На грани краха

Кайла Стоун

На грани краха

Жанр: постапокалипсис, триллер

Серия: На грани краха — 1

Возрастное ограничение: 18+ (в книге присутствуют сцены насилия, жестокость)

Перевод: Bella — 1-37 глава, MonaBurumba — 38–63 глава

Вычитка: MonaBurumba

Русификация обложки: Александра Мандруева

Переведено специально для группы:

https://vk.com/monaburumba

Текст книги выложен исключительно для ознакомления. Не для коммерческого использования! При размещении на других ресурсах обязательно указывайте группу, для которой был осуществлен перевод. Запрещается выдавать перевод за сделанный вами или иным образом использовать опубликованный текст с целью получения материальной выгоды.

Глава 1

ХАННА

Свет погас. И это первое, что ее насторожило.

Единственная лампочка, заключенная в проволочную сетку у потолка, горела непрерывно двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, триста шестьдесят пять дней в году.

Внезапная темнота коснулась закрытых глаз Ханны Шеридан. Тело почувствовало изменения и пробудило ее от беспокойных кошмаров. Она села на голом матрасе, лежащим на холодном цементном полу. Затем повернула голову влево и вправо, напрягая зрение.

Сначала Ханне показалось, что она погрузилась в полную и непроглядную темноту. Но, нет, узкий восьмидюймовый прямоугольник окна на юго-западной стороне комнаты пропускал едва заметную полоску тусклого света.

Окно находилось под крышей на задней стороне. Просачиваясь сквозь железные прутья, солнечные лучи практически не доходили до ее комнаты.

И Ханна уже смирилась с этим.

Она моргнула, давая глазам привыкнуть. Появились неясные очертания — мешок с фасолью в углу, ванная без дверей напротив, маленький холодильник, тележка с микроволновой печью, узкая стойка с раковиной и шкафчик вдоль дальней стены, где лежала посуда.

Тишина стала вторым фактором.

Ханна привыкла к тишине. И все же чувствовала, что что-то не так.

Не было слышно ни гула генератора за окном. Ни гудения маленького холодильника. Ни звука циркуляции воздуха, исходящего от блока отопления и кондиционирования.

Все казалось тихим и неподвижным.

Кроме ее собственного дыхания.

Вдох-выдох. Вдох-выдох.

Ханна не двигалась несколько долгих минут.

А может, это еще одна уловка? Ловушка, которая только и ждет, чтобы сжать свои челюсти?

Она уже привыкла к уловкам. Потому что сама находилась в ловушке.

Свет больше не загорался. Холодильник не гудел. Генератор не грохотал, возвращаясь к жизни.

Ханна взглянула на крошечную камеру, прикрепленную к потолку над надежной металлической дверью. Маленькая зеленая точка не светилась. А значит камера не работала.

Раньше электричество никогда не отключалось. Он приходил и проверял его почти каждую неделю, следил, чтобы все работало и оставалось в идеальном состоянии — электричество, вода, отопление, камера, система безопасности.

Для этого и нужен генератор. Чтобы сохранить ей жизнь. Чтобы держать ее взаперти.

Ханна медленно откинула два одеяла и поднялась с матраса, лежавшего на полу в углу комнаты. Ее босые ноги коснулись холодного бетонного пола, но она едва обратила на это внимание. Ее сознание казалось нечетким, а путаные мысли отдавались болью в голове.

Бессмыслица какая-то.

Почему отключилось электричество? Он забыл заправить генератор? А, может, что-то другое? Гроза или скачок напряжения? Когда снова включится свет? Сколько его не будет? Знает ли тюремщик, что электричества нет, и вернется ли проверить ее? Когда он приходил в последний раз?

Иногда это случалось раз в семь дней. Иногда проходило две недели. В его появлениях не наблюдалось ни определенного распорядка, ни особых причин. Ханна не могла предугадать, сколько дней ей понадобится, чтобы выжить, прежде чем тюремщик вернется. Если вернется вообще. Находясь в заточении, было легко потерять счет времени. Поначалу отслеживание дней имело решающее значение. Подсчет часов. Дней, недель и месяцев. Затем лет. Ханна всегда надеялась на спасение. Молилась об этом, отчаянно нуждаясь в побеге, который так и не смогла совершить.

Она перевела взгляд на календари, которые нарисовала мелом на стене, над матрасом. Было слишком темно, чтобы суметь что-то разглядеть, но ее разум вызывал образы — ясные, как день. Она смотрела на эти тупые отметины сотни, тысячи раз.

По тусклому серому свету поняла, что на улице день. Но какой именно день? Какой месяц? Ноябрь? Декабрь? Или, может, позднее? Когда она перестала отслеживать цикл? Всего несколько недель назад. Нет, должно быть, дольше. Возможно, месяцев.

Ее разум казался туманным, словно его набили ватой. Не получалось мыслить трезво. И становилось лишь хуже. С каждым прожитым днем, что уводил Ханну от ее прежней жизни, затягивая все глубже в тот ад, который никогда не кончался.

Ханна охватила усталость, сковав ее руки и ноги.

Какая разница, какой сегодня день или месяц? Ничего не меняется. И никогда не изменится. Вся ее жизнь состояла из этих четырех цементных стен. Комнаты пятнадцать на двадцать. Ей давно стоило сдаться.

Что почти и произошло.

Ханна ощущала отчаяние, которое, словно черная дыра, угрожало поглотить ее раз и навсегда. Бездонное море тьмы сомкнулось над ее головой. Задыхаясь, она медленно тонула в ней.

Почти пять лет она боролась с отчаянием. Каждый день занималась гимнастикой, чтобы мышцы не атрофировались. Затем прыжками в высоту. Приседаниями. Каждый день Ханна писала в дневнике мелками, которые оставлял ее тюремщик. Мысленно тренировалась играть на гитаре. Сочиняла песни в своей голове. Думала о том, какая у нее будет жизнь, если… когда она выберется отсюда.

Представляла себе, как живут ее муж и сын. Семья, друзья и коллеги — весь мир, который продолжал существовать без нее. Но в последние месяцы становилось все труднее и труднее цепляться за это крошечное зернышко надежды. Потому что надежда как Иуда. Предавала Ханну тысячи раз. В конце концов, именно она принесла больше всего страданий.

Она перевела взгляд на внушительную металлическую дверь и электронный ключ с кодом и замком. Вглядывалась в нее до тех пор, пока призрачные очертания не обрели твердую форму, а ее глаза не начали болеть, умоляя моргнуть. Но Ханна не стала.

А что, если он не вернется? Что, если воду отключат, как и генератор? Что, если электричество больше не появится? У нее имелся сухой паек и достаточно припасов еще на две недели, но не больше.

А также одна чашка, одна миска и две кастрюли, которые можно наполнить водой. И маленькая раковина, встроенная в стойку. Ханна могла бы наполнить таз.

Сколько времени это продлится? Несколько дней? Неделю? А как насчет обогревателя?

Холодный цементный пол, казалось, становился все холоднее с каждой минутой. Даже воздух в комнате ощущался прохладнее.

Ханна считала, что все еще находится в Мичигане, хотя ее и посещали сомнения. Но где бы она ни находилась, зимы здесь были суровыми. Именно обогреватель не давал ей замерзнуть до смерти.

По перепаду температур, по холоду пола она узнавала о времени года.

Когда она подтолкнула тележку к единственному окну, забралась на него и выглянула через решетку, то увидела лежащий на земле снег, просеянный сквозь широкие деревянные доски заднего крыльца.

Она точно замерзнет здесь до смерти. Задолго до того, как у нее закончится еда или вода.

Снаружи залаял пес. Последние день-два он вел себя очень тихо. Ханна никогда с ним не встречалась, но представляла его себе миллион раз. Огромная немецкая овчарка, а может волкодав или ротвейлер, со злобными глазами и острыми, как бритва, зубами, судя по звуку угрозы в его лае. Чудовище, как и его хозяин. Поставленный там, как Цербер, охраняющий врата Аида на случай, если кто-то окажется настолько глуп, чтобы попытаться войти или выйти.

Ханна никогда не слышала другого человеческого голоса, кроме мужчины, который заточил ее здесь. Держал взаперти, как крысу в клетке.

Никаких соседей. Никаких посетителей. Лишь лай собаки и редкий рокот мотора грузовика или снегохода, когда приезжал тюремщик.

Страх заполз в уголки ее сознания, а внутри разрасталась тревога.

Ханна вышла на середину комнаты и медленно повернулась, пытаясь избавиться от паутины в своем вялом сознании. Пытаясь думать.

Она обхватила руками свое худенькое тело и потерла ребра. На ней был зеленый вязаный свитер, в тон глазам, поверх тонкой ночной рубашки с парой кальсон под ними. Все та же одежда, которую она носила каждый день и стирала в крошечной раковине раз в неделю вручную.

Сколько времени потребуется, чтобы температура упала до невыносимого уровня? Как долго человек сможет прожить в неотапливаемом бетонном подвале? А, может, не

стоило переживать? Скорее всего Ханна паниковала по пустякам. Электричество снова появится через час или день. Но почему-то считала, что этого не произойдет.

А, может, тюремщик, наконец, устал от нее и решил отключить генератор? Даже эта мысль показалась ей абсурдной. Когда придет время, он убьет ее своими руками. Ханна знала это, как свое собственное имя.

Что-то случилось. Может, он погиб в автокатастрофе, попал под поезд или умер из-за аневризмы. Все казалось возможным. Есть тысяча способов умереть. Сотня способов пропасть, внезапно исчезнув из собственной жизни.

Уж кому, как не ей, знать об этом.

Но как бы Ханне ни хотелось увидеть тюремщика мертвым, он ее единственная связь с внешним миром. С жизнью. Она ненавидела его, но во всем на него полагалась. Он использовал данное знание, чтобы полностью контролировать ее. Проявлять свою неукротимую волю во всех аспектах ее жалкой жизни.

Улыбаясь своей жуткой улыбкой, он набирал код замка каждый раз, когда входил в комнату. Сделай мне больно, и ты никогда не выберешься отсюда живой. Тюремщик не был дураком. Он знал, как смертельна бывает надежда, и каким мощным оружием она является.

Казалось, дверь справа обладала собственным телом. Ханна снова повернулась к ней лицом.

Ничего не работало. Ни генератор. Ни обогреватель. Ни маленькая мигающая камера. А что, если…

Дверь всегда была заперта. Отключение электричества этого не изменит.

Она поднесла руку к округлому, размером с баскетбольный мяч животу, но так и не коснулась его.

Ханна Шеридан находилась в той же ловушке, что и прежде.

Глава 2

ХАННА

Почти не осознавая и словно оцепенев, Ханна обнаружила, что машинально движется к раковине. Она знала наизусть каждый дюйм этой комнаты. И даже с закрытыми глазами понимала, что делает.

Ханна вытащила из шкафа две кастрюли, наполнила их водой и поставила на стойку. Затем наполнила свою единственную чашку и кружку. Следом достала маленький тазик из нержавеющей стали и начала наполнять его.

На несколько дней воды хватит.

Ханна решила, что не будет использовать воду ни для чего, кроме питья, сохраняя столько, сколько получится, пока та не закончится.

Но холод…

У нее имелись только два одеяла и свитер, который уже был на ней одет. Слишком мало. Она умрет здесь, в ужасной тюрьме, и ничего не сможет с этим поделать.

Паника и ужас охватили Ханну изнутри. К горлу подступила тошнота, и ее чуть не вырвало.

Она стянула с запястья резинку и собрала свои густые темно-каштановые волосы длиной до талии в беспорядочный пучок. Ханна расчесывала их каждый день. Но в последнее время… В последнее время она едва могла набраться сил, чтобы поесть. И он заставил ее заплатить за это.

Тюремщику нравилась ее красота. Он никогда не бил Ханну по лицу. Никогда не вырывал волосы.

Ему нравилось, когда она была чистой.

У Ханны всегда имелись шампунь и кондиционер, гель для душа и дезодорант, зубная паста и электрическая зубная щетка.

А также запас витамина D для поддержания ее здоровья. Тюремщик даже приобрел несколько платьев для беременных, когда ее живот стал больше.

В шкафу и мини-холодильнике лежали полуфабрикаты, которые можно приготовить в микроволновке, а также макароны, мясные консервы, фрукты и овощи в банках.

Ханна знала, что произойдет с ней, если она не будет есть или мыться.

Она снова посмотрела на дверь.

Заперта.

Она всегда была заперта.

Ханна рассеянно коснулась искалеченных пальцев левой руки. Изуродованных. Сломанных один за другим, снова и снова. Боль оказалась такой мучительной, что Ханна потеряла сознание. Тюремщик привел ее в чувства, вылив на лицо кастрюлю холодной воды, чтобы затем продолжить пытку.

Непослушание приносило боль. Открытое неповиновение приносило боль. Надежда приносила боль.

Это был первый урок, который он преподал ей.

Но Ханна оказалась упрямой. С первого раза она ничему не научилась. Поэтому попыталась воспользоваться бритвой, которую он купил ей, чтобы она побрила ноги. Ничего не вышло. Тюремщик оказался быстр, силен и умен.

Второй попыткой стала металлическая спираль из блокнота, который он так щедро предоставил Ханне. Она дождалась, когда тюремщик приблизится, и сделала выпад, попытавшись ударить его в глаз проволокой, торчащей из ее кулака. Мужчина отпрянул в последнюю секунду. Проволока процарапала глубокую рану на его щеке, вызвав кровотечение и оставив шрам, но без необратимых повреждений. За это он сломал ей два ребра.

В третий раз Ханна смогла заточить конец металлической ложки о шершавый бетонный пол, которую терла часами несколько дней. Она сжала округлый конец ложки в правой руке, ожидая, когда тюремщик подойдет достаточно близко, но отвлечется. Затем собрала всю свою силу и мужество, и вонзила конец ложки в его шею. К сожалению, она не смогла задеть сонную артерию. Ложка вошла недостаточно глубоко, чтобы вывести его из строя.

Он наступил своим ботинком на босую ногу Ханны, сломал большой палец ноги и вывихнул лодыжку, а затем снова сломал два пальца на руке.

Медленно.

Щелк, щелк.

