Набег

2. Спящая вода

Река Бойца встретила корабли эрулов угрюмым молчанием. Как только по правому борту показались покрытые блеклой травой сопки, Айша прильнула к щитовой доске, вглядываясь в незнакомые места. После утонувшей в низине рощицы, за излучиной, на левом берегу реки появилась деревня варгов, запестрела покатыми крышами землянок, растянулась по холмам черными полосами полей.

Айша не сомневалась, что со сторожевого острова замеченного людьми Рагнара у входа в Бойцу, уже давно донесли об их появлении, запалив сигнальные факелы или выпустив голубей. Однако варги вовсе не обращали внимания на незваных гостей — на лядине ковырялись согбенные фигуры паотных людей, а на берегу, сопровождая корабли, мчалась только босоногая мелюзга да приставшие к ним собаки. Ребятишки что-то выкрикивали, бросали в драккар подобраные с земли камешки, размахивали руками. Из под их ног летели брызги, длинные рубахи облепляли коленки.

К Айше подошел Харек, косо взглянул на берег поинтересовался:

— Чего высматриваешь, ведьма?

После бури, потеряв корабль и половину хирда, Харек стал неразговорчив. Если он и открывал рот, то норовил сказать колкость. Рюрик, понесший такую же утрату, во всем подражал берсерку и теперь маячил за его плечом, нервно покусывая губу, жег Айшу светлыми, почти прозрачными глазами.

Пожав плечами, болотница мотнула головой:

— Что-то тут не так.

— А чего не так? — Харек сплюнул в сторону скривил презрительную гримасу. — Это — земляные черви, они слабы и на нас не полезут.

Вторя берсерку, Рюрик сцедил слюну за борт, надменно вскинул подбородок.

— Но они не прячутся, — возразила Айша.

— Так ведь мы и не нападаем. — Перегнувшись через борт, Харек постучал кулаком в щит, выведенный белой стороной наружу. — Белые щиты… Они не видят врагов.

Его беспечность разозлила Айшу.

— Они слабы, Волк, — сердито сказала она. — Слабые убегают от страха, а не от врагов!

Поежилась, разминая спину, вытянула шею, надеясь разглядеть впереди снеккар Рагнара. Хитрые эрулы не позволили Бьерну встать в хвост войска — зажали между своими кораблями. Айша не доверяла им. Большой, плосколицый, рыжеволосый и белозубый конунг эрулов казался весельчаком и задирой, однако в его голубых, узких, как щелки, глазах пряталось зло. Будто внутри человеческого тела скрывалось иное существо, вовсе не похожее на человека, — коварное, умное, расчетливое. Айше не нравился его взгляд, его речь — отрывистая, будто воронье карканье, его руки — длинные, с гибкими, подобными змеям, пальцами. Рагнар постоянно шевелил ими, словно сматывал в клубок невидимую нить. Пока Бьерн договаривался с ним о походе, Айша все время смотрела на его пальцы.

Урочище скрылось за деревьями, берег, прежде низменный, стал взбираться вверх. Мальчишки отстали, но над рекой еще слышались их звонкие голоса и восторженный собачий лай. Бьерн подгонял гребцов, те дружно налегали на весла. Корабль ловко разворачивался, увиливая от выскакивающих из-под воды отмелей. Некоторые из них были в Бойце издревле, некоторые появились совсем недавно. Их сотворили люди, оберегая свои земли от народников из-за моря. По обоим берегам реки растянулся невысокий лесок — холодный, еще не зазвеневший весенними птичьими трелями, не глотнувший солнечного тепла. Ветви нависали над водой, касались сухого камыша, ласкали речные омуты. Ветер гнал по воде мелкую рябь, раскачивал голые кроны деревьев. Недалеко от покатой, гладкой, как камень-голыш, горки идущий впереди войска снеккар Рагнара сбавил ход.

— Табань! — завопил Латья.

Весла вспенили воду, сопротивляясь ходу драккара, взмыли в воздух, громыхнули, укладываясь на борт. С лопастей на палубу закапала вода, побежала ручейками, ощупывая палубные доски и выискивая щели меж ними. Из разрыва облаков вынырнуло слабое солнце, погладило лучом палубу, мазнуло по щеке Рюрика, блеснуло в желтых глазах Волка. Порыв ветра хлопнул сложенной у мачты парусиной, запутался в юбке болотницы. От повисшей над рекой серой тишины Айше стало зябко. Она обхватила плечи ладонями.

— Ладно, — наконец сдался Харек. — Может, ты и права.

Рюрик одобрительно кивнул, зацепился взглядом за колдунью.

— В Альдоге говорили, будто варги родичи вам, болотным, — вдруг нерешительно сказал он.

Перебивая, Харек ткнул его кулаком куда-то под лопатку, мотнул башкой в сторону головного снеккара эрулов. Там на корме появилась высокая фигура Рагнара. Рыжие космы окружали его голову огненным сиянием.

— Там, за мысом, — Шверинерзе! — предупреждающе выкрикнул он, повернулся к своим гребцам. — Весла в воду! Гребите, дети Одина! Скоро мы минуем земли варгов! За ними нас ждет богатый стол и гостеприимство друзей!

— Хей! — одобрительно воскликнул Харек, вскинул сжатую в кулак руку. Айша поморщилась.

— Хей! — вторя желтоглазому, гаркнул Латья.

Весла взлетели вверх ровными рядами, вспенили воду за бортом.

— После Шверинерзе начинается Лаба, владения Людовика Саксонского, — негромко произнес мужской голос за спиной Айши.

Айша оглянулась. Говорил Хемминг, один из воинов Рюрика, плотный, кряжистый мужичок с хмурым лицом. Это он втащил Айшу на борт, когда буря чуть не сбросила ее с корабля. А после, когда драккар Рюрика затонул, он сунул в руки болотнице обломок доски и крикнул: «Держись!» Ей было очень холодно, но она держалась, пока не появился корабль Бьерна. Тогда, в бурю, Хемминг показался ей надежным и уверенным, но теперь он понуро месил веслом воду и вещал своему соседу:

— А на острове в Шверинерзе стоит крепость варгов Шверин. Слышал о такой?

Сосед поморщился, пожал плечами:

— Шверин, Хверин… Какая разница?

— Никакой, — устало согласился Хемминг.

«Он же здешний, из саксов», — вдруг вспомнила Айша. Направляясь к своему месту, она нарочно прошла ближе к Хеммингу. Подобрав юбку перешагнула через вытянутые в проход ноги воина.

— Дом всегда остается домом, — негромко сказала она. — Помоги нам, сакс.

Хемминг вскинул на нее тоскливый взгляд. Голова сакса была обмотана тряпкой, из-под ткани выглядывали лишь короткие кончики седых волос.

— Ты говоришь со мной, ведьма? — спросил он.

Айша не ответила. Она привыкла, что многие хирдманны называли ее ведьмой, но сама не могла точно сказать — ведьма она, колдунья, притка или хвити, как величал ее старый Финн. Раньше она думала, что она — хвити и ее предназначение в том, чтобы найти свою жертву, увести ее за край жизни, а затем и самой перешагнуть через этот край. Но все случилось иначе, и она осталась тут, среди людей, рядом с Бьерном. Он отобрал ее у владычицы Морены, и теперь у нее не было своего пути, только его путь. Не было своей жизни, только его жизнь. Наверное, и смерти своей у нее не осталось. Разве могла она зваться обычным человеком, не имея ничего, кроме любви к Бьерну и древних, полученных еще в словенских болотах, тайных знаний? А тут еще предсказание старого Финна… Старик мог бредить, но зверь снасти спел свою песню, прервав их путь в Альдогу. Что будет дальше?

