На службе у олигарха

Глава 25 Год 2024. Деверь

Неподалёку от Гостиничного двора из кустов Мите наперерез накатилась худенькая маленькая фигурка — «тимуровец» Ваня Крюк. Митя от неожиданности чуть не поддал ему ногой: «тимуровец» вцепился в него, пытаясь оттащить из светового круга.

— Ты чего, Вань, обкурился, что ли? — пристыдил Митя пацанёнка. — Так ведь недолго погибнуть под жерновами истории.

Пацанёнок пищал что-то несуразное, всё же пришлось дать подзатыльник, чтобы успокоился. Наконец из путаных объяснений удалось понять, что, пока Митя отсутствовал, «тимуровец», как велено, сидел в номере, гонял чаи, жевал жвачку и разглядывал картинки в журнале «Секс и прогресс». Подшивка этого журнала, издаваемого в Штатах специально для руссиян, имелась в каждом гостиничном номере, вместо Библии. Потом пришёл какой-то черномазый и выкинул его из окна. Успокоившись, пацанёнок похвастался, что успел откусить черномазому палец. Врал, конечно, жался к Митиной ноге, как щенок.

— Что ж, — сказал Митя, — спасибо, что предупредил. Посмотрим, что за черномазый… А ты, вообще, зачем здесь? Сутки давно прошли, своё отработал. Больше ты мне не раб.

— Могу ещё поработать, дяденька Митрий. Даже бесплатно.

Смотрел умоляюще, личико сморщилось в кулачок. Митя его понимал. Какой из московских беспризорников не мечтает обрести постоянного хозяина? Он и сам симпатизировал смышлёному «тимуровцу», но к чему ему такая обуза.

— Нет, Ваня, придётся расстаться. Вот тебе ещё доллар, и вали отсюда.

— Дяденька Митрий, — захныкал пацанёнок, — не гони меня, вдруг пригожусь.

Он сам вряд ли верил в то, что говорил. Митя, не оборачиваясь, направился в гостиницу.

Он ещё не совсем пришёл в себя после столкновения в бистро, хотя уже сообразил, что повязать его хотели безусловно не миротворцы. Если бы это были они, автоматически вступила бы в действие городская система перехвата «Беги, русак, беги» и на многочисленных табло в метро, в шопах, на улицах высветилась бы его физиономия с присовокуплением суммы награды за поимку. А раз этого не было… Но кто тогда? По всему выходило, Деверь. Кроме него в Москве нет силы, способной разыграть подобную мистификацию. Тогда вставал другой вопрос: зачем ему это понадобилось? Митя сам искал с ним встречи…

В номере не оказалось никакого черномазого, зато двое мужчин, передвинув стол к окну, пили спирт. Одного Митя знал — сосед по гостинице Джек Невада, банкир из Саратова, загулявший провинциал. Второго, импозантного крупнотелого господина, одетого как подобает туземцу, добившемуся высокого положения при оккупационных властях, то есть ни единой руссиянской пуговки, с крупной головой, чем-то напоминавшей медную отливку, хотя живые, быстрые глаза на загорелом лице смягчали впечатление окаменелости, — этого господина Митя видел впервые. Судя по всему, сидели они давно и выпили изрядно: банкир успел облить белоснежную манишку томатным соком, отчего казался израненным, а у незнакомца на лице застыло блаженное выражение невесомости. При появлении Мити оба сделали попытку подняться на ноги, но не смогли.

— Давай, Митяй, — устало махнул рукой банкир, — присоединяйся. Третью бутыль ублажаем, а веселья как не было, так и нет. Верно говорю, Савельич?

Незнакомец пытливо смотрел на Митю, и не было заметно, что он пьян.

— Извините за вторжение, — произнёс он сильным рокочущим голосом. — Если вам не по душе наше общество, мы сейчас уйдём.

Митя насторожился: голос он узнал, казалось, мерное звучание дотянулось к нему из северных лесов, но как такое могло быть? В непривычном старомодном обращении чудилась лёгкая насмешка, но не злая, свойственная лишь уклонившимся от перевоплощения.

— Почему же, — возразил он в тон. — Всегда рад гостям… Вы тоже здешний постоялец?

— Не совсем. — Мужчина улыбался. — Заглянул по делам, встретил Неваду, у нас общие знакомые в Саратовской губернии. Вот, засиделись… Мы всё равно уже собирались уходить.

— В казино потопаем, — поддержал банкир, потянувшись за бутылью. — Вчера африканских тёлок завезли, можно славно оттянуться.

