На пажити Богоматери. Монахиня Алипия

Воспоминания Марфы

На Успение Божией Матери мне очень хотелось пойти в церковь, приложиться к плащанице.

Встретила меня соседка по дому и предложила поехать к старице, которая излечивает от различных болезней. В моем представлении старец – это седой, мудрый, пожилой человек.

Мои домашние не очень любили мои походы в церковь, и мне частенько приходилось их скрывать или просто лгать. Ехать куда-то к старцу тоже не очень хотелось, но я уступила настойчивости соседки, и мы поехали. Я страдала сильными головными болями и в тот раз я тоже ехала с головной болью.

Странной и памятной была наша первая встреча с матушкой Алипией. Встретила она меня приветливо, ласково и вдруг стала жаловаться на сильную головную боль. Попросила женщину, которая была при ней, чтобы та намочила полотенце и подала ей. Та подала полотенце, матушка обвязала им голову, сверху надела свою детскую меховую шапочку и все причитала: «Ой, как болит голова!» Я про себя подумала, – чем же она мне поможет, если она сама страдает головной болью? И вдруг я почувствовала, что у меня совершенно не болит голова, в глазах ясно и на душе радостно. Стали кушать, матушка посадила меня возле себя так близко, что мы коленками прикасались друг к другу. Много и тепло матушка со мною раз- говаривала, а потом спросила: «Тебя как зовут?» Отвечаю:

«Иустиния». Матушка посмотрела на иконы, потом долго и внимательно смотрела на меня и снова спрашивает, как меня зовут. Я снова ответила, уже чуть погромче: «Иустиния меня зовут». Матушка снова стала смотреть на иконы, и опять в третий раз, обращаясь ко мне, спрашивает: «Тебя как зовут?» Я решила, что матушка плохо слышит, и уже еще громче говорю: «Иустиния!»

– Нет, твое имя Марфа. А когда ты родилась?

– Не знаю, отвечаю, нас у мамы было двенадцать душ детей и я не знаю, когда я родилась.

– Ты родилась на Жен-Мироносиц. Потом матушка говорит: «Я тебя сегодня в церкви видел, когда плащаницу заносили в алтарь». Но я в церкви не была, а находилась у матушки. Потом мне стало понятно, почему и как видела меня матушка в церкви.

– А кто из твоих родных ходит в церковь?

– Никто, говорю, я одна хожу.

– Дед у тебя был хороший, староста в церкви, ты в него удалась.

– Я ничего о своих родных не знаю, нас было двенадцать детей, мы были бедные.

– Нет, тогда вы были богатые, а теперь вы бедные (мало молимся).

Матушка много уделяла мне внимания, о многом спрашивала и многое говорила, но я не все запомнила.

Пришедшие со мною женщины меня приревновали к матушке, стали на меня роптать. Когда собирались уходить, матушка говорит: «Приходи ко мне завтра». А я отвечаю: «Да я дороги не запомнила, меня женщины вели по тропинке, а сама я заблужусь».

– Не заблудишься, найдешь.

На душе у меня было так легко, так радостно и светло, что утром я снова поехала к матушке. Встретила она меня радостно, сказала, что нужно и сколько приготовить на обед. Стала я помогать по хозяйству, стирать белье, убирать в хатке, на огороде трудиться. Потом стала оставаться на ночь. А когда матушка заболела, то я и вовсе не ходила домой, так прожила я с матушкой Алипией двадцать лет. Съезжу домой, сварю большую кастрюлю борща и на второе что-нибудь, поставлю в холодильник своим футбольным болельщикам и бегу к матушке. А они и довольны, что я им не мешаю, и мне у матушки хорошо, на душе радостно и спокойно.