Айше стало холодно. Она пробралась к своему месту на корме, близ левого борта, села, поджав ноги. Бьерн стоял с Латьей у рулевого весла, в нескольких шагах от болотницы, но она не смотрела на него, не желая мешать ему даже случайным взглядом. Бьерн позволил ей жить рядом с ним, любить его, и это уже было великой честью для безродной болотной девки, однажды приткнувшейся к могучему ярлу. Поэтому Айша не рассказала Бьерну о Гюде, о том, как княжна пыталась сбросить ее в воду во время бури. Болотница помнила, как княжна ударила ее по руке, помнила водяную мглу под своими ногами, тянущуюся к ней жадной пастью, и исходящий из этой пасти холод. «Я предупреждала! — крикнула тогда Гюда. — Ты сама виновата!» Она жаждала Айшиной смерти. Но Айша не хотела возвращаться туда, где темно и холодно, в то место, которое Финн называл воротами Нифльхейма, где рождаются мертвые души и бледными пятнами бродят в сумерках молчаливые тени. В тот миг она возненавидела дочку князя. Может, именно ее ненависть вызвала к жизни громадную волну, которая смела с палубы ненавистную Гюду? А потом, когда все кончилось, пришло чувство вины. Оно заставило Айшу кивнуть, соглашаясь на молчаливый вопрос Бьерна о совместном походе с эрулами. Болотница никогда бы не одобрила этот поход, но Бьерн хотел получить назад свою княжну. Айша не знала — любил ли он Гюду, но он обращался с княжной как с вдовой ярла, хотя знал, что она была для Белоголового лишь наложницей. Он никогда не отворачивался от нее, приходил по первому ее зову, делал ей подарки, оберегал от оскорблений. Многие говорили, что в Альдоге Бьерн женится на княжне и примет ее будущего ребенка, что такой брак был бы для него очень выгоден, но сам Бьерн предпочитал помалкивать и проводить ночи в объятиях Айши.

Вздохнув, болотница покосилась на сидящего спиной к ней Хемминга. Темно-серая тряпка полностью закрывала его голову, спускалась на плечи. В щель между нею и пледом высовывались сухие руки с набухшими венами, на кончиках пальцев виднелись следы ожогов, местами ногти коробились, расслаиваясь желтизной.

«Ветряные птицы Нифльхейма носят зло над спящей водой…» — прошелестел над ухом болотницы голос Финна.

Спящая вода — озерная вода, ведь реки и моря никогда не спят…

Ветер пробежал по одежде Хемминга, тряпица на его голове заколебалась, забилась серой тенью, плед взмахнул свободным концом, зашлепал им по палубе. Только руки остались безжизненными, будто у мертвяка. Кожа на них вдруг обрела синюшный цвет, вены опали и растеклись, превратившись в темные гнойные пузыри, ногти стали черными.

— Нет! — вскрикнула Айша.

Хемминг оглянулся на крик. Насмехаясь над болотницей, ветер приподнял край тряпицы, под ним промелькнула жесткая седая борода. Одна из «мертвых» рук зашевелилась, прихватила уголок пледа, вернула его на место. Вены, ожоги, желтизна на ногтях — все вновь стало прежним.

— Глупо… — Айша встряхнула головой, зарылась лицом в ладони. — Как глупо!

Пока драккар поворачивал к правому берегу, где за мыском открывался вход в озеро Шверинерзе, Айша старалась избавиться от дурных предчувствий. Она и сама не понимала, что ее томило, просто на душе было тяжело и то и дело вспоминались гибкие пальцы Красного конунга, мотающие невидимую нить.

Корабли обогнули мыс, вышли на покрытое рябью волн озеро. Наползала вечерняя темнота, волны стали черными, заходящее солнце красило тучи в багровый цвет. Они тяжело нависали над водой, над береговым лесом, над выступающими в озеро плесами, над кормой корабля. Ветер стих, но чудилось, что достаточно одного легкого дуновения, чтобы набрякшие красным тучи лопнули, как старые бурдюки, и на землю хлынул кровавый дождь.

Драккар шел вдоль берега, свободные от гребли воины легли спать, лишь несколько человек скучились у кормы. Разговаривали, посмеивались. До Айши доносился стук бросаемых на палубу камней и отдельные возгласы, то довольные, то расстроенные — хирдманны играли в черные и белые камни [38]. Рядом с ними, невзирая на шум, безмятежно дрыхнул старый Кьятви, раскинувшись на мягкой шубе и задрав к небу седую бороду. Пола шубы прикрывала его ноги, узловатые руки покоились поверх нее, утопая в косматом меху. Слева, в паре шагов от Кьятви, уронив голову на согнутые колени, дремал Рюрик. Плед прикрывал его узкие плечи, спускался до палубных досок, оборачивался вокруг ног. Неподалеку от него, откинув голову к борту и закрыв глаза, сидел Бьерн. Черные косицы волос змеями спускались по его плечам, вечерний свет вырисовывал высокие скулы, блестел на опоясавшей его шею гривне [39].

Стараясь не потревожить никого из воинов, Айша встала, осторожно подошла к Бьерну, устроилась меж ним и Кьятви. Старый воин недовольно забурчал во сне, повернулся на бок, спиной к болотнице. Она покосилась на Рюрика. Отброшенные назад светлые волосы открывали его широкие брови, густые ресницы подрагивали, выдавая беспокойные сновидения, а рот выглядел слишком большим для худого мальчишеского лица.

Отвернувшись от Рюрика, Айша коснулась плеча ярла.

Бьерн не вздрогнул, не шевельнулся, просто его веки мгновенно поднялись, будто он не спал, а, затаившись, поджидал опасливого жеста болотницы. Она отдернула руку. Бьерн потянулся, зевнул.

— Ты что-то хотела? — спросил он.

После сна его голос показался Айше более мягким, чем обычно.

— Что ты знаешь о варгах? — спросила она.

Бьерн пожал плечами.

— Ничего.

Ответ был слишком простым и коротким. Бьерн устал, Айша ощущала его усталость кожей, каждый вопрос царапал ее, причиняя боль. Но она должна была понять.

— А об их крепости на острове? — помолчав, выдавила она.

— Болтают многое, а на деле — обычная крепость. Ров, ворота на южную сторону. Я дважды был там.

Ярл не отказывался отвечать и не уходил от разговора, но он явно знал больше, чем говорил. Айша воровато огляделась, словно боясь, что кто-нибудь заметит ее, затем, подогнув под себя ноги, уселась на пятки, расправила смятую юбку.

— Хемминг — сын Готфрида, родом из саксов. Всю жизнь он прожил рядом с варгами, но он боится их и их крепости, — она старательно разглаживала юбку ладонями. — Очень боится, хотя не показывает этого. Я видела его страх. И я чую в его страхе начало чего-то большего, чем просто беда.

— Ему нечего бояться. Тебе тоже.

Бьерн утешал ее, но в голосе звучало безразличие. Он думал о чем-то своем. О Рагнаре и предстоящем походе? Или о княжне, оставшейся в лапах Красного конунга? В Каупанге Гюда сказала, что Айша не ровня Бьерну, что ярл никогда не опустится до болотной девки. Но разве Айша требовала, чтоб Бьерн опускался до нее? Разве просила его о чем-то?

Корабли медленно выползли на середину озера, потекли мимо изогнутого дугой лесистого острова. Деревья на его берегу совсем почернели, просветы между ними заволокло вечерней тьмой. Когтистые лапы веток нависали над водой, тянулись к пришлым.

— Левый борт — табань! — выкрикнул Харек, оглянулся на кормщика Латью, посоветовал: — Держи правее.

Ломая бортами низкий сухостой, драккар развернулся, плавно обогнул длинный островной плес. За чернотой леса, на холме промелькнул отблеск огня, донесся стук кузнечного молота. Похоже, где-то недалеко от берега стояла кузня, а по весне в любой из них хватало работы и на день, и на ночь.

— Тише, — заслышав кузнечный перестук, приказал Волк.

Драккар сбавил ход, выдрой заскользил по спокойной воде. Голоса смолкли, весла едва всплескивали, лишь камни игроков постукивали о палубные доски. Только теперь играющие не кричали друг на друга, а, понижая голоса, возмущенно шипели.

Багровые облака исчезли за холмом, оставив корабль в холодных сумерках.

— Тихо-то как… — Бьерн притянул болотницу к себе, обнял за плечи.

— Ошибаешься. Нынче — край, самое шумное время, — наслаждаясь его теплом, прошептала Айша.

— Край чего? — Двумя пальцами Бьерн зацепил ее подбородок, заглянул в узкое лицо. В сумерках ее кожа казалась совсем белой, тени на острых скулах подчеркивали худобу, глаза блестели двумя водяными каплями.

— Край света и тьмы. Время нежитей. — Айша дотронулась до его уха холодными пальцами. — Слушай.

