На задворках галактики. Книга 3

Глава 12

Тщательно расчесав парик, возложенный на голову манекена, Элизабет принялась неторопливо снимать с лица грим. Куски вымазанной ваты, один за другим, падали в стеклянную ванночку.

Спектакль закончился, Элизабет устало рассматривала себя в большом стоячем зеркале и обдумывала чьё приглашение на ужин выбрать для завершения вечера. Прощального вечера с этим городом и, если повезёт, с этой страной. Последние дни она продолжала жить под прессом огромного внутреннего напряжения, но этого никто, естественно, не замечал. Всё шло как обычно: спектакли, круг знакомых лиц, ухажёры. Но уже ночью она намеривалась распрощаться со Светлоярском. Соискателей на сегодня оказалось аж трое, и каждый, видимо желая показать ей свою значительность и состоятельность, пригласил в "Вечернюю Звезду". Ресторан считался дорогим и почему-то именно его жаловало большинство иностранцев. Знали бы её поклонники до чего ей обрыдло это заведение! Да, именно обрыдло, иного слова Элизабет подобрать не смогла. Почему-то у всех кавалеров хватало фантазии лишь на "Вечернюю Звезду", как будто в Светлоярске нет других мест.

Пусть будет "Звезда", решила Элизабет, промакивая кожу лица влажной салфеткой. Прислуга там давно выучила её вкусы и расстарается как обычно. Пожалуй, стоит проявить благосклонность к маркизу де Лето. Этот арагонский аристократ прислал просто изумительный букет и так витиевато написал записку, что пока дочитаешь до конца, забудешь с чего началa. В пользу выбора маркиза сыграло и то, что он прибыл в Светлоярск по каким-то посольским делам и срок его командировки подходил к концу. Дипломат – это замечательно, при других обстоятельствах из дипломата можно было бы попробовать вытянуть что-нибудь стоящее, так как любые косвенные сведенья могли оказаться полезными. Но теперь, увы, всё это ни к чему. Теперь можно смело забыть об играх.

В дверь гримёрки тихо постучали. Томно вздохнув, Элизабет громко и с неизбывной скукой произнесла:

– Войдите!

Вошёл подросток из бригады сценических рабочих. Его имени она не знала, да и никогда не стремилась запоминать имена рабочих. Юноша старшего школьного возраста подрабатывал вечерами в театре и его часто использовали на побегушках.

– От кого букет? – спросила Элизабет, рассматривая как юноша с огромной корзиной переминается на пороге.

– Не знаю, – застенчиво промямлил тот. – Здесь только конверт с подписью: "Несравненной Е. Бакушинской".

– Неси сюда… Нет! Поставь туда. И иди-иди!

Когда дверь за юношей закрылась, Элизабет пару секунд раздумывала читать ли записку. Ухажёра на сегодня она уже выбрала, так зачем тратить лишнее время на этот букет? Но любопытство взяло верх. Подумаешь, полминутки потратить! А вдруг кто-то более интересный, чем маркиз решил завести с ней интрижку?

Она решительно подошла к тумбе и двумя пальцами выхватила из цветочных бутонов белоснежный конверт. Надо же как надушен! Она вдохнула запах странных духов, подумав, что мужчины обычно не тратят на такие мелочи время. Развернула конверт и стала читать.

Почти сразу буквы на бумаге вдруг как-то странно начали прыгать. Их толщина чудесным образом то истончалась, то расплывалась. Дважды моргнув, словно отгоняя наваждение, Элизабет решила, что сильно переутомлена. Теперь уже буквы не скакали туда-сюда, а ровно выверенные каллиграфические строчки, как и положе им, застыли. Смысл прочитанного, однако, она не уловила.

Вздохнув, Элизабет принялась читать с начала и краем глаза заметила шевеление в букете. Непонятное шевеление отчего-то вызвало лёгкий приступ страха. По коже словно мороз пробежал.

Начисто забыв про записку, она уставилась на цветы, пытаясь сообразить, что её могло так насторожить и напугать. Розы как розы, её любимые чайные. Что там могло шевелиться?

Змеи! Они полезли из корзины внезапно. Тихо и зловеще шипя и противно извиваясь. Чешуя осклизло-зелёного цвета в свете люстры отливала мутными пятнами. С каждой секундой змей становилось всё больше, само их появление вогнало Элизабет в ступор. А когда самая юркая из змей прыгнула, метя в лицо, Элизабет отшатнулась и взвизгнула.

