Наездники

36

Спустя неделю после того, как все наездники вернулись с чемпионата мира, Билли отправился произнести речь на ленче, устроенным Ассоциацией спортивных писателей. Если бы они знали, что меня высадят, то, наверно, не приглаасили, подумал он с кислой миной на лице. Дженни нужна была машина, чтобы совершить поход по магазинам (Только продукты с рынка так значительно дешевле, добавила она быстро), поэтому она высадила его на вокзале. Поскольку он не мог смотреть на «Лошади и гончие», там наверняка много о чемпионате мира, то купил себе «Взгляд на личную жизнь». Эта газета всегда веселила его, кроме тех случаев, когда там публиковалась грязь о Руперте. Усевшись на платформе станции, он сразу открыл на разделе «Лежа на спине». Начал он с великолепного рассказа о сексуальных извращениях одного из членов испанской королевской семьи, затем перешел на другой, еще более непристойный, о профсоюзном лидере и пони с шахты. И тут его сердце перестало биться. Следующая статья начиналась словами:

«Экс-обозреватель событий на Флит-стрит Дженни Хендерсон, уволенная из «Дейли Пост» за размер ее расходов, теперь пытается написать книгу о мужчинах. Несмотря на энциклопедические знания вопроса, Дженни почувствовала потребность в дальнейших исследованиях и недавно вернулась из четырехдневной поездки в Марбелу с отвратительным магнатом кошачьего питания Кевином Кали. Тем временем ее любезный муженек Билли Ллойд-Фокс (известный в определенных кругах) вынужден закрывать на это свои пьяные глаза. Кали является его спонсором на сумму 50 000 фунтов стерлингов в год».

Билли начало трясти. Это не может быть правдой, не может… только не Дженни. Она всегда смеялась над Кевом. Эта газетенка все напутала, вечно у них судебные тяжбы. Он прочитал еще раз. Слова застилались туманом перед его глазами. Он даже не услышал подошедшего поезда. Контроллер похлопал его по плечу: – Тебе на него, Билли, а?

– Да, нет. Я не знаю. Я не поеду.

Он сорвался с места и, расталкивая выходящих из поезда людей, принялся сигналить первому же такси. – Отвезите меня домой.

– Хорошо, мистер Ллойд-Фокс.

Дома никого не было. Дженни все еще ходила по магазинам Он нажал кнопку определителя номера на ее телефонном аппарате, чтобы узнать последний номер, куда она звонила. Это был номер главной конторы Кевина Кали. Ненавидя себя, он заглянул в верхний ящик ее стола. Дженни начала писать письмо, которое изрядно почеркала:

«Дорогой Кев, мы сегодня не увидимся, поэтому я пишу. Я страшно скучаю по тебе и только-только спускаюсь на землю после Марбелы. Ты не можешь придумать что-нибудь хорошее и далекое, чтобы послать туда Билли?»

Он застонал от ужаса. Его ноги так тряслись, что он едва мог стоять. Бутылка стучала по стакану, и виски пролилось на ковер. Выпив его почти одним глотком, он помчался к Руперту и бежал всю дорогу не останавливаясь. Обнаружил он его во дворе, когда тот как раз занимался продажей лошади американцу. Взглянув один раз на лицо Билли, Руперт отправил покупателя.

– Извините, но мне надо идти. Если вас интересует лошадь, то позвоните мне позже.

И положив руку на плечо Билли, он ввел его в дом. Как только за ними закрылась дверь гостиной, Билли спросил:

– Ты знал, что Кевин Кали увел Дженни?

– Да.

– Какого черта?

– Хелина видела их вместе на ленче в Челтенхеме, и миссис Бодкин видела. А миссис Гринслейд в Ле Риво говорила, что видела их выходящими из самолета.

– Теперь все это в этой газетенке «Взгляд на личную жизнь». Какого черта ты мне не сказал?

– Я думал, что Дженни возьмется за ум, – ответил Руперт, наливая ему изрядную порцию. – Боже, если бы ты рассказывал Хелине каждый раз, когда я хожу на сторону, то она уже давно была бы в Америке. Может быть у Дженни и ничего серьезного. Просто она немного заскучала.

– В рамках приличия она была свободной, – с несчастным видом сказал Билли. – В последние три недели она была такой веселой. А до этого сама не своя. Я думал, это потому, что книга пошла хорошо. А это, должно быть, Кев. Что мне делать?