Бьерн прислушался.

Всхлипывали весла, всплескивала вода, шуршала в камышах выпь-бессонница, далеко за холмом звенели кузнечные молоты.

— Не то слушаешь! — Айша сложила ладонь пясткой, прикрыла ею ухо Бьерна. — Слушай так.

Бьерн попробовал. Понемногу обычные звуки — звон, шелест, плеск — стали растекаться, превращаясь в ровный слитный шум. А из него, будто капель по первому теплу, одинокими каплями засочились совсем другие шумы, куда более невнятные, зато глубинные, минующие рассудок, затрагивающие душу. Тихой перекличкой, сливаясь со звоном молотов, застучали копыта четырех небесных всадников [40]. Они скакали берегом, сопровождая корабли, тяжело дышали, сдерживали своих не ведающих устали коней. Младший, западный, отставал от братьев, иногда окликал их, принуждая остановиться. В плеске волн слышался плач Берегини, которую, пользуясь глубокой дремой старого хозяина вод, мучила уродливая Албаста. Из-за заросшего осокой мыса долетело негромкое мяуканье вышедшей прогуляться Земляной Кошки. Ей в ответ засмеялась в соседнем перелеске хитрая Уводна.

Айша отняла руку от уха Бьерна. Обычные звуки нахлынули на ярла внезапным резким грохотом.

— Ты всегда это слышишь? — Собственный голос вдруг прозвучал для него чересчур громко.

— Это? — Болотница отбросила со лба челку, грустно улыбнулась. — Раньше — да, а теперь только изредка. Но это просто пересуды лесных, ветряных да водяных нежитей. А вот когда выйдет луна, заговорят совсем другие духи.

— Какие? — Разговор заинтересовал ярла.

Айша обрадовалась. Она все-таки сумела отвлечь его от мыслей о княжне. Пододвинулась ближе к Бьерну, подоткнула юбку под пятки, избегая оседающей на палубу ночной сырости.

— Духи, которые когда-то были людьми, — обмени, волколаки, ерестуны, блазни, игоши [41]. Многие… Их простым людям лучше не слышать.

— Простым? — насмешливо намекнул Бьерн. — А тебе?

— Наверное, и мне тоже, — ничуть не смутившись, кивнула Айша. — Они, если заметят послуха, могут и жизни лишить. Они чужаков не любят.

Игра в камни на корме закончилась. Скальд Тортлав затолкал выигранные камушки в кошель на поясе, завалился на спину — спать. Его приятели тоже понемногу угомонились. Кто-то еще ворочался, отыскивая положение поудобнее, другие уже сопели, погрузившись в сон. Зато Рюрик, наоборот, проснулся, сел, протирая руками глаза. Желтоглазый берсерк перешагнул через ноги Айши, плюхнулся рядом с ним.

— В Лабу придем на рассвете, не ранее. Выспись, покуда можешь, — сказал сердито.

Харек не таился. Ведь те хирдманны, что гребли, не вслушивались в чужие разговоры, а те, что отдыхали от гребли, спали.

— Не хочу. — Мальчишка приглушил зевок ладонью. — Как думаешь, мы увидим короля франков, когда придем на его землю? Говорят, он ходит в золотой одежде и пьет из кубка, сделанного из прозрачного серебра. Такого чистого, что в нем отражается все вокруг.

— Не знаю.

Драккар отклонился влево, обогнул маленький островок, посреди которого на упавшем сухом дереве сидели две крупные чайки. Корабли двигались так тихо, что птицы даже не встревожились. Лишь одна повернула голову, будто рассматривая вереницу непонятных огромных рыбин, вылезших из речной воды. Рюрик хлопнул в ладоши, спугивая птицу, засмеялся, когда она, пошлепав крыльями, лениво взмыла в воздух.

— Береги себя, — уткнувшись в грудь Бьерна, Айша обвила руками его шею. — Я умру, если не смогу тебя защитить.

Драккар содрогнулся, под днищем что-то громко заскрежетало. Громко выругался Харек. Застучали быстрые шаги, мимо Айши пробежали несколько хирдманнов, сунули в воду длинный шест, принялись сталкивать корабль с нежданной мели. Налегая на шест, они то и дело ворчали друг на друга, покрикивали, ругали за баловство озерных троллей. Бьерн сбросил руки болотницы, вскочил, перегнулся через борт. Всматриваясь в темноту внизу, сообщил:

— Похоже, коряга.

— Хороша коряга, чуть драккар не перевернула! — фыркнул кто-то.

От шума и качки проснулся Кьятви, завертел тощей шеей.

— Ииии-эх! — Сразу шесть воинов уперлись в шест грудью. Драккар повело в сторону, днище затряслось и противно засипело. Айша завалилась боком на плечо Рюрика. Тот поддержал ее, но тут же отстранился, словно ее прикосновение было ему неприятно.

Вода с правого борта хлюпнула, заплескалась убегающими под камыши волнами. Одолев препятствие, драккар вновь двинулся вперед. Айша привстала на колени, разглядывая всплывший кривой ствол старого дерева. Отдаляясь, он печально качался за кормой корабля. Изрытая морщинами кора блестела в закатном свете, обломки сучьев выпирали скрюченными пальцами, на самом конце ствола блестели звенья железной цепи.

— Табань, табань! — вновь взвыли сразу несколько голосов.

Айша вытянула шею. Из-за борта, из темноты выросла высоко задранная корма Рагнарова корабля. Она странно кренилась, вылезая из воды почти до киля.

— Тьфу! — раздосадованно ругнулся Кьятви, почесал смятую кожу на щеке, потрепал Айшу по плечу, встал, натягивая шубу. — Не пугайся, девочка. Ничего не случилось. Просто великий и могучий конунг Рагнар сел на мель перед заколдованной крепостью варгов.

Озерные варги знали о войске чужаков — судя по свежим спилам, они совсем недавно перекрыли корабельный путь бревнами и цепью [42]. Рагнар заметил лишь бревна. Лавируя меж ними, он уперся рулевым веслом в цепь, и его снеккар повело к мели. Корабль Бьерна миновал цепь, однако сильно поцарапал днище о бревно. Остальные кормщики предпочли остановить свои суда поодаль, избегая участи головных судов. До рассвета воины Рагнара пытались снять снеккар с мели, однако он прочно сидел на спрятавшейся под водой каменной глыбе. Рагнар мог бросить головной корабль или ждать подъема воды. Весной такое случалось нередко. Он решил ждать. На драккаре Бьерна тоже мало кто спал. Харек и Латья поочередно ныряли в реку, выискивая ослабшую доску в днище. К утру слабина была найдена. Глубокая царапина расчертила бок корабля чуть ниже ватерлинии.

Пользуясь заминкой, Бьерн решил вытащить драккар на береговую отмель острова, завалить его на бок и заделать пробоину.

— Опасно, — возражал Рагнар, указывая на выступающую из тумана черную громаду крепости варгов. — Они воюют лучше, чем говорят, и быстро будут здесь.

— Я не хочу терять последний корабль, — не сдавался Бьерн.

Драккар вытащили из воды. Три корабля эрулов встали неподалеку, воины с них наблюдали за берегом. Остальные суда окружили беспомощный снеккар Красного конунга.

Постепенно туман рассеивался, обнажая плоскую отмель, переходящую в равнину, где из жухлой травы торчали круглые вершины валунов. Меж валунами протянулась наезженная дорога. Весенняя слякоть размочила ее, в глубоких колеях плескалась вода.

Латья забивал щель в днище смоленой паклей, Кьятви суетился рядом, больше мешая, чем помогая, Бьерн сидел на валуне у воды, что-то подсказывал обоим.

Не зная, чем заняться, Айша двинулась по дороге в глубь острова. Она не собиралась отходить далеко, просто приятно было ощущать под ногами твердую землю, а не раскачивающуюся палубу. Переступая через лужи, болотница поднимала подол юбки, старалась не поскользнуться в глинистой жиже.