От неожиданности она упала окарачь и, тихо подвывая, быстро отползла к трюмо, вцепившись пальцами в кресло. Откуда в корзине змеи?! И как они там все поместились? Вскочив, она метнулась за кресло, судорожно ища рукой что-нибудь длинное и острое, что могло бы стать оружием. В эти мгновения она забыла, что в сумочке лежит дамский "Ланцер" с полной обоймой. И вдруг Элизабет застыла. Вскользь брошенный в зеркало взгляд заставил притянуть всё внимание к собственному отражению. Из зеркала на неё таращилась какая-то злобная старуха, обряжённая в её же сценическое платье.

Задержав дыхание, Элизабет попыталась взять себя в руки, уже начав подозревать, что стала жертвой галлюцинаций. В голове отчаянно забилась мысль, что в театре ей находиться смертельно опасно. Опасно и возвращение домой. И тогда она схватила сумочку, вытащила "Ланцер" и бросилась из гримёрки в чёрный ход, ведущий во внутренние подсобные помещения театра.

Она бежала по плохо освещённому коридору, готовая при первой же опасности разрядить всю обойму в любого, кто вызовет малейшее подозрение. Все мысли вытеснила одна, порождавшая противные рези в животе, и мысль эта была: "Заигралась!" Неладное Элизабет стала подозревать несколько дней назад, а теперь кусала локти, что не бросила всё и не подалась сразу же в бега. Путей отступления у неё имелось во множестве, но все они требовали запаса времени и средств.

Элизабет резко затормозила, будто споткнувшись о невидимое препятствие. Её обожгла догадка, что она бежит не раздумывая о направлении, словно по уже готовому маршруту. А когда где-то впереди за углом раздались два оглушающих выстрела, она уверилась, что оказалась в этом коридоре не по своей воле.

Элизабет уже начала поворачивать обратно, когда выстрелы зачастили. Судя по характерным звукам, неведомые противники стреляли из пистолетов. И очень похоже, все были вооружены "Воркуновыми". Перестрелка означала только одно: здесь в театре сошлись "охотник" и "стиратель", если их, конечно, двое. Элизабет метнулась к далёкой двери, ведущей в подвал, где хранился старый реквизит. Помогать своему (или своим, если их всё же несколько) она и не подумала, не сомневаясь, что первый же "стиратель" размозжит ей голову. Вероятно, её решил убрать тот, кого она привыкла кратко называть шефом, дабы не дать грушникам выйти на него. А может быть всё не так, может быть её пришли арестовать "охотники" и нарвались на прикрытие, о котором она и не подозревала. Возможно, именно поэтому её не взяли по-тихому. Но как бы там ни было, Элизабет не стремилась попасть к кому-то в руки.

Дверь оказалась заперта. Элизабет схватила ручку, но ладонь встретила лишь пустоту. Ручка самопроизвольно ускользнула по двери вверх. Шипя и сквернословя как фалонтская портовая шлюха, Элизабет отчаянно пыталась поймать проклятую ручку, "бегающую" по всей дверной плоскости. И тут по ушам ударил близкий выстрел.

А в это время в гардеробной нервно бурлила толпа – те из зрителей завершившегося спектакля, кто на беду свою оказался в числе покидающих театр последними. Намётанный глаз с лёгкостью определил бы в возбуждённо гомонящих мужчинах и женщинах их род занятия. Степенных купцов можно было различить по окладистым бородам и принятым в их кругу твидовым жилетам, их жён по дородным станам и богатым украшениям; инженеров по более скромным костюмам или вицмундирам, их супруг по строгим и изящным платьям; учителей, докторов и профессуру по привычным в их среде предметам одежды, почти неуловимым, но бросающимся в глаза, если знаешь, что ищешь. И уж точно выделялись немногочисленные, держащиеся обособленно иностранцы. Строгие матери не отпускали от себя детей, грозно на них цыкая; гардеробщик теперь отпускал их в первую очередь. Стрельба где-то в глубине театра доносилась и досюда, но паники не было. Мужчины были готовы защищать своих близких, держа в карманах и подплечных кобурах пистолеты. И многие бросали взгляды на старика-вахтёра, который уже второй раз набирал номер ближайшего полицейского участка в надежде поторопить наряд.

Наблюдал за вахтёром и вахмистр Докучаев. Облачённый в инженерный вицмундир с петличками XI-го класса, он легко вписался в толпу и прислушивался к разговорам. Многие нервничали, но старались не подавать виду. Строили предположения о причинах стрельбы и вслух мечтали поскорей покинуть театр.

