Наглый (СИ)

Глава 11

Максим ест нехитрый ужин из овощного салата и спагетти с сыром, в то время, как я ковыряю вилкой, размазывая содержимое по тарелке, и смотрю на него. И думаю. Ну что у нас может быть? Между нами? Ничего ведь хорошего. И ни к чему это не приведет.

Но так хочется нырнуть в этот омут с головой.

— Почему ты не ходишь в школу? — Спрашиваю, когда с ужином покончено, а на плите стоит чайник.

— Не хочу. — Максим говорит таким тоном, будто я ему предложила выпить противную микстуру от кашля. В этот момент он больше всего похож на мальчишку — капризного и непокорного.

— А если серьезно?

Он наклоняет голову и зарывается пальцами в волосы, ерошит их, вздыхает с усмешкой: — Да все ты знаешь. Как будто это тайна для тебя? — Поднимает голову от стола и смотрит своими невозможно синими, как полуденное небо в июне, глазами. — Не заставляй меня… говорить это вслух.

У меня в груди ёкает и дышать получается через раз. Хотя мне множество раз говорили слова и слаще и красивее, и мужчины были достойные, только вот отклика в душе не было.

— Максим, ты ведь понимаешь, что отношения между нами невозможны.

— Я очень быстро повзрослею.

— Я всегда, всегда буду старше тебя.

— Мне не важно сколько тебе, не важно, понимаешь? — Упрямый. Он встал из-за стола и оказался рядом в одно короткое мгновение. Присел на корточки, обхватив мои колени, и теперь смотрел снизу вверх. — Мне нужна ты.

— Во-первых, Юлия Сергеевна. — Я убираю его руки и встаю. Иду к плите, чтобы выключить закипевший чайник, а еще чтобы перевести дыхание и немного успокоиться. — А во-вторых, как же Ира?

— Никак. Мне на нее пофигу, как и на всех остальных. Я хотел, чтобы ты ревновала. — Он оказывается уже за моей спиной, пока я разливаю по чашкам чай.

— Ладно, давай предположим — только предположим! — что мы вместе. Через десять лет мне будет почти сорок, а тебе еще не будет и тридцати. — Я повернулась и теперь уже я смотрю на него снизу вверх.

— Я отращу бороду. — Улыбается широко. — Могу перекраситься в седой. Так даже модно.

— Максим, ты можешь быть серьезным?

— Могу. Я все могу, если ты попросишь. — У него в глазах сияют звезды, разливаются моря и рождаются целые вселенные. В них невозможно не смотреть, не утонуть без возможности выплыть. Это странное чувство, когда не можешь с собой совладать, когда хочется быть ближе, чувствовать кожей жар его тела, поддаться искушению и послать в пропасть свои принципы.

Но… нельзя, я просто не имею права.

Я поправляю у него на лбу непокорную прядь, приглаживаю волосы, наслаждаясь их упругой жесткостью, и говорю то, что должна была сказать с самого начала:

— Тогда ходи в школу, исправляй прогулы, веди себя на уроках хотя бы тихо. — От моих слов синий взгляд меркнет и тускнеет. Он отклоняет голову от моих рук и идет к окну. Долго смотрит в густую черничную синь позднего осеннего вечера, прислонившись лбом к стеклу.

— Ну почему ты просишь об этом? — Поворачивается ко мне лицом. Смотрит пристально, с прищуром. — Ок, хорошо. А что взамен?

— Взамен? А разве что-то обязательно нужно взамен? — Я теряюсь немного с ответом. — Ты еще и торгуешься? — Все-таки он наглый, как грязный уличный кот, которого пустили на порог погреться, а он уже сидит на столе, оставив грязные разводы на белой скатерти.

— Да. — Он снова оказывается рядом. Его руки ложатся на мои плечи, большие пальцы чертят на ключицах и шее узоры, от чего у меня волнами мурашки и дробно сердце о ребра. — Я хочу тебя, хочу проводить с тобой время, встречаться — говорит приглушенным мягким, как бархат, голосом.

— Нет. Ты мой ученик и ты несовершеннолетний…

Он хватается за эти слова, не дав закончить:

— То есть, если бы мне было восемнадцать, ты бы согласилась?