– Дай ему в нос.

– Я не могу. 50 000 фунтов в год. Чересчур дорогим мне окажется этот чертов нос.

– Найди другого спонсора.

– Это не так легко. Я сейчас не та собственность, в которую можно вкладывать деньги, что два года назад.

– Ерунда! Ты по прежнему хороший наездник, только потерял кураж. – Рупер посмотрел на часы. – Слушай, разве не предполагается, что ты сегодня произносишь речь в Лондоне?

Билли побелел. – Я не могу.

– Прекрасненько сможешь. Не хочешь же ты, чтобы на тебя донесли. Они сразу скажут, что ты не держишь себя в руках. Я подброшу тебя.

Каким-то образом Билли удалось пережить этот ленч и сделать выступление. С параноидальной настойчивостью ему постоянно казалось, что все присутствующие с любопытством смотрят на него и размышляют, как он, мол, справится с ролью рогоносца. У всех журналистов в первом ряду был в карманах экземпляр «Взгляда на частную жизнь».

Хуже всего было то, что ему с Дженни надо было идти на какие-то ужасные танцы в гольф-клуб Кева в Санингдейле. Билли ничего не сказал Дженни. У него была слабая надежда, как это бывало в детстве, что если вести себя тихо и натянуть простыню на голову, то страшный вор-грабитель подумает будто он спит и уйдет. Дженни, как он отметил, совсем не ворчала по поводу этого похода, как частенько бывало ранее, и выглядела абсолютно восхитительно, одевая английскую блузку с вышивкой.

Она, несомненно, была самой красивой женщиной в зале. Все мужчины глазели на нее и то и дело толкали Кева в бок, прося познакомить. Интересно, думал Билли, сколько из них уже прочитали этот выпуск «Взгляда на частную жизнь», и продолжал напиваться.

Энид Кали была сделана из более крепкого материала. Попытавшись заполнить ямку между грудьми Дженни орхидеей с папоротником, завернутыми в серебристую бумагу, которые та в грубой форме отказалась носить, она теперь стояла и ждала перерыва в танцах. Затем она подошла к Дженни, держа в руках бокал с вином, словно собираясь намочить ее волосы шампунем, и весь целиком вылила ей на голову.

– Эй, что это ты делаешь? – потребовал ответа Билли.

– Спроси у нее, что это она делает? – прошипела Энид. – Загляни в бумажник моего мужа, и ты найдешь там великолепное фото своей женушки. Поскольку тебя не было, она занялась соблазнением моего мужа.

– Заткнись, поганая сучка.

– Не смей так со мной разговаривать. Если бы ты не был таким пьяным все время, то сделал бы что-нибудь, чтобы прекратить все это.

Взяв за руку Дженни, безмолвную, со стекающими каплями, Билли прямиком вышел из гольф-клуба. Только когда они отъехали от Санингдейла миль десять, она заговорила: – Извини, Билли. Когда ты узнал?

– Я прочитал «Взгляд на частную жизнь» сегодня на вокзале.

– О, мой бог. Наверно, это было ужасно.

– Смешного мало.

– Гадкая статейка. Меня не увольняли из «Пост». Я сама ушла. А Кев был даже доволен. Раньше он никогда не попадал во «Взгляд на частную жизнь».

Билли остановил машину. В свете уличных фонарей Дженни увидела в его глазах глубокую печаль.

– Ты любишь его?

– Не знаю, но он такой мужественный, а я такая слабая. По-моему, мне нужен кто-нибудь, кто направлял бы меня на путь истинный.

– Едва ли он занимался этим недавно. Послушай, я люблю тебя. Это моя ошибка. Мне нельзя было оставлять тебя так часто, позволять залезать в долги, быть настолько занятым только лошадьми. Тебе, наверно, было ужасно плохо: без детей да еще бороться за возможность писать книгу, не имея денег. Я просто не хочу, чтобы ты была несчастной.

В понедельник Кевин Кали вызвал к себе Билли. Его первыми словами были: «У меня получился ужасный конец недели». Я глаз не сомкнул от беспокойных размышлений.

– Извините. А в чем, собственно, проблема?

– Я должен сообщить тебе неприятную новость: я больше не могу поддерживать тебя финансово. Мое окончательное решение – отработать назад.

– Жаль, что ваш отец не сделал этого сорок лет назад.

