Набег

8. Викинг

В первые дни разлуки с близкими Марго ослепла и оглохла от горя. Страх притупился, и она даже не испугалась, когда Ардагар подвел ее к дверям той пристройки, за которой скрывался черноволосый викинг.

— Я — твой господин, — сказал Ардагар, — но ты будешь служить моему другу день и ночь и сделаешь все, что он пожелает. Ты поняла?

Марго поняла. Она даже обрадовалась — быстрая смерть избавила б ее от боли. По словам матери, викинги умели только убивать.

Но мать солгала. Прошел первый месяц весны, Марго уже почти два десятка дней ухаживала за викингом, а он вовсе не пытался ее убить. Он просто не замечал ее. Его раны понемногу зажили, он все чаще выходил за монастырский двор, садился, привалившись спиной к стене, и долго смотрел куда-то за поля и даже за далекую полосу леса. А вернувшись домой, молча съедал то, что приносила с обеденного стола Марго, отдирал присохшие к телу повязки, мазал раны вонючей мазью, добытой монахами, и заваливался спать. Он мало говорил, вернее, он вообще не говорил с Марго. Куда больше с ней общались монахи. Рассказывали, как варги захватили монастырь, как предательница Ингия открыла им ворота, как варги забрали женщину по имени Гюда и вместе с Ингией и многими другими рабами увезли ее в дар своим языческим идолам. Монахи рассказывали и о том, кому прислуживала Марго. Они говорили, что подобрали викинга на поле боя, среди мертвецов, что в том бою он потерял многих друзей, а оставшиеся в живых бросили его, спасая свои шкуры. Болтали, что колдунья, которая пришла с викингом, была его женщиной и что она пыталась убить бессмертного Коракшу, но погибла сама…

Монахи много о чем болтали.

А викинг молчал.

Иногда к нему заходили Ансгарий и Ардагар. Склоняясь, чтобы не задеть головой низкую притолку, они вступали в пристройку, придвигали ближе к огню чурбаки, садились, заводили неспешный разговор.

Поначалу Марго выгоняли. Но потом перестали, и она, приютившись в темном уголке возле двери, слушала, как они разговаривают о какой-то северной миссии, о неведомом городе Бирке, о конунге данов. Марго почти ничего не понимала, улавливала лишь, что ее новый господин Ардагар и отец Ансгарий собираются поехать на север, к конунгу данов, чтобы заручиться его дружбой и увериться в его добрых намерениях. А еще они хотели построить церковь в Хедебю, чтоб крестить там данов. Ансгарий говорил, что Бьерну, — так он называл викинга, — следует присоединиться к миссии на север.

— Отрекшийся от Бога язычник Клак [73] по наущению Лотаря вынашивает недобрые мысли. Ходят слухи, что он собирает войско, дабы, по его словам, "отмстить за друга и брата"… — склоняясь головой к молчаливо слушающему викингу, нашептывал Ардагар.

В доме было тихо, его шепот доносился до угла, где пряталась Марго. От очага исходил слабый желтый свет, согнутые на чурбаках фигуры отбрасывали на стены длинные черные тени. Тени шевелились, перешептывались.

А викинг молчал.

— Хорик Датчанин приходится родичем тебе и твоему отцу, ты дружен со многими его ярлами. Под твоей защитой наша миссия будет в безопасности… — продолжал Ардагар. — Клак не станет затевать нападение на Гаммабург, если это будет грозить войной с Датчанином.

В полутьме лицо Ардагара становилось красным, отчетливее провисали мешки под глазами, а тонкие волосы на голове казались сальными. Зато лицо Ансгария, наоборот, обретало резкость и решительность. Его губы шевелились:

— Господь дал нам силы вынести тебя с поля боя, Господь оставил тебе жизнь, помоги же и ты восславить Его милость, спасти невинные души…

А викинг молчал.

Потом гости уходили, оставляя Марго наедине с викингом.