Ханна не могла ходить несколько дней, едва могла двигаться, свернувшись на матрасе в тумане агонии, однако решила, что примет героическую смерть, если это будет означать, что тюремщик умрет вместе с ней.

Во время своего следующего визита, прежде чем уйти, он бросил на матрас фотографию.

Фотографию ее двухлетнего сына, Майло, в объятиях мужа, Ноа, лицо которого казалось искаженным горем и тревогой. Ноа стоял в форме на крыльце их двухэтажного дома в Джунипер-Спрингс, штат Мичиган.

Ханна сразу поняла, что фото сделано всего несколько дней назад. И то, что тюремщик знал ее семью, и где они живут, а значит мог в любое время подобраться к ним. И что в следующий раз, когда она что-нибудь предпримет, пострадают те, кого любит больше всего на свете.

В тот день Ханна перестала пытаться убить своего похитителя. Но не отказалась от борьбы за выживание. День за днем, месяц за месяцем, год за годом ей удавалось просыпаться каждый день, продолжать жить и надеяться. Она отличалась упрямством.

Так было всегда.

И все же Ханна просто обычный человек. Плен измотал ее. Вся эта изоляция, заточение. Постоянные нескончаемые жестокость и страдания.

С каждым днем сознание Ханны все больше и больше от нее ускользало. В самые худшие времена она уходила в себя на несколько часов. Казалась пустой оболочкой, не заполненной ничем.

Но каждый раз, когда приходила в себя, Ханна осознавала, что все еще находилась здесь — в тюрьме страха, боли и страдания.

Теперь вместо карандашей у нее мелки, вместо металла — пластик, а вместо блокнотов на спирали — тетради в тканевых переплетах.

На самом деле предосторожность тюремщика не имела значения.

У Ханны все еще имелись крошечные бритвы «Бикс», которые он ей купил. А также острые металлические зазубрины у банок с консервами. Вот только она не осмелилась воспользоваться ими.

Тюремщик сломил ее волю и прекрасно об этом знал.

Ханна стояла в темноте совершенно неподвижно. Раковина наполнилась, и она закрыла кран. А затем инстинктивно, почти против воли, повернулась к двери.

Лай стих.

Стояла полная тишина.

Электричество было отключено. Генератор не гудел.

Ханна считала надежду своим злейшим врагом. Если бы только она могла сдаться. Самоубийство в ее случае оказалось бы удачей.

Она думала об этом миллион раз. Мысли продолжали крутиться в ее голове.

Ханна составляла планы.

Убить себя будет нетрудно. Если сравнивать с ее нынешним положением.

Конечно гораздо легче было бы сдаться. Смириться со своей судьбой — будущей медленной гибелью или самоубийством, но смертью в любом случае.

И все же Ханна не решилась на самоубийство. И, несмотря ни на что, все еще находилась здесь. Живая.

Какая-то крошечная упрямая часть ее разума продолжала цепляться за надежду, за жизнь. Даже перед лицом неопровержимых доказательств обратного.

Сможет ли она вынести еще одно сокрушительное разочарование?

Даже прогулка по цементному полу казалась невыносимой пыткой. Все, чего хотела Ханна — лечь, заснуть и никогда не просыпаться.

Дверь останется заперта. Она всегда оставалась заперта.

Она била кулаками по этой неподвижной стальной пластине тысячи раз. Разбивала в кровь ладони. Продолжала царапать металл, пока не ломала ногти.

Ханна положила руки на живот, ощутив движение. Затем снова опустила руки по бокам и сделала шаг вперед.

Раз, два, три. Десять шагов до двери.

«Она не откроется. Так было всегда. Зачем ты терзаешь себя?»

Она встала перед дверью. Поднялась на пятках. Страх и предчувствие боролись с отчаянием и безумной ужасающей надеждой.

Цементный пол уже начал подмерзать. Как и воздух. Руки и ноги покрылись мурашками. Холод проникал сквозь кожу стоп и распространялся по голеням, бедрам и телу.

Ханна вздрогнула. Все было реально и происходило на самом деле. Без тепла она умрет. И неважно жива ли в ней надежда или нет.

Она положила правую руку на ручку двери. С трудом сглотнула, в попытке побороть отчаяние и вернуть под контроль ускользающий разум.

«Просто сделай это».

По крайней мере, она хотя бы будет знать.

Ханна повернула ручку, и дверь распахнулась настежь.

Глава 3

ХАННА

Слишком легко, чтобы быть правдой. Все не по-настоящему. И все же оказалось реальностью. Это не сон.

Ханна не знала, сколько времени она стояла в проеме двери, словно зависнув между двумя мирами.

Тюрьма осталась позади, но будущее перед ней казалось пугающим и неизвестным.

Как отключение электричества повлияло на электронный замок? Ханна понятия не имела. Возможно, это связано с генератором — отключение камеры, системы безопасности, панели доступа. А может, тюремщик все-таки совершил ошибку. После стольких лет он мог случайно оставить дверь незапертой. А она была так подавлена, что смирилась со своей судьбой и перестала проверять замок.

Ханне пришла в голову мысль — медленная и нечеткая.

Когда-то в прежней жизни, которую она едва помнила, один из преподавателей колледжа рассказал историю о собаке, которая месяцами сидела в клетке. Когда дверь клетки, наконец, открылась, пес остался внутри и отказался выходить. Его дух был сломлен. Он забыл, что такое свобода.

Неужели и она тоже забыла?

Тошнота скрутила желудок Ханны, желчь обожгла горло, и ее чуть не вырвало.

В ее голове пронеслась тысяча «если бы». Если бы электричество не исчезло… Если бы она не заставила себя попробовать открыть замок, полностью пренебрегая всем, чему научил ее опыт… Если бы сдалась…

Но Ханна не сдалась. Она открыла дверь.

А теперь? Теперь все по-другому. В одно мгновение весь ее мир изменился. Она выбралась из клетки.

Но вместо радости или торжества Ханну снова охватил страх — ее постоянный спутник. Удушливая паника сжимала горло. Дыхание стало резким и поверхностным. Сердце пустилось вскачь, а адреналин бурлил по венам.

И что дальше?

Беги.

В воздухе пахло затхлостью и плесенью.

Ханна моргнула в темноте, едва различая деревянную лестницу, ведущую наверх, к другой двери с ободком света внизу и по бокам, словно та маяк, манивший ее к себе.

Обычная деревянная дверь, как и в любом другом доме. Никакого металла. Ни усиленной рамы. Ни электронного замка. Просто дверь. Обычная дверь, ведущая в яркий и страшный мир.

Она оглянулась и обвела взглядом комнату. Свою крошечную, тесную тюрьму.

Может забрать что-то с собой? Тетради, заполненные стихами и песнями? Нет. Их она брать не будет.

Ханна решила оставить все, сбросив свое прошлое «я», как гусеница сбрасывает кожу.

«Это будет не так-то просто», — прошептал голос в ее голове.

Она не стала обращать на него внимания.

Позже у нее будет время, чтобы подумать. А сейчас ей просто нужно выбраться отсюда.

Здоровой рукой Ханна ухватилась за перила, а искалеченную руку положила на свой раздутый живот, как бы поддерживая себя. Затем начала подниматься.

Шаг за шагом. Раз, два, три. Вдох, выдох. Шесть, семь, восемь.

На верхней площадке лестницы она в нерешительности остановилась. Ее снова сковал страх.

Что ожидало на той стороне? Свобода или очередная ловушка?

Там мог находиться тюремщик. Сидеть за кухонным столом, ожидая ее и улыбаясь, как Чеширский Кот.

Очередная ловушка.

Он играл с Ханной, как скучающий кот со своим обедом. Дразнил ее.

Она больше не сможет спуститься обратно по этой лестнице. Не выдержит. Ее разум расколется на тысячу осколков и никогда больше не вернется к ней. Просто превратится в пыль.

Но Ханна не собиралась возвращаться обратно в тюрьму. А значит, оставалось двигаться лишь вперед.

Она повернула ручку и толкнула дверь.

В глаза ударил яркий свет.

Казалось, огромный прожектор светил ей прямо в лицо, а лучи, словно иглы, пронзали мозг.

С приглушенным криком Ханна рухнула на ступеньки, чуть не упав назад. Она едва удержалась за перила, ударившись о выступ. Боль обожгла ее коленные чашечки.

Закрыв лицо левой рукой, она крепко зажмурилась. Ее глаза щипало и саднило. А по щекам текли горячие слезы.

Прошло несколько долгих минут, прежде чем Ханна смогла хотя бы мыслить, несмотря на ослепляющую боль, шок и смятение.

Дневной свет.

Ее глаза привыкли к искусственному освещению, и уже много лет не видели солнца. Сетчатка глаз не выдерживала яркого света.

Паника снова грозила овладеть ею.

Как же она сбежит, если ничего не видит?

Ханна и так уже была слаба, искалечена и беззащитна, как же она сможет двигаться вслепую?

Ничего не получится. Не получится.

Тюремщик найдет ее. И когда сделает это, то разозлится не на шутку. Он снова сломает ей пальцы рук, потом пальцы ног, запястья. Мучитель возьмет свой нож. Отрежет ей пальцы один за другим и будет смотреть, как Ханна истекает кровью…

«Прекрати»! — вскричала про себя Ханна. — «Просто прекрати»!

Она боролась с туманом безумных мыслей, мелькающих в ее голове. Ей нужно мыслить ясно, иначе она никогда не выберется отсюда живой. И никогда больше не протянет руки к сыну и не заключит его в объятия.

Ханна не ослепла. Ее глаза привыкнут. Просто придётся подождать.

Однако, времени у нее нет. Кто знал, когда вернется тюремщик. Через неделю? Через день? В ближайший час?

Ханна даже не знала наверняка.

Возможно, он уже здесь. Поджидал ее, притаившись недалеко и наблюдая. Или, может быть, ублюдок находился во дворе, и как только она споткнется или издаст какой-нибудь звук, он сразу же примчится, чтобы затащить ее обратно в тюрьму.

Она замерла, заставив себя сделать глубокий вдох. Затхлость подвала исчезла. Воздух пах свежестью — пусть и немного пыльной, прохладной, но не морозной. Около пятнадцати градусов тепла.

Напрягла слух, пытаясь уловить любой звук: шарканье шагов или приглушенное дыхание, чтобы осознать, что не одна, и что рядом находится он, наблюдающий за каждым ее движением, ожидающий подходящего момента, чтобы наброситься.

Ничего. Лишь гул собственного пульса, отдающийся в ушах. Абсолютная тишина давила на барабанные перепонки.

Ханна затаила дыхание, прислушиваясь.

По-прежнему тихо. Ей стоило поверить, что тюремщика здесь нет. Если он все же здесь, то она умрет. В любом случае. Но если его нет…

Возможность снова оказаться в плену нарастала с каждой минутой.

Ханна не могла здесь оставаться. Она должна сбежать как можно дальше. Должна убраться отсюда к чертовой матери. Куда угодно.

Не открывая глаз, коснулась здоровой рукой своего живота.

Он придет за ней. В этом она не сомневалась. Тюремщик будет пытаться найти ее прежде, чем она успеет позвать на помощь. Прежде чем расскажет о нем.

И ей нужна фора. Каждый час и каждая миля отдаляли ее от этого места.

«Думай! Шаг за шагом. Ничего лишнего. Не трать время на пустые размышления, потому что время ускользает. На счету каждая секунда».

Сначала главное.

Нужно найти способ видеть. Найти что-то, чтобы защитить глаза. Например, солнцезащитные очки. Но как их найти, если Ханна понятия не имела, где искать, да и вообще не могла видеть?

Ее рука все еще лежала на животе, касаясь хлопчатобумажной ткани свитера. Темно-зеленая ткань смогла бы ослабить свет, если бы удалось придумать, как обернуть ее вокруг головы. Однако свитер единственное, что согревала Ханну. Она боялась снять его. К тому же будет сложно обмотать ткань вокруг головы искалеченными пальцами.

План Б. Ей нужны ножницы.

Большинство людей держали их в кухонном ящике. Возможно, и он тоже. Ханне просто нужно найти кухню, а там уже определиться, куда идти.

Она могла бы это сделать. Могла бы выяснить, где лежат ножницы. Но ей придется войти в дом вслепую, не зная, куда идти, пробираясь лишь на ощупь.

Временная слепота делала Ханну еще более уязвимой и беспомощной, чем обычно.

Паника вцепилась в нее когтями, сдавливая горло.

Она едва могла дышать, двигаться, ее руки и ноги словно приросли к месту. Тьма клубилась в ее сознании и грозила снова потопить его. Но она не могла позволить уйти в себя.

Каждая минута на счету. Только это имело значение.

Ханна приложила все силы, чтобы остаться в сознании и подавить парализующий разум страх.

Или двигайся, или умирай.

А она отказывалась умирать.

Не открывая глаз, подняла руки и толкнула ими дверь. А затем на четвереньках проползла в дом, почувствовав под собой прохладный линолеум.

Внезапно раздался собачий лай, который напугал Ханну. Сердце подпрыгнуло в груди, и она пригнулась под натиском всепоглощающего ужаса.

Тюремщик точно здесь. Выпустил дикого пса и завел его внутрь, чтобы тот разорвал ей горло… Чудовище из ночных кошмаров. С желтыми глазами и черной пастью. Его когти сомкнутся вокруг ее горла и перекроют дыхание.

Разум Ханны снова угрожал помутиться. Непроницаемая тьма поглотила ее мысли. Нет! Она не могла опять замкнуться в себе. Ханне нужно оставаться в сознании. Бороться. И не важно насколько сильным был ее страх.

Она заставила себя считать про себя, в попытке успокоиться.

Раз, два, три… Тридцать, тридцать один, тридцать два… Пятьдесят пять, пятьдесят шесть, пятьдесят семь…

«Думай», — раздался голос где-то в глубине ее разума.

Гулкий лай доносился снаружи. А значит, пес находился на улице, а не внутри. Он не укусит.

Никто не причинит ей вреда.

Ханна сделала несколько прерывистых вдохов, пока не восстановила контроль над собой. Нужно сосредоточиться. Сосредоточиться на побеге. Только это имело значение.

Успокоившись, отвлеклась от лая и прислушалась к звукам внутри. Она не слышала никаких признаков жизни.