— Нет. — Машу головой, но как-то слабо, что и самой не особенно верится. Ох, и почему же я не могу быть достаточно убедительной?

— Ты врешь. — Он обхватывает мое лицо и заставляет посмотреть в глаза. — Я вижу это в твоих глазах. Да ты бы меня и на порог не пустила и гнала бы, как щенка бездомного, если бы не чувствовала ко мне ничего. — Его губы так близко от моих, почти касаются при каждом слове. — И этого бы тоже не разрешила…

Поцелуй выходит легким, неспешным. Он, словно дает мне шанс отказаться, оттолкнуть его.

— Скажи, что я тебе не нравлюсь… — Прикосновения губ становятся настойчивее. Мне кажется, что я скоро задохнусь. — Скажи… что ничего не чувствуешь, чтобы я поверил… тогда я отстану.

Я знаю, что должна сказать, но язык будто прирастает к нёбу.

— Максим!

— Вот видишь. Ты не можешь. — На губах довольная улыбка и снова, будто лампочки зажигаются в глубине синих глаз.

— Поговорим об этом, когда тебе будет восемнадцать, и когда ты окончишь школу, — Я отстраняюсь и отхожу от него на пару шагов. — А сейчас ты должен вести себя со мной, как и положено: я — учитель, ты — ученик. И ничего больше. — Демонстративно смотрю на часы на руке. — Уже поздно. Тебе пора уходить.

Уже на пороге, неспешно натянув куртку и стоя в проеме открытой двери, он оборачивается со словами:

— Я подожду до своего дня рождения.

Он бодро сбегает по ступеням вниз, а я прислоняюсь к двери спиной почти без сил. Слишком много всего произошло за этот день. А я и так на нервах в последнее время.

Мне долго не спится. В темных углах квартиры мерещится что-то страшное, жуткое и телевизор совсем не отвлекает. То вдруг волной нахлынут воспоминания о странном разговоре с Максимом, и я себя ругаю в миллионный раз за то, что вела себя как дурочка малолетняя. А то вспоминаются его поцелуи, его руки на моих плечах, его гипнотически-завораживающие взгляды, и жар разливается по телу. В общем, уснула я почти перед самым будильником.

Кажется, все наладилось. Максим ходит в школу, закрывает пропуски и исправляет плохие оценки. Правда, я все также ловлю его взгляды на себе. Только теперь в них ожидание напополам с обещанием. И что с этим делать? Я уже измучалась от постоянных мыслей, разрываясь между желаниями и запретами. «Нужно быть сильной. Время все расставит по своим местам» говорю себе ежедневно. Помогает, но с трудом.

Плохой день обязательно начинается с чего-то мелкого — пролитого кофе или обожженного об утюг пальца, непослушных волос и темных — как ни замазывай — кругов под глазами. Я не успеваю зайти в школу, как у меня начинает звонить телефон. Директор. Странно. Неужели что-то случилось? Предчувствие чего-то плохого опалило щеки и неприятно кольнуло под ребрами.

— Доброе утро, Евгения Андреевна.

— Юлия Сергеевна, зайдите ко мне в кабинет. Немедленно. — Сказано было очень холодно, даже немного неприязненно. И не дожидаясь от меня ответа, она просто сбросила вызов.

Я прохожу в приемную прямо в пальто. При виде меня секретарь таращит глаза, и в целом смотрит с таким ехидным высокомерным выражением, что у меня в животе противно скручивается. Евгения Андреевна стоит у окна, когда я вхожу в кабинет. Она поворачивается ко мне, и я вижу, что она очень нервничает, сильно зла. Губы поджаты, брови сильно нахмурены, а обычно румяные щеки сейчас бледные. Такое лицо у нее бывает очень редко, в моменты совсем уж за гранью.

— Юлия Сергеевна, сегодня утром мне на почту пришло сообщение. — Я стою и не могу понять, что происходит. Причем здесь я? — Вот, полюбуйтесь. — Она протягивает мне свой телефон.

Там фотография. На ней я и Максим. Мы стоим под фонарем, очень близко друг к другу. Это было в тот злополучный вечер, когда на меня напал мужик. Но с такого ракурса кажется, что мы целуемся, хотя я просто держу его лицо, осматривая.

