На узкой тропе

ГОСТЬ ДЕДУШКИ ТУРГУНБАЯ

Он появился на базаре неожиданно и шумно, вместе с облаками пыли, рвавшимися из-под колес мотоцикла, черный от жаркого степного солнца. Подкатил к навесу, заглушил мотор и пошел навстречу старику.

— О-о, Алимджан, сынок, ты очень кстати, — обрадованно заговорил Тургунбай-ака. — Здравствуй, сынок! Здравствуй! Как здоровье твое? Как самочувствие? Помогает ли аллах тебе в нелегком деле?

— Здравствуйте, Тургунбай-ата, очень рад видеть вас здоровым и как всегда жизнерадостным, — весело отвечал гость, сжимая в своих пропахших бензином ладонях руки Тургунбая. — У меня все хорошо. Только вот не замечал, чтобы мне помогал аллах.

— Это верно, — заулыбался старик, расправляя усы. — Добрые люди тебе помогают. Это уж я хорошо знаю. Да и мне он что-то не помогает, — добродушно посмеивался Тургунбай.

— Тепло у вас, — сказал Алимджан и, сняв куртку, отряхнул с нее пыль. — Тепло!

Алимджан — рослый, с широкой костью и скуластым спокойным лицом степного жителя; на лбу черный чуб, как у подростка, первый раз отпустившего волосы. Взгляд открытый, чуть-чуть мечтательный.

Тургунбай-ата хорошо знал отца Алимджана, погибшего на войне. Они были соседями. С пеленок знал и самого Алимджана. А теперь возле него стоял не чумазый мальчишка, а возмужавший и сильный человек.

— Уважаемый — под навес! — между тем весело хлопотал Тургунбай-ата. — Отдохни от жары и дороги. А я сейчас выберу такую дыню, це-це-це! Никакой падишах такой дыни не кушал. Уж я-то знаю, где ее найти.

Алимджан наслаждался сочными ломтями дыни, длинными, как полинезийские пироги. Над ними кружились осы, слетавшиеся на сладкий запах.

Потом они пили горьковатый, утоляющий жажду чай и беседовали. Алимджан собрался было немного вздремнуть, чтобы переждать жару, но Тургунбай-ата сам завел разговор на такую тему, что отдых пришлось отложить.

— Скажи мне, сынок, правда, что в наших местах все еще бродят дервиши, которых в народе прозвали шайтанами?

— А разве они обещали бросить бродяжничество? — вопросом на вопрос ответил Алимджан.

— Давно я о них не слыхал, — продолжал дедушка Тургунбай, медленно отхлебывая из пиалы чай. — И вот совсем недавно они вроде бы опять появились. А вчера я встретил старика на дороге. Оч-чень не понравился мне этот старик. На Ариф-ишана сильно похож. Ты, конечно, не знаешь, что это за человек был. Но я-то его хорошо знал!

— Да и я немного слышал, — усмехнулся Алимджан. — Его осудили как басмача и контрреволюционера еще в двадцать пятом году. Правда, меня тогда и на свете не было…

— Как?! Ты уже успел узнать? А я хотел удивить тебя! Значит, опоздал. И все-таки, сынок, не мог я ошибиться. Нет! Хорошо знал его. Он тоже поглядел на меня, но сделал вид, что не заметил. На земле лежал, недалеко от дороги. А рядом ишак его пасся.

— Да-а, — неопределенно произнес Алимджан и, вскинув на Тургунбая-ата большие веселые глаза, спросил: — Вы не сказали мне о другом: как ребятам удалось найти волосатого человека?

— Ах, да! — воскликнул Тургунбай-ата. — Самое главное-то забыл! А все это Ариф попутал, не видать бы мне его никогда! Правильно ты говоришь — мальчишки нашли его в тугаях и привели ко мне. Ну, что о нем можно сказать? Больной, жилец из него плохой.

— Жилец из него будет, — твердо сказал Алимджан. — Раз уж он попал к ребятам — толк будет.

— Хорошо! А что ты скажешь мне про Ариф-ишана?

— Чего вам сказать? Это — Мадарип-ишан.

Лицо Тургунбая-ата вытянулось от удивления, глаза недоверчиво впились в гостя.