За грядой камней, справа от дороги, паслось небольшое стадо овец. Пастуха нигде не было видно — скорее всего, завидев чужаков, он помчался в крепость, чтобы упредить жителей. Сторожили овец два крупных волкодава с жесткой серой шерстью и тяжелыми мордами. Псы недобро косились на Айшу, скалили желтые клыки. На всякий случай она двинулась назад. Собаки увязались за ней, держась чуть поодаль и рыча. Болотница подошла к перевернутому драккару, оглянулась на псов. Волкодавы настороженно разглядывали незнакомых людей.

— Ррр… — ухмыляясь, рыкнул на собак Харек.

Оба пса дружно заворчали. Харек приподнял брошенный на землю щит, стукнул обушком топора в умбон, шагнул навстречу собакам. Шерсть на их загривках поднялась дыбом, они неспешно потрусили к врагу. Желтоглазый перехватил топор поудобнее, осклабился, предвкушая драку.

— Уймись, Волк! — одернул его Бьерн.

Харек оглянулся на ярла, пожал плечами:

— Да это же просто шутка.

— Они так не считают, — кивнул на псов Бьерн. Затем прищурился, глядя на вершину холма, за равниной. — И они — тоже.

Айша приложила ладонь к глазам, прикрывая их от восходящего солнца, вгляделась.

На холме чернели силуэты всадников. Кони топтались на месте, мотали обрезанными хвостами, потряхивали гривами. Бьерн перехватил щит в правую руку, повернул светлой стороной к всадникам, поднял его над головой. На холме закричали, заулюлюкали. Всадники сорвались с места, помчались навстречу чужакам.

— Не нападать! — негромко приказал Бьерн. — Только защищаться.

Его приказ прошелестел по рядам хирдманнов, зачавкала грязь под их ногами. Айша не заметила, как оказалась за полукругом сомкнувшихся плечами воинов. Первый ряд полукруга встал на колено, соединив щиты. Второй — ощетинился копьями. Часть воинов ожидала внутри полукруга, но Бьерн и Харек очутились впереди, между хирдом и всадниками [43]. В поле, на пустой дороге они казались совсем беззащитными.

Всадники летели во весь опор. Айша видела украшенные длинными меховыми хвостами шапки на их головах, короткие мечи в руках, пенные хлопья, слетающие с лошадиных губ, ноги в сафьяновых сапогах, нещадно бьющие пятками в потные бока коней.

От конского топота земля гудела, гортанные крики на чужом языке заставляли болотницу вздрагивать. Не останавливаясь, всадники разделились, промчались мимо, обтекая горстку непрошенных гостей с обеих сторон. Мимо Айши промелькнул пегий бок чьей-то лошади, в лицо брызнула грязь из-под копыт. На проскользнувшем, будто видение, бородатом лице блеснули злые глаза, мазнула по плечу пола чужого полушубка.

Миновав северян, всадники осадили лошадей. Хирдманны тут же перестроились, и теперь уже те, что стояли позади Айши, щетинились оружием и ограждались щитами. Верткий, как угорь, Тортлав выставил щит перед собой, присел на колено, воткнул древко копья в землю. Острие копья смотрело вперед и вверх.

— Чтоб вам сдохнуть, сучьи дети, — выругался Латья. В предчувствии битвы его руки дрожали. Не от страха — от нетерпения и обиды за неоконченную работу.

Кони гарцевали перед живым заграждением, у Айши в глазах рябило от пестроты незнакомых одежд, мельтешения чужих лиц. Один из всадников в вышитой красными крестами рубахе, широких киртах из красной шерсти и собольей шапке, надвинутой на самые брови, отделился от своих, подъехал поближе. На его щеке виднелись глубокие борозды — следы от поставленного еще в детстве клейма.

— Хевдинг варгов, — прошептал кто-то из воинов.

Айша прижала руки к груди, закусила губу. Ей казалось, что вождь варгов — убеленный сединами мудрый старик, а перед ней гарцевал на сером жеребце молодой худой мужчина с короткой бородой, ярко-синими глазами, маленьким ртом и крупным плоским носом. Если бы не одежда, клеймо на щеке и надменный взгляд невероятно синих глаз, его можно было бы принять за обычного пахотного мужика.

Варг подъехал ближе, поднял руки, показывая воинам раскрытые ладони, затем ткнул пальцем в сторону Бьерна.

— Что ты здесь забыл, сын Горма?

— Не думал, что ты узнаешь меня. — Ярл вышел вперед, остановился перед грудью серого жеребца.

— Я не могу узнать того, кого не видел, — улыбнулся варг. — Пастух узнал твой хирд. Он был еще совсем мал, когда ты и твой родич Орм Белоголовый разоряли эти земли, но хорошо запомнил вас обоих.

Он подпихнул пятками коня, понукая его двинуться на ярла. Серый замотал головой, отказываясь теснить живого человека.

— У твоего пастуха хорошая память. — Бьерн прихватил жеребца под уздцы.

Варг помрачнел. Его взгляд скользнул по головам пришлых, задержался на болотнице. Ей вдруг стало холодно. В синих глазах вождя промелькнул интерес.

— Ты пришел с женщиной? — поинтересовался он. — Или она предназначена для продажи?

— О женщинах удобнее говорить за дружеским столом, — сказал Бьерн. — Твои люди преградили путь через озеро и повредили мой драккар.

— Не только твой, — усмехнулся варг. — Но разве моя вина, что у тебя и твоего нового друга плохие кормщики?

Латья возмущенно заворчал. Рюрик затеребил его за рукав, Кьятви цыкнул, призывая к молчанию, и кормщик стих.

— Откуда ты следил за нами? — поинтересовался Бьерн.

Вождь варгов засмеялся. У него были белые ровные зубы с острыми клыками, слегка выпирающими вперед. Его люди терпеливо ждали окончания разговора. Для битвы силы были почти равны — варгов было меньше, чем урман, однако хорошее вооружение и лошади давали им преимущество. Но на озере стояло войско Рагнара.

— Мы идем в Лабу, — примиряюще проговорил Бьерн. — Нам не нужна битва с твоими людьми. Мне лишь надо починить драккар, а Рагнару дождаться подъема воды. Потом мы уйдем.

— Я тоже не хочу ссоры, однако не верю тебе, — наконец вымолвил варг. Обернулся, поманил к себе чернобородого крепкого мужика в светло-голубых одеждах с красной вышивкой, отороченных по рукавам и полам лисьим мехом. Подъехав ближе к вождю, тот склонился в седле, принялся что-то нашептывать ему на ухо. Синеглазый слушал, переводил взгляд с Харека на Айшу, с Айши — на Рюрика, с Рюрика — на Бьерна. Потом, оборвав пояснения чернобородого, резко вскинул руку, отсылая его прочь. Натянув поводья, тот заставил лошадь попятиться, влился в стройный ряд своих сотоварищей, различающихся меж собой лишь мастью коней да цветом нарядов.

— Я пропущу тебя и твоих людей. Ты получишь все, о чем просишь. Но в залог своих добрых намерений ты отдашь нам женщину. — Хевдинг варгов выпростал руку из широкого красного рукава, указал на Айшу, быстро предупредил: — Мы не причиним ей вреда. Она подождет в тайном месте, пока ты латаешь свой корабль. Потом мы вернем ее. Но за любой ущерб, нанесенный тобой, Рагнаром или вашими людьми богам, людям или скоту на этой земле, она поплатится головой. Если ты согласен, сын Горма, то будь моим гостем, если нет — то тебе придется оружием добиться своего. Что скажешь?

Закончив речь, он склонил голову к плечу и пристально глядел на Бьерна.

— Почему ты думаешь, что эта женщина важна для меня? Может, ты был прав, и я везу ее на продажу — спросил ярл.

Варг мотнул головой на чернобородого воина:

— Кейнар заметил, что, когда мы подъехали, твои воины окружили ее. В битве сначала погибли бы они. Значит, она очень нужна им или тебе, ярл. Нас устроит и то и другое. Так что скажешь?

Проскользнув к ярлу, Латья приподнялся на цыпочки, что-то забубнил. Бьерн отмахнулся. Подошелший с другой стороны Рюрик стрельнул глазами нз застывшую в ожидании болотницу, буркнул:

— О чем тут думать?

Бьерн молчал. За спиной Айши происходило какое-то шевеление. Незаметно, под разговор, урмане перебирались на более удобные для боя позиции, пытаясь оцепить всадников живым кольцом. Их передвижение было замечено, — воздух разорвал резкий вскрик, варги дружно выхватили оружие. Первые лучи солнца заплясали на острых лезвиях.