У меня подкашиваются ноги, и я медленно присаживаюсь на стул.

— Что это? Откуда? — Я смотрю на директрису ошалелыми глазами.

— Это ты мне скажи. Я тебя просила его утихомирить, образумить, но не таким же способом! — Она подошла ко мне и теперь стояла, нависая сверху. — Нет, я понимаю у него гормоны играют, но ты о чем думала?! Что ты натворила! — Она повышает голос и он звенит на весь кабинет. — Это не только репутация школы пострадает, но ты можешь сесть в тюрьму! Где была твоя голова? Как?! Как ты это допустила???

— Это ошибка! Я все объясню. У нас с ним ничего нет! Поймите… это случайность. Я встретила его вечером… Он подрался, я просто его осматривала. — Говорить трудно, в горле сильно пересохло от волнения. — Поверьте!

— Слова против фото ничего не значат.

— Да там же непонятно ничего. — Смотрю на фото снова. — Вот же! Я со спины, а у него только глаза видно.

— К фото еще и сообщение прилагалось.

Я прокручиваю страницу вниз и читаю: «Если вы ее не уволите, то эта фотография с подробным описанием будет отправлена в министерство образования и все соцсети». А еще ниже статья в несколько абзацев про то, что я соблазнила ученика. Там проведено целое «расследование» и подробно расписано, что и как происходило — про занятия после уроков и тайные свидания. Очень правдоподобно. И приложено еще несколько моих и его фото.

К горлу подкатывает тошнота. Я сижу оглушенная, как пыльным мешком прибитая.

— В общем, скандал нам ни к чему, сама понимаешь. Да и тебе жизнь ломать я не хочу. Поэтому подпиши заявление и приказ. Расчет за этот месяц тебе сегодня же переведут. Трудовую забери у Тани.

Я подписываю несколько экземпляров, выхожу в приемную, забираю трудовую, иду по коридору. Все это делаю абсолютно механически, в голове у меня просто белый шум. Я ничего не слышу, не ощущаю. Просто спешу быстрее домой. Там, я смогу наконец выдохнуть, выреветь все, что скопилось. Там, спрячусь под одеялом в окружении родных стен от любых невзгод, и возможно тогда голова перестанет болеть, а под ребрами ныть.

Дни сливаются с один сплошной бесконечный и серый. Праздники остались позади, совершенно незамеченные. Я удалила одним махом свои странички из всех соцсетей, поменяла симку. Почти не выходила на улицу, превратившись в затворницу. Работу пока не искала, выполняя переводы текстов на заказ через всякие сайты для фрилансеров. Денег не много, но на продукты и квартплату хватало. И времени требовалось много, что хорошо — я не думала (старалась не думать) обо всем произошедшем.

Понемногу приходила в себя. Уже могла смотреться в зеркало без отвращения и стыда. Хорошо, что Максим не пытался со мной встретиться, как-то связаться. Так лучше. Хотя кому я вру? Мне хотелось поддержки, хотелось сильное плечо рядом, хотелось, чтобы он обнимал и утешал. И также хотелось никогда больше его не видеть.

Но увидела.

Он стоял у моего подъезда, когда я шла домой из магазина. Я заметила его не сразу, а когда увидела, сбилась с шага, остановилась. Моргнула несколько раз для верности. Не исчез. Все также стоит у подъезда, переминаясь с ноги на ногу. Мы молчим минуты две, глядя друг на друга, пока я не решаюсь заговорить.

— Давно стоишь?

— Нет. — Врет. Снег еле идет, а у него волосы все белые и щеки красные. Руки без перчаток, на шее нет шарфа. — Пустишь на чай?

— Ты спрашиваешь? Надо же. — Язвительные нотки сами прорываются в голос. Он выглядит каким-то не уверенным, немного потерянным и мне становится его жалко. — Ну, пойдем.

Он берет пакеты из моих рук и идет следом в подъезд. В квартире сразу проходит на кухню, ставит пакеты на пол и терпеливо ждет, пока я ставлю чайник, разбираю покупки. Мы опять сидим за столом спустя почти два месяца, разница только во времени суток — сейчас еще утро. Чай почти допит, а Максим так ничего и не сказал.