– Кевин не понял шутки, ибо был слишком озабочен тем, чтобы договорить свою заготовленную речь. – Контракт заканчивается в октябре, и я не собираюсь возобновлять его. За последние шесть месяцев ты выиграл не более 3000 фунтов. Я теряю слишком большие деньги.

– И трахаешь мою жену.

– С этим ничего не поделаешь.

Затем я попытался ударить его, рассказывал потом Билли Руперту, но был настолько пьян, что промахнулся. Он что-то там еще говорил о спонсировании Дриффилда.

– Ладно, – сказал Руперт. – Одно дерьмо другого стоит.

Победа на чемпионате мира вдруг превратила Джейка Ловелла в звезду. В газетах появились дико преувеличенные материалы о его цыганском происхождении. Женщины с восторгом говорили о его темных таинственных глазах. Молодые наездники мужского пола подражали его невозмутимым манерам, носили золотые кольца в ушах и пытались копировать его короткую стрижку ежиком. Постепенно он стал менее скрытным относительно своего происхождения и уже открыто признавал, что его отец был торговцем лошадьми и браконьером, а мать – школьной поварихой. Спонсоры преследовали его, а владельцы наперебой предлагали скакать на их лошадях. Отказ от перехода в профессионалы и крайнее нежелание давать интервью (я наездник, а не рассказчик) только увеличили его престиж. Людям нравился и тот факт, что он как и раньше много заботился о семье. Тори и дети выручали с лошадьми. Фен под покровительством Мелиза в августе выиграла чемпионат Европы среди юниоров, и хотя держалась Джейком на задах, начала делать свое имя.

Но важнее всего было то, что Джейк оживил в Англии спорт, который терял благосклонность публики и падал в популярности. Переменчивый зритель любит героев. Факт, что цыган Джейк победил на чемпионате мира все другие нации, существенно возродил интерес к соревнованиям по преодолению препятствий.

Где бы теперь Джейк ни прыгал, его представляли как чемпиона мира, что вносило определенное напряжение, так как люди ожидали от него хорошей езды, но и также увеличивало его уверенность в себе. За остаток года и добрую половину весны он с Макулаем штормом пронесся по Европе как гунн Атилла, побеждая в каждом проходящем соревновании серии гранд-при. Два его других новичка, Лаурель и Харди, тоже получили признание. Лаурель – прекрасный робкий и очень нервный гнедой, который пугался, если вдруг на площадке сбора червяк вдруг высовывал голову из земли, был великолепен в скоростных классах. Харди – крупная коренастая лошадь серой масти, был головорезом и забиякой, но имел феноменальный прыжок. В общем, люди узнавали обе эти лошади.

Но истино любили, конечно, Макулая. В то время, как другие наездники меняли спонсоров и были вынуждены называть своих лошадей нелепыми и постоянно изменяющимися именами, Макулай оставался в славе самим собой, следуя за Джейком без поводьев, как большая собака, всегда подталкивая головой вручающих призы и откликаясь серией взбрыкиваний на аплодисменты зрителей.

В ноябре Джейка избрали спортсменом года. Макулай пришел в студию вместе с ним и превзошел сам себя: он всю передачу показывал свой член, отдавил ногу Дадли Диплоку и съел грамоту, подаренную его хозяину. Впервые публика увидела Джейка конвульсивно дергающимся от смеха и была еще более очарована.

Взбешенный унижением на чемпионате мира и плохой рекламой, полученной из-за продажи Макулая на Ближний Восток, Руперт решил на пару месяцев исчезнуть. Погрузив шесть своих лошадей, он пересек Атлантику и поднял свой моральный дух, выиграв на шести соревнованиях в Калгари, Торонто, Вашингтоне и Медисон Сквер.

Хелина всегда с тоской вздыхала, что ее родители никогда не имели возможности познакомиться с внуком. На этот раз Руперт поймал ее на слове. Вылетев всей семьей и захватив еще нянечку, он сбросил их во Флориде на мистера и миссис Макулай, а сам в это время путешествовал по американскому кругу и, как с кислым видом определила миссис Макулай, «наслаждалась собой». Пребывание с двумя детьми у родителей рассеяло одну из иллюзий Хелину. Она решила, что даже если у Руперта дела пойдут совсем плохо, то она все равно больше никогда не побежит домой к мамочке. В общем, вся семья была счастлива в ноябре вернуться домой в Пенскомб.