В первые ночи Марго выходила во двор и ложилась спать у дверей, но однажды, намаявшись за день, заснула на полу в доме. В ту ночь ей снилась мать. Она вплетала ей в волосы красивую красную ленту и напевала что-то очень печальное. Руки матери гладили голову Марго, от материнского передника пахло квашеной капустой, но Марго было одиноко, как никогда. Она выдернула из волос ленту, бросила ее матери и побежала прочь от нее со всех ног. Она бежала, бежала, бежала и… проснулась.

Не было ни матери, ни красной ленты. Был чужой узкий дом, слабое потрескивание углей в очаге и спящий на подстилке возле очага незнакомый мужчина. На его теле красными буграми вздувались шрамы, из приоткрытого во сне рта вырывалось хриплое дыхание, на высоком лбу плясали отблески пламени, а черные волосы змеями вились вокруг его головы, заползали на шею, прикасались к темным от солнца и ветра плечам. От него исходил жар сильнее, чем жар очага, и он был гораздо более одинок, чем сама Марго.

После той ночи Марго стала спать в доме. Она больше не боялась викинга, даже жалела его. Он казался ей похожим на того странного зверя, которого однажды привез в Гаммабург торговец с юга. Он вез зверя в подарок королю. Зверь напоминал рысь, только был намного крупнее, и шкура у него была вся в желто-черную полоску. Зверь медленно ходил по клетке, сделанной из железа, хлестал себя хвостом по полосатым бокам и пристально разглядывал столпившихся вокруг клетки людей. Он не ел мясо, которое приносил ему торговец, а в его холодных глазах Марго видела тоску и презрение. Подружка Марго Агни боялась зверя, рассуждала о его когтях и о том, что его ловили сразу двадцать охотников и десять из них он убил, а Марго думала, что, будь ее воля, она непременно выпустила бы зверя на свободу… Потом клетку со зверем погрузили на большую телегу и увезли к королю. Почти так же, как теперь пытались увезти куда-то темноволосого викинга…

На исходе месяца к Марго пришла Элиса. Викинга не было дома, и Марго в одиночестве зашивала порванную юбку, когда дверь распахнулась и сунувшаяся в щель голова Матфея прошипела:

— Выйди на двор. Сестра пришла.

Воткнув иглу в повешенную на стену тряпицу, Марго вышла на двор.

Было уже поздно, солнце уползало за стену, обливая стены монастыря слабым красноватым сиянием. Элиса в нарядном платке стояла посреди двора, озиралась по сторонам, теребила в руках небольшой сверток. Заметив Марго, она повеселела, шагнула навстречу.

— Вот, — протянула она сверток сестре. — Мать послала.

— Спасибо, — сказала Марго.

Сверток был легким, от него исходил запах свежей выпечки. Марго показалось, что сестра похудела и стала ниже ростом.

— Как ты? — спросила Элиса.

— Хорошо. — Марго не знала, о чем говорить. Переминалась с ноги на ногу, рассматривала носки своих сапог. Тех самых, которые когда-то сунула ей с собой мать.

— Новый господин не обижает? — допытывалась сестра.

— Нет.

На одном сапоге, чуть сбоку от шва, засох комочек светлой серой грязи. Марго сковырнула его каблуком другого сапожка, растерла в пыль, сравнивая с землей.

— А как вы там? — наконец глупо спросила она.

Сестра обрадовалась.

— Хорошо. Очень хорошо! Господин граф уехал, работы в крепости стало меньше…

— Все ли здоровы? — помогла ей Марго.

— Все. Все, Божьей милостью! — Сестра кинула взгляд на крест, венчающий крышу монастырской часовни, перекрестилась.

На ней была новая рубашка и материна юбка, немного ушитая по бокам. В том узелке, который мать дала Марго с собой, отводя ее к новому господину, тоже была рубашка. Три дня Марго рыдала по ночам, зарываясь в нее лицом, а на четвертый выбросила в огонь…

— Ладно, — сказала Марго. — Пойду я.