Айша облизнула пересохшие губы, шагнула вперед.

— Он прав, ярл, — о чем тут думать? Я пойду с этими людьми в их тайное место.

— Достойные слова, — одобрил ее предводитель всадников, вопрошающе поглядел на Бьерна. — Но я жду.

Мельком глянув на болотницу, Бьерн кивнул. Желтоглазый берсерк недовольно поморщился, почти беззвучно прошипел:

— Зря. Мы бы управились с ними еще до заката.

Он терпел переговоры лишь для отвода глаз, на самом деле ему хотелось подраться, в бою излить накопившуюся боль. Еще на реке Айша замечала, как он задумчиво глядит на уцелевших после бури воинов, как кусает губы, не желая прощать самому себе потерю драккара, как зло щурит на воду желтые волчьи глаза. Он будто затаил обиду на Ньерда и, не ведая, как расквитаться с богом, жаждал драки с ни в чем не повинными людьми.

Неожиданно легко вождь варгов соскочил с лошади, толкнул Айшу к своим воинам. Споткнувшись, болотница ударилась плечом о конский бок. Ее схватили за локти, поволокли вверх, перебросили через лошадиную спину.

Над головой звучно гаркнул мужской голос, лошадь развернулась, пошла галопом. Айшу затрясло, перед глазами замельтешили вывороченные комья земли. Она почти ничего не видела, кроме мчащейся земляной насыпи, мелькания лошадиных копыт и луж.

Когда у нее в глазах уже темнело, а нутро выворачивало наизнанку от тряски, всадник остановился.

Подчиняясь чужим рукам, Айша соскользнула с лошади, вцепилась в плечо провожатого. В застилающей взгляд пелене она разглядела несколько низких изб, привязанных под навесом лошадей, распахнутые ворота хлева с вытоптанным загоном, фигуры людей, бледные и неясные, подобно полдневным теням.

— Сюда! — Ее куда-то повели, втолкнули в маленькую темную землянку. — Жди!

Дощатая дверь захлопнулась, Айша осталась в одиночестве. Снаружи завозились, подпирая вход крепким колом.

Справившись с тошнотой, болотница осмотрела свою темницу. Из сумрака проступали очертания неровных земляных стен, оглобли, торчащие вверх двумя тяжелыми палками, и истертый хомут в углу. Сквозь щели меж досок двери пробивался слабый свет.

Подобравшись к входу, пленница прильнула глазом к щели. По двору метались неясные тени, кто-то что-то говорил, смеялся. Одна из лошадей заржала, тяжело звякнула железная бадья, хлопнула створка ворот амбара.

Скользя пальцами по шершавым доскам, Айша осела наземь прямо у двери, уткнулась лбом в колени.

Время замерло, было темно и тихо. Потихоньку из окружившей болотницу затхлой тишины пришел страх, прошуршал невидимыми влажными крыльями, спрятался в балках над головой.

— От судьбы не уйдешь. Ты — хвити, — сливаясь с далекими звуками двора, зашелестел он знакомым певучим голосом. — Забудь людей, забудь своего ярла. Вернись к нам.

— Нет! — Айша обхватила руками голову, сжалась. — Нет!

— Вернись. Ярл скоро оставит тебя. — Тень заскользила по стене, коснулась локтя болотницы краем незримых одежд. Пахнуло морем.

Айша отдернула руку:

— Уйди! — Она завертела головой, сжала кулаки. — Убирайся!

Что-то серое, похожее на клок серого тумана, проплыло за ее спиной. Она резко развернулась, ударилась коленом о дверной выступ, вскрикнула. Из раны на колене потекла кровь. Теплая струйка сбегала по замерзшей коже к щиколотке.

— Помнишь, что сказал Финн? Тьма вышла на охоту. Тьма поглотит его. Тебе будет больно, — прямо ей в ухо выдохнул холодом колдовской голос. — Люди не смогут защитить тебя от боли. Вернись.

Айшу трясло, то ли от холода, то ли от заползшего внутрь ужаса.

— Нет, — прошептала она.

— Вернись, пока не испытала боли. Ты — наша девочка, в тебе наш род, мы хотим тебе добра.

Не в силах вынести протяжный шепот, болотница принялась шарить ладонью по полу. Она не знала, что ищет, пока ладонь не наткнулась на старый кувшин для меда. Айша сомкнула пальцы на горлышке, размахнулась, со всей силы швырнула кувшин в серую тень.

— Прочь.

Ей в лицо брызнули глиняные осколки, тень съежилась, забилась в угол, пискнула обычной дворовой мышью. Айша попыталась прихлопнуть мышь ладонью, но промахнулась, и та улизнула в щель под дверью, напоследок мазнув по руке болотницы тонким холодным хвостом. Откинувшись к стене, Айша закрыла глаза.

Лишь теперь она почувствовала, как устала. Больше всего на свете ей хотелось спать.

Айша просидела в заточении день и еще ночь, то погружаясь в странную тяжелую дремоту, то ненадолго выныривая из нее. Серая тень не возвращалась и к утру стала казаться лишь обрывком одного из снов. Глаза понемногу привыкли, в короткие мгновения бодрствования Айша могла разглядеть свою темницу. Она оказалась маленькой, совершенно круглой, даже пол был с круглым углублением в середине. Поутру пошел дождь, и сочащаяся из-под двери вода собралась в центре землянки грязной лужей. С потолка и стен свисали остатки каких-то кореньев, от земляных стен пахло сыростью и плесенью. Почти всю землянку занимали старые оглобли, на них, будто на телегу, были навалены всякие ненужные вещи — плетеные корзины с рваными дырами, обломки бочки, жердь для сена, две подковы, белый от плесени хомут, кувшин с отбитым горлышком, кусок старой рыбацкой сети.

Подбив под себя всю эту рухлядь, Айша кое-как устроила себе мягкое сиденье, залезла на него, подобрав ноги, и постаралась подумать о чем-нибудь хорошем.

«Ежели человеку худо, он обязательно должен думать о хорошем», — когда-то давно, когда она была еще маленькой и жила в Затони, в большом доме, советовал дед. Дед был из тех, кто умел разгадывать знаки богов. Иногда его советы помогали. Из детства Айша помнила, как бродила с дедом по болотам, тихие вечера в теплом доме и быстрые пальцы старой Букарицы, плетущей пряжу в дедовском подполе.

Сорвавшаяся с потолка капля пронзила холодом кожу, прервала теплые воспоминания, перенесла болотницу в самые их глубины. Перед глазами встали скользкие стены огромной ямы, в ушах зазвенели молящие голоса, стоны, рыдания. За нею накатила тишина — мертвая, ледяная, страшная. Тьма дотянулась до Айши влажными лапами, закутала ее в холодный саван…

Дверь распахнулась так внезапно, что болотница вскрикнула. Свет хлынул внутрь, вместе с ним в темницу просунулась нечесаная голова Харека.

Судя по оплывшему лицу и красным глазам, ночь Харек провел за веселым гуляньем. Рубаха на нем болталась без пояса, в вороте виднелась багровая извилина старого шрама, пересекающего горло берсерка. Этот шрам оставила рука Айши в память о прежнем хевдинге Волка — Белоголовом Орме.

— Выходи. — Харек осклабился, забелел зубами. — Ночь принесла нам милость Асов [44].

Айша вылезла из землянки.

День клонился к полудню, но дождь еще накрапывал. Невдалеке темнели круглые крыши странно молчаливых домов усадьбы. Переминались под навесом лошади, устало мычала недоенная корова.

Айша поежилась. Желтоглазый засмеялся.

— Ступай к Кьятви. Он ждет тебя за южными воротами.

На прощание он махнул болотнице рукой, перебежал двор и скрылся за большой избой. Проводив его взглядом, Айша направилась к южным воротам.

Стражи на вышке у ворот не оказалось, Кьятви одиноко стоял на дороге. На нем была длинная шуба из лисьего меха. Мех намок, обвис некрасивыми клочьями. С подола на ноги старика стекала вода. Кьятви опирался на меч, горбил плечи. Когда болотница подошла, он покосился на ее осунувшееся лицо, сказал:

— Это был трудный день. Мы все устали. Надо идти к драккару.