Ничего. Ни мягкого жужжания холодильника, ни тиканья часов. И что еще самое главное — ни скрипа сапог по половице, вздоха или низкого ровного дыхания.

Это не означало, что Ханна находилась в доме одна.

И уж точно не значило, что она в безопасности.

Глава 4

ХАННА

День первый

Сердце бешено колотилось в груди. Ханна поползла по полу, балансируя на тыльной стороне ладони искалеченной левой руки, а правую вытянув перед собой, в попытке что-то нащупать.

Колени все еще ныли, как и поясница. Тупая боль в левой руке так и не прошла.

Но Ханна не обращала на это внимания. Она привыкла к боли, к агонии сломанных пальцев и чувствительности медленно заживающих синяков. Так что эта боль не стала исключением.

Она нащупала пальцами тонкую ножку стула, затем более толстую ножку стола. Обогнула стол и проползла еще пару метров, пока не коснулась чего-то гладкого и теплого.

Это оказалось дерево, а не прохладная поверхность нержавеющей стали.

Кухонный шкафчик.

Ханна подняла руку повыше, потянулась и нашла первый ящик. Она исследовала каждую вещь пальцами. Помутненный разум с мучительной медлительностью выдавал названия предметов — холодные металлические ложки, вилки и хлебные ножи.

Она вытаскивала каждый предмет и бросала его на пол, не думая о том, чтобы положить аккуратно обратно, как ему нравилось.

Во втором ящике оказались гладкие цилиндры со специями и травами. В следующем — круглая скалка и широкие разделочные доски. В четвертом ящике лежали мерные ложки, чашки и консервный нож.

Пальцы Ханны сомкнулись на чем-то гладком, прохладном и заостренном.

Ножницы.

Ее омыло облегчение. Она села и прислонилась спиной к шкафу, вытянув ноги перед собой. Затем нащупала нижний край рубашки и приготовилась резать.

Все еще зажмурившись и осторожно двигая пальцами, Ханна отрезала полоску ткани шириной около четырех дюймов и длиной в полметра.

Затем уронила ножницы, сложила полоску в два раза и прикрыла ею глаза, как повязкой. Завязав концы на затылке, поправила повязку так, чтобы можно было видеть из-под нее.

Она медленно открыла свои воспаленные глаза. Темнота принесла неимоверное облегчение. Когда Ханна посмотрела вниз, то смогла разглядеть на полу линолеум в черно-белую клетку.

Уже неплохо. Со временем зрение восстановится.

С каждой минутой, проведенной вдали от тесной темницы, туман в ее голове рассеивался. Она была свободна.

Свободна.

Ханна едва могла сосредоточиться на данном факте. Но он не имел значения. Все, что ей нужно, так это убираться отсюда к чертовой матери.

Ханна схватила ножницы и поднялась на ноги.

Что дальше?

Она не могла выглянуть из окна. Пока не могла.

Так что замерла и прислушалась. Послышался лай собаки. Звук стал отчетливее и гораздо громче.

Больше Ханна ничего не слышала. Ни урчания автомобильных моторов. Ни голоса соседей.

Она находилась где-то далеко от цивилизации. Тюремщик сделал все, чтобы никто не услышал ее крика.

И никто никогда его не слышал.

Ближайший город наверняка находился в милях пятидесяти отсюда. Была середина зимы. Ханна не могла выйти на улицу в свитере и кальсонах и ожидать, что продержится больше нескольких часов.

Ей нужно собрать как можно больше припасов, прежде чем она отправится в путь.

Глядя вниз из-под повязки, осторожно прошла через кухню и ступила на деревянный дощатый пол. Она наткнулась на коричневый кожаный диван и чуть не опрокинула столик, заваленный книгами. Затем нашла камин и дровяную печь и, наконец, добралась до коридора, ведущего в комнату.

В ней оказалось темно. Жалюзи на окнах опущены, а шторы задернуты, защищая от мучительного дневного света.

Ханна закрыла глаза, приподняла нижний край повязки и снова медленно их открыла. Ей потребовалась всего минута, чтобы привыкнуть.

Она осмотрела комнату.

Бревенчатые стены. Ворсистый серый ковер. Двуспальная кровать с темно-синим полосатым одеялом, прикроватные тумбочки по обе стороны, комод у дальней стены, рядом с двустворчатыми дверцами шкафа.

Здесь было чисто и аккуратно.

Сначала Ханна проверила прикроватные тумбочки, в надежде найти пистолет, спрятанный в ящике. Но удача ей не улыбнулась.

Поэтому она направилась к шкафу.

При мысли о том, чтобы надеть его одежду, внутри у нее все скрутило, но это чувство продлилось лишь мгновение. Ханна хотела жить. А осознание того, что она собирается украсть его вещи и сбежать, вызывало в ней определенное удовлетворение.

Через несколько минут она нашла свежую футболку, две трикотажные рубашки с длинными рукавами, две толстовки с капюшоном, ветровку и тяжелое коричневое пальто с капюшоном, которое доходило ей до колен.

Ханна надела на себя все. Мужская одежда, конечно, велика и висела на ее маленьком, хрупком теле, но зато отлично прикрывала округлый живот.

С брюками оказалось сложнее. В одном из ящиков она нашла несколько кальсон и отрезала лишнюю длину там, где заканчивались лодыжки.

Поверх них надела его зимние походные штаны. Они оказались слишком велики для ее бедер, но тяжело застегивались на животе. Ханна пока не знала, что с этим делать.

Она одела несколько пар теплых шерстяных носков, затем вернулась к шкафу, опустилась на колени и стала рыться в вещах, сложенных на полках. Ей нужен рюкзак, чтобы нести припасы.

Рюкзака Ханна не нашла, зато обнаружила тяжелый, подбитый пухом спальный мешок, рассчитанный на зимнюю температуру. Бросила его на кровать вместе с двумя парами шерстяных носков.

Должно же быть место, где он хранил свое зимнее снаряжение. Но где бы оно ни находилось, это явно не здесь. Ей стоило продолжить поиски.

Ханна снова опустила повязку на глаза и тщательно обыскала остальную часть дома. С каждой минутой размытый свет становился слабее, и она могла разглядеть все больше деталей своего окружения.

Обыскала ванную, а затем вернулась в гостиную и кухню. Исследовала кладовку. В ней обнаружила запасы еды по меньшей мере на месяц.

Идеально.

В животе у Ханны заурчало. Она схватила пакет вяленой говядины, разорвала его дрожащими пальцами и запихнула в рот твердый кусочек.

Затем сунула пакет в карман пальто. Ее пальцы коснулись твердого и гладкого пластика. Ханна вытащила пару мужских солнцезащитных очков.

На нее нахлынуло облегчение. Она надела их, но не стала снимать повязку с глаз, а лишь слегка отогнула. Ее зрение прояснилось, и боль немного стихла.

Ханна продолжала двигаться.

Напротив подвала находилась еще одна дверь, ведущая в прихожую со стиральной машиной и сушилкой. На каждом крючке висело зимнее снаряжение и уличные принадлежности.

Внизу аккуратно расставлены две пары ботинок и несколько пар летних туфель. А у стены, рядом с высоким шкафом, стояли лыжи.

Ханне пришлось сесть на пол, чтобы натянуть ботинки. Они оказались свободными, но благодаря нескольким парам шерстяных носок, что были надеты на ее ноги, места оставалось не так уж и много. Она завязала шнурки так туго, как только могла. У нее все еще ездила стопа, но идти вполне можно.

Опираясь стену, Ханна помогла себе встать. Краем глаза она заметила небольшое деревянное крыльцо за прямоугольным окном, врезанным в заднюю дверь.

Она узнала его. Потому что смотрела на заднее крыльцо сотни тысяч раз. Но всегда снизу. Стоя на матрасе и глядя в зарешеченное окно.

Ханна закрыла глаза. Затем вновь их открыла, прогоняя тем самым мучительную панику.

Она больше не сидела в той комнате. Она больше не пойманное в ловушку беспомощное существо. Ханна освободилась, и должна сделать все необходимое, чтобы остаться на свободе.

Собака продолжала лаять, громко и гулко.

Ханна осмелилась выглянуть в заднее окно. С темными очками и отчасти завязанными глазами все оказалось вполне терпимо. Расплывчатые образы формировались в очертания и предметы, которые узнавал ее разум.

Толстый слой снега покрывал двор. За ним виднелся густой лес, окаймлявший со всех сторон небольшую поляну, насколько могла видеть Ханна. Деревья и снова деревья.

Потребовалась минута, чтобы вспомнить названия деревьев. Ханна медленно проговаривала каждое слово: клен, ель, береза. Ясень. Бук.

Самые прекрасные деревья, что ей доводилось видеть. Словно на открытке: голые ветви, покрытые девственным снегом, которые чередовались с зелеными соснами на фоне белоснежной пелены.

Ханна застряла неизвестно где.

В двадцати ярдах прямо перед ней стояли два сарая. Первый был поменьше, с отверстием, вырезанным внизу. Второй — побольше, с висячим замком и цепями, блокирующими двойные двери.

Слева находился навес, под которым лежали штабеля дров, прикрытые брезентом.

Ее взгляд вернулся к большому сараю. Возможно, внутри есть что-то, что ей пригодится…

Впереди, в снегу мелькнуло какое-то движение.

И Ханна снова застыла.

Глава 5

ПАЙК

День первый

Тридцатичетырехлетний Гэвин Пайк стоял в цветочном магазине, выбирая букет для своей матери. Ее любимыми цветами были лилии. Он всегда дарил ей букет и шоколад, когда приходил в ее дом на семейный рождественский ужин.

Этот жест радовал его мать. А когда она была счастлива, ему становилось легче.

Гэвин схватил букет, не проверив цену, и встал в очередь. От ошеломляющих запахов зелени и тошнотворного цветочного аромата он практически задыхался.

По радио звучала песня «Детка, на улице холодно». Все помещение освещалось лампочками, развешанными повсюду, и рождественскими елками в каждом углу.

Пайк с нетерпением ждал Рождества, но лишь потому, что у него появятся несколько выходных дней в середине недели. Пусть эти кретины изводят себя, украшая дома кричащей мишурой и раболепствуя над подарками и домашней индейкой, которую их плаксивые отпрыски даже не оценят.

Как только этим вечером он нанесет вынужденный праздничный визит матери и брату, у него будут среда, четверг, пятница и все выходные на то, чтобы развлечься. И поохотиться.

Внезапно погас свет. Песня резко оборвалась прямо перед отвратительным припевом.

Впереди него стояла женщина, удерживая в руках вазу с красными и белыми розами. Она повернулась и, нахмурившись, посмотрела на люминесцентные лампы над головой.

— Что случилось? На улице даже снега нет.

— Может, белка опять залезла в трансформатор, — предположила кассирша. — Компьютер не работает. Принимаю только наличные, пока не появится связь.

Пайк вздохнул и дернулся, нетерпеливо поправляя воротник форменной рубашки. Он только что закончил свою ночную смену в исправительном учреждении округа Берриен в Бароде, штата Мичиган. Ему нравилось работать по ночам. Меньше надзора и отчетности.

Гэвин также добровольно служил офицером запаса в полицейском управлении городка Фолл-Крик. Не потому, что ему нравилось быть добровольцем. Работа влекла за собой и другие льготы.

Этим утром он чувствовал усталость и раздражение, так что просто хотел поскорее уйти.

Снаружи раздалось несколько гудков. Завизжали шины.

Пайк взглянул на часы, висевшие на стене за прилавком. Они работали на батарейках, поэтому стрелки все еще двигались. 12:22. Может, ему стоит просто уйти?..

Позади него кто-то закричал.

Гэвин резко обернулся и посмотрел на оживленную улицу сквозь витрины цветочного магазина. Сердце немедленно подпрыгнуло в груди.

Огромный синий внедорожник несся через перекресток. И он направлялся прямо к ним. Автомобиль подпрыгнул на обочине, и пешеходы с визгом и криками бросились врассыпную.

Времени думать не осталось. Пайк бросился в сторону, к холодильным ящикам вдоль левой стены. Он споткнулся о ряд декоративных пуансеттий в горшках, опрокинул их и в спешке наступил на растения и цветы.

Внедорожник влетел в витрину магазина и кирпичный фасад снаружи. Стекло разбилось вдребезги. Осколки влетели в воздух, а шрапнель от камня, кирпича, стекла и керамики пронеслась в воздухе, словно ножи.

Пайк съежился, прикрыв голову руками, высокие ящики наполовину скрыли его тело.

Другие покупатели бросились вглубь магазина, отчаянно пытаясь спастись, но у них не хватило времени. Женщина с розами застыла в центре магазина. Ее рот открылся в ледяном ужасе, пока она сжимала проклятую вазу.

Внедорожник сокрушал все на своем пути. Громил столы и подставки, разбивая десятки ваз, горшков и террариумов. Уничтожая под своими колесами венки и букеты — розы, лилии, хризантемы, тюльпаны и зелень.

Огромная решетка с глухим стуком врезалась в женщину. Автомобиль влетел в стойку регистрации и, наконец, остановился у задней кирпичной стены. Весь фасад был смят, словно консервная банка.

Со стороны водителя, спотыкаясь, вывалился белый мужчина средних лет в очках и клетчатом пальто. Он согнулся пополам, и его вырвало на пыльный, стеклянный и усыпанный лепестками пол.

— О Боже! Нет!

— Он убил ту женщину! — взвизгнула какая-то девушка. — Кто-нибудь, вызовите полицию!

— Я не мог остановиться! — взвыл водитель. — Моя машина… Она просто перестала работать! Анти-блокировочная система тормозов. И двигатель. И усилитель руля. Все вышло из строя. Я просто… Потерял управление на льду…

Мужчина взглянул на окровавленное тело, лежащее под колесами своего внедорожника, и его снова вырвало. Он вытер рот дрожащей рукой.

— Мне очень жаль. Очень.

Пайк осторожно поднялся на ноги. Затем смахнул с формы осколки стекла, керамики и лепестки цветов. Ему повезло оказаться невредимым. От выброса адреналина у него затряслись ноги. Ему нужна была чертова сигарета.

Гэвин даже не потрудился проверить женщину под авто. Она явно мертва. Если кто-то и пострадал, то это не его проблема.