О своих родителях матушка вспоминала, что отец был строгий, а мама очень добрая, большая труженица и очень аккуратная. Бывало, положит в передничек всяких угощений и велит маленькой Агапии разнести их бедным в селе. Особенно много гостинцев раздавала мама в праздники, но старалась так, чтобы отец не знал. Семья, видимо, не особенно нуждалась. Вспоминала, что родители много работали в поле. Когда пришло время учиться, Агапию отдали в школу, и там проявила она удивительные способности: живая, быстрая, сообразительная, она не могла удержаться и всем подсказывала, мешая уроку. Однажды учительница удалила ее из класса. Она стояла в коридоре и плакала. Шла другая учительница, и, увидев плачущего ребенка, остановилась, утешила, поговорила. Потом пошла с нею в класс к учительнице, у которой училась Агапия, чтобы выяснить, почему она так строга к девочке. Учительница сказала, что она очень умна и посоветовала коллеге взять ее себе в класс. Учительница-утешительница привела в свой класс Агапию, а класс оказался порядком выше, и там повторилось тоже самое – девочка всех поражала своей сообразительностью и умом. Но сколько она проза- нималась в школе, неизвестно.

Стала как-то матушка рассказывать, что у одного деда Калашникова были деньги – пять тысяч рублей. Когда стали деньги обменивать, то все его деньги пропали. Тогда я вспомнила, что это мой дедушка жил в селе, и его все звали «калашником». А когда был обмен денег, у него все деньги пропали. А всего было пять тысяч рублей. Матушка спросила: «А что делал он?» Говорю: «Калачи пек». Даже о моем дедушке матушке было открыто. Очень строго матушка Алипия соблюдала посты – Первую и Страстную неделю Великого поста, среду и пятницу каждой недели она ничего не ела. Спать не ло- жилась, всю ночь молилась. На шее на шнурке носила большую связку ключей – своеобразные вериги.

Интересна их история. Матушка рассказывала, что во время войны, находясь в немецком лагере, работала на каком-то заводе. «Подойду ночью к сетке, разрежу ее и всех выпушу. Все уйдут и живы останутся, и никто не знал, где они девались». И за каждого спасенного ею человека на шее прибавлялся ключик маленький и большой, беленький и желтый. Эту тяжелую связку матушка носила на шее до самой своей смерти. Тонкий, крепкий шнурок впивался в тело, оставляя глубокий синий рубец.

В нашей церкви заболел священник – инсульт, отняло всю правую сторону.

Пришла я к матушке, плачу. «Не плачь, Марфа, а то тебя бить будут. Он поправится, еще служить будет». Я не поверила. Сварила матушка мазь – смалец, клубника, земляника и, конечно же, молитва, и говорит: «На, пойди отдай о. Михаилу, пусть помажет руку и ногу и будет здоров». Иду в церковь, несу мазь и думаю, как же мне ее передать, ведь я не знаю, где он живет. Навстречу мне идет о. диакон. Я расспросила его о состоянии здоровья батюшки и передала ему матушкину мазь. Через два дня я была у матушки, а она говорит: «Отец Михаил уже на веранду выходил, скажи ему, чтобы обо мне помолился». На другой день иду я в церковь, встречаю о. диакона, спрашиваю о состоянии здоровья батюшки. «Ой, раба, что вам сказать, плохо, лежит батюшка без движения».

– Как лежит? А матушка Алипия сказала, что уже вставал, на веранду выходил!

– Да что вы, я от него иду сейчас, он лежит и даже не поворачивается, куда там ему выходить!

Прошло три дня. Иду я в церковь и слышу, кто-то зовет: «Раба, раба!» Оглядываюсь, идет о. диакон и машет мне остановиться. Подходит ко мне и говорит: «Правду ваша матушка сказала, действительно, о. Михаил уже вставал и выходил на веранду, попросите свою матушку, чтобы обо мне помолилась, я заболел».

Через три дня о. Михаил пришел в храм и всю службу стоял в алтаре. Вскоре и служить стал. Рассказала я об этом матушке, а она мне: «Я же тебе говорил, а ты мне не поверил».

Встретил меня отец Михаил, назвал по имени, Иустиния, и сказал: «Я все сделал. Как ваша матушка сказала, и мне стало легче, и матушку вашу я увидел, она в круглой меховой шапочке, маленькая, худенькая», – и описал мне ее внешность и одежду. Я удивилась: «Как же вы с костылем поехали к ней, вам же так тяжело ходить?»