Айша не спорила и старалась не смотреть по сторонам. Ее настораживала тишина, повисшая над еще вчера таким шумным двором. И безлюдье…

Уставившись в землю перед собой, болотница побрела прочь из усадьбы. Она чуяла беду, но боялась спрашивать о ней, как будто расспросы могли сделать все еще хуже. Рядом с ней, тяжело подволакивая ноги, топал старый урманин, тяжело дышал.

— Впервые после потери драккара Харек показался мне довольным, — тихо, только для того чтобы спугнуть давящее на плечи молчание, сказала Айша.

— Волк нашел то, что жаждал найти. — Кьятви приложил руку к груди, сморщился от боли. Другая рука, державшая меч, вдруг задрожала.

Айша подхватила старика, помогла ему доковылять до обочины, усадила на мокрую траву. Затем взяла меч из дрожащей руки, положила рядом. Шуба Кьятви распахнулась, открывая красную от крови рубашку. Болотница охнула, потянулась к подолу юбки, ухватилась за края шва, дернула. Ткань затрещала, разошлась. Зацепив зубами край, болотница оторвала от юбки небольшой клок, быстро прижала к ране Кьятви.

— Не переживай. Это царапина. — Кьятви попробовал улыбнуться, но не смог, скривился, потрепал болотницу влажной и твердой, как доска, ладонью по плечу. — Ты не сможешь остановить валькирий, когда они придут за мной. А без них я не покину этот мир.

Он пытался шутить. Поддерживая его, Айша выдавила улыбку. Рана на груди старика была глубокой, сразу было трудно определить, докуда она дотягивается.

— Нынче ты слишком мокрый и грязный, чтоб приглянуться валькириям, — усмехнулась болотница. — Пожалуй, все обойдется.

— Не для всех, — Кьятви покачал головой. — Видишь эти пустые дома? Этой ночью все люди из усадьбы были в крепости. Ни один из них не вернулся.

— Почему? — растерялась Айша.

— Рагнар, — коротко пояснил старик.

— Эрулы напали на капище? — Получив вместо ответа утвердительный кивок, Айша насупилась. — Но зачем? Варги не собирались воевать.

— Вчера вечером эрулы сняли снеккар Рагнара с мели. Красный конунг тут же причалил к берегу, и все его корабли — тоже.

— Они напали?

— Нет. Варги укрылись в крепости, и Красный не стал нападать на крепость. Он просто убил тех, кто не успел убежать. Людей резали прямо на жертвенном камне в капище, где варги приносят жертвы своим богам. Красный сказал, что если кровь коз угодна богам, то уж кровь людей будет угодна вдвойне, и отныне всем эрулам должно сопутствовать счастье в бранных делах. Спустя некоторое время варги вышли из крепости, чтоб отомстить.

— Глупцы! У Рагнара большое войско. Варгам надо было отсидеться. Смерть нескольких лучше, чем смерть всех, — выдохнула болотница.

Кьятви отмахнулся от нее, закашлялся. Вытерев губы, он продолжил:

— Ты не понимаешь. Рагнар не собирался драться. Он всего лишь показал свою силу, унизив варгов. Когда они вышли из крепости, чтобы принять бой, Рагнар погрузился на корабли и ушел.

Кьятви вздохнул, будто размышляя, стоит ли рассказывать дальше.

— И что?.. — поторопила Айша.

— Мы остались, — нерешительно начал Кьятви.

— Из-за меня?! — вскрикнула болотница.

Кьятви печально покачал головой.

— Драккар не был готов, Латья не успел заделать щель. Был бой. Потом Бьерн увидел, что варги спускают на воду лодки, и приказал убивать всех… Чтобы никто не ушел и не позвал помощь с береговых деревень. Никто…

Кьятви все бормотал и бормотал, его голова клонилась ниже и ниже, голос слабел.

— Где Бьерн? — Айша обхватила его за плечи, не позволяя упасть, но старик не заметил ее прикосновения.

— Где Бьерн?!

— Песни валькирий. Они кричат… Нет, это варги. Они проклинают нас. Как много проклятий! Смотрите, смотрите — они кружат над нами! Черные, как вороны Одина. Прочь! Прочь, крылатые твари! — Он бредил, то и дело путая слова и заходясь кашлем. От кашля из раны на его груди толчками плескала кровь. Кьятви прикрывал рану рукой, кровь сочилась у него меж пальцев, стекала под рукав.

Глотая дождевые капли, Айша озиралась по сторонам, надеясь увидеть хоть кого-нибудь из хирдманнов. Однако тянущаяся из ворот усадьбы дорога была пустынна, а из-за холма поднимались в небо серые клубы дыма.

— Погоди, полежи пока. — Болотница осторожно уложила ослабевшего воина на траву лицом вверх, подоткнула полы шубы ему под колени, чтоб не разворачивались. Потом наскребла земли вперемешку с жухлой травой, сунула земляной комок старику под голову. Стоя на коленях, поглядела на его заострившийся нос, резко очерченные скулы, впалые глазницы. Кьятви еще дышал, но в глазах уже металось беспокойство обреченного.

— Слушай мой голос, — склоняясь над ним, прошептала Айша. — Нет ничего, только мой голос.

Хирдманн закрыл глаза, слабо кивнул.

стараясь сдержать дрожь в голосе, запела заклинание Айша.

— Я не понимаю, что ты говоришь, — перебил ее песню тихий шепот хирдманна. Кьятви перевалился на бок, закрыл глаза. — Прости.

Какой-то миг Айша колебалась, затем, решительно выдохнув, вскочила на ноги и побежала прочь от умирающего, вверх, на холм. Через десяток шагов она обернулась, на ходу выкрикнула:

— Жди!

Кьятви ее уже не слышал.

На вершине холма Айша остановилась. Отсюда она видела капище, расположенное прямо посреди лядины, и крепость рядом с ним, в перелеске.

Крепость была небольшой, — сам замок да пяток низких домов, — но хорошо укрепленной. Высокая насыпь огораживала ее со всех сторон, оставляя лишь узкий проход к воротам. Одни ворота, нынче распахнутые настежь, вели к капищу, другие выходили в лес и на дорогу к усадьбе. Чтобы добраться до них, враг должен был бы пройти вдоль стены, сооруженной из камней и подпирающих их столбов. Любого незваного гостя, идущего к главным воротам крепости, ожидал рой стрел или кипящая смола. Но нынче нападение было слишком внезапным, — главные ворота даже не пострадали. Зато сторожевая башня возле них полыхала вовсю, дым тянулся в затянутое серыми облаками небо. В дыму Айша заметила распластавшееся на маленькой площадке башни тело стражника, в спине которого торчали две стрелы. Одна, с темным опереньем, принадлежала Рюрику, владельца другой, длинной, с полосатым древком, Айша не знала. Возле горящей башни скучились жители ближней усадьбы, испуганно озирались на окруживших их воинов, жались друг к другу, ища спасения. Бабы прятали за спины детишек, прикрывали им лица подолами юбок. Даже издали, сквозь вой и треск пламени, болотница слышала заунывный детский плач.

По крепости сновали хирдманны, ныряли в дома, выволакивали оттуда добычу, перекликались, хвастаясь ею друг перед другом. Кое-где подле входов лежали мертвяки. Кольчуги и оружие выдавали в них воинов. Трупы усеивали и дорогу, ведущую в огороженное рвом и кольями капище. Ряды кольев замыкались, образуя круг. Внутри круга на четырех столбах покоилась крыша храма — ярко-красная, издали похожая на шляпку большого мухомора без пятнышек.

Перескакивая через торчащие из земли камни, Айша побежала к капищу. Звуки разбоя приближались, накатывали, ноздри защипал дымный запах. Обогнув ров и ограду, болотница выскочила на мощенную булыжниками дорогу. Ей навстречу попался кто-то из хирдманнов Харека — лохматый, с грязными полосами на красном лице и мечом, с которого стекала кровь. У пояса воина болталась набитая добычей котомка. Из ее развязанной горловины высовывалась резная рукоять медного ковша, скомканный клок пурпурной ткани и сапог из бычьей кожи.

Зыркнув на болотницу, воин вскинул было меч, округлил губы для победного крика, однако в последний миг признал и отшагнул, позволяя пройти.

