На Красном камне

II

На другой день, поднявшись с постели, я спустился к реке, чтобы заняться починкой невода. Это была нетрудная, но довольно кропотливая работа, так как вёрткие омули усеяли все сто саженей сети маленькими круглыми дырками. Покончив с неводом, я отправился в амбар, где мне нужно было осмотреть пустые бочонки и замазать дыры сырой древесной смолой. Я плотно притворил двери, чтобы закрыть доступ комарам, и принялся за дело, но не успел я перевернуть кверху дном первого бочонка, как за дверью послышался разговор. То были Манкы и наш вчерашний гость, которые о чём-то спорили по-русски и по-якутски. Заинтересовавшись, я подошёл к стене и осторожно поглядел сквозь бойницу. Манкы стояла у самой стены амбара, выпрямившись и с ножом в руках. Она вынесла на свет корзину с рыбой, собираясь приготовлять юколу, и на доске перед нею лежала раскроенная рыба с отрезанной головой и вырезанной вон костью. Нож, который она держала, был запачкан в крови, и с первого взгляда, пожалуй, могло показаться, что она только что совершила убийство. Нахмуренное лицо и сердито сжатые губы могли только подтвердить это заключение.

-- Зачем злишься? -- сказал якут. -- Я человек молодая, богатая... Есть чем бабу кормить!..

К моему удивлению он пытался говорить по-русски, перемешивая русские слова с якутскими и употребляя невозможные обороты. Выходило очень смешно, как будто бы он нарочно ломался, но я мог понимать почти каждое слово. Вчера в разговоре мы не могли извлечь из него ни одного русского слова, но якуты обыкновенно скрывают своё знание русского языка для того, чтобы иметь преимущество при торговых или иных объяснениях на своём родном наречии.

-- Уйди! -- резко сказала Манкы по-русски, размахивая ножом.

Она ненавидела якутский язык и презирала даже сюсюкающее наречие русских троглодитов, а сама говорила замечательно правильным языком с меткими словечками и старинными оборотами.

-- Что же ты ножом машешь? -- сказал якут обидчиво.

-- Отвяжись! -- коротко сказала Манкы.

-- Зачем отвяжись? -- настаивал якут. -- Я ведь по-хорошему!.. Эй, пойди! Женой буду держать, лисью шубу носить станешь!..

-- Поди к чёрту! -- сказала Манкы.

Для такого чрезвычайного случая как сватовство она отвергла свою немоту, но уста её не произносили ничего, кроме бранных слов.

-- А-и!.. -- взвизгнул и вместе вздохнул якут. -- Видно, тебе нюча [русские] лучше нравятся!..

-- Поди к чёрту! -- повторила девушка ещё выразительнее.

-- Какой? -- приставал якут. -- Толстый?.. Ледяные глаза, голый лоб, с носом как кедровый сучок?..

Это было посильное описание моей наружности в переводе на туземные термины.

Манкы не отвечала.

-- Другой?.. -- приставал якут. -- С топором на лице, шерстяными руками и толстыми усами на лбу?..

Это относилось к длинному носу и косматым бровям Барского.

Манкы и на этот раз ничего не ответила.

-- Ещё другой! -- приставал якут. -- С двойными каменными глазами?..

Это относилось к очкам Хрептовского.

-- Хромой!.. -- продолжал якут. -- Одна нога так, другая так!.. -- и он прошёлся взад и вперёд, смешно подражая походке Хрептовского.

-- Перестань! -- сказала Манкы, угрожающе взмахивая ножом.

-- Или меня резать хочешь? -- спросил якут. -- Сердитая кобыла!.. У вотчима научилась, видно...

Он взглянул в лицо Манкы и тотчас же раскаялся в своих последних словах.

-- Я сто вёрст в челноке ехал, -- жалобно сказал он. -- Ночь не сплю, день думаю!.. Мяса на костях не осталось...

Его гладкая фигура и круглое румяное лицо противоречили его утверждениям, да Манкы и не обратила на них никакого внимания. Она с решительным видом обернулась к нему спиной и уселась перед своей доской, принимаясь за рыбу.

