На острие луча

Глава девятая

За последние дни пребывания у Ужжаза я так измучил себя, что, едва переступив порог своей комнаты, упал на кушетку, не снимая комбинезона.

— Тебе плохо, Фил, ты болен? — забеспокоился Квинт.

— Нет. Устал. Спать хочу, — пролепетал я.

— Правильно, отдохни. А я что-нибудь приготовлю.

Я проспал около двенадцати часов. Квинт ожидал моего пробуждения и, по мере остывания кофе, подогревал его.

Когда я осушил поллитровую кружку, Квинт встревоженно спросил:

— Скажи честно, Фил, это я? Ты меня не подменил?

— Это ты.

— А почему голова не моя? Лицо-то чужое. Разве я таким уродом был? Никогда не был. Посмотрел в зеркало — что такое?! Думал, кривое оно, так нет. Все отражается нормально. Я и к твоему лицу его подносил, оно не исказилось. Что же это такое, Фил?

— Да, тебя несколько видоизменили.

— Пластическую операцию сделали?

— Нет. Да ты не нервничай. Все пройдет, и прежний облик вернется к тебе. Тебя не полностью обработали, и твои гены победят введенную сыворотку.

И я рассказал ему все, что знал об Ужжазе. Выслушав мой рассказ, Квинт со всей решительностью заявил:

— Это заведение нужно ликвидировать. С корнем и без промедлений. Какой большой негодяй. Варвар!

— Согласен. Ликвидировать надо, но желательно своими силами. Незачем знать человечеству о таких подонках. Что ты конкретно предлагаешь?

— А то, что нечего с ним чикаться, — разошелся Квинт, — в нуль-пространство его, изверга. Пусть с мухой и клопом болтается. С фараоном шутки плохи.

— Но, но, Квинт. Забыл о гуманности? Пусть лучше Ужжаз сам пожалует к нам. Попробуем вразумить его.

После недолгого раздумья я решил перевоспитать Ужжаза, чтобы он принес пользу человечеству. Да и макет я хотел изъять у него. Конечно, это оторвет нас от основной работы, но я не мог допустить, чтобы Ужжаз творил свои черные дела.

Мысль сама по себе из ничего не возникает. Чтобы она возникла, нужна энергия. Пища дает живому организму химическую энергию, необходимую для поддержания температуры тела, обмена веществ и мышления. Мысль затрачивает какую-то часть полученной энергии на сознательную деятельность человека, а избыток ее излучается в виде электромагнитных волн в пространство. Энергия этих волн так ничтожно мала, что практически их никаким прибором уловить нельзя. Мне пришлось срочно создать такой прибор. И попутно разобраться в ходе мыслей. Иными словами, я получил возможность читать мысли на расстоянии.

Пока Квинт собирал по схеме мыслеприемник, я усовершенствовал аппарат, с помощью которого обучал Квинта после оживления. Сейчас он мог мои мысли усиливать в сотни миллиардов раз и затем излучать их узким направленным лучом.

Опробовав аппаратуру, мы приступили к делу. Я нацелился антенной на остров. Конечно, это нескромно, но мне пришлось прочитывать мысли посторонних людей, среди которых я искал мысль Ужжаза, чтобы запеленговать его точное местонахождение. Я чувствовал себя весьма неловко, когда узнавал, что кто-то расстроился из-за рыбалки, кто-то ликовал по поводу удачного обмена почтовыми марками, кто-то переживал, что рано начал лысеть… И, наконец, она, сугубо Ужжазовская мысль. Я сразу отличил ее от тысяч других: хромосомы, химические формулы, стандартный дикарь и стандартный ученый. Я определил его волну и, включив мыслеизлучатель, стал посылать свои мысли в его мозг. Он стал думать по-моему. А думал я следующее: «Что я делаю? Неужели я на это способен? Кому все это нужно? Как мне, безумцу, такое в голову пришло? Стандарт!.. К черту эту затею! Сколько несчастий из-за меня! Каюсь, каюсь. Вернуть всем подопытным сознание. Лечить людей — вот мое призвание. Отозвать всех агентов. Сейчас же, немедленно. Отозвать и покинуть этот остров. Вычеркнуть черные страницы из моей жизни. Через месяц я должен быть у Сизой косы. Координаты… Надо записать».

