Начатки Крэя

5 — Не как в книжке

— Магнитным скальпелем или лазер?

— Предлагаю скальпель. Лазер может вызвать побочки при взаимодействии с чужеродным телом.

— Но он точнее…

— Магнитку.

— Так если belleza…

— Мы тут не генной инженерией hacemos, к чертовой картошке твою точность!

— А, ну да… Тогда скальпель, es lógico.

Веки Крэя, на которых словно подвесили тяжелые грузы, с трудом немного приподнялись, образовав скромную щель, сквозь которую улавливались неясные образы, расплывающиеся в мутные пятна.

По всему скелету, от самых пят до макушки, пробегала режущая боль, сворачивающая хребет и выкручивающая ребра.

Зубы стучали друг об друга и желали вырваться из холодных десен.

Из носа текла горячая жижа… Кровь? Сопли? Нечто иное? Крэй не мог понять.

«Где я? Что происходит?»

Вопросы метались в его голове.

Крэй, переваривая происходящее, сквозь немоготу поднял руки и принял положение сидя.

— Глядите-ка, Клиент очнулся, да и бодрячком походу!

— Этого еще не хватало…

— Да ладно тебе, Дани, может, расскажет что путное. Эй, gars, bonjour! Comment ça va?

Крэй не чувствовал рта, гортани и языка. Даже поворот головы был ему неподвластен. Ответом послужило молчание.

— Хех, неразговорчивый! Étonnamment, правда?

— Уж лучше б в отрубе помалкивал…

Подзатыльник. Мощный, преподнесенный твердой, знающей свое дело рукой подзатыльник, от которого помутнение в глазах ушло, как его и не было.

Первым, кого Крэй четко увидел — кудрявый смуглый толстый мужик. В цветастой одежде желто-красных тонов, в тусклом свете белой лампы, он сильно выделялся среди темного помещения. Незнакомец тасовал металлические инструменты на заржавелой тележке. Примериваясь и выбирая, чем именно совершать замысленное.

— Скальпель-то, скальпель… Но какой? С ионическим рассеиванием или облучательный? Какой же… — не унимался вопрошать вовсе не походивший на доброго доктора мужик.

— Тот, что plus rapidemen ему все оттяпает. Не хочу копошиться полдня.

Справа из-за спины Крэя показался, потирая мелкую бородку, еще более смуглый парень. Нет. Чернокожий.

«Африканец⁈» — Крэй в жизни не видел таких.

В аккуратном костюме с розовой рубашкой. Стройный, элегантный и статный.

— Понял, Лукас. Облучательный… Или все же…

— Даниэль, завязывай!

В этот раз уже замешкавшийся получил оплеуху по башке от поправлявшего желтый галстук мужчины, явно куда-то торопящегося.

— Хорошо, хорошо…

Хирург отложил мелкое острие. Помешкав, неуверенно поднял повыше к давящей на глаза яркой лампе некое подобие сверла с позолотой. Орудие, неравномерно ограненное полупрозрачными камнями, пульсировало синим свечением, которое еще сильнее раздражало и давило на мозг.

Крэй не выдержал боли, зажмурился. Глаза заслезились. Проморгавшись, парень через дискомфорт напряжно продолжил наблюдать за надвигавшейся казнью.

«Я должен собраться…»

Окунув сверло в колбу с зеленым раствором, стоявшую на все той же тележке, Даниэль стал разминать пальцы, интенсивно сжимая и разжимая. Будто ему предстояло на пианино играть, а не шинковать мальчишку на кусочки из человечьего фарша, с содроганием извлекая особо ценные органы. Суставы в кистях Хирурга издали режущий слух характерный хруст.

— Пара минут.

— Что ж, не смертельно. Подождем.

— Смотря для кого «не смертельно». Вот если б все-таки лазер.

— Что ты за его уют так печешься? Все равно ведь подохнет.