Через две недели после того, как Руперт отбыл в Америку, Билли отправился в гибельную поездку в Роттердам, где он паралитически пьяный выпал на поле и смеялся, сидя на опилках, когда один из оставшихся у него новичков скакал по рингу и не давал себя поймать. Эта история обошла все английские газеты. Билли вернулся домой, чтобы обнаружить, что Джейни ушла, прихватив с собой весь гардероб, рукопись, Гарольда Эванса и, что хуже всего, Мевиса. Билли пьяным ворвался в квартиру, где она жила с Кевом, и попытался убедить ее вернуться. Она наговорила ему столько колкостей и вела себя так истерично, что в конце концов он поставил ей синяк под глазом и ушел с Мевисом подмышкой.

Неделю спустя он получил предписание от адвоката Джейни, в котором говорилось, что он обвиняется в жестоком обращении и ему предписывается держаться подальше. На следующей неделе Бал, который уже несколько недель выглядел вялым и совершенно не в форме, прошел анализ крови. Ветеринар сказал, что у него не тоько малокровие, нои еще какой-то вирус, и что ему нельзя прыгать месяца три.

Отказываясь кого-либо видеть, Билли нашел убежище в бутылке, продав всех своих новичков и часть мебели, чтобы успокоить кредиторов и купить еще виски. Он также уволил Трейси, поскольку не мог себе позволить платить ей. Она отказалась уходить, заявив, что никому больше не позволено ухаживать за Балом и что она будет жить на пособие и будет ждать, пока Билли восстановит форму.

Вернувшись домой, Руперт был расстроен, обнаружив Билли в таком состоянии. Разговаривая с ним в Америке, Билли делал вид, что все идет хорошо, они с Джейни живут вместе. Теперь же, сидя в практически пустом доме, окруженный пустыми бутылками, он выглядел поседевшим и постаревшим лет на десять. Руперт немедленно начал процесс, как он назвал его, ре-Билли – тации. Он приказал хелен приготовить в Пенскомбе старую комнату Билли, выпроводил того в лечебницу для алкоголиков и пустился в поиски нового спонсора.

Хелина, хотя ей было и жаль Билли, не могла справиться с чувством тайной радости. Она никогда не одобряла Дженни. Теперь, когда Билли снова будет в доме, им снова будет весело, как в старые добрые дни.

Но такого не получилось. Было так, словно ты послала пышащего юностью, великолепием и уверенностью сына на войну в форме с плюмажем, а домой вернулся мужчина в голубом королевском мундире с красной повязкой раненного, хромающий и с палочкой. Билли все время говорил о Дженни, Мандрике и своих несчастьях. Он больше не пил. Был тихим, печальным и душераздирающе благодарным. Хелина еще раз была удивлена добротой и мягкостью Руперта.

Однажды вечером в декабре, разговаривая с садовником Хиггинсом, Хелина услышала крики из крытого тренировочного зала. Заглянув через дверь, она увидела Билли, который шагом ездил по кругу на Биссере, своенравном восьмилетнем чистокровном гнедом, которого Руперт приобрел в Америке. Так и не найдя с ним общий язык, Руперт передал его Билли. Теперь он разговаривал с Билли на повышенных тонах, поскольку тот отказывался пройти на Биссере ряд препятствий высотой более пяти футов.

Билли ежился, как гончая в холодный день. – Руп, я пока не могу сделать этого, – стонал он. – Дай мне еще несколько недель.

– Пошевеливайся и прыгни через эти чертовы барьеры, – орал Руперт. – Здесь тебе не лагерь отдыха.

– О, Руперт, не заставляй его, – начала было Хелина.

– А ты убирайся отсюда, – проговорил Руперт, в ярости повернувшись к ней.

Хелина ретировалась в гостиную и попыталась читать литературное приложение к «Таймс». Двадцать минут спустя в комнату вошел Руперт, мертвенно-бледный и дрожащий еще сильнее, чем Билли.

– В чем дело? – воскликнула Хелина в ужасе.

Налив себе на три пальца неразбавленного виски, он выпил его одним глотком.

– Он прыгнул, – сказал он. – Прекрасно прыгнул все чисто полдесятка раз. Извини, что накричал на тебя, но я просто не мог позволить показать перед ним, как боюсь за него.