— Сеанс окончен, — сказал я. — Ужжаз перевоспитан. В данный момент он записывает координаты. Скоро будем встречать его.

— Передумает еще, опомнится, — сомневался Квинт.

— Не передумает. Мы коснулись святая святых — мозга. Я капитально и навсегда вдолбил в его голову свою мысль. Сейчас у него одно на уме: любой ценой искупить свою вину и нести людям только хорошее. Через месяц мы с ним встретимся.

К Квинту уже возвращались прежние черты лица. Все хорошо. Осталось последнее. Надоели мне эти скафандры. И бросить нельзя, надо довести испытание до конца. Оно, я думаю, обойдется без происшествий. Не станет ли скафандр при низкой температуре твердым и хрупким? Чтобы это узнать, нужно его на пару часов погрузить в жидкий гелий, имеющий самую низкую температуру — на один градус выше абсолютного нуля. Кроме того, он сверхтекуч, и можно заодно проверить герметичность соединения горловины шлема со скафандром. Когда-то, изучая свойства жидкого гелия, я получил его в изрядном количестве и он хранился у меня в специальном сосуде.

Испытание решили провести завтра.

Ночью сквозь сон чувствую, что меня морозит. Укутался поплотнее, свернулся калачиком. Холодно! В конце концов мороз окончательно разбудил меня.

Гляжу — кругом иней, окна разрисована узорами. Висящий над изголовьем термометр показывает минус двадцать четыре градуса. Я рванулся к ближайшему окну. Открыть шпингалеты не мог, пальцы не повиновались. Ударил по стеклу, и меня обдало струей теплого предутреннего воздуха. В несколько секунд все окна были распахнуты настежь. А где же Квинт? Одежда его лежит на стуле, а самого нет. В коридоре раздались шаги. Я прислушался и узнал встревоженный голос дяди Коши.

— Заморозки. Пропал огород.

— Много ли огурчикам надо, — чуть не плакала тетя Шаша. — У, ироды! Радио-то. Восемнадцать тепла передавали.

Соседи торопились на улицу.

Я заглянул в ванную и все понял. Пока я спал, Квинт, желая обрадовать меня, облачился в скафандр, он перелил жидкий гелий в ванну, а потом погрузился в него с головой и, испытывая скафандр, уснул. Интенсивно испаряясь, гелий сковывал все холодом и теперь его осталась небольшая лужица. Я разозлился и потряс Квинта за плечи, про себя радостно отметив, что скафандр остался теплым. Квинт сладко зевнул, потянулся и продолжал досматривать сны.

Отдушина из ванны проходит через коридор, и я услышал, как вернулись соседи.

— Радио не обмануло. На улице тепло, — говорил дядя Коша. — А здесь… Ну и холодина! Впору шубу надевать.

— Это вот они все, — прошипела тетя Шаша. — От них мороз-то идет. Наказал бог соседом!

— Нет, пора выяснить их личности. Хватит терпеть! — решительно сказал дядя Коша и постучал в дверь.

Я еще раз толкнул Квинта и вышел из ванной.

— Войдите.

— И войду. Еще как войду, — подбодрил себя дядя Коша и открыл дверь. Из-за плеча его виднелась непричесанная голова тети Шаши.

— С добрым утром, — сказал я. — Что это вы раньше солнца поднялись?

Сосед окинул взглядом комнату.

Картина неприглядная. Битое стекло, снег и иней. Я посинел и дрожу как осиновый лист.

— Холод меня поднял. Десять градусов ниже нуля, — не отвечая на приветствие, пробубнил дядя Коша. Воинственный пыл его почему-то угас. — Я хочу знать, когда это все кончится? Сегодня вы нас заморозили, а завтра изжарите. А этот ужасный скрежет до сих пор преследует меня. Мне не нравятся эти темные дела. Нам нужен покой. Вы отравляете нам жизнь. Мы не можем спокойно спать. Сплошные кошмары. Согласитесь сами, так дальше нельзя.

— Согласен. Я приношу извинения. Садитесь.

— Постою. Нам извинений не нужно, нам покой нужен. И что-то в вас есть подозрительное, неспроста это все делается. С какой стати вам вздумалось замораживать нас?! — вдруг распалился он.

