Начало пути

Глава 20 У городских стен

Я открыл глаза. Взгляд вонзился в красный потолок. В уши ворвался шум переговаривающихся людей и скрип деревянных колёс. Похоже, мы в пути. Едем куда-то, а я всё так же валяюсь на полу кареты.

Несколько секунд я просто лежал, прислушиваясь к окружающей обстановке и прислушиваясь к самому себе. Тело не ныло, кости не трещали, голова не болела. Во рту сухость, но не до состояния, будто нёбо тёрли наждаком. Просто обычная жажда.

Я облегчённо вздохнул, в душе надеясь, что это не очередной ужасный сон, и с опаской посмотрел на свои ладони. Все метки были на месте. И на правой руке, и на левой. Никто ничего у меня не вырезал, никто ничего не выдернул. Я всё тот же, что был, когда спасал жизнь Вилибальду.

Вспомнив про бедолагу, я приподнялся на локтях и скосил глаза вправо. Вилибальд всё ещё находился в карете. Всё ещё лежал на полу. Но в этот раз он лежал не бледным бревном, закутанным в тёплый плащ, а просто спал. Спал, повернувшись на бок, подтянув к груди колени и подложив под щеку кулак.

Сама по себе на моём лице появилась улыбка; всё же мне удалось спасти парню жизнь. Никогда не видел, чтобы трупы похрапывали столь смешно. Я вновь протянул руку, чтобы проверить чужое дыхание, и остался удовлетворён. На всякий случай пощупал пульс и ощутил толчок. Затем осторожно закатал рубаху на боку и увидел затягивающуюся рану. Затянулась точь-в-точь как дыра в моей груди, оставленная наконечником стрелы.

— Мне всё же удалось, — прошептал я, а затем сосредоточился на себе. Ощупал с ног до головы и убедился, что на теле не осталось ни следа от порезов и ран. А надрез на предплечье превратился в бледную полосочку.

Затем, преодолевая лёгкий страх, я осторожно погладил пальцем метку на левой руке. Метку, которая отвечала за активацию спасительной иглы. Я опасался, что лишился её. Что растратил дар зря, как пугал меня Голос.

Но всё же я нашёл в себе силы и выпустил иглу на волю. В тесноте кареты нить закружилась вокруг моей талии очень осторожно. Словно понимала не хуже меня, где находится. Осветила оранжевым светом небольшое пространство, а игла замерла у потолка и, как мне показалось, укоризненно смотрела ярким кончиком.

В голове быстрым болезненным вихрем пронеслись очередные напоминания.

Я инстинктивно почесал заросший подбородок, обрабатывая обновлённую информацию. Мне окончательно стало понятно, что затея удалась. Но хоть Вилибальда я спас, лишился части того, чем поделился со мной бедняга Бао Демин — лишился части исцеляющей энергии. Я пожертвовал ею ради спасения обычного человека. И теперь её не только стало меньше, но и восстанавливаться она будет дольше, чем раньше.

— Так вот на что намекал Голос во сне, — прошептал я, отвечая лихорадочно метавшимся мыслям. — Вот что за совершенный дар. Он не хотел, чтобы я тратил его. Чтобы тратил на простых людей. Угрожал даже возмездием.

Я рассеянно погладил метку, отправляя иглу восвояси, и задумался. Всё потихоньку становилось на свои места. После случившегося, я стал чуть лучше понимать, что со мной происходит. Кровавая битва и последующие события помогли немного приоткрыть закрытую дверь.

Ужасные реалистичные сны, где монстры рвали меня на части, не так сильно испугали меня, как мог подумать тот, кто заставлял их видеть. Я понял, конечно, на что намекал этот «кто-то» посредством подобных кошмаров. Он намекал, что всё будет гораздо хуже, если я ещё хоть раз посмею излечить кого-либо с помощью «совершенного дара». Возмездие не заставит себя ждать, как вещал кто-то, скрываясь за ярким белым светом.