Митя не спросил, почему они засиделись именно у него в номере. Лишний вопрос. Взгляд меднолобого незнакомца натурально гипнотизировал, пришлось подключить блок психологической защиты. Тот сразу это почувствовал, насмешка стала откровенной. Кто он? Враг или друг?

— Не желаете составить компанию? — предложил незнакомец. — Втроём веселее, и дешевле выйдет… Ах, извините, забыл представиться. Прокл Савельевич Переверзев, бизнесмен.

— Митя Климов, уполномоченный по Северам.

При этих словах у него повело челюсть, будто заклинило. Психоблок едва выдерживал напор незнакомца, но страха не было. Он принял из рук Невады чашку со спиртом, осушил одним махом. Питьё отменное: свекольный суррогат с добавкой табачной крошки. Банкир и Прокл Савельевич последовали его примеру, но Невада не сдюжил. Неизвестно какая по счёту доза произвела на него отрезвляющее действие. Бормоча извинения, он кинулся в угол комнаты и там долго, с наслаждением блевал, согнувшись в дугу. Вернулся за стол одухотворённый. Набулькал новую чашку. Заметил с облегчением:

— Ну вот, теперь можно и к девочкам.

— Уполномоченный по Северам… — пророкотал с улыбкой Прокл Савельевич. — Это что же такое? Работаете на СД?

Митя понюхал чёрную хлебную корочку.

— По-всякому бывает, — похвалился он. — Имею звание почётного осведомителя миротворческих сил.

— О-о! — воскликнул Джек Невада. — За это надо выпить. Прошу встать. За великую Америку. Виват, господа!

Выпил в одиночестве, но лихо. Ни Митя, ни Прокл Савельевич не пошевельнулись.

— Значит, тебе, Митяй, положена плазменная пушка? — уважительно спросил Невада, хрустя огурцом.

— Положена, — согласился Митя. — Я её потерял.

— Где, как?!

— Наширялся до ус…ки. Проснулся в борделе. Ни пушки, ни наградного листа, — огорчённо признался Митя.

— Но ведь за это полагается…

— Ну да, — подтвердил Климов. — Последние денёчки гуляю. До очередной перерегистрации.

В глазах меднолобого прочитал одобрение: дескать, складно врёшь. Но гипнотический напор ослабел, возможно, гость уже выяснил всё, что ему было нужно. Митю это особенно не тревожило. Он никак не мог избавиться от смутной нелепой догадки.

— Что ж, братовья, — весело прогудел Прокл Савельевич. — Надо решать. Либо в казино, либо баиньки. Ночь на дворе.

— На посошок, — возбуждённо воскликнул Невада.

… В казино время понеслось оглушительно. У входа им вкатили по обязательной для каждого посетителя «дозе счастья» (укол бесплатный, за счёт заведения), но Мите показалось, что Переверзеву впрыснули пустышку. Громила санитар, обёрнутый в тёмно-вишнёвую ткань с японским орнаментом, дружески похлопал Прокла Савельевича по плечу и после укола что-то получил в протянутую ладонь. Мощная вакцина, наложившись на свекольный спирт, дала поразительный результат. Зелёное сукно карточных столов, игровые автоматы, пёстрый веер рулетки, музыка, жуткие гримасы игроков, потные тела стриптизёрш, крики и хряск ударов (перепивших клиентов вышибалы колотили мордами о паркет), цифровые вспышки на световых табло — всё смешалось в помрачённом сознании и обрело очертания сбывшейся мечты. Меньше чем за час Митя продул всё, что было в карманах, и это привело его в отличное настроение. Он вырвал из руки щеголеватого крупье горсть алых фишек, за что получил сзади резонатором по рёбрам, растянулся на полу и корчился от смеха до тех пор, пока не подошла очаровательная негритянка в набедренной повязке и не сообщила, что она его утешительный приз. Своих приятелей он давно потерял, поэтому безропотно ухватился за протянутую жилистую женскую руку.

Негритянка отвела его в одну из комнат во внутренних помещениях казино, усадила на жёлтую банкетку и ласково объяснила, что прежде всего необходимо соблюсти маленькую формальность и подписать контракт.

— Контракт? Да хоть сотню! — счастливо ухнул Митя и жадно потянулся к раздутому, как шарик от пинг-понга, бледно-фиолетовому соску прелестницы. Негритянка шаловливо стукнула его костяным пальчиком по губам, подала бумагу и ручку. Но едва Митя, сощурив глаза, чтобы прояснить зрение, нацелился поставить закорючку в указанной графе, как от двери раздался укоризненный рокочущий голос:

— Не спеши, гонец. Ещё успеешь вываляться в дерьме.