— Ставили опыт, и по моей вине вышел небольшой недосмотр.

— Это называется опыт! Околеть можно…

Сосед неожиданно вздрогнул и схватился за сердце, но сразу же успокоился: из ванной, как был в скафандре, с заспанной физиономией вышел Квинт. Увидев соседа, он беззвучно поздоровался и начал что-то говорить.

— Вы что голос потеряли? — спросил дядя Коша.

Я знаком показал Квинту, чтобы он снял шлем. Он тут же отвинтил его и взял под мышку.

— Холодно. Почему здесь холодно?

— Артист, — сказал сосед. — На маскарад собрался. И перчатки не забыл.

— Кто артист?

— Да вы. Сами создали мороз, а теперь удивляетесь: «ай, почему холодно?»

— Я его не создал и спал в тепле, если хотите знать, в жидком гелии. Но, куда же, Фил, гелий делся?

— Испарился. Ты это упустил из виду, и вот результат. Сосед пришел узнать, в чем дело.

— Не только за этим.

— О, вы не волнуйтесь! Не переживайте, — сказал Квинт. — Гелий уже кончается. Мороза больше не будет. Как уши замерзли, ух, как щиплет.

Он закрыл их ладонями.

— Шлем держи, — шепнул я. — Улетит.

Квинт пошарил под мышкой.

— Уже улетел. Сейчас я его. От меня далеко не улетит.

Дядя Коша беспокойно заерзал на месте, а Квинт, растопырив руки, стал медленно обходить комнату.

— Прекрати, — сказал я и обратился к соседу. — Не обращайте внимания.

— С-стараюсь.

Он вдруг испуганно посмотрел на свою правую руку. Пальцы его что-то крепко держали. Сомнений быть не могло: он нечаянно поймал за горловину шлем.

— А… фактически что-то есть, — пролепетал сосед.

— Нашелся! — обрадовался Квинт. — Давайте сюда. Да пальцы, пальцы разожмите.

— И ощущение твердости, — продолжал лепетать сосед. — И ощущение объема… А вы говорите, проспали ночь в жидком гелии? — спросил он шепотом.

— В жидком, — бодро ответил Квинт. — Немного душновато, но спать можно.

— П-понятно.

Забыв о цели своего визита, дядя Коша быстро пошел к двери. Тетя Шаша терпеливо ожидала его. Глаза ее извергли молнии, она рванула за рукав мужа и демонстративно захлопнула дверь.

Не разнес нас в пух и прах добрый сосед. Не вышло.

— Н-ну! — я исподлобья посмотрел на Квинта. — Почему своевольничаешь?

Квинт часто-часто захлопал ресницами.

— Больше не буду, больше не буду.

Я думаю, этого внушения ему достаточно. Теперь можно было с уверенностью сказать: ядронит — идеальный материал.

Днем мы изменили конструкцию скафандров. На груди сделали вырезы и вставили в них мембраны из ядронита с таким расчетом, что, колеблясь под действием звука, они колебали и воздух внутри скафандров. Сейчас мы могли слышать все, что творится снаружи. Поколдовав с полчаса над системой обеспечения дыхания, я добился присутствия в воздухе запаса озона. Не забыл вставить в каркас и добавочные прутики из фотонита. Готовые скафандры мы небрежно бросили в самоуправляющуюся машину. До старта они не понадобятся.

— Одной заботой меньше, — захлопнув дверцу машины, сказал я. — Теперь беремся за… Стоп!.. Ах, я тупица! Кретин! Ничем не лучше Марлиса. А ты куда смотрел? — набросился я на Квинта.

Квинт удивился моему внезапно переменившемуся настроению и растерянно почему-то огляделся по сторонам.

— А как мы назад вернемся?! Из космоса? Ты думал? — вскричал я.

— Не-ет, не думал. А как же?

— Оба с тобой хороши. Такой насущный, жизненно-важный вопрос и вдруг обойти его стороной. Непростительная ошибка! Улететь безвозвратно — похоронить самих себя.

Зашли мы в тупик.