— И? — Я удивительно спокойна, словно отключила чувства на время.

— Вот. — Он протягивает мне свой паспорт. Я не беру и не смотрю даже на него.

— Что это?

— Мне сегодня восемнадцать исполнилось.

— Поздравляю.

— Я пришел, как обещал.

— Ааа. — Киваю. — Обещал, да. Что-то такое припоминаю. Ну все, обещание выполнено. Можешь идти.

— Юль, я бы и раньше пришел, правда. В тот же день хотел, но батя не пустил. Сказал, что ты не захочешь меня видеть, что тебе надо успокоиться… и я ждал.

Я закрываю глаза. Мое напускное спокойствие трещит по швам, слезы собираются в уголках глаз и катятся по лицу. Максим тут же оказывается рядом. Я чувствую, как он бережно обнимает мои плечи.

— Тш-ш-ш, тихо. Не плач. — Поднимает мое лицо, вытирает щеки. Я начинаю плакать сильнее, сама уже прижимаюсь к нему. Чувствую, как он подхватывает меня на руки, несет, садиться со мной на руках и как нежно гладит по голове, шепча слова утешения. — Я с тобой. Никуда не денусь.

Минут через пятнадцать, выплакав все обиды на его плече, я поднимаю голову и вытираю рукой мокрое лицо. Пытаюсь подняться, но Максим прижимает к себе крепче.

— Пусти.

— Нет. Я теперь тебя не отпущу. Так долго ждал этого… — Он убирает мелкие прилипшие пряди от моего лица, невесомо касается скул, щек, шеи. Смотрит так открыто, завораживающе.

— Меня же выгнали из школы.

— Как? Тебя-то не должны были трогать.

— Вернее принудительно перевели в другую. Так что между нами теперь нет никаких преград. — Я хочу возразить, но он не дает — возраст, это не преграда. Для меня так точно.

— Максим… — Хочу ему в который раз возразить, но он не дает закончить.

— Юль, я тебя люблю. Правда. И сильно.

Я стоял у ее подъезда далеко не первый раз за прошедшее время. Снег сыпал мелкими колючими крупинками, ветер задувал за шиворот, а я забыл шарф и перчатки, да и замерз уже, но это совсем не важно. Важно, что проснувшись утром, я вдруг четко понял — нужно сейчас же идти сюда, к ней. И я вскочил, собираясь с бешенной скоростью и чуть ли не на ходу одеваясь. И вот я тут. Стою и курю уже не первую сигарету. Жду, сам не знаю чего. Вспоминаю.

«… С самого утра отец был не в настроении. А все из-за того, что нас обоих срочно вызвали к директору в школу».

— Что натворил опять? — хмурится, ведя машину к школе.

— Ничего. Я в последнее время паинька.

Евгешка чуть ли не с порога начала в красках рассказывать про меня и мое ужасное поведение. Если она за этим нас звала, то зря, батя мне давно уже провел разговор по-взрослому.

— Вот полюбуйтесь! — Она с возмущением сует бате телефон под нос. Он, прищурившись, смотрит в экран, а потом на меня. — Там еще прочитать надо, внизу. — У меня плохое предчувствие. — Учителя уволили за аморальное поведение, а могли и вовсе посадить.

У меня часто-часто забилось сердце и даже потемнело в глазах, а рот наполнился вязкой слюной. Я сглотнул и забрал телефон у отца из рук. Быстро пробежался по тексту.

— Это фейк! Да я вам такое за пять минут сделаю. Кто-то специально все это придумал.

— То есть это не ты на фото? — Она забирает свой телефон и указывает на экран.

— Нет. Это вообще может быть кто угодно. У вас нет доказа…

— Максим — Евгешка говорит резко и громко, не дав мне договорить. — Если бы мы не уволили Юлию Сергеевну, возможно, тот, кто это написал, осуществил бы свою угрозу.

— Со мной можете делать что хотите! Исключайте на здоровье! Ее не трогайте!

Мне хотелось что-нибудь сломать. Например, разбить телефон в руках Евгешки, или дурацкую вазу на столе. Но я просто вышел из кабинета, с силой хлопнув дверью.

Крик отца остановил меня уже за углом школы.