— Мучиться хоть не стал бы… Так и ты поскорее хотел. Лазер — уже был бы готов…

— К чёрту! Пусть тихонечко стонет, люблю эти едва слышные звуки. Ты не знал? АСМР мой сладкий фетиш…

— Vete a tomar por culo! Мерзкий урод.

— Ой, да не ругайся. Это я так…

— Зарядится скальпель, и сразу начнем. Лука, сделай милость, отруби пацана. Мне без дозы хлайзеака и так достаточно стресса перед работой.

— Тут уж сам виноват, ко мне ноль претензий. А давай спросим у парня. Пацан, тебя отрубить?

Если б Крэй мог говорить, он бы явно сказал очень многое. Нецензурное, бранью.

— Слыхал? Вот и ответ. Не хочет. Ну сидит пацан тихий, что толку. Кричать не в состоянии, тихие стоны — максимум. Тебя, я знаю, не отвлекают. Уж сколько раз видел тебя за работой.

— Лукас…

— К тому же, сам знаешь: в сознании, наблюдая, еще и выработка гормонов адреналина пойдет. Что нам на руку. Выкачаем в концентрат, загоним втридорога. Еще…

— Да, тут согласен. Как мне не гадко, но ты прав. Крипты будет больше…

— Сможешь позволить себе побольше запасов хлайзеак!

— Да, да… В общем, в сознании. Правда техничнее. Извлеку подкорный флюид, выделения плазмы.

— Запишем на аудио стоны!

— Да подавись. Извращенцам, как ты, продашь. Мне процент не забудь, за то, что терплю…

— Договорились!

— И не думай, что это ради твоего удовольствия. Просто так парнишка будет полезнее, дороже, практичнее…

— И не забудь! Самое главное, будет сочнее…

— Эй, замашки каннибальские при себе держи. И без них тошнить начинает уже…

— Ты собираешься в кишках ковыряться, отрезая почки, и в крови измажешься по плечи — это тебя, значит, не смущает. А то, что большую часть мы по рынку на деликатесы пустим толстосумам, а не на пересадку — тут сразу блевать?

— Escoria, Лукас! Одно дело — анатомическая операция, трансплантация и биология…

— И? — бородатый усмехнулся и достал из-за пазухи темную фляжку.

«РУССКИЙ! КАЛИБРОВКА ЗАВЕРШЕНА! СЛОВАРЬ ОБНОВЛЕН!» — протараторил некий третий высокий голос.

Никого больше в комнате, кроме двух расчленителей, Крэй не видал. Видимо, галлюцинации от текущего через нос препарата. Чем бы его не накачивали — это не только отнимала моторные функции, но и притупляло сознание.

Чернокожий, как уголь, садист Лукас уселся на стул, прямо напротив шокированного услышанным Крэя, закинул ногу на ногу и присосался к своему напитку.

«Добряк» Даниэль неодобрительно скривил смуглое лицо и сплюнул в сторону коллеги так, что тому аж пришлось увернуться, лишь бы смачный плевок не попал на одежду.

От такой наглости Лукас аж поперхнулся.

— И другое — представлять твою мерзкую рожу, пускающую слюни на тарелку с… не знаю, и знать не хочу, чем вы там, извращуги, себя тешите.

Лукас громко засмеялся и приложился к фляге. Осушив ее в один присест, перевернул вверх дном, проверить, что не осталось ни капли, и с грохотом поставил на столик у кирпичной стены неподалеку от стула.

— Ты бы так не говорил, если б хоть раз попробовал сам… — Лукас поправил ворот рубашки и опять усмехнулся.

— Все, заткнись, — Даниэль явно не был фанатом «хобби» одетого с иголочки Лукаса.

— Остынь, братец. Я ж не в ванне с кровью среди черепов предлагаю купаться, эти совсем отморозки. Поверь — запеченные ребрышки, пальчики ж оближешь! И все равно никому не пригодятся. Кстати, о пальчиках: они тоже ням-ням…

— Я серьезно. Завали хайло.