Это была настоящая головоломка. Голова трещала и разламывалась от усиленных дум. Я придумывал десятки способов возвращения и все их отбрасывал. Я думал так сосредоточенно, так напрягал свою мысль, что мне порой казалось, будто она вырывалась наружу и Квинт угадывал ее. Мозг не знал покоя ни днем, ни ночью, был предельно загружен. И тут я заметил, что от переутомления начинаю глупеть. Мне казалось, что я нашел единственно правильный путь — это вернуться на Землю пешком, но немного погодя отверг его, заменив более удобным и рациональным — приехать на велосипеде.

Свет белый был не мил. Квинт переживал не меньше меня, осунулся, скис, будто постарел лет на восемь.

И я ведь знал, что разрешится это до смешного просто.

Если человек не знает, как решить задачу, ему нужно учиться. Если человек выучился и все же не может решить задачу, значит, он умственно ограничен. Как ни печально, это случилось со мной. Выходит, всему крах. Наобещал, расхвастался. Высечь меня некому. Хоть проваливайся от стыда сквозь землю.

Квинт разрывался на части и, наконец, предложил совсем не возвращаться.

— Ну, так не годится, — устало возразил я. — Себя погубим и профессора не спасем.

— А, может, Фил, на планете ПНЗ шикарная цивилизация. Уж мы попросим сделать нам лазер, чтобы лететь на его луче обратно.

— Ть-фу!!! — я ударил кулаком по столу так, что из чашки выплеснулось кофе и выскочила чайная ложка. — Где ты раньше был?

— Никуда не уходил, — испугался Квинт.

— Я не о том. Что же ты, фараон, раньше молчал? Дай я тебя поцелую. Ты же решил мою головоломку. Возьмем с собой лазер, и с любой планеты он отправит нас обратно. Уразумел?

Ведь до чего же оказалось просто. Нет, просто проще простоты простейшей. Ну почему я такой человек? Ненормальный, недоразвитый, честное слово! На таких пустяках срываюсь. Если школьник попросит меня решить задачу за пятый класс, я просто побоюсь решать ее. Не решу.

Да, когда мы решаем сложные многоэтажные уравнения, то обязательно думаем, что у них должно быть непременно длинное, запутанное решение. А они решаются одним махом, на одном дыхании. Я уподобился одному чудаку, решавшему уравнение 5х — 1 = 9 ± 2х. Он единицу выразил через sin/cos, двойку разложил и пошел писать на сорока страницах мелким почерком, погряз в дебрях высшей математики и запутался окончательно. Разница лишь в том, что тот чудак сошел с ума, а я пока нет.

Квинт просиял и, не сговариваясь, мы пустились в пляс. Квинт ударял пальцами по пяткам и кричал: «Юх, юх». Кто-то стал в такт хлопать в ладоши. Это пришел Тоник.

— У вас веселье?

— Разминаемся. Как успехи?

— Все сдано. Диплом в кармане. Потому и пришел. Радость!

— У нас тоже праздник. Квинт выдал на-гора решение. Проходи, Тоник, садись.

Тоник краешком глаза покосился на меня, подумав, наверное, неужели такой несерьезный человек может спасти его отца. Хотел спросить, как мне показалось что-то существенное и вдруг сказал:

— А каково ваше мнение об открытых планетах?

— Понятия не имею, о чем ты говоришь.

Тоник оживился.

— Неужели вы ничего не знаете? Все только и говорят об этом. Куда ни сунься — тема одна.

— Представь себе — ничего. Мы в последнее время так много работаем, что совершенно оторвались от событий, происходящих в мире. Что же это за планетки?

— Все до сих пор думали, что у Земли один единственный спутник — Луна. Каково же было удивление астрономов, когда они обнаружили два неизвестных тела, вращающихся вокруг Земли с апогеем три тысячи километров и с перигеем две с половиной. Причем, они находятся друг от друга на расстоянии полумили и их называют одной двойной планетой. Поразило всех то, что они появились не сразу, а постепенно, как появляется изображение на фотобумаге при проявлении. Но и это еще полчуда. С помощью крупнейших телескопов были получены их фотографии. И что вы думаете? На одной из них отчетливо запечатлена наша земная, обыкновенная муха. Муха!

Тоник плотно сжал губы и уставился мне в глаза, желая проверить, какое впечатление это производит на меня.