— Где Бьерн? — спросила Айша.

Не расслышав, воин нахмурился.

— Где Бьерн?! — выкрикнула Айша. Не получила ответа, изменила вопрос: — Где твой ярл?!

Хирдманн неопределенно махнул мечом в сторону капища. С лезвия сорвались несколько темных капель попали на щеку Айше. Она вытерла их ладонью, схватила уже собравшегося продолжить путь воина за рукав.

— Там Кьятви! — тыча пальцем в сторону холма закричала она. — Там, за холмом!

То ли не слыша, то ли не желая слышать ее воплей хирдманн вырвался, зло фыркнул. От резкого движения из его котомки вывалился сапог, шлепнулся в дорожную слякоть. Оттолкнув болотницу, воин склонился, подхватил его, принялся запихивать обратно.

Понимая, что от одуревшего находника ждать не чего, Айша направилась к воротам капища. Ветер нес ей в спину клубы дыма от горящей вышки, в горле щипало, усталые ноги подкашивались, цеплялись за каждый бугорок. Перед воротами болотница перешагнула через мертвого воина в красной рубахе и меховой безрукавке. Он лежал на спине и безмятежно взирал в серое, истекающее влагой небо. Дождь покрывал моросью его лицо, вода скапливалась в запавших глазницах, струилась по щекам.

В какой-то миг Айше показалось, что варг плачет, она даже остановилась, но, увидев на его шее глубокий разрез, пошла дальше, к храму и возвышающемуся под крышей огромному идолу Свентовита.

Перед идолом на плоском, круглом, как блин, камне покоилось тело вождя варгов. Один из его воины навалился грудью на его ноги, словно пытался и после смерти уберечь своего хозяина от чужаков. Спина воина была рассечена вдоль позвоночника от лопаток до пояса, в руке виднелся обломок меча. Еще два варга лежали рядом с камнем. У одного не хватало плеча и руки, лица другого было не различить из-за страшной раны, раскроившей череп почти пополам. Остальные мертвецы улеглись рядком между жертвенным камнем и основанием, на котором стоял идол. Возле некоторых блестело оружие.

Битва уже закончилась, несколько урман бродили по храму, заглядывая в закуты и разгребая священные сундуки друидов. Из сундуков в котомки и за пояса перекочевывало годами хранимое друидами добро — пурпурная поволока, шелк, золотые украшения, монеты, оружие, мех, набитые пряностями и солью ящички, гладкие круглые стекла в резной оправе, монеты из разных стран.

На одном из священных сундуков сидел Рюрик. Сундук был большой, ноги мальчишки не доставали до земли. Он безмятежно болтал ими, разглядывая обращенное к нему одно из четырех лиц огромного идола. Это было северное лицо Свентовита — надменное, мрачное и холодное. В руках Свентовит сжимал тяжелый деревянный меч. На коленах Рюрика тоже лежал меч — короткий, легкий, нарочно выкованный под его руку и рост. Из царапины на подбородке мальчишки сочилась кровь. Иногда Рюрик смахивал ее, вытирал пальцы о штанину, морщился. Подле него в сваленной прямо на земле куче тряпья копался Хемминг. Сакс вытаскивал из кучи то одну одежку, то другую, встряхивал, рассматривая ткань на свет. В нескольких шагах от Хемминга, в окружении урманов, Тортлав пытался ножом вырезать на ноге деревянного идола свое имя. Судя по громким одобрительным крикам, это ему удавалось.

Подскочив к Рюрику, Айша мельком оглядела ого.

— Волк освободил меня. Ты не видел Бьерна?

— Там, — Рюрик оставил меч, махнул рукой куда то за деревянное божество.

Сердце Айши подпрыгнуло радостным котенком.

— Я оставила Кьятви за холмом, — вспомнив про старого хирдманна, сказала болотница. Рюрик сузил светлые глаза.

— Что с ним?

— Он ранен. Мой заговор пока держит в нем жизнь.

Мальчишка соскользнул с сундука, постучал кулаком по крышке, сказал, обращаясь к Хеммингу:

— Приглядишь?

— Угу, — тряся перед лицом длинной рубахой с золотой вышивкой по вороту, буркнул тот.

Рюрик сунул в рот два пальца, свистнул, подзывал своих воинов. Сменив род и став воспитанником конунга Олава Гейрстадира, мальчишка обзавелся собственным небольшим хирдом. А Бьерн подарил ему драккар. После бури у Рюрика не осталось ни драккара, ни хирда, однако некоторые из тех, кто приносил ему клятву верности, уцелели. Бьерн выловил их из воды сразу после бури. Двое умерли, а остальные по-прежнему почитали Рюрика своим хевдингом.

Огибая идола, Айша запрокинула голову, разглядывая его деревянные лица. Северное она уже видела, далее шло восточное. Оно казалось более мягким и дружелюбным, чем северное. Пухлые губы бога скрывали улыбку, но в узких прорезях глазниц таилось сокрытое глубоко внутри коварство. На плече бога сидел орел. Мастер постарался, вырезая голову птицы, — хищный круглый глаз казался живым, из приоткрытого клюва летел беззвучный крик.

Следующее, южное лицо Свентовита сияло счастьем, даже древесина на нем была светлее, чем на других местах. Большие глаза взирали на мир с удивлением и радостью, рот был приоткрыт, как у изумленного ребенка, руки сложены на груди, ладонь в ладонь. В пальцах правой руки виднелся знак воинских почестей крест с круглым навершием, усеянным рунами.

Западного лица бога Айша не увидела, очутившись перед распахнутыми воротами священной конюшни, в которой переминался в полутьме белый гадальный конь Свентовита. Этого коня по весне выводили из стойла, украшали его гриву зелеными ветками и вели через ряды склоненных к земле копий. Если конь спотыкался или начинал шаг с левой ноги — людей ожидали беды и несчастья. Зато шаг с правой служил хорошим знаком.

У дверей конюшни сидел на корточках Бьерн. Он откинул голову, прислонившись затылком к стене. Бой окончился, и силы будто ушли из ярла, даже лицо его заметно осунулось. Глаза Бьерна были закрыты, согнутые в локтях руки сжимали клевец. Железное лезвие поблескивало под дождевой моросью, отбрасывало на щеки ярла светлые пятна бликов. На его лбу осел пепел, серой порошей запутался в черных волосах.

Робея от охватившего ее чувства, Айша подошла ближе. В ее груди что-то сжалось, перевернулось.

— Прости… — склоняясь к ярлу, прошептала она. — Ты ведь остался не из-за драккара, а из-за меня. Я знаю… Чтоб они не добрались до меня, после того как Рагнар напал… Но я не хотела, чтоб все так вышло.

— Ступай к пристани. — Бьерн провел по лицу ладонью, словно снимая с него невидимый налет, окинул Айшу равнодушным взглядом. — Все кончилось. Мы идем за Рагнаром. Он будет ждать нас у входа в Лабу.

Ноги Айши подкосились, она упала на колени в грязь подле ярла.

— Зачем? Зачем тебе идти за ним'?

— У нас договор. — Бьерн оперся на обушок клевца, отряхнул одежду. — Рагнар вернет Гюду после того, как и помогу ему взять золото франков.

— Но он предал!..

— Предал? — Брови ярла удивленно приподнялись. — Нет, он никого не предавал. Он не обещал варгам мира, а мне — защиты.

Айша не понимала, от чего ей больнее: от настойчивого желания Бьерна вернуть Гюду или от злости на Красного конунга.

— Он убийца, — уже в спину Бьерну произнесла она.

Ярл обернулся. Его волосы казались седыми из-за осевшего на них пепла.

— Я тоже, — сказал он.