«Да не ходил я к ней, она сама явилась сначала в своей одежде, а потом отмахнула рукой от лица, и стала такой ослепительно-белой, молодой, в короне и такая красивая, что я смотреть на нее не мог». Эту мазь я целую ночь мешала, а матушка молилась по четкам. После своего чудесного исцеления, отец Михаил еще 10 лет служил в церкви Покрова Божией Матери на Мостицкой улице.

Я ходила в очках. Говорит мне матушка: «Заправь лампадку». Стала я взбираться на табуретку, а она мне: «Постой». Взяла мёду, помазала слепому котенку глаза, потом себе и говорит: «Давай и тебе помажу». Намазала мне обильно глаза, мед в середину попал, глаза печет, по лицу расплылся, утереться нечем, а матушка повторяет: «Лампадку заправляй». Пытаюсь заправить, но ничего не вижу, трудилась, кое-как зажгла.

В 12 часов ночи говорит мне: «Иди домой, утром придешь». Я испугалась: да как же я ночью-то доеду! «Ничего, довезут. Не бойся!» Пошла я смущенная. Чтобы это могло все значить? Вышла из леса – автобус стоит. Доехала до конечной остановки – троллейбус меня ожидает. Итак, нигде не задерживаясь в два часа ночи, я была дома. А утром еду к матушке. Прихожу к ней, а она меня спрашивает: «А где твои очки?» Тут только я спохватилась, что я их у матушки на окне забыла. Да они мне уже и не нужны были, – я стала хорошо видеть. «Ну, выпускай курочек», – снова день полон забот, трудов, встреч с людьми, но уже без очков. До сего дня я очков больше не ношу.

Вечером, когда ложились отдыхать, матушка подняла рубашку и показала свое тело, оно было черное, и говорит: «Меня ночью так били бесы!». Вот какую цену она платила за наши исцеления! Отправив меня, ночью домой, она сама осталась бесам на истязание.

Шла как-то к матушке, читала Иисусову молитву и сбилась со счета. Захожу во двор, а матушка мне кричит издалека: «500 Иисусовых молитв прочитал».

В храме на Демиевке шел молебен. Отцу В. люди передавали записочки с деньгами, батюшка, принимая записочки, кланялся и говорил: «Спаси, Господи!». Матушка сидела на своем обычном месте, на низеньком стульчике у иконы Первоверховных Апостолов. После молебна проходит мимо батюшка, а матушка ему навстречу: «Спаси Господи, да спаси Господи, а 31 рубль – в кармане». Пришел о. В. на обед и говорит: «Подумайте, какова Алипия! У меня оказался ровно 31 рубль! Все деньги в моем кармане посчитала». Такой точный счет был у матушки. До этого о. В. в прозорливость матушки не верил.

Но большие неприятности случались с теми, кто смеялся над нею, сомневаясь в ее благодатной силе, от Бога являемой, или вообще не верил ей. Даже священники терпели скорби и болезни, теряли свои приходы и были гонимы. Со всех сторон великой нашей Родины ехали люди к этому хрупкому благодатному светильнику: архимандриты и настоятели монастырей, монахи и мирские, высокие начальники и простые труженики, пожилые и молодые, юные и дети, больные, скорбные и гонимые. За день, бывало, приходило к матушке по 50—60 человек. И всех матушка Алипия принимала с любовью, хотя прекрасно видела каждого, – что он в себе принес: веру, любовь, любопытство или зло. Но в ее сердце умещались все, каждому она знала, что и как сказать, кого исцелить компотом или кашей, а кого мазью или вином. Своих духовных чад никогда не благословляла делать операции, особенно полостные.

Я страдала желудком, по 4—5 дней не было стула. Сидим, однажды, за столом, а матушка налила мне большую миску полную борща.

– Матушка, да я не съем столько.

– Ешь, тебе говорю.

– Ослушаться матушку нельзя было никак. С трудом съела борщ, а она мне еще столько же каши положила. Я уже наелась, больше не могу, а она мне: «Цыц, ешь!» Я с трудом доела кашу. А она мне еще дает. Я уже в изнеможении, а ослушаться нельзя. Так наелась, что всю меня раздуло. Выбралась из-за стола и бегом в овраг, и стало из меня выходить все скопившееся за несколько дней. Выхожу к домику, а матушка мне навстречу с лопатой идет. С того дня мой желудок исправился, и я больше им не страдаю.