Я, признаться, опешил. Знать, маловато мы взяли нуль-пространства, и оно со временем рассеялось. Но я, конечно, не выдал нашу тайну. К чему смущать этого доброго малого. Я изобразил удивление.

— Муха?! Не может быть.

— Вот именно, муха. И не просто что-то похожее, а именно — муха, с ножками, с хоботком, крылышками, словом — натуральная.. А на второй фотографии… что бы вы думали?

Тоник сделал паузу, надеясь еще больше огорошить нас.

— Клоп, — брякнул Квинт.

Эффект явно был испорчен. Тоник покосился в его сторону:

— Вы знаете?

— Мне-то не знать, когда я сам с Филом этих окаянных…

К счастью, Квинт сидел по правую руку от меня, и на слове «окаянных» я хорошенько двинул его по локтю. Он дернулся и торопливо закончил:

— …окаянных клопов видел во сне.

— Но при чем здесь сон?

— Да уж очень много их было и кусались они сильно. Забыть не могу. Вот и сказал.

— Н-да. Странное совпадение. Ну, ладно. Я еще не все рассказал. Какая это была сенсация! В довершение к этому изо всех стран стали поступать сообщения, что исчезли мухи и клопы. Ученые не могли найти этому объяснения. На земле исчезли, а на небе появились. И тут началось! Клопов и мух искали повсюду. Это же интересно. Мир трясла лихорадка. В некоторых странах объявлено приличное вознаграждение тому, кто найдет хотя бы одну живую муху или клопа. Каждому хотелось заполучить награду. В домах были переворочены вещи и мебель. Все напрасно, — Тоник тяжело вздохнул. — Признаться, и я пробовал найти клопа. В моей комнате есть старинная картина какого-то неизвестного художника. Сколько я себя помню, они всегда жили за этой картиной. Нигде не было, а там жили.

Заглянул туда — чисто. А мух! Где только их не искали. Стыдно даже сказать, куда я заглядывал. Несметные толпы «охотников» кинулись в леса, истоптали огромные пространства в надежде найти хоть маленькую мошку. И что же? Ни одной. Как на беду оказалось, что представителей этих насекомых почти нет у энтомологов и в коллекциях. Уж слишком обычными и распространенными их считали. Премия возросла. А зачем за ней гнаться, если клоп с мухой в космосе. И это в наш век!

Один почтальон утверждал, что, разбирая корреспонденцию, месяца два назад, он наткнулся на письмо, адресованное всем людям. Он вскрыл и прочитал его. Там некий гражданин, якобы вернувшийся к жизни из глубины веков, торжественно сообщал, что клопов и мух на свете больше не существует. Советы какие-то давал. Почтальон, конечно, принял это за шутку и выбросил письмо. Так потом перерыли весь городской мусоропровод. Целая армия почтовых работников, приглашенных из других городов, занималась разборкой бумаг. А ведь работа не очень приятная, сами понимаете. Злополучное письмо не нашлось, но труды даром не пропали: нашли бумажки-улики, по которым удалось поймать несколько опасных преступников. Между прочим, это происходило в нашем городе. А! Каково!

— Значит летают, — задумчиво сказал Квинт.

— Да, это довольно интересно и загадочно, — неопределенно пробормотал я. — А как эти планетки называются?

— Еще неизвестно, планетки ли. А ученые назвали их по-своему: Клопус и Мухеос. В народе зовут их просто: Клопомуха. Странно человек устроен, казалось бы, радоваться ему! Ведь как он стремился избавиться от этих насекомых, какую борьбу с ними вел, а вот не стало их — и подавай ему снова муху и клопа.

— Это ты совершенно напрасно, — сказал я. — Таких ничтожное меньшинство. Другое дело загадка. Что ж, пусть ученые поломают головы, им это полезно.

После этого выступления Тоник наконец решился задать тот вопрос, который больше всего интересовал его:

— Я давно хочу спросить, какой луч вы намерены оседлать? Как вы полетите?