Он осторожно пробирался через обломки магазина. Двери больше не существовало. И ни одного окна. Лишь широкая зияющая дыра, усеянная острыми осколками стекла. С букетом лилий в руках, Пайк шагнул в дыру и вышел на улицу.

Светофоры не горели. Машины стояли на перекрестке, не двигаясь. Некоторые из них скатились на тротуар или врезались в фонарные столбы. Повсюду были аварии. В двух кварталах к югу, на перекрестке громоздилось не менее десятка автомобилей.

Стоявшие посередине голые деревья были окутаны рождественскими гирляндами, их лампочки погасли, как и фонарные столбы, украшенные лентами и елочными украшениями.

Тротуары не так многолюдны, как в больших городах, но несколько десятков покупателей все еще спешили закончить последние дела перед Рождеством.

— Телефон не работает! — крикнул какой-то мужчина. — Я не могу позвонить в 911!

— И мой тоже, — сказал один из потрясенных покупателей.

— Что происходит?

— В чем дело?

— Видимо, серьёзные перебои с электричеством.

Кретины начали обсуждать длительные отключения электроэнергии, которые пережили сами или были наслышаны. Полярный вихрь в 2018, или тот сильнейший снегопад, когда намело полтора метра сугробов, и электричество отключилось на неделю.

Никто из них ничего не понял.

Люди никогда не понимали. Они всегда искали самое простое объяснение и хватались за него обеими руками. Именно поэтому так быстро процветали теневые группировки.

Пайк все еще держал в руке букет лилий. Лепестки примялись в том месте, где он прижимал их к груди. Свободной рукой вытащил из кармана айфон. Как и ожидалось, тот не работал.

Пайк не считал себя дураком. Электросеть не имела никакого отношения ни к автомобилям, ни к телефонам. Тут что-то другое. Что-то еще.

Может, какая-то вспышка на солнце или кибератака со стороны страны-изгоя. А может, правительство США, наконец-то, обернулось против собственного народа.

Но Гэвину плевать.

Он думал лишь о своей охотничьей хижине.

О той приятной обстановке, которую создал для этого места. Первоклассный генератор, работающий на свет, тепло и систему безопасности — все это регулировалось автономной компьютерной системой.

Подключаясь к камере, доступ к которой был на одноразовом телефоне, Пайк мог наблюдать за Ханной в любое время, когда пожелает. В разгар штабного совещания. За ужином с матерью. На работе.

Что всегда вызывало в нем легкий трепет. Кайф гораздо более сильный, чем доза крэка.

Гэвин вытащил второй телефон. Он не включался, как и айфон.

Возможно, генератор все еще работал, и дверь заперта. Единственный способ узнать наверняка — проверить собственными глазами.

У Гэвина не оставалось выбора. Он бросил букет на усыпанную стеклом улицу.

Ему нужно добраться до хижины.

Глава 6

ХАННА

День первый

Снег колебался.

Нет, не так. Там было что-то белое, и оно двигалось по снегу.

Ханна затаила дыхание, ее сердце колотилось о ноющие ребра.

Все это время она представляла себе гулкий, яростный лай, принадлежащий немецкой овчарке или гигантскому слюнявому ротвейлеру, а может, и демоническому Церберу. Реальность же оказалась совсем не такой, как она себе представляла.

Огромный белоснежный пес натянул цепь, соединяющую его ошейник со стальным кольцом, прикрепленным к маленькому сараю — собачьей будке, как теперь стало ясно. Мех у него был густой и косматый. Пес казался огромным, с массивной головой, почти вдвое больше ее собственной. Он мог весить фунтов сто пятьдесят, а то и больше.

Пес был прекрасен. Ужасно пугающий, но красивый.

Он увидел ее в окне и сорвался с яростным лаем. Владения собаки четко обозначались грязными следами, оставленными на снегу.

Ханна узнала эту породу, хотя ее разуму потребовалось много времени, чтобы вспомнить точное название. Пиренейская Горная.

Вопреки здравому смыслу, она открыла заднюю дверь. Кожу обдало холодом, ледяные пальцы которого скользнули по ее шее, обжигая щеки. Ханна плотнее обернула шарф вокруг шеи и накинула на голову меховой капюшон куртки.

Волосы на затылке встали дыбом, как если бы за ней наблюдали.

Кровь ударила в голову, и она покачнулась, ощущая головокружение. Пришлось упереться одной рукой в дверь. Ханне стоило помнить, что в ее состоянии нужно действовать медленно.

В ее состоянии.

Разумом она избегала правды. Ей не хотелось думать об беременности. Последние семь или восемь месяцев старалась не обращать внимания на свой живот, и, по крайней мере, сможет игнорировать его еще какое-то время.

Восстановив равновесие, Ханна медленно повернулась, прищурившись, в попытке различить тени деревьев и белые сугробы.

Хлопья снега осыпались с ветки сосны, мягко упав на землю. Она вздрогнула, лихорадочно оглядывая двор и деревья в поисках движения или любых признаков присутствия тюремщика.

Но там никого не было. Лишь деревья и снег. Она и собака.

У Ханны болели глаза. Тупая боль отдавалась в затылке. Но если она прищурится, спрятавшись за темными очками, то сможет разглядеть. День стоял пасмурным, солнце пробивалось сквозь гряду темных туч, которые обещали приближение метели.

Надвигалась пурга. Ей нужно спешить.

Вместо того чтобы вернуться за лыжами и новым рюкзаком, Ханна направилась к собаке. Разумом она понимала, что ей нужно убраться отсюда как можно быстрее, а не брести к проклятому псу.

Но ничего не могла с собой поделать. Ханну тянуло к нему почти против ее воли.

Сапоги глубоко утонули в снегу, а нос защипало. С каждым вздохом холодный воздух обжигал ее горло. На улице было свежо и чисто, пахло сосной, землей и чем-то диким и живым. Свободой.

Ханна открыла рот и тут же закрыла его. Резко вдохнула, когда воздух снова обжег ей горло.

Она так давно не говорила вслух. Она не разговаривала с ним. Ей нечего было ему сказать.

Первые несколько лет Ханна часто пела. Каждый день пела часами, запоминая написанные ею песни, создавая мелодии, ритмы и гармонии. Она любила петь и собиралась выучиться на преподавателя музыки.

Но теперь она больше не пела.

Единственные звуки, которые он хотел услышать от нее — это крики, стони боли и смирения. Тюремщику не нужно ее пение. И, возможно, Ханна начала верить в то же самое.

Она шагнула ближе, не сводя глаз с собаки.

Пес стоял, глядя на нее в упор. Он не лаял и не рычал, а просто смотрел на нее.

Все это время Ханна думала о нем как о враге, его приспешнике. Свирепом охраннике, дабы убедиться, что она останется здесь, в ловушке, до конца своей жалкой жизни. Она презирала эту собаку почти так же сильно, как ненавидела своего похитителя.

Но, возможно, она ошиблась.

Ханна нерешительно подошла ближе.

Собака не шевелилась.

Она сделала еще один шаг. Было так холодно, что Ханна могла видеть белые клубы своего дыхания.

Пес поднял голову, навострив уши и склонив морду набок. Изучая ее, точно так же, как и Ханна изучала его.

Лапы собаки были забрызганы грязью, а мех местами спутан. Даже такая огромная, она все равно выглядела слишком худой. Косматая шерсть не скрывала тощие ребра.

Толстая металлическая цепь смотрелась кощунственно на таком царственном животном.

Не имело значения, насколько грязным и оборванным казался пес, потому что он выглядел так, словно принадлежал одному из великих мифических королей. Королю Артуру или, может, великому военачальнику викингов.

Пес не враг для нее.

Он был пленником. Таким же, как и она.

Умрет ли пес, если Ханна уйдет? Должно быть, у него есть еда и источник воды, который не замерзал в сарае, служившем ему конурой. Но насколько ему хватит?

Станет ли похититель кормить пса, если ее здесь больше не будет? Если сторожу нечего станет охранять?

Ханна сделала еще один шаг.

Пес зарычал глубоким предупреждающим рокотом. Черная пасть изогнулась, и стали видны длинные острые зубы.

Гигантские челюсти могли сжать горло взрослого человека и разорвать его на куски в считанные секунды. Ханна в этом не сомневалась. Казалось, пес мог легко за грызть и оленя.

Она стала бы для него легкой добычей, и ей не следует идти на такой риск.

Каждая секунда, проведенная здесь, лишь приближала момент, когда ее снова поймают и притащат назад, гнить в подвале. Живьем сдирая кожу, или еще как-то пытая. Совершая с ней нечто ужасное — то, чего Ханна не могла себе даже представить.

Ей нужно уходить.

Но что-то удерживало Ханну на месте. Что-то, не позволявшее ей бросить этого пса.

Он все еще находился в ловушке, оставаясь пленником того же тюремщика, что пытал их обоих.

Ханна не могла просто взять и бросить собаку.

Глава 7

ХАННА

День первый

Ханна вытащила из кармана пакет вяленой говядины, достала кусочек и бросила его собаке. Он приземлился на утоптанный снег в нескольких футах от животного.

Не сводя с нее больших карих глаз, пес подошел к сушеному мясу и одним махом проглотил его.

Она бросила ему еще один. Животное съело его так же быстро.

Пес был голоден, возможно, даже умирал с голоду. Ханна подозревала, что все обстоит именно так. Ее похититель ценил собак не больше, чем женщин.

Она придвинулась ближе, пока не оказалась менее чем в трех футах от пса, но все же оставаясь на расстоянии.

Пес напрягся. Он опустил голову и зарычал еще громче.

— Не бойся, — произнесла Ханна. Звук вышел похожим на грубое, бессмысленное ворчание. Незнакомое даже для ее собственных ушей. В горле у пересохло, и голосовой аппарат не работал.

Она попробовала еще раз.

— Я не причиню тебе вреда.

На этот раз слова вышли явными, хотя и хриплыми. Ханна прочистила горло и сглотнула.

— Не бойся.

Затем достала третий кусок вяленого мяса. Она сама нуждалась в этой еде, хотя и собрала столько, сколько смогла унести. Но не могла развернуться, не могла заставить себя уйти, бросив собаку одну.

Ханна стояла достаточно близко, чтобы пес мог до нее дотянуться, если бы сделал выпад. Сбежать оказалось бы намного труднее, если бы он укусил ее. Она нашла несколько бинтов, «Адвил» и «Неоспорин» в нижнем шкафчике ванной, и все.

Тревога скрутила ее желудок. От дурного предчувствия сердце снова бешено забилось, а ладони под перчатками стали влажными. Ханна протянула собаке очередную полоску вяленого мяса.

Пес жадно следил за ней, переводя взгляд с еды на ее лицо и обратно. Его хвост торчал за спиной — длинный шлейф едва шевелился, а шерсть стояла дыбом.

Она почти дотянулась до его ошейника. С такого близкого расстояния было заметна ободранная кожа и ржаво-красные пятна засохшей крови на его меху. Ошейник тоже придется снять.

— Все в порядке, — пробормотала Ханна. — С тобой все будет хорошо. Я освобожу тебя. Знаю, что ты боишься, но все будет хорошо. Обещаю.

Фут отделял ее от мощных челюстей животного и слюнявых клыков. Он мог сломать ей шею так же легко, как зубочистку.

Она бросила перед ним новый кусок вяленого мяса. Пес бросился вниз, чтобы схватить его.

Это ее шанс. Кровь застучала у Ханны в ушах, и адреналин забурлил в ее венах. Наклонившись, она потянулась к карабину на цепи. Затем ухватилась за него одной рукой, пытаясь открыть крючок пальцами в перчатках, но больная рука оказалась совершенно бесполезной.

Пес с рычанием метнулся в сторону. Но Ханна не отпускала его. Она должна это сделать, и все же не сделала.

Карабин открылся. Ей просто нужно чуть наклонить его и снять с кольца ошейника.

Тяжелое мускулистое тело врезалось в ноги Ханны, сбив её с ног. Она упала на задницу. Все еще хватаясь за ошейник, почувствовала, как крючок соскользнул, и отпустила его, услышав звон цепи, упавшей на землю.

Вздрогнув, собака снова бросилась на нее.

Ханна дернулась назад, потеряла равновесие и упала спиной прямо в снег.

Пес прыгнул на нее сверху, прижав огромные лапы к груди и нависая над ней. Горячее дыхание животного обдавало ее лицо, а слюна капала на щеки.

Инстинктивно Ханна попыталась поднять руки, чтобы защитить лицо, но гигантская голова и торс собаки, нависшие над ней, не давали ей двигаться. Пес прижал ее к земле, и она ничего не могла сделать.

— Уходи! — крикнула ему Ханна, ее голос все еще оставался хриплым. — Убирайся отсюда! Ты свободен!

Словно осознав ее слова, пес вскочил на лапы. Все еще рыча, он отпустил ее, затем повернулся и обнюхал цепь, неподвижно лежащую на снегу.

Ханна не двигалась.

Пес поднял голову, принюхавшись, а затем побежал.

Он галопом помчался прочь, взбивая снег огромными лапами, пробегая между рядами сосен на краю двора, и не оглядываясь назад.

Вот так пес и исчез.

Ханна резко выдохнула, выпустив облачка белого пара. Ее щеки замёрзли от холода, а пульс громко отдавался в ушах. Она медленно подняла руку и рукавом пальто вытерла с лица собачью слюну.

Разочарование захлестнуло Ханну изнутри. Ей не удалось снять ошейник, но она хотя бы сняла цепь. Собака наконец свободна.

Ханна не знала, чего ожидала. Что пес послушно последует за ней, облизывая ей руку в знак благодарности?

Он не был ручным или обученным, как золотистый ретривер. К тому же ранен и такая же жертва, как и она. Стоило ли удивляться, что инстинкт подсказывал ему бежать как можно быстрее и дальше?

— Что ж, хорошо ему, — Ханна неловко выпрямилась в сидячем положении. Ее живот ужасно мешал, и, тяжело вздыхая, она с трудом поднялась на ноги.

Она не завидовала свободе пса. Понимала, как отчаянно они оба её жаждали.

Сумеет ли пес выжить там в одиночку — вот в чем заключался главный вопрос.

И перед ней стоял тот же вопрос.

И она обязательно найдет способ выжить, как и собака.

— Надеюсь, мы еще увидимся, — прошептала Ханна.