Но меня это не особо беспокоило. Куда сильнее меня волновали молниеносные фразы про эмбрион и оригинальный биоматериал. Я никогда не думал о себе, как о биоматериале. Никогда не задумывался. Ранее я предполагал, что в структуру моего ДНК что-то внедрили, раз я пережил чудовищную аварию и получил возможность при помощи прикосновений активировать опасную энергию. Я не мог предполагать ничего иного, ведь мои познания в этом вопросе стремились к нулю. Но теперь… Но теперь мне кажется, я ошибался. Не было никакого внедрения в ДНК. Я всего лишь биоматериал. Подопытный кролик для тех, кто, я уверен, ставил на мне эксперименты. Я — биоматериал, внутри которого живёт эмбрион. Какой-то непонятный эмбрион, который и продуцирует эту энергию. Эту божественную энергию, делающую меня уникальным. Внутри меня нечто такое, что заживляет раны, заставляет организм быстрее восстанавливаться и делает кости крепче стали. Я до сих пор не могу забыть, как голой рукой перехватил острый клинок и выдернул его из вражеских лап. Простой человек — даже самый сильный — никогда не смог бы такого совершить. Лишь тот, чьё тело напитано невероятной, невообразимой силой.

Но и это не самое важное, что я о себе узнал. Да, я биоматериал. Да, в меня, наверное, что-то вживлено. Но и это ещё не всё. Чёртов голос, мне кажется, не только умеет нашёптывать и указывать направление, приходя во снах. Не только умеет будоражить мой мозг кошмарами. Он словно сидит внутри меня. Он смотрит на мир моими глазами. Он отслеживает мой путь. Но самое главное — он просыпается, когда я впадаю в ярость. Он оживает, берёт надо мной контроль. Он наслаждается через меня тем, чем никогда не наслаждался бы я. И это самое отвратительное чувство, что я когда-либо испытывал. Чувство марионетки, которую, как в моём сне, просто дёргают за ниточки. Дёрнут за одну — марионетка махнёт огненным щитом, срубая головы с плеч. Скажут идти — и марионетка идёт. Оказывается, я совсем не божество, как думал сам о себе во сне. Я всего лишь раб того, кто мною управляет. Раб Голоса. Раб белого света, идущего с потолка. Раб эмбриона.

— Дрянь дело, — новое открытие меня не порадовало. Я тяжко вздохнул, стараясь отогнать прочь поганые мысли. Хоть я всё ещё не до конца смирился с новыми обстоятельствами, понимал, что отныне для меня многое поменяется. Что мне придётся не только поразмышлять об этом более глубоко, но и научиться контролировать себя, чтобы очередной приступ ярости не заставил вновь смеяться чужим голосом.

Внутрь кареты ворвался злой крик Бертрама, вырывая меня из недр задумчивости. Сотник королевской гвардии кричал, угрожая напичкать стрелами, если они посмеют подойти ближе хотя бы на шаг. Кто такие эти «они» я не понял, конечно, но недовольный гул множества ртов и просьбы к благородным примо одарить монеткой, расслышал очень хорошо.

Стараясь не разбудить спящего Вилибальда, я уселся на полу и осторожно отодвинул шторку. Яркий солнечный свет вкупе с тёплым весенним ветерком ворвался внутрь. Прищурившись, я улыбался и некоторое время наблюдал за безоблачным голубым небом. Затем улыбка улетучилась. Улетучилась, потому что взгляд с небес спустился на грешную землю.

Карета двигалась. Двигалась медленно и неторопливо. Сбоку и чуть впереди я рассмотрел откормленный круп крупной лошади одного из гессеров. Вместе с наездником, который держал в руках острый меч, она шла рядом с каретой. Угрожающе фыркала и иногда стучала копытами. Сам же наездник время от времени отмахивался мечом и требовал не подходить близко, иначе он будет рубить просящие руки.

Когда взгляд покинул круп лошади и принялся изучать окружающие территории, я наконец-то понял, чьи руки собирался рубить гессер.

Огромное озеро, противоположного берега которого я так и не смог разглядеть, вплотную прижималось к высоченным каменным стенам. Эти пока ещё далёкие стены возвышались так высоко, что мне пришлось задрать голову. Береговая линия из жёлтого песка уходила в даль по левую руку. И вонзалась в лес где-то далеко-далеко. Но берег из жёлтого песка вряд ли можно было назвать пляжем. Скорее это можно было назвать лагерем. Огромным лагерем из жалких, нищенских лачуг.