На пороге стоял меднолобый Прокл Савельевич, трезвый как стёклышко, и надо сказать, Митя ничуть не удивился его появлению. В ту же секунду и с его глаз спала пелена.

— Хоть поглядел, что там написано? — спросил Прокл Савельевич насмешливо.

— В этом нет необходимости, — ответил Митя. — Я везде ставлю крестик, который не поддаётся идентификации.

— Ах так…

Прокл Савельевич плотно прикрыл дверь, подошёл к ним и положил руку на затылок негритянки, застывшей в позе ожидания. Прекрасная женщина, тихо охнув, опустилась на пол у его ног.

— Уроки премудрой Марфы, — продолжал он непонятно с каким выражением, то ли укора, то ли одобрения. — Святая женщина убеждена, что мир не меняется с тех пор, как она его покинула. Увы, это не так. Ещё как меняется, причём, уверяю тебя, Димитрий, всё время в худшую сторону.

Прокл Савельевич удобно устроился в кожаном кресле напротив Мити.

— Вы — Деверь? — утвердительно уточнил Климов.

— Называй как хочешь, но, похоже, я тот, кого ты ищешь.

Митя испытал большое облегчение: половина дела сделана. Он дошёл. Хотя, конечно, оставались сомнения, но такого свойства, какие сопутствовали каждому душевному движению руссиянина. Привычный мистический фон. К примеру, человек, сидящий перед ним, мог оказаться всего лишь фантомом, как и вся Москва, в которой он очутился, возможно, была чем-то вроде киношного павильона. Больше того, ни один из обитателей северных резерваций не мог с полной уверенностью утверждать, что он не привиделся сам себе.

— Здесь можно говорить? — Митя указал рукой на потолок и стены.

Деверь усмехнулся.

— Как в любом другом месте. Всё зависит от того, что хочешь сказать.

— Я всего лишь передаточное звено, но у меня есть инструкции.

— Какие же?

— Во-первых, прежде чем передать информацию, я должен получить адресное доказательство.

— Наверное, ты имеешь в виду это? — Деверь распахнул рубашку и обнажил плечо, на котором вспыхнул знак касты, производящий жутковатое впечатление. Это была не привычная татуировка, какая имелась и у Мити, а что-то иное, более убедительное. Словно живой мохнатый паук вцепился в мышцу и готовился к смертельному прыжку. У полковника Улиты точно такой же паук грыз бедро.

Митя опустил глаза на негритянку.

— Спит, — успокоил Деверь. — Говори, никто не слышит.

Митя не сдавался.

— Почему здесь? Почему тогда не в штабе СД?

— Упрямый, — одобрил Деверь. — Это хорошо… Однако напомню тебе, гонец, в Москве право принимать решения принадлежит только мне. Или не согласен?

Митя смирился — тянуть дальше резину не имело смысла. Он закрыл глаза, сосредоточился на точке возбуждения и коротко, чётко передал, зачем пожаловал в Москву. То, что он говорил, звучало довольно фантастично, но Деверя это не смутило. Он выслушал не перебивая, однако, открыв глаза, Митя увидел перед собой уже совсем другого человека, предельно измотанного, глубоко опечаленного. Сейчас ему можно было дать лет сто, не меньше.

— Значит, Марфа считает, время пришло?

Если бы только Марфа, подумал Климов, но лишь молча кивнул.

— Жертвоприношение, — сказал Деверь. — Попахивает средневековьем.

— По многим признакам, мы туда и вернулись, разве не так?

— И ты готов стать жертвенной овечкой?

— Я же здесь.

— Да здесь, вижу… — Деверь задумался, глаза потухли. — На подготовку уйдёт не меньше месяца.

— Кудесница так и сказала.

— Ты разговаривал с ней сам?

— Я разговаривал с тем, что она собой представляет.

— Понимаю. — Каким-то неосознанным движением Деверь дотронулся до его плеча. — Сколько тебе лет, юноша?

— Двадцать два. Это имеет какое-нибудь значение?

— Откуда ты родом?

— Из города Раздольска, из самых недр. — Митя решил, что любопытство Деверя даёт и ему право спросить кое о чём. — Правду ли говорят, Прокл Савельевич, будто вы владеете тайной погружения?

— Это всё глупости. Вечный сумрак, как и вечная жизнь, доступны лишь Господу нашему… Почему выбрали генерала? По моему разумению, Марк Губельман больше подходит. Символическая фигура. На все времена.