Пришел однажды батюшка о. К.. Матушка его приветливо приняла, много с ним говорила и пошла провожать до конца улицы, где дальше тоненькой, серой ленточкой извивается узенькая тропинка среди высоких вековых дубов. Остановившись, подняла руку и громко, повелительно крикнула в сторону леса: «Прочь с дороги, не сметь священника трогать!» И, повернувшись к батюшке, уже тихо и ласково сказала: «Иди с Богом, не бойся, они не тронут».

Легли мы как-то отдыхать, и матушка стала мне рассказывать притчу: «Идут двое в церковь, а навстречу бедный человек везет на тележке дрова. После дождя дорога размытая, ямы заполнены грязью. Ослик оступился, упал, и тележка с дровами перевернулась в грязь. Бедный человек хлопочет, но сам сделать ничего не может. Один говорит: «Давай поможем ему», а другой отвечает: «Станем помогать – одежду и обувь перепачкаем, и как в церковь в грязной одежде придем? Да и на службу опоздаем», – и пошел мимо. А первый пошел в грязь, помог подняться осленку, поднял тележку с дровами, помог вытащить ее из грязи, сам перепачкался весь, и когда справился, пошел следом за своим товарищем. Приходит в церковь как раз к началу службы. Увидел его товарищ и спрашивает:

– Ты помогал человеку с тележкой?

– Да помогал.

– А почему у тебя одежда чистая?

Глянул помогавший на свою одежду и обувь, а они чистые.

Говорит мне матушка: «Завтра утром приходи, будем дрова на зиму готовить». Ночью прошел сильный дождь, было холодно. Стала я собираться к матушке, надела чистую одежду, новые замшевые сапожки. Думала, что для работы у нее найду, во что переодеться и переобуться. Пришла пораньше, а матушки дома нет, хатка и сарайчик на замке. Пришел Иван, посоветовались мы с ним и решили не дожидаться матушки, идти собирать дрова. А в лесу мокро, грязно, я в своих новых сапожках и в чистой одежде таскаю ветки, складываем у хатки. Сходил Иван к соседям, попросил пилу и топор. Напилили и нарубили дрова, сложили под крышу. День к вечеру клонился, а матушки все нет. И только в 5 часов вечера пришла она уставшая, принесла на плечах корзину и мешок за плечами. Хотела я ей помочь, а она не разрешила. С трудом в домик вошла. Принесла на себе 12 буханок хлеба и 12 батонов, 5 кг рыбы, колбасы, различной крупы. Как она донесла все, – не представляю. Стали готовить кушать. Иван печку растопил, поставили варить кашу. Матушка спрашивает меня: «Ты что целый день делал?» Рассказали ей, чем мы занимались. А она спрашивает меня:

– И ты в лес ходил?

– Ходила.

– И носил?

– Носила.

– И пилил?

– Да.

– И складывал?

– Да.

– А почему твои сапожки и одежда чистые?

Глянула я на свои ноги, сапожки и одежда моя были совершенно чистые. Как будто я не ходила целый день по грязи и не носила на плечах большие мокрые ветки деревьев.

Пришла соседка Евдокия с ордером на квартиру. Увидела, что мы рубим и пилим дрова, и говорит: «Зачем дрова заготовлять, нас до зимы выселят». Матушка говорит:

«Она еще будет у меня дров просить». Взяла большую охапку и понесла их во двор Евдокии, потом снова набрала дров – и опять понесла. Подумала, и еще три раза к ней с дровами сходила. После этого Евдокия еще пять лет жила на своем месте.

Мой сын часто ездил в командировки, а невестка стала встречаться с другим человеком, подала на развод и потебовала выплатить большую сумму алиментов. Возвращается сын, и ему вручают повестку на суд. Еду к матушке, спрашиваю: «Что делать?». А она смеется. Мне грустно, за сына переживаю, а ей весело. Смотрю я на нее с недоумением, а она мне говорит: «Вот так над твоей невесткой на суде посмеются». На суде невестка созналась, что сама ушла и адреса, куда пересылать алименты не оставила. Суд сына оправдал.