— Как ты сказал, сынок? Мадарип-ишан?

— Да, именно так я сказал: Мадарип-ишан. Конечно, Ариф-ишан не воскрес из мертвых, потому что на том свете он не был никогда. Просто он стал жить в ином, так сказать, образе.

— А чем занимается?

— Что они сейчас делают? — переспросил Алимджан. — Ходят да людей обманывают. Находятся еще такие простаки, которые всему верят. Всякий вздор несут, нас с вами ругают. Грозят небом и адом. Собираются где-то в тугаях и пляшут, как загробные тени.

— Для меня это новость, сынок.

— Вот видите, Тургунбай-ата!.. Это же мертвецы, хотя они и живут еще. Кто за ними пойдет теперь? — Алимджан отрезал ломоть дыни и впился в нее обветренными губами. — Замечательная дыня, не оторвешься!..

Алимджан отбросил подальше обглоданную дынную корку и, сполоснув руки, стал собираться в дорогу.

— Большое спасибо за угощение, — улыбнулся Алимджан. — И еще. Если вдруг здесь кто-нибудь новый появится, я надеюсь на вас…

Старик важно кивнул головой. Он знал, что Алимджан работает теперь «в органах».

Натянув на лоб большие, круглые очки, гость толчком ноги запустил мотор мотоцикла.

По запутанным кишлачным тупикам и проулкам нехотя разбредался скот. В подворотнях, задыхаясь от пыли, хрипло тявкали собаки. А во дворах уже слышалось позвякивание посуды. Вкусно пахло дымком. В это время Федя Звонков, усталый, в заляпанных глиной штанах, добрался, наконец, до своего двора. У калитки его встретила женщина. Это была мать Романа. Федя сразу заметил, что она чем-то взволнована.

— Тебя-то мне и надо, Федюшка, — печально сказала она, держась за калитку. — Ромку не видал?

— Н-нет, не видал, — не сразу отозвался Федя. — Вы мне говорили, что он к дедушке Хвану ушел.

Мать вдруг всхлипнула и закрыла лицо руками.

— Дедушка Хван сегодня сам пришел. Ромки у него не было, — проговорила она сквозь слезы. — Не приходил он к нему.

— Как не приходил?! — воскликнул Федя, чувствуя, как в лицо бросилась горячая кровь. Но женщина уже не слушала Федю. Опустившись на чурбак, стоявший возле калитки, она горько рыдала.

— Не плачьте, тетя, — успокаивал ее Федя. — Ромка смелый, никуда не денется. Найдем мы его…

Федя забыл про голод, который раньше времени пригнал его к дому, тотчас повернулся и растворился в пыльном сумраке вечера. А через четверть часа Федя и Иргаш уже сидели у Душанбы в беседке. Неяркий свет «летучей мыши» падал на их встревоженные лица.

— Куда он мог деваться? — спросил Душанба.

— Кто знает? Пошел к своему деду, но там его не было. Не приходил, — повторил Федя рассказ Ромкиной матери.

— А на бахче, у дедушки Тургунбай, он не может быть? — продолжал расспросы Душанба.

— Один? Нет! Не может, — ответил Иргаш.

А Душанба почему-то вспомнил Мадарип-ишана. И ему подумалось, что Ромка — этот ершистый мальчуган — выслеживает ишана, идет, как охотник по следу зверя, туда, в тугаи. Душанбу охватило волнение.

— А где живет его дедушка? — спросил он. — Может, сходить к нему?

— Далеко. В другом районе, — ответил Иргаш. — Бувайда район называется. А какой кишлак не знаем.

Душанба тяжело вздохнул. Место хорошо знакомо ему. Именно там и бродят «волосатые».

Саидка торопился. Ему хотелось прийти в кишлак ночью, незаметно, как он делал всегда. Но летняя ночь слишком коротка: не успеешь попрощаться с солнцем и приглядеться к почти осязаемой темноте — на востоке уже снова пылает заря и гонит прочь тьму. В такое время лучше не попадаться на глаза людям — они ничего не пропускают незамеченным. Так учит Мадарип-ишан своих приближенных, а он опытный человек.

