользил по лицам. Я старался сосредоточиться и не отвлекаться на соревнования, проходящие внизу. Это была публика, знающая и любящая легкоатлетические соревнования и, главное, та, которая могла позволить себе купить билеты на Игры. Много молодежи, везде бинокли и фотоаппараты. На той стороне стадиона группа спринтеров готовилась к стометровке. Я высмотрел цвета родного американского флага и вдруг понял, что желаю победы именно своему спортсмену. Ах, сукин сын. Патриот! Националист. Раздался мелодичный перезвон, и диктор по трансляции, сначала по-французски, затем по-английски, объявил, что начинаются квалификационные забеги.

Я продолжал свой путь через трибуны, осматривая ряд за рядом. До черта американцев. Хлопнул выстрел стартового пистолета, и спортсмены сорвались с места. Я остановился и стал наблюдать. Победил американец. Он побежал дальше по дорожке, высокий чернокожий парень с буквами USA на футболке. Я еще чуть-чуть посмотрел соревнования. Это походило на бейсбол с мячом, но толпа была более разнородна, более эмоциональна, потому что состязания на стадионе шли не одновременно. Рядом со мной появился продавец прохладительных напитков.

Внизу промаршировал целый взвод официальных лиц и произвел награждения в прыжках в длину. Затем лица удалились. Американец метнул диск. Дальше африканца. Но до поляка не дотянул. Я обошел стадион по кругу и, когда уставал рассматривать трибуны, останавливался поглазеть на соревнования. Через два сектора от себя увидел Хоука и Кэти. Она держалась за его руку. Он был занят тем же, чем и я. Я перешел на второй ярус, где перекусил сосисками с пивом.

Положив горчицу и приправу, я отхлебнул пива и откусил сосиску. Она была явно не олимпийская, так себе. Посмотрел через проход на поле. По проходу спускался Пауль. Я быстро отвернулся к стойке и проглотил еще кусок сосиски. Я так тщательно и дотошно соблюдал правила скрытного наблюдения, так мастерски концентрировался, просматривал ряд за рядом, а он, на тебе, вышел на меня именно в тот момент, когда я заглатывал сосиску. Ай да сыщик!

Пауль прошел сзади, даже не взглянув в мою сторону, и направился по проходу на третий ярус. Я дожевал сосиску и допил пиво. Потом проследовал за ним. Я не видел никого, кто хоть как-то напоминал бы Закари. Неважно.

На третьем ярусе Пауль остановился и осмотрел стадион: Я поднимался по параллельной лестнице и следил за ним с расстояния. Отсюда спортсмены казались очень маленькими. Они как бы парили в воздухе и были весьма подвижны.

Группа организаторов снимала маленькие барьеры с беговой дорожки. Дискоболы покидали площадку для соревнований, и с ними двигались маленькая фаланга официальных лиц и обслуживающий персонал. Пауль огляделся вокруг — сначала верхние ряды, — потом обернулся назад. Я стоял на соседней лестнице, отделенный от него сектором, и наблюдал за ним из-под очков и кепки.

Пауль еще немного поднялся по лестнице и свернул в горизонтальный проход, который проходил под местами для зрителей. Я упорно не отставал. Под зрительскими местами находился павильон, где разместился туалет, между последним и стенкой трибун оставалась узкая щель. Я привалился к стене, разглядывая программку, — меня отделяли от Пауля пространство сектора и одна колонна. Пауль протиснулся было через щель на другую сторону, но тут же вернулся на галерею, воровато осматриваясь по сторонам.

По галерее под трибуной мало кто ходил, поэтому я стоял за колонной и наблюдал за Паулем в небольшую щелку между ней и стеной. Меня не было заметно. Все будет о'кей, если только Хоук и Кэти не свалятся ему на голову. Тогда придется брать его немедленно. Но мне хотелось узнать, что же он будет делать. Пауль взглянул на павильон, обернувшись через плечо. Оттуда никто не появился. Тогда он привалился к углу и вытащил из тайника что-то вроде подзорной трубы, которую направил вниз, пристроив ее к углу павильона. Отрегулировал фокус, приподнимая и опуская инструмент, затем вытащил большой маркер и начертил небольшую черную полоску, используя трубу как линейку. Потом убрал маркер, снова посмотрел в окуляр, после чего сложил трубу и сунул в карман. Не вглядываясь, прошел в мужской туалет.

Минуты через три он появился вновь. Наступил полдень. Утренняя программа подходила к концу, и толпа зрителей начинала двигаться к выходу. Почти пустые минуту назад проходы заполнялись людьми. Я пристроился за Паулем и дошел вместе с ним до самого метро. Но на платформе в Вийо толпа оттеснила меня, и мне не удалось сесть на поезд до Берри-Монтини. В сердцах я обозвал стоящего передо мной мужчину задницей.