Собиралась я уходить домой вместе с другими людьми, а матушка вдруг говорит: «Ты у меня забрала кошелек и большие деньги». Я растерялась: «Да что Вы, матушка, как я могла у Вас деньги взять, вот смотрите мой кошелек, вот все мои деньги».

– Нет, другой кошелек, и у меня были большие деньги. Я начала снимать одежду, показываю, что у меня нет кошелька. Говорит матушка: «Иди домой». Через неделю у меня умирает муж, и к этой печали добавилась еще одна – в магазине, где я покупала продукты, у меня вытащили кошелек с большой суммой денег. Но я эту потерю перенесла спокойно, поняла, что матушка мне ее предсказала.

Говорит мне: «Распаливай печку, да не обожгись». Стала я распаливать. Ведь дело привычное, выпала из печки горящая бумага на пол, стала я ее тушить и обожглась.

Весной 1986 года благословила вытащить из погреба картошку, обрывать ростки. Открыли погреб. Все приготовили необходимое, а матушка зовет обедать. Пообедали, а она кричит: «Скорее погреб закрывайте, а то всю картошку потравят». Через неделю был взрыв в Чернобыле. Уезжать из Киева никому не велела и каждому при- сутствовавшему дала по три красных немытых клубнички (показала, чтобы все кушали).

Много пищи наготовим, всех накормим. А нам не остается. Матушка спрашивает: «Ты есть хочешь?» «Хочу» – отвечаю. «Давай хлеб», – солью посолит, воды холодной даст, и сыты. Однажды стала я кушать. Матушка рядом с палкой сидела: «Видишь, он хочет тебе жало всадить, а палки боится», – и пригрозила на невидимого мне врага, заставляя его отступить от меня.

На ночь ложились на кроватке, на узелках с крупой, при этом матушка говорила: «Ты под голову побольше узелков положи, повыше чтобы было». Легли отдыхать на ночь. А я подумала: «Хотя бы мне и в той жизни было так, как сейчас». Матушка зовет меня: «Марфа, ты спишь?»

«Нет, отвечаю. Не сплю». «Неужели тебе так хорошо, что ты просишь?» «Если бы Вы знали, как мне с Вами хорошо», – отвечаю.

О. Анатолий спрашивает у матушки: «А с кем вы живете?» «Это не моя келия, а Марфина», – ответила старица. Все мне матушка доверяла. Во всем я у нее хозяйкой была. Но страшны люди завистливые. Все видела матушка и мне говорила: «Уступи им, чтоб не съели». И при всех стала меня прогонять: «Уходи, уходи, иди домой». Иду, плачу. Целый месяц не ходила к ней, а когда стала про- сить прощения, – «А ты мне ничего не сделала», показала, что буду я гонимой.

Заболела матушка зимой. Несла от колодца воду, упала, облилась водой и лежала без сознания. Сколько лежала, неизвестно. Увидел ее Николай, поднял на руки, принес в домик, укутал, натопил печку, стал за ней ухаживать, за мной послал. Началось двухстороннее воспа- ление легких, температура 40, вся горит, лежит без движения. Я протирала ее уксусом, и ей становилось легче, жар спадал, и она понемногу могла принимать пищу. Лекарств никаких не принимала.

Так проболела матушка 5 лет. Куда только духовные чада не писали, куда за нее не подавали: молились о ее исцелении и у Гроба Господня, и на Афоне, во всех монастырях нашей страны и во всех церквях Киева и области. Но заметного улучшения ее здоровья не было видно, старица таяла на глазах, как свеча догорала в ней жизнь. Как и прежде, приходили к ее порогу люди узнать о ее состоянии и с тихой слезой уезжали по домам, неся в сердце молитву о ее здоровье. Измученная долгой и тяжелой болезнью, совершенно высохшая, без пищи, питья и движения лежала она последние 17 дней. Двери келии были открыты, и кто приезжал, подходил про- ститься со старицей. На 18-й день лицо матушки стало светлеть, на щеках появился румянец, она открыла глаза, на губах дрогнула улыбка, и она впервые за долгое время попросила есть. Съела несколько ложек молочной каши и, едва слышно, проговорила: «Ради людей я вымолил себе продление». С этого времени стала медлен- но поправляться. Дежурившие при ней чада старались не пускать к ней посетителей, оберегая ее покой. Но эта опека ее тяготила, она знала свое предназначение на земле. Через открытые двери слышала голоса пришедших и кричала: «Пусти ее, ей надо!».