Найти Билли спонсора было проблемой. Уход Дженни, неудачи лошадей и пьянство были так широко опубликованы в прессе, что прежде чем кто-либо сдвинулся бы с места, Билли надо было обязательно показать себя на поле трезвым и удачно прыгающим.

– Ты можешь конец года прыгать для меня, – сказал Руперт.

– У меня тоже есть гордость, – ответил Билли. – Да я и так уже достаточно пожил за твой и Хелины счет.

Билли устроил свое возвращение на новогодних предолимпийских соревнованиях, что было не лучшей оказией, так как праздничная атмосфера, всеобщая суматоха и старые воспоминания напоминали ему о Лавинии Гринслейд и Дженни. Все другие наездники и конюхи отнеслись к нему дружески и были рады его присутствию. Но он знал, что за спиной все они говорят о том, что он потерял кураж и больше не выберется на верх.

Никогда прежде ему не хотелось так отчаянно выпить, как за полчаса до первого заезда основной группы. Руперта, который следил за ним как тюремный надзиратель и оттаскивал от всех баров, как раз позвали на какое-то быстрое интервью. Трейси прогуливала Биссера на площадке сбора. Внутри бара Билли были видны новогодние выпивохи, которые опрокидывали в себя двойные виски, хлопали друг друга по спине и гоготали во все горло. Точно, одна рюмка не повредит, один быстрый двойной, чтобы успокоить нервы. Если он будет таким напряженным, то его страхи передадутся молодому Биссеру. Руперт дал денег на карманные расходы. Вытащив из кармана бриджей последнюю пятерку, он уже собрался войти в бар, когда голос произнес: – Привет, Билли. Как здорово видеть тебя вернувшимся.

В какое-то мгновение он не сразу узнал полноватую, но восхитительно хорошенькую девушку с длинными светло-коричневыми волосами, завязанными сзади, как у молодого Моцарта, черной вельветовой лентой.

– Это я, Фен. Фенелла Максвелл. Как ты? – Сделав шаг вперед, она поцеловала его в обе щеки. – Ты в следующей группе?

Он кивнул.

– Я тоже. Мелиз убедил Джейка разрешить мне прыгать. Я совершенно в ужасе.

– Нас двое, – сказал Билли, продолжая смотреть на нее.

– Руперт говорил, что ты скачешь на новой суперлошади.

– Ну да, она-то супер. Другое дело, смогу ли я заставить этого жеребца делать то, что мне надо.

Неожиданно их окружила группа возбужденных подростков.

– Это Фен, – закричали они и оттолкнули Билли всторону. – Можно взять у вас автограф? Как Дездемона?

Подписывая им книжечки своей новой несколько показной подписью, которую она тренировала во время длительных поездок в трейлере, Фен заметила, что Билли пытается бочком уйти.

– Послушайте, – обратилась она к подросткам, – а вы не хотите взять автограф и у него тоже?

Те изучающе посмотрели на Билли и затем вежливо протянули ему свои книжечки.

– Кто это? – тихонько спросила одна из девушек, отходя и разглядывая более внимательно подпись Билли.

– Какой-то Билли, – ответила ее подружка, тоже разглядывая автограф. – Это не он скакал на Бале?

– Это лучший наездник в Англии, – прокричала им вслед Фен.

Билли уныло покачал головой. Фен взяла его под руку.

– Самое время тебе вернуться. Пошли, посмотрим маршрут.

Маршрут выглядел фантастически сложным. Билли сидел на трибуне для наездников, сжимая в руке бутылку кока-колы, и размышлял над вопросом, как, черт побери, наездники смогли уговорить своих лошадей прыгать через такие ненормальные препятствия. К великому раздражению Руперта Джейк на Макулае отпрыгал чисто, так же прошла Фен на Дездемоне.

– Этот дворик не прощает ошибок, – проговорил Мелиз. – Самое время тебе было вернуться, Билли, чтобы восстановить чувство баланса.

Несмотря на жару и духоту на арене, Билли начало трясти. Он почувствовал, как промокла белая рубашка под его красным френчем. В старые дни бывало возбуждение и кураж, а не это холодное болезненное ощущение свинцовой тяжести в желудке. Заметно ли другим? Усаживаясь на Бисера, он заметил двух молодых наездников со стрижкой под Джейка Ловелла, которые обменивались между собой какими-то историями. Раньше они, заметив Билли, наверняка смотрели бы как он прыгает на новой лошади. Теперь же они только коротко кивнули и продолжили свой разговор.