По уму перекрывать парадный вход надо было бы не меньше чем вдвоём, но Докучаев не спешил записывать приказ полковника Безусова в разряд начальственной дурости. На его личном опыте не раз случалось так, что не хватало наличных сил и взять их было неоткуда. Светлоярский Большой театр в этот вечер стал лишь частью проводимой Безусовым операции. По столице раскинулась обширная ловчая сеть и сейчас шли аресты и силовые захваты велгонской агентуры. Группе штабс-капитана Масканина было поручено накрыть театр; давно подготовленная ловушка, наконец, сработала. А уж кто попадёт в сети, станет ясно в очень скором времени. На инструктаже Докучаев уяснил главное: нынешний вечер должен стать последним для большинства орудующих в столице 'стирателей'. Сложность замысла состояла в том, что ни полицию, ни жандармерию, ни солдат комендатуры или гарнизона привлекать к операции нельзя. Безусловно, они бы могли перекрыть все пути отступления, но само их появление скрыть невозможно. А ведь достаточно лишь вспугнуть врага и тогда псу под хвост все долго подготавливаемые планы и расчёты. Поэтому Безусов задействовал только 'охотников' – группы своего личного подчинения и приданные ему группы Масканина и Торгаева.

Подстроившись под броуновское движение толпы, Докучаев прощупывал окружающих, стараясь определить, нет ли среди зрителей и попадающихся служителей театра "стирателей". Сколько велгонцев здесь могло оказаться и могло ли вообще, вахмистр не знал. Как не знал никто в группе, включая командира. Штабс-капитану выпала работа с наживкой. Остальным предстояло его страховать и обложить все выходы. Прапорщику Буткевичу Масканин поручил перекрыть запасной выход на заднем дворе, справедливо считая, что именно там прорыв наиболее вероятен. Салаги-ефрейторы (впрочем, теперь уже не салаги), перекрывали внешний периметр, следя за окнами. Четырёхметровая высота вовсе не помеха для тренированного бойца и велгонцы вполне могли выскочить из окон. Ну а ему, Докучаеву, достался парадный вход.

Первое подозрение у вахмистра возникло, когда он задержал взгляд на вроде бы неприметном господине в обыкновенном чёрном костюме с бледно-жёлтым, скорее лимонным воротом рубашки, плотно облегающем шею. Этот-то ворот и притянул внимание. Было в нём что-то неестественно геометрически правильное, будто под материей скрыт жёсткий каркас. Догадка тут же перешла в уверенность, такой воротник служил одной практической цели – защитить шею от удавки. Вёл себя подозрительный господин как все: изрекал в ответ на сетования соседей свою обеспокоенность и всем видом показывал, как ему не терпится поскорее получить у гардеробщика плащ и шляпу.

Их взгляды встретились.

"Стиратель" всё понял. Он рванул сквозь толпу и что есть мочи заорал "шпион!", показывая пальцем на Докучаева. В иных обстоятельствах это выглядело бы глупо и несерьёзно, но вахмистр вдруг ощутил промозглый холодок, точно стылый ветер проник под одежду. А по толпе словно прошлась незримая волна. Толпа вздрогнула, все как по команде уставились на вахмистра. И десятки глаз не предвещали ничего хорошего.

Выхватив "Сичкарь", Докучаев бросился на толпу – в прорыв к велгонцу. Но куда там! Вахмистра старались схватить, скрутить, пнуть. Пришлось прорубать себе путь, раскидывая враз обезумивших людей. Он крутился волчком, упорно продираясь к выходу, подспудно прилагая все силы, чтобы никого не покалечить. Щёку вахмистра в кровь исцарапал чей-то браслет наручных часов; кто-то больно саданул в голень; вицмундир, сшитый из прочной на разрыв материи ПШ, то и дело трещал, когда жадные до расправы руки хватали за лацканы, пoлы и рукава. И всё-таки Докучаев никого не покалечил. Благо ещё, что в этой суматохе никто не попытался в него стрелять из опасения попасть в соседа. Он прорвался, но слишком поздно!

Выбежав на улицу, вахмистр осатанело озирался, пытаясь определить куда улизнул "стиратель". А по проспекту ехали себе машины, по пешеходной части неторопливо брели светлоярцы, на перекрёстке перемигивал огнями светофор. Докучаев не знал, что скрывшийся "стиратель" выполнил своё задание, внушив Бакушинской то, что ему было приказано. Внушил, не вступая в визуальный контакт. Вмешиваться в задание напарника ему строго запретили, своим отходом он должен был отвлечь внимание от ликвидатора, что ему частично удалось.

…Масканин выскочил за поворот вслед за "стирателем". Пуля прошила воздух и громко впилась в стену за его спиной. Пулю Максим почувствовал загодя. Он ушёл от неё, одновременно рывком сократив расстояние до противника.