— К ней собрался? Не ходи пока, не надо. Поверь моему опыту. Ей тебя сейчас видеть совсем не захочется. Подожди.

— Сколько ждать? — отца слушать не хотелось, а хотелось все же бежать к Юле. Но я просто молча стоял и сжимал кулаки так сильно, что пальцы онемели.

— Как минимум пару дней.

Он достал сигарету и затянулся, выпуская горький дым. Протянул мне пачку. Мы курили молча, а когда сигарета у него в руках догорела, папа сказал:

— Тебя, кстати, выгнали.

— Плевать.

Ирку я поймал перед вторым уроком и уволок под лестницу в дальнем коридоре, где часто собираются всякие малолетки.

— Максим, ты что делаешь? Неужели соскучился? Все-таки решил ко мне вернуться?

— Размечталась! Это же ты, признавайся! — Она распахивает глаза и прикусывает нижнюю губу. Выглядит вполне невинно, но меня не проведешь. Она доставала меня своими сообщениями и звонками с просьбами быть вместе целый месяц. А пару дней назад грозилась отомстить. — И не делай такие глаза. Я уверен, что это из-за тебя уволили Юлию Сергеевну.

— Ну и что? Подумаешь, потеря! Не хер было с ней по углам зажиматься! Я ведь могла сразу пойти к директору, как только мне эти фотки прислали, но дала тебе шанс, много шансов. Ты сам виноват! — Маска невинности спадает, и злоба искажает симпатичное лицо.

— Да ты меня достала! Вешаешься. Совсем себя не уважаешь?

— Я тебя люблю! — Она цепляется за мои плечи руками, прижимается, пытается поцеловать, но я уворачиваюсь, отцепляю ее от себя. Ирка злится. — Да за мной полшколы бегает, чтоб ты знал! А Белова? Она же старая! Чего такого умеет эта сучка, чего не умею я? Сосет хорошо?

Я резко хватаю ее за плечи и встряхиваю так, что она захлебывается своими последними словами, щелкнув зубами и вытаращив на меня глаза в испуге.

— Была бы ты пацаном, я бы тебе уже в морду дал. — Чувство, будто вымарал руки по локоть. Я отпустил ее плечи, которые она тут же начала растирать. — И запомни, ты никогда не будешь такой, как она. И только попробуй еще хоть что-нибудь такое сделать, как-то ей навредить, я уже не посмотрю, что ты девчонка. Поняла?

— Максим… — Девчонка начинает плакать, а я ухожу из-под лестницы, а потом и из школы.

Несколько дней растянулись на два месяца. Телефон у Юли все время молчал, странички в соцсетях исчезли. Я волновался, сходил с ума. Не видеть ее хотя бы мельком в течение дня было тяжело. Меня натурально ломало, как нарика без дозы или больного с высокой температурой. Ни есть, ни спать нормально не получается.

По правде, я прихожу сюда часто, но еще ни разу так и не увидел Юлю. А позвонить в домофон, честно, не хватало духу. Вдруг, она не пустит, прогонит? Встреться я с ней лично, у меня все же оставался хоть и маленький, но шанс поговорить. Сердце ухнуло вниз, как при прыжке с обрыва в воду, и я поднял голову, оторвав взгляд от носков своих кроссовок. Это была Юля. Она шла медленно, погруженная в свои мысли и не замечала меня. А когда увидела, то просто стояла и смотрела. Я тоже смотрел с жадностью в дорогое лицо, отмечая малейшие детали. Без косметики она выглядела совсем, как девчонка и была такой красивой. Самой красивой на свете. Я других таких не видел. Сердце мое уже готово было выскочить через горло прямо к ее ногам, когда она все же разрешила пойти с ней.

Она похудела. И раньше стройной была, а теперь так вообще тонкая. И легкая. Руки на ее теле чувствуются так правильно. И тепло ее, и запах. Все такое родное, такое… мое. Я вытираю слезы с ее бледных щек.

— Люблю тебя. — Говорю в который раз.

— Что же нам делать? — Юля смотрит блестящими на меня от слез глазами с надеждой.

— Я что-нибудь придумаю, только не гони меня.

Она сама меня целует. Робко, немного неловко.