— Ооо! Огузок, кстати — во! Вот что тебе стоит отведать, сразу все поймешь!

Даниэль крепко схватил положеный ранее скальпель помельче.

— Так, выродок, я тебя порешаю к хренам, еще раз про свою…

— Да расслабься ты, чего взъелся! Мы тут людей пилим, а ты на гурмана обиделся.

— Есть грань.

Толстый мужчина скальпель так и не отпускал из подрагивающей руки. Крэй даже в столь тусклом свете видел хмурое лицо Хирурга.

— Ты ж долбанный мясник! Какая, к черту, грань⁈

— Я делаю это не ради удовольствия!

— Ну, а мне нравится доедать остатки твоей работы, что тут поделаешь. Вкусно, и тебе советую!

— Так, мразь, я тебя предупреждаю.

Сидячий господин в костюме развел руками и заулыбался.

— Ну, не совпадают наши предпочтения в лакомствах, что ж мразью обзывать.

— Какие нахрен лакомства! Это человек!

— Да, и вполне молодой, а значит сочный, вижу. Не слепой. Да еще и белый! Блондинчик! Не часто европеоидов к нам заносит.

Лукас пододвинулся вместе со стулом поближе к Крэю, наклонился в его сторону и облизнулся. Зубы чернокожего на секунду, все до единого, заострились в клыки и вернулись в прежнюю форму.

— Эй, молодой, ты как, вкусный?

Крэй наблюдал весь этот спектакль в невольным оцепенении. Да, о разных зверствах он был наслышан: и в своем мире жестоких улиц, голода и не щадящих болезней, и в нацистской Германии, и в послевоенных Советах… Но то, что сейчас до него доносилось крупицами информации, не шло ни в какие ворота.

Желание посильнее врезать мерзкому мужику аннигилировалось жутким бессилием. Взмах рукой, на удивление Крэя, произошел — но вялый, неконтролируемый и слишком расхлябанный. Едва чиркнув нос, конечность тут же безвольно опустилась и тряпкой расстелилась на холодном операционном столе. Абсолютное бессилие тут же окутало парня.

— О! Да этот экземплярчик еще и анестетику сопротивляться пытается! Сколько таких попили? На моей памяти ноль! Будем это считать за знак согласия… — Людоед взял обмякшую голую руку Крэя и с наслаждением деликатно обнюхал ее, — Нет, ну что за аромат! Слушай, а рука сколько там нынче стоит, может, я себе отожму? Пальчики — да, а вот остальное… Не пробовал!

— Лука, зараза! Конченое ты животное.

— Я поделюсь, и ты втянешься…

Это были последние слова подвыпившего каннибала, позабывшего про границы и всяческую меру.

С жужжащим звуком железной трели, отдающим острой мигренью, всего в полуметре от Крэя мудреный скальпель Хирурга стремительно впился в черепную коробку мужчины в костюме и галстуке, все еще цепко державшего руку белокурого мальчика, который не в силах был ни отвернуться, ни шевельнуться.

Но, в отличие от описанного в остросюжетных книжках классиков, что Крэй так любил, раненый не упал тут же плашмя в окоченении, не скорчился в стонах, кровь ручьем не брызнула струйкой и не окрасила пол, стены и все и вся красным маревом.

События двинулись в совершенно ином русле.

Поначалу Крэй ощутил, как заточенные ногти чернокожего аборигена с силой впились в его кожу. Затем, очухавшись от ступора боли, Лукас, стиснув зубы, наконец-то отпустил недвижимого парня.

Яростный тик в налитым темно багровым правом глазу, разбухшие ноздри и неугомонная злоба вместо безмятежной улыбки. Испарились и надменность, и легкость, и беззаботность. Человека будто начисто переписали. Теперь внешний образ безбожного людоеда соответстветствовал его лютым мыслям.