Велгонец оказался матёрым. Смог уклониться от шести выстрелов и в скоротечной сшибке не дал себя зарезать бебутом, хотя Максим был уверен, что всё-таки полоснул его в брюхо. Но лезвие так и осталось чистым. В схватке велгонец потерял стреляющий нож, тот так и остался лежать на полу у двери какой-то комнатушки. Этот нож едва не поставил жирный крест на жизненном пути штабс-капитана. С виду обычный нож диверсанта, но в рукояти таилась 8-мм смерть. Это ещё хорошо, что рукоять позволяла зарядить всего один патрон. Впрочем, будь патронов несколько, второй раз свой фокус "стиратель" не провернул бы. Свой бебут Масканин тоже потерял. Зато древний клинок ждал своего часа. Коридор, в который они выскочили, был узок и заканчивался закрытой дверью. Максиму хватило мгновения, чтобы опознать полураздетую женщину, нелепо шарящую рукой по двери, как Бакушинскую. И вновь всё его внимание вобрал "стиратель".

Велгонец допустил ошибку. Он получил приказ ликвидировать Бакушинскую, но нарвавшись на засаду, посчитал, что Главразведупр заинтересован любой ценой не допустить её гибели, а значит, "охотник" будет всеми силами стремиться прикрыть лицедейку. В принципе, это была главная задача группы Масканина, но ставя её, Безусов ни словом не обмолвился про любую цену. А посему жизнь Бакушинской Максима особо не волновала. Сейчас главным было устранить велгонца.

"Воркунов" штабс-капитана гулко тукнул, отработанный до автоматизма выстрел навскидку должен был гарантированно отправить велгонца в мир мёртвых. Пуля летела в незащищённую шею, но диверсант неуловимым для глаз движением сумел уйти с линии огня. Они вновь сошлись в рукопашной.

Масканин уже успел убедиться, насколько велгонец хорош в драке. Поединок грозил затянуться. Будь они неравны, схватка как всегда отняла бы несколько секунд. Но их силы оказались примерно равными. Это означало потерю двух-трёх драгоценных минут – до чьей-то первой ошибки. Велгонец реагировал мгновенно. Со стороны казалось невообразимым, что можно умудряться впритирку уходить от связок, скорость которых пять-семь ударов в секунду. Но "стирателю" это удавалось, и он, как и положено мастеру, одновременно контратаковал.

Наблюдавшей за поединком Элизабет казалось, что противники уже который раз стремглав столкнулись и словно бы прошли друг друга насквозь, будто призраки. Это её ничуть не удивило, она знала что всего можно достичь упорными тренировками. В эти мгновения Элизабет перестала гонять ручку по двери и наставила на обоих бойцов пистолет. И вдруг жутко удивилась, увидав что вместо миниатюрного "Ланцера" в руке зажат тюбик с кремом. Элизабет растерянно выронила тюбик и совершенно случайно, как ей показалось, её ладонь наконец нащупала дверную ручку. Она рванула её вниз всем весом тела, дверь послушно отворилась, открыв лестничный пролёт и ступеньки, ведущие в подвал.

Масканин атаковал отчаянно. Часть его сознания возопила об опасности – Бакушинская вознамерилась пусть в ход дамский "Ланцер". Даже эта пукалка могла сейчас резко склонить чашу весов в пользу одного из них. Похоже, Бакушинской было всё равно в кого стрелять. Только бы попасть. И желательно в обоих. Ей достаточно было ранить Масканина и тогда велгонец моментально прикончит его, а затем уже, переключив всё внимание на Бакушинскую, не даст себя продырявить и быстро без затей расправится с актрисой. Максим заставил Бакушинскую поверить, что у неё в руке тюбик с кремом, отчего-то именно образ тюбика ярче и быстрее других вспыхнул в воображении. Он проделал это за долю секунды, но всё же пропустил сильный удар в корпус. Вернее, почти пропустил – тело само рефлекторно ушло от удара, призванного сокрушить рёбра и сбить дыхалку. Но кулак "стирателя" задел лишь вскользь, ожёгши саднящей болью. Про боль Масканин тут же забыл, в боевом режиме он был к ней почти невосприимчив.

Кулак "стирателя" чиркнул Максима по скуле. Их одновременно наносимые удары ногами, метившие по коленям, обоюдно погасили друг друга. В тот же миг масканинский кулак врезался велгонцу в челюсть и через мгновение в неё же ударил локоть. Вместе с проведённой связкой Максиму удалось подсечь опорную ногу "стирателя" и когда тот ещё только начал заваливаться на пол, второй кулак Масканина бузданул "стирателя" в лоб.