Из Троице-Сергиевой Лавры приехал архимандрит Наум и собравшимся сказал: «За молитвы духовных чад Господь продлил ее земные дни».

Был такой случай. Одна девочка сидела в саду и ее в горло ужалила оса. Испуганная, она побежала к матери, растерялась и мать. Начала быстро расплываться опухоль и кто знает, чем бы все кончилось, ведь врачебной помощи поблизости никакой не было. В этот момент подошла матушка. Ей рассказали, что случилось. Она наклонилась, посмотрела, куда укусила оса, вынула жало, перекрестила девочку и сказала: «Ничего не будет». Возвратившись домой, девочка с мамой нашли на шее, к великому своему удивлению, едва заметное маленькое красное пятнышко от укуса. Ни боли, ни опухоли у девочки не было. Один Господь знает, может быть этим своим крестным знамением матушка спасла отроковице жизнь.

Окошко в келии завешивали на ночь одеялом, свет не включали. Однажды поздним вечером слышим, – подъехала машина, и стали сильно стучать в дверь и в окно. Но мы с матушкой сидели тихо и молились. Долго стучали они. Матушка говорит: «Выгляни, посмотри, кто приехал». Я увидела людей в белых халатах и белую машину. Так и не достучавшись, скорая помощь уехала. Когда мы немного успокоились, матушка спросила меня:

«Ты испугался?» «Нет, – отвечаю – я с Вами ничего не боюсь». Грозился сосед матушку в психиатрическую больницу отправить, но Господь ее сохранил.

Стала матушка готовиться к смерти и говорит Елизавете: «Иди в Лавру и приведи Марфу».

– Да там ли она?

– Там, там, иди за нею.

Елизавета нашла меня в Лавре, передала слова матушки. Пришла я к ней в пятницу, 25 октября. Матушка посадила меня рядом, смотрела на меня молча, взяла мою голову, наклонила к себе и поцеловала в лоб. Потом еще и еще раз. Из глаз ее тихо текли слезы: ни стона, ни вздоха, ни ропота. Я спросила: «Может, благо- словите меня остаться?» Но одна женщина, не буду называть ее имени, стала говорить, что матушке и так тяжело, ее не надо беспокоить, и настояла на том, чтобы я ушла домой.

Когда гроб с телом матушки вынесли из церкви и несли к автобусу, эта женщина меня не пускала войти, отталкивая от дверей. Я боялась, что не войду, народа много было. Мне так обидно стало, и я сердцем позвала матушку на помощь. Вдруг откуда-то подошел отец Анатолий, поднял меня, посадил в автобус у самой матушкиной головы. Так я ее в последний путь проводила, прожив с нею 20 лет, а с именем, которым матушка меня нарекла, Марфа, я уже до восьмого десятка лет доживаю.

Воспоминания Веры Федоровны о матушке Алипии

У меня опустилась правая почка, из нее вышел камень в мочеточник и перекрутил его. Боли были невообразимые. Я лежала в постели, тяжело страдая. Сделали снимок, и на нем был обнаружен камень, застрявший в мочеточнике. Врачи дали направление в больницу, срочно делать операцию, чтобы спасти мне жизнь. Пошла я к матушке брать благословение на операцию. Матушка долго смотрела на иконы, опустив голову, молилась. Я ждала ответа. Но матушка молчала. Вторично обращаюсь со своим вопросом идти ли мне на операцию или нет? Матушка отвечает: «Нет, не иди, зарежут, и благодать заберут, – и добавила, – ты не хромай, выпрями ногу и ходи ровно». У меня были такие боли, так колол камень, что я и представить себе не могла, как я смогу ходить ровно и не хромать. Через два-три дня я вдруг опомнилась, что хожу ровно, не хромая, хотя боли еще были. Я несколько раз говорила матушке, что боли у меня еще есть, но она молилась и боли уменьшались. И по сей день, когда я наклоняюсь, я чувствую камень, и УЗИ подтвердило его на- личие на том же месте – в мочеточнике. Но камень за- капсулировался*.