Ни единого крика. Ни единого писка. Даже лишнего вздоха.

Лукас медленно встал и, также не спеша, молча, спокойно обернулся в сторону теперь уже бывшего для него коллеги-соратника. Горе-убийца попятился. Вжался в стену.

Испуганный толстяк, в состоянии аффекта засадивший острую приблуду в напарника практически полностью, видимо, не четко осознавал, что творил в ту долю секунды, и каковы будут последствия. Лишь поддавшись глубочайшей ненависти к Гаитянским замашкам Лукаса, заполонившей разум и тело.

Как узнает впоследствии Крэй, словосочетание «видимо, не четко осознавал, что творил» — не совсем уместно для сознания, расшатанного от препаратов и стимуляторов. «Абсолютно не осознавал в нервном припадке» — вернее и куда уж точнее в отношении хирурга Даниэля, давно свернувшего на бесовскую дорогу, ведущую в скверную бездну.

Но это — потом.

Сейчас Крэй желал выбраться из, мягко сказать, «передряги». До сих пор не понимая, как в ней оказался.

«Шел по пустыне… Болоту. Болоту-пустыне. По миру Няши. Дни. Точно несколько дней, страдая от жажды, на ходу питаясь консервами. Останавливаться было нельзя. Остановка равна смерти. Смерти…»

Крэй уже сталкивался со старухой с клюкой. И во время Чумы, и после нее. Ненароком, в очередной подворотне и на Гассенах укромного Кведлинбурга.

Люди мёрли. Постоянно.

Невезучие — от случайной болезни, изгнанные подальше от общества.

Беспризорники — от избиения тростями вершителей правопорядка, Бычар.

А кто-то — от ножа, стекла, иного оружия, в междоусобице за кусок хлеба, лишний золотой или медяк.

Или просто в пьяном угаре.

Крэй видел смерть. Был знаком непонаслышке. И избегал ее. Держал подальше от себя и близких людей, всячески не подпуская и за версту, твердо решив встретиться на обреченном свидании с Беспощадной Костлявой лишь в самой старости. Раньше в гости Госпожу Неминуемую Крэй вовсе не ждал. Желательно — в огромном поместье. У камина, с бокалом в руке и собакой в ногах. Большой пушистой собакой…

Мечта детская. Абсолютно наивная. Но ее Крэй лелеял. Даже попав в Советы и учась в тишине, полном благополучии. Даже очутившись средь безобидных сперва Слизней: в забытьи мечта всплывала на подкорке сознания.

Осмелился б он забрать чужую жизнь, оттолкнув в объятия смерти стоящего рядом соседа, врага иль друга? Ответить юноша точно не мог.

Наверное — нет.

Хотя, уже отнял, по сути, жизнь Огонька, расплавив того средь пустоши в зыбучем песке смесью кислот и сгущенки… Да — невольно, случайно. Все равно — Крэй посмеялся над этим и двинулся дальше, даже без мысли, что сделал что-то не так. Оборвал жизнь. Разумного существа, что желало вероломно оборвать жизнь юного парня.

«Точно. В какой-то момент устал… Сдался. В пустыне. В болоте. В зыбучих холодных песках среди глины. Потерял сознание… И теперь — я тут. Захлебываюсь в жиже, текущей по глотке. И она рвется прочь изнутри, сочится наружу. Из каждой ноздри…»

Крэй смотрел на двух своих похитителей, готовых перерезать глотки друг -другу. Один — по мимолетной вспышке гнева, Второй…

Мотив Второго, с торчащими коротко сбритыми под самую грань волосами, с бородкой в угоду моде — Крэю был более ясен, и выглядел куда уважительнее. Ответка за покушение, злоба и месть… Ясен. Но никак не оправдывал смерти.

Лукас в своей холеной рубашке мог всего лишь врезать по морде сбрендившему на минуту, забывшему про долгие годы, проведенные с приятелем вместе за поганым, но безусловно невероятно прибыльным, налаженным делом.