Сотни, а может и тысячи халуп из ткани или сложенных ветвей напоминали индейские вигвамы. Практически впритык друг к другу они располагались прямо на песчаном берегу. И этих маленьких шалашей было великое множество. Когда мой взгляд скользнул по береговой линии, я настолько охренел от их количества, что моментально оставил попытки их сосчитать.

Впрочем, моё внимание практически сразу переключилось на другое. Этот непонятный лагерь кишел людьми. Неряшливо одетыми, грязными и неумытыми, несмотря на близость воды. Люди эти смотрели на нашу процессию. Но мне казалось, они смотрели на меня. За пару секунд, которые мне потребовались, чтобы окинуть взглядом удивительный лагерь, я заметил десятки и сотни лиц, которые с любопытством за нами наблюдали. Но были и те, кто не хотел просто наблюдать. Именно им обещал отсечь руки неизвестный мне гессер, именно им угрожал Бертрам.

Лагерь располагался недалеко от дороги, по который мы ехали. И неряшливая человеческая масса, видимо, сориентировалась достаточно быстро. Вперёд выходили самые наглые, самые смелые, самые крепкие. Хоть они не рисковали подойти близко к грозным гессерам, не стеснялись протягивать грязные ладони и просить пару медяков на бедность. Просили краюху хлеба или же любой возможной помощи. Некоторые из них падали на колени у края дороги, притворно рыдали, бились лбами о сухую землю и молили защитников короля о помощи.

Людей этих было так много, что несознательно они сбивались в плотную толпу и придвигались всё ближе и ближе. Просили всё настойчивее и настойчивее. Несмотря на угрожающие крики Бертрама, люди эти не спешили отступать или просто уходить. Они шли следом за каретой, сопровождали нашу процессию. Кричали что-то неразборчивое и добавляли проклятия в адрес короля.

Очередная удивительная картина настолько впечатлила меня, что я высунулся чуть ли не наполовину, разглядывая толпу тех, кто шёл за нами следом. Кто чем-то возмущался и даже пару раз кинул камни вслед замыкающим процессию гессерам.

— Иван! Ты живой!? — первым меня заметил Каталам. Он гарцевал на лошади чуть впереди и отдавал указания каждому быть готовым ко всему.

Я увидел заросшее бородатое лицо и улыбнулся. Затем высунул из окна руку и показал «класс». Он вряд ли понял, конечно, что я имею в виду, но не сдержал себя и закричал.

— Он жив!!! Он снова с нами!

Заржали разволновавшиеся лошади. Бертрам в одно движение откинул забрало, одновременно успокаивая лошадку, и принялся таращиться на меня. Кто-то крикнул «тпру-у-у!» и карета остановилась. С «козлов» на меня уставилась перепуганная лысая головушка, принадлежащая Иберику. Сзади, разгоняя нерасторопных гессеров, на гнедом коне показался Фелимид. Он смотрел на меня так, будто смотрел на призрака.

— Что происходит? Где мы? — я обратился сразу ко всем.

— Аниран! Ты живой, — Фелимид повторил за Каталамом и начал глупо улыбаться. — Мы уже не надеялись…

— А что случилось? Давно я в отключке?

— Нам надо двигаться! — резко вмешался непоколебимый Бертрам. — Здесь не самое лучшее место для разговоров. Пока мы не пересечём врата внутренних стен, полную безопасность я не гарантирую. Нельзя останавливаться.

Его опасения подтвердил усиливающийся недовольный гул позади. Я вновь высунулся и увидел, что непонятные люди всё ещё преследуют нас. Сбиваются в плотную колонну и идут следом. И в этот раз я не услышал молящих просьб дать пару монеток на пропитание.

— Бертрам прав, — подтвердил Каталам, проследив за моим взглядом. — Пусть это всего лишь беженцы, они очень опасны. Нужда и голод, я вижу, превратили их в озлобленных животных.

— Какие беженцы? — я вновь посмотрел назад. — Эти нищие — беженцы? Они живут в лачугах у города? Где мы?

Каталам спрыгнул в коня, всунул поводья Умтару и нагло полез в карету.