Она зашла так далеко. И не позволит тюремщику победить. Какой бы подарок судьбы или несчастный случай ни подарил ей этот шанс, Ханна его не упустит.

Мысль о том, чтобы отправиться в неизвестность в полном одиночестве, стала почти невыносимой.

Ханна была слаба. С искалеченной рукой. Беременная.

Ее охватил страх. Зло, которого она боялась, нельзя списать на демона, призрака или воображаемого монстра из книг, киноэкранов и детских шкафов. Этот монстр очень реальный и крайне опасный.

Но Ханна больше не принадлежала ему. Она больше не его пленница. Она свободна.

И если хочет остаться таковой, Ханна Шеридан должна бежать.

Глава 8

ХАННА

День первый

Она еще с минуту смотрела в сторону леса, но собака уже скрылась из виду. Нет времени ждать или надеяться.

Тревога скрутила ее внутренности. Ханна не знала, который сейчас час. Вероятно, где-то после полудня, судя по свету, пробивавшемуся сквозь облака.

Секунды и минуты текли незаметно. Ей нужно двигаться.

Прежде чем повернулась к хижине, ее взгляд зацепился за лежащую кучу дров и полено для колки, стоящее рядом с большим сараем. В дерево был воткнут топор, и его покрывал слой снега.

Скорее всего, он может понадобиться ей в лесу. Ханна прошаркала по снегу к колоде для рубки дров и дернула за топор. Он даже не сдвинулся.

Она стряхнула снег и схватила топор двумя руками в перчатках. Сломанные пальцы ее левой руки не могли сжать рукоятку достаточно сильно, но она обхватила ее большим пальцем и сжала так, чтобы суметь потянуть обеими руками. А затем дернула снова, на этот раз сильнее.

Топор поддался.

Придерживая штаны изуродованной рукой, а другой волоча топор, Ханна поплелась по снегу обратно к домику, остановилась у задней двери и заставила себя еще раз оглядеть прихожую.

Секунды проносились у нее в голове, но она не хотела упустить ничего важного, что в последствии могло бы пригодиться.

В шкафчике рядом со стиральной машиной и сушилкой нашла шарфы, толстую меховую зимнюю шапку, пару перчаток и варежек. На второй полке лежали компас, связка паракорда, фляга, фонарик, аккуратно сложенный неиспользованный коричневый брезент и складной нож.

А в глубине примостился черный рюкзак.

Ханна забрала все. И в течение следующих тридцати минут упаковывала необходимые вещи.

Она использовала паракорд, подвязав штаны под животом. Еще один обыск на кухне привёл к тому, у неё появилось несколько зажигалок «Зиппо», водонепроницаемые спички и консервный нож.

Упаковав мясо, батончики мюсли, консервированный тунец и персики, две упаковки вяленой говядины, банку орехов, пакетик чипсов и походный котелок, Ханна наполнила флягу оставшейся водой из-под крана.

Ее взгляд упал на лыжи. Она умела кататься на них. И когда-то у нее хорошо получалось.

На лыжах двигаться намного быстрее, чем идти пешком, особенно по такому рыхлому снегу. Они оказались слишком велики для Ханны, но она могла с этим справиться. У нее нет особого выбора.

Она подхватила лыжи, палки и ботинки, едва способная удерживать их своей бесполезной изуродованной рукой. Потом вышла на крыльцо и спиной закрыла за собой дверь.

Ханне хотелось сжечь хижину дотла. Но такой вариант потребует определенного времени, а его у нее нет.

Достаточно и того, что она сбежит отсюда навсегда.

Она уже приготовила рюкзак, положив в него спальный мешок, завернутый в брезент и связанный с помощью паракорда. Карманы пальто набила вяленой говядиной, орехами и батончиками мюсли.

Складной нож лежал в кармане брюк, длинный кухонный нож, обернутый в паракорд в виде импровизированных ножен, свисал с бедра, а топор получилось привязать к рюкзаку с помощью хитроумного переплетения.

Ханна не сомневалась, что у ее похитителя имеется оружие, однако он не держал его в хижине. Она выросла в дикой местности и несколько раз стреляла из охотничьего ружья, но никогда по-настоящему не занималась охотой — к разочарованию ее отца.

Воспоминания могли быть до странности выборочными. У Ханны не получалось вспомнить ни черты лица, ни возраст, ни звук его голоса, ни даже то, был ли отец блондином или шатеном. Зато она прекрасно помнила ощущение разочарования и вины.

Она все вспомнит, когда они увидятся снова. Ханна обязательно обнимет отца и расскажет обо всем, что никогда не удосуживалась сказать, когда тот находился всего лишь на расстоянии телефонного звонка или в нескольких днях езды. Ей стоило наверстать упущенное с близкими.

Ханна наклонилась, чтобы снять свои огромные зимние ботинки и надеть вместо них лыжные. Обычные ботинки она привязала к рюкзаку за шнурки. Затем стащила лыжи, палки и рюкзак вниз по ступенькам крыльца.

Ханна колебалась, глядя на лыжи и покусывая нижнюю губу. Чего-то не хватало?

Она выросла в маленьком городке на верхнем полуострове, в северной части штата Мичиган. Они с Оливером — ее старшим братом, росли, катаясь на лыжах, снегоходах и занимаясь подледной рыбалкой.

Их родителей не назовешь экспертами по дикой природе или профессионалами по части выживания, однако они научили ее, как не умереть в суровые зимы.

Когда-то, давным-давно, Ханна знала основы выживания. Если бы только ей удалось вспомнить все, что она когда-то знала, во что верила, и кем являлась.

Тогда у нее была другая жизнь. Другой мир. Тогда Ханна казалась другим человеком. Человеком, которого она едва помнила. Храброй. Упрямой. Смелой, и, может быть, немного безрассудной. Уверенной и способной.

Куда же подевалась та девушка? Каким образом ее поймали и превратили в кого-то другого? Неужели уже слишком поздно вернуться к себе прежней?

Ханна не знала ответа на этот вопрос. Все, что ей известно, так это то, что она никогда об этом не узнает, если не сбежит отсюда как можно дальше, отбросив в сторону смятение, страх и панику, вгрызающиеся в ее разум.

Ей нужно ясно мыслить, составить план и привести его в исполнение.

Никто не придет ее спасать. Наверное, весь мир поверил, что она умерла. Включая мужа, сына, а также ее родителей. Тех, кто когда-то искал Ханну, но давным-давно смирился и прекратил поиски.

Побег зависел только от нее и ни от кого другого. И если Ханна не хочет здесь умереть, то ей придется напрячь мозги, вспомнить прежние времена и держаться за свои воспоминания изо всех сил.

Глава 9

ПАЙК

День первый

Пайк вытащил зажигалку «Зиппо» из кармана куртки вместе с пачкой своих любимых сигарет «Джарум блэк», которые заказал через интернет-магазин в Индонезии.

Все еще удерживая руку на руле, он несколько раз щелкнул крышкой «Зиппо», чтобы успокоить нервы, и закурил сигарету. Глубоко затянулся, вдыхая сладкий расслабляющий аромат гвоздики.

Затем на несколько дюймов приоткрыл окно со стороны водителя и, прищурившись, посмотрел на грязное ветровое стекло старого коричневого «Шевроле Тахо» 1984 года выпуска. Машина считалась тем еще старьём, но, по крайней мере, имела зимние шины и все еще оставалась на ходу. Чего не скажешь о разбитых автомобилях, заполонивших дороги.

В том числе и о его собственном черном «Форде F350», с блестящей решеткой радиатора, внутренней обшивкой из бычьей кожи и охотничьими прожекторами, установленными на крыше. Внедорожник все еще находился на парковке у цветочного магазина.

Пайк знал, что он не заведется, но все равно проверил, а потом забрал вещи, который всегда держал в задней части машины, на всякий случай — рюкзак с припасами, палатку и зимнее снаряжение для кемпинга, лежащие в большой черной спортивной сумке, а также свое любимое охотничье ружье с оптическим прицелом.

Найти машину на ходу оказалось легче, чем ожидалось. Что бы за катастрофа не случилась, она затронула лишь новые транспортные средства с электронными системами управления. Не прошло и тридцати минут с того момента, как Пайк двинулся на север по обочине дороги, как мимо прогрохотал ветхий старый «Тахо».

Пайк выскочил на середину дороги и махнул рукой, держа свой значок высоко в воздухе. Это был значок офицера-добровольца, не настоящий полицейский значок, но он много раз помогал ему в прошлом. Как и теперь.

Водитель остановится. Шестидесятилетний толстый дурак в шляпе дальнобойщика, с брюхом дальнобойщика. Пайк выглядел достаточно профессионально в своей униформе офицера. Почти как настоящий полицейский. Возможно, этот мужчина остановился бы ради кого угодно. Но это не имело значения.

Как только водитель вручную опустил стекло со стороны водителя, Пайк положил руку на пистолет «Зиг-Зауэр P320» в открытой кобуре и произнес свою обычную, пропитанную фальшью, полицейскую речь.

— Отдайте ключи и вылезайте из машины.

Мужчина немедленно подчинился. Это оказалось легко. Все было так просто. Гэвину даже не пришлось доставать пистолет.

Он уже подумывал выстрелить мужчине в голову, но передумал. Пайк прибегал к насилию лишь тогда, когда вероятность его обнаружения сводилась к нулю.

Гэвин не из тех, кто оставляет все на волю случая. Он действовал осторожно, точно, педантично. Как профессионал, который заботился о том, чтобы избежать ненужных осложнений и потенциальных угроз.

Азарт охоты заключался в убийстве. Трепет убийства — в самой охоте. Симбиоз служил девизом Пайка, а также абсолютной истиной, которой тот жил.

Мир делился на хищников и добычу. Правила, которые общество установило для себя, были обманом, цивилизацией — лишь маской, призванной скрыть жестокую правду. Люди рождались для того, чтобы убивать.

И Гэвин Пайк был рождён убивать.

Животные инстинктивно понимали иерархию экосистемы, в которой они находились. Мышь знала, что ястреб, лиса и волк сильнее ее, и единственный способ пережить еще один день — бежать или прятаться.

Ястреб, лиса и волк знали, что их роль — править, охотиться и убивать в свое удовольствие, не щадить существ, чьей единственной целью было кормить пищевую цепь, ступень за ступенью, вплоть до самого верха — верховного правителя. Самого хитрого, умного и умелого хищника — человека.

Животные глупы. Они не разделяли талантов человека. Их хитрость проста и предсказуема. Для верховного охотника единственным истинным наслаждением было выслеживать и побеждать противника, который мог думать, разрабатывать стратегию и контрплан — существо, равное ему самому.

Или, по крайней мере, способное к равенству.

Пайку еще предстояло найти добычу, которая хоть в чем-то могла бы сравниться с ним. И он пытался это сделать.

Стряхнул пепел в окно, проезжая мимо указателя города Ньюэйго. Он продолжал двигаться на север по шоссе М-37 в сторону Болдуина.

На этот раз Гэвин решил объехать Каламазу и Гранд-Рапидс. Из-за разбитых машин, грузовиков и автобусов дороги стали непроходимыми.

К счастью, бывший владелец «Тахо» недавно наполнил бак. Из-за объездных путей поездка стала дольше, и бензина тратилось больше.

Кроме того, Пайку пришлось петлять между сотнями вставших автомобилей и людей, застрявших на обочине дороги без возможности вернуться домой.

Им стоило дойти пешком до ближайшего города. Вместо этого большинство из них сидели в машинах, которые с каждой минутой становились все холоднее, или стояли, дрожа от холода, снаружи, отчаянно махая рукой редкому автомобилю на ходу, проезжающему мимо. Ожидая, когда их спасут.

Пайк не обращал на них внимания. Некоторые пытались выбежать на дорогу, чтобы остановить его. А он проносился мимо них с брызгами снега, песка и злобной ухмылкой.

Движение поредело, когда Гэвин въехал в Национальную лесозону Манисти. Густой лиственный лес теснился по обе стороны дороги, окаймленной красными соснами, кленами и дубами. Их ветви и сучья отяжелели от снега.

Осталось чуть меньше сорока миль.

Его охотничья хижина располагалась на участке в двадцать акров посреди национальной лесозоны Манисти, вдоль неиспользуемой грунтовой дороги, которая ответвлялась от закрытой дороги, по которой раньше возили лес.

Национальный лес Манисти занимал более пятисот сорока тысяч акров, включая реки, ручьи и озера, холмистые лесные подъемы, долины и болота. Это была мозаика, разбитая частной собственностью и маленькими городками, пересеченная дорогами и сотнями миль пешеходных, велосипедных и снегоходных маршрутов.

Хижина Пайка располагалась к юго-востоку от Манисти, и как можно дальше от пешеходных и снегоходных маршрутов, кемпингов и рек, пользующихся популярностью. Этакий оазис дикой природы, отрезанный от цивилизации, как Пайк и хотел.

Он не возражал против долгой, почти двухсотмильной поездки, которую проделывал почти каждые выходные. После бесконечных дней, проведенных в окружении всякого рода идиотов, он нуждался в одиночестве, чтобы снова прийти в себя и вспомнить, кем был на самом деле.

А если повезет, то и сходить на охоту.

Пайк знал, как отделить свою фальшивую жизнь от настоящей, как тщательно и аккуратно спрятать свое подлинное «я» под маской. Он умел слиться с толпой, замаскироваться.

Сама его внешность служила ему камуфляжем. Светлые волосы, среднего роста, не толстый и не худой, с приятной улыбкой. Мягкий и скромный. Похожий на кого угодно и ни на кого одновременно.

Совершенно незапоминающийся.

Всю свою жизнь Пайк изучал других людей, учился подражать их мимике, интонации, языку тела. Эту форму искусства он усовершенствовал в юности. Стал экспертом в копировании факсимиле эмоций. С юных лет научился манипулировать другими ради собственной выгоды.

Пайк старательно заметал следы. Всегда. Не оставлял никаких улик. Никаких доказательств. Никаких жертв, которые могли бы его опознать. Он очень щепетильно относился к этому вопросу. Как никто другой.

За исключением одного.

Того, что все еще находилось в подвале. Того, что он сохранил.