— Что, уже? — удивилась Элиса.

Марго пожала плечами:

— Дел много.

Она проводила сестру до ворот, даже вышла за ней следом. Постояла, глядя, как обтянутая нарядной тканью спина Элисы скрывается за холмом. Потом присела у стены на корточки, развязала сверток. Внутри лежало несколько лепешек, платок из синей пестряди и завернутая в тряпочку монетка.

Марго отложила в сторону платок, отломила кусок лепешки. Сунула ее в рот, прижала к груди тряпочку и заплакала.

Она сидела, скорчившись под монастырским забором, маленькая, жалкая, жевала сухую лепешку и плакала. Слезы застилали ей глаза, поэтому она не сразу увидела викинга. А когда увидела, было уже поздно — он возвышался прямо над ней. Снизу он казался совсем огромным, его плечи закрывали заходящее солнце, тень скрывала лицо, оставляя на виду лишь змеи косиц и блестящие влажные глаза. Он был похож на неведомого языческого бога, которых, конечно же, не было, — ведь Бог был один. Но он все равно походил на другого, незнакомого Марго, бога…

— Я не сказала… — Сама не зная почему, вдруг стала объяснять ему Марго. Поперхнулась лепешкой, закашлялась, пробормотала сквозь кашель: — Я… Вот, она мне…

Викинг молчал.

Марго никак не могла растолковать ему, что ей больно из-за собственной жестокости, из-за неумения сказать сестре, как она любит ее и мать, как скучает, как хочет хоть раз обнять их, почувствовать рядом тепло родного тела…

Трясущимися руками она протянула викингу тряпицу:

— Вот, мне мама…

Упоминание о матери сдавило сердце. Монета вывалилась, покатилась викингу под ноги. Он наклонился, поднял ее. Потом, ни слова не говоря, сел рядом с Марго. Облокотился на согнутые колени, уставился в темнеющие поля. Всхлипывая, девочка ощущала сбоку его горячее плечо.

Они сидели молча, бок о бок, пока Марго не перестала плакать.

Стало совсем темно, в вечерней тишине разнеслось громыхание колотушки, — собираясь запирать ворота, привратник предупреждал об этом всю округу.

— Иногда тяжело сказать о своей любви, — по-прежнему глядя куда-то в темноту, глухо вымолвил викинг. — Но тяжелее, если больше некого любить.

От слез щеки Марго опухли и горели. Она попробовала представить, что мать, Элиса, отец, все, кого она любила, вдруг исчезли. Что больше некому собрать для нее сверток с лепешками и монеткой в тряпице, и некому принести ей этот сверток, а ей больше не о ком думать, когда становится совсем одиноко… Марго решила, что викинг прав, — это намного хуже.

— Можешь любить меня, — стараясь не смотреть на викинга, предложила она.

— Возьми… — сказал он и положил ей на колени подобранную монетку.

На другой день к Бьерну пришел Ардагар.

Марго чистила котел на дворе, когда увидела, как он быстрыми шагами направляется к их дому. Бросив котел, Марго нырнула внутрь, разглядела в сумраке викинга, предупредила:

— Господин Ардагар идет!

— Криклива ты слишком… — Ардагар отодвинул ее с приступки, вошел в избу. Вид у него был довольный. Подобрав полы длинного одеяния, он прошел внутрь дома. Марго услужливо подтащила к гостю чурбачок, привычно попятилась в угол.

С утра Бьерн был не в духе. Он ничего не говорил, но Марго ощущала его недовольство. Ей казалось, что викинга рассердил вчерашний разговор, и девочка старалась загладить свою непонятную вину. Встав чуть свет, она вымела весь дом, вытрясла на дворе половые плетенки, сварила кашу из сладкой репки. Бьерн ее стараний не замечал, глядел в огонь, хмурился. Гостю он тоже не обрадовался.