Лукас, со своим тонким галстуком, который машинально поправлял, спокойно идя навстречу трясущемуся от страха толстяку, мог просто поговорить. Мог простить. Или, возможно, мог сломать пару ребер. Мог поранить, мог искалечить, мог потребовать компенсации. Мог перед этим пытать, выведать всю информацию по заначкам и нычкам, забрать его долю из сейфа и, своровав сбережения из банков и обчистив счета — скрыться, оставив торчка-Хирурга на произвол судьбы, которая процентов на восемьдесят не стала бы для него благосклонной…

Лукас мог сделать все, что угодно. Он был сильнее, крупнее. Лукас прижал растерянного Даниэля к стенке, откуда тот уже не мог скрыться, не мог схватить еще один скальпель.

Хирурга воротило от собственных действий. Не желал убивать, не желал зла коллеге. Но под влиянием обстоятельств и стечения факторов, таких как жара, духота, агония ломки, стресс и ненависть к поеданию людского мяса — толстячок сделал то, что только что сделал.

Вздохнув с сожалением, Лукас вытащил окровавленный скальпель из скальпа и незаметным быстрым взмахом полоснул им по горлу приятеля.

Лукас выбрал смерть. Смерть для партнера…

И смерть для себя.

В то же мгновение, как преграждающий открытию раны инструмент покинул пристанище в мозге — кровь брызнула.

Все еще не как в книге.

Лукас не умер мгновенно от раны. Кровь лишь стремительно вышла наружу в моменте. Гейзером, вспышкой, будто плевок, с кусочками плоти. Раз, два — и все.

Убийца отпустил инструмент, призвавший Погибель. Тот упал на плитку со звенящим отскоком.

Лукас повернулся к мальчишке, все еще не ожидая скорой кончины. Не падающий замертво, не окоченевший, без тени боли на черном лице.

Он усмехнулся, как раньше. Моторно поправил галстук и двинулся в сторону юноши, попутно захватив с собой скальпель из колбы. Тот, который ждал свой черед для расправы над Крэем.

Мотивация к отнятию жизни. Спастись, спасти, защитить, защититься… Это повод. Сей расклад дел говорит: жизнь опасной скотины отнять можно. И нужно. Выжить обязан и должен. Крэю это вполне очевидно и крайне резонно. Выхода другого попросту нет, времени задумываться и решать что-то — тоже.

Только все — не как в книжке.

Даже при том, что Крэй тут безусловно и явно главный герой, прошедший невзгоды, длинный путь становления и приключений — чудесной расправы над злодеем, красивого боя, волевых поступков, уже на волосок от гибели, решающих все — в его истории предвещалось.

Крэй смог едва двинуть рукой. И то, только когда охватило лютое желание врезать по лощеной черной скотине. Даже на пороге смерти, тело не слушалось. Несмотря на желание избежать скорой смерти, куда более мощное и мотивирующее, чем простой гнев, — у Крэя вышло лишь неуклюже скатиться с края стола и упасть на холодную серую плитку.

Никакого сражения. Никаких искусных движений или невероятного действа.

Крэй был физически не в силах спастись.

Правда, так уж случилось, что он уже сделал все, что требовалось для избежания кончины.

Почесав бородку, Лукас вздохнул и устремил взгляд на лежащего Крэя. Отложив на операционку куцую дрель, шагнул к нему, резко нагнувшись. Потянул, желая поднять снова на стол.

Водрузив Крэя обратно, Лукас опять глубоко со звуком вздохнул. Последним своим в жизни вздохом.

Сразу после упал. Без стонов, без оров, без криков.

Крэю оставалось лишь наблюдать, как кровь аккуратно, не спеша текла из раны по щеке джентльмена, пропитывая розовый ворот.

В тишине.

И Крэй оставался живым. Не отняв ничьей жизни.

Те двое — сами отняли жизни свои, хоть и руками друг друга.