А недавно я встретила врача, который меня обследовал. Он откровенно удивился: как это я до сих пор жива с камнем в мочеточнике. Вот так и жива я молитвами угодницы Божией, незабвенной нашей матушки Алипии. Сколько бессонных ночей проводила матушка в молитвах, постилась и трудилась, вымаливая нам исцеление от болезней, избавление от скорбей и напастей, исправдела наших рук. И Господь слышал ее дерзновенные молитвы о нас, и «…тогда отвещав, Иисус рече ей: „Жено! Велия вера твоя, буди тебе якоже хощеши и исцеле тщи ея от того часа“». (Мф. 15, 28).

* Вот написала я и задумалась: какую же веру и мужество нужно было проявить Вере Федоровне, больному человеку, чтобы тяжело страдая, отказаться от, казалось бы, верной и скорой помощи врачей земных и предать себя в руки Врача Небесного, ради того, чтобы сохранить благодать (Л. Ч.).

В1986 году я заболела. Воспалились лимфатические узлы, и под подбородком образовалась опухоль, которая все время увеличивалась и твердела. К каким бы врачам я не обращалась, они настаивали на операции. Пошла я к матушке просить благословения ложиться в больницу на операцию. Но матушка улыбнулась и сказала: «Опера- цию? Какая операция! Там ничего не будет, пройдет». Велела мне достать внутреннего куриного жира для мази. Мазь готовила целую неделю. Когда я через неделю пришла, велела опухоль намазать, завязать платком на целую неделю и не выходить из дома, а мазь держать в плотно закрытом виде. Я завернула ее в платок и бумагу. Через неделю пошла к матушке. Опухоль уменьшилась, но осталось затвердение. Матушка пощупала, улыбнулась, но ничего не сказала. Я еще раз намазала мазью и завязала шарфом. Через довольно значительное время опухоль сошла совершенно, и осталось лишь небольшое затвердение. Врачи настаивали и его удалить, но матушка не благословила. Поверив матушке однажды, я без колебаний верила ей и теперь. Два раза матушка избавляла меня от операций весьма и весьма неприятных. А этот небольшой затвердевший узелок под подбородком напоминает мне о чудесном исцелении мазью из куриного внутреннего жира, изготовленной трудами и молитвой дорогой нашей матушки Алипии.

Н. и А., которого матушка называла диаконом, ремонтировали крышу хатки. Н. был на крыше, А. стоял на последней ступеньке самодельной лестницы. Матушка ушла в овраг, и ее не было часа два. Вокруг хатки трудилось много народа. Неожиданно на глазах у всех произошло непредвиденное – обломалась ступенька, на которой стоял А. Вопреки всем законам физики, он полетел вниз с высоты 2,5 м не ногами вниз, а головой. В воздухе какая- то невидимая сила отбросила его за бетонную дорожку, на которой стояла лестница, и он ударился о землю обеими плечами, а не головой с такой силой, что на земле образовалась выемка. Все бросились к А., но он сам встал и сказал, что ударился плечами. Как это возможно? В это время из оврага пришла матушка. Ей рассказали о случившемся. Она палкой погрозила в сторону оврага: «И-и- ишь, хотел диакона убить!» Весь этот день невероятно кричали матушкины куры, и невозможно было их успокоить. Сели за стол, а матушка все приговаривала: «Кушайте, кушайте». Обращаясь к А., спросила: «А ножка у тебя не болит?» «Нет, – ответил А., – я ударился плечами, а ножка не болит». Матушка вторично погрозила кулаком в сторону оврага и грозно сказала: «И-и-ишь, хотел убить диакона! – и добавила, – Смерть тебе был в этот час, но ты был у меня, и я тебя вымолил». На другой день у А. вся нога была синяя, но боли он не чувствовал.

Была засуха, долго не было дождя. Матушка постилась 10 дней, молилась. Сели за стол. А матушка говорит:

«Сегодня Господь дождь пошлет». Вскоре пошел обильно дождь.