-- Уеду, сейчас уеду! -- взвизгнул якут. -- Чтоб тебе сгнить без носа, с твоими тремя любовниками!..

Дверь избушки внезапно отворилась, и монументальная фигура Барского появилась на пороге. Он, очевидно, только что проснулся, и последний окрик якута долетел к нему сквозь неплотно прикрытый вход. Кулаки его были сжаты, и лицо не предвещало ничего доброго. Но молодой якут не стал дожидаться. Он нырнул в кусты и через полминуты уже бежал вниз с угорья, волоча за собою свой челнок. Ещё через минуту он уже колебался на лёгких волнах реки, направляя свой челнок против течения в обратный путь. По-видимому, он приезжал на нашу заимку нарочно для своего неудачного сватовства и теперь находил, что ему у нас нечего делать. Манкы посмотрела на Барского глазами, пылающими от гнева; через минуту с сердцем бросив нож на землю, она тоже скрылась в кусты. Неожиданный защитник, очевидно, разозлил её больше, чем неудачный жених, который к тому же быстро скрывался из поля зрения. Барский с недоумением посмотрел ей вслед. Такой оборот дела был для него совершенно неожиданным.

В это время на пороге избы показался Хрептовский с полотенцем и мылом в руках. Изо всех нас только он один тщательно соблюдал обряд ежедневного умывания. Мы, обыкновенно, довольствовались теми омовениями, которые приходилось производить при ежедневной работе у реки. Лицо Хрептовского было невесело. Он ступал как-то осторожно, широко расставляя ноги и делая небольшие шаги.

-- Больно! -- объяснил он на мой вопрос.

-- Посиди дома! -- посоветовал я. -- Пройдёт к вечеру.

Но Хрептовский отрицательно покачал головой.

Мы, конечно, могли отправиться на промысел и вдвоём с Барским или взять с собой Манкы в качестве третьего члена, но Хрептовский слишком ретиво относился к неводьбе, чтобы пропустить очередь без крайней нужды. Манкы, услышав его голос, вышла из своего убежища и, войдя в избушку, принялась за приготовление чаю. Барский предпочёл спуститься к неводу, хотя все дыры были починены, и делать у невода было нечего.

Я пошёл в лес собирать сухие дрова и коряги для Манкы, так как обычай относит это к мужским работам. Солнце уже выходило из-за леса, хотя после полночи минуло только три часа. Утро обещало развернуться такое же погожее как и вчера и чрезвычайно удобное для ловли омулей, которые уже начинали подниматься на поверхность, чтобы хватать комаров, падавших на воду. В ближнем лесу дятел громко и часто стучал о пустое дерево, и эхо гулко раздавалось на другом берегу узкой горной речки, впадавшей в реку Пропаду. За рекою гагара, уже успевшая, несмотря на ранний час, набить брюхо свежей рыбой, истерически хохотала и хлопала крыльями о воду. Стайка линяющих гусей выплыла из-за мыска и остановилась прямо перед нашим неводом, а пролетавший мимо орёл повис в воздухе и начал целиться в самого крупного гуся. Белка перескочила с ближайшего дерева прямо на нашу крышу, на секунду остановилась у отверстия посредине, откуда тянул лёгкий дымок, и как молния скользнула дальше. Тонкий горностай, в некрасивой грязно-серой летней одежде, выскочил из-под пня и обежал вокруг избы, не обращая внимания не только на моё присутствие, но даже на пару больших собак, стороживших у порога. Собаки, впрочем, тотчас же сорвались с места и опрометью бросились ему вслед, но с таким же успехом они могли бы гнаться за тенью птицы, летящей мимо. Деятельная жизнь всего того, что бегает, ползает, летает, прячется и нападает в глубине полярной тайги, начиналась с утра, окружая нашу избу со всех сторон и не обращая внимания на кучу странных двуногих тварей, явившихся на короткое время, Бог знает, откуда, для того, чтобы урвать себе долю в общей добыче хищников пустыни.