Гэвин вцепился в руль, преодолевая изрытую колеями дорогу. Старый «Тахо» трясся по замерзшим выбоинам и рифленым обледенелым следам. Пайк сбросил скорость, когда шипованные шины начали скользить по гребням льда и снега.

Пайк не чувствовал страха. Он почти ничего не ощущал, если только не охотился. Чувства омывали Гэвина, лишь когда кровь жертвы скользила по его голым рукам. Он питался паникой и ужасом в их глазах.

Именно в такие моменты Пайк чувствовал множество разных эмоций — торжество, гордость, восторг. Силу.

Единственные эмоции, которые имели значение.

Теперь же он ощущал что-то чужеродное, неприятное, выворачивающее его внутренности наизнанку — страх. Он выбросил окурок в окно и с едва сдерживаемой яростью вцепился в руль.

Она могла оказаться единственным человеком на Земле, которому выпал шанс его перехитрить.

Гэвин проклял свою ошибку. А он ведь никогда совершал ошибки. Глупо было оставлять жертву в живых так долго. О чем, черт возьми, он думал?

Нужно исправить эту ошибку.

При нем имелся тактический нож «Ка-бар», а также «Зиг-Зауэр». А еще его «Винчестер» 70-й модели с ночным прицелом SHV 3-10x42 мм и обилием патронов в сумке.

Гэвин покончит с ней сегодня же.

Глава 10

ХАННА

День первый

Бег на лыжах во время беременности — это вам не шутки.

Ханна оказалась безмерно благодарна судьбе за то, что продолжала заниматься гимнастикой. Поясница ужасно болела. Тяжесть постоянно давила на мочевой пузырь и распространялась в грудную клетку, сжимая легкие так, что Ханна не смогла сделать полный вдох.

По крайней мере, она хорошо поела и достаточно напилась воды. В данный момент.

Прошло уже много лет с тех пор, как она в последний раз стояла на лыжах, однако Ханна выросла, катаясь на них вместе со своей семьей. Ее мать, еще будучи студенткой колледжа, часто участвовала в лыжных соревнованиях. Так что семья частенько проводила выходные в снежном кемпинге, катаясь на лыжах по великолепной дикой местности, окруженной горами Порсупин.

Медленно и мучительно к Ханне возвращалась мышечная память. Она двигалась тяжело и неуклюже, в основном из-за большого живота, из-за которого сместился центр тяжести. Ханна старалась удерживать лыжи параллельно друг другу, а спину прямой, когда наклонялась вперед, немного сгибая колени.

Она передвигала вперед то одну лыжу, то другую, используя палки, чтобы оставаться в вертикальном положении. После нескольких падений, наконец, приспособилась.

Ханна с трудом могла обхватить лыжную палку левой рукой. Поэтому обмотала ладонь вместе с палкой коротким отрезком паракорда и использовала свой неповрежденный большой палец, чтобы ухватиться так можно лучше. От напряжения в руке пульсировала боль.

Она проехала по длинной извилистой подъездной дорожке до узкой дороги, которая под слоем снега, вероятно, была покрыта гравием или грязью. Лишь несколько следов шин портили снежное покрывало.

Ханна ехала на лыжах по середине дороги, держа курс на юг по компасу.

Она все еще не знала, где находится. Внутри хижины не нашлось ни карт, никакой-то другой информации. Так что Ханна решила идти на юг, пока не найдет дорожный или городской указатель и не сможет сориентироваться.

Она могла быть где угодно. Но все же практически уверена в том, что находится в Мичигане. Тюремщик навещал ее достаточно часто, чтобы не слишком отдаляться от своей работы и фальшивой жизни, которой тот прикрывался.

Ханна действовала инстинктивно. В Южном Мичигане почти нет дикой природы. Крупные города Детройт, Гранд-Рапидс, Каламазу, Лансинг и Энн-Арбор находились в нижней части штата, как и сотни небольших городков и деревень, разбросанных рядом с многочисленными озерами и реками.

Продвигаясь дальше на север, Мичиган становился все более диким и отдаленным. Верхний северный полуостров, расположившийся в округе Макино, казался практически другим штатом. Другой страной. Землей бескрайних густых сосновых лесов. Изрезанных береговых линий. И гор Порсупин. Там все выглядело иначе; казалось другим на запах и на ощупь.

Но где бы Ханна ни находилась, если она направится на юг, то рано или поздно наткнется на деревню, поселок или город. И все же ее нервировал факт, что она еще не заметила ни одной усадьбы или хижины.

Ханна отчаянно жаждала увидеть другое человеческое существо. Кроме него.

Ее левая лыжная палка зацепилась за заснеженный куст на обочине дороги и чуть не вылетела из левой руки. Боль обожгла скрюченные пальцы, а мышцы руки свело судорогой.

Внезапно Ханну захлестнуло разочарование, отчего она чуть не расплакалась. Ей нужна физическая поддержка, но искалеченная рука оказалась совершенно бесполезна.

Прошел всего час или два, но мышцы ног уже протестующе ныли. Спина болела, а легкие горели от холода и усталости.

Ханна вырвала палку из куста, нащупав пальцами через рукавицы паракорд, скрученный и завязанный узлом на левом запястье. А затем швырнула ее как можно дальше в лес.

Палка ударилась о березу в нескольких ярдах от нее и приземлилась в сугроб. Заостренный конец торчал под углом сорок пять градусов.

Горячие слезы обожгли лицо Ханны. Разозлившись, она закричала. Звук разорвал тишину лесной чащи.

Словно в ответ рядом с дорогой хрустнула ветка.

Ханна резко обернулась, ее сердце оглушительно забилось в груди. Она едва не потеряла равновесие, но сумела опереться на правую палку и удержаться в вертикальном положении.

Волосы на ее шее встали дыбом. По коже побежали мурашки, как будто кто-то или что-то наблюдало за ней, вглядываясь между стволами деревьев, прячась в тени.

Больше она ничего не слышала. И не видела. Должно быть, животное, белка или енот. Тем не менее, потребовалось несколько минут, чтобы сердцебиение пришло в норму.

Ханна остановилась, чтобы достать протеиновый батончик и сделать несколько глотков воды из фляги, чтобы успокоить нервы. Насыщение организма влагой очень важно, как в жару, так и в холод, пусть даже жажда не ощущалась.

Она старалась двигаться осторожно, чтобы не вспотеть под слоями одежды. Немного расстегнула пальто, ослабила шарф, приспустила капюшон, и даже сняла на время рукавицы, оставив лишь тонкие перчатки.

Несмотря на то, что было очень холодно, Ханна тратила много калорий и сил. Если она позволит себе вспотеть, и одежда впитает влагу, то сырость начнет нарушать тепловую прослойку. А когда пот испарится, может возникнуть переохлаждение.

Ей в голову пришла мысль о четырех основных принципах сохранения тепла.

Одежда не должна быть грязной.

Необходимо избегать перегрева.

Носить свободную одежду, но надевать несколько слоев.

Одежда должна быть сухой.

Этому ее научил отец. Ханна давно не вспоминала о его словах. Даже до тюрьмы в подвале. Теперь же она зависела от знаний, которые дал ей отец. Они могли спасти ей жизнь.

Ханна двинулась дальше, мимо холмов и горных хребтов, по деревянному подвесному мосту над замерзшей обдуваемой со всех сторон ветрами рекой, названия которой не знала. Вокруг возвышался лиственный и хвойный массив.

Редкие просветы между деревьями открывали вид на заснеженные долины и далекие холмы. Все вокруг покрывал девственно белый снег.

Живописное место. Однако из-за страха Ханна едва замечала окружающий ее пейзаж.

Несколько часов спустя дневной свет начал меркнуть. Она едва могла видеть солнце сквозь густые облака. Они были низкими, темными и быстро проплывали мимо.

Сегодня ночью пойдет снег.

Ханне пришлось дважды остановиться, чтобы пописать. Огромное давление на ее мочевой пузырь сделало передвижение без остановок практически невозможным. Она сделала свое дело, сидя на корточках и держась за дерево, чтобы не упасть, а затем осознала, что в своем безумном стремлении выбраться из хижины, совершенно забыла захватить туалетную бумагу.

По крайней мере, кругом полно снега.

Ханна схватила пригоршню, протерла себя и натянула штаны, завязывая на поясе паракорд. Она забыла и мыло, поэтому нашла еще один девственный участок снега и вымыла кое-как руки.

Через некоторое время добралась до поляны среди деревьев. Она прислонила к груди единственную лыжную палку и подняла три пальца над линией горизонта — трюк, которому ее научил отец. Пространство между пальцами составляло примерно час. А значит, до заката еще три часа.

Ханну охватило изнеможение. У нее ныли бедра и поясница. Как и каждая мышца в ее теле. Ежедневная гимнастика и бег трусцой по маленькой комнате не заменяли нормальных физических упражнений. К тому же беременность давала о себе знать.

Позади осыпался снежный покров.

И снова страх сковал Ханну. Она неуклюже обернулась — ботинки и лыжи все еще были направлены вперед — и лихорадочно осмотрела деревья.

Справа треснула ветка.

Она перестала дышать.

Кто-то или что-то скрывалось в лесу.

Глава 11

ХАННА

День первый

Ханна застыла.

Кругом возвышались сосны, клены и дубы. С порывами ветра еловые ветки шуршали друг о друга, а голые ветви других деревьев, словно когти, царапали серое небо.

Что-то быстро двигалось между берез. Какая-то вспышка белого цвета.

Она прищурилась, пытаясь разглядеть детали. В густом лесу сгрудились тяжелые тени. Стволы деревьев и подлесок сливались в зловещие очертания когтей, зубов и сгорбленных чудовищ.

Из зарослей кустарника высотой по пояс в нескольких ярдах от леса вылетело белесое пятно. От движения в разные стороны летели комья снега.

Белый хвост. Черная морда.

Пес.

Ханна не улыбнулась. Она не улыбалась уже пять лет и давно не помнила, как это делается.

Изо рта у нее вырвалось белое облачко. А затем нахлынуло облегчение. Ханна путешествовала не одна. Собака следовала за ней по пятам.

— Я думала, что ты давно ушел, — ее голос прорезал звенящую тишину. Однако снег немного приглушал звуки. Казалось, они были единственными живыми существами во всей Вселенной.

Ханна порылась в кармане и бросила позади себя на снег кусок вяленого мяса. Первые пиренейские горные выводились как пастушьи собаки в Пиренейских горах Франции. Великие Пиренеи были рождены для снега, холода и дикой природы.

Пес мог бы прокормить себя лучше, чем Ханна, однако она все равно бросила ему вяленое мясо.

— Я рада, что ты не ушел. Рада, что ты здесь.

Тишина.

Не слышно ни треска веток, ни хруста шагов по снегу.

Ханна знала, что пес все еще там, двигается бесшумно и незаметно, как призрак. Чувствовала, как он кружит вокруг нее, изучая, пытаясь принять решение.

— Ты можешь мне доверять. Думаю, мы оба должны доверять друг другу.

Она снова повернулась и оставила вяленое мясо. Пес учует его запах. Он придет, когда почувствует себя в безопасности. Может быть, еда поможет ему принять решение и остаться с ней.

Ханна чувствовала себя лучше, просто зная, что пес рядом. Меньше боялась. И ей не было так одиноко.

Он не напал на нее тогда, в хижине. Не нападет и теперь. Пес мог бы стать ее другом — Ханна могла бы убедить его довериться ей. Однако в их случае доверие не давалось легко.

Ханне придется его заслужить.

— Тебе нужно имя, — она задумчиво пожевала нижнюю губу. — Пожалуй, назову-ка я тебя… Призраком.

Ответа из леса не последовало. Да Ханна и не ожидала ничего подобного. Пока что.

Поэтому продолжила свой путь, отталкиваясь каждой ногой, которые уставали все больше и больше. Она осторожно пробиралась по льду и снегу, несколько раз неудачно упав.

Прошло тридцать минут, потом час. Казалось, проходили дни.

Начал падать снег. Он спиралью спускался с неба густыми влажными комьями. Снежинки собирались у Ханны на плечах, толстом меховом капюшоне, носу, и ложились покровом на шарфе под подбородком.

Холод обжигал ее кожу, пронизывал до костей. Она дрожала и часто дула на руки в перчатках, пытаясь растирать ими замерзшее лицо.

Ей нужно отдохнуть, и как можно скорее.

Если не сможет найти укрытие, ей придется его соорудить. Такой исход событий не входил в планы Ханны, когда та упаковывала брезент и спальный мешок, но такая вероятность теснилась в ее сознании.

Она надеялась найти какую-нибудь хижину, маленький городок или, может, автомобиль на дороге, но не встретила никаких признаков человеческого присутствия.

Куда бы она ни посмотрела, всюду лежал густой снежный покров, а деревья простирались на мили.

Ханна продолжала себя уговаривать.

Ну еще чуть-чуть. Осталось совсем немного.

Мысли блуждали где-то далеко. Плохие воспоминания продолжали вторгаться в голову.

Боль, ужас, темнота.

Ханна отчаянно пыталась избавиться от их. Воспоминания походили на цепи, обвивавшие ее шею, которые тянули вниз, угрожая затащить под воду.

Она считала деревья, напевала песни, которые едва могла вспомнить. Как только к ней вернулась музыка, тут же вернулись и воспоминания, путанные и разрозненные. Однако они вернулись.

Ханна начала вспоминать песни, которые пела своему сыну, Майло, каждый вечер перед сном. Но не традиционные колыбельные, а медленные версии ее любимой классики: «Sweet Child of Mine» Guns N Roses, «Your Song» Элтона Джона, «Hallelujah» Леонарда Коэна, и «One» U2.

А еще ту, которую они с Майло очень любили: «Blackbird» в исполнении Битлз.

Дрозд летит, дрозд летит…

В черноту этой ночи…

Ханна подумала о своем сыне. Его пухлом личике и прекрасной улыбке. Она вернется домой, обнимет его и никогда не отпустит.

Слабый звук вернул ее в настоящее.

Она остановилась, чувствуя, как колотится сердце, и напрягла слух.

Послышался отдаленный рокот мотора.

Кто-то приближался.

Глава 12

ХАННА

День первый

Ханну захлестнуло облегчение.

Кто-то должен ей помочь. Остановиться и вытащить из этой бесконечной ледяной пустыни. После пяти кошмарных лет кто-то, наконец, приехал, чтобы спасти ее.