Он прыгнул одно тренировочное препятствие, почти повалив его, и решил оставить все как есть. Боже, называют его номер. Перед ним всплыло лицо Руперта.

– По-моему я заинтересовал одного спонсора. Это Виктор Блок из Мидленда. Он миллионер, учредивший кубок Кутье, занимается бюстгалтерами и корсетами. Возможно тебе прийдется назвать Биссера Кубок Кутье Б, но у него куча денег, и он высоко котируется на трибунах, так что не делай три остановки перед первым препятствием.

– Если я вообще доберусь до первого препятствия.

– Ради всех святых, Билли, поспеши, – поторопил судья на площадке сбора. – В следующий раз не трать столько времени на бар.

Когда он выехал на поле, его охватила паника. Ни за что не следовало соглашаться скакать. Седло было жестким и незнакомым, ноги сводило и в них не было силы, при этом они отказывались почувствовать седло и слиться с ним, руки на поводьях онемели и казались тяжелыми, потерявшими всякую гибкость. Раньше он с легкостью подстраивался под любой ход лошади. Теперь же горбился как мешок с цементом.

– А вот появился Билли Ллойд-Фокс на Биссере. Ве-ликолепно, восхитительно снова видеть тебя, Билли. Давайте все поаплодируем нашему Билли.

Аплодисменты, хоть и носили пробный характер, разнервничали неопытного Биссера. Первое препятствие становилось все выше и выше. Билли отчаянно попытался восстановить баланс, при этом жестко схватился за поводья, мешая лошади, сбивая ее с хода. В результате Бисер слегка ударил жердь, но та, покачавшись, не упала.

– О, боже, – простонала Трейси. Ее ногти впились в ладони. – О, не позволь ему сорваться.

– Это у этого малого вы хотите, чтобы я стал спонсором? – сросил Виктор Блок. – Что-то мне он не кажется стоящим.

– Подождите еще, – спокойным голосом ответил Руперт, пытаясь не показать свое сильное беспокойство.

Биссер приближался ко второму препятствию, ведя битву за свою голову. Билли почувствовал, как лошадь успокоилась, оценила высоту, поднялась в воздух и, сделав огромное усилие, перевалила через забор.

– Прости меня, – проговорил Билли в удивлении, посылая всевышнему молитву благодарности.

Теперь он держал шею Биссера более расслабленно, при этом ход гнедого увеличился, и он проходил взбитое копытами пространство цирка длинным галопирующим аллюром. Неожиданно Билли почувствовал, как начало возвращаться благословенное поддерживающее чувство уверенности. Препятствия проносились одно за другим. Он теперь скакал скорее помогая, чем мешая лошади. Биссер прыгал великолепно. Его сердце было переполнено благодарностью. Он взлетел в воздух слишком далеко от стенки, но ее плоская цвета красной бычей крови вершина прошла под ним с футовым запасом.

«Что за лошадь, что за лошадь», подумал Билли. Надо успокоить его перед последним двойным и завести перед вторым элементом, но потом он решил оставить Биссеру самому выбирать аллюр.

Дистанция окончилась и пройдена чисто. Поднялся дикий шум.

Чтобы остановить подступающую к горлу тошноту, Билли изо всех сил сконцентрировал внимание на идеально заплетенной черной гриве Биссера, повернул лошадь и поехал с поля. По дороге он должен был проехать мимо широко улыбающегося Гая де ля Тура.

– Здорово, mon ami, здорово, – сказал тот и, подъехав к Билли, сначала пожал ему руку, а потом, наклонившись, расцеловал в обе щеки. Зрители разразились ревом приветствия и одобрения. Билли-повеса вернулся.

Мистер Блок повернулся к сияющему Руперту.

– Может вы и правы. Я буду у него спонсором. Но я организовываю денежную сторону вопроса, а он может продолжать заниматься скачками.

В перепрыжке Джейк прошел быстрее всех, Руперт вторым, Гай третьим и Фен четвертой. Билли, обеспокоенный тем, чтобы не гнать молодую лошадь, был пятым. Когда Джейк возвращался назад на поле провожаемый другими участниками, чтобы забрать свои розетки и кубок, Руперт повернулся к Билли и сказал:

– Я должен вернуть тебя на круг. Один из нас обязан прервать полосу удач этому цыганскому ублюдку с наклонностями убийцы.