— Вперёд, — скомандовал он. — Движемся дальше. Я просвещу анирана.

Бертрам утвердительно кивнул, а я потеснился в тесной карете. Дородный Каталам увидел спящего сына и попытался действовать чуть тише, чем слон в посудной лавке. Я прижался к стеночке, а он смешно поджал колени и примостился напротив. Задёрнул шторку, нагнулся немного и некоторое время хмурясь наблюдал за сыном. Но услышав смешное сопение, по-отечески улыбнулся. Улыбнулся счастливой улыбкой.

— Ты смог. Ты справился, — он посмотрел на меня преданным взглядом. На краешках суровых глаз появились капельки влаги. — Ты спас моего сына. Ты продемонстрировал чудо… Нет! Ты не аниран! Ты — милих! Теперь я уверен в этом.

Сотник протянул лапищу, нащупал мою ладонь и крепко сжал её.

— Спасибо тебе. Спасибо тебе за всё. Я не думал, что когда-нибудь стану свидетелем чуда. Ты излечил того, кого уже готовился принять Фласэз, — он осенил себя знаком. — Ты вернул его к жизни.

— Мне удалось, да? — чувствовал я себя немного растерянно, наблюдая за эмоциями счастливого отца. Но всё же был доволен и принимал благодарность как само собой разумеющееся. — Давно он уже так? Давно мы в пути?

— Сын спит крепко уже второй восход, — тихо-тихо прошептал он, будто боялся разбудить Вилибальда. — До этого столько же времени метался в беспамятстве. Но мы видели, что рана затягивалась, что не гнила. Мы видели, что он дышал и боролся с болью. И он справился, благодаря тебе. Вчера впервые сел на коня и ехал верхом какое-то время. Но быстро устал… Мы больше беспокоились о тебе, милих.

— А что со мной было?

— Ты был бледен, как северная ночь. Метался как Вилибальд. Но лучше тебе не становилось. Мы слышали твоё дыхание и верили, что ты справишься. Но не знали, как долго ты протянешь без пищи и воды. Как ты себя чувствуешь?

— Вполне сносно, — честно признался я. Затем облизал губы и почувствовал корку. — Только жажда мучает. И голод. Мне бы подкрепиться чем.

— А мы ж оставили бурдюк, — Каталам протянул руку к голове спящего сына, достал бурдюк с водой и всучил мне. — Утром набрали из колодца у Первого Форпоста. Там нас уже поджидали. Слава Фласэзу, король жив и в полном здравии. Он знает, что мы идём.

Памятуя о недавнем неудачном опыте с потреблением воды, я не стал хлебать запойно. Откупорил и пил маленькими глотками. Прислушивался к самому себе и ощущал, как живительная влага пробуждает в организме силу.

— Милих, — Каталам наблюдал за мной не отрывая глаз. — Ты спас моего сына и, я уверен, спасёшь наш мир. Позволь мне, как ты позволил примо Фелимиду, следовать за тобой. Позволь смотреть на тебя и нести слово твоё людям. Позволь следить за делами твоими, и жизнью своей, если придётся, рассчитаться за сохранённую жизнь сына. Отныне я верю, что лишь ты, а ни кто иной, достоин этой чести. Ни король, ни страна, ни клятва верности не заставят меня изменить тебе. Я исполню любой твой приказ.

Он вновь вцепился в мою руку, неловко нагнулся и прислонился к пальцам лбом.

А я наблюдал за старым воякой и улыбался. Мне нравились его слова. Он уже был готов поверить в то, что я и есть спаситель, хоть пока я спас лишь одного человека. Пускай самого близкого для него. Я смотрел на Каталама и был уверен, что теперь он пойдёт за мной до конца. Не словами, а поступком я заслужил его доверие и его любовь.

— Я принимаю твою клятву, сотник, — без шуток я погладил его по голове и отстранил. Затем посмотрел на Вилибальда, увидел, что тот во сне перевернулся на другой бок, и заговорил тише. — А теперь расскажи мне, что происходит. Где мы? Мы у Обертона? Как обстоят дела?