Укрывшись за обвалившимся дувалом, Саидка огляделся и незаметно юркнул в узкий, как рукав халата, проулок. Он был уверен, что Иргаш еще спит, нежится, ему торопиться некуда. Потоптавшись возле горбатой калитки, украшенной резьбой, он решил ждать Иргаша в его же саду. На улице стоять неудобно. Но, когда он перелез через дувал и уже приготовился спрыгнуть вниз, услыхал чей-то голос:

— Ага, попался! Теперь я знаю, кто в наш сад за грушами повадился…

Внизу, задрав голову, стоял Иргаш в своей парадной фуражке. В руках у него была кривая, как хоккейная клюшка, палка.

— Ты все же нехороший человек, Саидка, — сердито проговорил Иргаш, — слезай, чего сидишь.

— Я не за грушами, — выдавил из себя Саидка и съежился.

— Слезай.

Саидка хотел спрыгнуть с дувала, но рваный халат подвел: зацепившись полой за сучок, Саидка повис, как мешок с сыром.

— Так и надо тебе! Не лазай по чужим садам, — в сердцах проговорил Иргаш, но тут же мигом взобрался по лестнице на дувал и помог Саидке спуститься на землю.

— Ромка велел сказать: выручайте, — заторопился Саидка. — Он ногу сломал… А рядом… волосатые люди, — докончил гонец и в изнеможении опустился на землю. Иргаш опрометью кинулся в дом. А когда он вернулся с лепешкой и куском вяленой баранины, Саидка уже спал, уронив на грудь голову. Иргаш сунул в сонные Саидкины руки еду и помчался со двора.

…И вот они уже вместе с Федей стоят возле спящего Саидки…

— А где он? Где Ромка? — не поняв второпях существа дела, допытывался Федя.

— Саидка знает, — сказал Иргаш. — Подождем немного, не будем будить. Долго шел, наверное…

Саидка, сладко почмокав губами, тяжело вздохнул, открыл глаза и первое, что увидел, — еду. Она была у него в руках. Как здорово! Наверно, только во сне такое бывает! Отломив кусок лепешки, он затолкал его в рот, затем принялся за баранину. Нет, это не сон — во сне не бывает так вкусно!

— Чего будем делать? — не выдержал Федя.

— Пойдем туда, — с набитым ртом ответил Саидка. — Скоро пойдем. Далеко это, покушать хорошенько надо…

Прежде чем отправиться в дорогу, Саидка с большим вниманием оглядел своих спутников. Затем, подтянув штаны, поправил висевший на тесемке кривой нож в кожаных ножнах.

— Нож есть? — спросил он. И заметив, как ребята растерянно переглянулись, сказал: — Без ножа нельзя ходить. В тугаи пойдем, там волки есть, шакалы…

Шли они знакомой дорогой — к бахче дедушки Тургунбай. Деда на месте не оказалось, и Иргаш не стал искать его. С трудом скрывая радость, вынес из кибитки ружье и старый засаленный подсумок. Потом взглянул на ребят и сказал:

— Пригодится. Пошли скорее…

— Стрелять умеешь, да? — спросил Саидка, когда они, миновав бахчу, вышагивали по дороге.

— А чего трудного? Много раз стрелял.

— Я тоже стрелял из этой винтовки, — похвалился Федя. — Она крепко бьет, только плечо потом немножко болит.

— Почему болит? — не понимал Саидка.

— Выстрелом отдает. Она вон какая. Старинная, — объяснил Иргаш. Но Саидка, должно быть, не понял, как и что может отдавать винтовка, и только восхищенно поцокал языком.

— Прицелиться можешь? Мушку взять?.. — продолжал он.

— Могу. На двести метров могу. Давай ставь свою шапку, — засмеялся Иргаш. — Сейчас дыра будет.

Жаркая степь уступила место болотам, камышу. Густой запах прелой травы словно тисками сдавливал грудь. Идти стало труднее. Саидка не спускал глаз с чавкающей под ногами жижи, чтобы не потерять едва заметную тропинку.

— Ночью тоже здесь шел? — спросил Федя.

— Ага.

Федя больше не стал ни о чем спрашивать. Здесь даже днем страшно, а как же ночью на этом болоте?