Я велел Квинту расплавить несколько килограммов меди и кратко рассказал Тонику о моих скромных открытиях, экспериментах, об испытании скафандров и посвятил его в проект предстоящего путешествия. Кое в чем он засомневался, но когда по моей просьбе надел скафандр и я заставил его сесть в тигель с расплавленной медью, а Квинт, пока я чем-то отвлекся, со всего размаху ударил его кувалдой по голове. Тоник отбросил все сомнения. Он был буквально уничтожен и низвергнут и некоторое время ничего не мог сказать.

— Ну как? — спросил я, одновременно строго глянув на Квинта.

— Умопомрачительно. Теперь я убежден, что отец будет спасен. У меня, Фил, к вам одна просьба: возьмите меня с собой! Не подведу!

— С собой? Задал ты нам задачу. А как же Лавния?

— Я с ней не говорил. Конечно, ей тяжело будет отпустить меня, но она должна согласиться.

— Что, Квинт, возьмем его?

— А что, Фил, он славный парень. Как думаешь, возьмем его?

Ну и хитрюга, ответил, называется.

— Хорошо, Тоник. Вливайся в нашу компанию. Но предупреждаю — работы невпроворот. Наш режим до крайности прост. Сон шесть часов — работа шестнадцать. Учеба тоже входит в понятие работы. И обращайся ко мне на ты. С этого момента мы люди окончательно свои, — сказал я.

— Ладно. Постойте, Фил… Фил, а не вы ли проделали фокус с клопом и мухой?

— Это не фокус. Я такими вещами не занимаюсь. Решили их вышвырнуть вон, слепили воедино и вышвырнули. Без всяких фокусов.

— Но это же невероятно, невозможно.

— Значит, по-твоему, весь мир продолжительное время видит одну и ту же галлюцинацию, а на Земле насекомых никто упорно не замечает?

— Да. Э… Нет. Я просто не в состоянии еще осмыслить все это. Можно подумать, что вы волшебник.

Тут Квинт не выдержал.

— Мы не колдуны, — вставил он свое слово. — Колдун что — пошептал «пш, пш», и готово, а если разобраться, так он и азбуки не знает. Выдумки одни. Без знаний и труда никакой пшик-распшик не поможет. Скажу по секрету — колдунов нет. И богов нет, и ангелов, и бабов-ягов… баб яговых, баб… — Квинт чертыхнулся и замолчал.

Тоника он слегка развеселил, но я нахмурился.

— Что-то в последнее время ты стал много попусту философствовать. Говори всегда по существу. Надеюсь, Тоник, ты сумеешь держать язык за зубами. Я имею в виду клопомуху.

— Язык у меня прочно привязан. Не обижаюсь. Раз нужно молчать — буду нем.

— Отлично! Скажи, Тоник, каким образом можно нацелиться на планету ПНЗ?

— Что ты, Фил. Мне не равняться с тобой. С моими ли жидкими знаниями браться за такую задачу.

— Не унижай себя. Не хнычь! Бери пример с Квинта. Иной раз такую идею подаст, что только ахнешь.

Квинт приосанился, но перехватив мой неодобрительный взгляд, смутился и принялся внимательно разглядывать свои ногти.

— Сейчас он познакомит тебя с нашим хозяйством. Мне же пора думать, и так много времени потеряно.

Тоник встал.

— С вашего разрешения я отлучусь: необходимо покончить со своими делами и подготовить маму. Кроме того, я боюсь получить нервный шок, уже и без того голова кругом идет. Слишком много впечатлений за одно утро. Мысли путаются, нужен перерыв.

— Правильно рассудил.

Я вышел его проводить до главных дверей и на обратном пути столкнулся в коридоре с тетей Шашей. Она смерила меня презрительным взглядом с головы до ног и демонстративно отвернулась, ясно давая понять, что считает меня из жуликов жуликом. Я по опыту знал, что она уже должна остыть после эксперимента Квинта с жидким гелием, и поэтому спросил:

— Что вы так недружелюбно на меня смотрите?

— А вы и не знаете? — язвительно ответила она. — За дурочку принимаете? Все наши клопы переползли к вам, и вам это известно.

— Но вы же сами недавно утверждали обратное.

— То было раньше. Я ошибалась. Это наши клопы переползли к вам, а не ваши к нам. Хоть бы одного клопа оставили.

И вдруг она прогремела:

— Освободите дорогу! Чего встали?!

Пойми ее, Шашу.