Николай Зеленов такой человек, что за словом в карман не полезет. Тем более — в чужой. И тем более — за непечатным словом.
Он был странноват. Он любил на транспорте час «пик». Да еще имел в придачу подругу Веру, пять судимостей, кепку-блин и неинтересный образ мыслей.
А вот прописки у него не было, потому что и паспорта у него не было — последнее место отсидки он покинул, не спросясь и недотрудовоспитавшись.
Поселился непоседа в большом городе и стал, значит, любить на транспорте час «пик». На автотранспорте. Ему понравилось, что в автобусе люди впопыхах наносят друг другу ущерб — кому моральный, а кому и вовсе материальный. Не деликатничают. И пока они так себя ведут, можно полюбопытствовать, что у них в карманах.
Слюбопытничал разок — семьдесят рублей. Удовлетворительно. «А Верка при мне вроде инкассатора будет!» — весело решил Зеленев и следующий раздобытый кошелек сунул прямо в карман покладистой подруге.
Легкомысленный человек! Отбывая то и дело свои сроки в местах, где не водятся троллейбусы и автобусы, Зеленое несколько оторвался от жизни. И теперь он не учел, что в час «пик» пассажир расположен ко всяким решительным крайностям.
Вот и получилось, что когда пассажирка Казакова хватилась своего кошелька, она не только учинила обыск, не только отняла свой кошелек, не только задержала Зеленова с подругою, а и сама привела их потом в милицию. Это, конечно, удивительно, но нельзя же забывать, что в час «пик» удивительное — рядом. А Зеленое забыл, да так, что по дороге в милицию заупотреблял от удивления ошеломляюще приличные слова.
Дело ясное — суд.
Суд. Казакову как потерпевшую вызвали на заседание повесткой, Веру как подругу-свидетельницу — тоже повесткой, обвиняемого так привезли. Встал он и говорит:
— У меня, — говорит, — адвоката нет. Хочу, чтоб был.
Решили: ладно- Торопиться некуда. Заседание перенести на потом, тем более что и подруга-свидетельница все равно не явилась.
Собрались во второй раз, а адвокат возьми да укати на другой процесс. Решили: ладно. Торопиться вообще-то некуда. Заседание перенести на потом, тем более что и подруга-свидетельница все равно не явилась.
В следующий раз не досчитались уже и обвиняемого — у него в то время аккурат изо всех сил болел палец. Он у него нарывал. Решили: ладно. Торопиться еще, кажется, рановато. Заседание перенести на потом, тем более что подруга-свидетельница все равно не явилась.
Но и четвертым разом пришлось не ограничиться. Потерпевшая Казакова отсутствовала, потому что не получила повестку, свидетельница Вера — потому, что решила вообще пропасть без вести.
Решили: ладно-то ладно, а пора и поторопиться, чтоб этот суд в конце концов произошел…
Послали потерпевшей Казаковой новую повестку, а за поиски свидетельницы Веры взялась милиция.
И вот суд получает обратно «корешок» повестки, по которому ясно видно, что повестка адресату, возможно, вручена, а возможно, и нет еще, так уж этот «корешок» здорово оформили. А насчет свидетельницы Веры — вообще сообщение: нет ее нигде-пренигде.
Представьте теперь себя на месте судьи Смолеева, который вел дело. Сядьте и подумайте, как ускорить события. Время, чтобы сесть и подумать, еще оставалось. Правда, оно уже иссякало.
Судья Смолеев так и поступил: он сел и подумал. Правда, на скорую руку. А сделав так, он написал в райотдел милиции записку с просьбой обеспечить явку на суд гражданки Казаковой хотя бы.
Курьер взял записку и сбегал в милицию, которая хорошо была под боком.
А Казакова между тем никакой повестки не получала и ни о каких новых сроках суда была, конечно, не в курсе дела, а просто лежала себе в постели да болела.
А в милиции между тем и своих дел ох как хватает, чтоб возиться еще с доставками разных потерпевших гражданок. Тем более там и не знали, что она потерпевшая. Гражданка Казакова, да и все тут.
Накануне суда сначала было утро. Потом — день. И вечер тоже был. Три неподходящих времени суток для выполнения просьбы судьи Смолеева, потому что в это время милиция совсем занята своими текущими делами.
К ночи они с ними поуправились, глядят — записка: проследить, чтоб назавтра явилась в суд некто Казакова. А куда уж тут следить, когда и не завтра теперь, а самое настоящее сегодня: час, можно сказать, ночи. И он получается вроде как час «пик» в этом деле. Хорошо еще адрес указанной гражданки вполне подходящ: три минуть! пешком, а на машине так и совсем — сорок три секунды.
Ну, сели на машину, поехали. Доехали благополучно и два нештатных сотрудника милиции подубасили в дверь Казаковой кулаками. Для, можно сказать, скорости.
— Кто там? — сказали, конечно, за дверью.
— Гражданка Казакова, это вы? — уточнили сотрудники.
— Я ее муж, — ответил голос.
— Тогда вы нам не нужны. Нам нужна ваша жена.
— Да вы кто? — затревожился муж.
— Милиция! — дуэтом крикнули сотрудники. — И пусть ваша Казакова одевается!
— Зачем же? — все больше пугался муж.
— Что же, она вся босиком в КПЗ поедет?
— Куда? Куда?
— На кудыкину гору! В камеру предварительного заключения!
За дверью возник своевременный переполох. Супруги кинулись к телефону звонить в отделение милиции, что к ним в квартиру ломятся какие то бандиты.
— Не, — успокоил их дежурный по отделению. — Это не они. Не бандиты. Это мы. Мы вашу явку обеспечиваем.
К счастью Казаковых, дежурный оказался человеком смекалистым и с быстрой реакцией. К тому же наша милиция, и это уже к счастью всех граждан, очень технически оснащена.
Дежурный связался по радио с шофером посланной машины, дал приказ «отставить», шофер поднялся к сотрудникам, без лишних слов передал им это самое «отставить», так что дверь Казаковых успела выдержать напор дисциплинированных нештатных сотрудников.
Ну, а будучи дисциплинированными, они, конечно, мигом «отставили» и даже пожелали напоследок спокойной ночи.
Какое там спокойной ночи! Пока Казаковы сосали валидол да сочиняли письменную жалобу, уже и утро суда наступило.
И на суде потерпевшая возмущенно рассказывала, как с нею обошлись, а подсудимый Зеленов долго и искренне смеялся. А потом его в очередной раз увезли в места, где не водятся троллейбусы.
А на письменную жалобу Казаковой заместитель начальника райотдела милиции письменно же и ответил, что «прибывший наряд действовал правомерно».
Мне же признался устно:
— Нехорошо, конечно, получилось. Ночь, понимаете ли… Но мы ведь не знали, что эта Казакова целый день дома лежит…