— Король и епископ Рейнсский благословляют миссию к Хорику, — начал Ардагар, и Марго поняла, что он снова будет уговаривать викинга пойти в земли данов. — Посланец привез дары для конунга и деньги на поход. Я купил выносливых лошадей и нанял воинов для сопровождения…

Бьерн молча покачал головой, словно не одобрял речи Ардагара. Тот заелозил задом по неустойчивому чурбачку. Чурбачок пошатнулся, чуть не упал.

— Ты волен поступать по своему разумению, — восстановив равновесие, вновь заговорил Ардагар. — Но я могу хорошо заплатить тебе, если ты согласишься пойти с нами…

Не дождавшись ответа, он протянул руку, коснулся обнаженного плеча викинга. Тот резко отшатнулся. Черные косицы взметнулись, рассыпались по его спине и плечам, темные глаза обожгли Ардагара холодом. Гость поспешно отдернул руку, не зная, куда ее деть, спрятал в складки одежды.

— Послушай, сын Горма. — Лицо Ардагара блестело от пота, маленькие глаза хитро щурились. — Ты можешь убить меня за такие слова, но все-таки я скажу тебе правду…

Он волновался. Марго видела бисеринки пота, украсившие кожу над его верхней губой и сжатую в кулак руку под одеждой. Но голос Ардагара оставался по-прежнему тихим и вкрадчивым:

— Ансгарий говорит о Божьем промысле, но я полагаю, что, как бы он ни старался, ты не примешь крещение и не встанешь за ним на крестном ходе. В тебе кровь твоих языческих богов, ты потомок Ингилингов, и у тебя свой путь. Молиться и жить в отшельничестве — удел монахов, пестовать утрату — удел женщин, ходить в походы — удел морского ярла. Или ты думаешь, что сможешь всю оставшуюся жизнь просидеть тут, как мышь в норе? Нет, не сможешь. И ты знаешь об этом. Иначе не хранил бы под постелью свой клевец…

Викинг быстро повернул голову, всмотрелся в темноту, где затаилась Марго. К щекам девочки прилила кровь, сердце бешено заколотилось, — ведь это она рассказала монахам о клевце. Тогда она не знала, что странный топор с острым железным клювом вместо обушка называется "клевец". Просто однажды, перебирая постель Бьерна, Марго наткнулась на крепкую деревянную рукоять с костяными вставками в дереве. Рукоять была украшена резьбой, у навершия ее оплетали кожаные ремни, а посередке дерево стерлось и стало совсем гладким. Марго потянула рукоять к себе и вытащила диковинный топор. Когда она разглядела блестящее лезвие с зазубринами по краю, ей стало страшно, совсем как тогда, когда она впервые увидела раненого Бьерна. Испугавшись, Марго быстро засунула топор обратно, меж двух толстых шкур, на которых спал викинг. О находке она рассказала Матфею и Симону. Больше никому…

— Правда-правда, никому-никому… — корчась под пристальным взглядом викинга, Марго перекрестилась, поднесла сложенные пальцы к губам, закусила ногти.

Бьерн отвернулся. Потянулся к очагу, покопался в углях короткой обгорелой палкой. Он был без рубахи, его спина перекатывалась буграми мышц, от лопатки вверх под волосы уходил красный выпуклый шрам.

— Ты хочешь просить помощи у врага, — негромко заговорил Бьерн.

У Марго на душе потеплело. Со вчерашнего вечера ей нравился его голос — спокойный, ровный, мягкий, как лапы того полосатого зверя, которого напоминал ей викинг.

Бьерн поднял палку, задул разгорающийся на конце уголек, положил палку у своих ног:

— Хорик не станет защищать город Людовика от Клака. Хорик — родич Клаку.

— Но он изгнал Клака из своих земель, — возразил Ардагар.

Марго уселась поудобнее, положила голову на скрещенные руки. Разговор мог затянуться, как это часто случалось, но уходить Марго не хотелось. Правда, беспокоила мысль об оставленном на дворе без присмотра котле, но Марго удачно отгоняла ее прочь.