Велгонец на некоторое время был выведен из игры. Подбирать выбитый "Воркунов" Масканин не стал. Он помчал к открытой двери скачащими прыжками, ощущая себя невесомым, точно пушинка. Так было всегда в боевом состоянии.

На бегу он выхватил из чехла древний клинок и привёл его в рабочее положение. Это отняло несколько секунд, их-то и не хватало, чтобы покончить с противником намного раньше. Масканин не стал бежать по ступенькам, а сразу сиганул с пролёта вниз, мгновенно сократив дистанцию до Бакушинской.

Элизабет чуть не обмерла от паники, когда за спиной резко возник "охотник". Не смотря на его цивильную одежду, она сразу смекнула, что он не велгонец. У неё всё ещё оставалась надежда спастись, но когда в воздухе вжикнуло размазанное очертание не то короткой сабли, не то палки, она успела только взвизгнуть. И её визг оборвался клокочащим бульканьем.

Собственную смерть Элизабет восприняла не сразу. Ей всегда представлялось, что смерть мгновенна – раз и сразу НИЧТО. Но перед глазами понеслась круговерть стен, потолка, широких половиц, ботинков… как если бы она стала мячом и, видя всё вокруг, поскакала, ударяясь о препятствия.

И вот, наконец, круговерть остановилась. Элизабет поняла, что лежит на боку и вдруг увидала себя. Нет, своё тело, лишённое головы. Белые кружева платья забрызгали кровью, рука неестественно заломлена и придавлена весом тела. А потом перед глазами вновь возникли ботинки. К ней – к самому полу склонился "охотник" и пощёлкал перед глазами пальцами.

Элизабет так и не успела сполна испытать ужас. Всё заволокло серым мраком.

Масканин встал с корточек, спрятал в чехол клинок и взвалил на плечо тело. Торопясь, он взбежал по ступенькам и выскочил в коридор. Велгонец всё ещё не очухался. Максим бросил Бакушинскую на пол, будто это мешок с тряпками, и шагнул к "стирателю". Настороже прощупал пульс, удостоверившись, что поверженный враг всё ещё в отключке. Затем потрогал пальцами ровный порез на костюме в районе живота, распахнул костюм и разодрал рубашку. Под нею оказался лёгкий бронежилет. Он-то и спас велгонца от бебута, не-то быть его кишкам давно снаружи. Из металлического пенала Масканин достал шприц с уже надетой иголкой. Уколол в шею, нажал поршень. Прозрачная слегка желтоватая жидкость вошла под кожу. Всё, теперь отключка у велгонца будет долгой. И не надо голову резать. На вид – стопроцентный человек, а так ли это, пусть специалисты выясняют. Главное, что боец очень хороший, жаль такого убивать. Масканин знал, что Безусов и Семёнов занимаются перековкой одного многообещающего "стирателя", единственного доселе, кого удалось пленить. Вот теперь будет им второй "подарочек".

Десятью минутами спустя, на заднем дворе театра собралась вся группа. Через ворота въезжал тентованный грузовик, в его кузове хранилось всё необходимое. К счастью, почти ничего из припасённого не понадобилось. Из кузова выгрузили два закрытых гроба, которые Масканин в расчёте на чужие глаза решил использовать вместо носилок. В гробы положили "стирателя" и Бакушинскую.

– Второй ушёл, – доложил вахмистр Докучаев, виновато избегая встречи со взглядом командира.

Штабс-капитан молча махнул рукой, мол, чего уж теперь. Подробностей Масканин пока не требовал, разбор операции будет произведён позже. Саму же операцию можно признать успешной. А то, что один велгонец ускользнул – это, по большому счёту, не беда.

Буткевич и ефрейторы Оковитый и Рябинкин стояли хмурые, им сегодня поучаствовать пришлось лишь в качестве обеспечения.

– На чём он "выехал"? – спросил Максим у Докучаева.

– "Зарядил" толпу. Пока я всех повырубал, его и след простыл.

Сколько ни ждал вахмистр, а новых вопросов командир не задавал. Масканин задумчиво поигрывал в руках трофейным стреляющим ножом, затем спрятал его в карман и, теребя ножны бебута, куда уже вновь вернулся клинок, стал рассматривать сереющее небо и думать о чём-то своём.

– Все в машину, – наконец, скомандовал он.

Бойцы позапрыгивали в кузов и участливо уставились на командира. Штабс-капитану предстояло дать краткие пояснения полицейским, когда те прибудут к театру, а затем своим ходом добираться на Замостянскую.