Звук двигателя стал громче. Машина, определенно, ехала в сторону Ханны. Всего через несколько мгновений автомобиль выедет из-за деревьев, стоящих в тридцати ярдах от нее.

В глубине сознания мелькнуло крошечное предупреждение. Что здесь делает авто, на этой пустынной дороге, где нет ни одного дома, кроме ее темницы? Что могло находиться в конце дороги, кроме той хижины?

Волосы на затылке встали дыбом, а сердце замерло в груди. Что, если это тюремщик? Что, если прямо сейчас он направляется в хижину, чтобы проверить, как она там? Как еще он туда доберется, если не по этой самой дороге?

А она стоит посреди дороги, как кролик, ожидающий, когда его поймают в силки.

Звук двигателя продолжал реветь. Ханну охватил страх.

Чудовище пришло за ней. С желтыми глазами, черным разрезом рта и тонкими костлявыми пальцами, что вскоре лягут на ее шею и будут сжимать и сжимать…

Ее охватила паника.

«Беги! Прячься!»

Побег стал единственной мыслью в ее безумном разуме.

Ханна неуклюже вскарабкалась на сугроб с правой стороны от дороги. Ее лыжи практически наехали друг на друга, и она чуть не растянулась на земле. Сердце продолжало колотиться, а пульс грохотал в ушах. Она едва слышала приближающийся к ней автомобиль.

Скатилась в заснеженную канаву между лесом и дорогой. Падая, Ханна мельком заметила старую коричневую решетку грузовика сквозь темные ели, за поворотом дороги.

Она лежала на спине и тяжело дышала, охваченная ужасом. А дурацкие лыжи торчали прямо вверх.

Они бы ее выдали.

Кряхтя от досады, Ханна попыталась сместить лыжи и уложить их на землю, но концы лыж застряли в снегу. Она потянулась к застежкам на ботинках, но раздутый живот не давал ей дотянуться до них.

Грузовик приближался. Ханна слышала его, чувствовала, как под колесами вибрирует земля, отдаваясь прямо в ее бьющемся сердце.

Она сумела перевернуться на бок, и лыжи заскрежетали вместе с ней, наконец развернувшись и лязгнув одна о другую.

Ханна прижалась щекой к холодному снегу. Все ее тело сотрясалось и трепетало.

Звук мотора поравнялся с Ханной. Она даже не дышала. Просто замерла.

Грузовик остановился на дороге вровень с сугробом. На холостом ходу, чуть выше нее. Лишь горб снега и канава отделяли Ханну от машины. Если водитель выйдет из авто и выглянет за край сугроба, то обязательно ее увидит.

Она понятия не имела, как выглядит эта машина. Да ей и не нужно было знать.

Кто мог бы остановиться в такой глуши? Чего-то ожидая. Высматривая. Что-то или кого-то.

Над Ханной раздался приглушенный скрип. Какой-то звук, который она никак не могла вспомнить. Звук опускающегося стекла. А потом услышала тот ужасный щелчок, щелчок, щелчок, и до нее донесся легкий аромат сигаретного дыма.

Но не просто сигаретного дыма, а характерный, сладковато-тошнотворный запах гвоздики.

Тот самый запах на одежде тюремщика, когда его толстые пальцы смыкались на ее губах.

Щелчок, щелчок, щелчок зажигалки «Зиппо», звук открывающейся и закрывающейся крышки. Все тот же привычный жест, как если бы кто-то хрустел костяшками пальцев.

Это был он.

Ханну парализовал тошнотворный страх. Сердце билось о ребра, словно крылья дикой птицы, а зрение снова стало размытым. Если тюремщик откроет дверцу и выйдет из машины, она умрет.

Он поймает тебя и убьет. Это конец. Ты почти выбралась, но теперь это конец…

Ее поглотил густой ужас, темнота окутала сознание, и Ханна исчезла. Она снова ушла в себя, и все стало казаться ужасно далеким.

Но внезапно опять вернулась. Ханна не знала, сколько прошло времени — секунды или минуты. Ее сковал холод. Лицо стало мокрым от снега и слез, а сердце все еще трепетало в груди.

Она лежала на боку, прижав левую руку к ребрам и подтянув колени к животу. Вокруг витали запахи льда, сосновых иголок и грязи.

И еще кое-что. Зловоние автомобильных выхлопов.

Грузовик.

Ханна моргнула. Все вокруг казалось черным. Повязка сползла с ее глаз под темные очки. Дрожащими пальцами она подняла правую руку и смяла ткань.

Белоснежный мир вернулся. Плотно утрамбованный снег лежал в нескольких дюймах от ее лица, а рядом находился изгиб сугроба, как и ее сгорбленные колени вместе со сложенными лыжами, одна на другой.

Над головой виднелось серое небо, а голые ветви раскинулись, как костлявые руки.

Память вернулось к Ханне в виде разрозненных кусочков. Звук работающего двигателя. Паника. Щелк, щелк, щелк, от которого у нее скрутило живот.

Тюремщик никуда не исчез. Он все еще находился прямо над ней.

Ханна ждала. Ее тело сотрясала дрожь, разум вопил внутри черепной коробки, а кровь ревела в ушах.

Она потянулась правой рукой к кухонному ножу, привязанному сбоку.

«Я больше туда не вернусь. Я скорее умру, чем вернусь обратно…»

Грузовик поехал. Из-под колес летели снег, гравий и грязь, пока машина медленно катилась по дороге. Рычание мотора стало медленно затихать.

Ханна долго не двигалась с места. Она не знала, как долго продлится ее оцепенение. Она плыла по волнам страха, боли и ужаса. Ее мысли казались бессвязными, а тело застыло.

Ханну не покидала лишь одна ясная мысль.

Это только начало.

Глава 13

ХАННА

День первый

Сумерки застилали все вокруг тусклым светом. Тени стали длиннее, принимая незнакомые очертания, которые двигались, выслеживали и прятались, словно демоны.

Снег шел все сильнее. Резкий пронзительный ветер обжигал щеки Ханны, бросая ей в лицо хлопья снега.

Ей приходилось постоянно напрягала слух, в надежде уловить хоть какой-то звук, кроме свиста своих лыж, но она ничего не слышала. Ни рева двигателя, ни других признаков присутствия человека. Она не была уверена, испытывала ли облегчение по этому поводу, или же еще больший ужас.

Ей потребовалась вся ее храбрость, чтобы выбраться из этой заснеженной канавы, отряхнуться и выехать обратно на дорогу. Ханна просто продолжала скользить, отталкиваясь от земли то одной ногой, то другой, так долго, насколько хватило сил. Движение осталось единственным, о чем она могла думать.

Только теперь наступала ночь. Температура быстро падала. Начался снегопад.

Ханна едва чувствовала свои пальцы в перчатках. У нее стучали зубы. Она не могла унять дрожь, которая лишь истощала драгоценные запасы энергии.

Ей нужно найти убежище еще час назад. В темноте и при такой погоде найти кров будет гораздо сложнее. Но страх гнал ее вперед.

Ханна съехала с дороги в лес, убедившись, что ее будущее убежище не будет заметно с дороги. Затем оглядела деревья по обе стороны от себя, в поисках подходящего места.

Через несколько минут она заметила огромную срубленную сосну, лежащую параллельно дороге примерно в двадцати пяти ярдах от ряда деревьев. Ханна на мгновение остановилась, разглядывая бревно и размышляя.

Под сосной почти не намело снега. Само бревно было шире, чем Ханна могла обхватить руками, что давало возможность передохнуть от ветра и снега.

Прошло уже много лет с тех пор, как она ходила в поход с отцом и братьями. Целую жизнь назад. Та, другая Ханна построила бы убежище с уверенностью и знанием дела, со смехом, звенящем на холодном ветру.

Но не она. Только не эта Ханна — забитое и испуганное существо.

Однако именно эта Ханна должна действовать. Кто бы мог подумать, что ей захочется остаться в живых в этой прекрасной, но негостеприимной глуши?

Так что она приступила к постройке. Это единственная цель, за которую она цеплялась без сомнений и колебаний. Ханна хотела жить. Ей нужно остаться в живых.

Она моргнула и снова сосредоточилась на бревне. Ничего лучше найти не удастся. Придется иметь дело с тем, что есть под рукой. У нее получится.

Ханна расстегнула лыжные ботинки, сошла с лыж и взяла их в руки вместе с лыжной палкой, а затем неуклюже поплелась вглубь леса.

Поначалу идти оказалось трудно, ее ботинки увязали в глубоком снегу. Она дважды чуть не упала. Добравшись до сосны, прислонила лыжное снаряжение к бревну и принялась искать подходящее место для ночевки.

Чуть ниже, в паре ярдах от упавшего бревна, росло несколько высоких сосен, которые служили некоторым укрытием от ветра и падающего снега. Само бревно лежало очень близко. И под ним почти не было снега.

С помощью топора Ханна отрубила тонкие ветки, покрытые коричневыми сосновыми иголками, и положила их под бревно. Ветки в основном оказались сухими, защищенные сверху сосновым пологом.

Ей просто повезло. Ветки прикроют землю, не давая холоду проникнуть в убежище. Важно не потерять тепло тела, чтобы не замерзнуть на земле.

Используя брезент, Ханна поставила над бревном импровизированную палатку, чтобы защитить себя от падающего снега. Она просунула нижнюю половину брезента под бревно, поверх сосновых иголок, а потом закрепила паракордом, привязав тот к паре веток.

Ханна сняла рюкзак, вытащила спальный мешок и расстелила его поверх нижнего слоя брезента. Для лучшей изоляции нашла несколько длинных, толстых сосновых веток и уложила их слоями по задней стороне брезента и спереди.

Немного подумав, она взяла еще несколько веток и накрыла брезент по бокам, как могла, в попытке замаскировать его. Сам брезент оказался коричневым и должен сливаться с лесом. По крайней мере, Ханна надеялась, что так и будет.

К тому времени, как совсем стемнело, она уже успела соорудить себе приличное укрытие.

Теперь нужно разжечь костер. Знание возвращалось к Ханне обрывками. Она не думала о нем уже много лет, однако делала сотни раз. Воспоминания возвращались медленно, но все же возвращались.

Когда-то Ханна знала, как позаботиться о себе. И могла снова об этом вспомнить.

Она опустила брезентовый полог своего убежища и зашаркала вдоль поваленного дерева к кроне. На земле валялись десятки веток и сучьев. Собрав большую охапку разных размеров — от карандаша, до размера в палец, Ханна направилась обратно в убежище.

Затем расчистила небольшой участок снега и вырыла топором неглубокую ямку, придавая ей форму буквы С, чтобы блокировать ветер. И, наконец, подготовила растопку.

Мысли Ханны текли медленно, руки одеревенели. Холод обжигал ее щеки и лоб, пробирался между перчатками и рукавами пальто, просовывал свои ледяные пальцы в складки шарфа.

Вытащив одну из зажигалок из бокового кармана, она с замиранием сердца поняла, что у нее нет ничего для розжига. Охваченная паникой, обыскала рюкзак в поисках чего-то полезного.

Ей нужен огонь, пусть и он не был обязательным условием.

Взгляд Ханны зацепился за ярко-красный пакет чипсов. Ее отец однажды использовал их, чтобы разжечь огонь. Химические вещества, порошкообразные ароматизаторы и масло в чипсах будут гореть в течение нескольких минут. Так что они идеально подходили для розжига.

Используя пригоршню чипсов, Ханна, наконец, уговорила крошечное пламя ожить. Как только маленький огонь стал постоянным, она вспомнила о других своих потребностях.

Ханна положила несколько камней размером с кулак рядом с костром, чтобы нагреть их. Она могла бы перенести их в свое убежище, как только они нагреются, используя как временный источник тепла.

Вода в ее фляжке почти закончилась. Снаружи полно замерзшей влаги, но Ханна не могла ей воспользоваться.

Потому что знала, что снег никогда не следует есть, чтобы утолить жажду. Энергия, необходимая организму для нагревания и разжижения снега, вызывала дальнейшее обезвоживание и повышала вероятность переохлаждения.

Сначала ей стоило растопить снег, чтобы было что пить сегодня и завтра. Ханна не могла еще один день пить так мало. Так что порылась в рюкзаке, вытащила маленькую походную кастрюлю и поставила ее на огонь.

Потом вылила туда остатки воды и разогрела ее, медленно зачерпывая рукой снег и бросая его в кастрюлю. Вода помогала ему быстрее таять. Ханна снова наполнила флягу, а также несколько пустых зип-пакетов для сэндвичей, которые захватила с кухни.

Слишком уставшая, чтобы приготовить настоящую еду, она съела два батончика мюсли и несколько горстей орехов. Потом прожевала несколько кусков вяленой говядины и бросила еще один в снег, надеясь, что Призрак найдет его.

В животе что-то шевельнулось. То, что когда-то напоминало слабый трепет крыльев бабочки, теперь имело твердые узловатые локти и колени, которые упирались ей в ребра, живот, и мочевой пузырь.

Ханна закрыла глаза и попыталась не обращать внимание на движение, но в глубине души ее постоянно мучила тревога.

Какой был срок? Восемь месяцев? Больше? Сколько времени у нее осталось? Когда… Оно… Выйдет из ее?

Ханна ненавидела себя за эту мысль, но не могла изменить своих чувств. Чудовище поместило в нее эту вещь. И Ханна ненавидела ее так же сильно, как и его самого.

Чем скорее она от нее избавится, тем лучше.

Ханну охватило изнеможение. Ей ужасно хотелось спать, но она заставила себя расстегнуть лыжные ботинки, снять мокрые носки и заменить их сухими из рюкзака, а влажные положила в один из свободных зип-пакетов. Ей нужно быть осторожной. Некроз стопы вполне реальная угроза.

Вернувшись в свое убежище, Ханна долго лежала без сна. Она смотрела на бревно, которое находилось всего в нескольких дюймах над ее лицом, ощущая под спальным мешком грубые сосновые иголки. Ей все еще было холодно, однако имелась защита от ветра и снега.

Надвигалась ночь, холодная и темная. Ханне очень хотелось увидеть звезды. Хотелось, чтобы страх, свернувшийся у нее в груди, исчез.