— Теперь оба датских конунга успокоились, получив наделы. Если Клак вздумает мстить Гаммабургу за нанесенную Рагнару обиду, то какое до того дело Хорику?

— Хорик принял крещение Христово, долг христианина…

— Брось! Клак тоже был крещен вашими монахами, но когда Лотарь предложил ему Фризию, он быстро забыл о вашем Боге…

Под монотонный спор мужчин Марго стала задремывать. В углу было тепло, сухо, за спиной девочки со стены свисали сушеные травки для отпугивания злых духов. От травок пахло пылью и покоем.

Засыпая, Марго размышляла над разговором Ансгария и викинга о данах, о неведомых Ингилингах, чьим потомком был викинг, и о богах, чья кровь текла в его жилах. До сих пор Марго ни разу не видела человека, в котором была бы кровь Бога. Даже отец Ансгарий, несмотря на всю свою доброту и святость, не мог похвастаться родством с Господом. Хотя, возможно, языческие боги, — которые были вовсе не богами, а заблуждением, как говорил отец Ансгарий, — могли порождать людей. Ведь родила же Дева Мария Иисуса? Почему же какое-нибудь "языческое заблуждение" не могло породить человека?

Тяжелые шаги прервали дрему Марго. Она вовремя вжалась в стену — Арадагар перешагнул через приступку, вышел во двор, громко хлопнул за собой дверью.

Протирая глаза, Марго вытянула шею. Бьерн попрежнему сидел у огня. На его коленях лежал клевец, большие ладони задумчиво ласкали острое лезвие. Выбравшись из укрытия, Марго осторожно подошла ближе к викингу.

— Я не говорила ему… про клевец… — почти шепотом сообщила она спине Бьерна.

Тот оглянулся:

— Но у тебя длинный язык.

— Знаю, — горестно вздохнув, Марго подступила совсем близко к викингу, присела на корточки. Посмотрела, как его пальцы оглаживают блестящее железо, как резко проступили две морщины на его лбу, догадалась:

— Ты поедешь с ним?

Мотнула головой на дверь.

— Да, — ответил викинг.

После сна у Марго затекла правая нога, под кожей бегали мурашки, больно щипались. Девочка высунула ногу из-под юбки, растерла ее ладонями:

— А я?

— Останешься здесь. С Ансгарием.

Бьерн взял клевец за рукоять, покачал его вверх-вниз, словно собираясь метнуть оружие в стену напротив.

Марго скрестила ноги под юбкой, локтем оперлась на опустевший чурбачок:

— Ты скажешь конунгу данов Хорику, чтоб он защитил нас от Клака?

Викинг покосился на нее:

— Длинный язык и чуткие уши. Плохое соседство.

Марго вдруг поняла, что привыкла к нему. Привыкла к его молчанию, к его хмурому лицу, к бесшумным шагам, к запаху и к шрамам на его теле.

Они разговаривали всего второй раз, но где-то внутри, в самой глубине своей души, Марго знала, что он понимает ее гораздо лучше, чем все монахи, с которыми она часто и подолгу болтала во дворе. Ей не хотелось, чтоб он уходил.

— Я буду молиться за тебя, — прошептала Марго. И, чтоб не слышать его ответа, — ведь он не верил в ее Бога и ее молитвы, — быстро спросила: — Когда ты уходишь?

— Завтра, — сказал он.

Утром они уехали — Бьерн, Ардагар и два монаха. Бьерн отказался от воинов, которых хотел взять с собой Ардагар.

— Много людей — много шума, — сказал он.

— Но… — попытался возразить Ардагар.

— Нет, — сказал Бьерн, и Ардагар замолчал.

Провожать уезжающих вышли лишь Марго и отец Ансгарий.