Митя удивился: Деверь говорил с ним как с посвященным.

— Не моя компетенция, Прокл Савельевич. Я исполнитель.

— Нет, Митя, ты не просто исполнитель. Кто дважды безнаказанно пересёк зону… Скорее запёчатлённый, хотя сам этого не осознаёшь… Хорошо, оставим до времени… Вернёшься в Гостиничный двор и будешь жить там как мышка. Связи не ищи. Встретимся перед самой акцией.

— В бистро были ваши люди, Прокл Савельевич?

— Возможно, наши, возможно, ваши… Просьбы, пожелания есть?

— Банкир этот саратовский?..

— Без подмеса, не опасайся. — Он тронул носком ботинка мирно посапывающую негритянку. — Через минуту очнётся. Справишься с кобылицей?

— Постараюсь. — Митя скромно потупился.

Деверь хотел ещё что-то сказать, но передумал. Поднялся из кресла — высокий, громоздкий, — неловко обнял Митю:

— Держись, герой! — Бесшумно ступая, скрылся за дверью.

Проснулся Митя оттого, что кто-то возился, сопел на полу. Свесил голову вниз: на тебе, «тимуровец» Ваня Крюк. Голубенькие мутноватые глазёнки на бледном личике лукаво сияют.

— И что дальше? — спросил Климов. — Что прикажешь с тобой делать?

— Известие принёс, — солидно отозвался «тимуровец».

— Какое?

— Дядьку помнишь, Митрий, на площади? Который к Зинке Сковородке отправил? Петюней погоняют.

— Ну?

— Я его видел. Просил передать, на ваше поручение ещё деньги нужны. Из той пятнашки, какую обещали. Я его на хрен послал. Старый хрыч, халявщик, да, Митрий?

— Это всё известие?

«Тимуровец» ужом переместился на середину комнаты, там ему казалось безопаснее.

— Мало, что ли? Хочешь, перчиков надыбаю?

— Каких ещё перчиков?

— Которыми черти похмеляются. Сладенькие такие. Кроме меня, никто не знает, где взять.

Диво не то, что пацанёнок к нему привязался, это нормально, но как в номер просочился: окно-то закрыто. Вместо того чтобы выяснить это, Митя спросил:

— Ты реальный «тимуровец», Ваня?

— А то! На две больницы подписался.

За последние месяцы Климов обвыкся с человеческими эмоциями, но неожиданный прилив жалости к бесприютному маленькому сородичу был всё же в диковину. Звание «тимуровца», в честь великого просветителя России Егора Гайдара, присваивали любому беспризорнику (их в Москве легион), после того как брали на учёт в городском диспансере и вживляли под кожу регистрационный чип. По достижении десяти — двенадцати лет, в зависимости от состояния здоровья, меченые проходили окончательную пересортировку для сдачи тех или иных органов. Самых крепеньких в законсервированном виде отправляли в свободный мир.

— И сколько тебе осталось куролесить? — полюбопытствовал Митя, сглотнув комок в горле.

— Может, полгода, а то и больше, — равнодушно ответил пацанёнок и, розовея от собственной смелости, вдруг добавил: — Можно посижу на кровати, дядя Митрий?

Митя чуть подвинулся, и «тимуровец», просияв, взлетел с пола и примостился у его ног. Такое счастливое, обалдевшее и вместе с тем испуганное выражение Митя видел только у стерилизованных, перевоплощенных руссиян на пунктах голосования, куда их сгоняли два-три раза в год для свободного волеизъявления. Та же смесь тоски и очарованности. Похоже, панцирный лежак с лакированными спинками, прикрытый серым гуманитарным одеялком, представлялся ему царским ложем.

— Прямо не знаю, как быть…

Пацанёнок не отводил прояснившихся глаз, спокойно ждал верховного решения.

— Видишь ли, Ваня, — развил мысль Климов, — по-любому тебе не стоит таскаться за мной. Сам сказал: полгода не тронут, а мой путь, поверь, намного короче.

— Как это может быть, дядя Митрий? При твоих бабках!

— При чём тут деньги?.. Убирайся, Ванька, отсюда подобру-поздорову. Я тебе не отец и не мать.

Тёплым тельцем мальчик прижался к его пяткам.

— Дядя Митрий, я много чего умею, обузой не буду. Так одиноко одному в городе. А вдвоём помирать намного легче. Не гони, пожалуйста.

Митя подумал: когда-нибудь они заплатят за всё.