— Всё так, милих, — кивнул он. — Мы не стали задерживаться и выдвинулись сразу, как только смогли. Починили карету, отловили выживших лошадей и запрягли. В дороге нас настиг сирей. Его прислали из королевского дворца и потребовали сообщить о себе. Магистр Анумор приказывал Бертраму тайно доставить анирана прямо во дворец, если аниран действительно существует. Его Величество и Её Величество с нетерпением ждут знакомства с ним.

— А вы что?

— Постарались кратко описать, что с нами произошло, отправили ответ и двинулись по тракту. Два восхода назад нас нагнал десяток, что Бертрам отправлял убедиться в честности примо Фелимида. Они всё подтвердили. В деревне на излечении остались воины Тревина, а остальные стали нашими провожатыми. Об этом мы тоже сообщили королю.

— И мы, я так понял, подъезжаем к городу? — я дёрнулся было отодвинуть шторку, но Каталам перехватил мою руку.

— Никому нельзя знать, кто едет в карете. Об этом настоятельно просил магистр Анумор. Всё должно быть сохранено в тайне. Мы уже почти прибыли, милих. Прошу тебя, воздержись от — как ты там говорил? — от пуб-лич-нос-ти. Не рискуй за зря.

Хоть я и не собирался выпрыгивать из кареты, чтобы продемонстрировать себя недовольной толпе, всё же послушал Каталама и не стал открывать шторку. Мне было интересно, конечно, осмотреть окрестности более внимательно. Но рисковать, когда мы в шаге от цели, я не планировал. Если те огромные стены, что я видел, действительно стены столицы, значит первый этап моего пути подходит к концу. Я очень близок к тому, чтобы познакомиться с очень влиятельными людьми и постараться заручиться их поддержкой.

— Значит, это всё же Обертон, — ответил я своим мыслям.

— Верно, — подхватил Каталам. — Мы уже рядом с Восточными вратами, где когда-то вздёрнули лже-пророка. Хоть всё сильно изменилось с тех пор, уверен, нас пропустят. Бертрам рассказывал, что количество стражи было значительно увеличено, а безопасно лишь за внутренними стенами, где поддерживается строгий порядок.

— А что это за лачуги? Кто эти люди?

— Те, кого не пускают в город, — помрачнел Каталам. — Те, кому не рады.

— Беженцы, что ли? О них нам рассказывал элотан Толлен?

— Возможно. А возможно, большая часть из них давно утратила понятие о чести и достоинстве. Давно потеряла веру и прозябает грабежами и попрошайством. Никто из них, я думаю, не хочет трудиться. Были бы у них дети, — Каталам опять тяжко вздохнул. — Они продали бы их без всякий сомнений. Обменяли бы на золото, которое потом бы спустили на секху и дым забытья.

— Но ты же не можешь знать этого наверняка, — нахмурился я. Мне показалось, что грести всех под одну гребёнку нельзя. — Возможно, они просто потеряны. Они знают, что обречены и не видят смысла стараться. Не видят смысла что-либо делать.

— Или их просто пригнал под стены города голод, — пожал плечами Каталам.

— Тогда твоему королю, наверное, не стоило изымать зимой зерно, — недовольно произнёс я. — О чём он думал? На что надеялся? Он думал, что те, кого он грабил, не придут к нему за защитой? Что молча сдохнут, как тупой скот? Отдадут всё, что у них было, смирятся и просто вымрут, чтобы своими иссохшими фигурами не раздражать дражайшего монарха?

Громкость моего голоса повысилась на несколько октав. Как раз настолько, чтобы разбудить того, кто мерно посапывал рядом.

Вилибальд открыл один глаз, затем другой. Зевнул разок и протёр глаза, разгоняя остатки сна. И только потом понял, где находится. Некоторое время он смотрел то на меня, то на своего отца. Молча прыгал взглядом с одного на другого. Затем поднялся на колени, потянулся ко мне и так же молча обнял. Прислонился к груди и сжал крепко. И для меня эти неожиданные молчаливые объятия были красноречивее тысячи слов. Выживший парень благодарил за своё спасение.

Это зрелище вновь выдавило из глаз Каталама слезу. Он смотрел на сына, смотрел на меня и улыбался.

— Воистину я никогда не был счастлив больше, чем сейчас, — бородатый сотник действительно выглядел счастливым.