Старого Кьятви принесли на корабль. Айша перевязала ему рану, промыв ее морской водой из фляги и прочистив края каленым ножом. У нее нс было трав, необходимых для лечения, но оставались заговоры и память об уроках, полученных ею еще в детстве в спокойных глубях Приболотья. Сидя над укрытым шкурой стариком, она без конца шептала, отдавая его боль то ветру, то воде, то деревьям, столь редким в здешних местах. Кьятви ее заговоры мало помогали. Лицо хирдманна осунулось, стало бледным, нос заострился, кожа обтянула костлявые скулы. Редкие седые волосы слиплись на висках, борода свалялась клочьями. Руки Кьятви лежали поверх шкуры — узловатые, старые и некрасивые. Одну Айша сжимала в ладонях, чтоб удержать блуждающую в сумеречной стороне душу раненого. Дважды к ней подходил Бьерн, смотрел свысока, хмурился. Почему-то под его взглядом Айша чувствовала себя виноватой, в голову лезли мысли о хвити, о своем предназначении, о предсказании старого колдуна, лежащего нынче под камнем в Каупанге. До самого конца Финн не переставал называть ее хвити — Белой женщиной, вестницей смерти, проводницей людских душ в иной мир. «Тьма обретет жизнь в капище четырехликого бога», — предрекал он. На острове варгов она увидела четырехликого бога и почуяла дыхание тьмы. Смерть коснулась острова своим крылом. Может, Бьерн думает, что все случилось из-за нее?

Айша любила Бьерна, но не понимала его. Она убеждала себя, что вовсе не надо понимать мужчину, которого любишь, что достаточно радоваться его близости и ждать его внимания. Чего еще могла желать от ярла безродная приболотная девка? Она жила, чтоб любить его…

Волны всплескивали под дружными ударами весел, слабый ветер холодил шею, остров варгов таял, смешиваясь с серой равниной озера. Мысли Айши текли, сливались с ровным бегом драккара, а губы шевелились, выговаривая привычные с детства заклинания. Постепенно берега сузились, драккар вошел в реку, что несла свои воды меж невысоких гладких холмов. Хирдманны заговорили об эрулах.

— Эй, Гримли, как думаешь, Красный сдержит слово? — донес до Айши чей-то вопрос порыв ветра. Ответа Гримли она не услышала, но внутри незнакомый доселе, поганенький голосок шепнул: «Пусть не сдержит. Пусть уйдет, предаст. Пусть заберет княжну>. Но, вопреки чаяниям Айши, в широкой заводи на равнине, там, где веселая Бойца впадала в величественную Лабу, драккар Бьерна поджидало войско Красного конунга. После недолгих приветствий и ленивой похвальбы воинов друг перед другом корабли двинулись дальше.

Полдня пути по Лабе показались Айше нескончаемо долгими. Вдоль реки тянулись ровные, пологие берега с одинаково темными полосами полей, изредка встречались редкие рощицы, еще реже — небольшие села с горбатыми домами и людьми, чьи лица были так же серы, как и одежда. Хирдманны разглядывали незнакомые места, подшучивали над испуганными жителями, врассыпную кидавшимися прочь от берега при виде чужих кораблей, судачили о великой битве с варгами, о добыче, взятой из озерной крепости, о скором приходе в Гаммабург — большой город саксов, где, по уверениям Рагнара, их ждали хороший стол, мягкие постели и женские ласки. Упоминая о женщинах, Харек косился в сторону Рюрика, широко ухмылялся и, хлопая мальчишку по плечу, обещал:

— Женщины саксов пресны, как речная вода, за то послушны, как коровы. Они то, что надо для первого раза. Тебе понравятся!

Рюрик наливался багровым румянцем, кусал губы, однако терпел. Вместо него Хареку отвечал Гримли, воин из Вестфольда, посланный конунгом Олавом для пригляда за мальчишкой, или скальд Тортлав. Ответы Гримли были коротки и резки, Тортлав, наоборот, говорил пространно, витиевато и непонятно. Ни тот ни другой унять Волка так и не могли.

— Подберем тебе бабенку постарше, чтоб знала, чем ублажить воина, — продолжал посмеиваться над Рюриком желтоглазый. Потный и красный от стыда мальчишка сидел вполоборота к Айше, его нижняя губа тряслась. Гримли открыл было рот, чтоб достойно ответить Хареку, когда в пальцах Айши дрогнула рука старого Кьятви и послышался его хриплый голос:

— О да, Волк. Такую же опытную, как была у тебя, когда ты впервые решился взять женщину. Или это она решила взять тебя? Не помню, но, кажется, она была большой и сильной, та женщина. Намного сильнее тебя в то время.

Берсерк смолк, оторопело уставился на старика.

— Ты ошибаешься, — рыкнул он недовольно.

Кьятви приоткрыл мутные глаза, скривил в улыбке сухие губы:

— В чем? В том, что ты взял ее? Или в том, что она взяла тебя?

Любой ответ был бы глупым. Желтоглазый не сколько раз открыл и закрыл рот, выискивая путные слова, затем, так ничего и не ответив, процедил что-то сквозь зубы и отправился к Бьерну на нос драккара. Латья отклонил руль, заставляя корабль обогнуть мыс, Харек качнулся, схватился рукой за борт, но не оглянулся. Тортлав хихикнул ему вслед, Гримли радостно осклабился. Почуявший достойную поддержку Рюрик встал на ноги, расправил плечи, вытянул тонкую мальчишескую шею и, за отсутствием Харека, победоносно взглянул на Айшу.

И в этот миг она впервые увидела Гаммабург. Огромная, величественная гряда из камней серой тенью выросла на холме за плечом Рюрика. Остроконечной пикой вонзилась в небо деревянная сторожевая башня, длинными крыльями распласталась по склону холма большая деревня, прорезала склон узкими улицами, разномастными домами, длинными складами. Пестрым языком людских одежд вывалилась на пристань, к раскачивающимся в гавани торговым кораблям, заметалась над рекой разноголосьем людской речи, конского ржания, стука и скрипа. Гаммабург — шумный, жаркий, тяжелый, как обрюзгший хряк, обложил берега Лабы постройками, навозным запахом, плешью торговой площади, настороженными рядами облепивших пристань копейщиков [45] и зелеными шапками лучников, затаившихся за грядой замковых камней. Правитель Гаммабурга граф Бернхар [46] еще не достроил основной каменный замок на холме, лучники обороняли лишь деревянную крепость, затаившуюся между деревенских домов и отгородившуюся от них тяжелыми воротами и крепким частоколом. У ворот на сторожевой башне один из стражей уныло колотил дубинкой в железный круг, оповещая город о прибытии неизвестных кораблей. Глухой железный гул плыл над площадью, над головами лучников, над ровными рядами копьеносцев, облизывал борта драккара, отдавался в ушах болотницы неприятным заунывным плачем. Никогда ранее Айше не доводилось видеть столь огромный город, даже Альдога по сравнению с ним казалась маленьким печищем. Ладони болотницы вспотели, в груди защемило неясной томкой, робость змейкой-медяницей заползла в сердце и притаилась там, подергивая склизким хвостом. Отыскав взглядом Бьерна, Айша шумно выдохнула, облизнула пересохшие губы. С ним было не страшно он был куда сильнее, чем этот огромный город с его рябой окраской и недостроенной крепостью на холме.

Кьятви услышал ее вздох, потянул за рукав. Полагая, что старик хочет пить, Айша нащупала рядом с собой кувшин с чистой водой, вытащила пробку, сунула старику. Он отстранил кувшин, просипел:

— Рагнар наверняка послал к ним гонца по суше. Они ждут нас. Поэтому слушай — заговорят ли в знак мира монастырь и церковь?

— Что?… — не поняла Айша.

— Слушай, — повторил старик и тут же, заглушая его речь, на берегу звонко, ровно, успокаивая и город и пришлых воинов, запело железо.

Ахнув, болотница схватилась за грудь, стиснула во рот рубашки, словно задыхаясь. Она умела слышать, как поет внутри древесных стволов живой сок, как наливается росой первая трава, как перешептываются меж собой незримые нежити. Иногда ей доводилось слышать и песнь железа — в боях, когда мечи, сходясь лезвиями, визжали злобно и жестко, изрыгая друг из друга хозяйскую ненависть. Болотница полагала, что именно таков голос железа. Но звуки, затмившие громаду чужого города, тоже издавало оно. И в них не было ярости или ненависти. Они пели о мире, о величии, гораздо большем, чем власть, и о прощении, куда более могущественном, чем сила. В них звучали голоса живых и давно ушедших людей, шелест ветра и звон ручья, радость и боль.

— Колокола, — вслушиваясь в радостное пение железа, сказал Кьятви.

Колокола, — вторя ему, прошептала Айша.