Было очень рано, еще даже не светало. Приведенные Ардагаром лошади нетерпеливо переступали ногами у ворот монастыря. Двое монахов держали их под уздцы. Один, потолще и пониже, испуганно поглядывал на доставшегося ему крупного каурого жеребца. Судя по всему, он плохо ездил верхом.

Ардагар опустился на колени перед отцом Ансгарием, подставил макушку под его ладонь. Ансгарий прошептал молитву, перекрестил поднявшегося гостя:

— С Богом.

Все трое пошли к лошадям. Марго стояла в дверях опустевшего дома, смотрела им вслед. Никто не обернулся, не помахал ей рукой, не сказал, как жить дальше.

Ардагар влез на лошадь, вырвал уздечку из рук испуганного монаха:

— Пора.

Ему досталась невысокая серая лошадка с куцым хвостом. Она не казалась резвой, зато наверняка была вынослива и послушна.

К Бьерну подвели Ветра. О подарке короля знал весь город, и то, что отец Ансгарий решился отдать его викингу, говорило о важности затеянного дела. Но Марго не думала ни о жеребце, ни о деле, которое погнало викинга в путь. Ей было зябко и одиноко. И еще она не знала, что делать дальше.

Бьерн потрепал Ветра по шее, провел пальцами по переносице жеребца. В его движении Марго почудилось что-то нежное и печальное. "Колдунья! — вспомнила она. — Ее чуть не казнили из-за пропажи Ветра".

Неужели болтовня монахов о том, что колдунья была любимой женщиной Бьерна, могла оказаться правдой?

Бьерн махом запрыгнул в седло, потянул уздечку на себя, заставляя Ветра пятиться, приседая на задние ноги. Почуяв сильного наездника, жеребец послушно отступил. Потом, подчиняясь его воле, повернулся к монастырским строениям задом, трусцой пошел к воротам. Викинг не оглянулся и ничего не сказал Марго на прощание, но на всякий случай она перекрестила его спину и круп Ветра.

Всадники скрылись за оградой, привратник запер ворота, задвинул щеколду. Шаркая ногами по двору, отец Ансгарий направился к маленькой часовне. У него был усталый вид: утром он должен был пойти в городскую церковь, чтоб сказать людям, что Бог всегда будет любить и оберегать их. А потом надлежало навестить семейство гончарного мастера, у которого болела жена, рассудить крестьян, недавно подравшихся на церковном поле из-за наделов, вернуться к обедне в монастырь, а после обедни пойти в крепость, где в отсутствие Бернхара, который отправился с податями к королю, заправлял его корыстолюбивый и глупый братец…

Взгляд Ансгария полз по земле, изредка проскальзывал по стенам монастыря. Цеплялся за потрескавшийся камень фундамента — "надо бы заменить", за червоточины в срубе — "неужели опять муравьи?", за двери пристро…

В распахнутых настежь дверях пристройки стояла девочка. Ансгарий знал, что ее недавно купил Ардагар для ухода за раненым ярлом. Девочка была худенькой и чумазой. Она грустно смотрела на запертые створы ворот, ковыряла пальцем в носу. Ансгарий вспомнил, что ее зовут Марго и она из семьи графских сервов. Кажется, недавно к ней приходила сестра…

Ансгарий остановился перед девочкой, коснулся ладонью ее волос:

— Пока твой господин в отъезде, ты можешь вернуться к своей семье.

Девочка потупилась, отрицательно покачала головой:

— Меня там не ждут.

Ансгарий задумался. Ардагар купил девочку, после его отъезда и до его возвращения она становилась принадлежностью его господина — архиепископа Эбо Рейнсского. Но не отправлять же дуреху в Рейн…

— Хорошо, — вздохнул Ансгарий. — Ты будешь жить здесь, пока не вернется твой господин. Будешь убирать двор.

Раньше, до нападения варгов, двор убирала Ингия…

"Бог ей судья…" — отогнав плохие воспоминания, Ансгарий погладил девочку по голове, пошел дальше.

Сегодня ему предстояло слишком много дел…