Она напрягалась, в попытке уловить любой звук. Вздрагивала при каждом глухом ударе и толчке, когда крошечные существа сновали в ночи. Нервничала каждый раз, когда комья снега падали на брезент и соскальзывали вниз. Почти плакала, когда ветер заводил низкий скорбный вой среди деревьев.

Ханна надеялась, что все эти звуки издавал Призрак, бегающий между деревьями и наблюдающий за ней. Она молилась, чтобы это был он, а не кто-то другой.

Она вытащила кухонный нож и держала его в правой руке, на всякий случай. Не то чтобы нож мог как-то помочь против преследующего ее монстра. Да и она не имела ни малейшего представления о том, как защитить себя.

Последние пять лет очевидное тому доказательством.

И в первую очередь тот факт, что Ханна оказалась достаточно наивной и глупой, чтобы оказаться в плену. Она даже не пыталась сопротивляться. Не заметила расставленную ловушку. Ханна не знала, что обречена, пока не стало слишком поздно.

Зло, которого она боялась, это ни демон, ни призрак, ни воображаемое чудовище из книг, фильмов или детских шкафов. Ее чудовище — настоящее. Живое.

Ханна осознавала это до глубины души, до мозга костей. Поняла в ту же секунду, как почувствовала знакомый запах гвоздики и услышала тот ужасный щелчок, щелчок, щелчок.

Тюремщик обязательно придет за ней.

Что она будет делать, когда он ее найдет?

Глава 14

ПАЙК

День первый

В жилах Пайка горела ярость.

Автомобиль с ревом влетел на подъездную дорожку, нырнув в футовый слой свежей пыли. Старый Тахо недовольно заворчал, но Пайку плевать, и он лишь вдавил педаль газа еще сильнее. Затем, выругавшись, припарковался и пинком распахнул дверцу со стороны водителя.

Пайк выскочил из машины и захлопнул за собой дверь.

Холодный воздух обжигал кожу вокруг глаз и носа. Он, одетый в тяжелую утепленную куртку, балаклаву, закрывающую шею и большую часть головы и лица, а также толстые перчатки, все равно мерз.

Этой зимой температура била рекорды почти ежедневно. Минус тридцать, а то и холоднее каждую ночь. Ледяной ветер лишь ухудшал положение.

Пайк не знал, сколько градусов сегодня. Радио не работало с тех пор, как все полетело к чертям.

Обычно он слушал классическую музыку во время своих поездок в хижину. Однако сегодня оставил радио, включённым на полную мощность. Звук помех раздражал мужчину и приводил в бешенство.

Пайк пробрался по свежему снегу к хижине. Затем вставил ключ в замок, распахнул входную дверь и шагнул внутрь. Сквозняк чуть не вырвал дверь из его рук. В прихожую влетели хлопья снега, усеивая деревянный пол.

В хижине оказалось холодно и темно.

Тишина.

Пайк моргнул, давая глазам привыкнуть к полумраку внутри, а затем снял свой фонарик с пояса. При первом осмотре гостиной ему показалось, что все находилось на своих местах.

В конце концов, возможно, она все еще здесь. Может быть, все было в порядке…

Он обратил внимание на столик, стоящий рядом с кожаным диваном, а конкретно на стопку из шести книг, которые он никогда не читал — идеально ровную.

Хотя уже не идеально.

Три книги лежали неровно, а верхняя шатко балансировала, готовая вот-вот упасть.

Пайк замер совершенно неподвижно, все его чувства обострились.

Он вытащил свой пистолет, удерживая тот в положении готовности. Патрон уже находился в патроннике. Пайк всегда держал заряженное оружие наготове.

Он осторожно перешел из гостиной в кухню. Ящики комода были беспорядочно выдвинуты. Столовое серебро, чашки и кастрюли валялись по полу. Двери кладовки оказались распахнуты настежь. На верхней полке лежала перевернутая на бок коробка с хлопьями.

Пайка охватила ярость.

Она все же выбралась. Разрушила его святилище. Она сделала это нарочно, чтобы разозлить его.

Он заставит эту маленькую шлюху заплатить. Переломает каждый палец на обеих руках. И будет держать ее в сознании, пока делает это. Заставит чувствовать каждый мучительный щелчок.

Пайк оставил кухню в беспорядке, хотя ему очень не хотелось этого делать, и вышел в коридор. Затем проверил спальню и ванную комнату. Она провела обыск в его шкафу, ящиках и шкафчиках в ванной.

В его глазах полыхнуло красным.

Она дотронулась до его одежды.

Рылась в вещах.

УКРАЛА у него.

Разъяренный, Пайк протопал обратно через холл на кухню и распахнул дверь в подвал. Он уже знал, что там никого нет, однако все равно спустился. С каждой минутой его гнев нарастал.

В подвале царила кромешная тьма, и было пусто.

Вернувшись наверх, Пайк медленно сделал круг по кухне. Дверь в прихожую открыта. Пленница забрала зимнее снаряжение, которое он хранил для своих охотничьих походов. И лыжи тоже.

Пайк рывком распахнул заднюю дверь. Тишина действовала ему на нервы.

Собака.

Проклятый сторожевой пес. Он тоже исчез.

Пайк проследил взглядом следы по двору и обратит внимание лежащую в грязи цепь.

Она его отпустила. Забрала чертову собаку.

Тупое животное.

Если он увидит его еще раз, то выстрелит ему в живот, и пусть псина сдохнет в одиночестве.

Пайк вышел во двор, внимательно изучая следы на снегу.

Она отпустила собаку, затем вернулась на крыльцо, надела лыжи и направилась вокруг хижины к дороге.

Это не очень хорошая дорога. Старая, заросшая она почти не использовалась. Она не встретит ни одной проезжающей машины, которая могла бы ее спасти — ни в Рождество, ни в такую погоду, и уж точно не сейчас, когда девяносто процентов транспорта попросту не работает.

Она находилась в нескольких милях от ближайшего города, запертая внутри тысяч акров дикой природы в Национальном лесу Манисти. Здесь имелись пешеходные тропы, трассы для снегоходов, случайные кемпинги и дороги.

Но это место было отдаленным. Намеренно.

Что она задумала? Куда собралась? Да и знает ли она вообще куда идти?

Пайк остановился, чтобы вытащить из кармана «Зиппо» и пачку сигарет. Потом взял одну и положил пачку обратно в карман, следом щелкнув крышкой «Зиппо».

Один, два, три.

Этот ритуал его успокаивал. Курение — один из немногих пороков, которые позволял себе Пайк.

Закуривая, он прикрыл рукой кончик сигареты. Потом выдохнул дым, глядя, как тот клубится на холодном воздухе.

Он снова взглянул на небо. Наступил поздний вечер. Облака казались темными и набухшими. На набирающем силу ветру кружились снежинки.

Скоро начнется метель. В течение часа.

Но Пайк не волновался. Он был искусным следопытом. Сталкером, который оттачивал свое мастерство на протяжении многих лет и на десятках жертв.

Стихия его не беспокоила. У него имелось зимнее походное снаряжение, которое он спас с заднего сиденья своего грузовика, пистолет и винтовка «Винчестер».

Ярость медленно перешла в низкий гудящий гнев, в знакомую темную энергию, шипящую в его венах. Возбуждение от погони. Наэлектризованный восторг, когда Пайк все ближе и ближе приближался к своей жертве.

Он бросил недокуренную сигарету и втоптал ее подошвой ботинка в грязный снег.

Пайк был охотником. И время для охоты настало.

Глава 15

ХАННА

День второй

Ханна проснулась, когда первые лучи рассвета пробрались под брезентовый полог. Она сильно дрожала. Ее горло и слизистая носа горели от вдыхания ледяного воздуха.

Безжалостный холод брал свое. Руки, щеки и ступни заледенели. Она их почти не чувствовала. И это плохо.

Ханна перевернулась и села. Ее ноющее тело протестовало против движения. Прищурившись, она нащупала темные очки, надела их и выползла из импровизированной палатки, раздвигая сосновые ветки.

Затем схватила грязные ботинки, которые поставила прямо у входа в убежище, и натянула их.

Ханна встала, погрузив ноги в свежую пудру глубиной более восемнадцати дюймов.

Мир казался белее и холоднее, чем вчера. Температура колебалась примерно около минус восемнадцати градусов, а может быть, и ниже.

Толстые снежные насыпи давили на ветви окружавших ее берез, кленов, дубов и сосен.

Буря закончилась и ветра стих, но снежинки все еще кружились в сером небе.

Костер угас ночью. Тонкая белая пелена покрывала обуглившиеся ветки и сучья. Ханна в отчаянии пнула их ногой. Отчего в стороны разлетелись хлопья снега, угля и пепла.

По крайней мере, снег заметет ее следы. Это единственная хорошая мысль, которая пришла Ханне в голову. Ее одолевала усталость. Ей хотелось забраться обратно в спальный мешок, закрыть глаза и никогда больше не просыпаться.

Но нужно продолжать двигаться, найти какое-то укрытие к сегодняшнему вечеру. Возможно, она не доживет до следующей ночи.

Ханна считала, что знает, как действовать, но на самом деле это оказалось не так.

Слезы выступили у нее на глазах. Она сморгнула их. Она находилась не в своей стихии, измученная и совершенно одинокая.

Ханна понятия не имела, идет ли в правильном направлении, или же пропустила дорогу, дом или целый город, так и не узнав об этом.

По крайней мере, ее фляга полна. Ну, почти. Если вода в ней будет постоянно плескаться, то, вероятно, не замерзнет.

Она переложила в свой рюкзак еще три зип-пакета с водой. Чтобы они не замерзли ночью, Ханна оставила флягу и пакеты в спальном мешке вместе с подогретыми камнями.

Воды ей хватит, может быть, на день, но не дольше. Нужно гораздо больше воды, чтобы появились силы продолжать двигаться.

Эта дикая местность не может длиться вечно. Она обязательно что-нибудь найдет.

Должна найти.

Ханна попыталась подавить страх, засасывающий ее в самые дальние уголки сознания. Но у нее не получилось. Она заставила себя выпить немного воды и съесть банку тунца, чуть-чуть арахисового масла и несколько кусочков вяленого мяса.

Один оставила на бревне для Призрака. Вяленая полоска, которую Ханна оставила вчера вечером, исчезла. Наполовину скрытые отпечатки лап портили снег вокруг бревна.

Слишком большие для койотов.

Ханна знала, что это Призрак. Ей важно знать, что он находился здесь — невидимый, крадущийся вдоль границы деревьев.

Хотя бы одно живое существо знало о ее существовании.

Из леса за спиной донесся какой-то звук, и Ханна резко обернулась, чувствуя, как колотится сердце. В тени ничего не было видно, только дрожащие ветви.

По снегу пробежала белка.

Потребовалось слишком много времени, чтобы успокоиться.

Она попыталась двигаться быстрее. Все еще дрожа, с окоченевшими и онемевшими пальцами, Ханна расстегнула брезент и стряхнула снег, как могла. Затем свернула свой спальный мешок, завернув его в сухую сторону брезента, и снова прикрепила к своему рюкзаку.

Ее движения были неловкими и неуклюжими. А учитывая слабость и искалеченную руку, живот Ханны мешал не меньше. Сбор занял в пять раз больше времени, чем следовало бы. Она двигалась медленно. А это означало, что ее может поймать кто-то более быстрый.

Ханна облегчилась, спрятавшись за бревном — как будто дорога полна людей, а затем взвалила на плечи свой рюкзак. Тут же застонав, когда встала, и потерев ноющую поясницу.

Проверила компас, чтобы убедиться, что все еще движется на юг, и сунула его обратно в карман пальто. Используя бревно для равновесия, она ухитрилась снова встать на лыжи, обернула ремень оставшейся лыжной палки вокруг правой руки и двинулась в путь.

Сегодня все давалось в десять раз сложнее. Ханна чувствовала боль и усталость. Снег был глубоким и рыхлым, и вместо того, чтобы скользить по поверхности, ее лыжи проваливались на несколько дюймов, то и дело скрещиваясь или застревая. Каждый размеренный шаг получался неровным и требовал больше энергии, чем она могла дать.

— Ну же, — в отчаянии прошептала себе Ханна. — Не сдавайся.

Часы тянулись невероятно медленно. Снег продолжал падать, так что постоянно приходилось отряхивать его с капюшона и протирать солнцезащитные очки. Она выпила воду из фляжки и зип-пакетов и съела последние орешки и батончик мюсли.

Несколько раз пришлось остановиться и пописать, давление на мочевой пузырь ужасно раздражало. Ханна все больше и больше уставала. Тело болело. Она несколько раз падала. Ханна чувствовала себя пойманной в ловушку незнакомого тела.

Ей казалось, что прошла много миль, но она не обманывалась. По такому рыхлому снегу она тратила в два раза больше времени на тот же путь, в лучшем случае.

Ближе к вечеру налетела еще одна снежная буря, свирепая, тяжелая и неожиданная. Ханне стоило следить за изменением погоды и установить свое убежище задолго до того, как начался снегопад. Но она так устала, что едва могла оторвать взгляд от земли в нескольких футах перед собой.

Очередная ошибка.

Искать еще одно упавшее бревно поздно. Ханна отцепила лыжи и, спотыкаясь, сошла с дороги, пробираясь по колено в снегу и избегая более глубоких сугробов.

Как только дорога скрылась из виду, она отряхнулась от снега и огляделась в поисках снежного колодца — пространства с гораздо меньшим количеством снега вокруг стволов хвойных деревьев, под вечнозеленым навесом. Снег скапливался на ветвях деревьев, а не под ними, создавая брешь естественным путем.

Ханна нашла такой колодец под огромной елью с толстыми, тяжелыми ветвями. Затем укрепила снегом стороны воронки, чтобы создать образные стены, защищающие от ветра.

Еловые ветви не лучший выбор для изоляции из-за колючих игл. Рядом росла ель с более мягкими ветвями. Ханна ухитрилась нарубить топором несколько тонких веток и притащила их в свое убежище.

Разложив брезент и спальный мешок, она зарылась в него, слишком измученная, чтобы думать или что-то чувствовать. Ей снились чудовища, заключенные в лед и снег, замерзшие голубоглазые демоны, выдыхающие белый пар, оружием которых служили сосульки, пронзающие сердце и истекающие ледяной черной водой.